355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Чарльз Вильямсон » Девушка из универмага » Текст книги (страница 6)
Девушка из универмага
  • Текст добавлен: 15 марта 2017, 17:46

Текст книги "Девушка из универмага"


Автор книги: Чарльз Вильямсон


Соавторы: Алиса Вильямсон
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

Глава XII.
Горести обоих Питеров.

Питер Рольс-старший и Питер Рольс-младший оба были несчастны, но совершенно по разному. Различие состояло уже в том, что Питер-младший знал, что он несчастен и подозревал причину этого. Питер-старший не имел никакого представления о том, что то, от чего он страдал, было несчастьем. Он думал, что это происходит от несварения желудка, считая, что такое состояние является нормальным для людей старше средних лет. Когда вы стареете, вы не можете рассчитывать, чтобы у вас сохранилось много вкуса и личного интереса к жизни, или, чтобы вы могли наслаждаться вещами; так ему всегда приходилось слышать, и тупо и покорно он верил тому, что «говорят».

Если бы кто-нибудь сказал ему, что он несчастный человек, он бы одновременно и очень рассердился, и был бы поражен. Что за чорт, почему ему быть несчастным? Он считал себя одним из самых преуспевших людей в Нью-Йорке, и самым большим удовольствием для него было вспоминать об успехах, которые сопутствовали ему, шаг за шагом, с тех пор, как он поставил свою ногу на первую ступень лестницы и на протяжении всего пути до ее вершины.

Часто, лежа по ночам без сна, он вспоминал эти первые дни и свои первые попытки. Если он начинал думать об этом, ложась в постель, – кончено: он до того возбуждался и прошлое так реально вставало перед ним во всех подробностях, что он не мог уже заснуть в продолжении нескольких часов.

Он был уверен, что любит «мать» так нежно, как должен любить свою жену муж. Вместе им было не по себе, но врозь они чувствовали себя отвратительно. Таков вообще брак, и в их отношениях не было ничего иного.

Им почти не о чем было говорить друг с другом. Но мужья и жены после медового месяца никогда не воркуют, подобно голубкам. Вы нуждаетесь в веселой, румяной девушке и женитесь на ней. Если вы верны друг другу и не ссоритесь, это идеальная партия, в особенности, если есть дети.

Питер Рольс очень любил своих детей. Когда они были маленькими, они составляли радость его жизни; одна только мысль о них согревала его сердце и придавала ему почти сверхчеловеческую энергию, чтобы схватить будущее, как быка за рога, и оседлать его ради них, пока они вырастут. А теперь они выросли и катались, как сыр в масле, и было естественно, что пыл сердца остыл. Он гордился, очень гордился обоими. Петя, Питер или Петро – был настоящим джентльмэном и всем своим видом оправдывал каждый затраченный на него доллар. Поставьте его рядом с Астором[6]6
  Асторы – крупнейшие, наряду с Рокфеллерами и Вандербильтами, представители американской буржуазной аристократии XIX – начала XX веков. Астор, Джон Джейкоб (1763—1848) – американский промышленник немецкого происхождения. Астор, Джон Джекоб IV (1864—1912) – американский миллионер, бизнесмен, писатель. Астор, Джон Джейкоб V (1886—1971) – британский предприниматель, политик и спортсмен, Олимпийский чемпион. Астор, Мадлен (1893—1940) – вторая жена миллионера Джона Джекоба Астора IV и одна из выживших пассажиров «Титаника». Астор, Нэнси (1879—1964) – первая женщина, ставшая депутатом Палаты общин, нижней палаты британского парламента. Мэри, Астор (1906—1987) – американская актриса, обладательница премии «Оскар» в 1941 году, известная также как автор пяти новелл. Астор, Уилльям Винсент (1891—1959) – американский бизнесмен и филантроп.


[Закрыть]
или Ливингстоном[7]7
  Ливингстоны (англ. Livingstons) – видная семья, установившая контроль над правительством Шотландии в период малолетства короля Якова II, эмигрировала из Шотландии в Нью-Йорк в 17-м веке. Среди них были лица, подписывающие Декларацию независимости Соединенных Штатов (Филипп Ливингстон) и конституцию Соединенных Штатов (Уильям Ливингстон). Среди  потомков Livingstons президенты Соединенных Штатов Джордж Х. В. Буш и Джордж У. Буш, Эндрю Паттерсон, Первая леди Элеонор Рузвельт, Конгрессмен Соединенных Штатов Боб Ливингстон из Луизианы, представители большой части богатой семьи Астор.
  В Шотландии сэр Александр Ливингстон, комендант крепости Стерлинг, в 1438 г., предоставив убежище малолетнему королю Якову II и его матери королеве Джоанне Бофор, бежавших из-под опеки Уильяма Крихтона, получил фактически контроль над королевской администрацией. В 1444 г. Ливингстоны отстранили от власти Уильяма Крихтона и установили контроль над правительством страны. Роберт Ливингстон стал лордом-казначеем, а Джеймс, сын сэра Александра Ливингстона, лордом великим камергером Шотландии. После брака короля Якова II c Марией Гелдернской в 1449 г. девятнадцатилетний король взял всю полноту власти в свои руки. Первым шагом собственной политики Якова II стало свержение Ливингстонов: в начале 1450 г. все члены семьи Ливингстонов были сняты со своих постов, их владения конфискованы, а казначей Шотландии Роберт Ливингстон казнён. В 1452 г. Джеймс Ливингстон участвовал в мятеже против королевской власти на севере страны, но позднее получил прощение короля Якова II и в 1454 г. был восстановлен на посту лорда-чемберлена Шотландии, который он занимал до 1467 г.


[Закрыть]
, – и вы не найдете никакой разницы!

Сперва, много времени тому назад, старый Питер мечтал о том, что молодой Питер будет его наследником в деле, но Эна доказала всю бессмысленность и несообразность этой мечты: что привлекательного в тяжелой работе для удовлетворения своего тщеславия, и потом, какой смысл, достигнув цели, низводить своего наследника до уровня, над которым он сам с таким трудом поднялся, вместо того, чтобы пользоваться приобретенным?

Питер-старший вполне согласился с взглядами Эны и, вместо того, чтобы сожалеть, что Питер-младший не имеет в себе ничего, что могло бы сделать из него преуспевающего дельца, отец решительно останавливал Питера всякий раз, когда тот обнаруживал неприличные признаки интереса к «Рукам» и к тому, что происходит за блеском их колец. Впрочем, Питер-младший и не имел к этому настоящего интереса; в нем не было того, что Питер-старший называл практичностью.

А Эна! Она была девушкой, которой можно было гордиться. Отец до того гордился ею, что гордость своей блестящей дочерью охлаждала пыл, овладевавший его сердцем при мысли о ней. Эта гордость была заслуженной. Ведь ради нее он работал, стремясь сделать из своих детей мужчину и женщину, которыми мог бы гордиться, закончив воздвигнутое им здание.

Эна была не просто лэди, она была принцессой. Она командовала отцом одним только своим мизинцем. В ней было столько собственного достоинства, что Питер-старший предоставил ей превращать в связную речь нечленораздельные звуки своей души. Принцесса, в жилах которой текла его кровь, должна была лучше его самого понимать, что ему нужно.

Она говорила: какой смысл иметь деньги, если нельзя вращаться в лучшем обществе и чувствовать себя, как равный с равными среди него? Она говорила это еще до своего возвращения домой из школы. То была школа для дочерей миллионеров, и дочери других миллионеров указывали ей на различие между ее отцом и их отцами – нефтяными, стальными и железнодорожными королями, унаследовавшими состояние своих предков, которое было создано спекуляциями землей или шкурами животных.

Эна настаивала на том, чтобы ничто, напоминающее о годах тяжелой работы отца, не проникало в их семью, пока, наконец, Питер Рольс не перестал отождествлять себя лично с «Руками». В конце концов, глава предприятия нанял себе секретаря, который должен был ежедневно делать ему доклад о делах в пышно обставленной конторе, которая казалась старому Питеру тем, чем должно быть тело для души.

Рольс-старший и Генри Крофт – человек, которому он вручил диктаторские полномочия, сообщались между собой ежедневно, при помощи писем и телефона, но сам Питер Рольс не должен был переступать ногой порога большого торгового городка, который он собрал под одной крышей. Эна имела возможность говорить тем, кто был достаточно нетактичен, чтобы спрашивать, или тем, кого она подозревала в нескромном любопытстве: «Отец никогда даже не приближается к этому месту. Он устал от дел и, к счастью, не нуждается в том, чтобы возиться с ними». Ей было приятно, что он записался в члены одного богатого нью-йоркского клуба, членами которого были достаточно «важные» люди, чтобы ей доставляло удовольствие заявлять при случае: «Отец состоит членом Готамского клуба».

Когда отец, как это часто бывало, отправлялся из их виллы «Морская Чайка» в Нью-Йорк вечером и поздно возвращался домой, иногда даже оставаясь ночевать в городе, он обыкновенно говорил, в виде извинения матери или Эне: «я еду в клуб». Через некоторое время это стало настолько обычным явлением, что он перестал оправдываться. Но, если бы Эна узнала тайну этих его вечерних отлучек, она бы пришла в ужас, как это бывает с нами, когда мы узнаем, что те, кого мы считаем хорошо нам известными, оказываются для нас совершенно чужими.

Из всех сумрачных нью-йоркских миллионеров, которым приходится скрывать некоторые загадочные страницы своей жизни от глаз домашних, вероятно, ни у одного не было тайны, подобной тайне Питера Рольса. Была единственная вещь, которой он страстно наслаждался, но это было запретным, тайным наслаждением, которое расстраивало нервную систему и губило его желудок, еще недавно поддававшийся лечению.

Питер-младший никогда не чувствовал себя вполне счастливым, с тех пор, как в двадцатитрехлетнем возрасте оставил колледж. Только с этого времени он встал лицом к лицу к жизни и увидел темные пятна на ее поверхности. В тот момент, когда он увидел жизнь не столь прекрасной, какой она казалась, ему захотелось каким-нибудь образом помочь стереть эти пятна. Да, помочь, помочь! Это было самое важное.

Он не особенно интересовался коммерцией, но, будучи единственным сыном Питера Рольса, он считал своим долгом интересоваться ею. Он вообразил, что отец сильно страдает от равнодушия своих обоих детей к тому, что составляло смысл его жизни, страдает, скрывая, со сдержанной гордостью, свою рану. Тогда Питер-младший решил пожертвовать собой. Он предложил отцу, что пойдет в магазин и, если отец хочет, начнет с самого начала учиться всему, чему нужно учиться, чтобы постепенно занять место, на котором он мог бы служить поддержкой отцу.

Разговор об этом происходил в «библиотеке» – недавно отделанной под дуб огромной, ужасной комнате, с однообразными рядами книг, в красных, с золотом тисненых переплетах с монограммами, и книжными полками, мрачно блестевшими за стеклянными дверцами шкафов. Питер-старший пытался убивать здесь свое время, так как библиотека казалась его дочери подходящим местопребыванием отца и Питера-младшего, который в своих собственных комнатах сохранил бедную старую обстановку матери. В обстановке библиотеки, в которой все кичилось богатством и представляло последний крик моды, Питеру-младшему было очень трудно раскрывать свою душу. Но он напряг все свои усилия и бессвязно пробормотал о своей готовности отдать себя магазину. Холодный блеск в глазах отца заставил его почувствовать, что он начал не с того конца.

– Итак, ты не доверяешь своему отцу? – таков был ответ, когда он кончил.

– Не доверяю вам? – пробормотал Питер, будучи уверен, что он неудачно выразился, не сумев толком объяснить отцу, чего он хочет.

– Ты думаешь, что то, что заработал старик, будет растрачено в его же предприятии и, что, если ты хочешь, чтобы деньги не пошли к чорту, ты должен сам присматривать за ними?

– Избави боже, – перебил его Питер, – вы не должны даже думать, что подобная мысль могла придти мне в голову! Я, отец, скорее готов умереть, чем допустить, чтобы вы так обо мне думали.

– Докажи в таком случае, что я неправ, – сказал сухо отец, по своему обыкновению пощипывая редкую седую бородку своими желтыми пальцами. – Ты легко это можешь сделать.

– Каким образом? Скажите мне только.

– Обратив свое внимание на другие вещи, мой мальчик. Дай мне одному управлять тем, чем я умею управлять. Ты должен предоставить мне идти своим путем, не помогая своими веслами, и не слушать того, что говорят твои высокомерные друзья за моей спиной обо мне и о моих приемах.

– Если бы я это мог!

– Конечно, я не уверен в этом. Ты водишь знакомство с компанией неопытных юношей, которые думают, что они лучше своих отцов знают, как вести дело; и затем в своих разговорах вы пускаете мыльные пузыри, увлекаясь модными фантастическими идеями. Я был достаточно добр, чтобы некоторое время терпеть, хотя я и не должен был допускать этого. Но теперь вот что я скажу по этому поводу: если ты доверяешь старику, руки прочь от «Рук»!

– Решено и подписано, отец, – отвечал серьезно Петер. – Я никогда не думал мешать, я только хотел помочь, если смогу. С сегодняшнего дня, моим паролем будет: «Руки прочь от «Рук».

Он дал обещание и тщательно его соблюдал. Но неугасимый огонь пылал в его сердце, как зажженное бревно, брошенное в груду пепла. У него давно уже не было никакой определенной цели в жизни. Он не видел никакого пробела, который следовало бы заполнить, и чувствовал, что мир нисколько не нуждается во втором Питере Рольсе. Одной только вещи он страстно желал, будучи еще мальчиком – кругосветного путешествия и блеска востока, и это желание и в юношеские годы не потеряло для него прелести и не казалось бесполезным. Когда отец смущенно спросил: «Почему ты не путешествуешь, мой мальчик»? – Питер ответил, что, может быть, это было бы хорошо.

Дело было доложено матери и она не возражала. Она уже давно, едва только выйдя замуж за Питера-старшего, научилась не возражать ни на что, что бы он ни предложил. Когда она улыбалась и соглашалась со всяким его предложением, она становилась «маленькой дорогой женщиной», и вот она провела всю свою жизнь, будучи маленькой дорогой женщиной, пока ее волосы не побелели. При ее счастливом характере ей не приходилось делать для этого больших усилий; с тех пор, как Питер вырос, он очень полюбил проницательный взгляд ее всегда молодых голубых глаз, глаз девушки на лице пожилой женщины.

Когда Питер был на Белом Ниле, в стране слонов и львов, перед ним часто стал неожиданно и таинственно показываться образ его матери, простирающей к нему свои неуклюжие руки, чтобы пожелать ему покойной ночи в его комнате, которую он обставил разным хламом из красного дерева, составлявшим ее приданое. Она улыбалась и, казалось, не очень сочувствовала его путешествию. И все-таки ее глаза… Было в них что-то, что хватало его за душу и согревало сердце при мысли о них на другом конце света.

Питер поехал на Белый Нил, чтобы поохотиться за крупной дичью. Но, когда он встретился с нею лицом к лицу, он удивился, как ему могла придти в голову такая чудовищная причуда. Он нашел, что животные, которых он собирался убивать, настолько красивее и большего стоят, чем он сам, что он почувствовал себя виноватым за свое намерение и отказался от охоты, увезя с собою на память только несколько фотографических снимков. Хотя Эна в обществе всегда утверждала при случае: «мой брат прекрасный стрелок; вы знаете, он участвовал в охоте на крупную дичь в Африке», но Питер стрелял только холостыми зарядами. Тем не менее, ему было настолько совестно признаться в своей слабости, что он приобрел слоновые клыки и львиные шкуры за наличные деньги, вместо того, чтобы добыть их при помощи собственных пуль.

Он решил приберечь Египет с его храмами до своего свадебного путешествия, в случае, если ему удастся найти подходящую девушку, ибо все таинственное и чудесное приводило его в грустное настроение, так как никто не переживал его вместе с ним. То же самое чувствовал он в Индии и на всем востоке, и тысячи разнообразных мыслей теснились в его голове, когда он приехал в Англию, чтобы встретиться с Эной.

Мысли эти продолжали еще биться в его голове, как в тюрьме, когда он очутился на борту «Монарха», но здесь засиял для него яркий свет сквозь дверную щель темницы. Это был прекрасный свет, почти столь же прекрасный, о каком Питер читал и грезил, о котором говорили, что его не бывает ни на суше, ни на море. Затем внезапно и странно свет этот исчез. Тюрьма, полная мыслей, уступила место сумрачной тревоге.

Таково было душевное состояние Питера Рольса младшего, когда после долгого отсутствия он вернулся домой. Но по внешнему виду он казался таким же, как обычно, и был так любезен с ирландскими гостями, что Эна была благодарна ему, нисколько не испытывая раскаяния. Впрочем, ей приходилось думать о столь многом, что она почти позабыла о своем маленьком дипломатическом шахматном ходе для устранения нежелательной девушки. Ей приходилось быть на чеку, чтобы Райган, его мать и сестра не нашли «неподобающим» общество «Морской Чайки» и не стали втихомолку смеяться над отцом и матерью. Если бы в довершение всех ее забот прибавился еще страх перед моделью от портнихи, ее нервы не выдержали бы. Но, по-видимому, в благодарность за свое спасение, Питер преодолел свою угрюмость, и на него она могла положиться как на каменную гору.

Лэди Райган, удивительно моложавая женщина с детским выражением лица, была энергичной воинствующей суффражисткой. Спасшись, при помощи своего сына от лондонской полиции, она отправилась путешествовать.

Сперва она слишком страдала от морской болезни, чтобы думать о том, что происходит у нее на родине, и ряд докладов, которые она намеревалась прочесть, был отложен. Теперь, находясь в Америке, она решила сделать все возможное при данном положении, разослав страстное феминистское циркулярное послание по всем штатам. Она проводила большую часть времени в своей комнате над своими заметками. Кроме того, она добросовестно старалась превратить мисс Рольс в суффражистку. На все остальное она не обращала никакого внимания, поэтому Эне не приходилось слишком беспокоиться о том впечатлении, какое «Морская Чайка» произвела на лэди Райган. Приходилось опасаться Рагса и Эйлин, их наблюдательных глаз и развитого у них чувства смешного. Например, Эйлин имела манеру, когда ей казалось что-нибудь странным, говорить «это бесконечно оригинально». Вещи, которые ее удивляли, были для нее «трогательными». Если бы только Эна достаточно знала жизнь графов и их семей, чтобы быть уверенной, что лорд Райган и Эйлин подразумевают в глубине души под «бесконечной оригинальностью» и «трогательностью» у Рольсов, то она не провела бы столько бессонных ночей. Рагс, может быть, и был слишком беден для графа, даже ирландского, но вряд ли он сделал бы предложение девушке, которую его сестра находила «бесконечно оригинальной».

Впрочем, лорд Райган вовсе не думал о женитьбе на дочери американского миллионера. Он продолжал втайне вздыхать по своей ирландской кузине, которую оставил по ту сторону океана. Но зато маленькая лэди Эйлин влюбилась в Питера, о чем последнему не преминула сообщить его прозорливая сестра. Питер вскоре дал понять лэди Эйлин, что мысли его заняты совсем другой особой, которую он потерял из вида после краткого знакомства. Со свойственной ей женской чуткостью, молодая девушка поняла, что этой особой является никто иной, как модель мадам Надин, мисс Чайльд. Она окончательно убедилась в этом, когда узнала от своего брата, что после случайной встречи его и мисс Рольс с мисс Чайльд при посещении ими магазина Питера Рольса, Эна заклинала Райгана не сообщать об этом ни слова Питеру младшему. Эта романтическая история сильно подействовала на пылкое воображение лэди Эйлин, и она решила помочь Питеру вновь обрести потерянную нимфу. Читатель увидит, как она выполнила это свое намерение.

ГЛАВА XIII.
Один мужчина вслед за другим.

«Номеру 2884, В. Чайльд. Конверт с заработной платой. Подробности внутри». Эти слова Винифред прочла на изящном пакете, который ей всунули в руки вечером, по окончании первой недели ее работы у Питера Рольса, хотя ей казалось, что таких недель прошло бесконечное множество. «Прочтите на обороте», – было напечатано крупными белыми буквами на черном фоне конверта, который надо было вскрыть, чтобы добраться до его содержимого и «подробностей». Последние состояли из «вычетов за неявку, опоздания, ключи, печати, страхование и просчеты».

Но Вин ни разу не пропустила и не опоздала на службу. Будучи сверхштатной приказчицей, которой предстояло быть уволенной с окончанием праздников, она не нуждалась в отчислении своих в поте лица зарабатываемых пенсов на страхование, в этот огромный фонд, составлявшийся из еженедельных отчислений медяков, который для Питера Рольса играл почти такую же роль, как церковная десятина для папы. Благодаря хорошему здоровью и поведению, заработанная ею сумма фактически была выдана ей сполна. Но зато это была кошмарная неделя, которая показалась ей длиннее всех предшествовавших недель ее жизни, вместе взятых, и если бы вместо шести она заработала сто долларов, такое вознаграждение не показалось бы ей чрезмерным.

Она устало отошла от окна конторы, повинуясь указанию «прочесть на оборотной стороне», и когда она шла по длинному коридору, слова «при болезни или плохом самочувствии немедленно обращаться в контору», звучали в ее ушах, в унисон с ее колеблющейся походкой.

Да, она «прочла оборотную сторону», изнанку жизни, которая показалась ей совершенно отличной от известной ей ранее стороны, подобно тому, как отличается светлая сторона луны от темной; стороны, которой общество редко интересуется и которую никогда не видит. Несколько недель тому назад, до того, как ее «гордый дух» соблазнил ее пересечь океан в поисках независимости, она, почувствовав себя так, как чувствовала себя сегодня вечером, решила бы, что она и больна, и плохо себя чувствует. Но теперь она знала, что сотни других девушек под этой же крышей чувствуют себя так же, как и она, и считают это совершенно естественным условием жизни. Они вряд ли испытывают к себе жалость, и она должна держаться так же стоически, как и они. Если когда-нибудь она потеряет мужество, ей придется расплакаться, а ведь она хвастала Питеру Рольсу младшему, что этого с ней никогда не случится.

Она подумала, что испытает некоторое облегчение при виде заработанных денег и, вынимая свои шесть долларов, уронила нечаянно из конверта листок белой бумаги. Он отлетел, вдоль по коридору, и сердце Вин сильно забилось, когда она поднимала его.

Неужели уже увольнение? Что сделала она такого, чтобы быть уволенной в конце первой недели – ведь, она так старательно работала. И странно, несмотря на усталость и уныние, она действительно боялась увольнения. Всего минуту назад она задавала себе вопрос: «сколько еще подобных недель я вынесу» и хотела, чтобы настал конец этому, все равно какой. А теперь она боялась перевернуть листок и прочесть на нем свою судьбу.

«Вас приглашают явиться в личный кабинет управляющего, во вторник, в 12 часов 45 минут», – было красиво написано на пишущей машинке как раз посередине листка бумаги.

Вин не знала, почувствовать ли от этого облегчение или тревожиться.

Вся усталость и нервное напряжение шести ужасных дней и шести отвратительно проведенных ночей сразу как бы вылились в приступ овладевшей ею тревоги. Как ни измучена она была, – а может быть, именно по этой причине, – она не в состоянии была итти к себе домой на Авеню Колумба.

Она была уверена, что, если она присядет или ляжет в постель, она сильнее почувствует ломоту в спине и горение ног, чем если будет ходить. Ей хотелось, чтобы приятный ласковый чистый воздух освежил ее пылающие щеки, подобно холодной воде. Она испытывала потребность созерцать звезды и проникнуться покоем и ночной тишиной, после шума магазина, прежде чем она погрузится в вавилонское столпотворение Авеню Колумба.

«Я прогуляюсь по парку», – решила она. – «Это на меня должно хорошо подействовать. Когда я очень устану, я смогу отдохнуть несколько минут на скамейке и прислушаться к своим мыслям».

Это было одним из многих неудобств ее «дома». Там можно было почти одновременно слышать любые звуки, происходящие в мире, но невозможно было прислушиваться к собственным мыслям.

Когда она вышла на улицу, Эрла Эшера не было видно, и Вин была этому рада. Несколько раз на протяжении дня она раскаивалась в резкости, которую допустила по отношению к нему и которой он, вероятно, не заслужил, но теперь она была благодарна этому обстоятельству за его отсутствие. Медленно она пошла, заметно прихрамывая, как это бывает со всеми приказчицами в первые несколько недель их службы.

В парке было прекрасно, и, когда она подумала, как было бы хорошо, если бы голубые колышущиеся небесные занавеси скрыли от нее на время всю тяжесть жизни, маленький и удивительно тихий автомобиль проскользнул мимо нее. Свет фонаря позволил ей разглядеть фигуры двух мужчин в открытом автомобиле: одного впереди, правившего и другого сзади, сидевшего, скрестив руки.

«Как хорошо дышать свежим воздухом, спокойно прислонившись к спинке сиденья и не нуждаясь в том, чтобы ходить», – подумала утомленная Вин.

Она позавидовала этой удобно устроившейся фигуре со скрещенными руками, как вдруг маленький автомобиль повернул обратно и, к ее удивлению, остановился неподалеку от нее. Машинально она остановилась, но сейчас же, как только один из мужчин выскочил из него, к ней вернулось присутствие духа и она пошла вперед ускоренным шагом.

Мужчина, однако, последовал за ней и заговорил: «Вы не узнаете меня? Это очень нелюбезно с вашей стороны. Во всяком случае, вы должны остановиться на минуту и дать мне возможность напомнить вам, где мы встретились. Я узнал вас, когда проехал мимо, и поэтому я вернулся обратно».

Не будучи уверена, не встречались ли они, действительно, когда-нибудь, Вин решилась взглянуть в его лицо, которое находилось на одном уровне с ее лицом. Она тотчас же убедилась, что никогда раньше не видела этого человека.

– Вы ошиблись, – сказала она, – я вас не знаю. Будьте добры, уходите!

– Меня зовут Логан, – продолжал он настраивать, – Джим Логан. Вы и теперь не вспоминаете? Но вы мне в тот раз не сказали своего имени.

Вин ускорила шаги. Этот энергичный намек, однако, не смутил м-ра Логана. Он был приблизительно на вершок выше ее и с величайшей развязностью шел рядом с ней.

– Мы с вами, вероятно, посещаем один и тот же танцкласс, – сказал он, – я собираюсь протанцовать сегодня новейший танец «ванго». Знаете вы его? Или же «и-ланг-и-ланго»? Я готов танцовать его весь сегодняшний вечер. Надеюсь, вы еще никем не приглашены на ближайший танец?

– По настоящему я уже приглашена, – резко сказала Вин, хотя ей пришлось сдерживаться, чтобы не рассмеяться, – мой кавалер найдет, что сказать вам.

– Превосходно. Но, вероятно, он не знает приемов «джиу-джитцу» так хорошо, как я, – любезно отвечал мужчина, стараясь не отставать от нее.

Только теперь Вин, как следует, смогла разглядеть его в профиль. Он был так нарядно одет, что в Англии его назвали бы «франтом». У него был острый профиль с крючкообразным носом; профиль этот мог бы показаться красивым, если бы его срезанная нижняя челюсть не выпячивалась грубо, свидетельствуя о чрезвычайно наглом упорстве, даже жестокости. Она имела время, чтобы заметить, что его волосы были некрасивого темно-русого цвета, а кожа имела желтоватый оттенок городского жителя. Но вдруг он застал ее врасплох, повернувшись к ней с обеспокоившей ее резкостью. Она поймала выражение глаз, блестевших при свете фонаря: они были малы и вульгарны, близко подходя к его узкому горбатому носу; теперь они сверкали и нагло улыбались. Тембр его голоса был, как у воспитанных людей, и не неприятен, но Вин хотелось убежать, чтобы не слышать его.

Казалось, что он ждет ответа и, не получая его, спросил:

– Вы недавно в этой стране?

Никакого ответа.

– О, конечно, нет; я уверен, что вы здесь недавно! В настоящее время вы живете в Нью-Йорке? Не бойтесь сказать мне это. Знаете, вы слишком не податливы. Вы гнушаетесь разговора со мной. Вы – настоящий персик, но приправленный уксусом.

Винифред повернулась и зашагала в восточном направлении еще быстрее, чем шла раньше в западном. На некотором расстоянии вдруг появилась очень высокая фигура, приближавшаяся, подобно судну, идущему на всех парусах. Неужели это… да, это он! Слава свету фонаря, осветившему его. Теперь, наконец, она решилась засмеяться.

– Вот, наконец, идет мой кавалер, – воскликнула она и почти побежала навстречу укротителю львов.

– Боже мой! Ну, конечно, я не могу состязаться с таким верзилой, – ответил м-р Логан. – Я не ожидал встретить Голиафа. Маленький Давид стушуется, пока не раздобудет себе пращи. Вы вынуждаете меня забыть оставить вам свою визитную карточку с моей фамилией и телефоном. Но, пожалуйста, вспомните обо мне в ближайшее время.

– Я это сделаю, когда придет время! – дерзко бросила ему вслед Вин, когда, приподняв шляпу, автомобилист поспешно побежал к своей машине. Вин громко смеялась, когда Эрл Эшер подошел к ней. Она чувствовала себя в безопасности и даже не очень усталой. Небольшое приключение, в сущности, принесло пользу. Она подумала, что оно оказало такое же благодетельное действие, как укрепляющее средство или турецкие бани, не будучи столь дорогими, как они.

– Этот тип, ваш приятель, деточка, или только что завязал знакомство? Так как, если он имеет в виду приставать к вам, я вмешаюсь в это дело и пущу из него кровь, – заметил ее избавитель.

– Это был мистер Логан, – поспешно отвечала Вин, решив, что надо всеми способами избежать скандала. – Но… но он мне не очень нравится, – прибавила она. – Я была очень рада, увидев вас. И я не сержусь на вас за то, что вы последовали за мной, так как знаю, что у вас нет ничего плохого на уме, – и все, что случилось, окончилось благополучно. В награду я отпущу вам ваши прежние грехи. Я только что придумала для вас новое прозвище, м-р Эшер.

– Надеюсь, что оно будет лучше того, какое дала мне Сэди Кирк!

– Как вам покажется «Мишка-Медведь»? Конечно, оно лучше того. Читали ли вы когда-нибудь «Камо грядеши»?

– Нет. Это звучит, как название патентованного средства.

– Это – роман. И в нем один молодой человек, огромный, добрый великан жертвует собой, чтобы спасти девушку по имени Лигия. Его звали Урс (медведь) и он был так силен, что мог поставить на колени быка…

– Да, но, ведь, это картина из кино, а не роман. Я, конечно, видел Урса и его быка. Вы заставляете меня краснеть. Я чувствую себя так, точно я – это он.

– Именно, вы и есть он. Я окрещу вас Урсом. И я очень извиняюсь, что причинила вам столько беспокойства.

– У меня не было никакого беспокойства, – возразил Урс, почти испугавшись, что над ним шутят. – Все, что я сделал, это то, что следовал за вами, как выражаются репортеры, на почтительном расстоянии, чтобы убедиться, что вы благополучно доберетесь до дому, если пойдете пешком. Когда вы вошли в парк, я решил, что, может быть, у вас назначено свидание с каким-нибудь приятелем-мужчиной и потому отстал. Но…

– Уверяю вас, Урс, что встреча с мистером Логаном была совершенно случайной, – сказала Вин, все еще не желая посвящать его во все подробности недавней встречи, которая теперь, после того, как она миновала, казалась ей забавной. – Мне просто хотелось подышать свежим воздухом. Я это и сделала, и если вы будете столь добры и не будете употреблять таких выражений, какое употребили вчера вечером, вы можете, если хотите, проводить меня домой.

– Какое выражение вы имеете в виду? Кошечка?

– Да, и другое, еще более оскорбительное!

– Конфетка?

– Да, это бесвкусица! Достаточно скверно уже слово «деточка». Но я думаю, что вы не знали другого, более подходящего. Я предоставляю подобную честь другим.

– Хорошо, – сказал довольно сердитым тоном Урс, чувствуя, что он сейчас сморозит какую-нибудь чушь. – Но, если парень дружит с девушкой, как же он должен называть ее?

– А разве в вашем словаре нет слов «Мисс Чайльд?»

– Я не могу так называть, будучи другом. Скажите, автомобиль этого типа поехал в нашем направлении?

– Не знаю, так как я не оглядывалась назад, – сказала Вин. – Но у меня изменилось намерение идти всю дорогу пешком. Поспешим, и сядем на трамвай на 59-й улице.

* * *

Днем, в магазине, Вин могла смеяться, вспоминая о доме на Авеню Колумба, где она и Сэди «прилепились». Но по ночам, в своей комнате, тщетно пытаясь заснуть, она не в состоянии была даже улыбаться при мысли о нем.

В этой местности комнаты, выходившие на улицу, были дешевле задних, выходящих на двор. Жильцы, которым это было по средствам, платили дополнительную сумму за немного большую тишину. Ни Сэди Кирк, ни Винифред Чайльд не принадлежали к числу таких аристократов. Их хозяйка выгодно снимала два дешевых этажа в огромном доме, в подвале которого находилась пекарня, и пожарные лестницы которого придавали ему вид огромного обнаженного скелета. Она сдавала в наем комнаты по отдельности и зарабатывала на этой комбинации, несмотря на то, что взимала небольшую плату.

Внизу на улице с шумом проносились взад и вперед трамваи с узкими окнами и звенели их звонки. Против самых окон и страшно, до ужаса близко к балконам, в шесть дюймов шириною, заставленным чахлыми растениями, с грохотом пробегали вагоны надземной железной дороги, эти многоглазые чудовища, следующие один за другим так часто, что, казалось, все время днем и в течение нескольких часов ночью между ними нет никакого промежутка. Личная жизнь за этими окнами была невозможна, разве только держать закрытыми ставни. Если вы об этом забывали, или гордо говорили себе, что вам все равно, что вы во что бы то ни стало должны дышать и видеть при дневном свете свой цвет лица, тотчас же тысячи глаз, один за другим, уставлялись в ваши. Вы почти соприкасались с ними и было мало утешения, когда они видели, как вы причесываетесь, или застегиваете кофточку, при мысли о том, что эти пассажиры поезда никогда не услышат вашего голоса и не узнают, кто вы.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю