Текст книги "Девушка из универмага"

Автор книги: Чарльз Вильямсон

Соавторы: Алиса Вильямсон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

Глава VIII.
№ 2884.

На душе у Вин было так же пасмурно и холодно, как и на улице, когда она в нерешительности остановилась перед обширным пространством зеркальных стекол, превращавших магазин Питера Рольса в хрустальный дворец. Покупатели еще не впускались в магазин и в витринах были только красивые восковые лэди и восковые мужчины, у которых был такой вид, точно они ни на минуту не прекращают своего дела жизни с тех пор, как приставлены к нему.

Но зато у них очаровательное дело жизни. Винифред позавидовала им. В самом деле, их назначение было заставлять всех приходящих мужчин, женщин и детей останавливаться, войти в магазин и купить что-нибудь, чтобы сделать реальную жизнь насколько возможно похожей на жизнь в витринах. Все прекраснейшие вещи, которые имеются в живом внешнем мире, можно было легко и с удобством найти на витринах. И красивым женщинам и их кавалерам не приходилось рыскать из одного конца света в другой, чтобы найти себе разнообразные удовольствия.

В одной из зеркальных витрин красивые девушки наряжались на бал своими горничными. Некоторые были почти совсем готовы. Складки роскошных платьев расправлялись на их плечах очаровательными французскими субретками в маленьких кружевных шапочках. Другие изящные создания, более ленивые, все еще стояли в тонких юбках «пренсесс» и в длинных шелковых корсетах, охватывающих их талии. Фоном для этих особ служили действительный туалетный столик, кровать с кружевным балдахином и бледно-голубые занавеси.

В комнате в стиле Людовика XVI, несколько восхитительных восковых девушек и такое же количество восковых молодых людей, с чрезвычайно широкими плечами, танцовали декоративное танго. А в соседнем отделении четверо молодых людей, в соответствующих костюмах, играли в теннис. Трудно представить себе, но только перегородка отделяла эту летнюю сцену от спорта в альпийских горах. Тут катались на лыжах, ездили на санках и перебрасывались снежками; за следующей дверью был скэтинг-ринг на зеркальной поверхности.

Немного далее находилась молодая восковая мать, на вид не более 18 лет, окруженная в детской огромным количеством восковых детей, начиная с грудного и кончая двенадцатилетним. Здесь находилась также бабушка и нянька и несколько игрушечных собак и кошек. В другой комнате стояла рождественская елка, а дальше находились школьники, сидящие за своими партами.

Но лучше всего были автомобильные гонки, или зоологический сад с медведями, ослами и змеями, развлекающимися среди деревьев и цветов.

Вин раньше не раз заглядывала в эти окна, нервно проходя мимо них, но теперь она замедляла свои шаги, стараясь проникнуться восковым миром этой роскошной страны праздности. Она медленно обходила кругом большое четырехугольное здание, три стороны которого были зеркальные, а четвертая примыкала к огромному открытому входу, через который стремились люди с пакетами, нагружавшимися на грузовые автомобили. Девушке пришла в голову мысль, что это было кладбище для жизни за витриной.

Это хождение вокруг, сопровождаемое наблюдением и заглядыванием в себя, могло на короткое время отдалить тяжелую минуту, но настал момент, когда Вин должна была или присоединиться к множеству людей, непрерывно входящих в незаметную боковую дверь, или возвратиться домой, отказавшись от своего намерения.

«Ну, конечно, я никогда не увижу здесь Питера Рольса или его сестру»,– сказала она себе в двадцатый раз и вошла в дверь, вслед за высоким молодым человеком, в то время, как какая-то девушка позади нее тесно прижалась к ней, как сардинка к сардинке в коробке.

– Идите, идите, за этой эффектной особой в темном, – пробормотал какой-то голос.

– Не правда ли, она похожа на куколку? – произнес другой голос.

Услышав эти слова, Винифред поняла, что это к ней относились выражения «эффектная особа» и «куколка». Она покраснела до ушей, и у нее пошел звон в ушах.

Когда тесный хвост мужчин и женщин продвинулся вперед вдоль коридора по другую сторону входной двери, началось восхождение по лестнице, сделанной на случай пожара. Медленно поднимались из этажа в этаж. Другие мужчины и женщины поодиночке и без всякого порядка спускались вниз. Никто ничего не сказал Вин, но она сообразила, что эти в одиночку спускающиеся люди – армия, потерпевшая поражение; те, которые не поступили на службу. Она подумала, что, может быть, через несколько часов безуспешного ожидания и стояния на ногах, она окажется в их числе.

Она насчитала семь этажей, пока, наконец, она и те, кто шел спереди и сзади нее, не вошли в коридор, гораздо более длинный, чем тот, что был у входной двери. Они приближались гуськом к помещению конторы, вся передняя сторона которой состояла из сплошного окна. Окно было приподнято, и идущий оттуда электрический свет освещал этот вообще экономно освещенный угол. Вин с любопытством рассматривала лица своих спутников. На каждом лице она читала, как в открытой книге; она перестала чувствовать себя чужой этим молодым мужчинам и женщинам, только потому, что они были американцами, а она была англичанкой. Ей пришла в голову странная мысль, что она и все остальные, и все жители земли нанизаны на одну и ту же блестящую нить жизни, которая, помимо их ведома, объединяет их всех.

Сознание того, что сердца близ нее бьются надеждой или страхом, или сжимаются от разочарования, было столь явно, что тяжелый воздух помещения показался Вин насыщенным электричеством. У нее закружилась голова. Печаль и усталость давили ее. Запах непроветренного платья, человеческого пота и дешевых духов ударял ей в голову.

– Что, девица, устали? – спросил высокий молодой человек, на широкую спину которого Вин невольно опиралась при восхождении на лестницу. Ее поразила такая манера обращения, но дружеское выражение его четырехугольного лица, обрамленного густой щетиной белокурых волос, подбодрил ее. По-видимому, слово «девица» было самым подходящим в этом месте.

– Не очень. А вы? – Она почувствовала, что разговор даст ей облегчение. В коридоре было холодно, несмотря на духоту, и время тянулось бесконечно.

– Я? Гм, если бы вы только могли представить себе, чем я занимался всего месяц тому назад.

Он повернул свой резко очерченный профиль; его голова крепко сидела на огромной твердой шее, охваченной низким широким целлулоидным воротничком, блестевшим, когда свет попадал на него. Винифред видела только один его глаз и призрачный блеск другой роговицы, но этот один зеленовато-серый зрачок был привлекательнее целого десятка обычных глаз.

– Если я выскажу то, что мне пришло на ум, боюсь, что это будет очень глупо, – сказала Вин. – Вы похожи на атлета, или…

– Или? —

– Или на укротителя зверей… так мне кажется.

– Правильно! Продвигайтесь-ка вперед, маленькая девица. Здесь есть местечко.

Сардинкам теперь стало настолько свободно в частично освободившемся ящике, что они могли двигаться и даже изменять положение.

Здоровый парень повернулся, обхватил своей рукой талию Винифред, словно приглашая ее на вальс, почти приподнял ее на воздух и поставил на свое место.

– Слава богу! – прошептала она.

– Так как вы славное дитя, – заявил он, то место за вами. Понимаете? Если Питеру Рольсу будут нужны только одни руки, когда придет ваша очередь, вы получите место, а я останусь ни с чем. Я был укротителем львов в зверинце Джэкса и Буна, но мой любимый лев издох на моих глазах. Понимаете, мои нервы устали, а животные начинают скакать так же быстро, как блохи, когда чувствуют, что вы уже не тот, что раньше. Этот магазин словно создан для вас, а мне уже, видно, придется искать другого места. Если Питер Рольс сможет воспользоваться мною, то только за гроши. А мне необходимо немного подкормиться.

– Вы должны пристально смотреть Папаше прямо между глаз, – сказала «сардинка», оказавшаяся теперь за его спиной – как если бы он был львом, и я поставила бы о заклад последний доллар, если бы он у меня был, что он не посмеет отпустить вас.

– Кто это – Папаша? – бросил ей через плечо вопрос укротитель львов.

Вин хотелось задать тот же самый вопрос, но ей было неловко обнаружить свое невежество.

– Ах, я и забыла, что вы здесь – новичок! Мне то приходится здесь быть уже во второй раз. Папашей девушки называют управляющего, там в окне.

– Я надеюсь, что мы оба сможем получить место – нервно сказала Вин. – Это более чем любезно, что вы уступили мне свое место, но я, право…

– Что ж, мы тоже не ударим в грязь лицом по части вежливости, – заметил укротитель львов. – Скажите, девица, где это вы купили себе свой приятный акцент?

– Не смейтесь, пожалуйста, надо мной, а не то я расплачусь! – воскликнула Вин, с трудом подавляя смех, чтобы он не дошел до священных ушей Папаши.

Наконец, процессия настолько продвинулась вперед, что девушка, стоящая перед ней, очутилась у священного окна. Сердце Вин, время от времени замиравшее от страха, застучало теперь, как молоток.

Впервые она могла увидеть властителя этой машины, управляющего огромным магазином Питера Рольса, своего рода премьер-министра, имеющего большую власть, чем сам король. Она предполагала, что человек, занимающий столь важное положение в таком предприятии, и называемый Папашей, должен быть стариком. Но ее пристальный взгляд издалека сказал ей, что его нельзя было даже назвать пожилым. На вид м-р Меггисон казался по своему типу смесью ангела с Мефистофелем: он был круглолиц, с голубыми глазами, с лоснящимися щеками, красными, даже при резком электрическом свете. Его волосы и густые брови были не очень темного цвета, но его сильно нафабренные усы и маленькая острая козлиная бородка были настолько темны, что сразу бросались в глаза.

Он разговаривал с девушкой звучным, немного крикливым голосом, задавая вопросы, которых Вин не могла и не пыталась услышать. Ответы давались намеренно вполголоса, и девушка положила на барьер какие-то бумаги, вытащив их из маленькой черной сумочки, висевшей у пояса.

Управляющий взял бумаги, развернул их пухлыми пальцами с ямочками, как у молодой женщины.

Своими блестящими, пронизывающими насквозь голубыми глазами, он посмотрел содержание каждой бумаги, – «вероятно, рекомендательные отзывы», – подумала Вин, – и затем обратился к их обладательнице:

– Это не годится, – произнес он более громким, чем раньше голосом. – И у вас не достаточно солидный вид для предпраздничной работы. Тогда рыжеволосая девица вытянула вперед свою голову, подобно клюющей птице, поспешно пробормотала несколько слов и снова подалась назад.

– Ну, это другое дело, – сказал управляющий странным неприятным тоном. Вин показалось, что он прибавил: «какое жалованье»? Во всяком случае, девушка назвала сумму в восемь долларов и вместе с тем нацарапала что-то на печатном бланке, подсунутом ей.

Вин сгорала от любопытства. Что за магические два-три слова прошептала тайком рыжеволосая девушка, которые в одну минуту изменили решение управляющего? Увы, если Папаша откажется от ее услуг, в чем она почти не сомневалась, у нее не окажется такого чудодейственного средства, чтобы заставить его переменить свое мнение! Это, конечно, тайна; какой-то секретный пароль производил эффект. Но укротитель львов, хотя и был подобно ей, впервые в этом предприятии, по-видимому, знал или догадывался, что это должно означать, так как прошептал: «Ну, это для вас не годится, милочка!».

Слишком поздно было задавать вопросы. Наступала ее очередь. Рыжеволосая девица, ставшая теперь более миловидной, чем раньше, благодаря яркому румянцу, разлившемуся по ее желтоватому лицу, отступила, задрав с торжествующим видом голову и держа в руке ключ и страшную маленькую книжку.

Прежде, чем Вин успела опомниться, она стояла уже перед большим освещенным окном, желая, но не осмеливаясь положить свои дрожащие локти на барьер. Ангельские и вместе с тем дерзкие голубые глаза уставились на нее с таким странным выражением, какого она никогда еще не видела. Если бы этот человек не занимал положения гораздо более высокого, чем она, она бы подумала, что он испугался ее, испугался чего-то, чего он не то хотел, не то страшился, что он желал отвратить, в то же время словно боясь, что этого не случится.

«Я с ума сошла», – сказала она себе, и стала объяснять ему, что желает получить место в качестве сверхштатной продавщицы.

– Какие рекомендации? – спросил он машинально, как говорят, когда тысячи раз приходится задавать один и тот же вопрос.

– У меня их нет, – пролепетала Вин, – я только недавно приехала из Англии.

– Вы могли бы этого не говорить, – прервал ее заведующий. – Я знаю Лондон. Работали ли вы там в универсальном магазине? – Он взглянул на нее, и Вин показалось, что ему хочется помочь ей.

– Нет, нигде. Я была моделью у Надин. Я хорошо умею принимать позы…

– Я полагаю, что эти позы скорее годятся для моделей, чем для нас, – улыбнулся своей шутке ангел-Мефистофель. – Но нам в настоящее время не нужны модели. Впрочем, у вас такой вид, что вы годитесь в продавщицы; что ж, мы испытаем вас и посмотрим; от вас будет зависеть, подойдете ли вы. Какое жалованье вы хотите? Напишите здесь.

Он подал ей бланк. Она колебалась минуту и почувствовала, что голубые глаза наблюдают за ней. Колебание – не средство для достижения успеха на этой родине сутолоки. Она вспомнила, что рыжеволосая девица назвала сумму в восемь долларов. «Я скажу семь», – подумала про себя Вин и написала на бумаге эту цифру.

– Мы не можем платить семи долларов в неделю девушке, не имеющей опыта, – сказал поспешно управляющий. – Если вы согласны получать шесть, я возьму вас на испытание. Вы должны быть благодарны и за шесть. Впоследствии, вы сможете перейти в одно из отделений, где мы платим еще проценты.

– Я согласна за шесть, – ответила Вин.

Хотя она уже знала немного о дороговизне жизни в Нью-Йорке, но все-таки, шесть долларов в неделю казались ей очень щедрым вознаграждением в сравнении с заработной платой приказчиц на ее родине. Ей говорили, что они получают там всего от 12 до 14 шиллингов, а иногда и меньше. Впрочем, в Англии они «подрабатывают». Вин слышала это выражение и понимала его значение. Но она не была вполне уверена, что то же самое происходит и в Америке, так как она не говорила никому из своих немногочисленных знакомых о нужде, которая заставила ее искать места в универсальном магазине. Одно только она хорошо знала: неблагоразумно было бы задавать Папаше вопросы.

Она должна быть «готова на все» и надеяться выбраться из рутины жизни нью-йоркской приказчицы, став ею на время. Ей хотелось, чтобы сардинка – симпатичная, изящная маленькая сардинка, с мягкими черными волосами, с маленьким белым лицом, сверкающими, подобно брильянтам, глазами, вздернутым носиком, резко очерченным подбородком, тоже поступила на место.

Управляющий все еще продолжал рассматривать ее, словно желая убедиться, насколько она пригодна и любезна.

– Я думаю поместить вас в отделение распродажи со скидкой, – сказал он задумчиво, – знаете, что это значит?

– Мне кажется, – отвечала она.

– Любое из наших отделений двухчасовой дешевой распродажи научит вас большему, чем какое-нибудь другое, – продолжал он. – Видели ли вы когда-нибудь чековую книжку? – задал он ей новый вопрос.

У Вин хватило здравого смысла, чтобы не сболтнуть какой-нибудь чепухи относительно банков. Через минуту она сообразила, что в Америке отрывная книжка, в которой приказчики записывают стоимость покупки, вероятно, называется чековой книжкой, и ответила, что она видела одну такую книжку.

– Знаете ли вы, что с ней надо делать?

– В принципе, да. Я скоро научусь, как обращайся с ней.

– Скоро, это слишком длинное слово. У вас, очевидно, для этого есть время. У нас его нет. Делу нужно учиться сейчас же. Как обстоит у вас с платьем? Под этой жакеткой у вас черное платье?

Сердце у Вин упало. Она не ожидала, что, если ее примут на службу, ей придется сейчас же приступить к работе. Она предполагала, что ей велят прийти на следующее утро до того, как магазин откроется для покупателей. Если бы она знала, что будет так, она купила бы себе заранее готовое черное платье. Но она не должна упускать случая, который может оказать решающее влияние на ее судьбу.

– Нет, – ответила она спокойно. – Я думала, что будет лучше купить что-нибудь здесь, когда я узнаю, что именно требуется. Я уверена, что найду платье, которое подойдет мне. Я смогу через 15 минут вернуться.

– Хорошо! – сказал управляющий, с полуворчливым одобрением и легким подмигиванием глаз, – для англичанки вы не слишком тяжелы на подъем. Вы можете это сделать: мы продаем служащим с 10% скидкой. Вот ключ от вашего шкафчика и ваша чековая книжка. Когда вы купите себе платье, спросите учебную комнату. Возьмите пятнадцатиминутный урок писания чеков на аспидной доске, а остальное уже будет зависеть от вас. Но торопитесь. Через полчаса мы откроем магазин. В половине одиннадцатого в отделении двухчасовой распродажи со скидкой блуз, шарфов и дамских безделушек в первом этаже. Это будет ваше отделение. Вы должны быть в помещении более чем за полчаса до того, как начнется продажа, чтобы ознакомиться с товарами и научиться своему делу.

Он ощупал ее глазами, желая убедиться, поняла ли она. Вин почувствовала, что честь Англии и ее женское достоинство требуют, чтобы она «поджала верхнюю губу». Она решила не задавать никаких вопросов и, получив ключ и чековую книжку, узнала с каким-то внутренним содроганием, что ее номер, как одной из рук Питера Рольса, 2884.

Глава IX.
Испытание.

По-видимому, слух у сардинки был очень тонкий, так как, хотя между нею и Вин стоял укротитель львов, она расслышала кое-что из разговора у окна управляющего.

– Постарайтесь купить себе платье в подвальном помещении распродажи со скидкой, там будет дешевле, – визгливым шепотом сказала она Винифред, когда последняя проходила мимо нее.

Нельзя было тратить ни секунды, даже полсекунды, и все же Вин замедлила шаг, ответив: «Благодарю вас. Надеюсь, что мы еще встретимся».

Укротитель львов тоже бросил на нее взгляд, хотя уже пришла его очередь подойти к окну, но Вин не заметила этого восторженного взгляда. Она быстро сбежала по лестнице, по которой так медленно поднималась, не остановившись ни разу, чтобы передохнуть, пока не оказалась в подвальном помещении. Здесь была такая давка и так жарко, хотя оставалось еще около часа до открытия магазина, что казалось нечем дышать, даже, если бы для этого было время. Вин не заметила никаких признаков вентиляции в этой огромной комнате, которая освещалась резким мерцающим светом белых электрических шаров. Не было перегородок, отделяющих одно отделение от другого, и можно было подумать, что здесь продаются образцы всех предметов, какие только существуют в мире. Приказчик, к которому она обратилась, предупредил ее, что она может уплатить только излишек над суммою ее недельного жалованья, но она с гордостью заявила, что предпочитает заплатить полностью наличными.

К счастью, черные юбки и блузы не были особенно в моде в эту пору. Женщины толпились у корсетного отделения и юбки продавались за треть цены. Менее чем в пять минут, Вин получила костюм надлежащих размеров и заплатила за него сумму, равнявшуюся ее еженедельному заработку.

Со свертком, не завернутым в бумагу, под мышкой, она пробила себе дорогу к лестнице, по которой спускалась, и взобралась на восьмой этаж. Там, как ей сказали, находились раздевальня и шкафчики, комната для отдыха и ресторан для служащих.

Первый акт кинематографического представления! Темная эффектная особа получает место, врывается в раздевальню; смутное впечатление от близко находящихся мраморных бассейнов и ряда зеркал; высокая, стройная девушка перед одним из них, по виду почти настоящая продавщица, в новой шестидолларовой черной юбке и шелковой блузе с белыми кружевами, не слишком бросающегося в глаза плохого сорта. Снова быстрое устремление в комнату со шкафчиками, внезапная остановка при виде странной группы: девушка в черном в полуобморочном состоянии, которую передают с рук на руки двое молодых людей сиделке в чепце и фартуке, стоящей у открытой двери; блеск железных кроватей на фоне выкрашенных в белый цвет стен; шум захлопываемых дверей…

Девушки иногда падают здесь в обморок еще до десяти часов утра, и тогда их, конечно, тотчас отправляют в приемный покой для освидетельствования, ибо, в противном случае, были бы случаи злоупотребления: симуляция нездоровья. Смейтесь над этим, или другие будут смеяться над вами! Жизнь должна быть легкой для рук Питера Рольса, чтобы они могли проводить ее в такой сутолоке. И что бы ни случилось, нельзя терять ни минуты.

Винифред не теряла времени. Она сказала свой номер сторожу при комнате со шкафчиками и вошла в нее. Комната представляла собой бесконечный ряд узких клеток с железными дверками вместо дверей, и пронизывающий взгляд двух энергичных молодых женщин ощупывал с ног до головы всех вновь приходящих. Их обязанностью было следить за тем, чтобы руки Питера Рольса не воровали друг у друга принадлежащие им вещи. Зоркие глаза должны были замечать через открытую дверь одежду, какую носила каждая девушка, приходя утром, чтобы иметь уверенность, что вечером она не выйдет одетой в платье, принадлежащее одной из ее подруг. Получая плату за воспитание в себе духа подозрительности, эти особы не могли отличаться особенно симпатичным характером.

Все постоянные «руки» уже давно оставили свои шляпы и накидки в клетках и отправились по своим местам. В этот поздний час приходили одни только сверхштатные служащие, предъявляли свои номера, требуя себе шкафчиков. Среди них было немного непрофессионалок. Большинство из них уже имели опыт в торговле, а новички в этом деле, едва только войдя, обнаруживали свое неведение. Им сжато и кратко объяснялись сложные правила пользования шкафчиками.

Когда Вин всовывала ключ в решетчатую дверь, которая в будущем должна была принадлежать № 2884, в комнату с шкафчиками с шумом ворвалась сардинка.

– А, милочка! Я рассчитывала поймать вас здесь. Одну только минутку, и мы вместе побежим в учебную комнату, если вы согласны.

– С удовольствием, – ответила Вин, и они вместе вышли.

– Я попала в игрушечное отделение, – сказала сардинка, – а вы?

– Мое называется отделением двухчасовой распродажи со скидкой.

– В подвальном помещении?

– Нет, в первом этаже.

– Благодарите свою судьбу. Большинство непрофессионалов попадает в подвальный этаж распродажи со скидкой. И хорошо, если они выдерживают там первый день. Но вам повезло. Судя по вашему виду, вы принадлежите к тем, которые побеждают.

– Меня так и зовут: Вин, Винифред Чайльд[5]5
  Игра слов: Вин – по-английски – побеждать. (Прим. перев.)


[Закрыть].

– А меня Сэди Кирк. А вот и комната для обучения, хотя она называется комнатой для отдыха. Я попала сюда потому, что очень мало разницы в чековой системе у Рольса и у Бингеля, где я работала, пока грипп не заставил меня слечь в постель и мое место заняли. Я решила попытать счастье у «Рук». Но мне все же не мешает подучиться. Сядем рядом, и я помогу вам, чем смогу.

– Вы очень милы, – пролепетала Вин.

– Вы тоже, – послышался нежный ответ.

Комната для отдыха была очень симпатична, если бы когда-нибудь представлялся случай отдыхать в ней, но мисс Кирк прошептала, что этого никогда не бывает. Здесь были во всю стену полки с книгами, со стеклянными дверцами, несколько кушеток с подушками и много удобных кресел.

На маленьких столиках лежали очень старые номера иллюстрированных газет и журналов. На больших окнах были зеленые занавеси, смягчавшие ослепительный свет, который проникал через них и, по словам мисс Кирк, не пропускавшие пыли. Пол был выкрашен в темный цвет и местами покрыт коврами. Вообще комната могла служить прекрасным «местом для показа», если бы какая-нибудь влиятельная, сующая всюду свой нос, миллионерша стала выказывать интерес к «условиям жизни приказчиц».

Одна из стен длинной узкой комнаты была почта сплошь занята огромной аспидной доской, предназначенной выполнять роль чековой книжки. Перед доской стоял бледный молодой человек робкого вида, который кашлял и прочищал хорошенько свое горло, объясняя группе приказчиц Питера Рольса специальную упрощенную и на современный лад усовершенствованную систему складывания цен товаров, продаваемых со скидкой, самым быстрым и научным способом. Вин, внимательно прислушиваясь, легко схватила сущность системы, но она задавала себе вопрос, «справится» ли она с ней, когда придется применять ее на практике при двухчасовой продаже со скидкой. Мисс Кирк скоро заметила, что разница между этими и другими системами не слишком велика, чтобы ей стоило утруждать себя, и начала пускать остроты по различным адресам.

– Это – приказчик, обучающий продаже, – шепнула она своей высокой протеже. – Мне кажется, он новичок в своем деле и робеет перед нами – девушками. Но бьюсь об заклад, что он может быть груб с мужчинами, если к тому представится случай.

Вин, не забывшей своего любопытства, вызванного загадочным разговором рыжеволосой девицы с управляющим, хотелось расспросить об этом сардинку, которая, казалось, знала все, что ей полагалось и не полагалось знать. Но новичкам не следует терять ни одного слова, сходящего с нервных губ учителя. – Вы скажете мне об этом после, – попросила она; – мне следует послушать это.

– Ладно. Вы завтракаете на службе или вне ее?

– Я полагаю, что на службе.

– То же сделаю и я, хотя, как я слышала, здесь грязно, и плохо кормят. Попробуем, однако.

Вин не решилась отвечать. Она с трудом усваивала последнюю часть урока. Затем пятнадцать минут обучения окончились, и для нее начиналась действительная борьба за существование в качестве одной из рук Питера Рольса.

Не оставалось времени для того, чтобы позволить себе роскошь сговориться о завтраке. Девушки встретятся, если позволят обстоятельства. Игрушечное отделение было на шестом этаже, так что им сразу же пришлось расстаться, а Вин пошла вниз, одна навстречу своей судьбе.

Заведующий ее этажом указал ей ее место, где имелось объявление о начале в половине одиннадцатого большой двухчасовой распродажи со скидкой цветных блузок, шарфов и дамских безделушек. Когда он указал девушке путь через толпу людей, он внимательно взглянул на нее, и она сделала бы то же самое, если бы это можно было сделать незаметно. Она смутно слышала, что старшие приказчики в Англии могут как содействовать карьере служащих, так и губить ее. Возможно, что в Америке происходит то же самое и даже в большей степени, так как в этой свободной стране всякий, имеющий какую-нибудь власть, пользуется большими правами, чем где-либо.

Она заметила с первого взгляда, что этот человек был чрезвычайно красив. Он был высокого роста, смугл и гладко выбрит, с приглаженными черными волосами и темными глазами. Видя, что он сочувственно взглянул на нее своими грустными темными глазами, Вин отважилась, с подобающим уважением, попросить у него небольшого разъяснения, что такое двухчасовая распродажа со скидкой.

– Это значит, – разъяснил он, – что некоторые товары отпускаются в течение двух часов со скидкой, – а все, что останется после того непроданным, снова идет по обычной цене. Это довольно тяжелое испытание для новичков. Управляющий, мистер Меггисон, назначил вам довольно тяжелое испытание, – добавил он. А затем, после минутной паузы, сказал: «Вам придется очутиться как бы в осином гнезде. Там сегодня в атмосфере много электричества, но держите выше голову и все обойдется».

Они вошли в пустой четырехугольник, образованный четырьмя длинными прилавками. Над ними висел плакат из красных и черных букв, возвещающий о начале продажи в половине одиннадцатого: всякая вещь может быть продана со скидкой до двенадцати с половиной. Внутри находилось шесть приказчиц, по две с каждой стороны четырехугольника, и в голове Вин промелькнул вопрос, почему ей предназначено работать без пары. Этот вопрос волновал, в связи с предупреждением заведующего этажем.

Шесть приказчиц пользовались затишьем перед бурей – временем до начала торговли, – чтобы сделать последние приготовления к продаже. В момент, когда Вин очутилась внутри четырехугольника, она почувствовала себя так, как если бы неожиданно попала под грозовую тучу. Старшая продавщица рвала и метала. Это была красивая еврейка, с очень густыми бровями, старше других, хотя едва ли достигшая 30 лет и начавшая сильно полнеть.

– Проклятье, – задыхаясь произнесла она – поставить меня сюда! Всякий дурак поймет этот фокус…

Она говорила, не обращая внимания на новенькую, если не считать ее пронизавшего насквозь все лицо и фигуру Вин взгляда. Ее нежные атласные смуглые руки с блестяще отполированными коралловыми ногтями, дрожали, когда, жестикулируя, она размахивала ими над товарами, нагроможденными на четырех прилавках. Казалось, что она обращала свои проклятья на блузки, шарфы и дамские безделушки.

– О, мисс Штейн, разве вам не ясен этот прием? – возразила худощавая, очень малокровная девушка, – товары расценены так дешево, что, может быть, их можно будет сбыть.

– Взгляните на них, взгляните только, – кричала еврейка. – Разве здесь есть что-нибудь, что хотя бы одна из вас выбрала в качестве подарка? Они могли бы меня послать в подвальное помещение и дело с концом. Но я покажу ему, и ей тоже, сколько я успею сделать, раньше, чем закончится день.

Возбуждение этой эффектной женщины было настолько страстно, что Вин почувствовала, как оно передается ей. Она не знала того, что случилось, хотя остальные, видимо, это знали, сочувствуя или делая вид, что сочувствуют еврейке. Но даже она, будучи здесь чужой, могла придти к определенным заключениям.

Мисс Штейн назначили продавать вещи, которых по ее мнению, никто не станет покупать. Кто-то, обладающий властью, поставил ее в это положение, чтобы причинить ей неприятность. В этом была замешана еще одна женщина, здесь должна играть роль ревность.

– Он сказал: «это подходит для вас, мисс Штейн», – передразнивающим тоном произнес дрожащий голос еврейки. – Как бы еще так – для меня. И он дал мне эти тряпки!

– Ей будет приятно, что вы унижены, – заметила девушка с круглым красным лицом.

– Неужели вы думаете, что я не знаю этого? – гордо спросила мисс Штейн. Ее глаза наполнились слезами, которые она с досадой вытерла очень грязным носовым платком, сильно контрастировавшим с ее прошедшими через маникюр руками. – Здесь нечего делать, но я расстрою всю эту махинацию, прежде, чем им удастся уничтожить меня.

– Вы не сделаете это именно теперь! – воскликнула малокровная девица.

– Не сделаю? Посмотрим! Мне наплевать на то, что случится со мной после сегодняшнего дня.

Уши у Вин горели, как если бы кто-нибудь надрал их. Прошло несколько минут. Она не могла обратиться за помощью, за справками относительно предстоящих ей обязанностей. Если бы она задала вопрос, что ей делать, к ней отнеслись бы недоброжелательно, или даже того хуже. Мистер Меггисон сказал, что отделение двухчасовой распродажи со скидкой будет «испытанием». В таком случае, она потерпит позорное поражение, а она не хочет этого. Но ей не хотелось также, чтобы потерпела поражение и прекрасная еврейка. Ее волнение было не совсем эгоистичным. «Испытание». Неужели нет ничего, что она могла бы сделать для своей и общей пользы?