Текст книги "Моменты"
Автор книги: Даниэла Стил
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)
Даниэла Стил
Моменты
Scan, OCR & SpellCheck: Larisa_F
Стил Д. С80 Моменты / Пер. с англ. С.Н. Бурина. – М.: КРОН-ПРЕСС, 1996. – 416 с.
(Серия «Звезда любви»)
Оригинал: Danielle Steel «Moments», 1989
ISBN 5-232-00402-6
Переводчик: Бурин С.Н.
Аннотация
Название выбрано автором не случайно. В жизни ее героини Элизабет Престон, а правильнее Дженни Кэйвоу, было несколько моментов, которые резко меняли ее жизнь. Чтобы добиться успеха в жизни, ей пришлось скрываться под чужим именем. Счастливое замужество, обеспеченная жизнь, а параллельно – растущая любовь к другому человеку. Герои романа честны и благородны, но приходят такие моменты, когда нужно принимать трудные решения...
Даниэла Стил
Моменты
ПРОЛОГ
Фармингэм, штат Канзас. 12 апреля 1975 г.
Издалека доносился колокольный звон: семнадцать ударов – по числу лет, прожитых на этой земле Элизабет Престон.
Дженнифер Кэйвоу остановилась и машинально подсчитывала удары, думая о горе, охватившем город за последние три дня. Почему гибель красивой школьницы в автомобильной катастрофе воспринимается людьми куда трагичнее, чем смерть какого-нибудь невзрачного парнишки-толстяка? Наверное, всем жалко погибшей красоты... А может, все дело в том, что Элизабет – дочь самого богатого фермера в округе, а толстячок Том – всего-навсего сын простого механика?
Бабушка Дженни утром говорила, что тут еще Господь помог: ведь родители Элизабет погибли в этой катастрофе вместе с ней. Им и жить не захотелось бы без своей доченьки. Ну, а родители Тома, конечно, сумели оправиться, ведь они не могли себе позволить слишком долго горевать. Им и по счетам надо платить, да и дом у них полон другими детьми, которые каждый день хотят есть.
Ничего общего у Дженни и Элизабет никогда не было, если не считать того, что дни рожденья у них совпадали. Но, разумеется, они ни разу не отмечали их вместе. Они жили как будто на разных планетах: Дженни и любимица всей школы.
Директор школы, мистер Мур, решил оставить Дженни в школе отвечать на телефонные звонки в учительской, пока все остальные отправились на похороны. Она так незаметна, тиха, что никто и не обратил внимания на ее отсутствие, не вспомнил о ней. Вполне справедливо поэтому заняться ей делом.
Нет, Дженни не возражала против того довода, что они, мол, с Элизабет не были подружками. Но как обидно, ужасно обидно, он разговаривал с ней – словно она, Дженни, никто, последний, ничтожный человек. А что, она не достойна посидеть в церкви и попрощаться с Элизабет?
Колокол отзвонил, и Дженни ощутила вину: она так задумалась, что не сосчитала удары. А ведь ей оставили только эту единственную возможность попрощаться с покойной, так и этого ей не удалось! Что ж, может быть, мистер Мур и прав.
Дженни мельком взглянула на стопку писем, которые ей еще предстояло вскрыть и рассортировать, и снова принялась за работу. Когда все было почти закончено, она заметила конверт, адресованный Джорджу Бенсону, их классному руководителю. Когда Дженни еще только начала работать в учительской, она иногда из любопытства читала письма, хотя это строжайше запрещалось. Но они все были ужасно скучные. А письмо для мистера Бенсона заинтересовало ее. Дженни быстро просмотрела его и сразу же пожалела об этом. Вот уж от этого сообщения вся школа и город в голос зарыдали бы...
Похоже, что Элизабет Мэри Престон присудили стипендию Хэдди Стефенса университета в Сэффорд-Хилле. На целых четыре года! Да ведь родители Элизабет могли отправить добрую половину их выпускного класса в колледж, не испытывая при этом финансовых затруднений, а тут, видите ли, их доченьке дают стипендию! Но как утверждалось в письме, Элизабет с честью выиграла столь престижную награду. Дженни и не знала о существовании подобной стипендии, а то бы пошла на что угодно, даже на неминуемое унижение, когда пришлось бы просить учителей и знакомых бабушки написать рекомендательные письма.
Дженни всегда хотелось получить официальное письмо, адресованное лично ей. Но приходили письма только от родителей: записочки от отца о том, как он, мол, горюет от разлуки с дочкой, не видит, как она из угловатого подростка превращается в очаровательную молодую девушку. Пришло письмо и от матери. Она писала, что думает о ней каждый день, выражала надежду, что прилагаемый денежный чек, который они берегли, чтобы направить Дженни в колледж, поможет им с бабушкой свести концы с концами.
Родители умерли, а вместе с ними и мечта попасть в колледж. Однако за год до окончания школы ей пришла в голову мысль, что деньги, оставленные адвокату, можно получать переводом по мере необходимости. Но вот подходит к концу выпускной класс, а мечта Дженни становится все менее реальной. Она начала присматривать для себя какую-нибудь постоянную работу, чтобы жить и понемногу откладывать на учебу. Нет, она не хотела отказываться от колледжа, но вряд ли это получится в ближайшие годы.
– Я вернулся, – раздался невыразительный мужской голос.
Джордж Бенсон вошел как раз в тот момент, когда Дженни торопливо положила письмо на стол.
– Что, все уже закончилось? – спросила она.
Дженни нравился мистер Бенсон, и она чувствовала себя виноватой, что именно его корреспонденцию обычно просматривала. Он напоминал ей одного мужчину в той нелегальной ночлежке, где она останавливалась с родителями при переезде к бабушке. Тот тоже был высоким блондином, только с бородой. Дженни ни разу не видела его без сигареты. Он носил джинсы и майки, в отличие от мистера Бенсона, который предпочитал костюмы. Но эти люди при разговоре смотрели прямо на нее, а не мимо, и Дженни это нравилось.
– Там еще идет панихида у могилы, – ответил Джордж Бенсон. – А я решил вернуться и разгрузить тебя. Так что, если хочешь, можешь идти.
– Спасибо... Только мне не стоит ходить туда.
– А твоя бабушка разве не пошла на панихиду?
Дженни покачала головой.
– Она взяла дополнительную смену в ресторане, чтобы остальные смогли сходить.
– Если поторопишься, то успеешь в церковь, а потом тебя кто-нибудь подвезет домой.
Он не хуже ее знал, что она не станет никого об этом просить. И тем не менее ей стало тепло на душе от его предложения.
– Я ценю вашу любезность, но, видимо, мне лучше остаться здесь. Мистер Мур хотел, чтобы я сегодня все зарегистрировала.
– Ну, если передумаешь, я буду у себя в кабинете.
Дженни посмотрела на письмо.
– У меня тут для вас почта, мистер Бенсон.
Он насмешливо посмотрел на нее.
– Так вот что ты читала, когда я вошел.
Дженни промолчала. Отрицать не было никакого смысла. Она протянула ему конверт и сказала:
– Извините. Просто дело в том, что... Ну, вы сами увидите.
Он бегло прочитал, нахмурился и принялся читать снова.
– Боже ты мой, – сказал он устало. – И надо же – пришло именно в такой день! Все псу под хвост.
– И что же вы собираетесь делать? – осведомилась она.
– Ну, наверное, пошлю им письмецо и копию свидетельства о смерти.
– По крайней мере, у них останется время передать эту стипендию кому-нибудь еще.
Бенсон покачал головой.
– Боюсь, что к тому времени, когда они завершат канцелярскую волокиту, пройдет уже половина осеннего семестра.
– То есть вы хотите сказать, что эти деньги попросту останутся невостребованными?
При этой мысли ее охватило горькое разочарование.
– Похоже на то.
– Если бы я знала, кто следующий кандидат, я бы позвонила и сказала, что случилось. – Дженни взяла стопку бумаг и направилась к картотеке. – А что, если это окажется кто-нибудь вроде меня? – Она выдвинула верхний ящик и невинно добавила: – Я бы не прочь.
– Да и я тоже, Дженни. – Джордж Бенсон сложил письмо и засунул его обратно в конверт. – По-моему, ты достойна любой стипендии. Мне хотелось бы сделать что-нибудь для тебя.
Этот извиняющийся тон в его голосе застал Дженни врасплох. Теплая волна жалости к самой себе захлестнула ее. Как приятно, когда хоть кого-то волнует, что ее все время оставляют за бортом.
– Это я сама виновата. Я ведь не говорила вам, что нуждаюсь в помощи.
– Надеюсь, ты не откажешься от этой мысли.
– Да если бы я даже и захотела, то мне бабушка не позволит. Она всегда говорит что-нибудь вроде: «Тише едешь – дальше будешь».
Спустя четверть часа, когда Дженни склонилась над картотекой, Джордж Бенсон вышел из своего кабинета и сказал:
– Дженни, я хочу с тобой поговорить.
Она посмотрела на него снизу вверх. От выражения его лица ей стало как-то не по себе.
– Я через пару минут закончу, – сказала она.
– Думаю, нам лучше поговорить сейчас, пока никого нет.
– Я что-то сделала не так?
Такой вопрос вывел бы ее бабушку из себя. Она всегда говорила Дженни, что нельзя брать все грехи мира на себя.
– Не беспокойся, ничего плохого ты не сделала, – сказал Бенсон и загадочно добавил: – Но если нам капельку повезет и удастся правильно рассчитать время, то может быть, мы и сумеем изменить твою жизнь. Посмотрим...
ГЛАВА 1
Сан-Франциско, штат Калифорния, 17 декабря 1986 г.
– Прошу прощения, – произнес мужской голос.
Элизабет Престон почувствовала, что кто-то коснулся ее руки. Повернув голову, она спросила:
– Мы разве знакомы?
И тут она замерла. Прошло одиннадцать лет, и все-таки это неизбежное, о чем и думать-то не хотелось, произошло. Она уже почти успокоилась, но эта встреча возродила былой страх.
Прошло несколько мучительно долгих минут, пока, наконец, сработал защитный инстинкт. Ни малейшим образом не выказывая своего страха, она извинилась перед председателем компании «Пэкард Индастриз» и обратила взор на окликнувшего ее мужчину.
Из шестисот человек, присутствовавших на ежегодном рождественском вечере, проводимом агентством «Смит и Нобл», она знала, ну, во всяком случае, узнавала в лицо половину – либо по деловым контактам, либо по прежним вечерам и приемам. Она была уверена, что стоявший перед ней мужчина не из их числа. Но и в своем прошлом она этого лица не припоминала.
– Я вас слушаю.
Ее холодный взгляд застал мужчину врасплох. Со смущенным видом он пробормотал:
– Понимаю, что это звучит как предлог, но я уверен, мы с вами где-то встречались.
Она с нарочитой старательностью изучила его лицо, а потом медленно покачала головой.
– Простите, но я вас не знаю.
И это была правда, хотя и не означавшая, что опасность миновала. В ее прошлом осталось слишком много людей, чтобы всех помнить. Прежде чем мужчина успел что-нибудь ответить, Элизабет одарила его мимолетной прощальной улыбкой.
– У меня, знаете ли, типичное лицо, меня всегда с кем-то путают.
– С трудом в это верится.
Это означало в своем роде комплимент, но для Элизабет слова прозвучали угрозой. Одиннадцать лет назад, покидая Фармингэм, она проделала все, кроме пластической операции, чтобы изменить свою внешность. Короткую мальчишескую стрижку, какая была у нее в средней школе, сменили длинные, до плеч, волосы, которые она красиво укладывала. Цвет волос потемнел. Очки сменились контактными линзами, при прежних ста семидесяти сантиметрах роста она похудела почти на семь килограммов, а брешь между ее передними зубами закрыли коронки. Даже само время стало ее союзником. В свои двадцать восемь лет она наконец-то вышла из образа девочки-подростка и выглядела привлекательной молодой женщиной.
Затянувшееся молчание становилось неловким, но тут в Элизабет заговорил здравый смысл. Хотя она и понимала, что предполагаемое ею невозможно, она решила подсказать ему своего рода выход.
– Быть может, мы раньше сталкивались у «Смита и Нобла»?
– Нет, этого не могло быть. Я здесь в качестве гостя одного из их клиентов, а сам живу в Нью-Джерси.
Поскольку боязнь разоблачения ослабла, Элизабет предпочла подвести черту под разговором.
– Может быть, мы виделись в колледже?
Его лицо просветлело.
– Корнуэлл?
– Боюсь, что нет, – ей удалось отмерить точнехонькую дозу сожаления. – Сэффорд-Хилл.
– Что ж, видимо, мне следует отпустить вас обратно к вашим друзьям.
– Счастливого Рождества.
– Да-да, и вам тоже.
Забавно, но она не могла избавиться от ощущения, что он преподнес ей своеобразный подарок. Он дал ей возможность увидеть воочию, как все произойдет, если ей доведется столкнуться лицом к лицу с кем-то из ее прошлого. Может быть, теперь тот закоулок ее сознания, который никак не позволял отправить прошлое на законный отдых, наконец-то перестанет давить ей на психику.
И может, если она просто-напросто быстро замашет руками, то ей удастся оторваться от земли и полетать по комнате, а?
Чего ради так уж стараться избегать этого? Ее культивированная паранойя по поводу возможного разоблачения продлится до тех пор, пока живы люди, которые помогли ей осуществить это превращение. Она готова сделать все, чтобы защитить свою бабушку и Джорджа Бенсона, чего бы это ни стойло. Она обязана им всем, что имеет.
Сигарный дым напомнил ей, что еще остались клиенты, которых она не поприветствовала. Бегло осмотрев присутствующих, она заметила, что ее помощница, Джойс Бродерик, делает ей знаки. Элизабет пробралась через толпу гостей к высокой рыжеволосой женщине.
– Джереми тебя разыскивает. – Джойс взяла бокал вина у проходящего мимо официанта и передала его Элизабет. – Похоже, Амадо Монтойя в конце концов решил удостоить нас своим присутствием. Ну, я и подумала, что тебе не мешало бы подготовиться к встрече с ним.
По поводу того, покажется или нет на этом вечере новый клиент агентства «Смит и Нобл», было немало предположений. Этот известный винозаводчик отличался затворническим образом жизни. Агентство «Смит и Нобл» должно было организовать для него рекламную кампанию. Как и следовало ожидать, к этому привлекли только заслуженных асов. Ни Элизабет, ни другим женщинам в их агентстве это не доверили.
Элизабет отхлебнула вина.
– Просто великолепно.
– Эксперты на трех прошлогодних престижных конкурсах тоже пришли к тому же мнению. Они дали этому вину пару золотых медалей и одну серебряную.
– Да, производит впечатление... и изумляет. Просто гениальная идея – подать его сегодня.
– Спасибо.
– Так это твоих рук дело?
Джойс выставила вперед ладонь, как бы отмахиваясь от уже готовой обрушиться на нее похвалы.
– Да ничего особенного: просто предложила кому следует. Ну, а он уже его раздобыл.
– Продолжай в том же духе – и попадешь на работу к одному из этих милых господ с верхнего этажа.
– Это что, угроза?
– Да нет, просто наблюдение.
Элизабет сделала еще один глоток и на какое-то мгновение подержала вино во рту, пытаясь найти особый вкус и ощущения, которые, как обычно, так и не пришли к ней. Ее единственный опыт в области дегустации вина кончился неудачно: по прошествии трех месяцев инструктор заявил, что, мол, нёбо у нее самое бесчувственное из всех, с которыми он когда-либо сталкивался. Однако Элизабет знала, что дело совсем в другом: ей не интересно, есть ли в том или ином вине аромат цукатов или же оно на вкус слегка крепковато; если вино нравилось, то она его пила, а если нет – отправляла в раковину.
Элизабет кивнула Джойс на прощанье, поставила бокал на столик и, улыбаясь направо и налево, добралась до Джереми Нобла.
Он приветственно протянул ей руку.
– Элизабет, я хочу тебя кое с кем познакомить, – он повернулся к стоявшему рядом с ним мужчине. – Амадо Монтойя, это Элизабет Престон, один из самых многообещающих специалистов по торговому балансу в «Смит и Нобл».
Это было сказано с таким энтузиазмом и живостью, словно он представлял зрителям какую-нибудь цирковую звезду.
Элизабет протянула руку.
– Мистер Монтойя, я слышала о вас столько интересного. Очень рада, что выдался наконец удачный случай познакомиться.
– Пожалуйста, называйте меня просто Амадо.
– И я тоже предпочитаю просто Элизабет.
Ее забавляло несоответствие между тем образом Амадо Монтойя, который она мысленно создала, и его реальным воплощением. Почему-то она вбила себе в голову, что он окажется слегка грубоватым, словно провел всю жизнь, работая на виноградниках и в винных подвалах, полных дубовых бочонков. Он же чувствовал себя в смокинге так же удобно, как фермер – в своем комбинезоне. Из сплетен, ходивших по конторе, она знала, что Монтойе пятьдесят восемь лет, но он вполне мог сойти и за сорокалетнего.
Джереми так и просиял, ослепляя их обоих улыбкой этак на миллион долларов – как раз на несколько миллионов меньше той суммы, которую, как он рассчитывал, их агентство должно было получить от этой сделки за ближайшие пять лет.
– Элизабет, Амадо остается на весь уикэнд. У него квартира в городе.
Элизабет напрягла воображение, пытаясь развить несколько неловкое начало Джереми.
– Должно быть, это сильно облегчает вам жизнь, когда вы приезжаете в Сан-Франциско по делам. В гостинице куда хуже.
– По правде говоря, я стараюсь проводить как можно меньше времени вдали от своего винного завода, – откликнулся Амадо Монтойя. – Но при таком количестве встреч, которые Джереми для меня запланировал, я догадываюсь, что эту привычку придется изменить.
– Участие клиента в кампании может оказаться... благотворным, – сказала Элизабет.
Но на самом деле это только добавляло хлопот. Мало кто из бизнесменов понимал все тонкости рекламного дела. Именно они почти всегда настойчиво предлагали нечто, способное привести к провалу рекламной кампании, ну а шишки в таких случаях неизменно валились на агентство. Даже тогда, когда клиент откровенно признавал свою ошибку, он говорил: «А вам надо было остановить меня. Ведь вы же профессионалы». Слава Богу, ее пока не просили работать на заказы Монтойи. Из предварительных сведений следовало, что он далеко не самый покладистый клиент. А уж Джереми-то позаботится, чтобы головы покатились с плеч, если стрясется что-нибудь, ведущее к потере этого заказа.
В это время к Джереми подошел распорядитель вечера и осторожно коснулся его локтя. Послушав его несколько секунд, Джереми нахмурился и сказал:
– Амадо, Элизабет, я должен извиниться, мне надо ненадолго вас покинуть.
– Он что, всегда на приемах такой... как бы это сказать... напряженный? – спросил Амадо, когда Джереми отошел.
– Нет, раньше я никогда его таким не видела. Обычно он держится невозмутимо, – она мельком посмотрела вслед Джереми. – Его ничем не прошибешь...
Она могла бы еще добавить, что Джереми практичен до мозга костей.
– Что ж, я рад, – сказал Монтойя. – А то я уже начал сомневаться в своем решении сотрудничать со «Смит и Нобл».
Встретившись с его внимательным взглядом, Элизабет слегка улыбнулась.
– Вы ведь узнали о нашем агентстве и о Джереми Нобле все, что можно было узнать, прежде чем сняли трубку телефона.
Он улыбнулся ей в ответ, ни в малейшей степени не смущенный ее словами.
– Один-ноль в вашу пользу.
– Вы на Рождество останетесь в городе? – спросила она.
Монтойя кивнул.
– Здесь живет моя младшая дочь со своими детьми. А вы?
– Да, я тоже проведу Рождество в городе.
– Значит, ваша семья живет в Сан-Франциско?
Элизабет покачала головой.
– Мои родители погибли в автомобильной катастрофе, когда я была совсем девочкой.
Эта полуложь, которую она рассказывала много раз, стала ей уже казаться реальностью.
– Извините, искренне сочувствую.
Она никогда не была вполне уверена, как следует реагировать на подобное заявление. «Мне тоже жаль»? – выглядело бы несколько сентиментально, а благодарить кого-то за то, что ему, видите ли, жаль, не только неуместно, но еще и нечестно. Ее-то собственные родители, по милости нескольких опытных снайперов, находившихся на службе у штата Калифорния, умерли так же мерзко, как и жили. Если у них и были какие-то похороны, то радости там, пожалуй, было побольше, чем скорби.
– Как это, должно быть, замечательно, что Рождество вы можете провести с внуками. А сколько им лет?
– Шесть и десять. Обе девочки, и очень похожи на мать. К сожалению, мне не удается видеться с ними так часто, как хотелось бы. Почти весь год они проводят в школе, а это далеко.
– Это прекрасный возраст.
– Какой из них?
– Простите?
Она не слишком внимательно следила за ходом разговора, а с такими мужчинами, как Амадо Монтойя, это штука опасная. По какой-то причине его не устраивала обычная никчемная болтовня, царившая на приемах.
– Я спрашиваю, какой возраст вы имели в виду. Шесть или десять?
– Ну, это я так сказала, вообще, – ответила она. А потом добавила с нехарактерной для себя искренностью, когда разговор заходил о ее прошлом: – Меня лично в данный момент никакой возраст особенно не привлекает.
– А если заглянуть в прошлое?
Шестое Рождество в своей жизни она встречала в автобусе марки «Фольксваген» где-то в штате Миссисипи. А десятое – в каком-то притоне в Филадельфии в окружении негров. Поскольку она была белой и бросалась бы в глаза, если бы ей разрешили поиграть на улице с другими детьми, она провела три месяца как бы в заточении: ее спальня и кухонька в этой квартире – вот и все.
– Боюсь, что даже взгляд в прошлое этого не изменит.
– Печально. Детство – это же очень ценная штука. О нем не следует забывать.
– О, это уж точно.
– Должно быть, вы просто не любите это время года.
Да что же это такое нашло на нее? Опасно подходить так близко к прошлому. Оно совсем не вписывается в ее нынешний облик, в жизнь Элизабет Престон.
– Да вовсе нет, – сказала она, пожалуй, чересчур энергично. – В моей жизни было более чем достаточно приятных Рождеств, чтобы компенсировать одно-два неудачных.
– Я испортил вам настроение. Простите меня, пожалуйста. Просто дело в том, что я считаю важным послушать о чужом семейном опыте. И порой это полезно.
Элизабет облегченно вздохнула, когда Джереми вернулся к ним. Вместе с ним подошел один из администраторов, занимающихся делами Монтойи.
– Извините, что я вмешиваюсь, Амадо, – сказал Джереми. – Вы знакомы с Фрэнком?
– Да, – ответил Амадо, пожимая руку мужчине. – Рад тебя снова видеть, Фрэнк.
Джереми положил руки на плечи Элизабет, этак задушевно стиснув их.
– Вижу, что вы с Элизабет нашли общий язык. Но я в этом и не сомневался. У нашей Элизабет блестящие возможности в мире рекламы. Она – гордость и украшение агентства «Смит и Нобл». Одна из наших восходящих звезд.
Она слышала этот текст так часто, что могла бы наизусть произносить его вместе с ним. Джереми просто использовал ее, как и трех других женщин из их агентства, которым было милостиво дозволено подняться до уровня младших администраторов. Он так и выпихивал их на передний план при каждом удобном случае, в качестве веского доказательства прогрессивной позиции агентства «Смит и Нобл» в отношении женщин.
Между тем Джереми весьма любезно улыбнулся и еще разок сдавил ей плечи, прежде чем отпустить ее.
– Ну а теперь, если вы с Фрэнком не возражаете, нам с Элизабет пора заняться делами.
В течение последних трех лет ей предоставлялась сомнительная честь стоять столбом рядом с Джереми, пока он закреплял на традиционном серебряном рождественском орнаменте славные буквы их логограммы – «Эс» и «Эн». Когда пару лет назад она предложила поделиться сей привилегией с кем-нибудь из младших администраторов-мужчин, Джереми озадаченно посмотрел на нее и совершенно невинно заявил:
– Мужчина будет чувствовать себя не в своей тарелке за подобной работой. Нет-нет, эта работа больше подходит для женщины.
Элизабет протянула руку Амадо.
– Было приятно с вами познакомиться.
– Нет, это мне было приятно, – ответил он. – Я в восторге от нашего разговора, Элизабет. Жалко, времени маловато. Но мы закончим его как-нибудь потом.
– Буду ждать с нетерпением, – ответила она.
Элизабет собиралась уйти, но он коснулся ее руки.
– До следующего раза, – настойчиво сказал он.
Вот тогда-то она и сообразила, что он говорит вполне серьезно. Выходит, он намерен снова повидаться с ней. Она мельком взглянула на Джереми, чтобы оценить его реакцию. Винный завод Монтойи был для него вроде любимого младенца. Ему не очень-то понравилось бы ее непрошеное вторжение. Но он, кажется, не заметил интереса Монтойи к ней.
Элизабет сделала шаг назад, увеличивая пространство между собой и Амадо и вынуждая его убрать ладонь с ее руки.
– Теперь, раз уж вы сотрудничаете с нами, нам, конечно же, еще доведется увидеться, – сказала она.
Достаточно вежливо, чтобы не обидеть его, но, разумеется, не обнадеживающе. Она очень надеялась, что это сработает.
Спустя три часа Элизабет отпирала дверь своей квартиры. Она была измотана, голова начинала болеть, да еще и ноги мучительно ныли. Эта крошечная квартирка была для нее чем-то вроде тихой гавани после шторма званого вечера, этаким временным уютом, который утром исчезнет.
Она привыкла и к крохотной спаленке, где из-за здоровенной постели приходилось вставать на матрас, чтобы пробраться к стенному шкафу, к неудобному, такому низкому душу, что приходилось проявлять чудеса эквилибристики, чтобы помыть волосы.
Господи, как же ей недоставало Говарда! Даже с учетом того, что он не обращал на нее внимание все это время, сам факт его присутствия делал и это молчание благотворным.
Он был постоянным спутником ее жизни, никогда не возражал против того, что она задерживалась допоздна на работе, которая ей полюбилась.
Говард оставил ее в минувшем мае, спустя почти десять лет с того дня, когда они нашли друг друга. В то памятное утро ее разбудило солнце. Озадаченная тем, что он позволяет ей спать так поздно, она протянула руку туда, где он обычно лежал рядом с ней, свернувшись клубочком на подушке, и хотела коснуться его. И впервые не услышала никакого раздраженного ответа.
Элизабет заплакала, сказала, что он не имел права уходить, не попрощавшись с ней, только проку от ее слез не было никакого, как и тогда, когда родители оставили ее в десятилетнем возрасте в доме бабушки.
Если бы она только могла предвидеть, как тяжело будет переживать эту потерю, она, возможно, и не взяла бы Говарда из того мусорного ящика на окраине, где нашла его.
Вот бабушка поняла бы, что она может горевать из-за кота. В этом они с ней похожи. Как и во многом другом. Вообще-то Элизабет никогда не понимала, каким же это образом у нее с бабушкой могло оказаться столь много общего. Ведь они же с ней так отличались от соединяющего их звена, от матери Элизабет.
Не включая света, Элизабет сбросила свое элегантное платье, которое просуществовало подольше, чем у Золушки, только вот почему-то ускользнуло от внимания прекрасного принца. Перебросив платье через спинку стула, Элизабет заползла в неубранную постель. И по мере того как она засыпала, на нее снисходило ощущение, что старая история завершается. Даже если угроза разоблачения и была всего-навсего ложной тревогой, она держала себя отлично. Теперь у нее появилась уверенность. Что ж, может быть, и пора ей перестать так уж тревожиться обо всем этом.
ГЛАВА 2
На всю рождественскую неделю Элизабет взяла выходные, чтобы прокатиться на побережье, к границе Калифорнии и Орегона. По дороге она останавливалась в небольших гостиницах переночевать и позавтракать, не раз притормаживала, чтобы прогуляться по рощицам калифорнийского мамонтового дерева или по пустынным пляжам.
Она любила побережье Северной Калифорнии. Многие мили отделяли ее от Фармингэма, штат Канзас. К тому же эти края каким-то образом по-прежнему все еще напоминали ей о единственном настоящем доме в ее жизни, о тех добрых временах, когда она жила здесь со своей бабушкой. Время и расстояние подарили ей то, чего никак не удавалось достичь, когда она впервые уехала из дома, – возможность вспоминать не столько плохие времена, сколько хорошие. Она теперь могла сосредоточиться на том, какую любовь ее бабушка вкладывала в свое домашнее печенье со стружками шоколада, а вовсе не на жестоких насмешках детей, отвергших ее предложение поделиться этим печеньем за обедом.
Хотя Элизабет с бабушкой никогда не обсуждали этого, относительно Фармингэма их мнения резко расходились. Прожив там всю свою жизнь, Алиса уже испытала на собственном опыте все хорошие стороны проживания в маленьком городке, тогда как на долю Элизабет выпали только отрицательные уроки. Этот городишко так и вертелся вокруг Алисы, когда она потеряла мужа, да и после того, когда бабушка лишилась фермы. А Элизабет заявилась к ним как посторонняя, как дочь родителей, столь же чуждых верованиям и идеалам этого маленького общества, как какой-нибудь отъявленный либерал или твердолобый коммунист. За подобным ребенком нужен был глаз да глаз, в особенности в окружении других детей. Забота никогда не повредит, если дело касается дурного влияния на уязвимые юные умы. Внешне Дженнифер Кэйвоу казалась, быть может, очаровательнейшей крошкой, когда-либо отправленной на землю Господом. Только вот никто и знать не знал, как она провела первые десять лет своей жизни, в руках каких людей ей пришлось находиться, что довелось повидать. Да уж, это произвело бы впечатление, и даже представить-то нельзя было, когда и каким образом это могло выплыть на поверхность. Ну, словом, лучше проявить осмотрительность, чем потом жалеть.
Раздумья о детстве были оттеснены в закоулки ее сознания на следующее утро, когда Элизабет пришлось сосредоточить все свое внимание на крутых поворотах прибрежного шоссе. Добравшись до прямого участка дороги и получив возможность расслабиться, Элизабет решила, что пришло время присмотреть котят в Обществе защиты животных. Конечно, другого такого кота, как Говард, ей никогда не найти, но это не имело значения. По крайней мере, она для разнообразия займется хоть чем-то положительным. От этой мысли она громко рассмеялась. Кому в здравом уме захотелось бы снова завести кота, подобного Говарду?
Когда в понедельник Элизабет вышла из лифта и наткнулась на Джереми Нобла, она испытывала подлинное удовольствие от того, что снова вернулась на работу.
– Доброе утро, – приветствовала она его. – Надеюсь, вы отдохнули не хуже меня.
– Нам надо поговорить, – ответил он. – Через пять минут зайдите ко мне в кабинет.
И он удалился по коридору в сторону лестничной площадки. Между тем Джойс Бродерик заметила Элизабет и поспешила перехватить ее.
– Джереми просто с ума сходит, никак не мог дождаться, пока ты появишься.
Услышав в голосе своей помощницы не свойственную для нее озабоченность, Элизабет спросила:
– Не знаешь, в чем дело?
– Да тут прошел слушок, будто от Монтойи идут какие-то неприятности.
– Ну и какое же это имеет отношение ко мне?
Элизабет задержалась у стола своей секретарши, чтобы забрать записи об утренних телефонных звонках. Молоденькая девушка вручила ей несколько записочек и сказала:
– Мистер Нобл разыскивал...
– Это я уже слышала, – ответила Элизабет.
Она быстро прошлась взглядом по фамилиям звонивших. Ничего неотложного не было. Джойс приняла у Элизабет пальто и повесила его в стенной шкаф.
– Ну и как прошло путешествие?
– Потрясающе. Просто не могу дождаться, когда поеду снова.
