Текст книги "Акселерандо"

Автор книги: Чарльз Стросс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 31 страниц)

***

Приемный зал в отделении скорой помощи обставлен глубокими зелеными креслами и украшен детскими рисунками – инвертированными визуализациями объемов, которые лепятся к стенам и смахивают на сюрреалистичные скульптуры из конструктора Лего. Вокруг ватная тишина – вся доступная пропускная способность сети передана медицинским мониторам. Плачут дети, воют сирены подъезжающих экипажей скорой, разговаривают друг с другом люди – но для Манфреда здесь тихо, как на дне глубокого пруда. Как будто он затянулся чем-то крепким – только без чувства эйфории или ощущения, что все стало хорошо. По углам коридоров торговые автоматы готовы накормить всякого, кто готов поверить, что шашлык – из голубятины, рядом выстроились изголодавшиеся ржавые терминалы приема пожертвований. Дальше расположились хронические пациенты, и видеокамеры неусыпно следят за рядом синих спальных мешков у станции присмотра. Манфред, запертый в собственной голове, испуган и растерян.

«Я не могу принять Вас, пока Вы не подпишете соглашение о конфиденциальности» – говорит медбрат-распределитель, суя Манфреду под нос старинную табличку. Обслуживание в общественном здравоохранении еще бесплатно, но для уменьшения количества скандалов пришлось принимать меры. «Подпишите статью о неразглашении здесь и здесь, или принимающий врач не сможет вас обследовать».

Манфред сонно разглядывает краснеющий нос медбрата – видимо, слегка воспаленный от нозокомиальной инфекции. Его телефоны снова принялись за перебранку, и он пытается вспомнить, почему. Обычно они не ведут себя так. Чего-то не хватает, но как же трудно понять, чего именно... «Почему я здесь?» Спрашивает он в третий раз.

«Подпишите!»

Ему в руку суют ручку. Он фокусирует взгляд на странице. И срабатывают глубинные рефлексы: Манфред резко выпрямляется.

«Это нарушение прав человека! Здесь сказано, что вторая сторона обязуется не разглашать любую информацию о распределении пациентов, а так же о процедурах и процессах, применяющихся в институте здравоохранения, – то есть у вас – любой третьей стороне – то есть средствам массовой информации – под страхом конфискации оказанных услуг, согласно разделу №2 акта о реформировании услуг здравоохранения. Я не могу подписать это! Вы можете конфисковать мою левую почку, если я напишу в Сети о том, сколько я пробыл в больнице!»

«Ну что ж, не подписывайте». Хиджра-брат пожимает плечами, запахивается в свое сари и уходит. «Приятного ожидания!»

Манфред достает один из своих запасных телефонов и уставляется в дисплей. «Что-то тут не так»… Клавиатура попискивает – его пальцы неуверенно набирают коды операций. Он оказывается в X.25 PAD[106]106
  http://ru.wikipedia.org/wiki/X.25 – Это один из самых старых сетевых протоколов для обмена информацией на основе телефонных сетей.


[Закрыть], древнем и загадочном пакетном ассемблере-дизассемблере[107]107
  Средство приведения информации к готовому для посылки в сеть виду и обратно.


[Закрыть], и в голове его появляется разве только смутное и тревожное воспоминание, что отсюда можно попасть куда-то еще. Куда, в давно уже устаревшие недра внутренней сети системы здравоохранения? Мозг выдает «ошибку загрузки» – воспоминания угасают где-то на кончиках пальцев, перед самым моментом вспышки понимания. Как будто он пытается запустить двигатель с залитыми свечами зажигания, и тот прокручивается снова и снова, но не заводится. Можно кусать локти.

Торговый автомат-шашлычник рядом со скамейкой Манфреда выплевывает на гриль кубик, и над ним начинает виться дымок – ароматный, синеватый, пахнущий пряными травами и чем-то еще (каннабиноиды добавлены для успокоения и подъема аппетита). Манфред принюхивается, шатаясь, поднимается на ноги, и отправляется искать туалет. Его голова отчаянно кружится. Он что-то бормочет наручным часам. «Алло,Гватемала!Сообщите_дозировку_пожалуйста._Поглядите_в_дереве_мемов.Ничего_не_понимаю.О_черт._Кем_я_был?_Что_случилось?_Почему_все_расплывается?Не_могу_найти_очки...»

Из лепрозория выходит шумная компания – видимо, амбулаторные пациенты. Они одеты по-старинному – мужчины в черных костюмах, женщины в длинных платьях. На всех – одноразовые резиновые перчатки цвета электрической синевы, и у всех маски на лицах. От них доносится гул и потрескиванье зашифрованного потока обмена данными, и Манфред инстинктивно сворачивает за ними. Они все выходят из отделения интенсивной терапии – процессия из двух леди и трех джентльменов в эскорте, за которыми плетется помешанный и смятенный беженец из двадцать первого века – и спускаются по рампе для инвалидных колясок. Как_они_все_молоды, смутно проносится в мозгу Манфреда. Где_моя_кошка? Да, Айнеко бы разобралась, будь Айнеко это интересно...

«Полагаю, нам стоит вернуться в отель и развеяться» – говорит юный красавец. «О, разумеется, да!» переливчато отвечает маленькая блондинка, хлопая в ладоши. Она осторожно, как будто под ними скрывается что-то очень чувствительное, стягивает старомодные пластиковые перчатки. Из-под них показывается вязь проводов – позиционные сенсоры? «Наше путешествие, определенно, прошло впустую. Если наш знакомый здесь, я не представляю, как нам найти его и не нарушить медицинскую конфиденциальность – во всяком случае, не прибегая к солидным чаевым».

«Бедные малые» – в пол-голоса говорит другая женщина, оборачиваясь назад к лепрозорию. «Какой недостойный способ умереть».

«Они сами во всем виноваты» – прочищает горло еще один. Ему на вид двадцать с небольшим, у него курчавые бакенбарды, а манеры такие, как будто ему довелось стать главой семьи куда раньше подходящего возраста. Он постукивает своей палкой по брусчатке в такт своим словам, чтобы придать им значительности. Они идут по дороге к Лугам[108]108
  Большой открытый парк к югу от центра Эдинбурга.


[Закрыть], и останавливаются перед пешеходным переходом, чтобы пропустить стаю велосипедистов и рикшу. «Негодное соблюдение процедур, негодные иммунные системы».

Манфред, увлекшись мыслями о фрактальном виде листьев, останавливается и обследует траву. Затем спохватывается, выныривает из водоворота мыслей и, пошатнувшись, устремляется за ними, едва не попав под туристический автобус с двигателем на маховиках. Бум! Его ноги вступают на брусчатку, пересекают ее и снова топчут продукт трех миллиардов лет эволюции растительного мира. Что_то_было_связано_с_этими_людьми... Он ощущает странную и неопределенную жажду, тропизм[109]109
  Присущее простейшим движение в сторону более благоприятной среды – туда, где теплее, меньше соленость, больше растворенных питательных веществ, и т.д.


[Закрыть] к информации. Вот и все, что осталось от него – неутолимая, глубоко инстинктивная жажда знать… Высокая темноволосая женщина подбирает юбки, чтобы не запачкать их в дорожной грязи. Манфред глядит в лужу, где отражается скрывающееся под ними. Там армейские сапоги, а выше – нечто, радужно переливающееся, как бензиновая пленка на воде. Значит, не викторианцы[110]110
  Викторианская культура (вторая половина XIX века) характеризуется мощной индустриализацией и развитием культуры и науки, массивной архитектурой, строгими, но элегантными мужскими, и пышными женскими нарядами. Вместе с тем имел место переход от традиционализма к романтизму в культуре. Очень популярна в субкультурах готики и стимпанка начала XXI века.


[Закрыть] – кто-то еще. Я_пришел_сюда_встретиться_с... Имя уже готово сорваться с кончика языка. Почти. Он чувствует, что у него есть к этим людям какое-то дело.

Отряд пересекает Луга по аллее, усаженной деревьями, и оказывается перед парадным входом, выполненным в стиле девятнадцатого века, с широким крыльцом и бронзовым дверным молотком. Они идут внутрь. Мужчина с курчавыми бакенбардами останавливается на пороге, оборачивается и встречает взглядом Манфреда. «Вы следовали за нами всю дорогу. Не желаете ли войти? Возможно, вы найдете здесь то, что искали».

Манфред входит с трясущимися коленками, отчаянно страшась чего-то забытого, чем бы оно ни оказалось.

***

Тем временем Аннетт терпеливо допрашивает кошку Манфреда.

«Когда ты последний раз видела своего отца?»

Айнеко отворачивается и сосредоточенно вылизывает внутреннюю сторону левой лапы. Ее мех очень похож на настоящий, за исключением росписи на левом боку – сетевого адреса производителя, – он густой, красивый и шелковистый. Но ее рот не производит слюны, а глотка не ведет в желудок или легкие. «Уходи» – говорит она. «Я занята».

«Когда ты последний раз видела Манфреда?» – настойчиво повторяет Аннетт. «У меня нет времени на это. Полиция ничего не знает. Медслужбы не знают. Он не доступен в сети и не отвечает по телефону. А ты, в таком случае, что про это знаешь?»

Аннетт знает предпочтения Манфреда, и у нее уходит ровно восемнадцать минут на то, чтобы оказаться в отеле – найти нужное название в списках терминала бронирования в зале прибытия было нетрудно. Убедить консьержа пустить ее в его номер тоже не составило труда. Но Айнеко оказалась упрямее, чем полагала Аннетт.

«Артилект-неко модели два-альфа нуждается в регулярных перерывах на техническое обслуживание» – важно произносит Айнеко. «Ты не могла об этом не знать, когда покупала мне это тело. На что ты надеялась – на пять девяток[111]111
  99,999%.


[Закрыть] доступного времени от куска мяса? Уходи. Я думаю». Язычок скребет по коже, затем останавливается, чтобы микрозонды на его нижней стороне могли заменить выпавшие волоски.

Аннетт вздыхает. Манфред годами совершенствовал свою робокошку, и его бывшая женушка Памела тоже приложила к этому руку – она немало лазала по настройкам ее нейросети. Это ее третье тело, и с каждой заменой ее кошачья несговорчивость становится все реалистичнее. Скоро она потребует лоток и начнет гадить в тапки. «Команда перехвата управления» – говорит Аннетт. «Сбрось в мой декартов театр весь журнал событий за последние восемь часов».

Кошка вздрагивает и оборачивается к ней. «Человечья сука!» – шипит она. Потом замирает на месте, и сквозь воздух проносится тихое и сияющее цунами данных. И Аннетт, и Айнеко экипированы сверхширокополосными оптическими[112]112
  В классической теории, у видимого света энергетическая эффективность передачи информации уже ограничивается квантованием: не более 1 бита на фотон, т.е. 2-3 эВ. Это оптимум – как раз столько энергии, сколько нужно для воздействия на химические связи, или – в более общем случае – на электронную конфигурацию молекулярного запоминающего устройства. И именно фотоны такой энергии излучаются при переходах с верхнего состояния на нижнее.


[Закрыть] ретрансляторами распределенного спектра – сторонний наблюдатель увидел бы, как глаза Айнеко и кольцо Аннетт разгорелись ярким бело-голубым сиянием, обмениваясь данными. Проходит несколько секунд, Аннетт кивает и начинает водить в воздухе пальцами, обследуя координату времени в видимой только ей последовательности событий. Айнеко возмущенно шипит на нее, потом поднимается и гордо шествует прочь, задрав хвост трубой.

«Чудесатее и чудесатее» – гудит Аннетт себе под нос. Ее пальцы переплетаются, нажимая тайные контактные точки на костяшках и запястье. Она вздыхает и трет глаза. «Он сам ушел отсюда. И все было в порядке» – говорит она кошке. «К кому он пошел, он не сказал?» Кошка, демонстративно повернувшись задом, сидит в луче солнечного света, падающего через высокое окно. «Черт. Если ты не собираешься помогать ему...»

«Поищи на Рынке Трав» – дуется кошка. «Он что-то там говорил про встречу с Сообществом Франклина. Очень они ему нужны...»

***

По мокрым каменным ступеням крыльца здания, табличка у двери которого гласит, что это хостел Армии Спасения, взлетает человек в дешевом китайском военном камуфляже из сэконд-хенда и в дорогущих очках. Он барабанит в дверь, и его голос почти тонет в реве двух МиГов Общества Реконструкции Холодной Войны, несущихся над стоящим по соседству замком. «Откройте, сучки! Вам предстоит сделка!»

Крышка смотровой щели, врезанная в дверь на уровне глаз, отъезжает в сторону, и оттуда на него выглядывает пара черноглазых бусин-видеокамер. «Кто ты такой, и чего тебе нужно?» – скрипит громкоговоритель. В штатной экипировке Армии Спасения такие не предусмотрены, но христианство не жаловали в Шотландии уже несколько десятилетий, и чтобы не стать реликтом, занимающая здание церковь, очевидно, пытается следовать веяниям времени.

«Я Макс!» – говорит он. «Мои системы сказали тебе, кто я! Я здесь, чтобы сделать предложение, от которого сложно отказаться». Во всяком случае – так ему подсказывают очки. То, что говорит он сам, звучит скорее как «ЯМакс! Ну, типа-ты-слышал-по-сетке!-Я-зесь-шоб-зделать-прлжение-от-к'торова-сложн-отк’затьс». У очков не было достаточно времени, чтобы поработать логопедом. К тому же он так надулся от собственной важности, что все время прищелкивает пальцами и подпрыгивает на пороге.

«А, что же, подождите минуточку». У человека, находящегося по ту сторону динамика, чудовищно скрежещущий голос и такой акцент Земель Зари, что даже с очевидно сквозящими в голосе простецки-шотландскими нотками он кажется в большей степени англичанином, чем сам король. «Кто вы такой, вы сказали?»

«Я Макс! Манфред Макс! Я вам такое принес! Вы не поверите! У меня есть ответ на финансовые вопросы вашей церкви! Я собираюсь сделать вас богатыми…» Очки подсказывают, и Макс, куда уж деваться, говорит.

Человек в дверном проеме слегка наклоняет голову и осматривает его с головы до ног. И-под пяток Макса, который продолжает подпрыгивать от нетерпения, вырываются синие всполохи выхлопных газов. «Вы уверены, что вам дали верный адрес?» – озабоченно спрашивает человек.

«Дык, ну да!»

«Ну что ж, тогда проходите, присаживайтесь и поведайте мне об этом». – обитатель скрывается в глубине хостела.

Макс подскакивает и устремляется внутрь, и в его сознание, открытое нараспашку, врывается лавина круговых диаграмм и графиков роста, исчадий причудливого фазового пространства, порожденного его программами корпоративного администрирования. «У меня предложение, в которое трудно поверить» – читает он, проносясь мимо досок объявлений, на которых, как умирающие бабочки, приколоты церковные циркуляры. Он перепрыгивает через свернутые ковры и стопку ноутбуков, появившихся здесь после распродажи электролома, и проносится рядом с тарелкой радиотелескопа, служащего одновременно антенной для ежедневных передач-посвящений и птичьим бассейном внутреннего сада миссис Мёрхаус. «Вы были здесь пять лет… И судя по вашим публичным счетам… Не так-то много у вас денег, а? Вы еле тянете аренду. Но у вас доля в Шотландском Энергоатоме, верно?... Большинство средств церкви – это фонды, пожертвованные одной из ваших прихожанок перед тем, как она отошла к точке Омега[113]113
  http://ru.wikipedia.org/wiki/Точка_омега , конечная точка эволюции Вселенной согласно христианскому учению Тейяра де Шардена, характеризующаяся наибольшей сложностью и одновременно гармонией организации, осознанностью и всеобщим единением.


[Закрыть]».

«Хм-м». Священник бросает на него строгий взгляд. «Я не могу разглашать информацию об эсхатологических инвестициях церкви. Что навело вас на такие мысли? »

Каким-то образом, входя в кабинет священника, они поравнялись друг с другом. Там, над истертым креслом, висит рама с гигантским полотном: коллапсирующий космос эпохи Конца Времен, галактические кластеры, пораженные Эсхатоном[114]114
  Богоподобный искусственный интеллект, продукт технологической сингулярности, способный на масштабные вмешательства в жизнь галактики. Отсылка на другое произведение автора – Небо Сингулярности


[Закрыть] и усеянные волдырями сфер Дайсона, несутся навстречу друг другу и Большому Коллапсу[115]115
  Big Crunch, процесс, обратный Большому Взрыву, схлопывание Вселенной под действием собственной гравитации в некоторых космологических моделях


[Закрыть], а сверху над всем этим – лик святого Типлера-астрофизика[116]116
  Автор работ о точке Омега, утверждающий, что ее существование является неотъемлимым свойством законов физики.


[Закрыть] в нимбе квазаров, сияющий и добродушный, и взирающий на конец света с дядюшкиным одобрением. Надписи провозглашают новое Откровение: “КОСМОЛОГИЯ ЛУЧШЕ ГАДАНИЯ”, и “ВЕЧНОЙ ЖИЗНИ В МОЕМ СВЕТОВОМ КОНУСЕ”. «Могу я предложить вам что-нибудь? Чашечку чая? Заправку топливных элементов?» – спрашивает священник?

«Кристаллический мет?» – с надеждой спрашивает Макс, и опускает взгляд, когда священник с сожалением качает головой. «А, не парься, я п'шутил». Потом наклоняется вперед и произносит свистящим шепотом: «А я знаю о ваших фьючерс-спекуляциях с плутонием». Палец дотрагивается до украденных очков в зловещем жесте. «Они не просто записывают, они думают. Знают, куда деваются деньги»

«Что ты предлагаешь?» спрашивает служка с прохладой в голосе, из которого исчезли уже все шутливые нотки. «Мне придется исправить эти воспоминания, негодник. Наверное, я не помню об этом ничего. Некоторые части меня теперь не найдут путь к единству в сознании бога в конце времен, и это – благодаря тебе».

«Забей. Нафига сохранять, если твоя жизнь недостойна? Ты сечешь, там, в Конце, не жалуют веселуху?»

«Что тебе нужно?»

«А, ничё…» Огорченный Макс отстраняется. «У меня есть...» Он запинается, и по его лицу пробегает выражение крайнего смущения. «У меня есть…» Смущение глубокой тенью падает на все вокруг. «Омары!» – объявляет он наконец. «Генетически оптимизированные выгруженные омары, которые будут работать на твоих заводах по обогащению урана». Он смущается еще больше, и очкам становится трудно контролировать его акцент. «Я прикинул п’мочь вам выйти в люди, п’казать, как закинуть бабло туда, где ему место, и...». Стратегическая пауза: «Вы сможете сдать вовремя налоговый сбор. Смотри, эти омары, они нейтроностойкие». Нет,_что_за_брехня?... «Я не продаю вам их, вы можете использовать их…» Его лицо превращается в гримасу отвращения. «Бесплатно?»

Примерно тридцать секунд спустя, поднимаясь на ноги перед крыльцом Первой Реформированной Церкви Типлера-Астрофизика, человек, который мог бы быть Максом, ловит себя на осознании того, что высшие финансы – это не так просто, как некоторым кажется. Кто-то из агентов в его очках предполагает, что могут помочь уроки красноречия, но остальные не столь оптимистичны.

***

Возвращаемся к уроку истории. Наиболее перспективная отрасль в этом десятилетии – медицина.

Несколько тысяч пожилых бэби-бумеров[117]117
  Рожденные в бэби-бум – всплеск рождаемости в послевоенные годы в США, 1948 – 1964.


[Закрыть] стекаются к Тегерану на Вудсток-Четыре[118]118
  Вудсток – известнейший в культуре хиппи рок-фестиваль, прошедший в 1969 и отличавшийся разгульностью и свободой нравов.


[Закрыть]. Европейские страны отчаянно пытаются импортировать нянь и сиделок из восточной Европы. Сельское хозяйство в Японии погрузилось в упадок – деревни покинуты и пустеют, а города высасывают население из сельской местности, как черные дыры.

В американском среднем западе по закрытым поселениям для престарелых распространяется слух, сеющий беспорядки и хаос: якобы обнаружили, что старение вызвано вирусом замедленного действия, который миллионы лет назад встроился в геном млекопитающих и не был вытравлен эволюцией, но богатые миллиардеры сидят на правах на вакцину. Как обычно, Чарльзу Дарвину достается куда больше, чем справедливая доля обвинений. Тем временем, некоторые средства омоложения уже доступны в частных клиниках тем, кто готов отказаться от пенсии. Наращивание теломер и чистка гексозо-денатурированных белков – звучит не так эффектно, зато эффективно. И в ближайшем будущем ожидается резкое ускорение прогресса, поскольку сроки действия патентов на фундаментальные достижения генной инженерии начинают истекать. Ассоциация Свободного Генома уже выпустила манифест, призывающий к созданию образца генома, в котором все известные дефектные экзоны[119]119
  Кодируюзие белок участки генетического кода, являющиеся первичными структурными единицами, «словами» генетического кода.


[Закрыть] будут заменены наилучшими известными вариантами, и который будет выложен в открытый доступ.

Эксперименты по оцифровке природных нейронных сетей и воспроизведению их работы встали на поток, и разработка технологий идет полным ходом. Некоторые из радикальных либертарианцев предполагают, что когда технология созреет, смерть – из-за налагаемого ей чудовищного ущемления права человека на собственность и голос – станет самой большой правовой проблемой общества.

В большинство страховых договоров, предлагаемых ветеринарными клиниками, теперь за небольшой взнос включается дополнительный пункт об оплате клонирования домашних животных в случае их гибели в обстоятельствах, влекущих стресс для хозяина. Клонирование людей в большинстве развитых стран все еще нелегально, хотя никто уже толком не может уверенно ответить на вопрос, зачем его запрещать, и все связанные вопросы подняты на обсуждение. Хорошо, что никто из законодателей не продвигает необходимость принудительного аборта однояйцевых близнецов.

Некоторые товары дороги: стоимость сырой нефти преодолела восемьдесят евро за баррель и неуклонно ползет вверх. Другие блага, наоборот, дешевы – например, вычислительные ресурсы. Любители распечатывают на домашних принтерах процессоры новых архитектур, странных и причудливых, а народ постарше протирает спины от пота диагностическими салфетками, сообщающими им, как ведет себя уровень холестерина.

Список последних жертв технологического процесса включает в себя: элитные бутики, туалеты, промываемые водой из бачка, основные боевые танки и первое поколение квантовых компьютеров. Среди новинок десятилетия: общедоступные улучшенные иммунные системы, мозговые импланты, подключающиеся напрямую к органу Хомского[120]120
  Ноам Хомский (http://ru.wikipedia.org/wiki/Хомски,_Ноам)– известный лингвист, утверждающий, что способность к языку является врожденной и прописана в мозгу человека на биологическом и генетическом уровне, и имеются глубинные языковые структуры, независимые от социокультурного влияния.


[Закрыть] и разговаривающие с их владельцами через их собственные речевые центры, и широко распространившаяся паранойя о спаме в лимбической коре[121]121
  Участок мозга, связанный с обработкой эмоций.


[Закрыть]. Нанотехнология распалась на дюжину отдельных дисциплин, и скептики предрекают им всем скорое исчерпание. Над проблемой первичных ощущений[122]122
  http://ru.wikipedia.org/wiki/Квалиа, Что именно понимается под этим термином – предмет споров. Здесь – «сырой» поток входящих данных и компоненты, из которого он состоит – ощущение цвета, звука, запаха, боли, и т.д. Иногда к ним добавляют первичные эмоции. А иногда и искусственные чувства. Нельзя сказать, как выглядит ультрафиолетовый, это надо попробовать!


[Закрыть] теперь работают инженеры, а не философы, и одна из текущих трудностей в области искусственного интеллекта – это как научить ПО хоть немного испытывать смущение.

Управляемый термоядерный синтез, конечно же, все еще в пятидесяти годах впереди.

***

На глазах у впадающего в культурный шок Манфреда викторианцы трансформируются в готов.

«У вас был потерянный вид» – говорит Моника, с интересом наклоняясь к нему. «Что с вашими глазами?»

«Плохо вижу…» – пытается объяснить Манфред. Все вокруг расплывается, а голоса, наполнявшие его голову непрестанным гомоном, ушли, оставив оглушающую тишь. «Я имею в виду, кто-то меня обчистил. Они взяли...» Его рука хватает воздух – на поясе чего-то не хватает.

Моника, высокая женщина, которую он первой из них увидел в больнице, идет в комнату. Ее домашнее облачение – это что-то обтягивающее и с радужными переливами, и (от чего становится особенно не по себе) она заявляет, что это распределенное дополнение ее нейроэктодерма. Освободившись от антуража костюмированного действа, она стала типичной взрослой женщиной двадцать первого века, рожденной или декантированной уже после всплеска рождаемости рубежа тысячелетий. Она машет рукой перед лицом Манфреда: «сколько пальцев?»

«Два». Манфред пытается сосредоточиться. «Что?»

«Сотрясения нет» – бодро говорит она. «Погодите, пересылаю...» У нее карие глаза, а по зрачкам бегают янтарные растровые искры. Контактные_линзы? – гадает Манфред. Его мысли ужасающе замедлились и как будто отекли. Вроде опьянения, но намного менее приятно – не получается обдумать что-то сразу со всех точек зрения. Вот_каким_раньше_было_сознание? Скверное ощущение, и очень медленное... Она смотрит куда-то вдаль. «Мед-сети считают, что вы поправитесь. Основная проблема в потере персональности. Вы сохранены?[123]123
  На момент повествования уже было возможно сделать по меньшей мере довольно подробные снимки вектора состояния нервной системы – личности, памяти и настроек.


[Закрыть]»

«Вот». Появляется Алан, все еще в высокой шляпе и со своими бакенбардами, и протягивает Манфреду пару очков. «Возьмите эти, вам с ними полегчает». Его шляпа шевелится, как будто под ней идет какой-нибудь странный эксперимент с искусственной жизнью.

«Ох...спасибо вам». Манфред с чувством растроганной благодарности протягивает за очками руку. Едва оказавшись на его переносице, очки запускают тестовую последовательность, нашептывая вопросы и следя за фокусировкой его глаз. Проходит минута, синтетическое изображение настраивается на компенсацию его близорукости, и в поле зрения все приходит в фокус. Теплое чувство облегчения: есть и ограниченный доступ в сеть. «Можно, я позвоню кое-кому?» – спрашивает Манфред. «Хочу проверить свои резервные копии».

«Конечно, все для гостя». Алан выскальзывает наружу, Моника, севшая напротив, вглядывается куда-то во внутренние пространства. В комнате высокий потолок, выбеленные стены и деревянные ставни, скрывающие прозрачный аэрогель окон. Современная мебель, модульный конструктор, однако, вопиюще не сочетается с оригинальной архитектурой девятнадцатого века. «Мы ждали вас».

«Вы...» Он с усилием смещает фокус внимания. «Я собирался кого-то встретить здесь. В Шотландии, то есть».

«Нас». Она намеренно ловит его взгляд. «И обсудить пути разума с нашим патроном».

«С вашим...» Он зажмуривается. «Черт возьми! Я не помню. Мне нужны обратно мои очки. Пожалуйста!»

«Так как там с вашими резервными копиями?» – с интересом спрашивает она.

«Погодите, секундочку». Манфред пытается вспомнить, к каким адресам подключаться. У него не получается, и накатывает мучительное разочарование. «Если бы я только вспомнил, где я держу остальную часть своего сознания...» – жалуется он. «Это было... О, здесь!»

Стоило ему только подключиться к сайту, и огромная, как слон, семантическая сеть садится на его очки, расплющивая окружающее пространство в дергающуюся кашу одноцветных пикселей. «О-о, кажется, это надолго» – предупреждает он хозяев: здоровенный кусок его метакортекса пытается обменяться рукопожатиями с его мозгом через соединение, которое изначально было предназначено не более, чем для просмотра сети. С входящим потоком загружается только публичная часть его сознания – открытые агенты, материалы и точки зрения – но это мост, переброшенный к огромному замку, полному памяти, и на белых стенах комнаты проступают контуры страны диковин и чудес.

Когда Манфред вновь обретает способность видеть окружающий мир, он начинает, наконец, и чувствовать себя самим собой. По меньшей мере, теперь он может сгенерировать поисковый поток, который восстановит всю целостность и сообщит ему обо всем, что пока остается вне доступа. Священные таинства его души (в том числе – личные воспоминания) все еще недоступны ему – они спрятаны под замком, и замок не откроется без биометрического ключа-идентификатора и пароля квантового обмена. Но его разум снова с ним, и кое-какие его части уже включились и работают – это неописуемо успокаивающее и обнадеживающее чувство возврата контроля над содержимым собственной головы чем-то сродни приходу в себя после эксперимента с каким-нибудь новым наркотиком. «Думаю, нужно сообщить в полицию о преступлении» – говорит он Монике, кто бы ни был сейчас подключен к ее голове. Ведь он теперь знает, где он, и кого собирался встретить (но не «почему»), и он понимает, что для Сообщества Франклина вопросы личности – острая тема с политическим оттенком…

«Сообщить о преступлении». На лице сквозит тонкая насмешка. «Не о хищении личности, случаем?»

«Да-да, знаю, личность сама по себе – хищение, если кто-то не разветвлял свой вектор состояния в течение гигасекунды или больше – это весомый повод ему не доверять, единственное, что должно быть неизменным – это изменение, и, блин, так далее. Кстати, с кем я говорю? И если мы разговариваем, не означает ли это, что мы, в общем-то, на одной стороне?» Он пытается выпрямиться в откидном кресле, и оно тихо жужжит шаговыми моторами, усердно выпрямляясь в соответствии с его позой.

«Принадлежность сторонам относительна». Женщина, которая иногда бывает Моникой, бросает на него чудаковатый взгляд. «Она радикально меняется от добавления новых координатных осей. Вот могу сказать, что сейчас я – Моника, и вдобавок – наш спонсор. Устраивает?»

«Наш спонсор, который в киберпространстве?»

Она откидывается назад на диван. Тот, в соответствии с моментом, жужжит и производит столик с маленьким баром. «Выпьешь? Может, кофе? Или гуарану? А может, берлинское белое, как в старые добрые времена?»

«Гуарана сойдет. Здорово, Боб. Как долго ты был мертв?»

«Хех. Я не мертв, Мэнни. Может, я и не полная выгрузка, но я чувствую себя самим собой». Моника вращает глазами – кажется, по своей собственной воле. «Он хочет еще добавить кое-что грубое о твоей жене» – вставляет она – « но я не собираюсь пропускать это».

«Моей бывшей жене» – автоматически поправляет Манфред. «Этой, м-м-м, налоговой вампирше. Та-а-ак, дай угадаю. Ты играешь роль устного переводчика для Боба?»

«Ага». Она смотрит на него с очень серьезным выражением лица. «Ты знаешь, мы ему многим обязаны. Вместе с частичными выгрузками он передал в Сообщество и все свои активы – мы чувствуем себя обязанными и воссоздаем его личность настолько подробно, насколько можем. С парой петабайт[124]124
  250 = 1 125 899 906 842 624 байт.


[Закрыть] записей больше, чем мы, наверное, и не сделаешь. Но нам помогают».

«Омары». Манфред кивает самому себе и принимает протянутый ей стакан, сверкающий алмазными изгибами[125]125
  Именно изгибы, а не грани, что подразумевает какой-нибудь высокотехнологичный вид трехмерной печати.


[Закрыть] на послеполуденном солнце. «Я знал, что тут без них не обошлось». Он подается вперед со стаканом в руке, нахмурившись. «Если бы я только мог вспомнить, зачем пришел сюда. Что-то срочное, из глубокой памяти.... Что-то такое, чего я не мог доверить собственному черепу. Что-то, связанное с Бобом».

Дверь за диваном открывается, и входит Алан. «Прошу прощения» – говорит он тихо, и направляется в дальний конец комнаты. С потолка по стене разворачивается рабочий терминал, и из служебной ниши выкатывается стул. Он садится, опираясь подбородком на руки, и вглядывается в белый экран. Все это время он бормочет себе под нос что-то вроде: «Да,понимаю….Головной_офис_компании...взносы_должны_пройти_аудит...»

«Избирательная компания Джанни» – поясняет Моника.

Манфред подпрыгивает. «Джанни??» В его голове распутывается связка воспоминаний – о своем политическом фронтмэне и его программе. «Да! Вот в чем было дело! Конечно же!» Он смотрит на нее с восторгом. «Я пришел, чтобы передать вам сообщение от Джанни Витториа о...» У Манфреда опускаются руки. «…о чем же? Но это было что-то важное» – неопределенно продолжает он. «Что-то критически важное для долгосрочных планов, что-то о групповых сознаниях и голосовании... Тот, кто меня обчистил, вот кто все знает...»

***

Рынок Трав оказался чересчур деревенской с виду булыжной площадью, угнездившийся под хмурыми бойницами Замковой Скалы. Аннетт стоит на Углу Виселиц – в том самом месте, где казнили ведьм – и посылает своих невидимых агентов напасть на след Манфреда. Айнеко, как сатанинская епитрахиль, чересчур фамильярно устроилась на ее плечах, и направляет ей в уши поток вскрытой телефонной болтовни со всей округи.

«Не знаю, откуда и начать» – с досадой вздыхает Аннетт. Это место – ловушка для туристов, теснина-логово, в которой устроилось хищное растение о многих жвалах, что переваривает кредитные карточки и выплевывает истасканные телесные оболочки. Дорог превратили обратно в тротуар и заново вымостили средневековым булыжником. Он ужасно грязный и побитый – с реалистичностью реконструкторы, определенно, перестарались. В середине того места, где была парковка, расположилась сезонная ярмарка древностей, постоянная, как все временное. Там можно купить все, что угодно, от латунной решетки для камина до антикварного CD-проигрывателя, но большая часть товара здесь ничем не отличается от мусора из интернет-магазинов – некоторые выставленные тут предметы японо-шотландской культуры могли бы занять почетное место в музее эклектики в аду. Тартаны из Пуроланда[126]126
  Тематичский парк в Токио.


[Закрыть], аниматронные Несси, сварливо шипящие у колен, ноутбуки из секонд-хенда... Люди толпятся везде – и в тематических пабах (виселицы здесь, похоже, лучшая тема шуток и болтовни), и в дорогих бутиках с цифровыми зеркалами и тканегенераторами. Тротуары оккупированы уличными исполнителями, неизменно влекомыми в такие места и составляющими часть местного Края[127]127
  Еще одна отсылка на Небо Сингулярности, Край – маргинальная часть путешествующей между звездами выгруженной цивилизации Фестиваля, живущей новой информацией и развлечениями.


[Закрыть] – вот робо-клоун в очень классическом серебристом гриме иронично пародирует жесты прохожих...

«В публичном поищи» – предлагает Айнеко со своего безопасного насеста на рюкзаке.

«Где-где?» Аннетт отвлеклась на справочник, который, сговорившись с бесплатной правительственной операционной системой, как раз принялся сгружать в ее сенсориум карту общественных услуг города. «А, понятно». Видно, что Рынок Трав в целом старается понравиться туристам, но сомнительным местечкам с одного конца – в особенности, вниз по одному из мрачных шестиэтажных каменных каньонов – определенно на это плевать. «Ла-а-адно...»