Текст книги "Девушка из универмага"

Автор книги: Чарльз Вильямсон

Соавторы: Алиса Вильямсон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

Глава III.
Разговор во время бури.

Пока продолжалась буря, Питер Рольс по нескольку раз и день заходил в зеркальную комнату и угощал своих нимф джилидовским бальзамом. Лекарство или что-то другое действовало на них поразительно. Когда они настолько оправились, что смогли проявлять больше интереса, Питер стал таскать к ним в комнату виноград, шоколад и романы. Его сестра захватила с собой много романов, чтобы убить время на пароходе, но вышло так, что, вместо этого, она убивала его вместе с лордом Райганом, и ей было не до книг.

Надин была принуждена взять билеты первого класса для своих моделей: в противном случае, пароходные правила не позволяли бы им переступать палубного барьера даже ради дела. Но они ютились в своей комнате близ кормы, и их личная жизнь едва ли была более отрадна, чем профессиональная. Теоретически они, конечно, могли бы в определенные часы совершать прогулки, при благоприятной погоде, но так как погода была неблагоприятна, то четверо из них, будучи свободны, находили развлечение скорее в лежании, чем в прогулках. Только пятая не обращала никакого внимания на погоду.

У нее был плащ и, окутав свою маленькую, изящную головку темной вуалью под цвет волос, она присоединялась по вечерам к группе решительных мужчин и женщин, не обращавших внимания на ветер. С восьми до десяти часов вечера она выходила наверх и бродила взад и вперед по мокрой и почти пустынной нижней палубе, или садилась подышать, чистым воздухом на свободное кресло.

Будучи «ничуть не похожа» на других нимф, она воздержалась от упоминания о своей привычке мистеру Рольсу, который имел обыкновение бродить по верхней палубе. Не потому, что она все еще держала себя с ним «застенчиво», как он выражался. Мисс Чайльд больше уже не думала, что он «кажется, симпатичен», она была теперь в этом уверена. Она нравилась ему в стране нимф, когда он посещал ее подруг, но, ведь, это не имело никакого отношения к прогулкам по палубе. Но однажды вечером Питер Рольс случайно спустился на нижнюю палубу и сразу же узнал мисс Чайльд, несмотря на ее плащ и вуаль.

Было бы насмешкой сказать в такую ужасную погоду «добрый вечер», и мистер Рольс начал с того, что попросил у мисс Чайльд разрешения прогуляться с ней.

– Или протанцовать фокс-трот[1]1
  Фокстрот – развившийся в 1912 г. в США из не столь темпераментного ванстепа новый парный танец. Ошибочное мнение, что название танца произошло от английского слова foxtrot, что переводится как «лисья походка». Фокстрот был изобретен Гарри Фоксом (Harry Fox) для выступления на шоу в Нью-Йорке в 1913 г. Фокстрот был частью представления «Jardin Danse» на крыше Нью-Йоркского театра. Как часть своего выступления Гарри Фокс делал шаги «рысью» («trotting») под музыку «ragtime», и люди назвали его танец «Fox’s Trot». После Первой мировой войны всеобщее увлечение фокстротом перекинулось на страны Европы. Необыкновенно гармоничный танец, сочетающий прежде всего неповторимую «гладкую» скользящую невесомость шагов, воздушность, легкость. Только здесь оба партнера полностью сливаются в танце, как единое целое.


[Закрыть], – отвечала она. – Палуба научила меня некоторым замечательным новым па.

– Я бы хотел, чтобы вы научили меня им, – сказал Питер.

– Я этого не смогу, но пароход сможет это сделать!

– Танцовали ли вы когда-нибудь фокс-трот? – осведомился он.

– Да, в другом периоде своего существования.

Этот ответ заставил его замолчать на минуту. Затем он неожиданно сказал:

– Знаете, мисс Чайльд, я бы хотел, чтобы вы мне рассказали что-нибудь о себе!

– Благодарю вас, м-р Рольс, но в этом нет ничего интересного.

– Если это – единственная причина, то мне кажется, вы можете предоставить мне судить об этом. Даю вам слово, я не хочу быть навязчивым или любопытным. Но вы так отличаетесь от остальных.

– Я знаю, что я некрасива. Вот почему я так досадно симпатична. Я поступила к Надин только из-за нескольких лишних дюймов роста. К счастью, лицо не играет слишком большой роли для моделей, – усмехнулась она. – Главное, чтобы ноги были длинны; мадам Надин исходит из этого, и тогда ваше лицо годится для платьев данного сезона. Поэтому, когда появляется много красивых девушек недостаточно высокого роста, вы можете оказаться подходящей, если их начнут измерять аршином.

Питер рассмеялся.

– Вы не должны смеяться над этим, – заметила она, – это очень важное обстоятельство.

– Но вы то всегда смеетесь.

– Это потому, что я, по вашим словам, иду против жизни. Это дает мне веселую точку зрения.

– Вот об этом-то я и хотел поговорить. Пожалуйста, не меняйте темы разговора, если только вы не думаете, что я от безделья воспользовался первым случаем, что застал вас одну, для…

– Этого нет, – сказала Вин. – Я думаю, что вы очень добры, проявляя столь живой интерес. Но, в самом деле, нечего рассказывать. Самая обыкновенная история.

– Мне не кажется обычным видеть девушку девятнадцати лет…

– Двадцати!

– …которая оставляет свою родину, чтобы отправиться одной в новую страну.

– Вовсе не одной. Мадам Надин взбесилась бы, если бы услышала, что ее называют моей покровительницей, но все-таки это гак. Не потому что эмигранты нуждаются в покровителях…

– Вы эмигрантка?

– Да, а как же иначе? Посмотрите, моя вуаль, кажется, промокла насквозь!

– Я завтра дам вам шляпу, защищающую от ветра.

– Разве ваш отец торгует ими так же, как и джилидовским бальзамом?

– Нет, но у моей сестры есть такая шляпа, и она ей не нужна. Я захвачу ее для вас.

– О, я не могу принять ее!

– Если вы не возьмете, я выброшу ее за борт.

– А шоколад тоже был ее?

– Да.

– А книги?

– Некоторые из них мои. Но не те, которые мисс Девере находит интересными. Вот еще что: она говорила, что вы не на постоянном месте у Надин. Что это значит, если вы ничего не имеете против моего вопроса?

– Не то, что вы думаете. Это не значит, что меня должны рассчитать. Я нанялась только на время поездки, чтобы заместить девушку, которая в последний момент отказалась. И я влезла в ее башмаки, семимильные башмаки, которые бесплатно перенесут меня через океан в Нью-Йорк, в котором я надеюсь устроиться.

– Я тоже надеюсь на это, – сказал Питер серьезно.– У вас там есть друзья, кроме меня?

– Благодарю вас за то, что вы считаете себя таковым, господин джилидовский бальзам. Впрочем, я слышала, что в Америке всякий готов быть другом одиноких иностранцев!

– Я боюсь, что ваши сведения об Америке немного слишком оптимистичны. Но не можете ли вы одну минуту быть серьезной? Мне кажется, что я хорошо познакомился с вами, и с другими, конечно. Но они – другое дело. И потому они на постоянной службе у Надин. Это подходит к ним. Я не беспокоюсь о них, и не беспокоился бы из-за вас, если бы вы мне сказали, что у вас есть друзья и вы знаете, что предпримете, когда приедете.

– Я не могу этого сказать, – отвечала Вин, изменив тон и, словно устыдившись, что начала разговор в столь «легкомысленном» стиле. – Но у меня есть надежда; у меня есть два рекомендательных письма и адрес приличных меблированных комнат; кроме того, у меня осталось немного денег, так что я действительно верю, что все обойдется хорошо, благодарю вас. Мои родные думают, что я поехала, чтобы проявить свой дикий нрав и я постараюсь доказать, насколько это будет возможно, уже не им, но самой себе, что я могу жить собственной жизнью в Новом Свете и не погибнуть.

– Почему вы не хотите уже им этого доказать?

– Да потому, что никто из них не интересуется этим. И фактически обо мне уже позабыли.

– Я боюсь, что у вас большое горе, – сказал Питер.

– Для того, что заставило меня искать счастья в Америке, это слишком сильное выражение, хотя это началось с горя, которое случилось уже давно.

– У вас умер кто-нибудь, кого вы любили? – Питер встал на простой прямой путь наводящих вопросов.

– Да, моя мать. Это случилось, когда мне было четырнадцать лет, и я не могла быть особенно полезна ни моему отцу, ни моему малолетнему брату. И вот отец нашел особу, которая была столь любезна, что стала экономкой и воспитательницей моего брата. Он – священник. Я, вероятно, не похожа на дочь священника, и он тоже думал, что я не стану на него похожа, в особенности с тех пор, как появилась эта экономка. Мы стали ссориться с ней, и это возмущало отца. Он не хотел расставаться с нею, так как она блестяще управлялась с делами, с ним, с ребенком, с приходом. Поэтому было проще расстаться со мною. Я отправилась в школу на полный пансион.

– Хорошо ли вам там было?

– Я любила ее. Через год я уже не приезжала домой даже на праздники. Ко мне часто приходили в гости подруги: девушки были ласковы со мной. Но мне некуда было девать большую часть своего времени: теперь я злюсь на себя за это. Я ничему не училась, кроме того, чему хотела учиться. А это всегда бывает то, что менее всего полезно.

– Я тоже делал так, когда учился, – сказал Питер.

– Для вас это не имеет значения. У вас есть джилидовский бальзам.

– Он принадлежит моему отцу.

– Я думаю, что то, что его, то и ваше.

– Он так говорит. Все-таки у нас есть свои неприятности. Моя заключается в том, что я не живу, согласно со своими принципами и даже не знаю точно, каковы они, так как все у меня еще находится в брожении. Но я бы хотел узнать подробнее о ваших неприятностях.

– Я не допускаю для себя слово «неприятность». Это создает стену. А я только что вырвалась из-за этой стены. Я смогла бы это сделать раньше и лучше, если бы училась более трудным вещам. Когда мне пришлось предпринять что-нибудь для себя, оказалось, что я не умею ничего, что считается пригодным в деловом мире. Я упражняла только свой голос.

– Так. Мне кажется, что у вас должен быть голос.

– Я тоже так думала, но это была еще одна моя ошибка.

– Готов держать пари, что это не ошибка.

– Вы потеряли бы свои деньги, м-р Рольс, а я затратила большую часть своих, прежде, чем открыла это. Понимаете, моя мать оставила мне немного денег, но я могла их получить лишь по достижении двадцати одного года, но тут произошли разные события. Мой отец держал меня в школе до последних полутора лет, не зная, что делать со мною. Затем умер мой маленький брат. Я должна была бы больше интересоваться им, но я почти не знала его. Его появление на свет убило мою мать; и он любил эту женщину. Я не могу понять, как это он мог. Когда он умер, люди стали сплетничать насчет ее и, может быть, насчет отца. Мне кажется, что, говоря, что ей надо уехать, она внушала ему мысль о женитьбе на ней, но он решился только на то, чтобы вызвать меня. Я прожила с ними шесть месяцев. Это было ужасно для всех троих. Я должна признаться, что заслуживаю порицания. У меня произошла сцена с отцом, и я сказала ему, что собираюсь отправиться в Лондон, брать уроки музыки, чтобы потом самой содержать себя: я не могу больше жить дома. Это ускорило события. Раньше, чем кто-нибудь узнал, не исключая госпожи экономки, о том, что случилось, отец попросил ее стать его женой – или она предложила ему это. Я обожала свою мать. Вот вам и вся история.

– Я считаю это только предисловием. А что было в Лондоне?

– Отец выдал мне мои деньги раньше времени для оплаты уроков. Он не одобрял их в принципе, но у него дома не было со мною мира, а ему больше всего нужен был мир. Я должна была дать обещание, что не поступлю в оперетку. Это и теперь заставляет меня смеяться! Но я думала тогда, что мне надо только спросить, чтобы получить. Я брала уроки у знаменитого тенора. Он должен был понимать, что мой голос ничего не стоит, но он поддерживал во мне надежду. Мне кажется, они все таковы: этого требует дело. Когда две трети моих денег были израсходованы, я не решилась продолжать дальше, и просила его найти мне работу. Он часто говорил, что он это сделает, когда придет время. Очевидно, оно еще не пришло. Он извинился, говоря, что мне надо еще продолжать брать у него уроки. Его репутация пострадает, если он преждевременно будет выпускать своих учеников. Тогда я решила найти себе заработок сама. Один из оперных антрепренеров, к которому я обратилась, испробовав мой голос, сказал, что он недостаточно силен и годится только для гостиной. Тогда в первый раз я почувствовала себя разбитой.

– Бедное дитя! – прошептал Питер, но чуткое ухо девушки уловило эти слова, несмотря на вой ветра, все время прерывавшего их разговор.

– Чайльд[2]2
  Игра слов: «Чайльд» по-английски значит «дитя». (Прим. перев.)


[Закрыть] моя фамилия, и невежливо называть меня так, – прервала она его соболезнования, снова принимая «легкомысленный» тон. – По фамилиям называют воинствующих суфражисток[3]3
  Суфражистками в Англии назывались женщины, добивавшиеся избирательных прав для женщины и применявшие решительные средства борьбы. (Прим. перев.)


[Закрыть] и прислуг, отправляемых в тюрьму за кражу бриллиантов у своих добрых хозяек. Я не воинствующая суфражистка и пока еще не прислуга, хотя, может быть, и стану ею со временем, если Нью-Йорк окажется столь же неблагосклонным ко мне, как и Лондон.

– Я надеюсь, что он будет благосклонным к вам в настоящем смысле этого слова!

– Моя подруга, давшая мне два рекомендательных письма, говорила, что так именно будет: американцы-де любят английских девушек, если у них хватает мужества, чтобы переплыть океан. Она говорит, что в этой стране для нас гораздо больше шансов, как и гораздо больше места, чем на нашей родине.

– Это верно, но…

– Пожалуйста, не обескураживайте меня!..

– Ни за что на свете! Только…

– «Только» столь же плохое слово, как и «но». Я получила рекомендательное письмо к редактору одной нью-йоркской газеты «Сегодня и завтра» и письмо к органисту английской церкви. Может быть, хоть от одного из них я извлеку пользу. Уже то, что мне удалось совершить свое путешествие бесплатно, является счастливым предзнаменованием. Вообще я нисколько не боюсь; я чувствую, что мужество переполняет меня до краев, исключая минут, когда пароход одновременно ныряет и перекидывается с боку на бок.

– Это хорошо. Вам, конечно, повезет. Ни за что на свете я не буду вас обескураживать. Я только скажу, что мне хотелось бы, чтобы вы считали меня другом. Я не хотел бы потерять вас из виду, когда мы приедем. Может быть, я буду в состоянии помочь вам тем или другим способом, или это сможет сделать моя семья. Прежде, чем мы сойдем с парохода, я познакомлю вас с моей сестрой.

– О, благодарю вас! Вы очень любезны, – сказала мисс Чайльд в третий или четвертый раз. – Но мне неприятно беспокоить мисс Рольс. Она не захочет…

– Разумеется, она захочет, – настаивал Питер, – она живо заинтересуется вами, когда я расскажу ей о вас, мисс Чайльд, и будет очень рада познакомиться с вами.

Вин помолчала, не будучи уверена в этом. Редко суждения брата о своей сестре по себе самому бывают правильны.

Глава IV.
Любезность Мисс Рольс

Вопреки предположению Питера, оказалось не так легко вызвать у Эны интерес к мисс Чайльд. Его сестра была занята своими собственными делами, которые достигли критического пункта, и если бы Питер ворвался к ней в каюту и пытался заговорить о чем-нибудь ином, кроме как о ней самой, или о лорде Райгане, ее глаза сразу стали бы походить на закрытые окна.

Питер приходил в отчаяние. Через восемнадцать часов «Монарх» должен был пристать к Нью-Йорку. Питер, конечно, не был влюблен в мисс Чайльд, но ему была невыносима мысль, что она едет в Нью-Йорк, не имея там покровителей. Надо было что-то предпринять, и он решился на хитрость.

– Послушай, сестричка, – сказал он Эне, – я только что подумал, почему бы Райгану не погостить у нас, раз он и его семья находятся здесь.

– Он не говорил, что он этого не предполагает, – отрезала Эна.

– Но он и не говорил, что хочет этого?

– Нет еще; я не решилась показаться слишком навязчивой.

– Клянусь честью, я не понимаю, зачем тебе быть навязчивой. Я пришел к заключению, что ему хочется остановиться в Нью-Йорке. Уверен, что его сестре тоже. Остановка может быть только за деньгами.

– Возможно. Я уже думала об этом. Но что мы можем сделать? Можно было бы выяснить этот вопрос и предложить ему взаймы.

– Я берусь поговорить с ним и уладить дело.

– О, Питер, помоги мне в этом, как мужчина.

– Я сделаю это, если ты окажешь мне услугу, как женщина.

– В чем дело? Впрочем, в чем бы оно ни состояло, я тебе это обещаю.

– Ладно! – отвечал Питер, – я думаю, ты можешь это обещать, так как это не будет трудно для тебя, сестричка. Дело идет о том, чтобы ты позволила мне познакомить тебя с одной очень симпатичной девушкой, проявила к ней внимание и помогла ей, если она будет в этом нуждаться.

Эна усмехнулась:

– И это все? Я думаю, мне кажется, я надеюсь, что могу это обещать. В наше время девушки не особенно нуждаются в помощи. Кто она? Видела ли я ее?

– Нет. Ты ее не видела.

– Красива ли она?

Питер ожидал этого вопроса. Эна и все другие девушки, которых он знал, неизменно задавали этот вопрос. Но он почти не знал, что на это ответить.

– Она замечательно привлекательна, – сказал он, – она из тех, на которых обращают внимание в толпе и которым смотрят вслед. В ней нет того, что называется правильными чертами лица, но от нее нельзя оторвать глаз. У нее большие широко раскрытые, темные глаза с поволокой, с огромными ресницами. У нее небольшое круглое лицо и маленький, нежный, вздернутый носик, и красивый рот, да, ее рот красив, без сомнения. Она почти всегда смеется, даже когда несчастна. У нее длинная шея, подобно стеблю цветка, и длинные ноги.

– Боже мой, что за описание! Скажи, ради Бога, кто же это создание?

– Я знаю, что это может показаться странным, но такой очаровательной девушки ты еще никогда не видела, и каждый мужчина скажет то же самое. Она – мисс Чайльд…

– Но в списке пассажиров нет никакой мисс Чайльд.

– Может быть, и нет, так как она – одна из моделей Надин; я купил превосходное платье с нее. Это вышло неожиданно. Оно называется «новый», нет, «молодой месяц».

Эна на минуту позабыла, что крайне нуждается в содействии брата и начала делать ему строгие наставления.

– Конечно, ты купил это платье, чтобы угодить ей, – этой девушке.

– Нет, конечно, я купил платье, чтобы доставить удовольствие тебе. Оно очень красиво. Я взял его к себе в комнату.

– Можно себе представить, что подумает об этом прислуга! Хорошо, я поблагодарю тебя, когда увижу платье. Но что за идея знакомить меня с одной из этих моделей! Лорд Райган говорил, что все они набелены и накрашены, кроме одной, которая некрасива.

– Это и есть моя. Но я считаю, что она красива и даже более, чем красива. Ее глаза, ее улыбка…

– Не говори мне об ее глазах и улыбке. Я не могу знакомиться с моделью, Петро, я не хочу быть знакомой с портнихой…

– Наша мать была портнихой. А мать отца была прачкой…

– Тише, ради бога. Нас могут услышать!

– Я не стыжусь того…

– А я стыжусь! Ох, Петро, не будь таким ужасным, именно теперь, когда я действительно нуждаюсь, чтобы ты был милым. И ты умеешь быть милым, очень милым. Пожалуйста, не вспоминай о прошлом нашей семьи. Это ужасно, это – пятно на нас. Мы должны попытаться стереть его, и мы это можем сделать, при помощи наших денег. Нам выпадает благоприятный случай. Тем более мы должны остерегаться связываться со всякого рода народом…

– Эта девушка – лэди.

Эна вышла из себя. «Они все таковы», – проворчала она. – Вероятно, она дочь священника и ее родители умерли, – продолжала она.

– Да, ее мать умерла, – подтвердил Питер.

– Ну, конечно. В чем же нужно помочь девушке? Разве Надин не платит ей жалованья?

– Она договорилась работать у Надин только на время переезда на пароходе.

– О, так говорят девушки всего мира, приезжающие в бедный маленький старый Нью-Йорк.

– Чорт возьми, Эна! Я до сих пор не знал, что в тебе есть что-то кошачье.

Эти слова и огонек в его глазах привели снова Эну в спокойное состояние. Она вспомнила основания, в силу которых ей надо было быть мягкой с Питером. К счастью, она еще не совершила крупной ошибки.

– Ты не понимаешь шуток, Петро! – поддразнила она его, смеясь. – Я не кошка и не свинья, но ты меня немного напугал. Тебе нравится эта девушка?

– Конечно, она мне нравится.

– Ты хорошо знаешь, что я подразумеваю под словом «нравится». И надеюсь, что я понимаю, что ты подразумеваешь под этим. Ты всегда склонен сочувствовать каждому существу, которое не имеет столько денег, сколько есть у нас, и нуждается в наших деньгах. Надеюсь, что и на этот нет ничего большего. Если бы ты влюбился в модель от модистки, надо было бы немедля положить этому конец. Мы должны подниматься вверх, а не спускаться вниз.

Питер рассмеялся, и в этом смехе его сестре послышались нервные нотки.

– Что ты за странная девушка, – сказал он. – Тебе нечего выдумывать о моих чувствах к мисс Чайльд. Все, что я хочу, это помочь ей устроиться.

– Помочь ей устроиться? Ладно, тогда ты можешь представить мне ее, если это не отнимет слишком много времени. Ты, ведь, знаешь, Петро, что сегодня последний день нашего пребывания на пароходе, и я испытываю такие же чувства, как и ты. Как же мы это устроим? Сможешь ли ты привести ее сюда?

– Я никуда не могу привести ее, – возразил Питер почти сердитым тоном. – Она не служанка, ищущая места. Я сказал тебе, что она лэди.

– Прекрасно; как же ты думаешь сделать?

– У нее тоже немного времени. С тех пор, как погода исправилась, дела Надин пошли бойчее. Но после обеда она обыкновенно гуляет на нижней палубе, где никого не бывает. Я могу отправиться туда с тобой в половине девятого.

– Великолепно. Итак, решено. Я буду даже любезна сегодня вечером с мисс Чайльд, а потом в Нью-Йорке, если ты сможешь, устрой, чтобы лорд Райган принял наше предложение. Ну, а теперь ступай, Петро. Мне необходимо вздремнуть, я почти не спала прошлую ночь.

Но когда он вышел, она легла, но не заснула, обдумывая положение.

Эта девушка, без сомнения, опасна. Сосредоточенное выражение глаз Питера при описании ее удивительной привлекательности противоречило его утверждению, что его чувства носят платонический характер. Он «желает только помочь ей!». Ха-ха! И все-таки она была рада, что он сказал это, так как это подало ей блестящую мысль. Правда, то была жестокая мысль, но в любви, как на войне, все средства хороши. Конечно, если девушка – искательница приключений, это оружие окажется бесполезным, и Эне придется изобрести другое. Чтобы выяснить это, надо повидаться с мисс Чайльд; как бы хитра ни была эта девушка, она в течение пяти минут сумеет разгадать ее. Тогда выяснится, прав или неправ был Питер относительно этой дочери священника, у которой умерла мать.

Эна закрыла глаза и хотела заснуть, но не могла. Перед ее взором рисовался образ лорда Райгана, его матери и сестры, гостящих в их доме на Лонг-Айленде. Как хорошо будет, если они примут предложение погостить у Рольсов. Она сблизится еще больше с лордом Райганом, и, кто знает, может быть осуществится ее мечта – выйти замуж за титулованную особу. Нет, она не допустит, чтобы какая-нибудь модель от модистки могла стать на пути к осуществлению ее заветной цели.

* * *

В этот вечер Вин надела для прогулки длинное синее платье вместо плаща. Оно было поношенное, но приличное, и ее темные волосы были подобраны под узкую шляпку такого же синего цвета, как и платье. Она знала, что предстоит ей в половине девятого, и хотя она была благодарна господину «джилидовскому бальзаму», но опасалась последствий его доброты.

Когда она увидела брата и сестру, направляющихся к ней навстречу, улыбка мисс Рольс имела ободряющий характер. Эта улыбка напоминала улыбку Питера, и в их лицах было некоторое сходство: оба были темноволосые с живыми глазами, которые казались светлыми в сравнении с их черными волосами, но живость взгляда мисс Рольс отличалась от живости взгляда ее брата. Его взгляд был немного задумчиво-пытливым, ищущим чего-то, что-то ему еще неизвестное, ее – неудовлетворенным, ищущим и не находящим того, что нужно.

Он был худощавым молодым человеком, не очень высоким, но хорошо сложенным. Она – небольшая, неуклюжая девушка, почти четырехугольная, но довольно красивая, с прекрасными зубами, которые она обнаруживала при своей дружеской улыбке. Если бы эта улыбка была менее приветлива, мисс Чайльд, может быть, поняла бы, что великолепное закрытое вечернее платье красного бархата было надето, чтобы произвести подавляющее впечатление на новую скромную знакомую. Но ей не пришло в голову заподозрить в такой хитрости сестру своего нового друга. И притом она так мило улыбалась.

– Мисс Чайльд! Очень рада познакомиться с вами, – приветливо сказала красивая девушка. – Питер рассказал мне о вашей судьбе. Мне кажется, что вы удивительно мужественны.

– Может быть, не заслуживает признания мужественным тот, кто делает то, что ему приходится делать, – отвечала Винифред, в то время как ее тонкая рука без колец отвечала на приветливое пожатие пухлой руки, унизанной кольцами.

– Петро, отойди и дай нам поговорить, – сказала весело любезная сестра. – Двое составляют компанию, а трое – нет.

И Петро отошел, думая, что Эна – превосходный товарищ. Он уже сделал для нее все, что смог. Райган и обе лэди милостиво согласились погостить у них в течение двух недель, раз уже судьба привела их в эту страну.

– Что же вы намерены делать в Нью-Йорке, мисс Чайльд? – спросила мисс Рольс, когда они стали медленно прогуливаться по пустынной палубе.

– У меня есть надежда получить какую-нибудь работу при газете при помощи рекомендательного письма, которое у меня есть, – отвечала Вин, – или поступить в церковный хор в качестве контральто при помощи другого письма. Если это не удастся, что же, ведь, говорят, что Америка, это – страна для женщин.

– Да, это так. Нам блестяще везет, – подтвердила Эна, – мужчины так добры по отношению к нам.

– Мне кажется, они должны быть таковы, – согласилась Вин, – мистер Рольс очень добр. Похожи ли на него другие?

– Я думаю, что существуют различные способы быть добрым. Одни более надежны, чем другие. Я почти не знаю, как вам это сказать.

– Мне не совсем понятно, что вы имеете в виду.

– Было бы странно, если бы вы поняли. О, мисс Чайльд, надеюсь, что могу говорить с вами совершенно откровенно?

Когда начинают так, за этим всегда следует что-нибудь неприятное, но Винифред Чайльд овладела собою и сказала спокойно:

– Пожалуйста!

– Это весьма трудно. Мне очень страшно за вас.

– Похоже на то, что мне следует бояться вас.

– Не бойтесь. Могу ли я рассчитывать, что вы поверите мне?

– Почему же нет?

– Я так сразу приступаю к делу. Но что мне делать? У нас немного времени. Мой брат скоро вернется сюда. А мне надо поговорить с вами о нем. Он проявляет большой интерес к вам.

– Это очень мило с его стороны, – голос Винифред бы холоден и прозрачен, как льдинка.

– Так и должно было быть. Конечно, он славный брат и прекрасный юноша во многих отношениях. Мне неприятно говорить что-нибудь плохое о нем. И еще более мне неприятно разочаровывать вас. Его единственный недостаток, это – порядочное сумасбродство по отношению к женщинам, в особенности к таким, которые не принадлежат к его кругу. Вы понимаете, что я имею в виду? Мне это очень тяжело. Он говорил сегодня, что намерен помочь вам. Это меня немного испугало. Я поняла, что должна вас предостеречь, так как, не правда ли, у Питера такой внушающий доверие вид?

– Да, конечно, – отвечала Вин, все еще не изменяя своей симпатии к господину «джилидовский бальзам».

– Я его сестра и не могу не чувствовать своей ответственности за него. Кроме того, я чувствую также ответственность за вас, так как через его посредство познакомилась с вами, а вы – чужой человек в нашей стране. Поэтому я не имела права упустить случай поговорить с вами. И все-таки у меня не хватает мужества говорить подробно.

– Вовсе нет необходимости ставить точки над «и», – возразила Винифред, стараясь не быть резкой, так как она продолжала думать, что девушка говорит искренно. Ни одна сестра не станет очернять своего брата, ради одного только удовольствия, чтобы ее слушали.

– Вы понимаете, что я хочу оказать?

– Мне кажется.

– Очень благодарна вам. Так мило и благородно с вашей стороны не сердиться на меня и не считать, что я сую свой нос в чужие дела. Но мой долг – не допустить, чтобы мой брат обидел доверившуюся ему девушку-иностранку в чужой для нее стране. Все, чего я хочу, это чтобы вы обещали мне, вместо того, чтобы позволить ему помочь вам, когда он это предложит, если он еще не сделал этого, позволить сделать это мне .

– Я надеюсь, что обойдусь без всякой помощи, кроме помощи друзей моей подруги, которая дала мне рекомендательные письма, – сказала Винифред с чисто женской гордостью.

– Я и не думаю, что вам понадобится чья-нибудь помощь. Вы производите впечатление человека, который везде сумеет устроиться. Но если вы будете нуждаться в поддержке, вы не должны принимать услуг от моего брата, или позволить ему входить вообще в вашу жизнь. Я прошу об этом исключительно в ваших же собственных интересах.

– Я понимаю это, мисс Рольс. Какие же другие соображения могли бы тут быть?

– Никаких иных не может быть. Вы обещаете? Я так боюсь за вас.

– Конечно, я не приму никакой помощи от мистера Рольса.

– Вот это хорошо. У меня теперь тяжесть спала с души. И обещайте, что не дадите ему заподозрить, что я что-нибудь сказала, или вмешалась в его план.

– Его план! – повторила Вин.

– Конечно, когда человек с таким недостатком, как у Питера, предлагает девушке помочь устроиться в Нью-Йорке… Пожалуйста, не обижайтесь.

– Я не обижаюсь. Конечно, и без слов ясно, что я не скажу ему, что вы предостерегли меня.

– Он перестанет со мной разговаривать, если вы только намекнете ему.

– Не беспокойтесь. Я не сделаю ни малейшего намека. И потом, мы завтра утром приедем! Не будет даже случая сказать ему что-нибудь, кроме «прощайте».

– А вечером, после того, как я уйду, он вернется…

– Я тоже уйду, как только вы уйдете.

– Может быть, так будет лучше. О, вы не можете представить себе, какая тяжесть спала с моей души.

– Я рада, что все так обошлось.

– Вы напишете мне и сообщите, как устроились? Напишите, как только вам что-нибудь понадобится. Я буду очень рада…

– Благодарю вас, если мне что-нибудь понадобится…

– Мой адрес: Лонг-Айленд, Старый Честертон, вилла «Морская Чайка». Записать вам его?

– Нет, не беспокойтесь, пожалуйста. Я хорошо запоминаю адреса. Вы в самом деле очень добры, принимая во мне участие. Я понимаю, как вам тяжело было говорить со мною об этом.

Вин было тяжело, невыносимо тяжело благодарить таким образом мисс Рольс за бескорыстный интерес к ее моральному благополучию. Она старалась быть благодарной, заставляла себя признать, что сестра ее недавнего приятеля поступила честно, благородно и искренно, встав на защиту чужой девушки от столь близкого ей человека. Но, несмотря на то, что разум – добрый советчик, внутри ее что-то кипело. Ей очень не нравилась любезная мисс Рольс, и ей хотелось пустить по ее адресу какое-нибудь саркастическое замечание. Она хотела бы быть богатой и важной и иметь возможность распоряжаться мисс Рольс, бедной и униженной. Она чувствовала потребность побежать к Питеру и рассказать ему обо всем и снова поверить в него, так как тяжело терять друга. Ей хотелось проснуться в своей комнате и убедиться, что этот ужасный разговор был только сном.

Но она не могла ничего этого сделать. Она не спала, все было действительностью. Мисс Рольс рассуждала правильно, и господин «джилидовский бальзам» перестал существовать. Он был только Питером Рольсом, эгоистичным юношей, относящимся к девушкам, как к игрушкам. Его сестра должна знать его действительную сущность.

Дрожь в голосе мисс Чайльд задела немножко совесть мисс Рольс. По ее телу словно пробежал электрический ток. Но, слава богу, худшее осталось позади, теперь она была в безопасности и могла проявить великодушие. Она убеждала себя в том, что действовала исключительно в интересах самообороны, а не из коварства, и к тому же не сказала ни одного лживого слова о Питере. Она ведь только сказала, что одни люди более надежны, чем другие, а всем известно, что это – истина. Что Питер немного сумасброден по отношению к женщинам и что девушке будет лучше принять помощь от нее, Эны, чем от молодого человека. Это был только хороший совет и Питер не должен был бы сердиться, если бы даже когда-нибудь узнал об этом, от чего боже избави. Когда Эна убедила себя в том, как разумно и тактично поступила, она почувствовала потребность на прощанье проявить некоторую теплоту.