Текст книги "Девушка из универмага"

Автор книги: Чарльз Вильямсон

Соавторы: Алиса Вильямсон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

Что касается до ванной, то большим замечательным преимуществом жизни у мистрис Фарелль была ванная комната. Она была темна, тесна и пахла черными тараканами, которые уютно гнездились вокруг труб с горячей водой. Вы не могли рассчитывать пользоваться ванной чаще раза в неделю. Но, если вы были достаточно глупы, чтобы дополнительно платить тридцать центов, вы могли ежедневно обливать свое тело водой.

В эту ночь, когда Вин приняла ванну и лежала на своей узкой кровати, которая тряслась и визжала, как, если бы страдала от тяжкой болезни, ей казалось, что заснуть еще более невозможно, чем всегда. Каждый новый проносившийся мимо с шумом поезд был гигантской пчелой, а ее мозг – улеем, к которому эта пчела устремлялась. Ее пылающая голова была полна мыслями, несвязными, противоречивыми, борющимися между собой, и все же гигантская пчела беспощадно разбрасывала их в разные стороны. Каждый раз она не могла снова собрать их. У нее было такое ощущение, словно гусеница медленно прогуливается по ее спине, а муравьи щекочут ее нервы.

Вин думала об управляющем, мистере Мэггисоне, и снова и снова спрашивала себя, уволит ли он ее, или только ему пришла прихоть посмотреть на нее и узнать, склонна ли она к флирту. Она знала теперь от Сэди, что Мэггисон «хотел бы быть волокитой», хотя его смелость не всегда поспевала за его желаниями.

Сэди предполагала, что рыжеволосая девушка, вероятно, явилась к «Рукам», снабженная рекомендацией какой-нибудь из его «подруг». Эта теория вполне объясняла загадочное бормотание Меггисона: «Это – другое дело». Что делать ей, Вин, если Папаша пригласит ее пообедать с ним, как он, по-видимому, приглашал некоторых других девушек? Сэди сказала ей, что, если это случится с ней, она должна принять приглашение, так как ей нечего бояться Папаши. Скорее она напугает его, чем он ее, а будучи только сверхштатной, она «вылетит вон», если не примет вежливого приглашения.

С мистером Крофтом, «наместником святого Питера» дело куда опаснее. Его следует остерегаться. Если вы «хорошенькая», подобно Вин, вам лучше всего не попадаться на глаза Генри Крофту. Он живет в предместье, женат и состоит попечителем воскресной школы. Его имя значится во всех списках «пожертвований на благотворительные цели». Он так высок, сухощав и костляв, что походит на скелет, а его важное лицо, обрамленное желтоватыми бакенбардами, напоминает подсолнечник. Он написал книгу: «Проповеди на каждый день, составленные мирянином», и, несмотря на это, он внушает ужас.

По словам Сэди, в магазине были девушки, которые никуда не годились, как продавщицы, но они «строили глазки» мистеру Крофту и принимали от него цветы и приглашения прокатиться на автомобиле при лунном свете. Почти все об этом знали, но никто не смел говорить об этом вслух.

Какая была бы в том польза? И кому об этом говорить? Крофт стоял выше всех, только сам святой Питер был выше его. А кто посмеет жаловаться святому Питеру на его достойную правую руку? Даже если бы была какая-нибудь надежда попасть к Питеру Рольсу, который не бывал в магазине. Он приходил туда большей частью по вечерам, словно было неприлично показываться и магазин, хотя он и принадлежал ему. А если он иногда и заглядывал сюда в часы торговли, то всегда в сопровождении точно приклеенного к нему наместника.

Что касается до выжимания пота и притеснения, то, по словам Сэди, не было никакой разницы между Крофтом и Мэггисоном. Тем не менее, Вин чувствовала некоторое облегчение, что ее с непонятною целью пригласил м-р Мэггисон, а не м-р Крофт.

Если бы только она могла заснуть и забыть об обоих, и о поездах и трамваях, и о мужчине в парке, и о мисс Штейн, которая все еще дулась на нее! Если бы она могла позабыть даже большого, делавшего на каждом шагу промахи, Урса, который собирался угостить ее устрицами, что было выше его средств, и приглашал ее в танцкласс в ближайшее воскресенье. И о Сэди также, которая знает такие странные и ужасные вещи о людях и жизни, хотя сама она так добра.

Но нет, невозможно остановить мысли, невозможно забыть, невозможно заснуть. Ей казалось, что весь Нью-Йорк жужжит в ее ушах… Она не решалась рисовать себе картину пароходов, отправляющихся почти ежедневно в Англию. Если бы она свободно могла делать то, что ей хочется, она хотя бы каждую субботу ходила бы смотреть на отплывающий из дока большой линейный пароход, именно для того, чтобы испытывать мучительное наслаждение.

И все-таки она не хотела вернуться на родину. Всякий раз, как она задавала себе этот вопрос (а она это делала часто), она неизменно, в силу какой-то непонятной причины, видела голубые, пытливые глаза этого лицемера, молодого Питера Рольса. И ее охватывало неприятное чувство бездомности. Но она соглашалась с Сэди Кирк, когда та говорила: «Какой смысл выдавливать сок из глаз, когда у тебя плохое настроение!» Нет, она не заплачет!

Несмотря на недосыпание и на физическую усталость, от которой ее не излечил воскресный отдых, Вин никогда еще не выглядела столь привлекательной, как во вторник, ровно в 12 часов 45 минут, когда она стояла у двери м-ра Мэггисона.

Это была его частная квартира и визит сюда, даже если бы это было по делу, не вызывающему тревоги, был гораздо более страшен, чем остановка у окна конторы для того, чтобы представиться. Несмотря на свои лучшие намерения, Сэди Кирк неспособна была внушить ей немного бодрости. Вин предстояло или разругаться с ним, или начать флиртовать. Глаза Винифред блестели, ее щеки покрывал румянец, ее голова была высоко поднята, когда раздался голос управляющего «Войдите!».

Глава XIV.
В кабинете управляющего.

Она вошла. Мистер Мэггисон сидел за своей конторкой с вращающимся пюпитром. Он встал, чтобы предложить ей занять место, что само по себе было уже необычайным событием. Стул его стенографа был свободен. На мгновение ангельский лик управляющего возобладал над мефистофелевским. Мистер Мэггисон улыбался. Но Вин не знала, бояться ли этой улыбки, или благодарить за нее судьбу.

– Закройте, пожалуйста, дверь, мисс… мисс Чайльд, – сказал он. И его ангельские глаза пристально взглянули из-под резко контрастировавших с ними густых бровей в лицо высокой девушки, давая ей понять, что слово «пожалуйста» надо рассматривать, как милость. Она сразу поняла, что управляющий намеренно запнулся прежде, чем произнести ее фамилию. Человек, занимающий столь высокое положение, очевидно, хотел быть любезным по отношению к подчиненной ему девушке, в то же время давая ей почувствовать, что она не бог весть какая важная особа.

С каким-то задорным, юным чувством собственного достоинства Вин закрыла двери кабинета.

– Вы можете присесть. Мне надо поговорить с вами.

Она села на стул отсутствовавшего стенографа мистера Мэггисона. За это время легкий румянец на ее щеках превратился в пунцовый. Еще больше, чем раньше, она не знала, что он намерен сделать и что она предпримет, когда он это сделает. Но, сидя против него, она сознавала, что ей нечего бояться. Она чувствовала в себе самообладание и силу.

– Вас не удивило, что я помню вашу фамилию, мисс Чайльд?

– Я не знаю здешних обычаев, – отвечала она натянуто, сознательно не прибавив слова «сэр».

Мистер Мэггисон окинул ее пытливым взглядом, за которым скрывался бесстыдный смех.

– Забавный ответ, – сказал он. – Вы не знаете здешних обычаев! У меня составилось такое представление о вас, что вам мало известны деловые обычаи как по ту, так и по эту сторону океана. – Говоря это, он наблюдал за ее лицом, стараясь уловить на нем хоть какое-нибудь дрожание век. – Я бы хотел, чтобы вы сказали мне, почему вам пришла мысль поступить к нам.

– Я прочла ваше объявление о сверхштатных руках.

– Газеты полны объявлениями, но почему вы ухватились именно за наши?

– Я пыталась обратиться в другие места, но неудачно.

– Итак, мы оказались последним прибежищем, а…?

– Я сперва думала стать гувернанткой или компаньонкой, или же поступить в публичную библиотеку, или что-нибудь в этом роде.

– А почему бы не на сцену, у вас красивая внешность и подходящая фигура.

– Я пыталась сделать и это, но только не в оперетку, так как обещала своему отцу, что никогда этого не сделаю. Не знаю, где бы я, как непрофессиональная служащая, могла получить место. По-видимому в Нью-Йорке все места заняты, а у меня нет никакой подготовки.

– Мне бы не хотелось, чтобы вы подумали, что я задаю вам все эти вопросы потому, что мы чем-нибудь недовольны вами… Вы работали очень хорошо. Я всегда прекрасно осведомлен о всем, что происходит в магазине. Я слежу за малейшими мелочами во всех отделениях. Если бы я этого не делал, я бы не занимал положения, какое занимаю. Я пригласил вас сюда для того, чтобы похвалить вас за проявленный вами вкус в первый день службы. И до сих пор вы делали все очень хорошо, очень хорошо. Но прежде всего я должен вас предупредить, что мне донесли, что вы – шпионка.

Он приблизил к ней свою голову, словно собираясь броситься на нее, если бы это понадобилось. Но Вин не отстранилась. То, что ей пришлось услышать в первый день, избавило ее теперь от удивления.

– Я слышала как-то это выражение по моему адресу от одной из девушек, – откровенно призналась она. – Я не могла понять, что заставило ее думать обо мне, как о шпионке, и не понимаю этого до сих пор.

– Я полагаю, что она нашла ваш вид слишком важным для приказчицы, и потом могли обратить внимание, что вы неопытны в работе.

– Но, вероятно, в ваших больших предприятиях имеется множество девушек, находящихся в моем положении, как и у меня на родине.

– Нет, и в этом ваша ошибка. У нас имеют больше шансов, чем вы, простые женщины, для которых есть больше мест. Мы не берем в наши магазины таких, как вы. Такие могут легче сами постоять за себя. Хотя вы – иностранка, но вам не пришлось еще испытывать мытарств и к тому же вы, кажется, только недавно здесь.

– Да, недавно. И мои деньги быстро улетучивались, – улыбнулась Вин, ободренная тем, что пока ни одно из предсказаний Сэди не оправдывалось. – И все-таки, я не понимаю, почему кому-нибудь могло придти в голову, что я шпионка. Что делать шпиону в магазине?

– И это зависит от того, исходит ли шпионство изнутри или извне.

– Здесь имеется порода энергичных людей, объединяющихся в организации, которые называются «Лигами против потогонной системы», или «Рабочими обществами взаимопомощи». Они выслеживают, что происходит за кулисами торговых предприятий, и, если могут, стараются поймать нас.

– Теперь я понимаю! И вы подумали, что они могли меня нанять…

– Я так не думаю, конечно. Я горжусь тем, что немедленно умею разоблачать их; у меня на этот счет есть особый нюх. И я уверен, что вы не принадлежите к этой шайке. Но я счел своим долгом сообщить вам об этом доносе. А теперь с этим покончено, вопрос выяснен, и мы перейдем к следующему.

Снова Вин находилась в ожидании. Ее сердце замерло, так как мистер Мэггисон взглянул на нее так, точно хотел сказать что-то особенное.

– Большую часть сверхштатных служащих мы отпускаем через неделю после Рождества, – начал он, – даже если они и годятся, так как и без них у нас достаточно постоянных приказчиков. Но, может быть, мы оставим вас, если вы будете себя хорошо вести и если пожелаете остаться. Вы хотите этого?

– Да, благодарю вас. Пока я предпочла бы остаться, если подойду, – ответила осторожно Вин.

– Прекрасно, посмотрим, как-нибудь устроим вас. Я вам сказал раньше, что хотел вас испытать. Поэтому я и поместил вас туда, куда поместил. Я вижу, что вы это испытание выдержали. А теперь мне пришла мысль испытать вас еще раз.

Он промолчал с минуту.

– Я не понимаю этого.

– Я могу послать вас на эту неделю в другое отделение, – продолжал он, – где вам будет приятнее и где будет меньше работы. Что вы скажете о перчаточном отделении?

Вин почувствовала себя очень глупо.

– Что могу сказать я о перчаточном отделении? – беспомощно спросила она.

Тут мистер Мэггисон громко расхохотался.

– Да вы, в самом деле, не профессионалка, мисс Чайльд. Все девицы считают верхом счастья попасть в перчаточное отделение. Ту роль, которую выполняет для актрис лондонский «Веселый театр», для наших продавщиц играет перчаточное отделение. Они называют его ярмаркой невест. Вы понимаете, дамские и мужские перчатки; вам понятно теперь, в чем дело?

– Мне кажется, что да, – сильно покраснев, неохотно отвечала Вин.

– Некоторые из хорошеньких приказчиц нашего перчаточного отделения вышли замуж за важных особ с пятой Авеню. Их приятное занятие как раз подходит для этого. Молодые люди покупают к Рождеству дюжинами перчатки для своих красавиц, собираясь надеть на палец обручальное кольцо и переменить образ жизни. Может быть, я назначу вас в перчаточное отделение, если вы постараетесь быть там полезной.

– Я постараюсь сделать все от меня зависящее, куда бы вы меня ни назначили, мистер Мэггисон, – сказала Вин.

– Превосходно! Но теперь я хочу вам сказать кое-что частным образом, – заявил Мэггисон. – Я сказал вам, что говорили о вас в вашем отделении, чтобы узнать, как вы это примете. По-видимому, вас не очень возмутило предположение, что вас могло нанять так называемое «благотворительное общество», чтобы следить за возможными у нас упущениями. Не потому, что у нас много таких упущений, в этом случае ваш труд был бы излишним. Мы даем нашим приказчицам стулья и все условия, каких требует закон, и нам не приходится слышать о жалобах наших приказчиков. Но, конечно, мы не всемогущи. Ходят слухи, что случаются факты, которые до нас не доходят, мелкие проделки, стоящие нам денег. Служащие плутуют и даже воруют, нам приходится бдительно следить за всем. Но мы не в состоянии одновременно углядеть за всем. Поэтому, когда нам попадается пара зорких глаз, превышающих средний уровень, мы иногда считаем целесообразным…

– О, мистер Мэггисон, пожалуйста, не продолжайте, – прервала Вин управляющего. – Я бы предпочла, чтобы вы об этом не говорили, так как… я не хочу об этом ничего слышать. Я… я не хочу знать, на что вы намекаете.

Пришла его очередь покраснеть. Но перемена в цвете лица была у него еле заметна. Он великолепно владел собой. Он замолчал, продолжая пристально смотреть на нее. После этого взрыва Вин сидела безмолвно, затаив дыхание.

– Хорошо, – сказал он, – очень хорошо. Это было вторым испытанием. И оно сошло так же удачно, как и первое. Теперь вы поняли?

– Я… я не уверена в этом. Я…

– Вы только что сказали, что не хотите знать, на что я намекаю, а я хочу, чтобы вы это знали. Я снова испытывал ваш характер. Теперь я знаю, что он у вас прямой. Вы – хорошая девушка, мисс Чайльд, в такой же степени, как и хорошенькая.

Вдруг, именно в тот самый момент, когда она почувствовала такое облегчение, что готова была расплакаться, Мэггисон резким движением нагнулся вперед и тяжело положил свою горячую пухлую руку на ее руку. Девушка вскочила, и его рука упала на стол. Ей показалось, что она слышит, как она оправдывается перед Сэди, объясняя ей свою опрометчивость: «Я не могла вынести этого. Я не хотела. Мне было все равно, что будет».

– В чем дело? – спросил он громким голосом, при чем его лицо теперь действительно побагровело. Он продолжал сидеть, тупо уставившись в нее.

– Ничего, мистер Мэггисон, – сказала она, – я только думаю, что отняла у вас слишком много времени. Вы разрешите мне уйти?

Говоря, она прямо и пристально смотрела в его глаза, словно он был животным, которое можно укротить, если не спускать с него своего взгляда и не обнаруживать страха. Винифред испугалась, но действовала так, как будто этого страха не было, и это было важнее всего. И, по-видимому, ее средство подействовало, по крайней мере, на короткое время.

Успокоившись, он сказал: «Да, вы можете идти, мисс Чайльд. Мне нечего больше сказать вам… в настоящее время, кроме того, что вы не будете назначены в перчаточное отделение.»

Глава XV.
В игрушечном царстве.

После своей беседы с мистером Мэггисоном, Вин в полной уверенности ожидала, что вместе с ближайшим конвертом с жалованьем получит отставку. Но этого не случилось: вместо этого и без всякого предупреждения она неожиданно была переведена из отделения блуз и дамских безделушек в игрушечное отделение.

Это было большим сюрпризом как для Сэди Кирк и Эрла Эшера, так и для самой Винифред. Она свалилась к ним, как снег на голову. И никто не мог сказать, было ли это наказанием или повышением. Ибо в игрушечном отделении работа для «рук» была более тяжелой, чем в отделении блуз и дамских безделушек, даже в дни, когда мисс Штейн была в плохом настроении. Кроме того, мистер Тобиас, заведующий этажом, в котором находилось игрушечное отделение, был жирным человеком, «с глазами на спине», тогда как Фред Торп был сущим ангелом. Зато, с другой стороны, здесь не только половина служащих были мужчины, но было также много покупателей – мужчин. Это делало отделение более оживленным, чем отделение блузок, и некоторые девушки ставили его на второе место после перчаточного отделения.

Когда Вин вместе с Сэди еще до 8 часов утра в первый раз пришла в игрушечное царство, как шутливо назвал отделение Эрл Эшер, – она испытала странное ощущение. Декабрьское утро еще не начиналось, и хотя «Руки» уже жили подвижной деятельной жизнью, сверкающие белые шары, создававшие искусственный солнечный свет, независимо от погоды, еще не начали освещать помещения. Похожие на тени, приказчики вытаскивали светлые халаты из-под прилавков. Голоса, раздававшиеся во мраке, напоминали крики обезьян в чаще лесов. Из мрака выплывали понемногу чудесные вещи – фантастический мир, игрушечное царство «Рук». Когда Вин напрягла свое зрение, чтобы разобраться в окружающей ее темноте, из глубины последней стали вырисовываться причудливые, неподвижные фигуры. Почти натуральной величины львы и медведи, и огромные ревущие павианы, размерами с пятилетнего мальчика, были расположены молчаливыми выразительными группами, в опасном соседстве с беззащитными кукольными домами с открытыми фасадами: роскошными кукольными домами, достаточно большими, чтобы в них могли войти дети, и кукольными домами меньших размеров, годящимися только для кукол. Глаза, платья и золотистые локоны кукол привлекали к себе то небольшое количество света, которое здесь было, и всеобщее внимание. Некоторые из кукол стояли в три ряда на полках с блестящими стеклянными дверцами. Другие выставлялись болтающими приказчиками на прилавках. Их помещали в игрушечных экипажах и автомобилях, или старательно укладывали в детские колясочки. Здесь были ходящие и говорящие куклы, а также куклы, умеющие всасывать настоящее молоко из настоящих бутылок своими оловянными желудками. Некоторые изысканно одетые фарфоровые парижские куклы с ресницами, с длинными волосами, срезанными с голов бедных детей, были почти таких же размеров и почти столь же аристократичны, как их могущественные владелицы-миллионерши. Их более скромные сестры из среднего класса сочетали изящество с дешевизной и с гордостью указывали на обозначенную на них цену.

Эти нежные создания, милые в своих светлых платьях и заброшенные в рубашках, были самыми яркими пятнами в этом обширном темном отделении, блестя во мраке, как звезды, светящие сквозь негустые черные облака. Когда Вин стала членом царства теней, под началом у Сэди, она постепенно привыкла к мраку, и ее зоркий взгляд вызывал к жизни некоторые из этих странных предметов.

Она нашла здесь долгогривых шотландских пони, достаточно больших, чтобы садиться на них верхом; знаменитых ирландских лошадок, покрытых настоящей кожей, и более простых, с ноздрями, как у ее хозяйки на Авеню Колумба. Джерсейские коровы из цветного фарфора, которых можно было доить, кротко уставилась в пространство большими стеклянными глазами. Ноев Ковчег, достаточных размеров, чтобы в нем могли жить звери, казалось, был выкрашен в излюбленные цвета Бакста. Пугливые лица выглядывали из-за решеток клеток зверинца. Ослики и китайские мандарины покачивали, в знак приветствия, головами, забывая остановиться. Целый выводок драконов в миниатюрных автомобилях помещался в похожих на настоящие гаражах. Тут же находился игрушечный театр, изображавший сцены из настоящих пьес. Почти все игрушки имели механический завод и были устроены так, чтобы выполнять веления современного ребенка.

Вин совсем недавно была ребенком; и теперь еще в душе этой высокой девушки спал маленький ребенок прошлого, готовый пробудиться при малейшем толчке, и она чувствовала дыхание игрушечного царства. Если бы, будучи ребенком, она могла мечтать о том, чтобы проводить свои дни в месте, подобном этому, она отдала бы за него рай, каким он рисовался в проповедях ее отца. Насмешка судьбы поместила ее в игрушечное царство тогда, когда она стала слишком большой, чтобы предпочесть его раю.

Сэди и Урс воспользовались небольшим количеством имевшегося в их распоряжении времени, чтобы предупредить ее насчет того, чего ей следует ожидать в игрушечном отделении.

– Здесь есть несколько паршивых парней, которые будут пробовать вас ущипнуть или пощекотать, когда вы будете проходить мимо, и говорить вещи, не подходящие для такой воспитанной барышни, как вы, – поспешно объяснил ей укротитель львов. – Но вы не должны сами защищаться, вы ничего не добьетесь этим. Вы тотчас сообщите мне, и я заставлю их пожалеть, что их папаши встретились с их мамашами…

Рассказ Сэди о жизни приказчиц в игрушечном царстве был в таком же роде, но она делала другие выводы.

– Не рассказывайте никому, что бы некоторые из этих парней не делали, – был ее совет. – Я умею сама постоять за себя и уверена, что и вы сумеете. Вы, может быть, и красавица, но вы не сахарная куколка. Если какой-нибудь парень назовет вас «деткой», или «нежной козочкой», вы не должны отвечать, но улыбнитесь и идите своим путем. Если он зайдет настолько далеко, что обнимет вас за талию или ущипнет за руку или бедро, что же, тогда вы можете закатить ему оплеуху, если никто не видит. Но, вообще говоря, у большинства парней совсем не черная душа. Им просто хочется немножко прикрасить свою серенькую жизнь, и если бы подобных вещей не случалось со мной раз или два в день, я пришла бы в уныние и подумала бы, что лишилась своей красоты.

Впрочем, в силу одного щекотливого обстоятельства, «парни» не щипали, не щекотали и не обнимали Вин за талию. Они уверяли друг друга, что в ней нет ничего «соблазнительного» и что они, скорее влюбились бы в статую свободы, чем в эту английскую верзилу. Происходило это от того, что с момента появления Вин на сцене глаза укротителя львов зорко следили за ней. В игрушечном отделении были приказчики разного рода и положения, но среди них он был как бы великаном среди карликов, и все они боялись его. Вскоре по игрушечному царству разнеслась новость, что «Веселая Винни» – девушка Эшера. Приказчики мужского пола имели обыкновение называть девушек уменьшительными именами или прозвищами, как, например, «Китти», «Винни», «Сэди» или «Конфетка», не желая этим нисколько оскорблять их, хотя сами они привыкли, чтобы все, кроме их «милочек», величали их мистером Джонсом или мистером Броуном. К Сэди относились очень хорошо даже штатные служащие, считавшие себя стоящими выше «сверхштатных-праздничных». Бывший пароходный служитель, красивый молодой швед предлагал устроить ей хорошее место горничной на пароходе, когда ему снова вздумается «подышать соленой водой», и хотя она «ничего ему не позволяла» и частенько закатывала ему пощечины, она назначала ему свидания в танцклассах после службы.

Рыжеволосая девушка, которая с первого дня была волнующей загадкой для Вин, тоже работала в игрушечном отделении. Ее звали Лили Ливитт и, как Сэди уже успела рассказать Вин, она кокетничала с Эрлом Эшером. Вначале мисс Ливитт смотрела на мисс Чайльд ужасными глазами. Но на третий день пребывания английской девушки в игрушечном отделении произошло событие, превратившее врага в друга, и притом в самого преданного друга.

Дело приближалось к Рождеству, и в отделении игрушек и игр буквально негде было яблоку упасть между скоплявшимися здесь матерями вперемежку с тетками и бабушками, часто в сопровождении детей всевозможного возраста. Атмосфера кругом была нервная. Никто не мог пробыть здесь десяти минут без того, чтобы не толкнуть кого-нибудь или отстранить с дороги чьего-нибудь ребенка. Эта духота, бешеная погоня за покупками; нетерпение скорее войти в отделение и поскорее выбраться из него; аромат сосны и остролиста, которыми было декорировано отделение; запах теплого лака, потных людей и дешевого меха; возбужденные голоса и крики уставших детей, – таков был здесь истинный дух Рождества. Магазин Питера Рольса вообще и игрушечное отделение в частности представляли из себя картину того, что впоследствии в объявлениях называлось «успехом, не имевшим еще прецедента».

Третий день был самым ужасным из всех длинных безумных дней у Питера Рольса, которые Вин пережила с тех пор, как поступила в качестве сверхштатной служащей на предпраздничное время. Десятки покупателей одновременно требовали ее услуг. Похоже было на то, словно каждая покупательница женского пола имела много пар рук, которыми хватала нужные ей вещи, размахивала деньгами или брала сдачу. И таких покупательниц становилось все больше и больше. И все-таки Вин с удивлением замечала, что некоторые из девушек, более опытные и тратившие меньше времени на разговоры, пользовались всяким удобным случаем, чтобы полировать ногти и приглаживать волосы. Они отворачивались как бы для того, чтобы отыскать какую-нибудь вещь в ящиках, быстро останавливались, вытаскивали из чулка маленькое зеркальце, пудреницу или коробочку с румянами и «приводили себя в порядок», в то время как их спешащие покупатели думали, что они отыскивают игрушку. Такие приказчицы имели в своих ящичках собственное ароматное мыло и духи и были в состоянии получать, независимо от того, были ли у них, или нет, деньги, шляпы и покупать себе новое белье и чулки, когда старые изнашивались.

Вин не имела ни достаточно опыта, ни желания найти время для подобных личных дел. Она всей душой отдавалась работе и на ее губах была та приятная рождественская улыбка, которую заведующие этажом желали видеть на лице продавщиц. Но ее улыбка была поверхностной. Она никогда не любила особ женского пола – сердитых, глупых, хватающих все руками, ничтожных существ, важничающих и разодетых в меха и перья животных, гораздо более приятных и красивых, чем они. Какой идиотский вид они имели, с навешанными на них драгоценностями и украшениями на шляпах, которыми чуть не выкалывали друг другу глаза; в своих длинных корсетах, доходящих до колен, так что они не могли прислониться к чему-нибудь спиной, как бы усталы ни были; в своих неудобных платьях, в тонких шелковых чулках и узких ботинках на высоких каблуках; в шифоновых блузах в зимние дни! Нет ничего удивительного, что мужчины не хотят давать им права голоса. Вин превратилась на время из сочувствующей суфражистки в яростную женоненавистницу, когда одна покупательница заставила ее показать ей несколько десятков кукол, а затем засеменила прочь, заявляя, что у Питера Рольса никогда нет ничего, что можно было бы купить. Другая покровительственно предложила Вин на чай пять центов за «беспокойство», после того как переменила три игрушки, купленные вчера, и проговорила об этом полчаса. И другие были нисколько не лучше.

К пяти часам третьего дня Вин, вопреки всегдашней жизнерадостности, находилась на границе полного изнеможения. У нее не было времени выйти для полагающегося по правилам завтрака, или чтобы подышать немного свежим воздухом. За весь день она ничего не имела во рту, кроме горячего шоколада и сифона содовой воды за утренним завтраком, да яйца всмятку, наскоро проглоченного в ресторане для служащих. Начиная с четырех часов, бедная чужестранка стала с вожделением вспоминать Англию, в которой миллион женщин именно в этот час сидят за дневным чаем. И вдруг какой-то мужчина, отстраняя особу женского пола, ворчавшую на то, что не может найти куклы, говорящей по-немецки «папа» и «мама», произнес приятным голосом:

– Если вы, сударыня, не можете получить здесь того, что вам нужно, я надеюсь, вы уступите мне место. – Это было сказано так внушительно, что особа пропустила его вперед, а Вин, радуясь перемене пола покупателя, приняла вежливо улыбающийся вид продавщицы, прежде чем успела заметить, что очутилась лицом к лицу со своим знакомым по парку, Джимом Логаном.

– Как поживаете? – спросил он и поспешно добавил: – Мне нужна кукла. Мне не важно, может ли она лепетать по-немецки. Хотя мне хотелось бы кое с кем немного побеседовать.

Фирма Рольса не должна терять своих денег из-за того, что одной из ее приказчиц хочется обрезать навязчивого поклонника. М-р Логан был одет еще изысканнее, чем в первый раз, когда Вин его видела. По его виду можно было предполагать, что он достаточно богат, чтобы купить лучшую куклу Питера Рольса, вместе с приданым, ценою в 500 долларов. Тем не менее, мисс Чайльд решила перехитрить его.

– Какого рода куклу? – спросила она деловым тоном, ничем не обнаруживая, что узнала его, – для маленькой или большой девочки. И потом в какую цену вы хотели бы ее иметь?

– Куклу для девочки среднего роста, – отвечал покупатель, подмигивая глазами подающей ему девушке. – Мне гораздо больше нравятся большие девушки, точно такого роста и возраста, как вы, не старше двадцати лет, и за которых можно поручиться, что они будут выглядеть семнадцатилетними, если им дать ежедневный отдых, красивую шляпу и ужин с настоящим мужчиной. Я не думаю, чтобы мне труднее было найти куклу, чем подходящую девушку. Моей маленькой сестре нужна кукла. Я предпочитаю чужих сестер, но…

– Мне кажется, я поняла теперь, что вам нужно, – сказала Вин резко. – Будьте добры подождать полминуты, я сейчас вам покажу.

С быстротой стрелы она побежала искать Сэди. Но Сэди отлучилась куда-то далеко. Вин не хотелось, чтобы страшный Тобиас сделал ей выговор за небрежное отношение к покупателям, как за день до того от него досталось Лили Ливитт, когда она пыталась пофлиртовать с Эрлом Эшером. Рядом с ней стояла мисс Лили, на лице которой было написано, что ей смертельно надоела старая дама, желавшая получить совет при выборе пяти дешевых подарков для ее пятерых дорогих внуков. «Мисс Ливитт, – прошептала Вин, – не согласитесь ли перенять у меня мужчину, которому нужна кукла для его сестры среднего возраста, то есть среднего роста, и позволить мне заняться вашей покупательницей?»

Мисс Ливитт бросила взгляд своих зеленых глаз на указанного мужчину и весело сказала: «Идет!»