Текст книги "Мой палач (СИ)"

Автор книги: Дана Блэк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

Глава 26

За окном огни и ночь. Широкий проспект, машины, и музыка играет.

Круглосуточный цветочный ларек на остановке.

И мы паркуемся.

– Я сейчас, – спокойно говорит он.

И выходит.

Не останавливаю его, опускаю стекло и наблюдаю, как он скрывается за дверью ларька.

Откидываюсь на сиденье и тереблю платье.

Щеки горят, подставляю лицо ветерку.

В клубе выпила всего несколько глотков коктейля, а словно пьяная, в голове туман и перед глазами плывет все.

Что мне теперь делать.

Один на один с мыслями осталась, и меня это пугает.

Стучу подошвой по коврику. В большом светящемся окне вижу его расслабленную фигуру, он стоит, облокотившись на прилавок и разговаривает с продавцом.

Последнее, что мне нужно – букет, только что непоправимое случилось, но что-то такое очень приятное.

Ощущения в теле новые, незнакомые, я словно просто сплю.

И может ли это ошибкой быть, если мне было очень хорошо?

И хочется еще.

Тихонько открываю дверь, выхожу на улицу.

Оглядываюсь по сторонам, на шумную компанию на лавочке под козырьком. Транспорт не ходит уже, а они что-то празднуют, звякают бутылками и выпускают кольца дыма в воздух.

Смеются.

Ночь теплая, синяя, комариная, я зябко веду плечами.

Отхожу за остановку и верчу перстень на пальце.

Пусть он сейчас выйдет, увидит, что я ушла. И поедет.

Зато не придется ничего объяснять.

Ведь все это так неловко, искать оправдания и слова, что он мне скажет?

Было классно, маленькая, но...ты извини. Скоро утро, и нам с тобой нет права на существование.

Шмыгаю носом.

Я и в глаза ему посмотреть не смогу, ведь я уже смотрела. В тот самый момент, когда он сверху был, а я обнимала. И столько всего намешано было в том взгляде.

После такого либо вместе навсегда, либо никогда больше не встречаться.

С тихим стуком хлопает дверь, и я дышать перестаю, осторожно выглядываю из-за угла.

Смотрю ему в спину, как он шагает в машине, помахивая большим букетом. Не корзиночка с Анютиными глазками, а розы, багровые, темные, плотно обернуты шуршащей синей бумагой.

Цветы обычно до секса дарят, и ухаживают тоже, у нас все уже услучилось, зачем он.

Кирилл открывает машину. Стоит несколько секунд возле пассажирского сиденья, кладет букет, оглядывается.

Ныряю обратно за угол.

Кусаю кончики пальцев и чувствую, что стоять не могу, такая тяжелая усталость наваливается. Дурацкий ужин, а потом клуб. А потом его машина, и я...поддалась.

Губы пощипывает от поцелуев, все это так неправильно.

Натягиваю лямку рюкзака на плече и вслушиваюсь в шум улицы, жду звук мотора, и шуршание шин по асфальту, представляю, что он, правда, уедет, вспользуется случаем, раз я сама ушла, бросит меня здесь.

И снова по-глупому шмыгаю носом.

И вздрагиваю, когда он огибает остановку и вырастает рядом.

Молча и пристально разглядывает меня, и я смотрю в ответ. Он неловко держит букет, тихо усмехается.

– Что ты там себе надумала?

– Что домой с тобой не поеду, – перевожу взгляд на обшарпанную зеленую стену ларька, словно этот кусок интереснее. От волнения еще сильнее краснею. – И цветы забирай, мне не надо. Есть кому подарить, – сглатываю горький ком в горле, лишь сейчас осознаю, что случилось.

– Поедем не домой, – он подходит ближе. – Я тоже хотел. Чтобы по-другому все было, маленькая.

Поднимаю глаза.

– Это не твоя проблема, моя, – говорит он. – В ближашие дни все решу.

– Как решишь?

– По пунктам расписать?

– Да.

Он улыбается.

– Ничего плохого не случилось, не думай так. Тебя я не отпущу. И бегать не надо никуда, ладно?

Его голос тихий, спокойный, и я делаю шаг навстречу.

– И...куда тогда поедем? -боюсь думать, что это всерьез происходит, и еще ничего не кончилось.

– Ты мне доверяешь? – за подбородок он поднимает лицо, смотрит в глаза.

Хочется отвернуться, я от стыда сгораю, но он держит крепко, и взгляд твердый, уверенный, к нему что-то новое теперь примешалось, такое откровенное, он смотрит, как на свое. – Аня.

И мне довериться хочется, он старше, и мудрее, и он знает, что делать.

– Да. Поехали, – решительно хватаю его за руку.

– Это тебе, – он шагает рядом, протягивает букет.

Забираю цветы, обхватываю одной рукой. Подходим к машине, он открывает дверь.

Не дает сесть, притягивает к себе.

Я не готова была, и вздрагиваю, когда его язык по-хозяйски проталкивается в рот. Машинально обнимаю, осторожно отвечаю на поцелуй.

Никогда за один вечер не целовалась столько, что со счету сбилась, и не чувствовала, что меня хотят так, что сжимают до хруста.

Со мной рядом мужчина, взрослый, нетерпеливый, такой голодный.

Торопливо выворачиваюсь.

– Ладно, – смущенно зарываюсь носом в розы. Ощущаю себя пчелой, дышу ярким ароматом.

И чуть не падаю, когда мимо медленно проезжает белый кабриолет Марка.

И сам Марк, вывернув шею, смотрит на нас.

Утыкаюсь носом в цветы и мысленно уговариваю себя не трястись так, машина плавно катит по ночной улице, и снаружи все очень спокойно, а у меня в груди сердце пляшет, как безумное.

– Аня, – низкий, мягкий голос Кирилла заставляет поднять голову. – Молчание еще хуже. Все замолчанные истины...

– Становятся ядовитыми, – в раздражении заканчиваю цитату и стреляю взглядом. – Хватит. К чему ты мне это говоришь?

– Ты сама знаешь, – он усмехается. – Все к лучшему. Даже если Марк расскажет Лизе. Что видел нас.

– Хватит! – повышаю голос и морщусь, мне так страшно вдруг становится от того, что я сделала.

Он ведь женат.

И на ком.

Я неблагодарная. И бессовестная.

На мое воспитание в пансионе потратили столько денег, от меня ждали, что я стану приличной женой, той самой, которая украшает супруга на презентациях, с ним и его деловыми партнерами ходит в театр, смотрит "Лебединое озеро" в десятый раз и восхищается.

Знает, какая вилка к какому блюду предназначена.

Умеет сидеть с закрытым ртом и открывать его в подходящий момент.

Я такой женщиной должна была стать.

А я вот что натворила.

– Высади меня! – выкрикиваю и отшвыриваю от себя букет.

Кирилл бросает взгляд на меня.

И кратко приказывает:

– Ну-ка тихо.

– Высади, – требую, мимо ушей его слова пропускаю. Перед глазами вытянутое лицо Марка, и как он чуть в столб не врезался, пока шею сворачивал в нашу сторону.

А я позорно в машину сбежала, так струсила.

Кирилл тормозит.

Хватаюсь за ручку, распахиваю дверь.

Чувствую его руки на платье, рывком он дергает меня обратно к себе. Разворачивает и смотрит требовательно, без улыбки, его глаза совсем светлые, прозрачные почти.

– Чужая душа потемки, Аня, – говорит он негромко, вкрадчиво, своим любимым тоном, от которого мурашки по коже ползут. – Люди по разным причинам вступают в брак. И речь нечасто о большой любви идет.

– Год, Кирилл, – напоминаю, и во всем теле чувствую слабость, это так странно – о подобных вещах разговаривать с ним. – Ты не развелся.

– А ты не вспомнила.

Тереблю перстень.

Он прав, я не помню почти ничего. Так, обрывками ночь и мужчину рядом, и тягучие ощущения, накрывшие меня с головой.

Сейчас он рядом сидит.

И мне бы даже во сне не приснилось, чем мы полчаса назад занимались в его машине.

– Это не повод, – не даю себя с толку сбить его взгляду, что под кожу мне пробирается. Слегка сдвигаюсь от него по сиденью, качаю головой.

– А что тогда повод, Аня? – он расстояние между нами сокращает, придвигается сам. Спиной на улицу отклоняюсь в открытую дверь, как от опасности от него. – Я лишнего себе позволил тогда. Состоянием твоим воспользовался. Это слабость, с которой мужчина обязан справляться.

– То есть ты...– сжимаю ручку, на языке вертятся всякие глупости, я сглотнуть их не могу, говорю, – постоянно так поддаешься? Всем? В простонародье это называется кобелизм. А ты...

Он таким тяжелым взглядом на меня смотрит, что я быстро смолкаю, меня к креслу придавливает, раскатывает по нему.

Он протягивает руку, и я вздрагиваю, отшатываюсь, когда его пальцы касаются волос.

– Ты меня боишься что ли, маленькая? – он улыбается, за шею притягивает к себе. – Давай, заканчивай мысль. Что ты хотела. Я слушаю.

Пульс в висках стучит, его улыбка обманчиво мягкой кажется. Моя досада все тише становится.

– Если у тебя много женщин – это тебя не красит, – все таки вываливаю претензии. – Соблазнять всех подряд – в этом нет никакой заслуги.

– У меня немного женщин.

– Я двух знаю. Себя в том числе.

– Ты поговорить об этом хочешь?

– Нет.

Отвожу глаза к лобовому стеклу и смотрю в окно, на освещенную фонарями улицу.

Тут вряд ли много можно сказать.

И бесполезно.

Он обманет меня.

Будет уверенным тихим голосом в уши мне лить сказки, а я буду верить, он меня уже на крючок поймал, когда начал свои неправильные сообщения строчить, развел вокруг себя тайну, он испорченный, и меня этим заразил, желанием узнать больше, одиночество мое раскрасил собой.

Я же прямо в машине ему отдалась, хоть и знала, кто он.

Просто разделить в своей голове Виконта и Кирилла не смогла уже.

– Выходи из машины, Аня, – говорит он.

Поворачиваюсь на него.

Он глушит двигатель.

Верчусь в кресле, выглядываю через открытую дверь.

Впереди та самая гостиница. В которой я год назад проснулась одна.

Сижу.

Куда он меня привез.

Я туда не пойду, еще нехватало. Он утром опять уедет, а я что буду делать? Уехать он должен, прямо сейчас, и я тоже, утром отправлюсь к папе.

– Зайдем в бар или закажем поесть в номер, – говорит он, равняясь с дверью, протягивает мне ладонь. – Голодная?

Молчу.

Я не пойду с ним ни за что, я не должна.

– На улице будем сидеть? – он наклоняется, сильные руки обхватывают талию и тянут меня из машины. – Молчать, обижаться, – перечисляет он. – Накручивать себя. Я знаю что делаю, Аня, – он слегка подбарсывает меня на руках, перехватывает удобнее. Ногой толкает дверцу и пикает брелоком сигнализции. – Просто доверься мне. Все будет хорошо.

Глава 27

Гуляю по номеру, выглядываю в окно, в ночь. Привычно сжимаю телефон в руке и кошусь на экран.

Сотовый молчит, никто мне не звонит.

Ни глазастый Марк, ни...

Никто.

А если позвонят – я не знаю, что говорить.

И как оправдываться.

В ванной шумит вода. Долго, мерно, он там.

Распахиваю окно и выглядываю на улицу.

Сейчас можно было бы спокойно уйти, и он бы даже не услышал, вернулся из душа, а меня нет.

Мне надо выйти из гостиницы, свернуть вон туда, в парк.

Оттуда доносятся чьи-то нетрезвые вопли.

Вздыхаю.

Нет, я останусь. Самой себе признаваться сложно. Но мне не хочется никуда, я жду, когда он вернется из ванной.

Потому, что согласна довериться. Ему виднее. Он знает, как лучше. И если он так поступил, значит, есть причины.

Отлипаю от окна и забираюсь на кровать. Сминая покрывало ползу за пультом. Щелкаю кнопкой, и на стене вспыхивает экран, полумрак разбавляет.

И брякает защелка ванной.

Хмурюсь.

Он даже запирался там от меня, словно опасался, что забегу к нему в душ и наброшусь с поцелуями.

Или с чем еще.

Любоваться буду. Им обнаженным. И поражаться, неужели мы с ним...

Но он взял и отгородился дверью.

Он выходит в номер. Босиком и по пояс голый, на бедрах серые брюки. По рельефной груди стекают капельки воды. Наброшенным на плечи белыим полотенцем он ерошит мокрые волосы.

– Точно не пойдешь, маленкая? – кивает он на двери. – Купаться.

Хмурюсь сильнее. Он даже разговаривает со мной, как с ребенком.

– Это детей купают, – отзываюсь. – А взрослые моются.

– Ладно. Взрослая моя, – он бросает полотенце на кровать и наклоняется, нависает надо мной, так близко.

Могу разглядеть капельки воды на бровях и мокрые ресницы, и влажные, приоткрытые губы.

Меня тянет навстречу.

Поцеловать, испытать это снова, власть мужчины над женщиной, порок и похоть.

Но я держусь.

– Почему ничего не заказала? – спрашивает Кирилл негромко, глазами показывает на пристроившийся на тумбочке белый телефон. – В бар спустимся?

– А ты почему не побоялся, что я уйду, пока ты там намываешься? – в моем тоне обида, но мне надо все выяснить. – И почему дверь запер?

– А ты ко мне хотела?

– Отвечай.

– Аня, да ты ревнивая, – он улыбается, за талию подтягивает меня по кровати ниже. – Чего бояться? – спрашивает, расстегивая пуговку на платье. – Ушла бы ты. Я бы пошел за тобой. Эта проблема решается легко. А почему закрылся, – она расстегивает вторую пуговку, – не знаю. Привык.

Он поднимает взгляд.

Лежу, и руки и ноги тяжелые, меня с места не сдвинуть, все тело расслабленно, и в приятных мурашках. Он смотрит в глаза и расстегивает третью пуговицу, пальцами касается голой кожи, и я трепещу, как листочки, которые теплый ветер ласкает.

Он привык запираться.

– Почему в брюках вышел? – продолжаю расспросы, вот так по чуть-чуть надеюсь собрать картинку.

– А как надо было? – Кирилл оставляет мое платье. Ладонями упирается в кровать. – Что с едой делаем?

– Пока не хочу, – краснею. Это на намек похоже, ведь если мы есть не будем – один вариант остается, чем мы сейчас займемся.

И от мысли об этом варианте между ног сразу же сладко потягивает. Мне нехватило, я не распробовала, а перед глазами его бугристые плечи и спадающие на лоб влажные волосы, хочется, чтобы он навалился сверху, прямо сейчас.

– А я думаю надо поесть, – он выпрямляется.

Его слова перевариваю, и кажется, что хуже меня еще не оскорбляли, я ведь почти прямо предложила, но он...

– Кирилл, – вся истома из тела пропадает, как не было. Привстаю на постели. – Я не хочу есть.

– Хочешь, – он берет телефон и меню, щелкает ночником.

– А, ну конечно, ты лучше меня знаешь.

– Я не знаю, Аня. Я делаю выводы, – он садится на кровать ко мне в ноги. Открывает папку и кладет ко мне на колени. – В прошлый раз ты все забыла. Сегодня ты тоже была в клубе. Надо поесть.

– Я ничего в том клубе сделать не успела, ты пришел, – отбрасываю папку. – И вообще-то. В машине, – намекаю.

Ведь все уже было.

И я помню.

Рассматриваю кубики пресса на его животе, и хочется ногтем царапнуть слегка, и поглядеть, побегут ли по коже мурашки.

– В машине я не удержался, – Кирилл наклоняется ближе. Широкой ладонью ведет по щеке на шею, тянет меня навстречу ему. – Ты торопишься куда-то, маленькая?

Он улыбается.

Так возмутительно неотразимо, так алчно, что я сразу поплывшей дурой себя чувствую. Он сам все возьмет, когда хочет и как, ему не надо напоминать, в его глазах огонь горит, я словно раздета догола и распята перед ним, так жадно он смотрит.

Дергаюсь из его рук и хватаю меню.

– Я буду мясо, – заказываю и не вижу расплывающихся перед глазами строчек. – С соусом. Гарнир не хочу. Еще салат. И еще мартини. Со спрайтом.

Не глядя бросаю ему меню и отворачиваюсь к телевизору.

Щеки полыхают под его взглядом, и мне нисколько не легче, сознавать, что эта пытка тянуться будет, пока на кухне блюда готовят, пока нам их принесут, пока мы будем есть, я помнить буду, чем мы займемся потом.

Ведь он точно собирается повторить.

И меня не спросит.

А я отсрочки не выдержу, мне кусок в горло не полезет.

– Так, а...– Кирилл переводит взгляд на страницы меню.

И я, наплевав на все, как в омут с головой, рывком подаюсь к нему.

– Нет, – отпинываю на пол меню.

Перебрасываю ногу через его бедра и залезаю сверху.

В свете ночника на его лице тени, взгляд из-под бровей темный.

Сижу сверху и ладонями опираюсь на его плечи, трогаю и сжимаю. Между ног упирается твердый бугор, я знаю, что это такое и тихо сглатываю, сама поверить не могу в собственную смелость.

Он молча смотрит на меня.

Неотрывно, как под гипнозом, и медленно, словно раздумывая, одной рукой обнимает за бедра.

– Аня, – его голос еле слышный, но такую власть надо мной имеет, что я дрожу и крепче сжимаю его ногами. Он подается вперед, в губы мне говорит. – Не надо так играть.

– Почему не надо? – запрокидываю голову. С трудом выдерживаю этот блестящий взгляд, крепче сжимаю его голые плечи. Он такой взрослый, такой серьезный, такой мужественный, что у меня захватывает дух. – Двух вещей хочет настоящий мужчина – опасностей и игры, – цитирую ему то, что он мне в сообщениях отправлял. – Вот, Виконт.

– Как скажешь, Аня.

Он бросает краткий взгляд на трубку телефона.

И снова смотрит на меня, и я понимаю – я напросилась, что-то неуловимое мелькает в его глазах, и ладонь оказывается на моем горле. Рывком притягивает к себе, я даже воздуха глотнуть не успеваю, языком он затыкает мне рот.

Ерзаю и двигаюсь ближе, вплотную к горячей голой груди, вжимаюсь в него и и трепещу, меня словно облаком окутывает запахом, мужской косметики и его собственным, тяжелым, густым, это запах желания и разврата.

Он уверенно отодвигает меня, не отрываясь от губ, пальцами путает волосы и проталкивает ладонь между нами. Слышу, как вжикает ширинка. Покачиваюсь, когда он привстает вместе со мной, и шуршит ткань.

В волнении сплетаю наши языки, я жду, но все равно вздрагиваю, когда в трусики упирается член. Сквозь кружево остро его чувствую, между ног мокро все.

Кирилл снова плюхается на кровать. Пальцами накрывает промежность, по белью размазывает мое возбуждение. Отодвигает край трусиков в сторону.

Крепко держит меня.

Что-то неразброчивое выдыхает.

И в складки упирается набухшая головка.

– Ох, – всхлипываю и царапаю его плечи. В голове все плывет, и я сама плыву будто бы, как на волнах качаюсь, пока он медленно опускает меня, ниже и ниже.

По сантиметру протакливается внутрь, собой растягивает. Словно толстый горячий прут в меня погружается, настойчиво и уверенно.

Вот-вот посыпятся искры из глаз. Отрываюсь от его губ и со стоном дышать пытаюсь, в ощущениях теряюсь, это очень хорошо, очень приятно, чувствовать, как он подчиняет себе, владеет, безраздельно и жадно.

Он сильнее сдавливает мои бедра. И до упора насаживает на себя.

Вскрикиваю.

Он замирает во мне, смотрит в глаза.

Сижу сверху, на нем, он внутри, ближе некуда. Дрожу от этой мысли, трясусь как от холода, но мне жарко, и страшно, и весело, и на лбу испарина.

В тишине слышу его дыхание, и как часы на тумбочке тикают, слабый шум в коридоре за дверью, и отголоски смеха из открытого окна.

А мы здесь, вдвоем, во вселенной одни.

Мягкий свет ночника черты его лица смазывает, меняет, плавно очерчивает губы, вырезает неровные скулы, подсвечивает небрежно спадающую на лоб челку, и кажется, что вот сейчас, такой, он настоящий, а днем лишь маска.

Он молча изучает меня в ответ.

И когда я уже на грани терпения нахожусь – начинает двигаться. За бедра приподнимает меня, и я скольжу по нему выше, туго, тесно, плотно, так медленно поднимаюсь, его рукам подчиняюсь, и стекаю обратно вниз.

– Одежда, – одними губами требует Кирилл и скатывает ткань.

Торопливо высвобождаю руки, волосы лезут в лицо и путаются, через голову стягиваю платье и дрожащими пальцами царапаю спину, с трудом справляюсь с застежкой бюстгальтера.

Бретельки падают с плеч, и белье летит на пол, к платью.

Сижу в трусиках, сдвинутых в сторону и покрываюсь мурашками. Завожу руки назад и упираюсь ладонями в его ноги. Выгибаюсь в спине.

И шумно дышу, с каждым глубоким толчком во мне, с каждым движением члена все ближе к краю оказываюсь, никак не могу распробовать, что это такое, почему меня так потряхивает, и жаром обдает лицо.

В груди тянет что-то томительное.

Громко вскрикиваю, когда он губами обхватывает сосок и втягивает в рот. Прикусывает его, по коже запуская волны удовольствия, нежусь в них, теряюсь и тону, и не сразу замечаю, что тиски на бедрах становятся жестче.

Он словно фиксирует меня на месте, и двигается, быстрее и быстрее внутри моего тела, проталкивается в меня и выходит, и с силой врезается снова.

Удержаться не могу и со стонами наваливаюсь на него, подскакиваю и падаю, со звонкими шелпками с ним сталкиваюсь и просто изнемогаю, и не понимаю ничего.

Это уже второй раз.

А я в изумлении сжимаюсь от яркой вспышки внутри, с которой лопается во мне что-то, и сотни иголочек врезаеются в кожу.

Глава 28

Отжимаю волосы в полотенце.

Стою перед зеркалом и оглядываю себя со всех сторон.

Платье за день пропахло пылью, а потом и ароматами клуба, натягивать его на чистую кожу не хочется.

Белье тоже.

На трусиках несколько мазков крови – доказательство, что я до двадцати лет как спящая красавица не жила, а где-то в башне была заперта.

Под краном быстро застирываю ткань. То и дело бросаю взгляды на свое отражение.

Мокрые волосы разбросаны по голым плечам. На груди аллеют свежие засосы. Живот впалый, урчит, я все таки очень голодная, особенно после того, что чем мы занимались с Кириллом.

И уже два раза.

Стою и краснею. Мыльными пальцами трогаю лоб.

Температуры нет. А мне так жарко, словно я у плиты с самого утра кручусь в толстом свитере.

Не могу просто.

Развешиваю трусики на сушилке для полотенец и переступаю на месте босыми ногами.

Закусываю губу.

И ощупываю целлофановую упаковку с белым махровым халатом.

Он мягкий, теплый и наверняка безразмерный, я утону в нем.

Кошусь на крючок, на котором болтается рубашка Кирилла.

И решительно сдергиваю ее.

Перед зеркалом надеваю.

Она тоже несвежая, слегка пахнет машиной, бензином, и его парфюмом. Кедр и сандал, немного трав.

С удовольствием вдыхаю этот запах и застегиваю пуговки.

Со всех сторон смотрю на себя.

Края рубашки доходят до середины бедра, а если руки поднять, то задираются...очень неприлично. Чувствую себя, как в фильмах, после бурной ночи, возле сковородки с ароматными блинчиками ему на завтрак.

Не знаю даже, любит ли он блинчики.

Я их и готовить не умею, у папы дома на кухню заходить можно только за фруктами для перекуса, в остальное время там повар хозяйничает.

Да и вообще. Сейчас не утро.

Еще не кончилась ночь.

Тихонько приоткрываю дверь и выглядываю в комнату.

Он уже вернулся. Сидит на кровати. На сервировочном столике расставляет тарелки.

Горят свечи в розовых подсвечниках.

И это не похоже на романтику, кажется, он просто свет включать не хочет, свет все испортит.

Он поднимает голову.

Смотрит на меня долго, пристально, с ног до головы изучает мою фигуру в своей рубашке.

И неясно по нему, нравится ли, то что он видит. Может, он злится.

Он же такой брезгливый.

А тут я выперлась в его рубашке.

Он рывком поднимается.

И подходит, шире распахивает дверь, приглашая меня в номер. Наклоняется, заглядывает в лицо.

– Как ты, маленькая? – в его голосе звучат нежные нотки. – В первый раз нельзя увлекаться. Ничего не болит?

– Нет, – вру и отвожу взгляд. Семеню к кровати. Не болит, но что-то такое тянет между ног, и началось это, когда кровь на трусиках увидела, до этого и подумать некогда было, что со мной произошло.

А сейчас прохладный душ чуть остудил мысли.

И между ног появился дискомфорт.

Там два раза орудовало нечто большое и чужеродное.

И тело теперь не дает мне об этом забыть.

– И мартини заказал? – замечаю бутылку на тумбочке. Заползаю в кровать, под одеяло.

– Один бокал полезно. Чтобы спалось крепче.

Хмурюсь.

Снова подозревать его начинаю, что когда я спать лягу он уйдет сразу.

– Но сначала поешь, – он садится на кровать, взглядом окидывает тарелки. – У них на кухне с плитой что-то. Заказы пока не принимают. Взял то, что было. Ну, вареники с вишней ты любишь, – он кладет передо мной вилку. – Сметана вот.

Завороженно киваю.

– Ты не спрашиваешь, ты уверен, что люблю, – беру предложенную вилку.

– Конечно.

– А еще что знаешь?

– Все знаю, Аня, – он скручивает крышку на бутылке с зеленоватой жидкостью.

Тычу вилкой в вареники.

Хочется допрос устроить. Но страшно, что он, такой уверенный и спокойный, не угадает. И если угадает – тоже страшно, ведь когда тебя так снизу доверху знают – это...очень странно.

Я понятия не имею, какой любимый художник у Марка. Но все эти годы мне казалось, что я влюблена.

Неужели в этом все дело, в мелочах, которые тебе о другом человеке известны?

– Что теперь будет? – не притронувшись к еде, отодвигаю столик. Требовательно смотрю на него.

Кирилл наполняет треугольные бокалы мартини. Мой разбавляет Спрайтом, как я и просила. Не отвечает, подносит бокал ко рту и отпивает.

– Кирилл, – вилкой брякаю по тарелке.

– Что, Аня? – он поворачивается. Придвигается ближе. – Ты очень капризная девочка.

– Нет.

– Да.

– Меня бесит, когда со мной так разговаривают.

– Как? – он улыбается уголком рта. Пьет. Поверх бокала смотрит на меня.

А я опять...распаляюсь.

Никак привыкнуть не могу к этим откровенным, говорящим взглядам, зато уже привыкла к нему. Хочется, чтобы навалился, подмял под себя, и начал ласкать.

Обниматься хочется, и чтобы так же сладко было, как оба раза до этого.

В тишине тренькает мой телефон.

Мелодия громче становится, по нарастающей, заполняет воздух, провисает в нем натянутой струной. Мне звонят, настойчиво, отсчитывая гудки.

Боюсь думать, кто там.

Кирилл поднимается.

Смотрит на тумбочку, на светящийся экран телефона.

Пальцем давит сенсор и прикладывает трубку к уху.

– Слушаю тебя.

По спине ползут противные мурашки.

Он так просто снял трубку. Но нельзя, это же мой телефон.

Кручу перстень на пальце и взгляда не отвожу от его лица.

Оно бесстрастно. Из динамика долетает неразборчивое бормотание, не понимаю даже, кто на том конце, мужчина или женщина.

Кирилл отпивает мартини, осторожно ставит стакан на тубмочку. Кивает, словно его видят:

– Да. Все так. И не звони сюда больше.

Он отключается.

– Кто это был? – тут же спрашиваю.

– Марк.

– Что ты ему сказал? – в волнении мну одеяло.

– Ты же слышала, – он усмехается, садится на кровать. – Вообще, – ловит на вилку помидорку-черри, подносит к моему рту. – Марк губу раскатал, – улыбается, когда я зубами подхватываю помидорку. – Не сразу понял он, что я тебя никому не отдам. Но я объясню. Если до него не дойдет.

Сажусь в машину и кошусь на окна гостиницы.

Аня еще спит, еще очень рано.

Будить ее было жаль. Да и ехать некуда пока, не домой же ее вести, где ждет скандал.

Лиза телефон оборвала, до утра названивала. И Марк ночью, когда звонил, сказал. Что торопится к Лизе с новостями. И что понял теперь от кого Аня беременна.

Ерунда какая-то, как можно было поверить в это. Что она, домашняя такая, постоянно в рамках, вечно под надзором – и ребенка ждет.

Нет пока.

Выруливаю с парковки.

Солнце заливает улицу, время только восемь, а уже ясно – будет жара.

Из бардачка достаю солнечные очки. Бросаю взгляд на мигающий экран телефона. И включаю громкую связь.

– Еду, – говорю кратко, вместо приветствия.

– Едешь? – на том конце возмущается Лиза. – Все, что ты сказать можешь? Я всю ночь звонила!

– Зачем? – резонно интересуюсь.

– То есть как это? – переспрашивает она. На фоне шумит вода, брякают чашки. – Я с Марком виделась, – заходит она издалека. – И очень надеюсь, что это просто несмешная шутка.

Смотрю на дорогу, молчу.

Давно нужно было это прекращать. Но сначала я сам ошибку допустил.

А потом уже привык, к тому, что женат.

– Я еду, – перебиваю поток ее претензий. – Дождись, – сбрасываю вызов.

И кошусь на новый конвертик сообщения. Еще не открывая знаю, кто проснулся.

И одним глазом проверяю послание.

«Открыла глаза – и никого нет».

Представляю тонкую фигурку в огромной кровати, среди подушек и одеял. Хочется обратно повернуть, к ней, у меня год в голове каждое утро ее тело появлялось, теплое после сна, и как я ее, голую, к себе прижимаю, и долго желаю доброго утра.

И словами, и языком.

Может, уже с завтрашнего дня так будет.

На светофоре торможу и набираю сообщение:

«Записку прочитала?»

Там, на тумбочке, я просьбу оставил. Чтобы поесть заказала, и к обеду меня дождалась.

Я успею вещи ее взять. И на работе взять отгул.

Зеваю, не спал почти.

Рулю по проспекту, проверяю телефон.

Сообщений нет.

Она себе что-то надумала.

«Маленькая, дождись меня. Это важно».

Отправляю и заезжаю во двор.

Поднимаю глаза к окнам.

Балкон открыт, там торчит Лиза.

С самого утра с прической, в голубой блузке. Видит меня, и задирает подбородок, дергает шторку, и скрывается в квартире.

Хлопаю дверью, шагаю к подъезду.

Я не обязан ей ничего объяснять.

И стыдить меня не за что.

Только истерику бы ее сейчас пережить.

Игнорирую лифт, по ступенькам взбегаю наверх.

Дверь нараспашку, она топчется в проходе.

– В туфлях по квартире ходила? – киваю вниз, на обувь, и за локоть сдвигаю Лизу в сторону.

– Это единственное, что тебя заботит? – каблуки цокают за мной. – Ничего больше мне не скажешь? Например, когда ты глаз на мою дочь положил? Как давно? Когда мы с тобой познакомились, сразу ее захотел?

– Лиза, думай, что несешь, – отвечаю со скукой. Захожу в комнату Ани и распахиваю шкаф. – Слушать противно.

– Противно тебе? А мне противно, что ты у меня под носом к дочери моей полез!

Вытягиваю спортивную сумку. Ворошу плечики, снимаю платья.

Она постоянно носит платья.

Раньше, пока в пансионе училась, там ее под мальчика стригли, и она встрепанная приезжала, как воробей, хмурая, и меня напрягала.

Взрослая дочь у жены – никому такого подарка не хочется. Чужой человек в моей квартире, когда здесь и так постоянно живет Антон.

Но он парень хотя бы, а не противная девица.

Но потом, когда ее из той казармы отпустили, наконец, она на зимние каникулы явилась.

Полтора года назад. Слегка отрастила волосы, начала бросать на столике в прихожей помады, надувать пузыри из жвачки, когда с ней разговаривают, и постоянно огрызаться.

Строила из себя взрослую, знающую жизнь. А на самом деле, трусиха, тайком названивала придурку Марку из ванной, и мямлила в трубку, что соскучилась.

И в гости его ждет.

А год назад...

– Отвечай, Кирилл, я не собираюсь это так оставлять, – Лиза пинает сумку, в которую я укладывал платья. – Где моя дочь? Что ты с ней сделал? Может, ее по лесу уже искать пора, как ту выпускницу?

– Ты давно вспомнила, что у тебя дочь есть? – кидаю плечики в шкаф и поворачиваюсь к ней. – Слушай. Без скандалов разойдемся. Я сейчас уеду. Документы на развод...

Она замахивается, и с громким шлепком отвешивает мне пощечину.

Ждет моей реакции.

Но у меня нет настроения отношения выяснять, я все сказал.

Отворачиваюсь.

– Сукин сын! – топнув каблуком, Лиза вылетает из комнаты.

Щека горит.

Собираю вещи.

Проверяю, есть ли новые сообщения, но телефон молчит.

Капризная девочка, обиделась, что я уехал.

Складываю в сумку ноутбук, пару книг, что валяется на столе. И забрасываю ремень на плечо.

Самое сложное позади.

Пусть молчит .Все равно теперь никуда не денется.