Текст книги "Уэс и Торен (ЛП)"

Автор книги: Д. М. Колэйл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

  Кино закончилось в половине двенадцатого, и мы переключились на новогоднее телешоу, где вечно моложавый Дик Кларк вместе с телезрителями отсчитывал последние минуты уходящего года. Когда до полуночи оставалось всего ничего, мы взяли по пиву, отсчитали вслух последние секунды, чокнулись бутылками и поцеловались. Новый год наступил.

  В 00:01 зазвонил телефон, и моя нетрезвая сестра прокричала на ухо: "С Новым годом!", чем вызвала смех Уэсли, который прекрасно услышал ее, даже находясь в паре метров от меня. После этого Алисия принялась радостно поздравлять нас с праздником, и сквозь поток ее бессвязных слов я расслышал голос Джереми на заднем плане. Алисия говорила что-то о планах на этот год, о хорошей карме. В конце своей эпической речи она опять прокричала: "С Новым годом!" и, попрощавшись, повесила трубку.

  Потом мы снова курили и, смеясь, строили наши собственные планы на будущее, пока не настал черед "Кулака ярости" – поставив фильм, я закрыл жалюзи и, опустившись на колени Уэсли, поцеловал горьковатые губы, прижимаясь к нему бедрами.

  – И что это значит? Наш мальчик уже твердый? – спросил он игриво, проводя руками по моей спине сверху-вниз.

  – Ответ "да". А почему ты – нет? – Потянувшись, я обнял его за шею.

  – Я исправлюсь, вот увидишь. Только поцелуй меня еще раз, – тихо сказал он и облизнул губы.

  Меня не надо было просить дважды: закрыв глаза, я впился в его рот голодным поцелуем, продолжая тереться о бедра и ощущая в ответ растущее давление.

  Скользнув ладонями по груди Уэсли, я расстегнул его джинсы и, уклонившись от поцелуя, обхватил рукой эрегированный член. Уэсли сделал то же самое с моими джинсами, и я помог ему стащить их с меня, ощущая на бедрах обжигающие прикосновения его пальцев.

  – Хочешь остаться здесь?

  – А для чего, ты думаешь, я закрыл жалюзи? – спросил я хрипло и легко чмокнул его в губы.

  – Ты уверен, что тебе не нужна смазка?

  – Мм. – Я кивнул и, упираясь коленями в диван, приподнялся. Помогая себе рукой, я стал медленно опускаться, дюйм за дюймом вбирая в себя пульсирующую плоть.

  Уэсли рвано втянул воздух и, откинувшись на диван, погладил мою поясницу, бедра, после чего сжал пальцы на моем члене и принялся второй рукой массировать яички. Я начал двигаться вверх-вниз, меняя скорость и угол проникновения до тех пор, пока не почувствовал приближение разрядки. Схватив меня за волосы на затылке, Уэсли притянул к себе мою голову и глубоко поцеловал, пока я изливался в его крепкой хватке. И через пару движений бедрами кончил сам, под звуки фильма, где Брюс Ли боролся со своими врагами.

  Посмотрев вниз, Уэсли дотронулся до пятен на своей рубашке и хитро ухмыльнулся.

  – Надеюсь, это отстирается, – сказал он и, ласково коснувшись моей щеки, нежно провел своими губами по моим. На нем была одна из тех самых рубашек, которые подарила ему мама на Рождество.

  Я покраснел и, взявшись за ее подол, помог ему стянуть ее через голову.

  Усмехнувшись, Уэсли втянул меня в очередной мучительно-сладкий поцелуй, от которого у меня перехватило дыхание и снова потяжелело внизу живота.

  – Пошли в кровать, – шепнул я ему на ухо, соскальзывая с его коленей. И, встав, потянул его следом за собой в спальню. На мне оставалась только одна рубашка.

  Оглядываясь по пути, я ловил на себе взгляды Уэсли, полные откровенного желания, и отвечал ему тем же, жадно разглядывая его обнаженную грудь и живот, низко приспущенные на бедрах джинсы. Когда мы упали на кровать, он принялся шарить по всему моему телу горячими ладонями, касаясь меня везде, не оставляя без внимания ни единого миллиметра кожи.

  Избавившись от последней одежды, он перевернул меня на живот, и я встал на четвереньки, приглашающе приподнимая бедра. Широкая ладонь сжала мой член, и во мне оказалось сразу два пальца. Они начали двигаться внутри, и я охотно подавался навстречу этому нетерпеливому движению.

  Прижавшись грудью к моей спине, Уэсли лизнул меня за ухом, и я почувствовал, как твердые горошинки его сосков легко царапнули лопатки.

  – Поторопись, – простонал я, остро ощущая болезненную пульсацию внизу живота и стремительно подкатывающий оргазм. Все мое тело словно горело в огне.

  – Мм, а я и забыл, каким несдержанным ты становишься в такие моменты, – мягко усмехнулся Уэсли и, убрав пальцы, медленно коснулся головкой входа, намеренно дразня и провоцируя меня на очередной нетерпеливый стон. Добившись желаемого, Уэсли одним мощным толчком заполнил меня до конца и тихо рассмеялся на мое рассеянное "Спасибо", а потом сладостно застонал под давлением моих, рефлекторно сжавшихся, мышц. Ухватившись за мои бедра, он потянул меня на себя и продолжал делать так при каждом толчке, натягивая меня на свой член, а я дрожал под его напором, и волны удовольствия проходили по всему моему телу.

  Кончая вместе со мной, Уэсли откинулся назад, хватая воздух, и, немного отдышавшись, медленно отстранился.

  – Мой любимый вид, – промурлыкал он надо мной, и, переборов неловкость, я выгнул спину так, чтобы он мог лучше видеть, как его сперма стекает по внутренним сторонам моих бедер.

  – Я люблю тебя, – прошептал Уэсли, прижимаясь к моей спине и удобно устраивая подбородок в выемке между шеей и плечом.

  Я повернулся лицо так, что его губы скользнули по моей щеке, и шепнул в ответ те же три слова.

Глава 40

  – Мне нужно в книжный. Пойдешь со мной?

  – В книжный? – переспросил Уэсли, отворачиваясь от телевизора.

  – Да. Со следующей недели уже начинается учеба, – ответил я, доставая обувь.

  Уэсли кивнул с "теперь-я-вспомнил" выражением и скрестил ноги на журнальном столике.

  – Так ты пойдешь со мной?

  – Нет. Если ты не против, то я останусь дома, – ответил он, складывая руки на животе.

  Сев на диван, я поставил ботинки на пол и внимательно посмотрел на Уэсли:

  – Живот все еще болит?

  – Немного, но я переживу.

  – Тебе что-нибудь купить? – спросил я, обуваясь и завязывая шнурки.

  – Да. Что-нибудь от боли в животе. Можно "Тумс".

  – Хорошо.

  Поднявшись, я встал перед Уэсли, заслонив собой экран телевизора, и уставился на него щенячьими глазами.

  – Могу я взять машину?

  Он улыбнулся, прекрасно зная, что согласится на что угодно, стоит мне сделать такое лицо.

  – Ты уверен, что справишься один?

  Благодаря Уэсли я быстро научился управляться с его Мустангом, но еще никогда не садился за руль без него.

  – Я не сделал ни одной ошибки в те последние разы, когда ты давал мне руль. Обещаю, что и в этот раз буду предельно осторожен.

  Уэсли воспринимал машину как своего собственного ребенка, поэтому для меня было особенно важно звучать убедительно.

  – Пожалуйста? – добавил я, умоляюще глядя на него и, приподняв брови, чуть выпятил губы.

  – Разве я могу тебе отказать, когда ты смотришь на меня с таким выражением? – согласился Уэсли с легким смешком.

  – Спасибо! – крикнул я уже с кухни, хватая пальто со спинки стула. Подхватив со стола ключи от машины, я заторопился в прихожую, на ходу просовывая руки в рукава. – Я скоро вернусь! И буду очень внимателен на дороге! Люблю тебя! – прокричал я напоследок, закрывая входную дверь.

  Книжный магазин находился на территории кампуса и, несмотря на скорое начало весеннего семестра, внутри было мало людей. Я спокойно изучил свое расписание и отобрал нужные учебники: один по химии, два по социальной психологии, три по истории и еще два по стилистике и теории устной и письменной речи. Большинство учебников были подержанными, но все вместе они мне обошлись в целых двести пятьдесят долларов. Поэтому, передавая кредитку девушке на кассе, я не удержался от грустного вздоха, чем добился от нее понимающей улыбки.

  К машине я шел, нагруженный двумя тяжелыми пакетами, благодаря небо за то, что мне не придется добираться домой на автобусе. На обратном пути я заехал в магазин за лекарствами и мороженым.

  Вернувшись, я нашел Уэсли там же, на диване. Он спал. Достав из холодильника банку с лимонадом, я сел рядом. Во сне он был еще красивее. Его губы слегка приоткрылись, и еще он время от времени едва заметно морщил нос. Я накрыл его руку, лежавшую на животе, своей и улыбнулся. Уэсли нахмурился, и между его бровями образовалась складка. Кожа под моей рукой на ощупь оказалась теплой и липкой. Я знал, что в последние дни он чувствует себя не очень хорошо, но сейчас его как будто даже лихорадило.

  Внезапно дернувшись, Уэсли проснулся и взглянул на меня туманными со сна глазами. Постарался улыбнуться.

  – Ты уже вернулся? – спросил низким хрипловатым голосом.

  – Да, целым и невредимым. Как ты себя чувствуешь? Выглядишь бледным.

  Я сжал его руку в своей.

  – Нормально. Живот по-прежнему беспокоит, но это не страшно, – ответил он, снова опуская голову на диван.

  – То же самое ты говорил два дня назад, – заметил я и положил руку ему на лоб. – Похоже, у тебя температура. Ты что-нибудь принимал?

  – Я выпил "Ибупрофен", но не думаю, что он помогает. Живот по-прежнему болит. Ты купил "Тумс"?

  Уэсли перевел рассеянный взгляд на телевизор.

  – Думаю, стоит позвонить маме. Твое недомогание началось четыре дня назад, и за все это время тебе так и не стало легче, – сказал я, кусая губы.

  – Не стоит. Не нужно обо мне беспокоиться. Все будет хорошо. Я пропью курс лекарств, и мне станет лучше. Вот увидишь.

  – Возможно, но я все равно ей позвоню. Может быть, она посоветует какое-нибудь средство, – с этими словами я поднялся, чтобы взять телефон, не обращая внимания на возражения Уэсли.

  Мамы на месте не оказалось: ее смена была в самом разгаре, поэтому я оставил сообщение в приемной педиатрии. Мама перезвонила через полчаса. Я рассказал ей о болезни Уэсли, и серьезный тон, каким она со мной разговаривала, немного меня напугал. Она спросила, в каком месте чувствуется боль, насколько она сильная и о сопутствующих ей симптомах. Потом высказала предположение, что это может быть обыкновенная желудочная инфекция. Или аппендицит, если судить по очагу боли. Порекомендовала продолжить принимать "Ибупрофен" и, если боль хотя бы немного усилится, сразу же отправляться в больницу.

  После упоминания больницы мое беспокойство возросло еще сильнее, но когда я передал слова мамы Уэсли, он только посмеялся. Остаток дня мы провели на диване. Каждые четыре часа я давал Уэсли "Ибупрофен", но ему не становилось лучше, и лоб по-прежнему оставался теплым. Около десяти мы отправились спать, и едва голова Уэсли коснулась подушки, как он тут же уснул. Со мной было сложнее: какое-то время я промучился без сна, пока наконец тоже не заснул. И проснулся после полуночи. Открыв глаза, я обнаружил, что Уэсли уже не спит: он сидел, прижимая обе руки к животу, и слегка раскачивался взад-вперед. Его кожа блестела от выступившей на ней испарины.

  Мое сердце испугано замерло, и я сказал ему, чтобы он собирался в больницу. Но Уэсли, конечно же, отказался, в который раз пытаясь убедить меня, а заодно и самого себя, что ему уже лучше.

  – Нет, так не пойдет. Одевайся, потому что мы оба сейчас едем в больницу, – потребовал я, выбираясь из постели и отыскивая в груде одежды джинсы.

  – Я же сказал тебе, что все в порядке. Я не поеду ни в какую больницу, – решительно заявил он, однако в его голосе чувствовалась болезненная слабость.

  – Поедешь.

  – Нет, не поеду.

  Мы попрепирались так какое-то время, пока я не сел на кровать, полностью одетый. Уэсли же до сих пор и пальцем не пошевелил. Все, что мне оставалось – это смотреть ему в глаза, получая в ответ прямой, полный упрямства, взгляд.

  – Уэсли, пожалуйста, – наконец сдался я, но он покачал головой. – Тебе стало только хуже, из-за боли ты больше не можешь спать. Скорее всего это аппендицит. Тебе нужно показаться врачу, – просил я снова и снова, но безрезультатно.

  – Тор, все пройдет, вот увидишь. Мне просто нужно поспать. Как и тебе, – сказал он твердо, и я знал что, как бы ни пытался, мне не удастся его переубедить.

  Уэсли медленно лег, все еще держась одной рукой за живот.

  – Я схожу за "Ибупрофеном", – тихо сказал я, поднимаясь.

  Кивнув, Уэсли закрыл глаза.

  Я принес ему с кухни стакан воды с двумя таблетками. Пока он пил лекарство, снял джинсы и снова забрался в кровать, но даже не пытался заснуть – это было бесполезно. Вместо этого я чутко прислушивался к дыханию Уэсли. Он часто вздыхал и не прекращал крутиться, то и дело переворачиваясь то на один, то на другой бок. Так прошел час, пока Уэсли снова не сел, его руки все так же обнимали живот, а лицо исказила гримаса боли. Я тут же вскочил и мягко погладил его по спине.

  – Наверное... наверное, мне все же надо к врачу, – тяжело выдохнул он.

  Я метнулся с кровати, быстро натянул штаны и отыскал одежду Уэсли. Но когда он попытался встать, внезапный приступ острой боли заставил его пошатнуться.

  – Давай медленно, хорошо? – сказал я, касаясь его колена и помогая ему надеть джинсы.

  Ему было намного хуже, чем мне казалось, и в тот момент я ужасно злился на самого себя за то, что недооценил степень его боли и пошел у Уэсли на поводу.

  Мы приехали в больницу в третьем часу ночи. В этот час в приемном отделении было довольно пусто. Через полчаса за Уэсли пришла медсестра и позвала его в небольшой кабинет, где усадила на покрытую бумагой кушетку и принялась измерять сначала температуру, а потом давление. Через десять минут появился врач, и Уэсли с моей помощью рассказал ему о своих симптомах. Потом он лег, чтобы врач смог его осмотреть, и, когда тот надавил на больное место, лишь молча стиснул зубы. Закончив, врач спокойно объяснил, что, по его мнению, у Уэсли аппендицит, но для подтверждения диагноза нужно сделать компьютерную томографию. Для этого Уэсли попросили переодеться в больничную рубашку, после чего увели на процедуру.

  Пока его не было, я сложил всю одежду и стал ждать, нервно сжимая руки. Вернулся Уэсли, сел рядом, взял меня за руку и попросил не волноваться. Я же боялся поднять на него глаза, потому что знал, что обязательно расплачусь. Потом снова потянулись минуты, одна за другой. Невыносимо медленно. Наконец пришел врач с результатом томографии, который подтвердил первоначальный диагноз; сказал, что нужна срочная операция. Я почувствовал, как пальцы Уэсли, все это время державшие мою руку, напряглись, и все-таки расплакался.

  Врач объяснил, как Уэсли повезло, что воспаленный аппендикс не лопнул, и что он будет удален через четыре небольших разреза на брюшной полости при помощи лапароскопии, а она менее травматична, чем традиционный метод, и позволяет значительно сократить срок реабилитации. В заключение он добавил, что уже договорился с хирургом, и операция назначена на восемь утра.

  – Сейчас вернется медсестра и даст вам болеутоляющее и успокоительное. У вас есть ко мне какие-то вопросы? – спросил врач у порога. Уэсли покачал головой. – Ну что ж, тогда скоро за вами придет кто-нибудь из отделения общей хирургии.

  – Спасибо, доктор, – произнес я слабо и попытался улыбнуться.

  Врач кивнул с профессионально-вежливой улыбкой и после того, как он вышел, я крепко сжал пальцы Уэсли, а он опустил голову на мое плечо.

  Он был гораздо больше напуган, чем показывал, и, конечно, он не собирался плакать. Все, что ему было нужно – это молчаливая поддержка. Обняв его, я коснулся губами теплого виска и постарался ослабить его страхи шутками о том, как ему идет длинная рубашка, похожая на платье, но ни одному из нас это не помогло расслабиться.

  Пришла медсестра с лекарствами и с небольшим пластиковым стаканчиком, наполненным водой, мягко улыбнулась и сказала, что беспокоиться не о чем, потом еще раз улыбнулась и ушла. После нее пришла уже другая медсестра из отделения общей хирургии и прикатила с собой коляску. Сев в нее, Уэсли снова взял меня за руку.

  – Не волнуйся, все будет хорошо, – сказал я со слезами на лице. – Я буду ждать тебя.

  – Меня не в тюрьму забирают, – ответил Уэсли с легкой улыбкой. – Я тоже буду тебя ждать.

  – Я люблю тебя, – прошептал я и, наклонившись, нежно поцеловал его губы.

  – Я тоже тебя люблю. Не тревожься за меня, – добавил он, снова улыбаясь.

  Я проводил их с медсестрой до отделения. В небольшом зале она остановилась и указала налево.

  – Идите до конца коридора и поверните направо. Там находится зал ожидания отделения общей хирургии. И не волнуйтесь – он в надежных руках, – сказала она напоследок с теплой улыбкой.

  Придерживая одной рукой на коленях свою одежду, другой рукой Уэсли махал мне, и я смотрел на них до тех пор, пока они не свернули за угол. Тогда весь вес реальности вдруг разом оказался на моих плечах, и он был настолько тяжел, что я пошел, едва переставляя ноги.

  Зал ожидания пустовал. Я резко упал на один из стульев и обессиленно уронил голову на руки.

  Я ненавидел себя за то, что не осознавал, как Уэсли плохо, и мучительно переживал, что не заставил его пойти к доктору раньше. А еще я злился на него за то, что он пытался скрыть от меня, насколько сильна его боль.

  К несчастью, я оставил телефон дома, поэтому не мог позвонить маме и все ей рассказать, и наличных у меня с собой тоже не было. Но я должен был позвонить ей. И родителям Уэсли, чтобы сообщить о случившемся. От последней мысли у меня неприятно заныло в груди, но они имели право знать о том, что произошло.

  Потянув из бумажника кредитную карточку, я нашел взглядом телефон-автомат и, набрав старый номер Уэсли, сделал глубокий вдох.

  Я не знал, что собираюсь сказать.

  После трех гудков миссис Кэрролл взяла трубку.

  – Алло? – сказала она севшим со сна голосом.

  – Хм, алло? Миссис Кэрролл?

  – Да, – ответила она с легким раздражением, очевидно, приняв меня за продавца по телефону.

  – Хм, это Торен Грей. Уэсли...

  – Что? – переспросила она с еще большим раздражением.

  – Простите, что звоню так рано, но... мм, Уэсли сейчас в больнице. Ему...

  – Что? – перебила она снова, на сей раз испуганно.

  – Ему... ему нужна операция. У него воспаление аппендикса и...

  – Где? В какой он больнице?

  – В Университетской больнице. Его только что увезли в...

  – Я сейчас приеду, – бросила миссис Кэрролл, прежде чем повесить трубку.

  Я еще какое-то время удерживал трубку, и вместо гудков у меня в голове звучал перепуганный голос мамы Уэсли. Ее страх эхом отразился от меня, вызвав внезапное чувство вины, словно я был виноват в том, что случилось с Уэсли. Эти мысли сдавили мою грудь невидимыми тисками, не пропуская в легкие воздух.

  Постаравшись взять себя в руки, я повесил трубку. Пальцы сами собой сжались в кулаки, и слезы в который уже раз подступили к глазам. Пытаясь их сдержать, я часто заморгал, и, выдохнув, набрал мамин номер. Но стоило мне услышать ее голос, как я не выдержал и, не успев даже поздороваться, заплакал. Всхлипывая, я выслушал ее встревоженный вопрос о том, что произошло, и рассказал ей обо всем, что случилось. А потом она говорила со мной, пытаясь ободрить, пока мне не удалось хоть немного успокоиться. И напоследок пообещала скоро приехать, не слушая мои возражения и обещания перезвонить сразу же, как только Уэсли перевезут из операционной в палату.

  Попрощавшись, я вернулся на свое место и стал прислушиваться к тихому тиканью часов. Через двадцать минут в зал ожидания быстро вошли мистер и миссис Кэрролл, и, увидев их, я поспешно встал. Они же молча посмотрели на меня, а я просто не знал, что сказать, лишь нервно теребил руки, пока мистер Кэрролл не обратился ко мне с требовательным вопросом:

  – Где Уэс?

  – Он... он сейчас в операционной. – От волнения я начал заикаться.

  – Что с ним случилось?

  – Воспаление аппендицита, – объяснил я и, глядя себе под ноги, повторил слова врача, чувствуя, как кожу лица снова щекочут слезы.

  Удовлетворившись моим ответом, родители Уэсли устроились напротив в другом конце зала, и до меня долетали тихие обрывки их разговора, но я не мог разобрать ни слова.

  Опустившись обратно на стул, я свел колени вместе и ссутулился, пытаясь сжаться до микроскопических размеров. И исчезнуть.

  Через несколько минут мистер Кэрролл поднялся и подошел к телефону. Он с кем-то говорил, но из всего сказанного я только расслышал, как он упомянул имя Уэсли. После этого они с миссис Кэрролл ушли, и, оставшись один, я глубоко выдохнул, испытав облегчение. Опустив голову на руки, я закрыл глаза и принялся ждать.

  Потом появились мама с Алисией. Мама обняла меня, а сестра погладила по спине, обещая, что с Уэсли все будет хорошо. Мы втроем сели в пустой комнате и стали ждать уже вместе. Алисия взялась складывать пазлы из пятиста кусочков. От нечего делать мы присоединились к ней, и несколько часов прошло за составлением картинки, изображавшей коллекцию почтовых марок. Родители Уэсли так и не вернулись. Через какое-то время Алисия сходила за содовой, и мы продолжили подбирать разноцветные части.

  – Во сколько Уэсли забрали? – вдруг спросила мама, обеспокоенно глядя на часы.

  – Почти в восемь, – ответил я, переводя взгляд туда же. Их стрелки показывали половину первого.

  – Хм, операция уже должна была закончиться. И действие наркоза тоже, – принялась размышлять мама вслух, считая прошедшие часы. Мой живот нервно сжался, и, видя мое состояние, она успокаивающе погладила меня по голове, пообещав, – Я сейчас позвоню и все узнаю.

  Мы с Алисией молча смотрели, как мама идет к телефону, набирает номер и слушает голос дежурной в регистратуре. Ее глаза сначала расширились, потом сузились, и она сама себе кивнула.

  – Он уже пришел в себя. И находится в палате, – сообщила она сразу же, как только оказалась рядом.

  Мы поспешили к лифту и нажали шестой этаж. Мне пришлось сдерживаться, чтобы не броситься вперед сразу же, едва перед нами открылся коридор. Мое дыхание сорвалось, и сердце вот-вот готово было пробить грудную клетку.

  Дверь в палату номер шестьсот двенадцать оказалась приоткрыта. Мистер Кэрролл, сложив руки на груди, стоял у подножия кровати, на которой лежал Уэсли, а миссис Кэрролл – у ее изголовья.

  Увидев Уэсли, я выдохнул, только сейчас осознав, что весь путь до него сдерживал дыхание.

  Стоило Уэсли заметить меня, как его лицо тут же просветлело. И он радостно улыбнулся.

  – Вот ты где! Где тебя носило? – обратился он ко мне низким и хрипловатым голосом. Под его глазами залегли темные круги, растрепанные пряди закрывали лоб и шею, а к левой руке шел провод от капельницы.

  Еще никогда он не выглядел таким красивым.

  Не думая, действуя только на импульсах, я прошел мимо миссис Кэрролл и сжал протянутую навстречу мне руку. Перед глазами стояла пелена из слез. Мои губы шевельнулись, но я не смог вымолвить ни слова.

  – Привет. Как ты себя чувствуешь? – спросил я со второй попытки, когда ко мне наконец вернулся голос, нежно сжимая его руку в своей.

  Уэсли закрыл глаза и выдохнул.

  – Я очень устал. И мне немного больно, но гораздо лучше, чем раньше, – добавил он с улыбкой. – Как ты?

  – Сейчас уже хорошо, – ответил я честно. Уэсли снова закрыл глаза, продолжая удерживать мою руку. – Тебе... тебе что-нибудь нужно?

  – Я ужасно хочу пить, – признался он, облизывая сухие и потрескавшиеся губы.

  – Тогда я схожу за измельченным льдом, – предложила мама, тепло ему улыбнувшись.

  – Привет, Аманда, – пробормотал Уэсли, открывая глаза. Он выглядел приятно удивленным и по-настоящему обрадованным встрече с мамой и Алисией. После того, как мама ушла, Алисия выступила вперед, ближе к Уэсли. Глядя на нее, он продолжал улыбаться, сонно моргая. – Хэй, младшая сестренка.

  – Хэй, старший брат, – мягко проронила Алисия, потрепав его по плечу.

  Судя по нахмуренным лицам родителей Уэсли, они явно были недовольны тем, что мы полностью завладели вниманием их сына. Мистер Кэрролл даже отвернулся, глядя через приоткрытую дверь в коридор.

  – Ну и заставил же ты нас поволноваться, – продолжала Алисия, приподняв брови. – Я уже было решила, что бедного Торена хватит удар, – призналась она с улыбкой, бросив на меня взгляд.

  Я не успел ничего ответить, потому что в этот момент вернулась мама со стаканчиком, заполненным маленькими кусочками льда, и передала его мне. Наклонившись к Уэсли, она поцеловала его в лоб и мягко взъерошила волосы.

  – Я так рада, что с тобой все хорошо, – шепнула она и, выпрямившись, отступила в сторону, освобождая для меня место.

  – Лед? – спросил я.

  Уэсли открыл глаза и кивнул. Я коснулся льдом его сухих губ, и он слегка их приоткрыл, с благодарной улыбкой всасывая талую воду.

  – О боже, как хорошо, – пробормотал он, снова закрывая глаза. Мама с Алисией мягко засмеялись, и я улыбнулся им. – Дай еще, – попросил он, облизываясь, и я провел по его губам новым кусочом льда. Воспользовавшись этим, Уэсли поймал мою руку и, жадно вобрав лед, поцеловал кончики влажных пальцев. Я тут же покраснел, а он тихо засмеялся, откидывая голову на подушку. Закрыв глаза, я выдавил улыбку, прекрасно зная, что мистер и миссис Кэрролл стоят прямо за моей спиной.

  – Так где ты был так долго? Я прождал тебя целую вечность, – спросил Уэсли снова и, открыв глаза, посмотрел прямо на меня. Его голос был по-прежнему тихим и хрипловатым, но теперь, когда из него ушла мучительная жажда, он звучал спокойно.

  Я покачал головой.

  – Ко мне никто не вышел. Я даже не знал, что операция уже закончилась, пока мама не позвонила и не выяснила номер твоей палаты, – объяснил я, сжимая его руку. Конечно, у меня было подозрение на этот счет, но я старательно гнал от себя неприятные мысли: сейчас было не время и не место об этом думать.

  – Хм, странно. Хотелось бы мне знать, почему, – задумался Уэсли, поднимая глаза к потолку. – Но сейчас ты здесь, и все остальное уже не важно, – добавил он, возвращая мне свои взгляд и улыбку.

  Неожиданно раздался вежливый стук в дверь, и в палату, приветливо улыбаясь, вошла женщина средних лет в белом халате с темными волосами, стянутыми в тугой пучок. На ее шее висел стетоскоп, а в руках она держала папку с зажимом для бумаги, прижимая ее к груди.

  – Здравствуйте, я доктор Амани, хирург Уэсли, – представилась она голосом, в котором отчетливо слышался иностранный акцент. Остановившись у входа, она поочередно посмотрела на каждого, кто находился в этой комнате, и только тогда продолжила, – Ого, да у тебя здесь и яблоку негде упасть. Ты, должно быть, очень популярный парень, – сказала женщина со смехом, демонстрируя большие белые зубы. И, положив папку на прикроватную тумбочку, взялась за стетоскоп.

  – Кхм, предполагалось, что здесь будет только семья, – тихо заметила миссис Кэрролл, складывая руки на груди и опираясь на другую ногу.

  Доктор Амани никак не отреагировала на ее слова, то ли намеренно их проигнорировав, то ли действительно не расслышав. Всунув в уши мягкие наушники, она склонила голову к плечу и обратилась к Уэсли:

  – Как ты себя чувствуешь?

  – Уставшим, – ответил он, с трудом поднимая тяжелые веки. – И немного больно.

  Следующие несколько минут доктор Амани занималась тем, что внимательно прослушивала спину и грудь Уэсли через диафрагму.

  – Можно взглянуть? – спросила она после, указывая на его правый бок, и Уэсли, откинув край одеяла, задрал больничную рубашку, позволяя ей осмотреть швы. – На сколько ты оцениваешь свою боль по шкале от одного до десяти, если десять – это самая максимальная степень?

  Уэсли сначала взглянул на меня, потом на доктора.

  – Наверное шесть. Пять или шесть.

  – Думаю, мы достанем для тебя еще обезболивающего, – сказала доктор, одергивая рубашку Уэсли. – Швы выглядят хорошо. И сама операция тоже прошла успешно. А это значит, что ты в скором времени сможешь вернуться к нормальной жизни, – констатировала она с дружелюбной улыбкой. – Лейкопластырь можно будет снять уже через несколько дней, но тебе все равно придется хорошенько присматривать за правым боком. Возможно, кроме боли в боку появится еще и боль в плече. Но в целом все отлично. Через две недели покажешься мне снова, а пока никакой работы, никакого вождения, никаких тяжестей и других нагрузок. Я также выпишу тебе парочку обезболивающих. В первые два дня обязателен постельный режим, ты будешь быстро уставать и постоянно хотеть спать. Это нормально. Но, запомни, на живот ложиться запрещено, только на спину. В крайнем случае на левый бок. Если ты будешь делать все так, как я сказала, то за ближайшие две недели твой молодой организм быстро придет в норму. – Взяв папку, доктор Амани сделала в бумагах пару пометок. – Вопросы? – Уэсли посмотрел на меня, а затем покачал головой. – Хорошо, тогда я пришлю медсестру с обезболивающим. Если ты будешь чувствовать себя достаточно хорошо, то уже сегодня вечером сможешь вернуться домой.

  Улыбнувшись, Уэсли кивнул.

  – Большое вам спасибо, доктор, – сказал он тихо и искренне.

  Доктор Амани доброжелательно улыбнулась, убирая ручку в нагрудный карман.

  – К твоим услугам. Береги себя и отдыхай, – сказала она на прощание и, все также приятно улыбаясь, покинула палату.

  Уэсли вымученно откинулся на подушку и закрыл глаза. Бледный и с темными кругами под глазами, он выглядел сильно уставшим. И при взгляде на него у меня кололо сердце, настолько сильно он сейчас отличался от обычно яркого и сильного Уэсли, которого я любил.

  Нахмурившись, он нащупал мою руку и, сжав в своих пальцах, открыл глаза, но не сразу смог сфокусироваться на своих родителях, стоявших у подножия кровати.

  – Что ты имела в виду, когда говорила "только семья"? – спросил он тихо.

  Метнув на меня недовольный взгляд, миссис Кэрролл покачала головой.

  – Ничего. Не беспокойся об этом, – ответила она пренебрежительным тоном, погладив ноги Уэсли под одеялом, но для него не остался незамеченным ее выпад в мою сторону: его захват на моей руке усилился, а глаза сузились.

  – Ты имела в виду Торена, да?

  – Милый, не волнуйся. Мы просто хотим для тебя лучшего, – сказала миссис Кэрролл, пронзая меня своим взглядом, словно ножом.

  – Он и есть самое лучшее. – Уэсли не скрывал злости в своем голосе, его до этого бледное лицо стремительно наливалось кровью. – Он был единственным человеком, которого я хотел видеть после пробуждения, а вы сделали все, чтобы его здесь не оказалось! Не могу поверить, что вы запретили доктору с ним говорить!

  – Милый, не волнуйся... – начала миссис Кэрролл, но Уэсли резко перебил ее:

  – Невероятно! И до чего же отвратительно! Тор позвонил вам, прекрасно зная, что я против. Я сам сказал ему не делать этого и вот ваша благодарность? Да что с вами вообще происходит?! – громко выкрикнул он, невольно заставив меня отступить, и ударил кулаком по постели. Его лицо теперь уже сделалось ярко-красным, Уэсли глубоко и часто дышал, и, пытаясь хоть как-то его успокоить, я сжал его руку.