Текст книги "Рэймидж и барабанный бой"

Автор книги: Дадли Поуп

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

Глава восьмая

К тому времени, когда перед самым рассветом Рэймиджа вызвал помощник штурмана, он уже придумал, как избежать повторения приключений предыдущей ночи, и пока брился, испытывал злорадное удовольствие от мысли, что капитан Мармайон провел бессонную ночь, ожидая мучительной смерти. Удовольствие несколько портило то, что стюард не направил его бритву должным образом и вода была почти холодной, так что он вздрагивал при каждом прикосновении лезвия.

На палубе было холодно; звезды тускнели, предупреждая о приближении рассвета, и в черноте ночи появился слабый оттенок серого. Эпплби сообщил, что скорость «Кэтлин» по-прежнему лишь несколько узлов и что ветер не изменился.

Только тут Рэймидж сообразил, что забыл нечто, что могло бы – кроме попытки абордажа – привести к захвату «Кэтлин» в течение ночи. Если бы ветер стих, натяжение троса исчезло бы и его огромный вес притянул бы куттер к «Сабине». Фрегат, вероятно, расположился бы рядом, и один бортовой залп уничтожил бы куттер – или испанская абордажная команда сокрушила бы экипаж судна… Он испытал приступ дурноты от своей безрассудной самонадеянности – это была худшая опасность после победы в первом раунде сражения.

Небо на востоке заметно посветлело.

– Общий сбор, мистер Эпплби, пожалуйста.

Таков обычай военного времени: встречать рассвет с командой судна, стоящей у пушек и готовой к бою. После волнений последних двадцати четырех часов Рэймидж хотел услышать только один крик: «Горизонт чист!» – а этого он не услышит, пока не будет достаточно светло, чтобы послать впередсмотрящего на топ мачты. На этот раз он с нетерпением ждал завтрака. В последний момент он предупредил Эпплби объявить общий сбор тихо. Дробь барабана испортила бы всю игру.

Один за другим к нему присоединились Саутвик, Антонио и Джексон. Итальянец знал, как принято встречать рассвет, и не был обеспокоен приказом.

– Доброе утро, Нико. Ожидаете каких-нибудь проблем?

– Никаких – по крайней мере, не со стороны фрегата, но может появиться другое судно.

– Вы придумали подходящее наказание для испанского лейтенанта и остальных джентльменов, нарушивших условия условного освобождения?

– Нет еще. Может быть, заставить их драить палубу на коленях?

Антонио рассмеялся.

– Но заключенные у нас на борту потребуют много наших людей для охраны.

– Знаю. Я надеюсь избавиться от них как можно быстрее.

Рэймидж усмехнулся, видя как Антонио, Саутвик и Джексон застыли, видимо, неправильно истолковав слово «избавиться».

– Я избавлюсь от них, мистер Саутвик, отослав их назад в их собственной шлюпке.

Штурман переступил с ноги на ногу и сказал извиняющимся тоном:

– Прошу прощения, сэр, но разве это разумно? В конце концов, они видели, насколько у нас мало людей…

– Они могли догадаться об этом с самого начала. Но подумайте, как они удивятся, когда вся их абордажная команда во главе с первым лейтенантом вернется с поникшими головами! Не забывайте, что в этот самый момент все на борту фрегата думают, что «Кэтлин» – их приз, что абордажная команда убила большинство из нас.

– Ей-богу, я забыл об этом! – воскликнул радостно Саутвик, хлопая себя по ляжкам.

– Да, и прежде, чем они придут в себя, наша гичка будет у борта, чтобы забрать всех их офицеров, кроме штурмана.

Антонио провел ребром ладони поперек горла.

– Вы отрежете голову змеи.

– Точно.

– Если, конечно, змея не укусит сначала, чтобы не дать отрезать себе голову. Другими словами – если офицеры откажутся оставить судно.

– У нас есть их капитан, не забывайте, – сказал Рэймидж. – Он – наш заложник. Мистер Саутвик, мы должны поднять испанский флаг выше нашего.

Как только впередсмотрящий взобрался по вантам и доложил, что горизонт чист, Рэймидж приказал Саутвику отправить пленных за борт, в их шлюпку. Как только они уселись на банках, побитые, все в синяках, напуганные и изумленные, Рэймидж приказал, чтобы они гребли к «Сабине», пренебрежительно игнорируя Пареху и отдавая приказ матросам.

Пять минут спустя, после громких протестов Саутвика, он отдал ему подзорную трубу.

– Они на борту. Я могу только вообразить выражение лица tenienteПарехи, описывающего, что произошло. Что ж, если гичка готова, мне пора присоединиться к ним.

– Позвольте мне пойти, сэр!

– Пожалуйста, мистер Саутвик, не будем повторять все это снова. Кроме всего прочего, вы не говорите по-испански и, вероятно, пропустите какое-нибудь важное замечание.

– Есть, сэр, – сказал штурман, выражая голосом столько неодобрения, сколько мог себе позволить.

Гребцы была уже на местах, когда Рэймидж спустился в гичку. Внезапно он сообразил, что если шлюпка испанцев окажется рядом с фрегатом, а единственная оставшаяся шлюпка «Кэтлин» подойдет несколько минут спустя, испанцы могут (если додумаются до этого) рискнуть жизнью своего капитана, чтобы разом захватить его самого и его единственное оружие – шлюпку, которой можно подорвать фрегат.

– Мистер Саутвик, – распорядился он. – Мне нужны еще двенадцать матросов. Я отправлю гичку назад и доставлю испанских офицеров в их собственной шлюпке.

Группа испанских офицеров ждала у трапа, когда они поднимутся на борт, но вместо этого Джексон поставил гичку борт о борт с другой шлюпкой, Рэймидж с дюжиной матросов перебрался в нее, и гичка двинулась назад к «Кэтлин».

Весь маневр был проделан так четко и быстро что испанцы были захвачены врасплох и не поняли всю важность смены шлюпки. Лейтенант Пареха ждал Рэймиджа, когда тот поднялся по трапу в сопровождении Джексона.

Когда испанец начал свое долгое формальное приветствие, он осторожно снял шляпу, и стал виден пластырь у него на макушке. Его лицо было белым, и он вздрогнул он боли, завершая поклон и выпрямляясь. Как раз в этот момент он увидел, что шрам над бровью Рэймиджа теперь выглядит как белый разрез на фоне загара, словно его кожа слишком туго натянута, а брови сошлись в прямую линию. Затем он заглянул в глубоко посаженные глаза.

Голос Парехи неожиданно дрогнул, и Рэймидж холодно сказал:

– Вы нарушили договор об условном освобождении.

– Сэр! Как можете вы предполагать…

– Вы нарушили договор об условном освобождении, и тут нечего обсуждать. Пожалуйста, представьте мне своих офицеров.

Пареха пожал плечами и подозвал нескольких человек, стоявших у штурвала. Они сразу же подошли – четыре молодых человека с разницей в возрасте в несколько лет – и выстроились в шеренгу, похожие на нашкодивших школяров, хотя Рэймидж знал, что они все почти его ровесники. Он предусмотрительно держался от них на расстоянии трех-четырех шагов, чтобы избежать рукопожатий, и Пареха представил их как второго, третьего, четвертого и младшего лейтенантов, и каждый в свой черед поклонился.

– А штурман?

Пареха махнул рукой небритому человеку, примерно пяти футов ростом, больше похожему на потрепанный непогодой бочонок с ногами. Рэймидж повернулся, чтобы взглядом указать Джексону на пистолет у него за поясом, а потом на Пареху, который пропустил этот немой диалог.

В то время как испанский штурман ковылял к ним, изображая на лице негодование, ненависть и презрение, Джексон небрежно сделал несколько шагов и оказался за спиной Парехи.

Когда штурман был представлен, Рэймидж понял, что его нельзя оставить на борту. Он также должен стать пленником: совершенно очевидно, что штурман – жесткий, злобный человек, способный на любое предательство или преступление, мысль о котором придет в его грязную голову. Вместо него Рэймидж решил оставить четвертого лейтенанта – гибкого юнца, слабого и бесхарактерного, судя по выражению лица, очевидно, попавшим на фрегат благодаря связям при дворе, а не своим способностям к морскому делу.

Рэймидж повернулся к Парехе.

– Все за исключением этого джентльмена, – сказал он по-английски, указывая на четвертого лейтенанта, – должны сесть в эту шлюпку немедленно.

Пареха, ошеломленный неожиданным приказом, уставился на Рэймиджа и затем начал заикаться:

– Но… но…

– Переведите приказ, пожалуйста.

– Нет, я отказываюсь!

Рэймидж посмотрел на Джексона через плечо испанца и кивнул.

Дуло пистолета американца прижалось к шее Парехи. Тот стоял как парализованный, и Джексон с точно рассчитанным драматизмом взвел курок, так что Пареха всем телом ощутил металлический щелчок. Рэймидж мог видеть капли пота на лбу и верхней губе испанца, но поскольку тот, похоже, не собирался говорить, Рэймидж неожиданно сам отдал приказ по-испански. Внезапность движения Джексона и неожиданно выказанное Рэймиджем знание испанского языка сломили второго, третьего и младшего лейтенантов, и они двинулись к входному порту, но штурман стоял неподвижно.

– Вы тоже, – сказал Рэймидж.

– Нет, я остаюсь.

Рэймидж не был настроен спорить, но он и не хотел никого убивать без крайней необходимости, поэтому он повернулся к Парехе с самым безжалостным выражением лица, на какое был способен, одновременно вытащив собственный пистолет и наведя его на штурмана.

Он сказал холодно по-испански:

– Лейтенант, до вчерашнего дня я не знал о вашем существовании. Сегодня меня не заботит, существуете вы или нет. То же самое относится к этому человеку. Если он не сядет в шлюпку, я убью вас обоих. Это не имеет никакого значения для меня и не помешает моим планам, так что делайте, что хотите: или дайте ему законный приказ вышестоящего офицера, или… Это его последний шанс – и ваш тоже.

Пареха теперь выглядел так, словно упадет в обморок до того, как успеет заговорить: Джексон так сильно прижимал дуло пистолета к его шее, что ему приходилось делать усилие, чтобы против воли не шагнуть вперед. Наконец он тихо, почти шепотом, приказал штурману:

– Делайте как вам говорят. Садитесь в шлюпку.

Штурман, казалось, не собирался повиноваться, но, заглянув в дуло пистолета Рэймиджа, а затем в его глаза, он пошел следом за другими. Тогда Рэймидж обратился к четвертому лейтенанту, оставшемуся в одиночестве и, очевидно, напуганному этим.

– Вы временно назначены капитаном «Сабины». Вы будете следовать на буксире за моим судном днем и ночью. Ночью зажжете три фонаря, как прежде. Удостоверьтесь, что ваши матросы ведут себя покорно. Не делайте ошибок. Первым вы обречете на смерть штурмана – вы увидите, как его тело плывет мимо. Потом младший, третий, второй и первый лейтенанты. Ваша шестая ошибка отправит на смерть вашего капитана. Вы понимаете?

Испанец кивнул, неспособный говорить.

Рэймидж жестом указал Джексону, чтобы тот убрал пистолет, и Пареха пошел к фальшборту.

– Вы – варвар, – почти шепотом сказал он по-английски. – Не лучше любого пирата.

– Вы льстите мне, – сказал Рэймидж холодно, наслаждаясь своей временной ролью и с трудом удерживаясь от смеха. – Мое любимое занятие – убийство. По закону, вы понимаете: все должно быть сделано по закону – в этом половина удовольствия. Именно поэтому я наслаждаюсь войной – не так ли? В конце концов, это Его Католическое Величество объявил войну нам. Мы ее не начинали, вы знаете. Мы – просто еретики – вы помните, как ваши священники сжигали таких как мы, чтобы спасти наши души? С тех пор, как вы навсегда закрыли для нас райские врата, мы прокляты навеки, и нам нечего терять. Но вы, если я убью вас, вы попадете прямо на небо – не так ли?..

Глава девятая

Рэймидж смотрел в подзорную трубу, старательно изображая беспечность, но, опустив трубу, с трудом удержался, чтобы не потереть шрам над бровью. Вместо этого он смахнул пушинку с рукава мундира.

Два судна, паруса которых теперь поднимались над горизонтом на северо-востоке, были фрегатами – вероятно, передовые дозорные испанского флота, хотя это трудно было определить точно: в нагретом воздухе их изображения казались перевернутыми.

Но спустя несколько минут после того, как они были замечены с «Кэтлин», фрегаты поменяли курс и двинулись по направлению к куттеру – каждый отклонялся немного в сторону, так что если бы Рэймидж отбросил буксир и попытался бежать, любой из них мог перехватить его. Они, очевидно, шли под достаточно сильным ветром и, вероятно, принесут ветер с собой.

Лицо Рэймиджа обвисло от усталости, его налитые кровью глаза казались теперь запавшими, а не просто глубоко посаженными. Однако он был свежевыбрит, его мундир недавно отглажен, и, не видя его лица, можно было подумать, что перед вами изящный молодой офицер на борту флагмана на якорной стоянке в Спитхеде.

Он сложил подзорную трубу, потер шрам над бровью, тут же отдернув руку, и повторил про себя еще раз, что его долг теперь состоит в том, чтобы разрушить «Сабину». Однако он понимал, что испанская команда теперь, когда помощь уже близка, ни за что не позволит его матросам взойти на борт, чтобы взорвать или сжечь фрегат, даже если это будет означать смерть их офицеров, удерживаемых в качестве заложников на «Кэтлин». И у него нет времени, чтобы подготовить шлюпку к взрыву.

Джанна сказала по-итальянски, отчего это прозвучало более интимно:

– У нас не осталось много времени, чтобы побыть вместе, caro mio [7]7
  Мой дорогой. (итал.)


[Закрыть]…

Рэймидж вздрогнул, потому что не видел, как она подошла, и ответил, не оглядываясь:

– Боюсь, что нет, – и потом добавил торопливо: – Не волнуйтесь – вы будете, вероятно, спасены снова, прежде чем они дойдут до порта. Их обязательно перехватят.

– Нас оставят живыми, чтобы взять в плен?

Это не прозвучало как вопрос, и она сказала это настолько просто, что поначалу он не воспринял ее слова всерьез.

– Мы не будем сражаться, – ответил он почти резко.

– Почему нет? Мы можем использовать заложников. Почему бы не пригрозить убить их, если эти два корабля не позволят нам уйти – мы можем заключить сделку и оставить их с разрушенным судном.

– Моя дорогая, – сказал он мягко, – мы не можем.

– Почему? Почему нет? – спросила она в отчаянии.

– Потому что… ну, потому что мы не можем убить заложников. А нам придется, если они сочтут наше заявление блефом.

– Почему мы не можем? Это – война. Вы однажды прочитали и нам длинную лекцию о том, как мы, тосканцы, позволяем Наполеону идти через нашу страну без борьбы. Теперь у васстрах в сердце. Не забывайте, что испанские офицеры нарушили свое честное слово и послали людей с ножами, чтобы попытаться убить нас вчера вечером!

На это можно было ответить, но он слишком устал, чтобы думать об этом, и она добавила:

– Если они захватят Антонио и меня, то мы будем казнены.

– Не будете! Они понятия не имеют, кто вы.

– Они догадаются. Испанский капитан слышал, как часовой называл меня маркизой сегодня утром. Я видела выражение его лица.

Вот что происходит, подумал Рэймидж, когда играешь в азартные игры. Захват «Сабины» на самом деле не был азартной игрой – он был совершенно уверен, что угроза взорвать шлюпку сработает, потому что достаточно хорошо разбирался в том, как мыслят испанцы. Но он не думал о том, что будет после того, как «Сабина» окажется на буксире у «Кэтлин»; он не думал о последствиях. Сократив скорость «Кэтлин» вдвое, он удвоил время плавания к Гибралтару, и это удвоило вероятность того, что их перехватят. И удвоило вероятность того, что Джанна и Антонио закончат жизнь на французской гильотине.

Джанна поняла, что творится у него в душе, и коснулась его руки.

– Нико – ни Антонио, ни я не хотели бы изменить то, что произошло, вы понимаете?

Он был слишком удручен, чтобы ответить немедленно, и она сказала страстно:

– Нико – я говорила с Антонио. Вы были правы – мы теперь понимаем это, мы, тосканцы действительно позволили Наполеону идти по нашей земле. Но вы дали нам волю и возможность вернуть нашу гордость. Мы горды, Нико, – мы гордимся «Кэтлин», вами, всеми вашими моряками, гордимся собой. Антонио просит только об одном: чтобы мы сражались с этими двумя кораблями. Он будет убит, но мы умрем так или иначе – французы позаботятся об этом. Терять нам нечего. Кроме, – добавила она спокойно, – меня и вас. Мы теряем друг друга. Так что, caro mio, если ваш долг – сражаться, тогда…

Тогда, сказал себе Рэймидж с горечью, давайте умрем в гробу, который так неосторожно построил лейтенант Рэймидж. Его взгляд был устремлен на металлическую спираль – подъемный винт карронады. Если он сдастся без борьбы, то кэтлинцы будут гнить в испанской тюрьме а Джанна и Антонио закончат жизнь на французской гильотине. Нет у него никакого выбора. Он обернулся к штурману и приказал:

– Мистер Саутвик, готовьте судно к бою!

Саутвик потирал руки, выкрикивая приказ, не дожидаясь, пока помощник боцмана просвистит в свою дудку. Не задерживаясь, он подошел к каждому люку и крикнул вниз.

Как только он возвратился на корму, Рэймидж приказал:

– Удвойте часовых у пленников. Предупредите их, что если они двинутся хоть на дюйм, их застрелят. Есть у нас какие-нибудь мушкеты на борту? Если есть, пусть часовые вооружатся ими, и удостоверьтесь, что они понимают мой приказ.

– Есть, сэр!

Пришел Антонио, довольно усмехаясь и дергая себя за бороду.

– Так значит, в конце концов мы будем драться, Нико!

– Да.

– Хорошо. Я боялся, что вы будете… – он замолчал, смущенный. – Из самых лучших побуждений…

Рэймидж рассмеялся:

– Антонио, вы волнуетесь о моей репутации больше, чем о собственной шее.

– Моя шея – часть вашей репутации, – парировал Антонио. – И на сей раз я участвую в сражении, что бы вы ни говорили!

Матросы бежали по палубе, раскладывая банники и прав‰ла около карронад, снимая парусиновые чехлы с кремневых замков и пробуя их, чтобы удостовериться, что кремни дают хорошую искру. Другие поливали из ведер палубу и посыпали ее песком. И Рэймидж чувствовал, что каждый человек знает, что на сей раз борьба на смерть – факт, а не звонкая фраза, и был поражен их жизнерадостностью. Они были слишком заняты, чтобы задумываться о том, что их ждет, слишком заняты для мыслей о смерти.

Джексон, стоя поблизости, покашливал осторожно, пока Рэймидж наконец-то не обратил на него внимание.

– Прошу разрешения позаимствовать «приблизитель» на минутку, сэр.

Рэймидж дал ему подзорную трубу, и через несколько секунд американец вскарабкался по выбленкам.

Тогда Рэймидж спустился вниз, чтобы сложить секретные документы в утяжеленную свинцом коробку, в которой были просверлены отверстия, чтобы она быстрее утонула, поднял ее наверх и поместил перед нактоузом, попросив старшину-рулевого следить за ней. К тому времени Джексон спустился сверху. С усмешкой на узком лице, он помахивал подзорной трубой, в то время как пальцы другой руки запустил в свои тонкие светлые волосы.

– Прошу прощения, сэр, но я вполне уверен насчет этих двух фрегатов.

– Ну, выкладывай, кто они?

– Я уверен, что это «Героиня», сэр. Я служил на ней шесть месяцев. Или она – или фрегат ее класса. Другой – тот, что идет круто к ветру, – это «Аполлон».

– Ты абсолютно уверен?

– Да, сэр.

Это имело смысл. Оба корабля были в эскадре сэра Джона Джервиса. Рэймидж видел, что Джанна смотрит на него с любопытством, не скрывая счастья.

Она пробормотала по-итальянски:

– Значит, мы увидим еще один закат.

Антонио услышал и проворчал:

– К дьяволу вас с вашими сентиментальными закатами. Еще раз я пропускаю свое личное военно-морское сражение. Нико, вы не могли бы попросить, чтобы мне позволили перейти на один из фрегатов – на тот, которым командует самый кровожадный капитан. Иначе, что я буду рассказывать своим внукам о том, как я воевал в королевском флоте?

Капитан Генри Ашер, командующий фрегатом Его Величества «Аполлон», был крупным и веселым человеком с румяным лицом, всегда готовый засмеяться; как старший из двух капитанов он сидел в собственной каюте, слушая историю Рэймиджа с нескрываемым восхищением.

– Подрывная шлюпка! Ей-богу, блестящая идея! Это объясняет все!

Рэймидж выглядел озадаченным, и Ашер объяснил:

– Когда вы появились в поле зрения, мы признали фрегат испанским, но не могли догадаться, как вам удалось захватить его, поэтому подозревали, что доны поставили своего рода капкан на нас. Ей-богу, вы даже краску поцарапали на вашем собственном судне. Между прочим, у вас есть ваши приказы?

Рэймидж подал ему сложенную бумагу, подписанную коммодором Нельсоном, и по мере чтения на лице Ашера отражалось любопытство.

– Эта маркиза – она очень старая?

Рэймидж сказал осторожно:

– Она довольно молода, сэр.

– И симпатичная, без сомнения?

– Совершенно верно, сэр, но очень утомительная женщина. Ничем не довольна – вечно ворчит. Вы знаете этот тип…

– А этот граф Питти?

– Кузен маркизы, сэр. Чичероне, – добавил он с надеждой, – не спускает с нее глаз.

– Что ж – ладно, – Ашер возвратил приказы Рэймиджу. – Так как коммодор придает большое значение безопасности ваших пассажиров, а ее нельзя обеспечить на «Кэтлин», я возьму их на борт «Аполлона». Им здесь будет удобнее и безопаснее, к тому же – доны шныряют повсюду. Должен сказать, что вас могут обвинить в неповиновении вашим приказам, Рэймидж; вы подвергли эту молодую особу слишком большому риску. Не могу удержаться от мысли, что коммодор не будет очень рад этому. Да, она должна попасть на борт «Аполлона» ради собственной безопасности. Мое решение принято. И ее кузен также, – добавил он торопливо.

– Могу я…

– И я должен двигаться к Гибралтару с максимальной скоростью, поэтому я оставлю вас буксировать фрегат. Вы получите приказ и, конечно, можете бросить буксир, если начнется шторм, никто не скажет вам дурного слова.

– Может быть, я…

– Я выручу вас: сниму всю испанскую команду и офицеров, которые у вас на борту, и разделю их между «Аполлоном» и «Героиней», так что у вас не будет пленных, которых надо охранять. И я дам вам двадцать человек, чтобы управлять фрегатом. Это – самое разумное решение.

Рэймидж понимал, что Ашер прав. Джанна будет в безопасности, и с двадцатью британскими моряками на фрегате буксировка будет намного легче. И Ашер был очень щедр: он мог сам взять фрегат на буксир или приказать Рэймиджу уничтожить его, что подразумевало бы, что призовые деньги должны быть поделены или что их не будет вообще. Ашер, должно быть, прочитал его мысли.

– Это не коснется ваших призовых денег: я не буду претендовать на них из-за того, что дал вам своих людей, – ей-богу, нет! Это было бы неспортивно. Мой клерк перепишет мой приказ для вас к тому времени, когда маркиза будет у нас на борту. Жаль, что у нас обоих так много дел, иначе я попросил бы вас присоединиться к нам за обедом.

Он пожал Рэймиджу руку.

– Держитесь, мой мальчик. Я скажу им в Гибралтаре. Конечно, я предоставлю рапорт также сэру Джону и коммодору. Всего наилучшего.

Рэймидж спустился в шлюпку, зная, что он дуется как школьник и что Джексону любопытно знать, что происходит, но он был не в настроении говорить об этом.

Джанна встретила его, как только он поднялся на борт «Кэтлин».

– Все хорошо? – спросила она по-итальянски. – Они довольны вами?

– Да – они снимают испанцев и посылают английских моряков на фрегат.

– О, прекрасно: мы все-таки доставим его в Гибралтар!

– Капитан «Аполлона», капитан Ашер, очень озабочен вашей безопасностью – и вполне справедливо.

Джанна смотрела на него с подозрением. Она узнала этот несколько напыщенный тон, который он использовал, когда собирался сказать ей что-то неприятное.

– И…

– И поэтому вы и Антонио пойдете в Гибралтар на «Аполлоне».

– Мы не пойдем! – возразила она.

– Джанна – вы должны.

– Нет. Мы остаемся с вами. У вас есть приказ коммодора. Вы должны повиноваться ему и доставить нас в Гибралтар. Я настаиваю. Антонио настаивает также. Мы оба настаиваем. Я скажу этому капитану Ашэйру!

– Но капитан Ашер может дать мне новый приказ с учетом сложившейся ситуации. Мое задание состояло в том, чтобы доставить вас обоих в Гибралтар благополучно. Капитан Ашер может сделать это лучше меня. И, – добавил он, зная, что это единственное, что остановит ее протест, – если бы он захотел, он мог бы причинить мне большие неприятности из-за этого фрегата. Вместо этого он напишет благоприятный рапорт.

Антонио, который слышал большую часть беседы, взял Джанну за руку.

– Это – лучшее решение, – сказал он неохотно. – Мы – preoccupazione [8]8
  Забота. (итал.)


[Закрыть]для Нико. Он должен сконцентрироваться на буксировании его приза; но с нами на борту он все время думает о нашей безопасности.

Подошел Саутвик и отдал честь.

– Несколько шлюпок отошли от «Аполлона» и «Героини», сэр. Похоже, они идут к испанца.

Рэймидж обрисовывал в общих чертах приказы капитана Ашера.

– Ага – значит, мы сможем спать по ночам, не волнуясь, что делают доны по ту сторону буксира!

Джанна сказала:

– Я иду на низ и укладываю вещи.

– Вниз, – поправил Антонио.

– Не трогайте меня, – сказала она. – Я прилагаю все усилия, чтобы быть послушной. Но я нахожусь на грани мятежа. – Она посмотрела на Рэймидж и сказала холодно: – Этот капитан Ашэйр – он красив? Да, я уверена, что он красив. Я думаю, что мне будет весело.