Текст книги "Шайтан-звезда"

Автор книги: Далия Трускиновская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 56 страниц)

– Для сближения с женами это дает силу, о друг Аллаха! – Хашим рассмеялся своим старческим смешком. – А нам предстоит сближение с индийскими мечами и рудейнийскими копьями, клянусь Аллахом!

Услышав из его уст такие слова, Джейран сердито посмотрела на старика – и он, поймав ее взгляд, быстро поцеловал себе ладонь левой руки, одновременно подмигнув девушке.

И непонятно было, что этот вредный старикашка имел в виду – то побоище, которое они затевали ради спасения Ади аль-Асвада, или твердое намерение Джейран сделаться его женой.

Прошло еще немного времени – и площадь стала наполняться народом. Люди приходили молча, вставали подальше от обоих помостов, и страже вовсе незачем было потрясать копьями, чтобы любопытные отошли прочь.

– Они хотят покончить с этим делом до полудня, о госпожа, – сказал осведомленный Афиф. – Царь наш уже стар, сидеть в такую жару на солнцепеке ему не под силу. К тому же собираются казнить его сына, его прежнего любимца, рожденного его любимицей, а не этой пятнистой змеей, разорви Аллах ее покров! О госпожа, если бы войско было не на границе, где оно сдерживает франков, а поближе к Хире, они не осмелились бы казнить аль-Асвада!

– О друг Аллаха, разве ты не знаешь, что уже больше месяца с франками перемирие? – спросил Хашим.

– Нам об этом не сообщали, о шейх, – отвечал метельщик. – Ведь все сведения сперва получают во дворце, а потом уж они доходят до нас.

– На что же купцы и вожаки караванов? – осведомился старик.

– Уже много дней в Хиру не приходили караваны, о шейх.

– А что говорят в городе о том, что царь так торопится с казнью мятежников?

– Говорят, что все это – по наущению пятнистой змеи, покарай ее Аллах! Когда ее только привезли в Хиру, она покровительствовала бедным, и раздавала милостыню, и даже построила мечеть. А теперь налоги возросли, но строительства не ведется, и куда делись наши деньги – непонятно. Аль-Асвад не раз присылал военную добычу и пленных, но и это ушло, как вода в песок, клянусь Аллахом! Наши городские стены подобны тем, что делают из камушков дети, и лучше бы укрепить их, чем содержать у каждой дырки отряд стражников и привратников!

– А ты мне нравишься, о метельщик, – неожиданно заявил Хашим.

Джейран, слушавшая эту беседу, отвлеклась от дверной щели, но тут шум на площади заставил всех троих снова прижаться лицами к двери.

Впереди неторопливо ехали всадники с копьями, и развевались на ветру подвязанные к копьям треугольные белые знамена Хиры. За ними шли пешие стражники с дубинками, чтобы отгонять любопытных. Их построили так, чтобы между верблюдами с осужденными и толпой в любом случае оказалось не менее четырех рядов стражников.

Но ради такой скудной толпы не стоило беспокоить столько вооруженных мужчин.

Осужденных действительно разрядили в парчу и в шелк, вместо тюрбанов на головы им надели остроконечные колпаки, разукрашенные пестрыми лоскутками, и верблюды, на которых их посадили, были двугорбые. За спиной каждого на заднем верблюжьем горбу сидело по ученой обезьяне. Эти обезьяны неустанно молотили кулачками по плечам и спинам заключенных.

– Ради Аллаха, сколько же их? – прошептала Джейран.

– Я вижу воспитателя аль-Асвада, благородного Хабрура ибн Омана, да спасет его Аллах! – сказал Афиф.

Джейран вгляделась – и нашла в пестроте нарядов огненно-рыжее пятно. Очевидно, это была холеная борода Хабрура.

– Почему его везут первым? – спросила она.

– Видимо, именно его и казнят первым, а потом – всех сторонников аль-Асвада, чтобы он видел, как они погибают из-за него и его мятежа, – отвечал Хашим. – Обычно так и делается, о звезда. Аль-Асвад, скорее всего, едет последним.

– Я не хочу, чтобы он погиб, – сказала Джейран. – Он был добр ко мне. Может быть, он спас меня от смерти.

– Не торопись, о госпожа! – воскликнул Афиф, но Джейран уже отодвинула засов.

– Не бойся за нее, о друг Аллаха, – удержал его Хашим. – Сейчас ты увидишь дивные дела!

Джейран замерла на пороге. Она ощутила страх.

Старик был уверен в ней, как маленький ребенок уверен в силе своего отца. Когда они вместе замышляли нападение, то все, что бы она ни говорила, он принимал с одобрением и даже восторгом. Джейран, которую за всю ее жизнь не так уж часто хвалили, воодушевлялась и предлагала новые затеи. И вот сейчас она поняла, что если нападение провалится – то отвечать перед троном Аллаха за гибель мальчиков будет лишь она, а Хашим извернется, прикрывшись старческим малоумием. Ибо не станет же разумный человек выполнять все, что придет на ум женщине!

Чем ближе подходила она к помосту для казни – тем меньше могла разглядеть осужденных.

А там уже стояли колоды, лежали топоры и стояли обнаженные по пояс молодцы, все искусство которых состояло в том, чтобы с одного удара лишить человека руки или ноги.

Казнь мятежникам полагалась скорая – лишение сперва рук, потом ног, а потом уж головы. Тела и конечности сжигались, головы надевались на колья и выставлялись вдоль стен дворца.

Вообразив себе хрип и стоны казнимых, потоки крови с помоста, Джейран ощутила сперва тошноту, потом ярость.

Она должна была спасти аль-Асвада – не затем, разумеется, чтобы непременно войти в царскую семью! Об этом она, вспоминая о мгновениях в темной пещере, и не думала. Джейран не могла допустить, чтобы принял позорную смерть тот, кто так высоко ставил достоинство и честь!

Ведь и она всю свою недолгую жизнь прожила по законам чести, не давая обетов, не усердствуя в соблюдении установлений, а просто так у нее вышло.

И когда она говорила аль-Асваду в пещере, что его достоинство даже в этом бедственном положении осталось с ним, ибо бесчестный человек и не заметил бы такой пропажи, то в какой-то мере она рассказывала о себе. Ведь она одолела горный перевал и пещеры еще и потому, что из-за нее пострадала другая женщина, и Джейран в голову не приходило, что можно устраниться от совершенного ею зла, даже не пытаясь его исправить.

Откуда в ней это ощущение достоинства и чести – она не знала.

Она увидела в толпе Джахайжа и Ханзира. Переодетые в те лохмотья, что собрали для них метельщики, они выглядели как подростки, которых плохо кормят. Но она знала – обоим уже исполнилось пятнадцать, так что они даже имеют право жениться и за свои поступки отвечают наравне со взрослыми мужчинами. Джейран улыбнулась им, как бы говоря этой вымученной улыбкой и хитрым прищуром: о мои Ослик и Поросенок, потерпите еще немного!

А где-то рядом были Чилайб с Каусаджем, крепыш Вави, сын Фалиха, и маленький Марджан, и другие пары, испытанные в схватках с озерными кабанами.

В отдаленном переулке Джарайзи, Бакур и Дауба держали коня.

Вся надежда была на красавца-жеребца, поражающего взоры, подобно Абджару, принадлежавшему Антару. Джейран не знала, как его звали прежде, и дала ему обычное для бедуинов имя Катуль. И жеребец, как будто обладая разумом, откликался, откуда бы ни звала его девушка.

Ни Хашима, ни мальчиков это вовсе не удивляло, ибо иначе и быть не могло: наилучший конь среди коней, принадлежащих арабам, прибежал к Шайтан-звезде и преданно ей служит…

Вдруг толпа всколыхнулась, люди торопливо стали опускаться на колени, пряча лица в рукавах.

Помост для царя и свиты был поставлен так, что к нему можно было подъехать по улице, соединявшей базарную площадь с площадью перед дворцом, совершенно незаметно. О прибытии своего владыки горожане догадались по тому, что свита стала занимать на помосте приличные каждому места.

Преклонила колени и Джейран, но нашла возможность посмотреть из-под изара, что творится на помосте.

Царь, одетый, как и должно старцу, в долгополое одеяние из парчи, с посохом, в большом белом тюрбане, тяжело опустился на приготовленные для него подушки. Сразу же чернокожие рабы подмостили под него валики, чтобы он мог опереться спиной и удобно расположить локти.

Казалось, старец не понимал, для чего его сюда привели. Он перешептывался со свитой и даже изволил сказать нечто такое, от чего трое вельмож почтительно рассмеялись.

Рядом сел юноша семнадцати лет, красивый и прелестный, стройный и соразмерный, тоже в долгополом одеянии, и свита оказала ему такие почести, что Джейран поняла – это и есть царевич Мерван.

За спиной царя натянули тонкие шелковые ковры со звездчатым узором, сделав из них как бы дугообразную стену, и за ними началась какая-то суета. Очевидно, из дворца прибыл еще кто-то, желающий тайно посмотреть на казнь.

– О пятнистая змея… – услышала Джейран шепот у себя за спиной.

– О проклятая… – прошелестело где-то слева.

Верблюдов с осужденными завели между обоими помостами. Аль-Асвада, Хабрура и еще не менее двадцати человек, отвязав от седел, поставили всех вместе. Джейран, как ни вглядывалась в них, стоящих плечом к плечу, в шутовской пестроте их парчовых нарядов, в лохмотьях, свисающих с колпаков, не могла понять, который из них – Ади.

Заговорил глашатай, извещая о событии.

Джейран и без узаконенных обычаем проклятий знала, что сотворили Ади аль-Асвад и его товарищи.

Вышел и обратился к горожанам хорошо известный им эмир Джубейр ибн Умейр, статный воин, из тех, кого цари приберегают на случай бедствий, одетый в черную парчу, с большими нашивками на груди и на плечах из зеленовато-желтого золота. Он говорил от имени царя – но речь эта не была речью разумного отца, карающего восставшего сына. Вообще ни слова не было сказано о том, что мятежник аль-Асвад – старший сын царя.

И, наконец, палачи вывели первого из осужденных – Джейран узнала в нем Ахмеда, того, что привел отряд к пещере.

Без долгих рассуждений один из палачей бросил его на колени, другой схватил за правую руку и вытянул ее поверх колоды, третий нанес удар!

Джейран, не ожидавшая такой поспешности, едва не потеряла сознание.

Ахмед поднес к лицу обрубок и вымазал щеки и бороду хлещущей кровью.

Царь внезапно поднял руку, приказывая остановить казнь. Он сказал что-то Джубейру ибн Умейру, тот подошел к краю помоста и жестом велел подвести Ахмеда поближе к себе.

Они встали один напротив другого: полководец в парчовом халате, в тюрбане поверх сверкающего остроконечного шлема, и мятежник с окровавленным лицом, чью правую руку сообразительный палач перехватил веревкой, чтобы кровь не хлестала.

– Зачем ты сделал это, о враг Аллаха? – спросил Джубейр ибн Умейр.

– Я боялся, что от потери крови мое лицо побледнеет, – отвечал Ахмед. – Тогда люди, глядя на мою бледность, могут подумать, что я боюсь смерти и побелел от страха! А я не хочу, чтобы они видели мою бледность и плохо думали обо мне, клянусь Аллахом!

Джубейр ибн Умейр стремительно повернулся и подошел к царю. Он что-то сказал вполголоса своему повелителю, тот отмахнулся, Джубейр ибн Умейр обратился снова. Очевидно, речь шла о помиловании, только Джейран не могла понять, кто из них двоих сжалился над Ахмедом, а кто – непременно желает его смерти.

Царевич Мерван вмешался в эту беседу и указал на Ахмеда таким движением, что ни у кого не возникло сомнения: этот – за смерть!

– О звезда…

Это был не голос, а дыхание, коснувшееся ее уха. Джейран резко повернулась – и увидела Хашима. Старикашка, которого можно было сбить с ног взмахом ишачьего хвоста, увязался за ней в толпу, свято уверенный, что рядом с Шайтан-звездой тому, кто поклоняется ей, никакие бедствия не угрожают!

Стоя рядом на коленях, Хашим смотрел на свою звезду с тревогой. Он не понимал, почему Джейран все еще на площади, а не там, где положено быть по замыслу.

Его густые, торчащие на два пальца вперед брови приподнялись от изумления, и Джейран впервые ясно увидела глаза Хашима – такие же светлые, как и у нее!

Но некогда было размышлять, откуда прибрел в земли правоверных этот причудливый старик, и где его предки, и какого он рода. Потому что Хашим, ни мгновения не сомневаясь в Джейран, вдруг завопил голосом, пронзающим уши до самой печенки:

– Справедливости, о царь! Справедливости! Ради Аллаха – справедливости!

Люди откачнулись в разные стороны, валясь наземь, а Хашим шустро вскочил на ноги, схватил Джейран за руку и негромко приказал:

– Дорогу, о правоверные, дорогу!

Она тоже вскочила и, словно верблюд в поводу, повлеклась следом за Хашимом, прокладывавшим путь сквозь толпу с бесцеремонностью погонщика ослов.

Им навстречу уже спешили четверо стражников.

И первый из них, не задавая лишних вопросов, замахнулся на Хашима крючковатой дубинкой.

Старик, готовый к подобного рода бедствиям, увернулся и снова заорал:

– Справедливости, о царь! В твоих владениях обидели девушку! Будь ее защитой, о царь!

Стражники переглянулись – тот, кто послал их, полагал, что один из городских безумцев, коих в Хире было не меньше, чем в любом порядочном городе, решил в помутнении рассудка вступиться за осужденных. А тут вдруг оказалось, что речь идет о некой женщине. И даже сама женщина имелась – высокая, закутанная в изар и покорно следующая за вопящим старцем, как если бы он был ее родственником.

– Пока этого скверного, этого гнусного не прикончили – пусть он выполнит свой долг! Справедливости, о царь! Вот эта девушка опозорена, и нет иной причины ее позора, кроме этого проклятого, что стоит сейчас на помосте! Не убивайте его, пока он не снимет с нее пятна позора! Справедливости, о царь!

С такими воплями Хашим протащил Джейран, минуя стражу, до подножия того помоста, где восседал царь, так что они пропали из вида для его свиты и для распоряжавшегося от имени царя Джубейра ибн Умейра.

Глотка у старика была настолько мощная, а голос по пронзительности настолько превосходил ишачьи вопли, что он привлек к себе и Джейран всеобщее внимание. Тем, кто стоял на высоком помосте, очевидно, казалось опасным молчание толпы, и потому Джубейр ибн Умейр приказал поднять наверх и женщину, и ее родственника – ибо все, что в этот день давало повод для царской справедливости, шло на пользу владыке Хиры.

Лестница располагалась за помостом, поэтому Хашима и его звезду заставили бегом добраться до нее, чтобы поскорее поставить перед царем.

Они, как положено, упали на колени, исправно стукнувшись лбами о доски, покрытые плотными басрийскими коврами.

Хашим, упираясь руками в пол, поднял голову, сохраняя при этом почтительный наклон спины, так что Джейран забеспокоилась за целость его шеи. Но отчаянному старику, очевидно, доводилось не раз говорить со знатными людьми, так что голову он запрокинул без повреждения позвонков.

– О счастливый царь, благословенный Аллахом! Вот эта женщина, дочь моего брата, была обещана в жены моему сыну, и ее везли в Хиру из Багдада, и разбойники напали на караван и захватили его, но ей удалось бежать! И она блуждала по горам, и встретила айаров, и их предводитель уничтожил ее девственность и насладился ее юностью! И он обещал жениться на ней, и призвал в свидетели Аллаха! – вопил Хашим с тем расчетом, чтобы слышали все, кто собрался на площади, и осужденные также. – А это был человек в золотой маске! И дочь моего брата сумела скрыться от айаров, и нашла меня, и вдруг оказалось – этот человек Ади аль-Асвад! Вот кто обещал жениться на ней и взять ее в свой харим! А теперь она опозорена, о царь, и нет у нас надежды иначе, как на твою справедливость!

Выкрикнув это, Хашим стукнул головой о помост, дернув Джейран, чтобы она поступила так же.

Царь сделал знак Джубейру ибн Умейру, тот склонился и почтительно выслушал приказание.

– О рабы Аллаха! – обратился полководец к Хашиму и Джейран. – Вы понимаете, что сейчас всякий может прийти и сказать, что аль-Асвад похитил девственность дочери его брата. Нет ли у вас, по милости Аллаха, какого-либо доказательства, что это совершил именно он? И если оно есть – то решение царя будет справедливым, клянусь Аллахом!

– Пусть скажет дочь моего брата, о господин! – Хашим указал на коленопреклоненную Джейран. – Она может назвать все обстоятельства и приметы, так что эти люди должны будут признать ее правоту.

– Говори, о женщина! – велел Джубейр ибн Умейр.

Джейран, не поднимаясь с колен, повернулась лицом к тому помосту, где стояли осужденные.

Отсюда она видела их лица, и первым узнала Хабрура с его огненной бородой. Рядом стоял человек с лицом настолько смуглым, что его можно было бы назвать черным, но это не было безбородое лицо негра с ноздрями, подобными двум кувшинам, у которого верхняя губа – как башмак, а нижняя – как одеяло. Нет – мужчину этого Аллах наделил красотой, достойной благородных арабов, и тонким носом, и сходящимися бровями, и гладкостью кожи, и прелестью уст под шелковистыми черными усами, вот только не было у него той родинки, подобной точке мускуса, которая должна непременно украшать всякое красивое лицо.

Но и без родинки аль-Асвад показался Джейран прекраснейшим из всех мужчин. Волнение, испытанное ею в пещере, вспыхнуло вновь, но теперь она уже видела лицо возлюбленного – видела впервые в жизни.

Это волнение, а также страх – ведь она впервые должна была говорить перед таким сборищем мужчин – лишили ее речи, так что она открыла рот и, два раза вздохнув, опять закрыла его.

– Не смущайся, о женщина, здесь все желают тебе добра, – ободрил ее полководец. – Погляди – сам царь ждет, чтобы ты произнесла свое свидетельство. Если истина на твоей стороне – ты получишь вознаграждение, клянусь Аллахом!

– Вот этот, с крашеной бородой, – Хабрур ибн Оман, о господин, – тихо сказала Джейран Джубейру ибн Умейру. – Тот, кому отрубили руку, – Ахмед. А еще с ними были некий Джеван-курд и мальчик по имени Алид, но я их здесь не вижу.

– Ты права, о женщина, Джеван-курд был с аль-Асвадом, – согласился полководец. – Но для того, чтобы знать это, вовсе не обязательно было попадаться в плен к мятежникам и терять у них девственность. Нет человека в Хире, который не знал бы, что Хабрур ибн Оман – наставник аль-Асвада, а Джеван-курд ездил у его правого стремени. И, ради Аллаха, говори громче!

– Я встретила их возле Черного ущелья, о господин, и в трех часах от него есть пещера, дорогу к которой показал Ахмед. И они скрылись в этой пещере, боясь преследования Джубейра ибн Умейра, и провели там ночь…

Джейран знала, что именно Джубейр ибн Умейр стоит перед ней, но знать этого ей пока не полагалось, раз уж ее привезли из Багдада.

– Да, это верно, клянусь Аллахом, мы потеряли их след неподалеку от Черного ущелья! – воскликнул полководец. – Прибавь, о женщина!

– Я слышала, о чем говорили эти люди, о господин. Они хотели соединиться с большим войском, а предводителя этого войска звали Джудар ибн Маджид, и я сперва подумала, что это еще одна шайка айаров.

– Прибавь, о женщина! – приказал Джубейр ибн Умейр. – И не смущайся, ради Аллаха! Укрепи свое сердце и продолжай!

– Я могу описать золотую маску, о господин, – сказала Джейран. – Я видела ее и трогала ее. И она завязывается на затылке двумя парами шнурков. У нее есть лоб, прикрывающий целиком лоб ее владельца, и щеки, и подобие бороды, чтобы прикрыть бороду владельца, если она не слишком длинная. И в носу у нее отверстие, наподобие ноздрей, как если бы они соединились. И еще я скажу, что она была слишком широка для аль-Асвада, так что ее пришлось сжать по бокам, и от этого она немного покривилась и перекосилась.

– Достаточно, о женщина, – прервал Джубейр ибн Умейр. – Ты верно описала маску. Она долгие годы хранилась в сокровищнице, где ты не могла ее видеть. Похоже на то, что ты говоришь правду.

Он отошел и вступил в переговоры с царем, причем чернокожие рабы загородили их от толпы, молча ждавшей решения.

Джейран, все еще стоя на коленях, покосилась сквозь щелку в изаре на осужденных. Они переговаривались, и Хабрур что-то толковал Ади аль-Асваду, а тот, опустив голову, слушал и не возражал.

Палачи, несколько недовольные тем, что успешно начатое действо прервалось, собрались вместе, все четверо, и тоже совещались. Ахмеда они уложили на помост и затянули ему руку покруче – как знать, если царь проявит милосердие, то их же еще могут наказать за то, что они позволили осужденному истечь кровью.

Джубейр ибн Умейр, отстранив рабов, вышел на край помоста и простер руку в широком парчовом рукаве над головой Джейран.

– О правоверные! – возгласил он. – Царь, да хранит его Аллах и да приветствует, счел доказательства этой женщины истинными! И, поскольку он справедлив во всех своих решениях, то будет справедлив и сейчас! Уже послали за кади. Перед вами будет заключен брачный договор преступника и мятежника Ади аль-Асвада с этой женщиной по имени… Как тебя звать, о женщина?

Джейран чуть было не назвала свое собственное имя.

Но тут она вспомнила подозрения, которые посетили ее, когда она поняла, что караван Фатимы пропал бесследно при появлении войска Джубейра ибн Умейра. А ведь Фатима и ее женщины знали Джейран как по имени, так и в лицо.

– Меня зовут Азиза, о господин, – сказала девушка.

– Ее зовут Азиза, клянусь Аллахом! – подтвердил старый хитрец Хашим, мысленно призвав шайтана взглянуть на это зрелище.

– Перед вами будет заключен брачный договор преступника и мятежника Ади аль-Асвада с этой женщиной по имени Азиза! – повторил Джубейр ибн Умейр. – Приведите сюда аль-Асвада, поставьте его перед нами!

Первыми к Ади прикоснулись ретивые палачи. Он яростно оттолкнул их плечом. Затем сам пошел туда, куда они показали ему, спустился с помоста, прошел между стражниками, и, окруженный целой толпой вооруженных мужчин, поднялся сзади на царский помост.

Он остановился довольно далеко от Джейран.

Предвидя бурные события, Хашим незаметно подкрался к углу помоста.

Сигнал к началу побоища должна была дать Джейран, и дать заблаговременно, чтобы мальчики успели передать его друг другу и донести до переулка, где стояли Джарайзи, Бакур и Дауба с конем.

Но она внезапно оказалась окруженной вельможами, и кто-то помог ей подняться с колен, и размахивать руками она сейчас никак не могла. Так что Хашим махнул, как и уговаривались, дважды. Он знал, что сообразительные мальчики, привыкшие на своих озерах к засадам на свирепых кабанов и к безмолвным перекличкам, поймут его.

Ади аль-Асвад между тем, держась с достоинством, протянул обе связанные спереди руки к Джейран.

– Я никого не лишал в своих скитаниях девственности, клянусь Аллахом! – звучно произнес он.

Джубейр ибн Умейр взял Джейран за руку и вывел ее на самое видное место.

– О правоверные! Этот нечестивец, стоя на пороге геенны огненной, клянется именем Аллаха, а ведь все мы видим, что он лжет! И он к грузу своих грехов добавляет еще один! – загремел полководец, и Джейран стало ясно – свои звания он действительно получил за победы, ибо такой голос приличествует предводителям войск.

– Я не лгу и я не лишал эту женщину девственности! – еще громче Джубейра ибн Умейра провозгласил аль-Асвад.

Джейран поняла, что ее могут принудить принести клятву, а это было ей вовсе ни к чему!

Нужно было поскорее пробиваться к Ади аль-Асваду, иначе вся ее затея могла кончиться крахом.

– О аль-Асвад, о скверный, о бесчестный! – воскликнула она, вырывая руку у Джубейра ибн Умейра и устремляясь к осужденному. – Ты обещал на мне жениться, о Асвад! Ты обещал взять меня в свой харим, и это было в пещере, в темной пещере, где я развязала спутанные узлы твоей маски! Смотрите, слушайте, о правоверные! Умерла верность слову среди сыновей арабов!

При этих словах она оказалась возле аль-Асвада и схватила его левой рукой за толстый узел между его запястьями.

– Вот этими руками обнимал он меня, о правоверные! И свидетелем этому был лишь Аллах! Ты все еще не хочешь узнавать меня, о аль-Кассар?

– Клянусь Аллахом, я узнал тебя! – воскликнул аль-Асвад, и в этот же миг острая джамбия, которую Джейран правой рукой выхватила из-под изара, впилась острием в узел. Девушка потянула на себя изогнутый клинок – и аль-Асвад, напрягшись, разорвал веревки.

– Держи, о Ади!

Она, откинув изар, нажала на то, что издали казалось пряжкой пояса, – и, распрямляясь, взлетел в воздух гибкий индийский клинок, из тех, что наподобие поясов охватывают тело!

Аль-Асвад подхватил его на лету и крест-накрест рассек перед собой воздух.

– Держись, о аль-Асвад! – раздался крик в толпе. И тут же по ней прошел вопль, толпа распалась надвое, и по образовавшемуся коридору помчался вороной конь. За ним с лаем неслись черные псы.

– Ко мне, о Катуль! – закричала Джейран.

– Спиной к спине, о любимая! – приказал аль-Асвад, еще не зная, какой груз несет на спине бешеный жеребец.

А грузом этим были длинные остроги, из тех, чье тройное острие пронзает кабана! И мальчишки, стоявшие в назначенных местах, бросались к коню, срывая с его спины свое надежное оружие, и бежали за ним следом, отбивая древками острог тех, кто попадался им на пути.

Услышав звонкий голос Джейран, жеребец вскинулся на дыбы, заржал и опустил маленькие, безупречной формы копыта на головы подбежавшим стражникам.

– Ко мне, ко мне, о аль-Яхмум! – узнав это ржание, закричал Ади аль-Асвад, разя гибким клинком на разные лады – то лезвием, а то плашмя. И лезвие рассекало плоть, нанося глубокие раны, а удары плашмя наносили раны не столько проникающие, но более опасные – они выхватывали из тел полосы кожи!

Аль-Асвад показал, что владеет не только ханджаром – длинный гибкий клинок пришелся ему по руке, и острие целило в горло сразу пятерым противникам, и он отпрыгивал в сторону от занесенных клинков, успевая при этом еще и прикрывать Джейран, которая решительно не знала, что ей делать с большой джамбией.

А мальчики, держась по двое, пробились к помосту с осужденными.

Многие из горожан бежали с площади, путаясь в полах своих халатов, но были и такие, что устремились на помощь осужденным. Вставая друг другу на плечи, они взбирались на помост, откуда соскакивали, увидев занесенные топоры палачей и копья вскарабкавшихся раньше, чем они, стражников.

Собственно, это были даже не копья, а короткие дротики – митрады, ибо что за прок в тесной толпе от длинного и неповоротливого копья? Но наконечники их были остры и имели дурное свойство застревать в ранах.

Нужно было поскорее развязать соратников Ади аль-Асвада, чтобы дать им в руки оружие!

Джейран увидела, как Бакур, самый старший из ее мальчиков, ростом и плечами равнявшийся со взрослым мужчиной, вскочил на плечи Вави, так что лицо его оказалось вровень с краем помоста. Стражник замахнулся, дротик устремился в голову мальчику. Но тот, поймав вражеское копье между зубьями остроги, резко увел его вверх, а затем, слегка провернув острогу, нанес стражнику удар в горло ее боковым острием. Тот покачнулся и рухнул. И в тот же миг Бакур был на помосте.

Вращая острогу над головой, так что она слилась в полупрозрачный круг, он нанес несколько порезов по лицам стражников, обороняя тот край помоста, на который уже взбирались Дауба, Джарайзи и Каусадж.

Мальчики оставили остроги внизу и достали из-за поясов джамбии. Привычные к охоте на плавучих островках и длинным прыжкам, они проскочили к осужденным так, как проскакивали под мордами кабанов, спасаясь от клыков.

Первым они освободили Хабрура. К этому мигу на помосте валялось уже два митрада, а владельцы их лежали рядом с пронзенным горлом. Прочие стражники отбивались от Бакура и напавших на них с другой стороны Вави и Чилайба.

Шустрый Джарайзи выхватил из-под ног у оказавшегося к нему спиной стражника оба митрада, отдал их Хабруру и еще одному сотоварищу аль-Асвада, высокому и чернобородому, а сам, позвав за собой мальчиков гортанным криком, удобным, чтобы перекликаться на островах, побежал через весь помост туда, где еще стояли верблюды с высокими седлами, а на их задних горбах все еще сидели ученые обезьяны.

Скинув обезьяну наземь, Джарайзи и Ханзир вскочили на верблюда. Вави бросил им свою острогу и они, колотя древком по головам, погнали верблюда к царскому помосту – туда, где, спиной к спине, отбивались Ади аль-Асвад и Шайтан-звезда!

Против Ади вышел сам Джубейр ибн Умейр, с таким же гибким индийским мечом, и весь облик его дышал благородством, как подобает прославленному полководцу. Длинные полы своего черного парчового одеяния он заткнул за пояс – широкий пояс с блестящими бляшками, признак бывалого бойца.

– Отойдите все! – кричал он. – Отойдите, о враги Аллаха! Пусть это будет схваткой равных! Дайте нам место – я сам убью его, клянусь Аллахом!

– Отойдите – и пусть он убьет его! – крикнул и царевич Мерван, вскакивая и указывая обремененной перстнями рукой на старшего брата.

Внезапно перед аль-Асвадом и впрямь образовалось пустое место, вполне достаточное для поединка.

Джейран обернулась, выглянула из-за его плеча – и увидела, что престарелого царя на помосте больше нет, что Мервана силком усадили обратно на кожаные подушки, но натянутые шелковые ковры в звездчатых узорах остались, и более того – особенно четко обозначились щели между ними.

– Берегись, о аль-Асвад! – крикнула она. – Там, за коврами, могут быть лучники! И если ты выйдешь вперед, они увидят и поразят тебя!

– Будь ты проклята, о женщина! – отвечал ей на это царевич Мерван. Он прокричал еще что-то, на расслышать помешал торжествующий лай черных псов.

– Сюда, сюда, о аль-Асвад! – совсем близко раздался звучный голос Хабрура ибн Омана. – Мы держим для твоей женщины верблюда! А тебя ждет аль-Яхмум!

Царский помост был высок – в пятнадцать рабочих локтей, а это ведь почти три человеческих роста, и прыжок оттуда был чреват неприятностями. Но аль-Асвад устремился, таща за собой Джейран, и подхватил ее на руки, и прыгнул вместе с ней. Их подхватили, не дав обоим упасть, и сверху к Джейран протянулись руки, и она увидела лицо Хашима. Как старик успел спуститься с царского помоста, пробиться к мальчикам, да еще оказаться на верблюде – было совершенно непонятно.

Все озерное воинство тоже разместилось на верблюдах вместе с освобожденными товарищами аль-Асвада. Сам он вскочил на аль-Яхмума и наконец сорвал с головы остроконечный колпак с лоскутьями. Длинные кудри рассыпались по плечам и спине, что было неприлично для правоверного, но аль-Асваду было не до накручивания тюрбана. Он запустил колпак в сторону царского помоста.

– Вперед, вперед, о любимые! – закричал он. – Вперед, пока из дворца не пришло к ним подкрепление! Вперед, к воротам Победы! Мы прорвемся, клянусь Аллахом!

И послал вперед аль-Яхмума. Верблюды побежали следом.

Аллах был милостив к мятежникам – ворота оказались открыты, и привратники не ждали нападения изнутри города, и аль-Асвад вывел свой отряд на широкую дорогу, где остановил аль-Яхмума и встал на обочине, ожидая, чтобы последний верблюд покинул городские стены.

– Скорее, ради Аллаха! – торопил он. – Сейчас они опомнятся и снарядят погоню! Хватайте псов, берите их на седла! Перевяжите руку Ахмеду!