Текст книги "Моменты"

Автор книги: Даниэла Стил

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

Элизабет вспомнила об одном Рождестве, которое было для Майкла, мягко говоря, не самым замечательным. Воспоминание о той ночи наполнило ее отчаянной страстью. Она пересекла комнату и остановилась перед елкой, пытаясь отвлечься. До чего же красиво выглядит это искусственное деревце! Как же могла она раньше этого не замечать? Она приподняла одного ангелочка повыше и рассмотрела его.

– А откуда эти украшения?

– Амадо привозил их в подарок Софии, Фелиции и Элане, куда бы он ни ездил. И даже после того как София вернулась в Испанию, он продолжал покупать на елку новые фигурки. Думаю, он никогда не переставал надеяться, что семья когда-нибудь соберется вместе.

– Но если это были подарки...

– ...то почему они до сих пор здесь? – Консуэла пожала плечами. – Я могу лишь предположить, почему София не взяла их с собой. Вот почему Фелиция не взяла свои подарки, это понять легко: она знала, что этим очень обидит отца. Каждое Рождество я вижу, с каким вожделением смотрит на свои фигурки Элана, но она не рискнет сделать что-то без согласия сестры.

Что ж, когда придет время разбирать эту елку, Элизабет упакует фигурки и отошлет их Элане. Как та решит поступить с ними – это уже ее личное дело. Ну, а в следующем году Элизабет, по совету Консуэлы, начнет все заново – сама подберет украшения. Эта мысль доставила ей удовольствие.

– А я раньше сама никогда и не покупала украшений, даже гирлянд, – сказала она.

– Ну, теперь в вашем распоряжении весь фронтон. Майкл, бывало, развешивал гирлянды повсюду.

Да неужели она так никогда и не избавится от него?

И тут в дверь позвонили. Элизабет посмотрела на свои часы.

– Кто бы это мог быть?

Консуэла ухмыльнулась и легонько подтолкнула Элизабет.

– Никогда не догадаетесь, если только не откроете.

– Так вы знаете, кто там, да?

Консуэла снова принялась подбирать с пола коробки.

– Ну, этого я не говорила...

На какое-то мгновение Элизабет позволила себе поверить, что это Майкл, решивший приехать домой на праздники. Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы не помчаться бегом по коридору.

Но это оказался не Майкл, а Алиса.

– Бабушка! Консуэла сказала, что ты приезжаешь, но мне и в голову не могло прийти, что ты появишься уже сегодня. Какой прекрасный сюрприз!

И это, конечно же, было так, правда, не совсем тот сюрприз, на который она надеялась.

Алиса вошла в дом и крепко обняла Элизабет.

– Я же знаю, как ты занята, ну и не хотела навязываться. Но, похоже, куда бы я в этом году ни пошла – всюду играли «Маленького барабанщика». Я изо всех сил старалась, но просто не смогла больше оставаться дома.

В их первое Рождество, проведенное в вместе, Элизабет так часто проигрывала эту песенку, что Алиса в конце концов спрятала от нее кассету. Она снова обняла бабушку, на этот раз особенно крепко, забыв о своем минутном разочаровании.

– Да если бы я знала, я бы заманила тебя сюда еще на Хэллоуин[8].

– Значит, ты не расстроена, что я приехала пораньше?

– Это самый лучший подарок, на который я могла надеяться.

Уголком глаза Элизабет заметила, что по дорожке идет Тони, волоча за собой багаж Алисы. А у нее за спиной по коридору прошла Консуэла, собиравшаяся уходить.

– Алиса, как вы замечательно выглядите! – воскликнула она.

Алиса тепло улыбнулась Консуэле.

– Ну, это затянулось слишком уж надолго.

– Куда мне положить вещи? – спросил Тони.

– Да просто оставьте здесь, в холле, – ответила ему Элизабет. – Попозже я их уберу.

Консуэла пообещала пораньше приехать, чтобы поболтать с Алисой. Тони сказал, что увидится с Элизабет утром, и спустя несколько секунд они с Алисой остались наедине.

– Почему же ты не сказала, что приезжаешь? – спросила Элизабет, закрыв дверь. – Я бы могла встретить тебя.

– Так я ведь знала, как ты занята, а Консуэла сказала, что Тони ничего не имеет против и встретит меня.

Но устала Алиса, конечно, больше, чем могла себе позволить.

– Пойдем-ка в гостиную. Там в холодильнике есть немного сидра с пряностями. Я его быстренько подогрею, это всего минута.

Когда они устроились на диване, Элизабет внимательно посмотрела на Алису, давая ей понять, что хочет получить прямой ответ на прямой вопрос.

– Ну, хорошо. Ты расскажешь мне о настоящей причине твоего приезда или хочешь, чтобы я сама ее из тебя вытянула.

На лице Алисы появилась виноватая улыбка. Она обхватила руками кружку с сидром.

– Я сказала Консуэле, что нам никогда с этим не разделаться.

– Так что же на сей раз? – поскольку Алиса не ответила сразу же, Элизабет снова поторопила ее: – Только не говори, что она считает, будто я снова слишком напряженно работаю и тебе, мол, следует заставить меня сбавить темпы.

– Мне бы хотелось, чтобы это было так просто. – Последовала продолжительная пауза. Алиса отхлебнула сидра и поставила кружку на столик на колесиках. – Не знаю, как и сказать это.

Но что бы ни беспокоило Алису, Элизабет совсем не хотела, чтобы от нее отделывались беспечными заверениями.

– Бабушка, с каких это пор ты стала ходить вокруг да около, вместо того чтобы сказать прямо?

– Ну, просто я не могу отделаться от ощущения, что вторгаюсь в нечто такое, что действительно совсем не мое дело.

– Да нет ничего такого, что...

– Я о Майкле.

У Элизабет от изумления перехватило дыхание.

– А что о Майкле? – осторожно спросила она.

– Консуэла, похоже, считает, что между вами, возможно, что-то было перед его отъездом.

– И что же заставляет ее так считать?

– Ну, причины не так важны. Она права?

– Да, но мне не хотелось бы об этом говорить. И кроме того, теперь-то какое это имеет значение?

Смущение, которое испытывала Алиса, отражалось на ее лице. Решив, что не стоит сейчас пытать Элизабет, она сказала:

– Хорошо, тогда почему бы тебе не рассказать мне, как там у тебя идет это дело с Фелицией и Эланой?

– Джим на днях сообщил, что он уже исчерпал все способы отсрочки и что, судя по всему, нам придется подчиниться назначенному в январе слушанию в суде. Он, кажется, совершенно уверен, что судья предоставит нам шесть месяцев, о которых мы просим.

– А у него хоть раз была возможность поговорить об этом с Фелицией?

– Я пыталась, но она мне никогда не перезванивала.

– Все-таки я не понимаю, почему она хочет проделать это.

– Ко мне эта принудительная продажа вообще не имеет никакого отношения. Это – просто продолжение ее сражения с Амадо. Разве можно найти лучший способ рассчитаться с ним за Софию?

– Она, должно быть, была вне себя, что ты не сдалась и не продала и свою половину тоже.

– Она, несомненно, полагала, что, как только все эти миллионы замаячат передо мной, я так и запрыгаю от возможности стать богатой бездельницей.

– Хоть я никогда и не спрашивала, но вообще-то мне интересно, почему ты этого не сделала. – Алиса поколебалась. – Не потому ли, что это – дом Майкла, и ты хочешь, чтобы у него всегда было место, куда можно...

– Если бы Майкл намеревался когда-либо вернуться сюда, то он приехал бы на похороны.

Элизабет взяла свою кружку с сидром и наблюдала, как на дне собираются пряности. Она так хотела рассказать Алисе о Майкле, но ее останавливал непреодолимый стыд.

– Поначалу я убедила себя, что цепляюсь за винодельню потому, что обещала это Амадо. Но потом, бабушка, я обнаружила, что мне нравится то, что я делаю. И вообще впервые в моей жизни мне по-настоящему нравится мое занятие. Это просто потрясающее ощущение, и я не намерена отказаться от винодельни без борьбы.

– Что ж, это я понимаю. Но можешь ли ты победить?

Это был законный вопрос, и Элизабет понимала, почему Алиса задала его. Если она не победит, то что же будет с ней дальше? Куда она денется? И, что более важно, – кем она вообще станет без этого винного завода?

– Я не думаю, что Фелиция вообще напала бы на меня, если бы знала, какую ставку я делаю на винный завод.

– Не стоит ее недооценивать, Элизабет. Может быть, на твоей стороне твоя решимость, но Фелиция – расчетливый и изворотливый человек.

– Это странно, но она подходит к делу честно. Амадо мастерски умел добиваться того, чего хотел. Чем больше я его узнавала, тем четче понимала, что он никогда ничего не делал случайно, повинуясь импульсу. Я часто интересовалась, почему он забрал эту коллекцию Фаберже и картины из демонстрационного зала на винодельне и снова перевез их домой, когда мы поженились. А почему он настаивал, чтобы винодельня в Модесто была записана на мое имя? Все это было лишено смысла, пока Фелиция не сделала этот ход. Выходит, Амадо предвидел, что может случиться, причем даже задолго до того, как узнал, что болен. Он старался понемногу внушить мне ощущение семейного наследия, а потом дал мне средства, чтобы откупиться от своих дочерей.

Элизабет очень много думала обо всем этом после смерти Амадо. Не раз и не два она вспоминала их нежданную-негаданную встречу и стремительный роман. Амадо с первого же взгляда нашел в ней нечто, куда более глубокое и надежное, чем просто любовь. Он разглядел ее потребность в семье и ее упорство, когда дело доходило до борьбы. В свои последние месяцы он не раз напоминал ей, сколь важно было для него, чтобы наследие семейства Монтойя сохранилось в неприкосновенности. Он и без всяких слов понял, что его мечта, его обязательство перешли к ней и что она сделает все, что потребуется, чтобы традиции семейства Монтойя продолжились как минимум еще на одно поколение.

– Ты забыла упомянуть о драгоценностях, – добавила Алиса. – Амадо совсем не выглядел мотом, когда дарил эти дорогостоящие штучки.

– Как ни странно, но я думаю, что ему это действительно доставляло удовольствие. Во всяком случае, надеюсь, что так. Я чувствую, при перепродаже меня ждет разочарование.

– А что ты собираешься делать, если не наберешь нужной суммы?

– Вот если не наберу – тогда и позабочусь об этом.

– Я могла бы продать свой дом, если ты считаешь, что это поможет. Я понимаю, что многого это не принесет, но ты можешь рассчитывать на все, что у меня есть.

Элизабет наклонилась и пожала руку своей бабушке. Наверное, Алиса не спала бы неделю, узнай, сколько денег Элизабет еще надо добыть.

– Когда я занялась этим, я твердо сказала себе, что о твоем доме и о старинном фарфоре прабабушки и речи быть не может. – Элизабет встала. – Я, пожалуй, выпью еще кружечку сидра. А ты не хочешь?

Элизабет хотелось закончить на этом разговоры о ее финансах. Вернувшись, она передала Алисе ее сидр и с непреклонным видом спросила:

– А как там дела у мистера Бенсона?

Алиса посмотрела на нее с удивленным видом. Явно, эта тема ее мало занимала.

– Да так же, как я писала в последнем письме. Давай-ка мы теперь вернемся к...

– А нельзя ли на сегодняшний вечер оставить в покое мои проблемы? Мы ведь уже несколько месяцев не виделись. И, конечно, у нас найдутся другие темы для разговора.

– Мы вообще можем не разговаривать, – поджала губы Алиса. – Можем просто сидеть и любоваться этой замечательной елкой.

Она поднесла кружку к губам и осторожно подула на дымящуюся жидкость. Прочные оборонительные укрепления Элизабет зашатались, и ее охватило острое чувство одиночества.

– Думаю, мне все-таки хочется рассказать тебе про нас с Майклом, – сказала она. – Ты не возражаешь?

– Разумеется, нет, – ответила Алиса. А потом своим особенным заботливым голосом, который Элизабет помнила с детства – бабушка обычно говорила так, когда Элизабет в слезах от еще одного оскорбления возвращалась домой из школы, – она добавила: – Что бы ты ни сделала и ни сказала – ничто не заставит меня думать о тебе хуже прежнего.

Элизабет подобрала ноги и устроилась поглубже на уголке тахты. В течение следующего получаса эпизод за эпизодом, несколько раз делая паузы, чтобы взять себя в руки, Элизабет рассказала, как они с Майклом прошли путь от вражды до любви и как на протяжении всего этого пути ими руководила рука Амадо.

– А ты когда-нибудь пыталась выяснить, что же там произошло между братом Майкла и этой Сюзан? – спросила Алиса, когда Элизабет добралась до конца своего рассказа.

– Несколько месяцев не могла спросить. Не могла заставить себя заговорить об этом с Амадо, а он не предлагал. А потом как-то раз мы с ним завтракали на террасе, и Амадо между делом заметил, что наткнулся в городе на Пола. И тот сказал ему, что, мол, слышал про отъезд Майкла, и поинтересовался, не известно ли что-нибудь о нем.

Элизабет передвинулась, вытянула ноги, а потом снова подобрала их под себя.

– Ну и что, кто-то слышал? – спросила Алиса.

– Насколько мне известно, никто в этих краях со дня его отъезда ни от него, ни о нем ничего не слышал. А если и слышали, то, значит, не говорят об этом, во всяком случае, мне.

– Значит, Амадо наткнулся на Пола, и это привело к вашему с ним разговору о Сюзан?

– Знаешь, впечатление было таким, словно внутри Амадо прорвалась какая-то плотина. Он просто не мог остановиться, говоря о Майкле. Думаю, в конечном счете Амадо осознал, как много он потерял, и потому пытался найти способ как-то с этим справиться.

Разрабатывая план, Амадо забыл о самой важной детали – о том, как глубоко засело в Майкле чувство собственного предательства и как это чувство повлияет на него. Амадо ведь понимал, что за человек Майкл. И если бы он хотя бы ненадолго притормозил, чтобы подумать обо всех возможных последствиях своих манипуляций, он бы понял, что отъезд – единственное достойное решение для Майкла.

– Как, должно быть, грустно было вам обоим делиться своими чувствами к Майклу.

Элизабет мысленно встряхнулась, пытаясь не поддаться горестным воспоминаниям.

– Ну ладно, теперь насчет Сюзан. Они с Майклом вместе учились в школе, а в день окончания обручились...

И Элизабет ровным напряженным голосом рассказала историю Майкла.

– Но ферма-то до сих пор ждет, чтобы ее унаследовал Пол, – вздохнула Алиса. – Я постоянно вижу, как это происходит у других: крепкие, дружные, работают буквально на клочке земли.

– По словам Амадо, Сюзан происходила из семьи, где еда-то была на столе не каждый день. Она была полна решимости уйти из дома, и когда обнаружила, что Майкл вроде хочет уйти из школы и стать простым рабочим, она пришла в ужас. Она знала, что Пол был без ума от нее, ну и она...

– Она поменяла одного брата на другого.

– Ну, так или иначе, Майклу пришлось всю свою жизнь чувствовать себя проигравшим, – несколько секунд Элизабет молчала, а потом еле слышно продолжила: – И он не может пройти через это снова. Даже ради меня.

– Но если ты до сих пор любишь его – я понимаю, что ужасно говорить об этом, когда Амадо совсем недавно ушел от нас, – ведь действительно же нет ни одной причины, чтобы... ну, ты понимаешь, что я имею в виду. А тебе не приходило в голову попытаться связаться с ним?

Элизабет расправила морщинки на своих шерстяных брючках.

– Именно с этой мыслью я уговариваю себя засыпать по ночам.

– Ну тогда я просто не понимаю, что удерживает тебя здесь.

– Так я же не знаю, где его искать. И даже если бы и знала, не уверена, что стала бы что-либо предпринимать на этот счет. Я хочу владеть этой винодельней, бабушка. И провожу я там долгие часы не потому, что пытаюсь убежать или спрятаться от чего-то... от кого-то. Я нахожусь там из чувства долга перед этим делом.

– Но не лучше было бы и для тебя и для дела, если бы кто-то еще разделял твои чувства? Чего ты боишься, Элизабет?

– Потерять единственное, что у меня осталось из связанного с Майклом.

– И что же это?

– Надежда.

– Ты меня удивляешь.

– Почему?

– Я никогда раньше не подозревала, что ты способна избрать такой малодушный выход.

Элизабет подтянула колени повыше и крепко прижала их к груди.

– У меня никогда ничего не было, и мне страшно его потерять.

– Неужели Майкл значит для тебя так много?

– Даже еще больше.

ГЛАВА 27

Элизабет въехала на автомобильную стоянку при винодельне. Это был первый рабочий день в новом году, и она была полна решимости начать его в бодром настроении духа, несмотря на несколько неудач на предыдущей неделе. Коллекция сигаретных коробок Амадо принесла ей не так много, как она рассчитывала, да и драгоценности были проданы за половину того, что она ожидала.

Самой же плохой новостью было решение судьи дать ей на сбор денег всего три месяца вместо шести, о которых просил Джеймс Уэбстер. Сандерс Митчелл, адвокат Фелиции и Эланы, удачно возразил, что поскольку, мол, дата заседания суда уже и так была отсрочена на три месяца, то предоставлять Элизабет еще и дополнительные полгода совсем ни к чему. И к ужасу Джима, судья с этим согласился.

Едва Элизабет открыла дверь в свой кабинет, как телефон приветствовал ее звонком.

– Элизабет Монтойя слушает.

– Я пыталась дозвониться тебе домой, – сказала Алиса, – но Консуэла ответила, что ты уже уехала.

– Бабушка, – Элизабет мельком посмотрела на часы. Даже с учетом разницы во времени, в Канзасе еще было рано. – Что-нибудь случилось?

– Сама не знаю. Пару минут назад мне звонил Джордж Бенсон. Он сказал, что вчера в школе был какой-то мужчина и расспрашивал про Элизабет Престон.

Элизабет похолодела.

– А с кем он разговаривал?

– Ты имеешь в виду, кроме Джорджа?

– Да.

Но это не имело значения: ведь любой житель городка мог бы рассказать ему о трагическом несчастном случае с семьей Престон. Пятнадцать лет – отнюдь не достаточное время, чтобы стереть память о потере самых выдающихся граждан этого городка.

– Не знаю. Джордж боялся расспрашивать этого мужчину слишком подробно. У того могли возникнуть подозрения.

– А мистер Бенсон знает, кто он такой?

– Какой-то частный детектив из Канзас-сити.

– А он случайно не упоминал, кто его нанял?

– Джордж спрашивал, но детектив ему не сказал.

Элизабет сглотнула застрявший в горле ком, грозивший удушить ее.

– А какого рода вопросы он задавал?

– Ну, совсем общие, пока не выяснил о том несчастном случае.

– И что потом?

– Он захотел увидеть годовой отчет за тот год, когда ты закончила школу.

– И мистер Бенсон дал ему отчет?

– Джордж сказал ему, что придется поискать в кладовой, а на это, мол, уйдет неделя или того больше. А детектив сказал, что он еще вернется.

– Это же было так давно... Я никогда не думала...

Элизабет прикрыла рукой глаза. Ей необходимо время, чтобы подумать, попытаться уяснить смысл происходящего. Но время – самый драгоценный товар.

– Джордж просил меня передать тебе, чтобы ты о нем не тревожилась, что он хорошо знал, что делал, когда помог тебе тогда... Словом, он с тех пор ни разу об этом не сожалел.

– Я собираюсь позвонить Джиму Уэбстеру и узнать, не может ли он сделать что-нибудь.

– Дай мне знать, если у тебя будут какие-нибудь новости.

– И ты тоже.

Элизабет попрощалась и потянулась за своей телефонной книжкой. Она уже почти набрала номер Джима Уэбстера, когда сообразила, что в это время большинство людей как раз начинают выбираться из постели.

– Черт подери! – громко сказала она вслух. – Почему же именно сейчас-то?

Она посмотрела на бумаги, лежавшие на ее рабочем столе. Конечно, сейчас она сможет сосредоточиться на графиках перевозок и росте урожая в расчете на гектар. Но, с другой стороны, она сойдет с ума, если не сделает что-нибудь, способное отвлечь ее до тех пор, пока Джим не явится на работу. Только не сидеть и не прокручивать в голове немыслимые варианты.

Спустя пять минут она уже была в пути, держа курс к дому Джима Уэбстера. Она хотела попытаться перехватить его, пока он еще не ушел на работу. На ее стук дверь открыла Мэнди, жена Джима, явно удивленная зрелищем Элизабет в столь ранний час.

– Элизабет, как приятно...

– Мэнди, извините, что я вламываюсь к вам, но мне нужно видеть Джима. Он случайно еще не уехал?

– И не уедет на работу еще целый час или даже больше, и не нужно никаких извинений. Видеть вас всегда удовольствие, независимо от времени дня. Заходите, мы как раз собираемся завтракать. Почему бы и вам не составить нам компанию?

Элизабет вошла.

– Спасибо, но я уже ела.

– Ну тогда кофе?

– Да, пожалуйста.

Мэнди приняла у Элизабет пальто и повесила его в стенной шкаф.

– Я скажу, чтобы Маргарет принесла поднос для вас и Джима на веранду. Там просто великолепно по утрам.

Либо Мэнди совершенно не обратила внимания на настойчивость тона Элизабет, либо надеялась разными светскими банальностями успокоить ее. Но оба варианта в равной степени не отвечали планам Элизабет.

– Мэнди, мне не хотелось бы быть бестактной, но это не светский визит.

– Ну, конечно же, нет. Я и не предполагала, что в такой час вы заскочили бы поболтать. Сейчас я позову вам Джима. Почему бы вам не подождать в его кабинете?

– Но как же ваш завтрак и... – Эти слова она сопроводила извиняющейся улыбкой.

– Ну, это в любом случае не самая любимая еда Джима. Он предпочитает поздний завтрак. – Мэнди показала рукой вдоль коридора. – Это третья дверь справа. Я позабочусь, чтобы вас не беспокоили.

– Спасибо.

Комнату, в которую отправила ее Мэнди, была копией кабинета Джима в Напе. Элизабет прошла мимо белого дивана и направилась к креслу, стоявшему напротив письменного стола. Она посидела там всего несколько минут, когда вошел Джим, несший поднос с кофе. Разлив густую коричневую жидкость в две кружки, он посмотрел на Элизабет, вопросительно приподняв бровь.

– Капельку сливок и без сахара?

За все то время, что они были знакомы друг с другом, кофе они пили вместе только один раз, причем было это несколько месяцев назад.

– Вы удивительный человек, Джим.

– Просто наблюдательный, – он обошел вокруг стола и сел напротив нее. – И вот сейчас мне не нравится, что я наблюдаю. Что случилось, Элизабет, что погнало вас сюда в столь ранний час?

– Так много придется рассказывать... Я просто не знаю, с чего начать.

Джим взял свою кружку и поглубже устроился в кресле.

– Я ненавижу банальности, но нет ничего лучше, чем начать с самого начала.

На первых порах Элизабет запиналась, пересказывая историю своей жизни, стремительно выпаливая подробности, а потом вдруг вспоминала что-то и возвращалась назад. По прошествии некоторого времени ей удалось как бы отдалиться от собственной биографии, казалось, что она говорит о ком-то другом... Вот тогда повествование пошло полегче. Джим, похоже, чувствовал, когда она быстро перескакивала через что-то, о чем не хотела говорить, и в этих случаях останавливал ее наводящими вопросами. Или же, не перебивая, давал ей продолжать, приберегая свои замечания к концу разговора.

К тому времени когда Элизабет добралась до утреннего телефонного звонка Алисы, Джим сидел, откинувшись на спинку своего кресла, плотно прижав ладони друг к другу этаким «домиком» и слегка постукивая указательными пальцами по подбородку, а Элизабет тем временем говорила ему, что сделает все, что только потребуется, чтобы защитить Джорджа Бенсона и свою бабушку, даже если выяснится, что за этим расследованием стоит Фелиция и единственная возможность остановить ее – это продать винный завод.

– Вы полагаете, что именно этого Фелиция и добивается? – спросил Джим.

– Не знаю. Я то и дело замечаю, что если дело касается ее, я просто становлюсь параноиком: ведь, возможно, она здесь даже ни при чем. Но если не она решила сунуть нос в мое прошлое, то кто же тогда? И, что более важно, зачем?

– А что вы думаете о такой возможности: та Элизабет Престон, которую разыскивал детектив, вообще не вы, а просто другая женщина с такими же фамилией и именем?

– Я не верю в совпадения.

– И я тоже, – он продолжительно и раздраженно вздохнул. – Беда с этими тайнами состоит в том, что чем дольше их хранишь тем важнее они становятся. Ваши же тайны такие давние! Давайте-ка на минутку забудем об этой истории с колледжем. Когда погибли ваши родители, вы были маленькой девочкой. Ну какое влияние вы тогда могли иметь на них? А без влияния, без возможности контроля, откуда же тут быть вине?

– Едва ли не все, что я знаю о моих родителях, суде над ними и их попытке к бегству, я прочитала в старых газетах и журналах в библиотеке при колледже. А в то время, когда все это происходило, моя бабушка не позволяла мне смотреть телевизор и читать то, что об этом писали.

– Как я припоминаю, у них вообще-то не было ни малейшего шанса. Этот план бегства был сплошной авантюрой, и при первом же признаке беды «приятели» бросили их.

– Алиса пыталась защитить меня от репортеров, но они же понимали, что она не сможет быть при мне все время. Они ловили момент, когда я оставалась одна. – Элизабет испытывала потребность объяснить, чем это все было для нее тогда. – Помню одну женщину, которая спросила меня, что я, мол, чувствовала, когда узнала, что моей матери столько раз прострелили голову. Ведь для опознания трупа пришлось довольствоваться отпечатками пальцев.

Элизабет изо всех сил пыталась отогнать страшную картину – окровавленный труп своей матери. Но это видение долгие годы преследовало ее. А потом, когда она уже была в колледже, в одном из старых журналов она наткнулась на фотографию и поняла, что воображаемая картина существовала в реальности.

– Когда наш с Мэнди первый ребенок погиб, переходя улицу прямо перед нашим домом в Сан-Франциско, – медленно начал Джим, – я научился не спрашивать, почему и чего ради происходят утраты. В конце концов я даже обнаружил, что и самые ужасные трагедии могут оборачиваться благом. Без этого удара, заставившего меня заново оценить свою жизнь, я, несомненно, до сих пор бы торчал в той примитивной юридической конторке, в которой работал в то время. И Мэнди считает, что при том, каким я был тогда, нашему браку не сохраниться бы. А если она права, то, выходит, двое наших младших мальчишек так бы никогда и не родились. Вы понимаете, о чем я говорю?

– Вы говорите, что, по-вашему, я должна отрешиться от своего прошлого.

– Если только в нем не было чего-нибудь хорошего, о котором вы мне не рассказали. Может быть, поэтому вы и цепляетесь за свое прошлое?

– Джим, ни за что я не цепляюсь. Прошлое преследует меня, где бы я ни находилась.

– А вы когда-нибудь рассказывали Амадо о своих родителях?

– Нет.

«Только Майклу», – мысленно добавила она.

– А насчет той стипендии?

Она покачала головой.

– А вы вообще когда-нибудь кому-то рассказывали?

– Только вам.

– Но почему же только мне?

Этот вопрос был настолько существенным, а ответ – таким очевидным, что она на какой-то момент растерялась, не зная, что и сказать. В конце концов она ответила:

– Именно молчание и принесло мне освобождение от прошлого.

– Вы ошибаетесь, Элизабет. Ваше молчание стало для вас тюрьмой.

Ну как же ей заставить его понять?

– Видите ли, Джим, один из основных принципов рекламного дела состоит в том, что образ вытесняет суть, занимает ее место, И это не предположение, Джим, это факт. Вот почему люди воспринимают то, что имеет для них значение, а не биографию человека. Просто так уж случилось, что мой нынешний образ соответствует личности, каковой я в действительности являюсь. Но все это не будет иметь никакого значения, если я расскажу правду о своем прошлом. Я, как личность, пропаду в новом восприятии меня людьми. Я превращусь в дочку убийц, которая, мол, выросла и сама стала воровкой и лгуньей.

– Неужели вы действительно считаете, что кого-то в этой долине волнует, кем были ваши родители? Элизабет, ведь прошло уже пятнадцать лет с тех пор, как вы покинули Фармингэм. Эти любопытные взгляды, сплетни на неделю.

– Может быть, если бы родителями все и ограничивалось. Только я не думаю, что местная публика так же поспешит простить мне то, что я сделала уже сама.

Джим свел брови и озадаченно нахмурился.

– О чем вы говорите?

– Почему бы не назвать вещи своими именами? Я украла стипендию, предназначенную для Элизабет Престон. И нет никакой возможности придать этому более пристойный вид. А самое печальное – если я не найду никакой возможности остановить человека, наводящего справки обо мне, кем бы он там ни был, то жизни двух невинных людей окажутся так же перепачканы, как в ближайшее время и моя.

– Судя по тому, что вы мне рассказали, Джордж Бенсон тоже виновен.

– Джордж Бенсон только выдвинул эту идею и пошел на риск, помогая мне. А извлекла пользу из этого лишь я одна.

– Очень многие люди восхищались бы тем, что вы сделали. И с моей точки зрения, правильно бы восхищались.

– Но есть и такие, которые пожелали бы видеть меня в одном дружном строю с прочими ворами. Я не обманываюсь на этот счет, Джим. Даже если бы я и сумела отыскать способ как-то защитить мистера Бенсона и мою бабушку, надо же еще подумать и о винодельне. Если все это вылезет наружу, я просто не смогу продержаться достаточно долго, чтобы пережить эту дурную славу.

– Бог мой, Элизабет, да вы же были тогда ребенком, находились в ужасном положении.

– Почему-то мне не кажется, что с такого рода защитой я смогу выбраться сухой из воды. Может быть, я и была ребенком, но я хорошо понимала, что делала, – она наклонилась вперед, чтобы поставить свою кружку на поднос. – Прислушайтесь-ка к нашему разговору. Мы начинаем говорить так, словно адвокат – я, а вы – мой клиент.

– Прошу прощения, Элизабет. Вы пришли сюда, чтобы получить помощь, а не выслушивать лекцию. – Он полез в ящик письменного стола и достал оттуда блокнот и карандаш. – Каких действий вы хотите от меня?

– Выясните, зачем обо мне наводят справки.

– Опыт подсказывает мне, что «зачем» само ответит на этот вопрос, как только мы разузнаем «кто».

ГЛАВА 28

Миновало уже две недели после встречи Элизабет с Джимом, а детектив, нанятый им, чтобы выяснить, кто же наводит о ней справки, так ничего и не смог узнать. Звонил Джордж Бенсон, сообщивший, что одна из секретарш в школе оформляла запрос на школьную документацию, касающуюся Элизабет Престон. И документы были отправлены бандеролью в какой-то личный почтовый ящик в Чикаго. Записать номер этого ящика секретарша не удосужилась.

Ожидание совсем измотало Элизабет. Сердце у нее подпрыгивало от каждого телефонного звонка, руки тряслись, когда она брала ежедневную почту и начинала ее разбирать. Единственной тихой заводью стал для нее кабинет, когда служащие, окончив работу, расходились по домам. В это время она могла сосредоточиться и нормально работать.

Перевернув последнюю страничку доклада, прибывшего в этот день из лаборатории в Дэвисе, Элизабет обнаружила, что таблицы, по словам Чарлза Пинкли приложенные к докладу, отсутствовали. Она принялась рыться на своем столе, пытаясь найти их, и заметила бутерброд, который Тони, перед тем как уйти домой, принес ей из закусочной.

Элизабет взяла сверток, содрала с него обертку и обнаружила внутри копченую говядину. Она недовольно поморщилась, поскольку не любила ее. Однако голод – не тетка. Вынув какую-то мелочь из выдвижного ящика стола, она направилась к автомату с содовой водой, который стоял в столовой для служащих.