Текст книги "Рэймидж и барабанный бой"

Автор книги: Дадли Поуп

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

Найдите эскадру сэра Джона… Рэймидж потянулся за картой. Он отправляется в путь, не зная куда. Сэр Джон вышел из Лиссабона, покинув устье реки Тежу (которую испанцы называют Тахо) 18-го января с одиннадцатью линейными кораблями, чтобы сопроводить несколько португальских военных кораблей и бразильский конвой на юг до безопасных широт. (Как далеко на юг было «безопасно»?)

Сделав это, сэр Джон намеревался вернуться в точку рандеву у мыса Сент-Винсент, чтобы встретить любые подкрепления, какие Адмиралтейство будет в состоянии послать из Англии. Он, конечно, нуждался в них. Специальный уполномоченный – который был в трудном положении, так как официально у него не было никакой власти над Рэймиджем, – не ожидал, что сэр Джон вернется на точку рандеву раньше 12-го февраля.

По пути из Пролива в Атлантику точка рандеву у мыса Сент-Винсент (юго-западная оконечность Португалии и один из самых опасных мысов на Атлантическом побережье) была на расстоянии в 170 миль на северо-запад. С восточным ветром «Кэтлин» могла быть там приблизительно через тридцать четыре часа, принимая среднюю скорость равной пяти узлам.

Если сэр Джон, подкрепления или фрегат не окажутся там, решил Рэймидж, он будет двигаться к Канарским островам – то есть тем маршрутом, которым сэр Джон следовал бы с бразильским конвоем, – в течение трех дней, а затем возвратится на точку рандеву. Это увеличит возможность обнаружения сэра Джона дальше к югу, таким образом, флоту придется пройти меньшее расстояния, чтобы перехватить испанцев прежде, чем они достигнут Кадиса.

Джексон появился на трапе.

– Мистер Саутвик передает свое почтение, сэр: якорь сорван.

Штурман ждал у гакаборта.

– Очень хорошо, мистер Саутвик, давайте отходить. И помните, – добавил он спокойно, – поскольку других судов здесь нет, каждая подзорная труба на берегу направлена на нас… Джексон, я хочу, чтобы ты стоял у руля.

Саутвик кивнул, поднял рупор и начал выкрикивать приказы. Скоро кливер, стаксель и большой грот были подняты, гафель и гик раскачивались лениво из стороны в сторону, и передние паруса трепетали на ветру, который не мог надуть их и приложить к ним свою силу.

Снова заскрипел брашпиль, когда матросы налегли на рукоятки (почему, подумал праздно Рэймидж, они не оснащают куттеры кабестанами?), и медленно тяжелый трос стал подниматься, и вода стекала с его мокрых прядей на палубу. Моряк, следящий с носа, сообщил Саутвику: якорный шток виден.

– Я беру управление, мистер Саутвик.

У «Кэтлин» не было свободного хода за кормой, поэтому Рэймиджу надо было отвернуть нос судна вправо. Он дал приказ рулевым, матросам на шкотах, и ветер одним ударом заполнил большой грот. Медленно куттер начал двигаться вперед.

Рэймидж только собирался приказать Саутвику устанавливать топсель, когда увидел, что темная тень стремительно перемещается по воде между берегом и куттером, тень, быстро покрывающаяся волнами с белыми гребнями: один из тех внезапных белых шквалов, которыми Гибралтар был печально известен.

– Ослабить шкоты, мистер Саутвик: побыстрее там!

Повернувшись к Джексону и матросу рядом с ним, он заорал:

– Навстречу шквалу! Вы двое – держите руль!

И тут шквал обрушился на них: невидимый, он казался твердым, не давая дышать; он визжал в снастях, срывал пену с гребней волн и гнал ее к берегу, как проливной дождь. Под огромным давлением ветра «Кэтлин» кренилась, пока вода не хлынула сквозь пушечные порты. Рэймидж видел, что, хотя рулевые крепко держат румпель, стараясь удержать куттер на курсе, его разворачивает по ветру и гонит к берегу. Стаксель и кливер судорожно хлопали на ветру: через несколько секунд они, вероятно, превратятся в дюжину полос рваной парусины.

– Отдайте грота-шкот, мистер Саутвик!

Волны, заливающие нос с наветренной стороны, рассыпались в брызги, на мгновения искрясь в тусклых лучах солнца. Потом, казалось, через несколько часов, когда Рэймидж уже был готов к тому, что паруса порвутся в клочья или мачта полетит за борт, большой гик ушел на подветренный борт, когда матросы ослабили грота-шкот, давление на грот уменьшилось, и куттер перестал кланяться ветру. Почти немедленно угол крена уменьшился, и когда рулевые повернули румпель, чтобы возвратить «Кэтлин» на курс, передние паруса перестали хлопать на ветру.

Альхесирас на испанском берегу был в пяти милях через Гибралтарский залив на траверзе правого борта; мыс Европа – почти на траверзе левого борта, и он мог видеть за ним Средиземное море. Впереди, на африканском побережье, в одиннадцати милях через Пролив, низкое облако, плывущее быстро с востока, скрыло высокие пики Ренегадо и Сид Муса, которые торчали параллельно берегу, как зубы в челюсти ископаемого чудовища. На какое-то мгновение он задержал взгляд на отдельно поднимающейся вершине Аффа дель Бенатс – почти ровно одна тысяча пятьсот футов, а затем Марса дальше к западу.

Скоро куттер повернул в сторону Атлантики и, с ветром по корме, тяжело раскачивался, так что нок гика иногда окунался в воду. Рэймидж мог видеть крошечный остров Тарифа впереди с мавританским городом Тарифа на материке – высокие стены и несколько башен, торчащие, как огромные пни.

Течение сейчас было направлено на запад и было сильнее вблизи берега, и поскольку он дорожил каждым ярдом в продвижении на запад, Рэймидж держался как можно ближе к материку. «Кэтлин» в этот момент была в поле зрения по крайней мере полудюжины испанских сторожевых вышек и нескольких замков. Если бы они знали о клочке бумаги, запертом в его столе, то конные гонцы уже держали бы путь к Мадриду. Крошечное судно, которое они снисходительно игнорировали – слишком ленивые, возможно, даже слишком высокомерные, чтобы стрелять, – могло принести ключ к победе над объединенными флотами Франции и Испании…

На южной стороне Пролива африканское побережье отклонялось к юго-западу, но уже стемнеет, когда они достигнут Танжера. Теперь Тарифа была рядом – он предположил, что адмирал Кордова тоже был бы рад иметь ее на траверзе. Отсюда Кордове останется лишь короткий переход – приблизительно сорок миль в северо-западном направлении вдоль побережья в Кадис, минуя только два мыса – де Грация и Трафальгар с его прибрежными мелководьями.

У «Кэтлин», однако, впереди было 170 миль плавания, прежде чем она достигнет точки рандеву на широте мыса Сент-Винсент, пересекая залив, печально известный его внезапными юго-восточными шквалами, которые могут загнать корабль в ловушку, так что он не может ни добраться до мыса Сент-Винсент с одном стороны, ни обогнуть мыс Трафальгар, чтобы пройти Гибралтарским проливом, с другой.

К тому времени, когда Тарифа была на траверзе и с наступлением темноты, Рэймидж увидел, что погода быстро ухудшается, так что только чудо могло спасти их от идущего с востока шторма на рассвете, и он должен был решить в течение следующего часа, искать ли ему какого-то убежища вдоль испанского побережья, которое плавно закруглялось к северу, к мысу Трафальгар и Кадису, или гнать судно прямо к мысу Сент-Винсент, рискуя в конечном счете быть вынужденным бежать на запад под штормовым ветром: этот курс уведет его далеко в Атлантику, оставив мыс Сент-Винсент в сорока или пятидесяти милях к северу.

Правила безопасного судовождения были на стороне укрытия вблизи испанского побережья, но клочок бумаги, запертый в ящике стола, не говоря уж о Специальном уполномоченном, который подчеркивал каждое слово, стуча кулаком по столу, когда говорил: «Управляйте… судном… и управляйте… матросами… как вы… никогда… не управляли… ими прежде… даже если вы… встретите… шторм… каждый… день…», – не оставили ему выбора: он должен плыть по прямой, невзирая на риск попасть в шторм. Было некоторое утешение в том, что если этот же шторм застигнет флот Кордовы, идущий через Пролив, испанцам с их большими трехпалубниками и неуклюжими транспортами предстоит намного более трудная борьба, чтобы добраться до Кадиса, не будучи унесенными далеко в Атлантику.

Вся сила шторма – который был страшен даже для леванта – обрушилась на «Кэтлин», когда она миновала Пролив и вышла в Атлантику, с мысом Спартель на раковине ее левого борта, отмечающем точку, где африканское побережье внезапно резко изгибалось к югу, начиная кривую, которая закончится в Гвинейском заливе, почти на экваторе, в то время как на траверзе правого борта горы Испании исчезли, повернув на север к Кадису.

Саутвик клялся, что этот шторм – худший левант, который он когда-либо видел, но Рэймидж, и напуганный, и восхищающийся невольно его магической и так свободно растрачиваемой мощью, полагал что крохотные размеры «Кэтлин» преувеличивают силу шторма. Но шторм не мог начаться в более неподходящее время: восточный ветер, несущийся, не встречая преград, возможно, через тысячу миль Средиземного моря, теперь как в воронку дул сквозь узкий пролив между высоких гор Испании и Африки, где и без того бешеный воздушный поток еще сжимался и усиливался, прежде чем встретиться с набравшим полную силу течением, направленным из Атлантики в Средиземное море.

Ветер против течения – худшая комбинация из всех.

Их огромные силы собирали большие волны, которые росли и катились, вздымая гребни, с которых ветер срывал клочья пены и брызг, тащил их над гребнями, образуя длинные полосы, отчего поверхность походила на зеленый с белыми пятнами мрамор.

Рэймидж стоял вместе с Саутвиком у гакаборта и смотрел назад, где одна волна за другой вырастали, обрушиваясь на корму; целые горы воды с их пологими склонами угрожали затопить судно, каждая вздымала над ними свой гребень, очевидно, полная решимости смыть с палубы людей, слишком ошеломленных, чтобы задаваться вопросом, как все это выдержать такая хрупкая деревянная коробка, а как «Кэтлин».

Снова и снова накатывали волны, неустанные, на вид бесконечные, и еще более пугающие, так как каждая уже несла в себе необъятную силу, но еще более усиливалась, прирастая изнутри, вздымаясь все выше и выше, пока Рэймиджу, чье воображение усиливалось страхом и усталостью, не начинало казаться, что он смотрит в поток, предназначенный, чтобы затопить весь мир. Гребень каждой волны нес загибающуюся, шипящую шапку белой пены, разбиваемую кильватерным следом «Кэтлин», который чертил на склоне волны исчезающе тонкую двойную спираль, похожую на тонкую пружину карманных часов.

Время шло, и Рэймидж едва замечал новых матросов у руля по мере смены вахт. Он видел только, как волна за волной устремляются в беспощадную погоню за куттером. Как раз тогда, когда ревущий гребень собирался обрушиться на палубу «Кэтлин», корма судна поднималась (начиная, как это всегда казалось, с некоторым опозданием), а нос зарывался немного, словно судно изображало неуверенный реверанс. Внезапно гребень оказывался прямо под килем, сначала поднимая корму еще выше и делая реверанс глубже, потом гребень скользил вперед, запрокидывая судно, как на гигантских качелях, так что корма погружалась в воду, а нос высоко взмывал в воздух на гребне волны.

Так же внезапно, как прибывала, эта волна вдруг заканчивалась: в течение нескольких секунд «Кэтлин» почти мертво лежала на воде, погруженная глубоко во впадину между двумя волнами, так что ее крошечный штормовой кливер трепетал, лишенный ветра. И тут же следующая волна резко вырастала за кормой…

Внезапно Саутвик указал на что-то. В нескольких сотнях ярдов за кормой странная волна мчались к ним. Гребень, словно отлитый из какой-то твердой массы, все еще сохранял форму клина и все еще поднимался выше и выше.

Пока они смотрели, давление ветра как раз работало над этим, и, неспособный сопротивляться его силе, гребень медленно загибался и затем обрушился, чтобы образовать подобие водоворота высотой около двух футов – ревущую массу воды, несущейся впереди самой волны.

В следующую секунду куттер попал во впадину, и Рэймидж потерял волну из виду. Отметив, что это была третья пор счету волна от кормы, и увидев, как первая обрушилась и прошла под килем, он повернулся, чтобы удостовериться, что Саутвик предупредил старшину-рулевого и матросов у руля, хлопнул Саутвика по плечу и указал жестом, чтобы держался за что-то прочное, и сам ухватился за рым-болт у порта ретирадного орудия. Вторая волна подняла куттер достаточно высоко, чтобы Рэймидж, мог видеть, что третья еще выросла, достигая высоты большого дома.

В долю секунды он предположил, что на сей раз, корма маленькой «Кэтлин» ни за что не успеет подняться вовремя, чтобы не быть затопленной, и что вся эта волна обрушится на нее и покатится вперед, смывая людей с палубы, заливая световые люки и срывая крышки палубных люков, чтобы тонны воды затопили трюмы, и, без единого рулевого, развернет судно лагом к волне, так что следующая волна опрокинет его набок, и оно ляжет, задрав в небо нок гика.

И тогда тяжелые карронады, повисшие вертикально, вырвутся из своих лафетов, оборвут тали и рухнут вниз, и большие бочки с припасами и десятки пушечных ядер пробьют обшивку корпуса, и «Кэтлин» затонет.

За миг до того, как волна достигла «Кэтлин», Рэймидж думал о клочке бумаги, на котором он поспешно скопировал часть приказа адмиралу Кордове. Сэр Джон никогда не увидит его; большой испанский флот пройдет Пролив и в конечном счете соединится с французским флотом в Бресте. Джанна никогда не узнает о судьбе «Кэтлин»: весь риск последних нескольких дней был ненужным: какой глупый и бесполезный способ умереть…

Мгновение спустя было только небо: серое, угрожающее небо, по которому густые облака мчалось неопрятными клочьями. Корма «Кэтлин» поднялась так быстро, что Рэймидж почувствовал, как он взлетает в воздух, а мгновение спустя он так же быстро упал, и волна прошла.

Он оглянулся на Саутвика и увидел, что старик с закрытыми глазами бормочет молитву – или поток проклятий – и все еще не понимает, что волна пошла. Затем он посмотрел на Рэймидж и, не пытаясь скрыть облегчение, которое испытывал, прокричал:

– Я думал, что на ней написаны наши имена!

Рэймидж покачал головой и усмехнулся, изображая уверенность, которой он не испытывал. Он был рад, что вовремя убавил парусов, опустил на палубу стеньгу, убрал бушприт и снял рей, который нес топсель куттера, вниз на палубу, чтобы уменьшить сопротивление воздуха. Это было долгое и утомительное занятие, растянувшееся на несколько часов: взять один риф на гроте и заменить кливер на другой, меньшего размера, когда ветер посвежел после Тарифы; еще два рифа на гроте, убрать стаксель и заменить кливер на еще меньший полчаса спустя; убрать грот и поднять крошечный штормовой топсель вместо него, убрать маленький кливер и поднять штормовой кливер.

Тем не менее «Кэтлин» мчалась неудержимо. Он и Саутвик несли вахту на корме, выкрикивая приказы четверым рулевым и еще восьмерым матросам, которые устанавливали дополнительные штуртросы на руле, внимательно следя, чтобы «Кэтлин» встречала каждую волну точно кормой. Если одна из них поймает ее на раковине, она опрокинется.

Наконец Рэймидж признал то, что Саутвик говорил ему в течение некоторого времени, – что он ведет куттер на пределе его выносливости: судно мчится, как закусившая удила и не слушающаяся всадника лошадь.

Неохотно он приказал Саутвику убрать и штормовой топсель, и штормовой кливер и установить вместо них штормовой стаксель. Едва стаксель был поднят и развернут должным образом, как стало заметно улучшении в поведении судна – оно плыло медленнее и меньше рыскало. Но это была недолгая отсрочка: с грохотом, похожим на выстрел 32-фунтовой пушки, парус порвался, полосы парусины улетели с попутным ветром, и лишь несколько клочков, уцелевших на ликтросе, трепетали на ветру, как рваные флаги.

В течение нескольких минут они с трудом сохраняли контроль над куттером, в то время как матросы пробирались вдоль палубы, чтобы вытащить и поднять штормовой кливер – несколько жалких квадратных футов чрезвычайно крепкого, но жесткого и тяжелого льна.

Каждый раз, когда судно кланялось волне, оно зарывало свой острый нос глубоко в море и поднимало тучи брызг, которые скрывали матросов из вида, а когда нос поднимался снова, вода мчалась к кормовой части вдоль палубы, образуя небольшие волны, в то время как Рэймидж считал людей, чтобы удостовериться, что никто не отсутствует – хотя ничем нельзя будет помочь, если кто-то упадет за борт. Ветер жадно ухватился за парус, когда они его подняли, встряхивая его с легкостью прачки, вытряхивающей постиранную рубашку. Наконец матросы благополучно вернулись на корму, и хотя парус, когда его подняли и натянули шкоты, казался смехотворно маленьким, под давлением ветра он стал жестким, как доска, и куттер стал управляем снова, но Рэймидж ожидал в любой момент увидеть, как материал отрывается от обшивающего его по краям троса.

Все это было… ну ладно, приблизительно пять часов назад, сразу после рассвета. А теперь пришли действительно большие волны: волны, по сравнению с которыми прежние казались чуть ли не зыбью. Лицом к ветру было трудно дышать, и пронзительный вой в снастях в соединении с ударами воздуха по лицу и ушам, парализовал его ум.

Нормально мыслить было невозможно; единственное, как он еще удерживать контроль над смертельно опасной ситуация, это разговаривая сам с собой: задавать себе ряд вопросов, чтобы удостовериться, что он ничего не забыл. Навигация? Нет необходимости волноваться об этом, когда впереди лежат четыре тысячи миль открытой Атлантики, а ветер и волны гонят «Кэтлин» на запад. Паруса? Ладно, штормовой кливер пока держится. Течь? Помощник плотника докладывал только пятнадцать минут назад и сообщил об обычном количестве воды. Еда? Кок и помощник кока в эти минуты прилагают все усилия, чтобы приготовить хоть что-то. Проверить надежность шкотов? Саутвик сделал это, но он должен напомнить ему снова через полчаса. Есть ли что-либо еще? Боже, он замерз, промок и устал – настолько устал, что у него скоро начнутся галлюцинации. В любую минуту, за каждой волной, набегающей на корму, он может увидеть огромный тупой нос «Сантиссима Тринидад», красный корпус, несущийся вперед под одним только полностью зарифленным фор-брамселем, неспособный добраться до Кадиса и с остальной частью испанского флота идущий у них за кормой.

Два дня спустя к полудню шторм ослабел немного, но не было и намека на его конец. Рэймидж и Саутвик прикинули, что «Кэтлин» прошла более двухсот миль, так что точка рандеву у мыса Сент-Винсент находилась на расстоянии почти ста миль к северо-востоку. И, что более важно, куттер вышел, вероятно, на самый западный маршрут, каким сэр Джон мог возвратиться (даже с учетом шторма) на точку рандеву, где бы он ни оставил бразильский конвой. Рэймидж знал, что если он сможет остаться в этих координатах, есть шанс, что он встретит флот на его обратном пути. А это означало лечь в дрейф – если это возможно.

Единственный способ узнать наверняка – попробовать, что означает рисковать перевернуться, если «Кэтлин» развернет лагом к волне. Это также означает рисковать потерять штормовой кливер, а также штормовой топсель, который он должен будет поднять.

Рэймидж отдал приказ Саутвику и затем стал смотреть за корму, выжидая несколько минут, пока после двух больших волны не покажутся несколько поменьше. Как только прошла вторая волна, он завопил:

– Дайте ей руля!

Нос начал поворачиваться так медленно, что казалось невозможным, чтобы куттер развернулся прежде, чем другая огромная волна вырастет за кормой, и хотя судно поворачивалось быстрее, чем ожидал Рэймидж – горизонт слился в мутную серо-зеленую полосу, – он оглянулся как раз вовремя, чтобы заметить, как большая волна надвигается на раковину куттера. «Кэтлин» поймала ее почти на траверзе и качнулась так сильно, что четверо рулевых должны были просто ухватиться за румпель, чтобы не упасть, а матросы вдоль борта прижались к фальшборту, чтобы устоять. Вода била струями сквозь пушечные порты, катилась через палубу и вытекала через порты с другой стороны. И тут «Кэтлин» завершила разворот с ветром по правой скуле.

Рэймидж указал вверх, он не слышал, но видел, как открывается рот Саутвика, давая команды матросам на фалах топселя. Парус дополз до верха мачты, надулся с треском мушкетного выстрела, маленький гафель раскачивался как безумный. Саутвик оглянулся на Рэймиджа, который указал на шкоты штормового кливера. С огромным трудом дюжина матросов развернула крошечный парус, и как только это было сделано, Рэймидж крикнул Джексону, чтобы повернул руль.

Как судно поведет себя? Взгляд по носу с правого борта показал, что не будет никаких особенно больших волн в течение минуты или две. Это была эквилибристика: ветер на развернутом кливере пытался повернуть нос в одну сторону, а топсель на верху мачты – в другую. И хотя топсель больше, кливер установлен дальше от мачты и дает больший рычаг – достаточный, чтобы куттер нуждался в небольшом подруливании, чтобы уравновесить его.

Рэймиджу потребовалось три или четыре минуты, чтобы найти правильное положение руля, при котором «Кэтлин» встречала волны, правой скулой, равномерно поднимаясь, хотя иногда срезая гребни, которые переливались через фальшборт.

– Она достаточно ровно стоит теперь, – прокричал Саутвик ему в ухо. – Это даст коку шанс приготовить в котле что-нибудь горячее!

Рэймидж кивнул, но он знал, что вид флагмана сэра Джона согреет его гораздо лучше, чем что-либо, что может приготовить даже самый опытный и терпеливый кок.