Текст книги "Шайтан-звезда"

Автор книги: Далия Трускиновская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 53 (всего у книги 56 страниц)

– Отдайте нам нашего повелителя! Он обещал нам рай! – заговорили и другие.

– Он солгал вам! – возмутилась Джейран, сразу вспомнив свои приключения. – Он обманул вас, как Иблис и змей обманули Адама, подсунув ему яблоко! Он не имеет власти над раем, чтобы пускать туда таких, как вы!

– Но мы ведь уже побывали там! – был ответ.

Джейран собралась было раскрыть рот, чтобы поведать, как она служила банщицей в райском хаммаме, но Гураб Ятрибский, которого джинн успел спустить наземь, подошел к ней и тихо положил ей руку на плечо.

– Не убеждай тех, кого сейчас убедить невозможно, о красавица, – сказал он. – Их преданность скрытому имаму такова, что лишь близкое знакомство с ним способно излечить их от этой хвори. Посмотри на него, о Джейран! Он молод и прекрасен, как сбежавшая из рая гурия! Я вижу на его лице приметы дурного нрава, но эти несчастные ослеплены. Если ты лишишь их сейчас этого скрытого имама, они разойдутся по разным городам и странам, храня воспоминание о его красоте, благородстве, обещаниях и изречениях. И они будут рассказывать другим людям о скрытом имаме, и возникнет прекрасное предание, и кто-нибудь воспользуется им, и назовет себя скрытым имамом – а люди будут ждать чуда, и поверят проходимцу, и из этого выйдет много бедствий…

Джейран, не в силах уследить за рассуждениями старого фалясифа, озадаченно кивала.

– Поэтому, о красавица, их нужно оставить вместе с этим юношей, – завершил Гураб Ятрибский. – О Маймун ибн Дамдам!

– Слышу и слушаюсь, – отвечал джинн.

– Отведи этих людей в Южную башню, а потом поищи среди развалин гнусного завистника аш-Шамардаля и доставь его туда же.

– Разве что его тело, о шейх. Посмотри – Пестрого замка больше нет, аш-Шамардаль погиб в развалинах, – возразил Маймун ибн Дамдам.

– Плохо же ты знаешь эту породу людей! – развеселился старый фалясиф. – Ты никогда не пытался утопить кусок сухого навоза? Вот точно так же и с аш-Шамардалем. Не так уж просто погубить гнусного завистника! Клянусь Аллахом, он сейчас сидит на каком-нибудь камне и смертельно завидует мне из-за того, что я свободен от жажды власти, тебе – потому, что ты умеешь летать, звездозаконникам – за их великие знания, этому поддельному скрытому имаму – из-за его юности и прелести. Он даже готов позавидовать этим несчастным, которых сбил с пути, из-за того, что они еще не ощущают всей глубины своего падения, а он уже ощутил.

– О шейх! – обратился к Гурабу Ятрибскому прекрасный юноша, в чьи ребра упирались острия одиннадцати джамбий. – Если тебе нужен список прегрешений аш-Шамардаля, то спроси меня!

– А что ты можешь знать о его прегрешениях, о дитя? – спросил Гураб Ятрибский.

– Этот человек растратил казну Хиры! – отвечал юноша. – Это я должен был получить ее, а вместо казны и престола Хиры я получил башню в Пестром замке и горную долину, в которую были вложены мешки денег, чтобы превратить ее в фальшивый рай! И он клялся мне, что я и есть подлинный скрытый имам, которого ждут все шииты, до поры пребывавший незримым и бесплотным!

– А кто же ты на самом деле, о дитя? – удивленно спросил старый фалясиф.

– Я – сын и наследник царя Хиры, а зовут меня Мерван! – гордо сообщил юноша.

– О Джейран, вот человек, которому ты можешь кое-что поведать! – весело воскликнул Маймун ибн Дамдам, но девушку не надо было упрашивать.

– Так это из-за тебя, о несчастный, случилось столько бедствий? – грозно воскликнула она, уперев руки в бока, наподобие искушенной в склоках банщицы. – Так это ты обманом овладел Абризой? Так это по твоей милости все мы странствуем по семи климатам, разыскивая твоего ребенка? Так это из-за твоих мерзостей аль-Асвад не снимает золотую маску и, чего доброго, не снимет даже на брачном ложе?

– О человек, ты выбрал неподходящее общество для своей похвальбы! – вмешался джинн, съеживаясь тем временем до человеческого роста, чтобы видеть лица, а не верхушки тюрбанов. – Эта девушка – невеста Ади аль-Асвада! О шейх, им нельзя находиться рядом – чего доброго, она выцарапает этому несчастному глаза!

Сверху раздался громовой хохот.

– Мне нравятся женщины, которые в ярости могут выцарапать глаза! – известил ифрит. – О шейх, замок разрушен, одна башня оставлена, а среди развалин сидит некто, приблизиться к кому было для меня тошнотворно и отвратительно, и оплакивает свое былое могущество, и делает вид, будто выдирает клочья из своей рыжей бороды!

– Что я тебе говорил, о Маймун ибн Дамдам? – Гураб Ятрибский выпрямился во весь свой немалый рост и протянул руку к царевичу Мервану. – Возьми вот этого, о Грохочущий Гром, и всех людей с луками, кого ты тут видишь, и того мерзкого, что оскверняет своим видом благородные развалины, и помести их в уцелевшую башню, а башню эту отнеси на какой-нибудь из островов Индии и Китая, причем выбери тот остров, где они могли бы охотой и сбором плодов доставить себе пропитание. И пусть они живут там все вместе, пока не поумнеют! А остров накрой пеленой тумана, чтобы корабли всегда проходили мимо него.

– На голове и на глазах! – отвечал ифрит. – Что бы ты еще хотел разрушить до окончания этой ночи?

– Я полагаю, ты совершил достаточно, о могучий ифрит, – сказал старый фалясиф. – У меня к тебе останется только одна просьба, которую ты, впрочем, можешь и не выполнять. Когда ты отнесешь башню на остров и убедишься в том, что эти люди благополучно перенесли путешествие, вернись, чтобы рассказать мне обо всем следующей ночью. Найти меня будет нетрудно – я не успею уехать далеко от этого места. А если ты не навестишь меня у моего костра – значит, башня уже стоит посреди острова, а ты занят иными делами.

– Пусть будет так! – ифрит, вися в воздухе над лучниками, вдруг стал раздуваться, и по его свирепому лицу пронеслись волны алого и лилового пламени, и ноздри извергли черный дым. – К башне, о скверные! И кто отстанет – тот изведает прелести огненных струй, подобных бичам!

Джейран раскинула объятия и приняла в них едва ли не весь десяток струхнувших мальчиков.

– Отойдем в сторонку, о красавица, – сказал ей Гураб Ятрибский. – Не будем мешать Грохочущему Грому. Ты что-то потерял, о Маймун ибн Дамдам?

– Да, горе мне, да! – отвечал джинн, озираясь. – Если его нет с нами – значит, он погиб среди развалин! Ибо среди звездозаконников я его не заметил!

– Кого ты не заметил?

– Этого проклятого гуля, Хайсагура!

– О Аллах!.. – растерянно произнес старый фалясиф. – Как же это вышло? Ведь звездозаконники не обязаны спасением никому, кроме него! О джинн, идем скорее к развалинам – может быть, Аллах окажется милостив и он жив!

Джейран же попросту окаменела.

Она вспомнила, как свирепо гуль запретил ей, ущербной разумом, спасать мужей.

У нее не нашлось бы слов, чтобы спорить с ним, искушенным в словесных стычках. Поэтому она просто сунула за пояс джамбию и молча понеслась к тому месту, где еще недавно возвышался Пестрый замок, прыгая по камням и петляя вместе с козьими тропинками. Мальчики, долго не рассуждая, побежали следом.

Маймун ибн Дамдам впопыхах просто схватил старого фалясифа подмышку, взлетел и догнал девушку.

– Позволь мне! – крикнул он. – Я разгребу все это, я найду его!..

– Замолчи, да лишится тебя твоя мать! – обернувшись на бегу, отвечала Джейран. Тут она оступилась – и лишь вовремя протянутая рука Маймуна ибн Дамдама не позволила ей скатиться вниз.

Джинн, видя, что спорить с девушкой бесполезно, залетел вперед и перекинул через ров, утыканный кольями, мост. И вовремя – Джейран уже была готова спускаться в тот ужасающий ров.

Из развалин вдруг показалась странная фигура, как будто среди камней воздвигся вдруг искореженный крест.

И сперва он был неподвижен, а затем шевельнулся.

– Клянусь собаками, это – Хайсагур! – воскликнула Джейран.

Гуль-оборотень шел, не разбирая дороги, а на руках у него было висящее подобно пустым хурджинам тело.

Он ступил на мост, не видя его под ногами, и мотнул головой, как будто это могло стереть струйку крови, протянувшуюся от рассеченного нароста надо лбом к правому глазу.

– О Хайсагур! – с таким криком Джейран бросилась навстречу, также не глядя под ноги. – Ты жив, о Хайсагур! Кто это с тобой?..

И замолчала, узнав Сабита ибн Хатема.

Хайсагур прошел мимо, не сказав ни слова. Джейран бросилась следом и удержала его за плечо.

Ответом ей было невнятное рычание на языке горных гулей и оскаленные клыки.

– Куда ты несешь его? – встряхнув Хайсагура как следует, крикнула девушка. – Ему же нужна помощь! О шейх, скорее сюда! О джинн, да помогите же вы оба!

– Уйди с дороги! – с этими грозными словами Хайсагур отодвинул ее плечом с такой силой, что Джейран, едва удержавшись на ногах, ухватилась за одежду звездозаконника.

И поняла, что Сабит ибн Хатем мертв.

Она отступила – а Хайсагур пошел дальше, сгорбленный и косолапый, загребающей поступью страшного горного гуля, унося погибшего друга неведомо куда, прочь от развалин Пестрого замка.

* * *

– Аллах великий щедр и наделяет! – воскликнул Салах-эд-Дин. – Скорее, о любимые, скорее! Вон тянется их караван! Мы спустимся вниз и ударим на них, и сомнем их знамена!

– Что касается меня – то Аллах, скорее всего, накажет меня за то, что я уподобился обезумевшему айару, и потащился за тобой в эти горы, о сын греха, где на каждом шагу можно вылететь из седла и расколоть голову о камни! – отвечал ему Джеван-курд, ехавший по узкой тропинке за ним следом.

Эта тропинка, извилистая и очень крутая, была вырублена в скале наподобие лестницы, и трудились над ней, очевидно, великаны из племени Ад, ибо только адитам пригодилась бы лестница, каждая последующая ступень которой была бы ниже предыдущей на половину лошадиного роста.

Делая шаг вниз, кони едва ли не упирались носами в землю, хвосты их были устремлены в небеса, и Джевану-курду то и дело казалось, что его конь вот-вот встанет на голову.

– А что изменилось бы, если бы мы пробирались по этим проклятым горам не ночью, а дождались утра, о Салах-эд-Дин? – спросил аль-Мунзир, ехавший вслед за Джеваном-курдом. – Мы нагнали бы этих несчастных на несколько часов позже, только и всего!

– Разве не сказано в Писании: «Клянусь мчащимися, задыхаясь, и выбивающими искры, и нападающими на заре!»? – возмутился Салах-эд-Дин. – Они уже близко! Не успеет солнце полностью взойти, как мы налетим на них, и сомнем их знамена, и захватим их в плен! И я наконец расправлюсь с этой проклятой!

– Где – они, и где мы, о безумный? – осведомился Хабрур ибн Оман. – Ты видишь их сверху и полагаешь, что сейчас же обрушишься на них! Разве ты – горный орел? Если ты и слетишь с этих скал, то кувырком!

Услышав такое предположение, Абу-Сирхан, ехавший вслед за Хабруром, рассмеялся, и смех этот был язвителен и малоприятен для слуха.

Однако не было сейчас силы, способной удержать Салах-эд-Дина в его стремлении погубить Барзаха и Шакунту. Он бормотал молитвы, давал обеты, всуе призывал Отца горечи и всячески мешал всем этим шумом и без того трудному спуску.

Солнце взошло и поднялось довольно высоко, караван, увозящий Шакунту и Барзаха с похищенным ребенком, отошел на такое расстояние, что догонять его пришлось вскачь, и ни о каком внезапном нападении на заре, как советовал пророк Мухаммад, уже не было и речи. Разумеется, мальчики под водительством Хашима и неустрашимой Шакунты успели изготовиться к обороне.

– Нас десять человек, а этих отродий шайтана – два десятка, – сказал аль-Мунзир, – и к тому же мы нападаем, а они защищаются. Сказано же, что потери нападающих будут вдвое больше, чем потери обороняющихся. Может быть, мы попробуем сперва договориться с ними добром? О Абу-ш-Шамат, о аль-Куз-аль-Асвани! Поезжайте к ним. Ты, о Абу-ш-Шамат, вызови на переговоры их предводителей. А ты, о аль-Куз-аль-Асвани, охраняй Абу-ш-Шамата, и если на него нападут – вызволи его и привези к нам.

– На голове! – бодро отозвался зиндж.

– Во имя Аллаха… – Абу-ш-Шамат, понимая, какое опасное дело ему доверили, возвел глаза и воздел руки к небесам.

– Возьми лук, о аль-Катуль, – распорядился Джабир аль-Мунзир, – и надень свою ангустану. Если эти неверные нападут на Абу-ш-Шамата, прикрой своими стрелами зинджа, чтобы он мог вынести нашего товарища.

– Слушаюсь, о господин, – отвечал узкоглазый стрелок.

– А что же делать мне, о хозяин? – без спроса обратился к аль-Мунзиру Абу-Сирхан.

Аль-Мунзир поманил его, и тот подъехал поближе.

Убедившись, что у них есть возможность переглянуться незаметно для окружающих, аль-Мунзир указал Абу-Сирхану глазами на Салах-эд-Дина, уже впавшего в боевую ярость. Слов не потребовалось – бывший моряк, привыкший к палубным схваткам, где нет приказов для каждого, а есть безмолвное понимание общей цели, сообразил, что безумец, так удачно отыскавший следы похищенного наследника престола Хиры, многое может сейчас испортить, и потому нуждается в незаметном, но тщательном присмотре.

Хабрур ибн Оман объяснил тем временем Абу-ш-Шамату, как он должен говорить с противниками и какими средствами для примирения он располагает.

Двое всадников умчались, и подъехали к каравану на расстояние в сотню шагов или немногим более, и остановились, размахивая руками и громкими криками призывая к переговорам.

Аль-Мунзир приподнялся в седле и слегка наклонился вперед.

– Ты можешь разглядеть что-нибудь, о друг Аллаха? – спросил Джеван-курд. – С высоты твоего роста я разглядел бы даже вошь на рукаве халата!

– Там у них какая-то суматоха, и один из них прорывается из круга охраняющих, чтобы встретиться с нашими людьми, а другие держат его, – с большим недоумением ответил Джабир.

– Это она, клянусь Аллахом! – завопил вдруг Салах-эд-Дин. – Это она – и разве мало у нее накопилось грехов, что она прибавила к ним еще и похищение ребенка? А проклятый Барзах всячески ей содействовал! Исламом дозволено пролить в таком случае кровь и закон разрешает убиение разбойника, который в течение многих лет отбирал насильно имущество мусульман! И преславный Коран по этому случаю предписал: «Воистину наказание для тех, кто сражался против Аллаха и Его посланника». Следовательно, убить воров – праведное дело и венец добрых деяний. И я непременно совершу это!

– Только в том случае, если не удастся решить это дело мирно, – строго сказал Хабрур ибн Оман. – В том же Коране и теми же устами пророка сказано: «А кто простит и уладит – воздаяние ему у Аллаха».

– О Аллах, сжалься над нами и не дай нам решить это дело мирно! – сжимая кулаки, взмолился Салах-эд-Дин.

Круг, образованный выставленными вперед острогами, распался, и из него торопливо выскочили двое, оба невысокие, один – плотного сложения, второй же – почти невесомого, и заспешили к посланцам аль-Мунзира.

– Вот он, клянусь Аллахом, вот он, проклятый Барзах, да не носит его земля и да не осеняет его небо! – и Салах-эд-Дин принялся осыпать бывшего наставника наидиковиннейшими проклятиями.

Абу-Сирхан хмуро следил за ним, держа руку на луке седла, где висели свернутые кольцами веревки, управляться с которыми он умел отменно.

Абу-ш-Шамат соскочил с коня и приветствовал Барзаха и Хашима с немалым достоинством. Передавая его аль-Мунзиру, Джудар ибн Маджид особо отметил его хитрость в переговорах. И, судя по размеренным жестам собеседников, можно было предположить, что они понемногу приходят к мирному соглашению.

В это время круг снова распался и выпустил разъяренную Шакунту. Она торопливо зашагала к Барзаху и Хашиму, размахивая своими смертоносными куттарами, ремни от которых волочились за ней по земле.

– Нет и не может быть соглашений! – крикнула она. – Ребенок – наш, я заплатила деньги за то, чтобы эти люди нашли его для меня! И если вы, о несчастные, попытаетесь договориться о его продаже, этот день будет для вас последним!

Барзах и Хашим шарахнулись от нее.

– О госпожа! – первым опомнился Хашим. – Никто и не говорит о продаже ребенка! Этот разумный человек, посланец своего повелителя, предлагает нам объединиться на время пути, и вместе привезти мальчика в Хиру, а там ты и только ты вручишь его аль-Асваду и получишь награду за него…

– Обман и предательство, клянусь Аллахом! – воскликнула Шакунта. – Эти люди воспользуются тем, что мы лишились части наших бойцов, и убьют нас в пути, и завладеют ребенком!

– Все обстоит как раз наоборот, о владычица красавиц! – обратился к ней перепуганный Барзах. – С таким числом людей странствовать в этих местах опасно. Нас чуть больше двух десятков, их всего десятеро! И неизвестно, когда к нам присоединится предводитель айаров вместе с теми, кто ушел с ним! Если мы поедем в Хиру двумя маленькими отрядами, мы непременно столкнемся по очереди с большим отрядом айаров и нас перебьют! Если же объединимся, то в этом будет наше спасение! Или же эти люди, а они испытанные бойцы, не договорившись с нами, поедут за нами следом, и найдут против нас хитрость, и отнимут у нас ребенка!

– Лучше иметь противника перед собой, чем у себя за спиной, о госпожа! – подтвердил Хашим.

– Хорошо, прекрасно, о малодушные! – возмутилась она. – Этот посланец уже успел оплести вас! А знаете, кого я разглядела в их отряде? Салах-эд-Дина, этого взбесившегося пса и опаршивевшего волка! Слышишь, о Барзах? Он затеял всю эту погоню лишь для того, чтобы свести с тобой счеты, клянусь Аллахом!

И она обратилась к Абу-ш-Шамату:

– О посланец, давай решим этот спор, как подобает мужам, испытавшим жар и холод сражений! Нам незачем путешествовать вместе с вами, ибо скоро к нам присоединится предводитель этих молодцов, воин, подобный пылающей головне! Но, поскольку вы будете настаивать на своем, то давайте устроим поединок, и пусть выйдет сильнейший из вас и сильнейший из нас! Если ваш боец повергнет наземь нашего – то мы отдадим вам ребенка! А если победа достанется мне – вы уйдете своей дорогой и никогда больше не окажетесь на нашем пути!

– А разве ущербные разумом мерятся силами с воинами? – крайне удивился Абу-ш-Шамат. Тут же ему пришлось пожалеть о своих словах. Шакунта, подскочив к нему, замахнулась, как бы собираясь отвесить оплеуху. Он удержал ее руку, и совершенно напрасно – шагнув вперед и сразу же вбок, она неожиданно оказалась у него за спиной и крепко стукнула наручем куттара в затылок, от чего посланец свалился.

Аль-Катуль, державший лук наготове, спустил стрелу.

Стрела вонзилась в тюрбан присевшей Шакунты и сбила его.

– О ущербная разумом! – с восхищением провозгласил аль-Куз-аль-Асвани. – Нет равных! Клянусь пепел, соль, иль-Лат, Аллах, порази в печенку!

Он схватил за руку Абу-ш-Шамата и рывком поставил его на ноги.

В это же время среди отряда аль-Мунзира произошла короткая, но яростная стычка. Увидев, что вытворяет Ястреб о двух клювах, Салах-эд-Дин, утратив соображение, подбоднул коня стременами и кинулся было в бой с Барзахом и Шакунтой, но был удержан бдительным Абу-Сирханом.

– Никуда ты не поедешь, о мерзавец! – внушительно рявкнул прямо ему в ухо Абу-Сирхан, удерживая его при этом за кольчужный ворот. – Дай людям договориться мирно, иначе я откручу твою дурную голову и скормлю ее шакалам!

При этом он теснил своим конем коня Салах-эд-Дина, а с другой стороны Абу-Сирхану пришел на помощь Джеван-курд, так что они вдвоем удержали не в меру пылкого бойца.

Не успел Джеван-курд возвести родословную Салах-эд-Дина к верблюдам и ишакам, как подъехали Абу-ш-Шамат и аль-Куз-аль-Асвани.

– О господин, эта бешеная предложила поединок и собирается сражаться сама! А с нашей стороны она требует наилучшего из бойцов! – сказал Абу-ш-Шамат. – Если бы не она – мы бы договорились, клянусь Аллахом!

– Разве мало нам было одной ущербной разумом, из-за кого мы терпим бедствия и тяготы странствий?! – яростно воскликнул аль-Мунзир, и всем стало ясно, что речь идет об Абризе. – Наилучший из наших бойцов – я сам! Я скручу ее, и притащу сюда за косы, и это дело решится только так, и не иначе, если она сама того желает!

– И если будет угодно Аллаху, – добавил мудрый Хабрур ибн Оман. – Но я бы выставил против нее вот этого бойца.

Он указал на Салах-эд-Дина, воюющего с Абу-Сирханом и Джеваном-курдом.

– А если она его одолеет? – усомнился Джабир аль-Мунзир.

– То мы избавимся от смуты и беспокойства в наших рядах.

– Что же будет с ребенком?

– То же, что было бы, если бы мы их не нагнали. Ведь она собиралась везти его к аль-Асваду – а мы сами добивались лишь того, чтобы он в конце концов оказался в Хире, не так ли? Просто мы, как и советовал Абу-ш-Шамат, неторопливо поедем следом, а заодно разберемся, как вышло, что она распоряжается теми несчастными детьми, с которыми Джейран освободила аль-Асвада.

– Будь по-твоему, – несколько успокоенный этой речью, ответил аль-Мунзир. – Отпусти его, о Абу-Сирхан. Если ему угодно воевать с ущербными разумом – пусть сражается!

– Ты не знаешь, что это за порождение шайтана, а я видел ее в схватке! – с этими словами Салах-эд-Дин стряхнул с себя руку Абу-Сирхана и помчался к Шакунте, которая ждала его с гордым видом, а Барзах торопливо приматывал ей поручи куттаров длинными ремнями.

Когда Салах-эд-Дин был уже совсем близко, Шакунта оттолкнула Барзаха и протянула к Салах-эд-Дину руку, продолжением которой был широкий и двуострый клинок.

– Сойди с коня, о несчастный, и сразимся! – потребовала она.

Салах-эд-Дин соскочил, выхватил из ножен ханджар и взял в левую руку круглый щит.

– Сейчас этот меч выйдет, блистая, сперва из твоей спины, а потом из спины этого развратника, распутника, изменника, мерзавца! – возгласил он, указав острием на Барзаха.

– Спрячься немедленно, ради Аллаха, скройся! – потребовала Шакунта.

– Да, пусть скроется, ибо он уже сейчас дрожит как персидский тростник! – с издевкой заметил Салах-эд-Дин. – И я не намерен щадить тебя, о женщина! Ты забыла, какова бывает рука мужчины, и чванишься своей силой, ну а я, с помощью Аллаха, верну тебе память! А затем я верну память этому предателю – чтобы он мог сегодня же припомнить все свои грехи, извиваясь и корчась под палками загробных ангелов!

Барзах медленно отступил, пятясь и не сводя глаз с Салах-эд-Дина.

Обеспокоенный Хашим поспешил к нему, обнял и силком увел подальше, а мальчики, выставив вперед остроги, смотрели на все это дело крайне неодобрительно.

Бойцы сошлись.

Они обменялись первыми ударами и Салах-эд-Дин понял, что щель в его щите, предназначенная для того, чтобы захватить ханджар врага, мало подходит для поединка с человеком, вооруженным куттарами. Невозможно было лишить Шакунту ее оружия, наручи которого были примотаны к ее предплечьям. Ему оставалось лишь отражать удары – и тут он показал себя таким же знатоком защиты, как и она, безошибочно подставляя щит под нужным углом, чтобы не принимать на него всю тяжесть удара, а отводить удар в сторону.

Но, в отличие от него, владеющего единственным щитом, Шакунта имела как бы два щита – ибо могла подставлять под замах ханджара то левую, то правую руку, одновременно коля вторым куттаром в грудь Салах-эд-Дина.

– Клянусь Аллахом, эта распутница знает толк в схватках! – воскликнул Джеван-курд, когда Шакунта налетела на Салах-эд-Дина подобно гневному ястребу, ударив сразу двумя клинками, и отскочила, любуясь на гримасу боли, исказившую его лицо, ибо один из клинков проник в ворот кольчуги и распорол противнику шею и левое плечо. – Его выручает пока лишь высокий рост!

– Да, руки у него длиннее, но у него нет опыта в подобных боях, – озабоченно отвечал Хабрур ибн Оман. – Какой шайтан выдумал эти мечи, которые служат одновременно щитами?

– Не пришлось бы нам отнимать у нее этого несчастного… – проворчал Предупреждающий. – Подъедем-ка поближе! Это уже не поединок, а избиение…

– Он сам этого пожелал, о аль-Мунзир, – напомнил Хабрур ибн Оман, ударяя коня пятками.

Когда они подъехали, Салах-эд-Дин держался лишь на своем поразительном упрямстве. Шакунта теснила его, нападая одновременно со всех сторон, и вот настал миг, когда она решила кончить игру. Никто не понял, как вышло, что Салах-эд-Дин, вроде бы честно промахнувшись, угодил ей ханджаром в бок. Шакунта упала, перекатилась, оперлась рукой и ее ноги с такой силой взвились в воздух, что отбросили несчастного Салах-эд-Дина на несколько шагов. Сразу же вскочив, она ринулась на поверженного, прижала его грудь коленом и уткнула в ямку между ключицами острие куттара.

– Вот когда мы дадим себе отдых от твоего зла! – воскликнула она. – Позор тому, кто не держит слова! Я сделала все, чтобы выполнить наш договор, а ты уклонялся от него целых двадцать лет! И Аллах мне свидетель – я вправе убить обманщика, который обещал ввести мою дочь в свой харим и не сделал этого! А потом ты еще преследовал меня, и грозил смертью Барзаху, и в своей низости дошел до того, что хочешь отнять у меня сына моей дочери – мою законную добычу!

Шакунта долго бы перечисляла всевозможные грехи Салах-эд-Дина, но вдруг ощутила, что сзади ее обхватили и удерживают разящую руку.

– Нет, о Шакунта, нет! – вложив в голос всю силу убеждения, крикнул Барзах. – Ты не сделаешь этого!

И он, неспособный справиться ни с конем, ни с женщиной, вцепился в Шакунту изо всех своих невеликих сил.

– Горе тебе, ты что – бесноватый или твой разум поражен? – огрызнулась она. – Это же – Салах-эд-Дин, причинивший тебе столько зла, и он искал сейчас твоей погибели! Убирайся и дай мне завершить это дело!

– Нет, нет, ради Аллаха – нет, о Шакунта! – повторял Барзах. – Ты не сделаешь этого!

– Почему это ты вдруг принялся защищать своего негодного ученика? – рассвирепела Шакунта.

– Я уже предал его однажды! И Аллах покарал меня за это! Горе ученику, предавшему учителя, и трижды горе учителю, предавшему ученика! – отвечал Барзах. – Отпусти его – и пусть будет, как пожелает Аллах!..

С одной стороны на эту возню над распростертым Салах-эд-Дином смотрели недоумевающие мальчики, которых Хашим удерживал от вмешательства, с другой – подъехавшие совсем близко аль-Мунзир и его отряд.

– Эти трое еще долго будут разбираться и менять свои решения, о любимые, – сказал аль-Мунзир Хабруру и Джевану-курду. – И если сейчас мы и решим это дело мирно, и поедем вслед за ними, то кто поручится, что они повезут ребенка в Хиру, а не переругаются по дороге и не спрячут наследника нашего престола где-нибудь на островах Индии и Китая?

– Ты прав, клянусь Аллахом! – подтвердил курд. – Надо действовать, пока не окончился их дурацкий спор!

Аль-Мунзир, не возражая, выхватил ханджар из ножен и, наклонившись в седле, послал коня вперед. Другого сигнала к началу боя его людям не потребовалось.

Мальчики, не ожидавшие нападения, не успели выставить свои испытанные остроги, так что ловкий Абу-ш-Шамат проскочил в середину круга и, свесившись с седла, подхватил лежавшего на толстых подушках ребенка. Выставляя его перед собой и прикрываясь им, он позвал Абу-Сирхана, бывшего к нему ближе прочих, и тот помог ему выбраться из схватки.

Абу-ш-Шимат, не дожидаясь приказа, поскакал с ребенком прочь, а кинувшихся вслед за ним мальчиков удержали аль-Мунзир, Хабрур ибн Оман и Джеван-курд, все трое – прекрасные наездники на обученных конях, что и позволяло им обороняться против многих пеших противников. К тому же, огромный зиндж аль-Куз-аль-Асвани разжился острогой и один теснил ею не менее четверых нападающих.

– Прекрасно, о аль-Куз-аль-Асвани! – крикнул ему Джеван-курд. – Бейся доблестно – и получишь свободу!

– На голове! – весело отвечал зиндж, и ни у кого не возникло охоты поправлять его. Но Аллах, очевидно, устал от его несуразных клятв – и зинджу досталось-таки острогой Джахайша именно по голове. Он упал на колено – и сразу же на помощь к нему устремился аль-Катуль…

– Во имя Аллаха! – раздался вдруг звучный голос, и прилетел он с неба.

Бойцы подняли глаза и увидели, что над ними замер в воздухе джинн в облике прекрасного юноши, сына четырнадцати лет, только ростом – как несколько подобных сыновей, поставленных друг на друга. А на плечах у этого джинна сидели двое – старец, далеко зашедший в годах, и Джейран.

Опускаясь, Маймун ибн Дамдам одновременно уменьшался в росте, и когда все трое коснулись ногами земли, он уже был вполне соизмерим с людьми.

– Прекратите это побоище, о друзья Аллаха! – бесстрашно проходя между ханджарами и острогами, говорил Гураб Ятрибский. – Не думайте, что драка прибавляет вам величия, и не гонитесь за ним! Все благое берет начало в признаках Красоты, все дурное – в признаках Величия. Неверие исходит из признаков Величия, вера – из признаков Красоты, геенна огненная – из признаков Величия, рай – из признаков Красоты, гнев – из признаков Величия, милосердие – из признаков Красоты! Так не лучше ли предпочесть Красоту?

Не только аль-Мунзир со своими людьми, но и лишенные всякого воспитания мальчики слушали эти странные и прекрасные слова, как зачарованные.

– Кто ты, о шейх? – спросил Хабрур ибн Оман. – Ради Аллаха – чего тебе нужно?

– Зовут меня Гураб Ятрибский, а нужно мне, чтобы вы расступились и разъехались, – отвечал старый фалясиф. – И пусть тот человек привезет ребенка обратно.

Он указал рукой на Абу-ш-Шамата, который издали наблюдал за странным событием.

Аль-Мунзир призывно махнул рукой – и Абу-ш-Шамат подъехал с мальчиком, причем тот тоже сидел верхом, но уже на конской шее, и держался за гриву.

Джейран так неудачно сошла с плеча джинна, что оказалась меж конских крупов. Мальчики, не сразу поняв, почему она медлит появиться перед ними, недовольно закричали, призывая ее, и она отозвалась!

– Ко мне, о любимые! – с таким криком Джейран, вовсе не заботясь ни о ребенке, которого протягивал ей Абу-ш-Шамат, ни о Шакунте, все еще сражавшейся одновременно с Барзахом и Салах-эд-Дином, ни о аль-Мунзире с его отрядом, протиснулась на пустое пространство между сражавшимися, и кинулась к мальчикам, и стала их обнимать, целуя каждого в щеку. Сразу же рядом с ней оказался Хашим.

– Ты вернулась вовремя, о звезда! Когда я увидел тебя летящей на джинне, я сразу понял – теперь ты обрела свою истинную силу, и ради спасения своих верных ты взнуздываешь джиннов, и теперь мы под твоим водительством завоюем все семь климатов и насадим всюду истинную веру, как насадили свою веру поклонники Аллаха!

– О Хашим, что ты такое говоришь? – изумилась девушка, совершенно забыв, что она увела детей озерных арабов именно ради завоевания семи климатов. – Опомнись, о несчастный! Наваждение окончилось! Я больше не звезда – и эти знаки исчезнут с моего лица сегодня же! Вот человек, который сделает это – и я смогу жить жизнью женщины, как мне пристало, а не размахивать ханджарами и дубинами!

Она указала на Гураба Ятрибского, который втолковывал что-то значительное Хабруру ибн Оману, а тот слушал его с почтением, как, впрочем, и аль-Мунзир, и Джеван-курд, и все их люди.