Текст книги "Моменты"
Автор книги: Даниэла Стил
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)
– У вас не возникло никаких затруднений? Ведь все пришлось делать в спешном порядке.
Он улыбнулся.
– Ну, это не проблема, – и тут он протянул руку, словно только сию минуту вспомнил о принесенном цветке. – Я вот увидел эту розу, и она напомнила мне вас.
Элизабет коснулась темно-красных бархатистых лепестков и, вдохнув их аромат, с ехидцей посмотрела на него.
– Но у нее совсем нет шипов.
– А вы себе видитесь с шипами?
– Думаю, вам, вероятно, довелось найти в нашем агентстве еще парочку людей, которые воспринимают меня так же.
– Это все потому, что они завидуют вашему таланту и боятся вашей целеустремленности.
Элизабет рассмеялась. Это было просто замечательно.
– Если бы я не знала, что это не так, я бы, пожалуй, решила, что вы побеседовали с моей бабушкой.
– Когда-нибудь вы должны рассказать мне о ней.
Бабушку она вспомнила просто так, к слову. Но впервые с тех пор, как она покинула Канзас, Элизабет почувствовала желание рассказать о женщине, бывшей для нее не столько бабушкой, сколько настоящей матерью. Шагнув к кухонной нише, она вынула из буфета вазочку, наполнила ее водой и опустила туда розу.
Все еще не поворачиваясь к Амадо, она заговорила:
– Когда я была в шестом классе, учительница велела нам написать сочинение о цели жизни. Я написала, надеясь на хорошую оценку, но это не имело ничего общего ни с тем, о чем я мечтала, ни с тем, кем я вообще была. Моя бабушка прочитала сочинение и сказала, что я, мол, отлично поработала и, по всей вероятности, «пятерка» мне обеспечена. Ничего другого я и не хотела. А потом она заставила меня написать другое сочинение, в котором рассказывалась бы вся правда. Ну, я и решила сдать второе.
– И именно за него-то вы и заработали свою «пятерку», да?
Элизабет отнесла вазу в гостиную и поставила на кофейный столик.
– Ничего подобного. Учительница заявила, что если я не умерю амбиции, то мне в жизни предстоят сплошные разочарования.
– Таких людей нельзя и близко подпускать к детям.
– А у нее был аргумент: много ли женщин-президентов было у нас в стране?
– Не сомневаюсь, что это так или иначе связано с воспитанием девочек, которых готовят совсем к другому.
– Ну, теперь вы действительно говорите, как моя бабушка. Она просто пришла в бешенство, когда увидела, что учительница написала на моем сочинении. А через пару недель прихожу я домой из школы и вижу, что она вставила мое сочинение в рамочку и повесила на стенку в гостиной, рядом с медалями, которые мой дедушка получил во Второй мировой войне.
– Всем бы такую бабушку!
– В нашем городе она, конечно, была белой вороной. Этакой мечтательницей среди прагматиков.
– Мне бы следовало понять все это и без вашего рассказа.
– Каким же образом?
– Я чувствую ее мечты в вас, – он помолчал. – Что-то подсказывает мне, что вы проделали огромный путь, прежде чем стать тем, кто вы есть.
Разговор становился слишком уж личным, и это смущало ее.
– Я только сейчас почувствовала, как голодна.
Его, кажется, огорчила столь резкая смена темы, но он поддержал разговор.
– Надеюсь, вам нравится китайская кухня. Я заказал нам столик у Дон Лайшуня.
Это был один из самых изысканных, самых дорогих ресторанов в городе.
– Когда я впервые пришла наниматься на работу в «Смит и Нобл», Джереми предупредил меня, что это против правил – жить в Сан-Франциско и не любить китайскую кухню.
– Ну, если это и не получается, то закон надо соблюдать.
Амадо взял ее пальто со стула и подал ей. Ей показалось, что его ладони задержались у нее на плечах чуточку дольше необходимого, но она отнесла это на счет своего воображения.
Положив палочки для еды на свою тарелку, Элизабет откинулась на спинку обитой плюшем кабинки.
– Все, я объелась, – объявила она.
Амадо засмеялся.
– Я не удивлен.
– Как вам не стыдно! Не полагается обращать внимания на такие вещи.
– Я обращаю внимание на все, касающееся вас.
На протяжении тех двух месяцев, что они работали вместе, их разговоры редко касались личных тем. А сегодня вечером они с интересом вглядывались друг в друга. Как будто кружились в каком-то необычном волнующем танце, и каждый пытался постичь ритм звучавшей в них музыки. Элизабет решила, что пора прервать этот интимный настрой.
– Вы не хотели бы послушать о подготовке кампании? – спросила она.
– Да-да, хотел бы. Но разве не вы настаивали, что я должен подождать до презентации?
– А я передумала.
Она решила, что Амадо потребуется время, чтобы привыкнуть к ее идее. Если же он категорически отвергнет ее замысел, то она должна узнать об этом побыстрее.
Он сделал знак официанту убрать стол и принести еще чая.
– Я заинтригован больше, чем вы можете представить, – сказал он, наливая в ее чашку янтарную жидкость. – Я пытался вычислить, что вы там такое планируете, прокручивая в голове вопросы, которые вы мне задавали. Но оказалось, что воображение у меня не такое богатое.
– Если только вы не умеете читать мысли, Амадо, то вы не могли этого вычислить, – она сделала паузу, чтобы отхлебнуть чая и попытаться сообразить, с какого же конца следует подойти, как бы повернее завоевать его расположение. – Я сразу же поняла, мне необходимо отразить ваш энтузиазм и любовь к виноделию, – начала она. – И в то же время тайна и волшебство этого процесса должны остаться за кадром, потому что это часть феномена, заставляющего покупателя выкладывать деньги. И вот здесь-то и возникает сложность. Ведь мы также должны заставить покупателя почувствовать, что ему не заговаривают зубы и не держат за простачка по той простой причине, что он не понимает, как сложно создать бутылку по-настоящему хорошего вина.
– И вы думаете, что нашли возможность проделать все это?
– Нашла... ну, во всяком случае, я считаю, что нашла. Крайне важно, чтобы у нас был человек, которому захотят довериться. Человек, который мог бы выступать как частный поставщик вин для целой нации, для всех потребителей, покупают ли они коллекционные вина или простые столовые сорта. Короче говоря, – она помолчала, переводя дыхание, – я хочу, чтобы вы стали представителем «Вин Монтойя» на экране.
Элизабет отлично понимала, сколь ненадолго приоткрылась перед ней возможность убедить его, и потому заговорила дальше, прежде чем он успел что-нибудь сказать.
– Да, я понимаю, что на первый взгляд в кампании такого рода вроде бы нет ничего нового. Идея использовать в качестве ведущего на экране руководителя той или иной фирмы стара, как сам рекламный бизнес. Кому за сорок, до сих пор вспоминают о рекламе пива «Швеппс» и о том, кто ее вел.
В этом отчасти и сложность, когда предлагаешь что-то, уже делавшееся раньше: ведь поскольку сама идея хорошо знакома, ее легко отвергнуть. Должна признаться, что и сама засомневалась, когда мне впервые пришла в голову эта мысль. И мне, разумеется, известны не слишком успешные рекламные кампании вин, сходных по структуре с тем, что я предлагаю. Но чем сильнее я старалась отвергнуть эту идею, тем труднее мне было выкинуть из головы ваш образ в качестве ведущего. Стоило мне увидеть эту картинку – и все прочие варианты казались не такими выигрышными.
Она сцепила пальцы и положила руки на колени, чтобы в охватившем ее энтузиазме ненароком не протянуть их к нему.
– Это срабатывает, Амадо. Я абсолютно в этом убеждена. Никто и ничто не сделает «Винам Монтойя» лучшую рекламу, чем вы сами.
Довольно долго он сидел совершенно спокойно, а потом откинулся назад и скрестил руки на груди.
– Как я догадываюсь, причина вашего решения рассказать мне об этом сейчас в том, чтобы постараться заручиться моим содействием прежде, чем двигать эту идею дальше.
– Это только часть моего плана.
– И в чем же другая часть?
– Я не хотела ошарашивать вас подобной новостью на людях. То, что я задумала, сошло бы и с каким-нибудь актером, так обычно и делается. Но меня не устраивает даже самый хороший актер, ведь он все равно не сможет так рассказать о «Винах Монтойя», как вы. Никто не сумеет донести до зрителя вашу одержимость и любовь к этому делу.
– Видите ли, говорить от всей души легко, обращаясь к собеседнику. Я буду чувствовать себя нелепо, говоря подобные вещи перед камерой.
– А мы найдем способ заставить вас забыть о камере.
– Ну, и о чем я должен говорить? Вы в самом деле полагаете, что кому-нибудь интересно, как зимнее солнце влияет на содержание сахара в винограде к моменту сбора урожая?
– Нет, – честно ответила она. – Но людям важно знать, что они могут довериться вам и, купив бутылку вашего вина, насладиться божественным напитком. Они же хотят, чтобы кто-то рассказал им, какие вина следует подавать на изысканных званых обедах, а какие – на пикнике. Какие вина подходят к индейке в День Благодарения[3], к спагетти, к воскресному ужину у родственников? Как выбрать хорошее столовое вино? А какое вино надо предложить своему жениху, чтобы после устроенного вами интимного обеда при свечах у него голова пошла кругом?
– Ну, это простые вещи, – сказал Амадо.
Элизабет наклонилась вперед, волнение переполняло ее, глаза горели, она вся светилась.
– Но не для обычных людей, вроде меня. Большинство наших с вами соотечественников знают, что вино бывает красным, белым и домашним – вот и все. Я же хочу, чтобы вы предоставили им этакую доверительную информацию, которой они поверят. И если кампания пройдет успешно, как я надеюсь, покупатели при выборе вина будут чувствовать себя так же уверенно, как при выборе пива.
– И как же вам видится моя роль в этом?
– Печатная и телевизионная реклама будет соответствовать временам года. Летом, например, мы покажем какой-нибудь пикник или свадьбу или, может быть, просто как жарят шашлык на заднем дворике. Зимой можно показать празднование Рождества или, возможно, небольшой званый обед. Время от времени мы будем показывать винный завод в период обработки урожая или весенние поля, когда земля одета этаким желтым горчичным одеялом. Мы покажем им, что вы вкладываете столько же труда в свои столовые вина, сколько и в лучшие, коллекционные сорта.
И все это надо показать довольно сдержанно: просто люди наслаждаются обществом друг друга, данным мгновением. И когда бокалы поднимутся в тосте, вы войдете в кадр и, не вступая в действие, по возможности всего в нескольких словах сообщите читателю или зрителю, какое вино вы выбираете для данного случая и почему. Я планирую представить вас так, чтобы покупатель непременно поверил в то, что вы скорее порекомендуете ему для соответствующего случая вино другой компании, чем заставите выбрать неподходящее.
Амадо довольно долго внимательно смотрел на нее.
– Знаете, что мне понравилось больше всего?
Напряжение мигом отпустило ее, и Элизабет смогла, наконец, расслабиться, хотя и совсем немного. Ведь он пока не сказал «да».
– Нет, но могу предположить.
Он улыбнулся.
– Не надо... позвольте уж я вам скажу.
– Хорошо.
– Я не уверен, как это лучше выразить. Сама мысль так нова, мне необходимо хорошо все обдумать, – он помолчал. – Я только сейчас, в этот вечер, сообразил, почему я сам хожу по полям, ежедневно бываю на заводе. Все дело в страхе. Начиная рекламную кампанию, я боюсь, что люди подумают, будто я собираюсь их спаивать, уговариваю покупать «Вина Монтойя», что хочу заработать на их здоровье, еще больше разбогатеть, – он покачал головой. – Нет, я что-то выражаюсь не очень связно.
– Вовсе нет, все понятно, – сказала Элизабет.
Она увидела его в новом свете, и он ей невероятно нравился.
– Тем не менее есть одна проблема, Элизабет. Я человек замкнутый. Мне понятно, почему вы хотите, чтобы именно я сам рассказал людям о своих винах, но я-то с трудом представляю себя в этой роли.
Она и раньше понимала, что добиться его участия в кампании будет нелегко. Но она никак не ожидала, что с неохотой станет уговаривать его. После выхода на экран его как личность узнают миллионы людей. Если даже кампания пройдет и вполовину так успешно, как она ожидала, то почти не останется места, где Амадо мог бы появиться неузнанным.
– Но вы по крайней мере подумаете об этом? – спросила она.
– А как насчет Майкла Логана?
Элизабет нахмурилась.
– Что именно?
– Он разбирается в винограде еще лучше меня. К тому же он и по возрасту ближе к публике, на внимание которой вы рассчитываете.
– А еще он красивый, представительный, язык хорошо подвешен, все это так, только он – это не вы, Амадо. А что будет, если он получит более выгодное предложение от какого-нибудь конкурирующего винного завода? Доверие публики попросту рухнет.
– Такого никогда не случится, но я понимаю, что вы хотите сказать. Ну, а как насчет какого-нибудь актера?
– Которого в любой момент могут арестовать за управление машиной в пьяном виде?
Амадо протянул руку к кожаной папке, в которой лежал их счет, и затолкнул в нее кредитную карточку.
– Хорошо, я подумаю об этом, – сказал он наконец. – Это все, что я могу вам обещать.
– Амадо, для меня важно, чтобы вы поняли: я бы и не подумала соваться к вам с этой идеей, если бы не считала, что это непременно принесет вам все, к чему вы стремились, когда принимали решение об энергичном расширении рынков сбыта «Вин Монтойя», – поскольку Элизабет верила в то, что делает, ей следовало предложить ему и некий выход. Она с неохотой признала: – Да, есть и иные способы подхода к этой кампании. Если желаете, можем поговорить о некоторых из них сейчас, только я не думаю, чтобы какие-либо из них даже приблизились к успеху, который нас ждет при данном варианте.
– И мне следует дать ответ?
Если ответ будет отрицательным, то уже сейчас слишком поздно. Элизабет оказала:
– Я не хотела бы нажимать на вас, но проведение презентации запланировано у нас через две недели.
– Это будет катастрофично, если я решу не участвовать в вашем сценарии?
– Разумеется, нет.
Что ж, в рекламном деле идеи отвергаются постоянно. В конце концов нельзя же ожидать, что каждый раз клиенты с восторгом примут любую идею. В этом нет ничего страшного, если ты не являешься одной из четверых единственных женщин-администраторов и не служишь в компании, где добрая половина твоих партнеров-мужчин подозревает тебя в том, что ты пробралась на это место, переспав с боссом, ну а другая половина просто уверена в этом.
– А я вам не верю, – сказал Амадо.
Одарив его признательной улыбкой, Элизабет слегка коснулась его руки.
– Я понимаю, это противоречит вашему характеру, но в этом деле рыцарство неуместно. Вам надо принять чисто деловое решение, – он сжал ладонь Элизабет, и она мгновенно ощутила исходящее от него тепло. – Нет, это даже больше. Я не могу лгать вам, Амадо. Если все пойдет так хорошо, как я надеюсь, ваша жизнь круто изменится.
Прежде чем отпустить ее руку, Амадо поцеловал ее с трогательной торжественностью и обаянием былых времен.
– Благодарю вас, Элизабет. Как всегда, я просто пленен вашей откровенностью.
Двадцать минут езды на такси до квартиры Элизабет прошли в задумчивом молчании. Амадо изо всех сил старался не смотреть на нее. То ли зеленое платье оттеняло глаза Элизабет, то ли возбуждение еще не отпустило ее, но она казалась ему такой прекрасной!
Он был в смятении, страшился и одновременно стремился отдаться давно забытому чувству влюбленности. Сколько лет он мечтал о встрече с такой женщиной, как Элизабет. С первой встречи он не переставал думать о ней. Майкл мог рассказывать ему о кислотности вин из новых бочек, которые они начали использовать, а Амадо в это время думал о том, как блестят волосы Элизабет на солнечном свету. Он ходил по собственному дому и думал, каким живым и уютным он выглядел, когда в нем гостила Элизабет.
Эти мысли и волнение приводили его в замешательство. Эта женщина, очаровавшая его так сильно, годилась ему в дочери. Его собственные дочери были даже старше ее. И тем не менее он не мог выкинуть ее из головы.
Такси остановилось перед домом Элизабет. Она повернулась к Амадо.
– Вам не стоит выходить. Я вполне могу подняться и сама.
– Пожалуйста... ну, я просто буду чувствовать себя спокойнее, если провожу вас до двери.
Элизабет улыбнулась.
– Да, мне бы уже пора знать, как вы на это ответите.
Амадо вышел на кромку тротуара и подал ей руку.
– Я только на минуту, – сказал он шоферу.
Когда они оказались у квартиры Элизабет, она, к удивлению Амадо, вручила ему свой ключ и отступила назад, разрешая ему отпереть дверь. А когда он вернул ей ключ, она с благодарностью улыбнулась.
– Это я так учусь, – сказала она и засмеялась. – Конечно же, у меня нет другого знакомого мужчины, которому я бы позволила отпирать для меня мою же дверь.
Амадо нахмурился.
– Я что-то не понял.
– Ну, мы поговорим об этом в другой раз. Это слишком сложно, чтобы сейчас начать разбираться, – она прошла внутрь и повернулась к нему, все еще не снимая руки с дверной ручки. – Если у вас есть какие-либо вопросы или вам просто захочется потолковать о деле, то я весь уик-энд пробуду дома.
– Спасибо, что предупредили, – он двинулся было восвояси, но потом сказал: – Элизабет?
– Да-да?
– До сегодняшнего дня между нами всегда было все честно, – он чувствовал, что ему следовало бы держать при себе это признание, но не мог не сказать ей. – У меня не было в городе других дел. Я приехал сюда по единственной причине – повидаться с вами.
Она от неожиданности приоткрыла рот и негромко вздохнула:
– Не знаю, что на это и сказать.
По удивленному выражению ее глаз Амадо понял, что такого признания она не ожидала.
– Вам ничего и не надо говорить. Просто я хотел исправить неверное впечатление, которое произвел на вас утром.
И он направился к лестнице, не дожидаясь ответа.
ГЛАВА 6
Элизабет развернула свое кресло и посмотрела в окно. Ее взгляд пробежал от острова Алькатрас до моста «Золотые Ворота»... ну, во всяком случае в том направлении, где должен был быть мост. Половина города была залита солнечным светом, а другую половину затягивал быстро надвигающийся туман. Интересно, кто счастливее – те, на кого светит солнце, или те, кто бродит в тумане?
Какие же мгновения в жизни достойны борьбы за них, заслуживают того, чтобы ради них отказаться от с трудом зарезервированных мест на самолет, чтобы пойти на потерю достигнутой в жизни надежности? И если правда, что большая часть человеческой жизни проходит в печали, а не в радости, то насколько важно рвануться навстречу маленькому счастью, не пропустить этого мгновения...
Что же это такое, Господи, вселилось в нее? Совеем не время предаваться мечтам, ведь до презентации рекламной кампании «Вин Монтойя» оставалось менее пяти часов, да и Амадо, несомненно, приедет раньше.
Элизабет вытащила папку из письменного стола и откинулась на спинку кресла. В этой папке содержалось целое собрание наспех нацарапанных записочек, чертежей и фотографий, накопленных ею за время работы над этим сценарием. Большая часть идей пойдет в корзину. Время от времени Элизабет просматривала эту коллекцию и обнаруживала одну-две идейки, которые можно было использовать. Сегодня она должна сказать твердо самой себе, что решение принято правильное.
Хотя Элизабет и была убеждена, что кампания, задуманная ею для Амадо, отвечает всем требованиям, выдвинутым заказчиком, но до сих пор время от времени пугалась перемены, которую она внесет в жизнь Амадо.
После той встречи он только дважды звонил ей по делу, разговаривал довольно сухо и сдержанно. Она не понимала этой перемены и не знала, как реагировать. Одно было ясно – решение согласиться с идеей Элизабет и стать ведущим рекламы «Вин Монтойя» далось ему нелегко. Но если он и сердился на Элизабет за то, что она поставила его в такое положение, то свои чувства держал при себе.
Пытаясь заверить Амадо в том, что он делает правильный выбор, она рассказала ему о бесчисленных психологических исследованиях, посвященных работе над образом. Способ, с помощью которого та или иная продукция воспринималась потребителями, был куда важнее самой этой продукции.
Рекламная кампания, которую Элизабет создала для Монтойя, сделает его вино одним из наиболее популярных в стране, и в то же время цена его сохранится в пределах, доступных большинству людей, заглядывающих в винные магазины. Суть основного сочетания – изысканность и доступность.
Прожужжал селектор. Элизабет наклонилась через стол и нажала кнопку.
– Да?
– По первой линии звонит мистер Нобл.
– Спасибо, – она сняла трубку телефона. – Чем могу быть вам полезна, Джереми?
– Нам надо поговорить.
– Сейчас?! Да у меня тут с десяток дел, которые...
– Это важно. И много времени не займет.
– Сейчас я приду.
Как и просил Джереми, Элизабет постоянно держала его в курсе подготовки кампании, еженедельно сообщала ему о вносимых поправках, чем сокращала штормовой вихрь бумаг из исследовательского отдела до слабенькой, не сводящей с ума метели, – словом, она была чем-то вроде буфера между Джереми и составителями текстов. Она ожидала от него большего энтузиазма, однако на протяжении почти трех месяцев, которые она проработала над этим проектом, Джереми оставался необычайно сдержанным.
Его секретарша ушла на обеденный перерыв, когда вошла Элизабет. Заглянув в кабинет, она увидела, что Джереми сидит за столом и, склонив голову, внимательно изучает бумаги, разбросанные перед ним.
– Готовитесь к презентации? – спросила Элизабет.
Она попыталась подстроиться под бесстрастность Джереми, но ей потребовалось для этого усилие: нельзя выдать волнение и чувство предвкушения, которые она испытывала. Элизабет ждала этого события с большим нетерпением, чем ей хотелось бы признаться даже самой себе.
Джереми поднял взгляд без малейшего намека на приветственную улыбку.
– Заходите, – сказал он. – И закройте за собой дверь.
– Что-нибудь случилось?
Он показал ей на кресло напротив себя.
– Садитесь.
Элизабет села, а он так и не говорил, для чего же вызвал ее. Она нервно напомнила:
– Я спросила: что-нибудь случилось?
– Я тут изучил сценарий презентации...
У нее так и пересохло в горле: его голос прозвучал сухо и бесстрастно.
– И что же?
– Боюсь, Элизабет, что это совершенно не годится.
– Как это «не годится»? – осторожно спросила она.
Джереми швырнул авторучку на стол и тяжело откинулся на спинку кресла.
– Этот стиль заигрывания с публикой, к которому вы в конечном счете пришли, – уже не тот способ для продажи спиртного. Это надоело до смерти. Люди хотят чувствовать себя искушенными, держа в руке бокал с вином, даже если он пластиковый и наполнен какой-нибудь отравой за семьдесят девять центов. Публика попросту не примет сентиментальной чепухи этой рекламы. Если вы выйдете к потребителю с тем, что вы здесь вот напридумывали, то мы станем посмешищем в своем бизнесе на все время работы с «Винами Монтойя». Кроме того, вам никогда не удастся добиться от Монтойя согласия постоянно быть ведущим.
Этим заявлением Джереми застал ее врасплох. Элизабет растерялась и не знала, как ей защищаться.
– А почему вы дожидались этой минуты, чтобы высказаться? Не поздновато ли?
Он явно чувствовал себя неловко.
– Ну, я надеялся, что мне не придется этого делать, что вы сами сообразите, по какому неверному пути пошли.
Мысли ее бешено вертелись, пытаясь найти смысл в том, что он ей говорил. И в конце концов все начало становиться на свои места. То, к чему она в итоге пришла, не имело никакого значения: он никогда и не намеревался согласиться с ее идеями.
– А Монтойе известно, что вы отменили сегодняшнюю встречу?
Джереми переменил позу и уставился на лежавшие перед ним бумаги.
– А мне и не надо было ее отменять. К счастью, у нас есть запасной план, готовый к запуску.
То, что ее подозрения подтвердились, никак не смягчило удара.
– Ах, вот как? – кротко сказала она. – И что же это за план?
– Когда к вам перешел этот заказ, я решил, что было бы благоразумно позволить группе, которая уже разрабатывала сценарий, продолжить работу над этим проектом, ну, просто на тот Случай, если это окажется вам не по плечу. В конце концов, Монтойя ведь взвалил на вас чертовскую ответственность, в то время как вы никогда раньше...
– Вы просто выродок! Вы не должны были действовать у меня за спиной. Вы могли бы рассказать мне, что вы это делаете.
Заговор молчания, необходимый для того, чтобы убрать что-то с пути таким вот образом, задевает почти так же сильно, как отсутствие доверия.
– Да все обстоит не так уж и плохо, Элизабет. Если вы создадите что-то интересное, то мы могли бы...
– Я просто не верю, что могла быть настолько глупа! Вся работа – псу под хвост. Зачем столько времени дурачили меня? Вы же сделали меня посмешищем всего агентства!
– Да никто и не смеется над вами, все вам сочувствуют.
– Ну да, ясное дело, – она встала. – Джереми, а в чем же подлинная причина вашего стремления заставить меня считать, будто эта работа принадлежит мне?
Он с взволнованным видом поерзал в кресле.
– Нам надо было убедить Монтойю, что он получит именно то, что просит. Если бы мы рассказали вам о своих действиях, вы могли бы... проговориться ему. Но из-за сроков мы не хотели рисковать. Агентству необходима эта крупная сделка.
Элизабет с трудом сдерживала смех. Да, кажется, она разоблачит их.
– Стало быть, теперь главное – убедить его, будто рекламная кампания, которую вы сейчас представите на презентации, в самом деле моя?
– Вот потому-то я и хотел, чтобы вы зашли сюда с утра и внимательно изучили сценарий презентации. В вашем распоряжении еще четыре часа, чтобы подготовиться.
Элизабет посмотрела на бумаги, лежавшие на его столе. С первого же взгляда она поняла, что не найдет ничего неотразимого и нового в иллюстрированном материале, ничего, способного задержать глаз и выделявшего эту рекламу из доброго десятка других, ранее сработанных их агентством. Что ж, они вели беспроигрышную игру, избрали курс, который никому не нанесет обиды и который, черт подери, конечно же, никого и не взволнует.
– Вы рассчитываете, что я выдам этот хлам за свое творчество?
Джереми попытался запугать ее одним из своих печально известных «грозных» взглядов.
– Вы хотите сказать, что вам понадобится дополнительное время?
– Нет, я хочу сказать, что не стану делать этого.
Его голос понизился до угрожающего шепота.
– Только не вбивайте себе в голову, Элизабет, что на вас свет клином сошелся.
– Ну, вы уже достаточно ясно дали мне это понять, – парировала она. – До вечера я очищу свой кабинет.
– Вы об этом пожалеете. Я позабочусь, чтобы все агентства в городе узнали про вашу выходку.
Она одарила его легкой сдержанной улыбкой.
– Позаботьтесь тогда и правильно выговорить мою фамилию.
Когда ближе к концу дня Элизабет упаковывала в своем кабинете последние личные вещи, в дверь постучали. Выслушав возбужденные вопросы от доброй половины коллег, она в конце концов велела Джойс хотя бы минут двадцать не пускать к ней никого, чтобы она смогла закончить очистку своего стола. Но не прошло и десяти минут, как раздался стук в дверь. Она еще пыталась решить, стоит ли отвечать на этот стук, но тут дверь открылась.
Это был Амадо. Войдя, он закрыл за собой дверь и прислонился к ней.
– Вы не хотите рассказать мне, что происходит?
Она не могла определить смысла этих слов.
– Ну, произошло расхождение во мнениях насчет того, как следует обойтись с вашим заказом.
Элизабет швырнула в коробку запасную пару лосин, которые держала для непредвиденных случаев. Если уж она и пустое место, то по крайней мере выглядит всегда безупречно. Боже упаси, чтобы она могла показаться на какой-нибудь встрече со спущенной петлей на чулке или, того хуже, с голыми ногами!
– Но я не сомневаюсь, – добавила она, – что об этом вы уже догадались и сами.
– А на каком этапе Джереми решил, что ему не нравится разработанная вами кампания?
– Вы пытаетесь выяснить, много ли я знала о его намерениях и когда я это узнала?
– Ну, по существу, да.
– А зачем вам это?
– Потому что у меня создалось впечатление, что вас так же использовали и дурачили во всей этой истории, как и меня.
– Простите меня, Амадо. Если бы у меня было хоть малейшее представление о том, что должно произойти, то я бы никогда...
Он поднял руку, останавливая ее.
– И что же вы собираетесь делать?
Элизабет обошла вокруг стола и присела на него.
– После моей утренней стычки с Джереми я сделала несколько телефонных звонков. И теперь мне остается только решить, какое из предложений о работе мне лучше принять.
– Приятно слышать, что в вашем бизнесе есть люди, благоразумнее Джереми Нобла. Должно быть, вас порадует сотрудничество с теми, кто признает наш талант.
– Причина, по которой меня нанимают, не имеет значения, – ответила она. – Дело в перемене, которой я с нетерпением жду. Я была в Нью-Йорке только дважды, но думаю, что он мне понравится.
Амадо посмотрел на нее так, словно она ударила его.
– Вы что же, собираетесь уехать из Сан-Франциско?
– Здесь меня ничто не удерживает. Я переехала в Сан-Франциско, начав работать в агентстве «Смит и Нобл», ну а потом я проводила так много времени в этой конторе, что за ее пределами у меня и друзей-то настоящих не появилось. Срок аренды моей квартиры истекает в следующем месяце, так что даже это не удерживает меня здесь, – она пожала плечами. – Если задумать самой изменить жизнь, то, пожалуй, лучшего времени не подберешь. Мне вот только жаль, что вас так бесцеремонно обвели.
– Вам совершенно не за что волноваться.
Элизабет поднялась и снова обошла свой стол, чтобы закончить сборы.
– А что намерены делать вы?
Амадо выглядел взволнованным и сконфуженным.
– В отношении чего?
– Этой кампании.
– Не знаю, – он небрежно махнул рукой – Я должен об этом немного подумать.
– Вам не понравилась презентация? – спросила Элизабет.
Гнев так и полыхнул из его глаз.
– Было бы большой любезностью с моей стороны назвать ее заурядной.
– Возможно, это из-за того, что я вас настроила совсем на другой сценарий...
– А вы-то взглянули на то, что они мне продемонстрировали?
– Только мельком, – призналась она.
– Из этой рекламы можно спокойно убрать «Вина Монтойя» и заменить их другим винным заводом. Там нет ничего умного, ничего запоминающегося. Я же с самого начала ясно дал Джереми понять, что я не заинтересован в этаком назойливом рекламировании, и тем не менее он... – Амадо прошелся рукой по волосам. – Извините. Поссорился-то я с ним, а не с вами.
– Но, может быть, вы могли бы...
– Элизабет, я больше не хочу об этом говорить, – он положил ладонь на ручку двери. – Я должен идти. Мне предстоит кое-что обдумать.
Она кивнула.
– Я пробуду в городе еще неделю или две... если вам понадобится связаться со мной.
– Вы уезжаете так быстро?
– На новой работе меня предупредили, что если я хочу жить в самом Нью-Йорке, а не мотаться из пригорода, то мне потребуется уйма времени на поиски квартиры.
