Текст книги "Мой палач (СИ)"

Автор книги: Дана Блэк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

Глава 6

ОН

Я сам себя калечу, отдаю в рабство. Самому себе вру, потому, что правда муторна, паршива.

Пью бурбон, на кровати рядом с ней сижу, смотрю. У нее глаза слипаются, мутно-голубые, она моргает, потягивается на постели.

– Почему ты никогда не слушаешь? Я же сказал. Надо выпить чаю и лечь спать.

Сказал. И сам помешал.

– Я не хочу чай, – привычно повторяет она. Трогает мокрые спутанные волосы. – Я хочу тебя. А ты меня. Чай тут третий лишний.

Всматриваюсь в ее лицо. И подозреваю, что она меня не может узнать. Кого-то другого на моем месте представляет. Хотя бы того хорошего парня, с которым ее подруга познакомить обещала.

Она ведь по имени меня ни разу не назвала.

Что у нее сейчас в голове происходит, я бы влез, если бы мог.

– Спи, Аня, – выше натягиваю покрывало.

– Ложись со мной.

У меня дергается щека.

Там, в ванной, у нее был такой взгляд. Потемневший, затянутый страстью, но безумный, одержимый.

И я безумец. Она девочка совсем, домашняя, неискушенная. Не соображает, что делает, а я завез ее в гостиницу под надуманным предлогом.

Не чтобы позаботиться, не дать в клубе найти приключений, о которых она пожалеет на утро – нет.

Разглядываю очертания голого тела под покрывалом и уверяюсь – да, подсознательно я этого и хотел, когда ехал сюда с ней, сексом заняться.

Лучше со мной, чем с каким-то левым засранцем.

За нее решил.

И вот моя кара.

– Как меня зовут, Аня? – наклоняюсь к ее лицу.

– Странный вопрос.

– Скажи.

Она улыбается, тонкими руками обвивает мою шею, тянет к себе.

– Это не игра, – выворачиваюсь.

– Я знаю, – она не отстает, пальцами скользит по моей руке, вдоль вен.

Сажусь вполоборота. И отбрасываю в сторону покрывало.

Она лежит возле меня, голая. Жадно смотрю на небольшую, аккуратную грудь с темными сосками, плоский живот, узкие бедра и стройные ноги, на гладкий лобок и светлый пушок волос в промежности.

Рычать хочется, ладонью втискиваюсь между ее ног, накрываю складки. К ней наклоняюсь и втягиваю в рот измученные мной губы. Она отвечает стоном, шире разводит ноги. Пальцами цепляется в мои плечи, пытается опрокинуть меня на себя, а я малодушно поддаюсь, накрываю своим телом.

Член твердый, как кол, упирается в нее, по смазке скользит, мне мозг раздирает на части.

– Еще хочу, – говорит она шепотом и поднимает бедра. – Скорее.

– А что было в ванной ты помнишь? – обхватываю член у основания, прижимаю к складкам. В ушах шумит, так хочу внутрь, но медлю, ответа жду.

Она не слышала вопроса, самозабвенно целует мое плечо, шею, сжимает меня ногами, торопит, дрожит подо мной, требует...

– Аня, как меня зовут?

Долгая пауза. И я стряхиваю с себя ее руки. Отжимаюсь, падаю рядом. Смотрю в потолок на размытые фиолетовые пятна светильника. Так и бывает, внезапно, кто-то свыше берет и пускает титры.

Так и со мной. Я встрял, влип, увяз по уши, у нас есть лишь часы до рассвета, а дальше как, она решит утром, что я ее трахнуть хотел, и будет права.

Только я так и не трахнул.

И не смогу.

Усмехаюсь такой подставе от собственного сердца, которое, я думал, кровь качает, живым меня делает, всё, я никогда не влюблялся, уверен.

Никогда до неё.

ОНА

Просыпаюсь от солнца, что прямо в лицо бьет, верчусь в постели и с головой накрываюсь одеялом.

У соседей ремонт, аж в висках трещит, лезу под подушку, чтобы уши прикрыть, сглатываю, и чувствую, что умру, если воды не выпью, в горле будто наждачка.

Опираюсь на руки, зеваю и щурюсь. Покачиваясь, сажусь в кровати и медленно моргаю.

Тру ресницы.

Оглядываюсь.

Кровать огромная и комната чужая, как супружеская спальня, но нежилая, только на тумбочке стоит стакан воды и лежит упаковка таблеток.

Радостно тянусь туда, большими глотками расправляюсь с водой. И морщусь от резкой музыки звонка, телефон орет, разрывается в рюкзаке. Подхватываю его, вижу номер мамы на экране и машинально кручу перстень, в волнении принимаю вызов.

– Да? – неуверенно отзываюсь.

– Где ты, – не здороваясь, сухо бросает мама. Не давая ответить продолжает. – Отец водителя за тобой прислал, Гоша ждет у подъезда. Поторопиться советую.

– А что случилось? – сползаю с кровати, ерошу спутанные волосы. Смотрю на часы на тумбочке и ахаю – полдень. – Подожди, – прошу в трубку, заметив рядом со стаканом магнитный ключ.

Я в гостинице?

– Некогда ждать, Аня, – рявкает мама. – Ты бы слышала, как он орал на меня!

– Кто? – глупо переспрашиваю. Останавливаюсь перед зеркалом.

Я голая.

– Папаша твой, кто еще! – бросает она. – Что я за тобой не уследила, стоило на один день тебя отпустить – и ты уже по клубам шляешься, позоришь честь пансиона, семьи, да все, – она словно рукой машет. – В общем, забирает тебя обратно. Я с ним разговаривать не могу, ты знаешь, сразу начинаю сердечное пить.

– С чего он взял? – в недоумении изгибаю брови и натягиваю белье. – Что я по клубам шляюсь и...

Осекаюсь и оглядываюсь, я ведь в гостинице, голая, морщу лоб и вспоминаю, как сюда попала.

– Подруга твоя позвонила, нажаловалась, – неодобрительно хмыкает мама.

– Кристина? – поражаюсь.

– А что у тебя десять подруг? – в ее голосе столько яда, она просто в бешенстве. – Аня, чтобы через полчаса была здесь.

Она бросает трубку.

Влезаю в кардиган и приглаживаю волосы. Выскакиваю из номера и на ходу набираю Кристине. Слушаю механический голос про недоступного абонента, и изумлению моему нет предела.

С чего вдруг Кристине про меня такое говорить? Еще и папе? Да мы с детства дружим, и даже когда меня в пансион запихнули дружить не перестали, я ей как себе доверяю, она бы не стала.

В холле мнусь, смотрю на свои босые ноги. Подхожу к стойке и прошу администратора вызвать такси. Неловко присаживаюсь на краешек дивана и напрягаю мозг.

Что, черт его подери, случилось.

Я приехала, поругалась с Марком, потом с Кириллом, босиком ушла из дома и заехала за Кристиной.

Мы были в баре...

Администратор показывает на выход, намекая, что такси подъехала. Перемещаюсь в салон авто и снова мучаю память.

Бар. Бар. Бар. А дальше обрывки какие-то, музыка по радио, мужская улыбка, гостиница.

Душ, чай, кровать...

Опять набираю Кристину. Повторно слушаю, что абонент недоступен. Выхожу во дворе и плетусь к черной Гошиной иномарке.

Папин водитель выходит навстречу. Красноречивым взглядом окидывает мой внешний вид. Молча открывает для меня дверь.

Лезу на сиденье и ежусь, представить боюсь, какую взбучку мне дома устроят.

Зачем Кристина позвонила папе и такое сказала? Нажаловалась?

Она не могла.

– Заедем в магазин одежды по дороге, – Гоша садится за руль. – И купим тебе что-нибудь. Чтобы не в таком виде.

Благодарно киваю.

Гоша включает радио.

Мы слушаем песню:

– Зацепила меня, ослепила меня...

ОН

Год спустя

На столе бокалы-тюльпаны, французский коньяк десятилетней выдержки, чашка кофе и паштет. Я это все не люблю, но так положено по этикету, по имиджу, по работе.

Вообще, на часах восемь утра.

Да и встреча сорвалась, а я все равно сижу, ковыряю паштет, пью коньяк.

Взглядом гипнтотизирую телефон, он лежит на столе. Если я потеряю трубку – будет нехорошо, там много контактов важных людей.

Но хуже другое – самый важный номер огненными цифрами горит в воспаленном мозгу и не стереть его оттуда никак, не вышвырнуть к дьяволу память.

Мы не виделись год.

А сегодня встретимся, случайно узнал. Что она приезжает.

Пью коньяк, по столу катаю телефон.

Прошло двенадцать месяцев.

А во мне не поменялось ничего, не утихло, можно сгорать ежедневно, и так и не сгореть, тлеть, в любой момент полыхнуть с новой силой. До точки себя довести, гадая, помнит она или нет, простит или отвернется, я просто свихнусь, или ее сведу с ума, ей нельзя приезжать.

Нам двоим будет плохо.

Залпом допиваю коньяк и беру телефон. Ввожу ее номер. Печатаю сообщение:

«Не приезжай, если не хочешь, чтобы мы снова оказались в одной постели».

Отправляю. И кидаю на стол телефон.

Левая симкарта, она не догадается. Или догадается, если помнит. В прошлый раз я сдержался, а теперь не смогу, за год накрутил себя до предела, на краю стою.

Стучу подошвой по полу, смотрю на экран, официанта прошу повторить коньяк. Не знаю, что хуже, встретиться снова или не увидеть ее никогда.

Принятым сообщением пиликает телефон.

Подрываюсь за ним, на пол уронив и паштет, и приборы, читаю, перечитываю сообщение от нее:

«А если хочу?» 

А если хочу.

Откидываюсь на стуле. И печатаю сообщение.

Помнит? Да или нет – однох*йственно, я сам себя приговорил, к казни и виселице, но еще дышу почему-то. Последний год – худший в жизни, это сплошная слежка, ее соцсети, фотографии, короткие посты, гадать, изучать, не спать ночами, любовь похожа на одержимость, я испил это чувство сполна.

И мне все еще мало.

Познавший самого себя – собственный палач – говорит Ницще.

Я познал ее. Так нам с ней суждено, лишь я один имею право.

Ее палачом быть.

Глава 7

"В любви всегда есть немного безумия, маленькая" – светится на экране.

Бросаю быстрый взгляд на сообщение, а потом бам – руль в руках дёргается, машина подскакивает на кочке, вырубается магнитола, а снизу раздается скрежет металла.

Мотор урчит, фыркает ещё пару раз, и глохнет.

И так постоянно, стоит чуть отвлечься, наехать на ямку или кочку.

Корю себя.

И снова отвлекаюсь на сообщение:

"Но и в безумии всегда есть немного разума".

Цокаю.

Мы с этим мужчиной даже не виделись, а он говорит мне о любви, ее безумии, цитирует немецкого философа.

Так необычно, так чувственно.

Пытаюсь себя убедить, что его сообщения лишь разновидность банального "может, вечером приедешь ко мне?", пытаюсь и не могу, и переписываюсь с человеком, присвоившим титул Виконт все утро.

Виконт.

Снаружи сигналят, и я вздрагиваю.

Так, машина.

Гашу экран и выбираюсь на улицу. Открываю капот и смотрю внутрь.

Двигатель давно не мыла.

А другой проблемы не вижу, но все обычно открывают капот, попробовать стоило.

Оглядываюсь по сторонам.

Кольцевая дорога, мост, мимо плавно катят авто, и до меня на обочине дела никому нет.

Пару раз взмахиваю рукой в надежде словить помощника.

И бросаю эту затею.

"С чего ты взял, что я маленькая? Может, мне тридцать, сорок, пятьдесят? " – отправляю незнакомцу и набираю номер мамы.

Прохаживаюсь вдоль машины и глупо улыбаюсь, это его "маленькая" так приятно, никто меня так ещё не называл, может, только в детстве.

А с Виконтом вышла случайность. Он ошибся номером, а я ответила.

И меня затянуло.

И я рада.

– Алло, дорогая, я пропустил свой поворот, – говорю, когда мама снимает трубку.

Маме шутка не нравится. Там на фоне гул голосов, рабочий день в разгаре, у некоторых еще сессия не кончилась.

Зачёты, зачёты, зачёты, а она строгий профессор, шугает студентов.

– Аня, мне некогда, говори в двух словах, – рявкает она, словно я прогульщица и клянчу оценку.

– Я встала, – в двух словах, так в двух словах.

– Что? – раздражается трубка.

– На кольце сломалась, – добавляю ещё три слова. – заглохла, – ещё слово. – Что делать? – еще два.

– Как невовремя, – оценивает она мою беду. – А там никто не может помочь? Вот почему я этим должна заниматься? – она почти причитает. – Ты едешь от отца, он что не мог машину проверить?

Смешно.

– У папы появилась дама сердца. Кудрявая блондинка, старше меня на четыре года, так что нет, он не мог, – докладываю. – Рассказать, чем они занимаются?

– Скинь мне адрес, где ты, – сворачивает мои сплетни мама. – Придумаю что нибудь.

Она отключается, я закрываю капот и усаживаюсь сверху. Дышу выхлопными газами, лопаю пузыри жевательной резинки.

Принятым сообщением пиликает телефон:

"По твоему общению несложно догадаться, что ты ещё очень юная. Неопытная. Чиста душой. И совсем не разбираешься в людях".

Хмурюсь на такую оценку, а потом хихикаю, прикинув, что нарвалась на Люцифера и следующим его сообщением будет предложение продать ему душу.

Но это льстит, когда тобой интересуются. И любопытсво побеждает.

«А ещё что можешь обо мне сказать? Так, навскидку» – печатаю и морщу лоб. В моей душе такие глухие потёмки, что черт сломит ногу, и темень эта очень давно, так что Виконт зря начал рассуждать.

Сейчас напишет, мол, ещё ты красивая, я представляю, как целую твои розовые мягкие губы и возбуждаюсь, дымлюсь, у меня колом стоит, приезжай.

И я его заблокирую.

Жду его ответа, подошвой постукиваю по кузову, собеседник молчит.

Июнь теплый, небо синее, лёгкий ветер теребит свободное платье и развевает волосы, они лезут в глаза.

Прокручиваю на пальце позолоченный перстень – памятный подарок от пансиона, где я училась. Сняла бы давно сувенир, с содроганием тот кошмар вспоминаю, но отец запретил, считает, что это как отличительный признак для знающий людей.

Проверяю телефон.

И в ту же секунду экран вспыхивает принятым сообщением:

"А ещё тебя давно держат под контролем, не дают свободы, каждый твой шаг отслеживают. Но жёсткие рамки вредны. Ограничения спровоцируют, и не сегодня-завтра тебе сорвёт крышу. Бросишься во все тяжкие".

Нога замирает в воздухе, перечитываю сообщение и с трудом сглатываю.

О чем это он?

Что за шутки?

По спине пробирается пот.

Ведь все так и есть, сначала интернат для девушек, а теперь два года под надзором домоправительницы отца.

Я только на каникулы и вырываюсь. А завтра у брата выпускной, и я рассчитываю на праздник, но если Виконт предложит увидеться...

Выберу его, да.

Поеду, хотя бы посмотреть на него, такого умного.

Но правоту его не признаю, печатаю:

"Ты психолог? Или экстрасенс? Если да – то я никогда не бросаюсь в крайности, а тебе зря платят зарплату, мистер Нострадамус".

Запрокидываю голову, смотрю на проносящиеся машины. Ерзаю на капоте, в нетерпении проверяю сообщения, и уже хочу опять набрать маму, оторвать ее от суперважных дел, но тут на дисплее высвечивается конвертик от Виконта.

"Я никогда не ошибаюсь, маленькая. Кстати, у меня есть предложение".

Предложение.

Это не про руку и сердце, какая глупость, но понимаю, что он хочет назначить встречу, и дух захватывает, то в холод, то в жар бросает, трепещу.

И не успеваю повторно пробежать глазами послание, как рядом тормозит серебристая ауди-кабриолет.

Смотрю сначала на телефон, затем перевожу взгляд на водителя.

Тот поднимает на макушку солнечные очки и растягивает губы в голливудской улыбке.

И у меня где-то внутри противно екает, отголосок памяти, которую я из себя вытравливала.

Какого черта. Он приперся.

– Марк, – сдерживаю недовольство и спрыгиваю с капота. – Тебя мама послала?

– Попросила, – поправляет Марк. – И тебе привет, Анюта, – мое имя с его губ звучит не ласково, а покровительственно, снисходительно. Он выходит из машины, приближается ко мне. – Что у тебя случилось?

– Все равно не починишь, – в моем голосе прорывается ответная язвительность.

Но я не представляю его, такого холеного, в этой своей белоснежной рубашке, ковыряющегося в запчастях и вытирающего масляные руки ветошью.

– Зачем чинить, я позвоню в сервис, – жмёт он плечом, и даже в этом небрежном жесте самодовольство сквозит, он собой любуется, беспрестанно, без устали, отдыха не зная, и это против воли притягивает, его самоуверенность, чувство силы, походка, посадка головы, словно в его власти изменить мир. Он по хозяйски открывает мою машину и с заднего сиденья подхватывает большую спортивную сумку. – Это все вещи?

– Сам не видишь, – хмуро киваю и иду за ним, к его Ауди.

– Как отец? – заводит он светскую беседу, словно не было между нами ничего, и обсудить тоже нечего.

– Рванул в горы, кататься на лыжах и пить какао. Взял с собой собаку, и эту свою домоправительницу, похожую на Фрекен Бок, знаешь?

Марк сводит брови, представляя описанную мной картинку и утверждает:

– А ты всё шутишь.

– А я все вру.

Он усмехается. Тихо, лишь губы дрогнули. Кидает назад мою сумку, садится за руль.

В его ушах поблескивают маленькие сережки-гвоздики, он роется в бардачке и перебирает футляры, убирает солнечные очки и надевает другие в тонкой золотистой оправе.

Рассматриваю его, наощупь закрываю свою машину, и сажусь к нему. Наблюдаю за его приготовлениями.

Наши мамы дружат вечность и ещё чуточку, и раньше шутили, что мы с ним поженимся, когда вырастем.

А потом...

Меня запихнули в пансион для девушек, а он уехал учиться за рубеж, и вернулся таким – манерным, элегантным, прямолинейным напыщенным царем мира.

– На выпускной к брату приехала? – Марк плавно выруливает на дорогу, набирает скорость.

– А ты как думаешь?

– Тебе обязательно так себя вести? – он бросает взгляд в мою сторону.

Ветер бросает в лицо волосы.

Молчу. Накручиваю на палец кудрявую прядку и хлопаю ресницами.

На дурочку похожа, из тех, которыми забита его инстаграмная лента. Я время от времени листаю, отделаться от этой привычки не могу.

– Ты когда-нибудь повзрослеешь, Аня? – поморщившись, Марк отворачивается к дороге. – Твои приколы давно не в моде, к слову.

– А что в моде?

– Театр, например. Можем новые постановки обсудить. Литературу. Кино. Я тут застрял на Шри-Ланке, вчера только прилетел, – заводит он мотив под названием "Марк, классный Марк". – Там такой воздух. Природа. Люди. Вернулся в наш город, и все ещё не верю. У переходов нищие сидят, в магазинах просрочкой торгуют, на улицах мусор, прямо под ногами бычки.

Сколько ему за один день пришлось пережить.

Отворачиваюсь к окну и рассматриваю деревья, что мимо несутся, высотки и бульвары, прохожих, мне нравится наш город, а Марк пусть катит обратно в Шри-Ланку, если чем-то недоволен.

К дяволу пусть идёт.

– Ты долго ещё дуться будешь? – спрашивает он, помолчав.

– Мне было пятнадцать, и я была в тебя влюблена, и ты видел, – не сдерживаюсь.

– А мне было двадцать один, и что? – он добавляет скорость. – Как ты себе это представляла? Ждать твоего совершеннолетия, возле интерната тебя караулить?

– Мое совершеннолетие ничего не изменило.

– Да. Потому, что я работал, Аня. Не в России. Зато теперь я здесь, и свободен.

– Зато теперь занята я, – передразниваю, и мы замолкаем.

Он устал, похоже. Больше ни слова не говорит, и мы едем, и я просто подхватываю сумку, едва Марк паркуется во дворе.

Нет, я не успокоюсь.

Наслышана про его свободу, беспринципную и бессовестную.

– Спасибо, – спускаю ноги на асфальт. – Маме привет.

– Сама передашь. Машину пригоню, когда починят. А ты, – он резко хватает меня сзади за платье и тянет, разворачивает к себе. – Аня.

Смотрим друг на друга, в его глазах пляшут зелёные огоньки, ещё два года назад душу бы продала за вот такой его взгляд, да и сейчас не забыла, знакомая дрожь-предательница атакует тело.

– Марк, – шепчу. – Не сиди, за машиной моей едь.

Ещё пара длиннющих, как его ресницы, секунд, и он выпускает мое платье. Отталкивает меня.

– Я понял, Аня. Просто ты ещё маленькая. Взрослей давай, пока не вляпалась.

Не успеваю спросить, во что я обязана вляпаться, Марк резво газует с места.

Провожаю его взглядом.

Обиделся. Разозлился. Раздражен. Ух, три в одном, я молодец, так ему и надо.

Шагаю к подъезду, в кармане пиликает телефон.

Читаю сообщение:

"Такую, как ты, легко соблазнить, маленькая. Будь осторожна".

Что за черт.

Невольно оглядываюсь на сворачивающий за угол кабриолет Марка.

Перевожу взгляд на экран телефона.

В тексте строчки скачут, прыгают, перестраиваются в слова Марка "Взрослей, пока не вляпалась".

Трясу волосами и сама себе улыбаюсь.

Это Виконт, конечно, а он не может быть Марком, я жила с отцом два года, а Марк даже не приехал, хоть и был "свободен".

С чего вдруг ему притворяться моим незнакомцем. Он слишком самовлюблён для этого.

Прокручиваю на пальце кольцо.

И печатаю ответ.

Глава 8

"Пункт первый – соблазнить меня сложно, пункт второй– я не маленькая. Возраст у тебя больная тема? Тебе самому, наверное, двадцать шесть? И до сих пор подрабатываешь экстрасенсом. " – отправляю Виконту возраст Марка и захожу в лифт.

И через минуту читаю ответ:

"Президент Трамп в двадцать шесть лет руководил компанией, занимающейся недвижимостью. Стив Джобс уже стал миллионером. Джоан Роулинг писала свою первую книгу о «Гарри Поттере». Не будь так категорична. Маленькая."

Качаю головой.

Какой умный Виконт.

Я тоже когда-нибудь стану знаменитым человеком, как надеется папа, а если провалюсь, то он купит мне диплом, чтобы было, чем хвастаться перед сослуживцами.

Набираю маму.

– Твой муж на работе? – спрашиваю, когда она снимает трубку. Топчусь под дверью, сжимаю в кулаке ключи и не решаюсь войти.

– Да, Аня, и я на работе, в чем дело? – торопит она.

– Уже ни в чем, – выдыхаю свободнее, отчима дома нет – это прекрасная новость. Решительно тычу ключом в замок. – Я приехала. Обязательно надо было посылать за мной Марка?

– Ты ещё и недовольна? – она поражается. – Доченька, запросы свои сбавь, Марк отличный молодой человек, прекрасная партия.

– Никто не выходит замуж в двадцать лет, – отпираю замки и вваливаюсь в прихожую, сбрасываю с плеча сумку. – Тем более, это сватовство уже несколько устарело, нет?

– Вспомни, во сколько я тебя родила, – спорит она. – И чем плохо иметь надёжное плечо? Смотри, Аня, время упустишь.

– То есть на тебя надо равняться? Поэтому вы с папой...

– Надо прекращать капризы. И учится самостоятельности.

Ага, я и учусь. С Виконтом вот. Ставлю на громкую связь и параллельно маминому голосу печатаю ему сообщение:

"Ты уверен, что меня легко соблазнить. Это твоя цель?"

Оступаюсь и налетаю на стену, что-то падает с подзеркальника.

 – Ты пришла? – оживляется на том конце мама. – Аня, не в службу, а в дружбу, пока не разделась – съезди до брата. Он на работе, боюсь, что голодный.

– Антон не маленький уже, – хмыкаю и поднимаю флакончик духов, ставлю на полочку. Поправляю перед зеркалом растрепавшуюся прическу.

Светлые волосы, некрупные локоны, стрижка каре, точь в точь, как у утонченной Виктории Бекхэм – жены знаменитого футболиста.

Я и похожа на нее, будь я брюнеткой, вот только немного рост подкачал, зато даже на каблуках миниатюрна.

– Аня, ты слышала? – врезается в мысли мамин голос. – Съезди к брату на работу.

– Так у меня машина сломалась.

– Есть очень удобная альтернатива, называется – общественный транспорт, – отрезает она и бросает трубку, уверенная, что я не ослушаюсь.

А я, вообще-то, сама не против поесть, только приехала.

Швыряю телефон на тумбочку. Смотрю в зеркало.

Нельзя разводить сырость, у меня тушь потечёт.

Осторожно промокаю глаза.

Я тоже мечтала учиться в школе, как брат, и в семнадцать лет работать на автомойке, но пансионат для девушек кадетского типа, куда они меня запихнули после развода мечту мою обломал.

Увольнение раз в месяц с девяти утра до шести вечера, регулярные экскурсии в музеи и театры, стойкий патриотизм, светские манеры и материнские навыки, что они прививали в своей казарме – это ад, это мрак.

А половое воспитание и встречи на несколько часов с парнями из кадетского училища под надзором воспитателей – ненавижу, ненавижу, не могу, Виконт прав, это психическая травма.

Кошусь на ненавистный перстень, который мне вручили вместе с дипломом.

Все хорошо, два года прошло. Рядом нет папы и его жуткой домоправительницы, я в гостях у мамы, у меня каникулы, могу ходить куда хочу.

И когда хочу.

Пиликает телефон.

Подхватываю рюкзак и выхожу обратно. Читаю сообщение Виконта:

«Мне ты можешь доверять. У меня нет дурных намерений и недостатка в женщинах тоже».

Хлопаю дверью. Ощущаю нечто сродни гневу, пальцы летают по клавиатуре:

"А чего ты тогда от меня хочешь? Мы о женщинах твоих будем разговаривать или о нас?"

Спускаюсь вниз и верчу перстень.

Меня бы за такое сообщение из интерната выгнали.

Но я это сделала.

Обозначила, что других женщин не надо. И намекнула что соглашусь на свидание. Хотя бы посмотреть на этого мужчину, ведь он может оказаться кем угодно. Начитанным пенсионером, или как мой отец – в разводе, с взрослыми детьми, и выяснится потом, что дочь моего Виконта старше меня.

Или это какой-нибудь закомплексованный ботаник-школьник.

Жду ответа. И ловлю маршрутку.

"Двух вещей хочет настоящий мужчина: опасностей и игры, - приходит от него цитата, когда я выхожу из маршрутки на остановке.

Интересно.

Иду и морщу лоб над ответом.

По пути заруливаю в шашлычную и набиваю пакет контейнерами с салатами и мясом.

Опасность и игра. Хочется попробовать и то, и другое, и настоящего мужчину тоже.

Перехожу дорогу и полыхаю от этой мысли, нет, конечно, не сразу попробовать мужчину, не сегодня, но в перспективе...

Мне уже двадцать. У меня каникулы. Я свободна.

А Виконт мне нравится, очень.

Шагаю к яркой вывеске автомойки в тени деревьев. Ворота открыты, и я прохожу внутрь.

Машин нет, Антона тоже не видно.

Ему скоро стукнет восемнадцать. Завтра прощается со школой. Родители его любят, ведь он младший, а ещё самостоятельный, сам зарабатывает на жизнь.

Но я не ревную, я и сама его люблю, хоть мы и не близки, он живёт с мамой, а я с отцом, я к нему на праздник и приехала.

Иду по мокрому цеху, в сливы стекает грязная вода. Сыро, освещение яркое, заваленный тряпками кран кап-кап на пол.

Трогаю телефон в кармане, от мыслей о Виконте избавиться не могу.

«Ты хочешь играть?» – спрашиваю.

Быстрей бы уже написал, я ведь жду.

Сую пакет подмышку и плечом наваливаюсь на обшарпанную дверь комнаты отдыха.

Оглядываюсь в помещении. И замираю на пороге.

Я невольный свидетель.

Комната небольшая, есть стол и стулья, холодильник, на полу стоят канистры с химией для машин, и в углу разобранный диван, накрытый коричневым пледом – мойщики прямо здесь и ночуют.

А моего вихрастого, вечно лохматого брата нет.

Или есть.

Потому, что кто-то в синем рабочем комбинезоне стоит возле окна, ладонями опирается на подоконник.

Обзор на парня закрывает женщина. Или девушка. Или все таки женщина – черные волосы тщательно уложены в пучок, черная юбка до колен, и белая блузка.

Ее ладони лежат на плечах парня, и мне видно, как поблескивают кольца на пальцах с красным маникюром.

Зажатый у меня подмышкой пакет падает, и парочка обрывает поцелуй, вздрагивает.

Женщина оборачивается – я угадала, ей на вид лет тридцать, цепкий взгляд, идельный макияж, только сочная красная помада чуть смазана.

– Браво, – за представление благодарю и перевожу взгляд на парня.

Это не брат. Хоть и похож – слегка лохматый, улыбчивый красавчик, лучший друг Антона и его одноклассник.

Встречаемся глазами, и улыбаться он перестает.

А я вовсю его разглядываю, он головой скоро в потолок упрется, когда он так вырос, да ему лампочки можно вкручивать без стремянки в комнатах с трёхметровыми потолками.

– Вы что-то хотели? Помыться? – женщина трогает волосок к волоску укладку, и идёт на меня.

– Брата ищу, – очнувшись, поднимаю с пола пакет. – Антона.

– Ах, Антон, – она выдыхает, разом расслабившись. – Антон ушел на обед. Влад, – оборачивается она к парню. – Я поехала, через пару часов вернусь. Понадоблюсь – звоните на сотовый.

Влад отталкивается от окна. Берет со стола стакан Кока-Колы и выжидательно смотрит на меня.

Мнусь на месте. Откашливаюсь.

– Это что было? – оборачиваюсь вслед женщине и прикрываю за ней дверь. – Влад, я поехала, – передразниваю. – Ей сколько лет? Ты в школе учишься, ты...

– Завтра выпускной, – обрывает Влад. Его пухлые губы лениво обхватывают трубочку, он медленно втягивает газировку. – В мае отпраздновал совершеннолетие, не волнуйся ты так за меня. Анна.

Не волнуйся. Анна, а не Анька, как он меня в детстве называл.

– Ясно, – теряюсь с ответом, избегаю его взгляда. Кладу пакет с едой на стол.

Кошусь на парня.

Так часто бывает – влюбленность в сестру друга, я знала об этом, но внимания не обращала, а сейчас смотрю на стол, где валяется открытая коробка с пиццей.

– Угостишься? – он ставит рядом с пиццей стакан Кока-Колы, подошёл совсем близко.

И нет в ним ничего от того задиры, который, как все мальчики не скажет, но за косичку дернет. Теперь от него пахнет химией вперемешку с туалетной водой – такой чисто мужской запах силы, в комплекте с голосом, который из когда-то звонкого скатился в баритон и вовсе дико, у меня странное чувство, что теперь он старше меня, мудрее, опытнее.

– Так...не знаешь где Антон? – поворачиваюсь к Владу.

– Я же ему не нянька.

– Ясно, – повторяюсь. Держусь за спинку стула. – Как бизнес идёт?

– А что, Анна? – он смотрит насмешливо, сверху вниз, ерошит лохматые волосы и нагло добавляет. – Ты невовремя. Явилась и сорвала мне встречу с девушкой.

– Это вот девушка? – невольно киваю на дверь, снова смотрю на Влада, и ведь я все своими глазами видела.

Загорелые руки, которыми он опирался на подоконник. Спущенный, завязанный на бедрах рабочий комбинезон и белую, обтягивающую широкий торс майку.

Сейчас ещё вижу золотую цепочку на шее, и очертания крестика угадываются под тонкой тканью майки.

– Эта вот девушка, – подтверждает Влад и усмехается, застукав мой взгляд на своей груди. – Антона нет. Тебе тоже пора.

– Вон там еда, – хлопаю по пакету, все ещё пытаюсь вернуть себе контроль и статус взрослой. – Поешь.

– Я это не хочу, – он двигает пакет по столу ко мне. – Хотя я голодный, – кивком указывает на разобранный диван.

Глупо моргаю, недоверчиво щурюсь, в пальцах мну сумку-мешок.

Влад улыбается.

Он ничего особенного не сказал, он просто кивнул на диван. Но этот его взгляд, которым он меня с ног до головы изучает – всяких слов красноречивее, по телу дрожь запускает, в тишине слышно мое дыхание, кажется, словно я на чай пришла, вечером, в гости к нему, и всем известно, что произойдет дальше.

– Отличная идея, ты ляг проспись, – беру себя в руки и в ответ киваю на диван. Сгребаю пакет с едой. – Я старше, ты как со мной разговариваешь? То, что ты влюблен – не даёт тебе права...

– Старше – два года имеешь ввиду? – уголки его губ поднимаются, словно он вот-вот засмеётся. – Очнись, Аня. Влюблен – когда это было? Когда мы играли вместе? И как я с тобой разговариваю? Я предлагал тебе что-то? Поиграть в жениха и невесту, – напоминает он.

Как было раньше.

– Ты смотрел, – вслух этот аргумент звучит глупо, чувствую себя полной дурой. Шлепаю пакетом по столу и разворачиваюсь к выходу, выпадаю в цех и хлопаю дверью, от души.

Что за наглость.

Я же видела, я не слепая. Он сказал, что голодный, показал на диван, и посмотрел на меня.

Он же с Антоном дружит, ему не стыдно?

В кармане пиликает сотовый. Дёргаю телефон к себе и глазами пробегаю сообщение:

"Так что на счёт моего предложения, маленькая? Сыграем в игру?"

В жениха и невесту.

На миг в глазах мутнеет.

Представляю этого парня, завтрашнего выпускника в роли моего Виконта.

И с ожесточением дёргаю на себя дверь.

Влад стоит у стола, там же. Смотрит в окно. И пьет Кока-колу. Поднимает глаза, встречает мой взгляд.

На его лице нет веселья, он серьезен, и я отбрасываю глупую мысль.

Телефона рядом не видно. И он бы не стал.