355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Чарльз Вильямсон » Девушка из универмага » Текст книги (страница 3)
Девушка из универмага
  • Текст добавлен: 15 марта 2017, 17:46

Текст книги "Девушка из универмага"


Автор книги: Чарльз Вильямсон


Соавторы: Алиса Вильямсон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

– Я хотела бы быть вашим другом, – сказала она мягко. – Может быть, у вас недостаточно денег. Позвольте мне, как девушке, предложить вам небольшой подарок, или, если хотите, заем в сто долларов. Я захватила их…

– О, благодарю вас бесконечно, но это невозможно, – воскликнула Вин. – Я не нуждаюсь в них; у меня есть немного денег.

– Очень приятно, хотя мне это доставило бы такое удовольствие… Но одну вещь вы должны знать, – настаивала она. – Я хочу, чтобы вы взяли себе платье, кажется, оно называется «Молодой Месяц», которое вы примеряли, и которое мой брат купил для меня. О, не отказывайтесь. Оно слишком длинно для меня, а я никогда не перешиваю платьев: от этого теряется их стиль. Поэтому вы меня ничего не лишите. Если вы не захотите взять его, я увижу в этом доказательство того, что вы чувствуете себя оскорбленной моим вмешательством.

Винифред с минуту подумала, а затем, вздохнув, сказала:

– Итак, мне приходится взять платье. Это более чем любезно с вашей стороны. Мне не придется бывать в таком обществе, где бы я могла носить его, но…

– Сохраните его на память об этом вечере, на память обо мне, – быстро поправилась мисс Рольс.

– Хорошо, – просто сказала Вин. Но напрасно было опасение, что она когда-нибудь забудет мисс Рольс.

Глава V.
Сцена для кинематографа.

Когда Питер решил, что приличие позволяет ему вернуться на нижнюю палубу, не нарушая очаровательных женских секретов, она была пуста. Луна пробивалась сквозь черные тучи и озаряла серебряным блеском поверхность моря, но девушка в длинном платье уже ушла. Сообразив, что он слишком долго отсутствовал, и потеряв надежду еще раз увидеть свою приятельницу в этот вечер, он утешился тем, что постучал в дверь Эны.

– Ну что? – спросил он. – Что ты думаешь о ней?

– О мисс Чайльд? Она, по-видимому, очень симпатичная девушка и ты совершенно прав: она – лэди. Я не уверена, что она так молода, как ты думаешь, и я бы не назвала ее красивой, но она привлекательна, несмотря на свой ужасный рост. Мы очень хорошо поговорили, и я предложила ей сделать для нее все, что смогу. Я дала ей наш адрес, и она напишет.

– Пригласила ли ты ее к нам? – доверчиво спросил Питер.

– Я намекнула ей на это. Она довольно независима, но очень симпатична, и выразила свою благодарность, в особенности после того, как я настояла, чтобы она взяла себе это платье «Месяца», которое я отослала уже в ее каюту. Знаешь, у нее имеются в Нью-Йорке друзья и она, по-видимому, знает, чего хочет, так что я не могла навязываться ей. Но мне кажется, что я поступила правильно.

– Я уверен в этом, дорогая, – сказал Питер.

* * *

На следующее утро зеркальная комната была опустошена. Шкафы, еще недавно полные, были теперь пусты; большая ширма была свернута и прислонена к стене. Дверь была открыта.

Так как видения исчезли со всем, им принадлежащим, то Питер подумал, что они, вероятно, находятся где-нибудь на палубе. И он оказался прав в отношении четырех моделей. Пятой нигде не было видно, и мисс Девере объяснила ее отсутствие тем, что она «ленива» и может спать, сколько угодно.

До последней минуты Питер возлагал надежды на нижнюю палубу, но эта надежда не оправдалась; разочарованный, даже подавленный, он сошел с парохода вместе с Эной и ее друзьями, не повидавшись с мисс Чайльд.

В густой толпе, собравшейся встретить «Монарха», Питер сейчас же узнал своего отца, пришедшего встретить возвращавшихся домой детей и их именитых гостей. Питер Рольс-старший был маленький, сухощавый, худой человек, имевший отдаленное сходство со своим молодым, свежее выглядевшим сыном. Сердечно пожав костлявую руку отца и, произнеся «Алло, батя! Как поживаешь? Как поживает мать? Как дела?», – Питер побежал разыскивать среди вышедших на берег пассажиров мисс Чайльд. Он скоро нашел ее и приветливо воскликнул:

– Я ужасно рад, что разыскал вас!

– Я сегодня все утро провозилась, укладывая вещи, – отвечала она с суровым выражением лица.

– Вы так рано исчезли вчера вечером, и я подумал, что вы пошли укладываться, чтобы встать на рассвете и посмотреть на гавань.

– Я могла хорошо рассмотреть ее из люка.

– Я не думал, что вы из тех, кто может удовлетвориться люком, – сказал Питер, надеясь вызвать на ее лице улыбку. Но ее голос звучал несколько утомленно.

– Нищим не приходится выбирать, – сказала она резко, почти с раздражением.

Питер все еще улыбался, хотя уже меньше доверял прежнему приятельскому взаимному пониманию, которое позволяло им говорить между собой на особом языке, который показался бы бессмысленным для других.

– Во всяком случае, я делаю вам формальное приглашение пойти со мной на ближайшее же представление оперы.

– Прекрасно, и я отвечу так же формально: «мисс Чайльд благодарит мистера Рольса за его любезное приглашение и сожалеет, что другое предложение делает для нее невозможным принять его».

– Клянусь Юпитером, это звучит довольно официально! Откуда вы знаете, что получите другое предложение?

– Я совершенно уверена, что получу его.

Питер покраснел, как провинившийся школьник. Винифред подумала, что он рассердится и, может быть, проявит свою черную душу. Она надеялась, что так будет, так как это дало бы ей облегчение, но он этого не сделал.

– Разве я чем-нибудь обидел вас? – спросил он, пристально смотря на нее.

– Нет, конечно, нет, – отвечала она, глядя на него своими широко раскрытыми глазами. – Почему вы об этом спрашиваете?

– Потому, что вы не были такой на пароходе.

– Я оставила свое пароходное обращение, повесив его за дверью. Мне оно не понадобится в Нью-Йорке.

– Мне очень этого жаль!

– Не понимаю, почему. – Ей стоило большого труда, чтобы не сделать того, чего, по ее словам, она никогда не делала, – расплакаться. Но она приняла суровый, неприступный вид.

– Вы не понимаете? Значит, вы не понимаете, какое значение имеет для меня считать вас своим другом.

– Я, действительно, не думала об этом, мистер Рольс.

– Очевидно, нет. Но я думал. Послушайте, мисс Чайльд, не настроила ли вас каким-нибудь образом моя сестра против меня или нашей дружбы?

– Что за фантазия! – воскликнула Винифред. – Она, насколько я помню, очень нежно отзывалась о вас, и говорила, что вы очень милый брат.

– В таком случае, почему вы так холодны со мной теперь, после того, как были так милы на пароходе?

– А, вот в чем дело! Это было для кинематографа, трогательная сцена. Неужели вы не понимаете?

Этот грубый ответ на его серьезную просьбу объяснить, в чем дело, был для Питера ударом пощечины. Наконец, она добилась успеха, заставив и его стать холодным.

– Мне очень досадно, что я плохо понял, – сказал он тоном, которого она раньше не слыхала от него. – Теперь, я, конечно, понимаю. Во всяком случае, мисс Чайльд, я должен быть благодарен этому кинематографу за несколько очень приятных часов. Вот идет человек осмотреть ваш багаж. Укажите ему, что вы британская подданная, и он вас не будет беспокоить. И я тоже!

Питер приподнял шляпу, и его улыбка словно ударила ее по голове молотком.

– Прощайте, – ответила Вин поспешно, уже испугавшись достигнутого успеха. – Благодарю вас за ваше участие в кинематографе.

– Мне очень досадно, что я оказался несостоятельным. Прощайте и желаю, чтобы вам повезло!

Он отошел, но не совсем. Не оборачиваясь, чтобы еще раз посмотреть на нее, он остановился, вступив в разговор с таможенным чиновником. Вин была даже рада, что сказала эти ужасные слова о кинематографе: этот ужасный человек заслужил их.

«Я в последний раз вижу его», – сказала она себе. В этот момент Питер вернулся, чопорно приподняв шляпу.

– Я хотел только сказать, – заявил он, – что кинематограф или не кинематограф, но я надеюсь, что, если я смогу вам оказать теперь или позже услугу, вы предоставите мне эту привилегию. Мой адрес…

– У меня есть адрес вашей сестры, благодарю вас, – отрезала она, словно ножницами. – Ведь, это одно и то же?

– Да, – отвечал он сурово. И на этот раз он ушел совсем.

Глава VI.
Руки с кольцами.

В то время, как шестиместный автомобиль уносил Питера Рольса, мучившегося угрызениями совести, что он оставил мисс Чайльд, не сделав всего, что нужно, она делала первые свои шаги в Нью-Йорке.

Она рассталась на пристани с Надин, ее управительницей, мисс Сорель и четырьмя моделями. Она осталась совершенно одна. Вин слыхала, что в Америке кэбы стоят «ужасно» дорого, но она сказала себе: «на этот раз мне придется взять кэб». Дурно проведенная ночь и сцена с Питером уменьшили пламя ее мужества и вместо подъема, при мысли о том, что она начинает жизнь, полную приключений, она чувствовала, что ее охватывает уныние.

Ее багаж уже исчез, подхваченный носильщиком и водруженный на таксомоторе. Вин решила, что таксомотор обойдется не дороже извозчичьего экипажа. Но по мере того, как он двигался, она с ужасом устремляла свои глаза, вместо того, чтобы рассматривать Нью-Йорк, на все увеличивающуюся сумму на таксомоторе. Она вспомнила, что вся ее собственность составляет двести долларов. Наконец, когда безжалостный автомобиль доставил ее окольными путями на пятьдесят четвертую улицу, трех из ее прекрасных бумажек по доллару как не бывало.

Ей хотелось, чтобы машина перестала отсчитывать деньги, пока, стоя у двери, она разузнавала, продолжает ли еще мисс Гэмпшир сдавать меблированные комнаты, и с ужасом она прислушивалась к фырканью автомобиля, пока на ее звонок послышался ответ, и ей открыла дверь негритянка. Она узнала приятную весть, что мисс Гэмпшир еще существует и у нее сдается комната. Она поспешно расплатилась с шофером, прибавив от себя на чай, и спокойно вздохнула лишь тогда, когда ее чемодан и порт-плэд[4]4
  По́ртплед (от фр. porter – «носить» и англ. plaid – «плед», в буквальном переводе – «чехол для пледа») – изначально мягкая дорожная сумка для постельных принадлежностей. Дорожная вещь, складной мешок из непромокаемой материи, служащий для перевозки именно постельной принадлежности и т.п. Также портпледом называется обвязка из ремешков для переноски плотно уложенного пледа. В настоящее время портплед – дорожный чехол для костюмов или просто комплектов одежды, обычно складывающийся пополам. Вещи в нём не мнутся и сохраняют форму.


[Закрыть]
были втащены в узкую переднюю.

– Право, не знаю, как тащить эти вещи на третий этаж, – вздохнула негритянка. – И почем я знаю, возьмет ли еще вас мисс Гэмпшир.

– Но вы сказали, что здесь сдается комната.

– Да! Но это еще не значит, что вы ее получите. Мисс Гэмпшир очень разборчива насчет квартиранток-женщин, – объяснила негритянка. Подождите, пока я позову мисс Гэмпшир; она сама объяснится с вами.

– Скажите ей, что меня направила сюда мисс Эллис из Лондона, которая снимала здесь комнату три года тому назад,– произнесла в отчаянии Вин с расстроенным лицом.

Мисс Чайльд видела, что чем-то вызвала в служанке подозрение и последняя даже не пригласила ее присесть. Она не знала, сердиться ли ей, или смеяться, но вдруг вспомнила свой девиз: «смейся над людьми, чтобы не смеялись над тобой». Сразу же этот эпизод показался ей только частью ее большого и дико-нелепого приключения, и любопытство заставило ее нетерпеливо ждать его продолжения. Как бы хотелось ей рассказать об этом господину «Джилидовский бальзам»; как бы засверкали при этом его глаза! Но, увы, здесь не было мистера Бальзама, и он вообще перестал для нее существовать. Здесь была только угрюмая передняя, с темными бумажными обоями и огромной уродливой вешалкой для платья.

Вскоре появилась мисс Гэмпшир. Она любезно выразила согласие принять особу, рекомендованную мисс Эллис, дав понять, что, так-как у нее самой английские предки, то англичане для нее являются излюбленной нацией.

– Для вас комната со столом обойдется в десять долларов в неделю. Эту комнату только что оставила известная поэтесса, которая вышла замуж. Она невелика, но симпатична и покойна.

Увидев комнату, Вин поняла, что даже самая страстная поэтесса должна была бы ухватиться за первое сделанное ей предложение, чтобы избавиться от нее. Как и сказала мисс Гэмпшир, комната была невелика, но она имела то преимущество, что, сидя на кровати, можно было рукой достать до любого ее конца, и была бы покойна, если бы соседи не храпели громко всю ночь. К счастью, ее чемодан кое-как уместился под кроватью.

– Я полагаю, что нет смысла отправляться к деловым людям ранее трех часов? – обратилась она за советом к мисс Гэмпшир, после того, как вытащила свою зубную щетку и несколько мелких вещей и разместила их на имеющейся в стене нише.

– Раньше трех? Почему бы нет? – лэди Гэмпшир широко раскрыла свои глаза.

– Я подумала, что до этого времени еще не возвращаются в контору с завтрака, – объяснила молодая англичанка.

– Если бы вы немного больше знали Нью-Йорк, – ответила хозяйка, – вы понимали бы, что на завтрак здесь не требуется много времени. Многие наши самые выдающиеся деловые люди считают, что кусок пирога со стаканом молока – вполне хороший и достаточный завтрак, и им хватает пяти минут, чтобы справиться с ним.

Снабженная такими сведениями и получив подробные инструкции относительно трамваев, Винифред отправилась на разведки, позавтракав предварительно в столовой мисс Гэмпшир, находившейся в подвальном этаже.

Сперва она отправилась к редактору, так как, газетный репортаж казался ей более соответствующим быстрому темпу нью-йоркской жизни, чем пение в церковном хоре. Высота здания газеты «Сегодня и Завтра» снова превратила ее маленького червяка. Едва только она пробормотала слова «помещение редактора», как лифт поднял ее на самый верх. Когда ужасная машина остановилась, ей показалось, что только голова ее приехала, а все остальные ее члены рассыпались по дороге, но, очутившись в просторном помещении, уставленном конторками и пишущими машинками и заполненном молодыми людьми и девушками, она поняла, что ничего особенного не случилось.

– Рекомендательное письмо к мистеру Берритту? – повторил какой-то юноша с странным выражением в голосе.

Из дальнейших расспросов выяснилось, что м-р Берритт изволил скончаться ровно год тому назад, и Вин ничего не оставалось, как отправиться восвояси, поблагодарив любезного юношу за полученные от него сведения.

Квартира органиста, мистера Нобля, находилась на огромном расстоянии от редакции «Сегодня и Завтра», и мисс Гэмпшир советовала мисс Чайльд поехать по надземной железной дороге. Но это было легче сказать, чем сделать. Можно подняться по лестнице и добраться до платформы, на верху усовершенствованного римского виадука. Но там только народа, который протискивается сквозь железную решетку к поезду, проносящемуся над городом, – народа, гораздо более энергично толкающегося, чем вы, что ничего не получается, кроме беспрерывного захлопывания этой самой решетки перед вашим носом.

Впрочем, в конце концов, толпа втолкнула вместе с собой мисс Чайльд и она очутилась в поезде. Распространено мнение, что в Америке в поездах мужчины вскакивают и уступают свои места женщинам, но в этом поезде не было мужчин. Он был заполнен женщинами, которые, сделав закупки по магазинам, возвращались с пакетами. Некоторые ехали с таких далеких станций, что Вин склонна была думать, что они гуляют ради удовольствия, тем более, что они нисколько не казались утомленными.

Казалось, что Нью-Йорку никогда не будет конца; вид на перекрестках был столь однообразен, что Вин перестала удивляться, что они называются по числам. Ей нужна была 133 улица, и дом мистера Нобля был расположен далеко от остановки воздушной железной дороги. Когда она нашла его, то узнала только, что шесть месяцев тому назад органист получил место в Чикаго. После того, как из обоих рекомендательных писем ничего не вышло, Нью-Йорк показался ей вдвое больше и вдвое разбросаннее.

Итак, она останется одна-одинешенька в Нью-Йорке! И когда она подумала об этом, ее сто девяносто шесть долларов и двадцать центов как бы съежились.

– Ерунда – говорила она себе, возвращаясь обратно по надземной железной дороге и обозревая город. – Не надо быть дурочкой. Можно подумать, что я разыгрываю главную роль в мелодраме, отправившись из дому без шляпы, в снежную бурю, преследующую меня, подобно осе. Все устроится хорошо. Говорила же мисс Эллис, что в Нью-Йорке любят английских девушек. Подожди только завтрешнего дня, дорогая!

Всю остальную часть дня она провела, подбадривая себя и выясняя свое положение, то есть пересчитывая свои доллары; и переводя их мысленно на фунты. Впрочем, для этого не оставалось много времени, так как дело было в конце октября, и темнота наступала рано, а жильцы мисс Гэмпшир обедали в половине седьмого. Аккуратность необходима, если вы особа женского пола. Несколько больше вольностей, как, например, поднятие бровей, вместо усмешки, разрешается, если вы имеете счастье принадлежать к другому полу.

За столом были банковские служащие, школьные учителя и переводчики, но не было ни одной поэтессы, и все были очень любезны с новой квартиранткой, английской девушкой, в особенности, когда они рассказывали ей о Нью-Йорке.

– Что вы скажете о Бродвее? – спросил ее сосед, молодой австрийский красивый еврей, который казался гораздо более настоящим американцем, чем некоторые из родившихся в Америке.

Вин смущенно ответила, что не уверена, видела ли она его.

– Не уверены, видели ли Бродвей! – воскликнул мистер Ливенфельд. – Подождите, пока вечером вы не будете на Большой Белой Аллее, тогда, надеюсь, вы не ошибетесь.

– Разве она так замечательна? – спросила она.

– Она подобна улыбке! Во всем мире нет ничего подобного. Не хотите ли прогуляться и посмотреть ее сегодня вечером? Если вам будет угодно, мисс Сикер и я поведем вас; мисс Сикер, вы согласны?

– О, с большим удовольствием – почти закричала белокурая девушка, сидевшая по другую сторону от Вин; это была довольно миловидная девица в очках, которая, как объяснила ей мисс Гэмпшир, была «секретарем-переводчиком» в фирме, торгующей игрушками.

Мистер Левенфельд сказал правду. Бродвей вечером был поразителен, чудесен и неповторяем. Все небо было освещено и сверкало великолепием. Это освещение могло бы затмить свет двадцати лун. Все, что здесь происходило, делалось при помощи электричества. И фейерверки Хрустального Дворца, и выставка лорда-мэра, и коронация, и морские маневры с прожекторами, – все это сверкало и горело, блестело и двигалось одновременно. Бродвей блистал белизною, как северный полюс, украшенный разноцветной радугой, изумительными рубинами, изумрудами, топазами, составлявшими слова, или образующими картины, подымающиеся в невидимых рамах высоко над огромными домами, или появляющиеся перед их фасадами.

Широко разливались зеленые морские волны; гигантская кошка подмигивала золотыми глазами; два блестящих боксера вели бесконечную борьбу; ослепительная девушка снимала и надевала свои, освещаемые электричеством, перчатки; голова негра, величиною с воздушный шар, ела специальный маринад из дыни; голубой зонтик раскрывался и закрывался; из большой золотой корзины падали красивые, как рубин, розы; японская гейша, в два человеческих роста, указывала вам, где можно получить кимоно; форель больших размеров, чем кит, появлялась и исчезала на крюке. И над всем, больше, чем все, подымалась к бледному небу, откуда-то позади Бродвея, пара титанических рук.

Эти руки приковали к себе Вин. Они привлекали к себе ее внимание и завладели ею. Медленно они поднимались, молчаливо отвлекая внимание от других эмблем коммерческого успеха Бродвея. Чужестранец в Нью-Йорке невольно останавливался, как бы загипнотизированный, наблюдая, как эти десять колоссальных распростертых пальцев овеществлялись в своих невидимых рамах, превращаясь в руки с запястьями и кистями, и затем исчезали из вида, как бы испуская последний крик о помощи утопающего атласа, потерявшего точку опоры на земном шаре.

И, однако, этот огромный, приковывающий к себе взоры, жест не был последним. Проходило три секунды, и затем, сверкая, снова появлялись пальцы, руки, запястья, кисти. И на каждом из пяти пальцев, включая мизинец, сверкало большое кольцо, отличающееся от других цветом и рисунком. Каждое кольцо было украшено буквами из драгоценных камней, и когда руки достигали зенита, цвет колец дважды изменялся. Невозможно было отвести глаз от этого зрелища, пока торжественные движения не заканчивались. Казалось, что над Нью-Йорком господствуют руки Питера Рольса.

Глава VII.
Два Питера.

Руки Питера Рольса!

Они завладели воображением Винифред Чайльд. Во сне и наяву она видела сверканье их колец. В первый же вечер ее пребывания в Нью-Йорке м-р Левенфельд рассказал ей историю этих рук.

Это были руки Питера-старшего. Его коммерческий гений распростер их вдоль по небу для привлечения публики к своему новому большому универсальному магазину на шестой Авеню. Подобно тому, как в начале появления рекламы видны были только кончики пальцев, так и Питер Рольс старший начал с крошечного мерцания, идя сперва ощупью, в предвидении будущего успеха.

Всякий человек в Соединенных Штатах слышал о Питере Рольсе, благодаря многочисленным объявлениям и рекламам в газетах и журналах. Уже в течение многих лет он считался одним из крупнейших рекламистов в Америке. М-р Левенфельд не мог понять, как мисс Чайльд не слышала о руках Питера Рольса, даже находясь на самом отдаленном островке, вроде Англии. В Нью-Йорке вошло в обычай говорить для обозначения того, что вы намерены сделать покупки в магазине Питера Рольса – «я иду к Рукам», «я куплю это у «Рук». И Питер Рольс широко использовал эти обиходные выражения в своих рекламах.

Каждая его реклама имела одинаковую форму: четырехугольное пространство, окруженное густой черной или цветной каймой, поддерживаемое парой рук с кольцами – миниатюрное факсимиле его знаменитой небесной рекламы. И несколько тысяч продавцов в его огромном магазине в просторечии именовались «руками Питера Рольса».

По-видимому, ничто, относящееся к Питеру Рольсу-старшему и его семье, не составляло тайны для мистера Левенфельда и мисс Сикер, хотя они заявляли, что лично не знакомы с великим человеком. Вероятно, если бы Вин спросила их об этом, они могли бы рассказать, сколько горничных у мистрисс Рольс и сколько ящиков шампанского заказывает на год ее супруг. Но подобные вопросы были излишни. Фигура выбившегося в люди своим трудом миллионера пленяла ум недавно только натурализовавшегося австрийца.

Питер Рольс, совсем юным, эмигрировал в Америку с севера Ирландии. Он предпринял закупку дешевых остатков материи, могущих привлечь женщин, живущих в сельских местностях, вдали от лавок. Он приобрел сноровку, как выбирать такие остатки. Это была гениальная мысль, и он стал зарабатывать деньги, в качестве бродячего разносчика. Во время своей бродячей жизни он завел знакомство с бродягами и показал, что из всего умеет извлечь пользу. Спустя несколько лет у него уже скопился достаточный капитал, чтобы открыть небольшую лавку в Нью-Йорке, на окраине города, где арендная плата была низка.

Подобно его коробу разносчика, и его лавка была переполнена всякими остатками. Но и теперь это были самые подходящие остатки, в которых нуждались все окрестные жители, и которых нигде нельзя было получить сразу в одном помещении. Ни один предмет не стоил дешевле пяти центов, ни один больше доллара, и было замечательно уже то, что Питер Рольс был в состоянии продавать свои товары за доллар.

«Я могу омеблировать вашу квартиру за 10 долларов. Почему? Потому, что я работаю своими собственными руками», – так гласила первая реклама Питера Рольса. И с этого времени «Руки» никогда не теряли своих клиентов.

Он мог продавать дешевле всех других лавочников в Нью-Йорке, потому что доставал себе приказчиков почти бесплатно. Они были умело подобраны из числа его друзей-бродяг. Он брал на службу всякого, кто со времени школы помнил, как надо складывать маленькие суммы. Его приказчики получали пищу, одежду, табак и пиво в разумном количестве; во время работы за ними было строгое наблюдение, а ночью они запирались в каморку, куда не мог проникнуть ни огонь, ни спиртные напитки. Эта система увенчалась блестящим успехом. Маленькая лавка на окраине города превратилась в большую, становилась все больше и больше, поглощая все другие лавки. И вот десять лет назад открылся с благословения «Рук» большой универсальный магазин на шестой Авеню, являвшийся самым крупным предприятием этого рода в Нью-Йорке.

Винифред подумала, имея в виду бальзам, который составил его состояние, что Питер Рольс старший был чем-то в роде знаменитого химика. Но мистер Левенфельд громко расхохотался при этой мысли. Джилидовский бальзам был только счастливой случайностью в аптекарском отделении магазина, размерами с большой провинциальный магазин. «Руки» продавали все, что угодно, и хотя бродяги уже перемерли или исчезли, Питер Рольс все еще продавал дешевле любого магазина в Нью-Йорке. Как это удавалось ему делать? Для этого существовали разные способы. Питер Рольс никогда не встречал затруднений в получении или содержании стольких «рук», в скольких он нуждался, и мог бы получить двойное их количество в случае необходимости.

– Неужели он до сих пор работает собственными руками? – спросила, наконец, Вин, чувствуя себя почти виноватой, что она задает вопросы об отце Питера за его спиной. Но дела семьи Рольсов, по-видимому, стали общественным достоянием.

М-р Левенфельд и мисс Сикер рассмеялись.

– Я бы хотела видеть, – сказала последняя,– лицо Эны Рольс, если бы ее отец работал! Она произносит протяжно свою фамилию: Р-о-л-л-е-с и надеется, что красивое поместье на Лонг-Айленде, где находится их новый дворец, заставит забыть, что они «Руки». Не смешно ли это? Это напоминает страуса, зарывающего свою голову в песок. В смысле отношения к обществу она командует отцом и матерью. Я подозреваю, что старик едва ли осмеливается совать свой нос в магазин чаще одного раза в год; а Эна и ее мать никогда не покупают там даже булавки. Что касается до молодого сына, то, говорят, что с ним нет хлопот; он ненавидит коммерцию и собирается стать филантропом или чем-нибудь в этом роде, вне собственного предприятия. Я бы сказала ему, если бы он спросил меня: «благотворительность начинается у себя дома».

Две последние фразы, произнесенные мисс Эммой Сикер в первый вечер пребывания Винифред Чайльд в Нью-Йорке, оказали непосредственное влияние на жизнь девушки, как если бы руки с кольцами сошли с небес и схватили ее за платье. Тогда она не придала большого значения этим словам, разве только, что подумала о чванстве мисс Рольс и слабости ее матери, не позволивших им вступать под кровлю, под которой составилось их состояние. И точно так же ее разочаровал Питер младший тем, что он не интересуется делом жизни своего отца. Но она и так уже разочаровалась в нем, благодаря бескорыстному предостережению мисс Рольс.

Не прошло и месяца, как влияние слов мисс Сикер начало чувствоваться Вин, и «Руки» ухватились за подол ее платья. Они часто приходили ей в голову в течение этих четырех недель, но она не сознавала, что физически находится на досягаемом для них расстоянии.

«Счастливое предзнаменование» – бесплатная поездка в Нью-Йорк – закончилось, едва только она сошла с борта «Монарха». С тех пор ее преследовали одни неудачи. Все места, которые она могла бы занять, были уже заняты. Были свободны только те, для которых она не подходила. Она пробовала петь, давать уроки, заниматься репортажем, корректурой и получить работу в библиотеке. Она пробовала делать шляпы, пыталась поступить на сцену, но никто не нуждался в ней. Когда положение стало казаться отчаянным, она прибегла к Надин. Но Надин снова уехала в Англию, и мисс Сорель, здоровье которой не оправилось после качки на море, была заменена новой управительницей, огромной американкой. В моделях не нуждались! Не требовалось ничего, что могла бы делать мисс Чайльд, и управительница так горячо старалась убедить ее в том, что в ее услугах не нуждаются, что Вин даже не оставила ей своего адреса. К тому же, она уже отказалась от комнаты у мисс Гэмпшир, хотя еще не нашла себе другой.

«Собственно говоря, мне следует попытаться устроиться подешевле», – так объяснила она свой отказ. Но, кроме этого соображения, было и другое, столь же важное, а именно то, что миловидная мисс Сикер стала ревновать м-ра Левенфельда к тому, что он слишком много разговаривает за столом с молодой англичанкой.

В конце концов, в результате ужасных трехдневных поисков Вин добилась того, что смогла сэкономить два доллара в неделю. За восемь долларов она получила маленькую комнатку на четвертом этаже, вдвое меньше и вдвое грязнее, чем у мисс Гэмпшир.

Подсчитывая свои деньги на следующий день после того, как прислуга в новой квартире украла у нее двадцать долларов, Вин решила, что так дальше продолжаться не может. Она должна получить работу, безразлично какую. Одна девушка в этих же меблированных комнатах покупала газеты из-за объявлений о свободных местах. Винифред забрала ворох газет и сперва тщетно обращалась к более привлекательным предложениям. Затем она пришла к менее привлекательным и, наконец, к самым непривлекательным.

Это были, главным образом, объявления больших магазинов, которым требовались дополнительные служащие на время рождественских праздников. Во главе их было объявление магазина Питера Рольса: «Руки» нуждаются в руках». Вин тотчас же отвернулась от объявления, обратившись к другим. И только после того, как она обошла шесть других магазинов, и оказалось, что всюду она пришла слишком поздно, она стала задумываться о возможности поступить в магазин отца Питера Рольса. В конце концов, «Руки» нуждаются в большем количестве рук, чем какой-нибудь другой магазин.

Когда Вин уже почти готова была сказать себе: «Это единственное, что я могу предпринять», она вспомнила слова мисс Сикер, что мисс Рольс в отношении к обществу командует своим отцом и матерью. Питеру-старшему позволяется совать туда свой нос только раз в год. Мистрисс и мисс Рольс никогда не покупают там даже булавки. Молодой Питер магазином не интересуется и желает стать филантропом. Очевидно гораздо труднее встретиться с членами семьи Рольс в их собственном магазине, чем в каком-нибудь другом.

Вместо того, чтобы сказать себе, что она не должна итти туда, Вин сказала: «Почему бы мне не пойти?». Она уверяла себя, что в огромном коммерческом предприятии, в котором работает свыше двух тысяч приказчиков, она затеряется среди них, как иголка в стоге сена, к тому же иголка с номером вместо имени. «Я пойду туда и спрошу относительно места», – так ответила она себе на свой собственный вопрос.

Но она почти хотела, чтобы ее постигла неудача. Но пусть не она сама будет виновата в этой неудаче.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю