Текст книги "Акселерандо"

Автор книги: Чарльз Стросс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 31 страниц)

Глава 9: Выживший.

В этот раз между нашими последовательными визитами в династию Максов проходят многие десятилетия.

Где-то на дальнем краю Местной Пустоты[204]204
  Область пониженной плотности межзвездной среды диаметром около 300 световых лет, в которой находится Солнечная Система. https://ru.wikipedia.org/wiki/Местный_пузырь. Она образована несколькими взрывами сверхновых за последние миллионы лет.


[Закрыть] среди тьмы и межзвездного газа шевелится углеродная жизнь. Сквозь темноту скользит, вращаясь, алмазный цилиндр пятидесяти километров в длину, чья внешняя поверхность гравирована причудливыми квантовыми колодцами, эмулирующими экзотические атомы, места которым не нашлось бы ни в одной периодической таблице, что распознал бы Менделеев. За его стенками, внутри, скрываются килотонны кислорода и азота и мегатонны почвы, полной жизни. Цилиндр блестит во тьме, как драгоценность; отсюда сто триллионов километров до останков Земли.

Добро пожаловать в Новую Японию, в одно из тех мест между звездами, где люди обитают теперь, когда их родная система стала недоступной для биологических тел.

Интересно, кого мы здесь встретим?

***

В одном из терраформных секторов цилиндра-поселения есть открытая площадь. Она замощена плитами выветренного известняка, переработанного из атомов планеты-странницы, никогда не знавшей расплавленного льда, и на ее краю стоит красиво разукрашенная деревянная рама, в которой висит огромный гонг. Вокруг расположились дома и открытые хижины, и разнообразные официанты-гуманоиды предлагают еду и напитки идещим мимо настоящим людям. Стайка еще маленьких детей со своими большеглазыми домашними животными играют в прятки, потрясая самодельными копьями и автоматическими винтовками. Их родителям не о чем тревожиться – ведь тела взаимозаменяемы, и порталы сборки/разборки в каждой комнате могут за минуты построить их заново. У взрослых Красная площадь сейчас не в моде, и дети застолбили ее собственным полигоном для игр. Среди них нет ни одного Пэна, ни Венди[205]205
  Вечно юные персонажи сказки про Питера Пэна.


[Закрыть], они – отпрыски демографического Большого взрыва, все – по-настоящему юные.

Гибкий мальчишка с кожей, коричневой, как орех, копной черных волос и тремя руками терпеливо загоняет озабоченного синего ослика в угол площади. Он как раз проходит мимо стойки со свежими суши-роллами, и тут из-под тачки выскальзывает странный зверь, выгибает спину, и роскошно потягивается.

Мальчик, Манни, обращает внимание на новую цель, и замирает, сжимая в руках копье. Синий Иа-Иа, махнув хвостом, устремляется к безопасности, цокая по поросшим лишайниками плитам. «Город, кто это?» – спрашивает мальчик, не открывая рта.

«Куда ты смотришь?» – спрашивает Город. Манни слегка удивляется – хотя удивиться тут сделовало бы гораздо сильнее.

Зверь уже потянулся одной передней лапой, и теперь тянет другую. Как наши кошки, думает Манни. Но что-то со зверем немного не так – голова слишком маленькая, и глаза тоже, а на подушечках пальцев... «Ты острый» – обвиняет Манни зверя, неодобрительно хмурясь.

«Есть такое дело». Существо зевает, и Манни наставляет свое копье на него, сжимая древко обеими правыми руками. У зверя и зубы острые. И Манни слышит его голос внутренним слухом, а не ушами. Внутренняя речь для людей, а не для игрушек.

«Ты кто?» – допытывается он.

Зверь нахально разглядывает его. «Я знаю твоих предков» – говорит он все так же по внутренней речи. «Ты Манни Макс, верно? Я так и подумал. Приведи меня к своему отцу».

«Нет!» Манни подпрыгивает и машет руками на зверя. «Ты плохой! Уходи прочь!» Он тычет копьем в направлении его носа.

«Я уйду после того, как ты отведешь меня к своему отцу» – говорит зверь. Он поднимает хвост и вздыбливает шерсть, но потом как будто передумывает. «Я расскажу тебе сказку, если ты приведешь меня к нему, сгодится?»

«Не повелся!» Манни всего две сотни мегасекунд от роду – семь лет старой Земли – но он уже может определить, что им манипулируют, и ершится.

«Ох уж эти дети». Нечто, похожее на кошку, виляет хвостом из стороны в сторону. «Ладно, Манни. Ты знаешь, какие у меня когти… Как насчет другого: ты приведешь меня к отцу, или я раскрою тебе лицо?» Оно мгновенным волнистым движением подкатывается к его ногам, и тут же трется о них и мурлычет, добавляя путаницу в свою угрозу. Но Манни этим не смутишь – он прекрасно видит, что когти действительно остры. Эта кошачья штука дикая, и ничто в его искусственно сохраненном орто-человеческом воспитании не готовило его к встрече с настолько дикими говорящими кошками.

«Убирайся!» Манни начинает тревожиться. «Ма-а-ам!» кричит он, ненамеренно активируя метку широковещания в своей внутренней речи. «Там эта штука!»

«Ну ладно, мам так мам». Кошачья штука как будто сдается. Она перестает тереться о ноги Манни, садится и смотрит вверх на него. «Не бойся, я не причиню тебе вреда».

Манни перестает вопить. «Что ты такое?» – наконец спрашивает он, не сводя глаз со зверя. Где-то в световых годах, услышав его крик, мать срывается с места. Проносясь от распределителя к распределителю, отталкиваясь от свернутых измерений, она устремляется прямиком на помощь.

«Я Айнеко». Зверь садится и начинает умывать заднюю лапку. «А ты Манни, верно?»

«Айнеко…» неуверенно говорит Манни. «Ты знаешь Лис или Билла?»

Айнеко, кошачья штука, отвлекается от умывания и смотрит на Манни, склонив голову на бок. Манни слишком молод и слишком мало видел, чтобы знать, что размеры Айнеко – точь в точь как у домашней кошки, Felis catus, у животного, появившегося в естественной эволюции, в отличие от привычных игрушек, лоскутных поделок и компаньонов. Может, реалистичность и в моде у поколения его родителей, но не настолько. Мех Айнеко украшен оранжевыми и коричневыми полосами и завитками, и у него белый пушок под подбородком. «Кто такие Лис и Билл?»

«Вон они» – говорит Манни, как раз когда здоровяк Билл с мрачной физиономией подобрался к Айнеко сзади. Он пытается ухватить ее за хвост, а Лис – летающая тарелка в фунт весом – вылетает из-за его плеча, восторженно жужжа. Но Айнеко слишком быстрый для человеческих детей, и он проскакивает между ног Манни пушистой ракетой. Манни с гиканьем пытается наколоть кошачью штуку на копье, и тут копье обращается в синее стекло, трещит и осыпается вниз иглами алмазного снега, обжигающего руки.

«Это уже совсем не по-дружески, не так ли?» – грозно говорит Айнеко. «Твоя мать разве не учила тебя?…»

Дверь в боку хижины с суши отворяется, и появляется Рита, запыхавшаяся и сердитая. «Манни! Что я тебе говорила, не играть...»

Она замирает, увидев Айнеко. «Ты!» И тут же отшатывается с плохо скрываемым страхом. В отличие от Манни, она узнала послечеловеческого демиурга за его аватаром, воплощенным исключительно для удобства взаимодействия с людьми.

Кот ухмыляется. «Я» – признает он. «Поговорим?»

«Нам не о чем говорить» – отвечает Рита, как гром с ясного неба услыхавшая.

Айнеко машет хвостом. «Есть нам о чем говорить». Он поворачивается и глядит Манни в самые глаза. «Правда?»

***

Много времени прошло с тех пор, как Айнеко прошел этим путем, и с тех пор пространство вокруг Хендай +4904/-56 изменилось до неузнаваемости. В те времена, когда великие звездолеты омаров неслись прочь из облака Оорта Солнечной системы, и когда информация о незанятых системах коричневых карликов только ложилась в архивы, а семена программируемой материи готовились упасть на поверхности их планет, там не было еще ничего, кроме случайных нагромождений мертвых атомов и инопланетного маршрутизатора. Но это было давным-давно, и с тех пор система коричневого карлика поддалась нашествию людей.

Неоптимизированная версия Гомо Сапиенс поддерживает когерентность своего состояния всего две или три гигасекунды, прежде чем поддаться некрозу. Но всего за десять гигасекунд нашествие людей поставило мертвую систему коричневого карлика с ног на голову. Сняв кожуру с мертвых планет, они построили из добытых ресурсов собственную обитаемую среду, подходящую для их формы углеродной жизни. Они реконструировали луны и построили искусственные сооружения размером с астероиды. Они вытащили концы кротовин из маршрутизаторов и превратили их в свою собственную грубо сколоченную сеть двухсторонних каналов, а потом научились создавать новые кротовины, и сконструировали собственные коммутаторы пакетов. Отладив сообщение через кротовины, под покровом межзвездной тьмы вдали от горящих звезд и обедненных металлами карликов с подозрительно низкоэнтропийной светимостью, они строят собственную сеть межзвездных сообщений и торговли. Отвага, которая сопровождает это предприятие, поражает воображение. Несмотря на полную неприспособленность консервированных обезьян к жизни в межзвездной бездне, несмотря на то, что в сравнении с планетами коричневого карлика Плутон покажется тропическим раем, они захватили всю эту адову систему.

Новая Япония – одно из новых государств этой сети, чьи узлы которой физически располагаются внутри антропоформированных пространств колоний-цилиндров. Очевидно, о старой Японии ее создатели имели только то представление, которое смогли извлечь из сделанных до деконструкции старой Земли записей – в качестве отправной точки они использовали смесь, составленную из фильмов о ностальгических путешествиях, анимаций Миядзаки и культуры аниме. И она стала домом множества для множества человеческих существ, хоть на своих исторических предшественников они и похожи примерно так же, как и Новая Япония – на свой давно исчезнувший оригинал.

Человечество?

Их деды, наверное, распознали бы в них людей – в большинстве случаев. Те из их потомков, кто стал по-настоящему чужд и невообразим с точки зрения выживших из предсингулярного века, остались дома – они погрузились в бурление раскаленных докрасна облаков нанокомпьютеров, пришедшее на смену ровному коперниковскому созвучию планет, танцевавших орбитальный танец вокруг Солнца Земли. Быстромыслящие мозги-матрешки столь же непостижимы простым предкам послелюдей, как МКБР для амебы – но и настолько же непригодны для обитания. В космосе полно их давно выгоревших останков, могил цивилизаций, навсегда оставшихся у своих звезд и уничтоженных информационным коллапсом. Тем временем, где-то вдали сверх-интеллекты галактических масштабов отбивают в пустоте неизъяснимые ритмы, пытаясь склонить Планкову основу пространства подчиняться их воле... После-люди и немногие другие полу-превзошедшие виды, открывшие сеть маршрутизаторов, живут своей тайной жизнью во тьме между этими сияющими островами – похоже, у пребывания не слишком разумным есть свои преимущества.

Человечество. Одиночный разум, большая часть которого заперта внутри черепа, приспособляемый как к кочевому, так и к оседлому образу жизни, объединяющийся в небольшие семейные группы, в свою очередь склонные составлять большие племенные сети. До Великого Ускорения доступными вариантами были только эти. Теперь, когда пассивная материя обрела способность мыслить, и каждый килограмм краски на стенах может содержать в себе сотни выгруженных предков, когда каждая дверь может быть кротовиной и открываться в поселение в полу-парсеке отсюда, человек может оставаться одним и тем же, а вокруг него меняется уже сам ландшафт – он мигрирует, мутирует, льется бесконечной рекой, и наполняет роскошную бездну личной истории. Жизнь здесь богата, неистощимо изменчива и подчас удивительна. И племенные группы действительно сохраняются, скрепленные силами подчас причудливыми и экзотическими, несмотря на разделяющие их триллионы километров и миллиарды секунд. Иногда эти силы надолго исчезают, но проходит время, и они возвращаются, как будто посмеиваясь над бесконечностью...

***

Когда векторы состояния предшественников могут быть в точности записаны, каталогизированы и доступны для повторного вызова, почитание предков обретает совершенно новый смысл. Пока Рита глядит на кошачью штуку, и крошечные капилляры на ее лице в ответ на выброс адреналина сжимаются, заставляя ее кожу бледнеть, а зрачки расширяются, Сирхан преклоняет колени перед маленькой гробницей, зажигает ладан и готовится с уважением встретить дух-отражение своего деда.

Строго говоря, ритуал не обязателен – Сирхан может поговорить с духом, когда он пожелает и где пожелает. Дух ответит безо всякой задержки, отколет какую-нибудь шутку на мертвом языке, или может, расспросит о каких-нибудь давно умерших людях, но Сирхан повернут на ритуалах, и к тому же, такие встречи даются ему непросто, а ритуал помогает их выстроить.

Будь на то воля Сирхана, он бы не стал болтать с дедом каждые десять мегасекунд. Мать Сирхана и ее партнер недоступны – они полностью ушли в одну из долгосрочных экспедиций по исследованию маршрутизаторов, давным-давно начатых Акселерациониста, а предки Риты либо полностью виртуализованы, либо мертвы. Так что связь их семьи с историческими корнями не слишком сильна. Но они и сами долгое время провели в том же состоянии полужизни, в котором сейчас существует Манфред, и не понаслышке знают, что при этом чувствуешь. Сирхан знает, что жена будет ему пенять, если он не посвятит уважаемого предка во все, что происходило в настоящем мире, пока тот был мертв. Более того, в случае с Манфредом, смерть не только потенциально обратима, но и почти неизбежно такова. В конце концов, они воспитывают его клона. Рано или поздно дитя захочет встретиться с оригиналом, или наоборот.

Что за жизнь пошла, если неупокоенные мертвецы больше не желают оставаться частью истории? – иронично размышляет он, потирая полоску-самозажигатель на палочке ладана и склоняясь перед зеркалом в дальней части гробницы. «Ваш внук с почтением ожидает вашего совета» – нараспев читает он официальные слова. Сирхан консервативен, и вдобавок отлично осознает относительную бедность своей семьи и необходимость поддерживать социальный кредит, а здесь, в государстве ортодоксальных орто-людей и реикарнационно-обеспеченного традиционализма, соблюдение формальностей хорошо отплачивает. Он сидит, скрестив ноги, и ждет ответа.

Манфреду не требуется много времени, чтобы появиться в глубинах зеркала. Как обычно, он принял форму орангутана-альбиноcа – перед записью и уходом в храм он как раз развлекался с онтологическим гардеробом Тети Аннетт. Может быть, они с ней и разошлись, но они остались близки. «Привет, парень. Какой сейчас год?»

Сирхан удерживается, чтобы не вздохнуть. «Мы больше не пользуемся годами» – не в первый раз объясняет он. Новый экземпляр каждый раз рано или поздно задает этот вопрос, Сирхан советуется с дедом. «С тех пор, как мы разговаривали в прошлый раз, прошло десять мег, около четырех месяцев, если ты хочешь, чтобы я пересчитал. С начала эмиграции – сто восемьдесят лет, и еще лет десять на релятивистское замедление».

«О. Всего-то?» Манфред как-то умудряется выказать своим видом разочарование. Это Сирхану в новинку: здесь перезапущенный вектор состояния Дедушки обычно спрашивает об Амбер или откалывает слабую шуточку. «Никаких изменений в постоянной Хаббла или темпах звездообразования? И были ли уже весточки от кого-нибудь из исследователей?»

«Не-а». Сирхан чуть расслабляется. Сейчас, наверное, Манфред сейчас снова спросит о том, как дурачатся с пределом Бекенштейна, и тогда это будет шаблоном разговора номер двадцать девять. Вскоре после заселения Амбер и другие исследователи отправились в действительно долгую исследовательскую миссию, и не ожидаются обратно в течение, э-э-э, 1019 секунд. До края видимой вселенной очень далеко, пусть даже первые несколько сотен миллионов лет – до сверхскопления Волопаса и дальше – можно пройти местной сетью кротовин. И в этот раз она не оставила дома ни единой своей копии.

Сирхан уже много раз так разговаривал с Манфредом – и в этом своем воплощении, и в предыдущих. В этом суть мертвецов – будучи вызванными, они не помнят, что происходило во время предыдущего вызова – и не будут помнить, если только не попросят их воскресить, узнав, что выполнились критерии воскрешения. Манфред очень долго был мертв – Сирхан и Рита успели за это время воскреснуть и раза три или четыре прожить долгую семейную жизнь, а перед этим еще провели целый век в небытии. «Мы не получали ответа ни от омаров, ни от Айнеко». Он делает глубокий вдох. «После этого ты всегда спрашиваешь меня, где мы находимся, потому я приготовил ответ-сводку». После десятого повтора Сирхан и Рита решили написать краткий ликбез, чтобы дух Манфреда могли разобраться, что к чему, и один из агентов Сирхана бросает свиток, запечатанный красным воском и перевитый шелковой лентой, сквозь поверхность зеркала.

Манфред некоторое время молчит, впитывая изменения (наверное, в пространстве духов прошли часы). «В самом деле? Я проспал целую цивилизацию?»

«Не спал – ты был мертв» – педантично отмечает Сирхан. Он понимает, что чересчур прямолинеен. «На самом деле, и мы тоже. Мы пропустили примерно первые три гигасекунды, поскольку мы хотели основать семью в таком месте, где наши дети смогут вырасти обычным путем. Поселения со средой около тройной точки воды и окислительной атмосферой стали строить далеко не сразу же, как началось изгнание. Мода на неоморфизм тогда хорошо окопалась» – добавляет он с отвращением. Неосы долго противились идее, что можно тратить ресурсы на построение вращающихся цилиндров-колоний только для того, чтобы дать позвоночным подходящие силы ускорения и пригодные для дыхания кислородные атмосферы, и это был знатный политический футбол. Но через несколько десятилетий принципиальные вопросы построения колоний в холодном пространстве у металлодефицитных коричневых карликов перестали быть головной болью, и поднимающиеся темпы роста благосостояния позволили реинкарнировать и ортодоксам.

«У-у-у». Манфред делает глубокий вдох, чешет подмышкой и выпячивает резиновые губы. «Короче. Мы – ну, то есть, ты, они… Да пофиг. Нам сказали «проваливай, Джек», мы свалили в маршрутизатор у Хендай +4904/-56, и развели выводок новых, чьи кротовины мы теперь используем как физические телепорты от точки к точке? Мы расселились по системам коричневых карликов, и построили свое государство глубокого космоса, на больших поселениях-цилиндрах, соединенных телепортами из маршрутизаторов?»

«А ты бы стал доверять исходным маршрутизаторам в коммутируемой передаче данных?» – риторически спрашивает Сирхан. «Даже зная их исходники, порченные всеми мертвыми инопланетными цивилизациями мозгов-матрешек, которые с ним контактировали? Но если все, что ты хочешь с ними сделать – это вытащить кротовины и пересылать пассивную материю с одного конца на другой, они становятся довольно надежными». Он подыскивает метафору: «Это примерно как использовать ваш... интернет, чтобы эмулировать почтовую службу девятнадцатого века».

«Ла-а-адно». Манфред задумывается, как он обычно делает в этот момент разговора, и это означает, что теперь Сирхану придется рассказывать, что идеи об использовании врат, приходящие ему сейчас в голову, уже воплощены. Более того, они уже старомодны. В сущности Манфред продолжает пребывать в мертвых именно потому, что все ушло так далеко – сколько бы он не появлялся, чтобы поболтать, рано или поздно он оказывается достаточно разочарованным, и выбирает не воскрешаться. Нет, Сирхан вовсе не собирается говорить ему, что он устарел – это было бы грубо, да и строго говоря, это не так. «Хм-м, это открывает некоторые интересные возможности. Интересно, кто-нибудь уже...»

«Сирхан, ты нужен мне!»

Ледяной холодок тревоги и страха Риты скальпелем проносится через сознание Сирхана, отсекая ветви внимания, обращенные к предку. Он моргает и обращает к Рите весь фокус, не оставляя Манфреду даже отражения.

«Что случилось?»

Он смотрит глазами Риты. На полу их гостиной рядом с Манни мурлыкает оранжевый кот с белыми полосками и коричневым завитком на боку. В глазах-щелочках, наблюдающих за ней, читается неестественная мудрость. Манни как ни в чем ни бывало гладит пальцами его шерстку, но Сирхан чувствует, как сжимаются его кулаки.

«Что случилось?»

«Прошу извинить» – говорит он, вставая. «Надо идти, объявилась твоя чертова кошка». Он добавляет Рите «иду домой», разворачивается и бежит по вестибюлю храма. Вбежав в главный зал, он останавливается перевести дух, и снова чувствует, как остро нуждается в нем Рита. Он отключает бережливость, швыряет ее прочь и шагает в портал-молнию, чтобы попасть домой так быстро, как только можно.

Позади слегка обидевшийся дух Манфреда фыркает и обдумывает экзистенциальный вопрос: быть или не быть. И принимает решение.

***

Добро пожаловать в двадцать третий век, или даже в двадцать четвертый. А может быть, это двадцать второй, полный головокружения от шаткой гибернации и релятивистского замедления времени – теперь это действительно мало что значит. Узнаваемые остатки человечества разбросало по сотне световых лет – они живут в астероидах с извлеченной сердцевиной и во вращающихся колониях-цилиндрах, нанизанных бусами на орбиты вокруг холодных коричневых карликов и бессолнечных планет, скитающихся по межзвездной пустоте. Механизмы, добытые из инопланетных маршрутизаторов, были переварены, упрощены до уровня, почти понятного простому сверхчеловеку, и превращены в генераторы спаренных кротовин, позволяющие осуществлять коммутируемый транспорт на колоссальные расстояния. Другие механизмы, произошедшие от высоких нанотехнологий – плодов цветения человеческого техногнозиса в двадцать первом веке – сделали воспроизведение пассивной материи рутинным; этому обществу нет нужды приспосабливаться к дефицитности.

Но в некоторых смыслах Новая Япония, Незримая Империя и другие государства человеческого пространства – одолеваемые нищетой задворки. Они не участвуют в послечеловеческих экономиках более высокого порядка. Они с трудом способны понять, о чем бормочут Зловредные Отпрыски, чей бюджет массы реструктурированной материи и энергии настоящего Солнца совершенно затмевает все полсотни занятых человеком систем коричневых карликов, вместе взятые. И они все еще тревожно мало знают о древней истории разума в своей вселенной – о происхождении сети маршрутизаторов, сковывающей так много погибших цивилизаций цепями смерти и разложения, о далеких инфо-всплесках размером с галактику, доносящихся с расстояний заметного красного смещения, и даже о свободных после-людях, которые в каком-то смысле живут здесь же, в одном световом конусе вместе с этими окаменелыми реликвиями человечества.

Сирхан и Рита поселились в этом очаровательном гостеприимном для человека захолустье, намереваясь основать семью, изучать ксеноархеологию, и избежать бурь и хаоса, связанных с историей их семьи в последних двух поколениях. В основном жизнь их была удобной, а академической стипендии семейного ядра, хоть и небольшой, хватало на обеспечение всеми удобствами цивилизации, что доступны в этом месте и в эту эпоху. И Сирхану и Рите такое по нраву. Бурная жизнь их авантюрных предков вела их к приключениям, но вместе с тем – к горю и к тревогам, и как Сирхан с гордостью отмечает, приключение – это что-то ужасное, только происходящее с кем-то другим.

Вот только...

Айнеко вернулся. Кот ушел в сеть маршрутизаторов вместе с другой версией Манфреда и частичными копиями Сирхана и Риты, которые ответвились, чтобы искать приключений, а не домашнего уюта. Тогда, гигасекунды назад, Сирхан заключил с дьяволом (точнее, с Айнеко) сделку, и теперь он в ужасе ожидает, что вернувшийся Айнеко потребует свою долю.

***

Манфред идет вниз по залу зеркал. Достигнув дальнего конца, он выходит, и оказывается в публичном отсеке. Он спроектирован на губке Менгера – кубе, из которого вырезаются все меньшие и меньшие кубы так, что фигура выглядит одинаково и вблизи, и издали, а площадь образующейся поверхности стремится к бесконечности. Поскольку это биопространство, как видит Манфред (или достаточно достоверная его симуляция), это не настоящая губка Менгера, но издали она смотрится хорошо – Манфред может различить по меньшей мере четыре уровня самоподобия.

Он останавливается перед алмазным парапетом высотой до пояса и смотрит вниз, вглядывась в недра куба-квазитессеракта. В глубине скрываются пышные зеленые сады с очаровательными ручейками, проложенными в аккуратном соответствии с фен-шуй, и пешеходными мостиками. Он глядит вверх, на маленькие кубические проемы: многие из них – это окна частных домов и общих заведений, глядящие на общее пространство. Далеко вверху в восходящих потоках воздуха от конвекторов кружатся существа с крыльями бабочек причудливой окраски. Находясь внизу, сложно сказать точно, но центральный кубический проем, наверное, не менее полу-километра в ширину. А создания эти вполне могут быть ангелами-послелюдьми с крыльями, приспособленными под низкую гравитацию.

Ангелами или крысами в стенах? – мысленно спрашивает он сам себя, вздыхая. Половина его дополнений недоступна – они настолько устарели, что сборщики в храме не стали утруждать себя ни их воспроизведением, ни даже воссозданием в среде эмулирования. Остальное... А ведь физически он – все еще орточеловек, замечает Манфред. Все функции и все мужское естество. Не все поменялось – только то, что важно. Мысли, полные иронии, пугающе-веселые. Вот он, стоит в чем родился, а точнее в чем был воссоздан, когда вышел из цикла «пробуждение-опыт-перезагрузка» в храме истории, стоит на пороге послечеловеческой цивилизации, столь потрясающе богатой и могущественной, что она может позволить себе строить в криогенных глубинах космоса поселения, не только дружественные млекопитающим, но и напоминающие произведения искусства. Вот только он беден, и все государство бедно, и по своей природе оно не может быть никаким другим, ведь оно – всего лишь свалка для простых послечеловеческих беженцев, в сингулярности сравнимых с австралопитеками. В дивном новом мире Зловредных Отпрысков его обитатель смог бы добиться не большего, чем протогоминид – в ракетном строительстве во времена Вернера Фон Брауна. Слишком примитивными они уродились, способными только барахтаться в хлеву собственной ограниченной когнитивной пропускной способности. И они сбежали во тьму, построив во тьме свою цивилизацию, такую сверкающую, что смогла бы затмить все существовавшее на пресингулярной Земле, пусть даже это и городок бараков, населенный умственно отсталыми.

Абсурдность этого веселит его и увлекает мысли, но ненадолго. В конце концов, он выбрал реинкарнировать по определенной причине – из-за слов Сирхана о возвращении кошки, завладевших его вниманием. «Город, где я могу взять немного одежды?» – спрашивает он. «В смысле – какой-нибудь приемлимой для этого общества. И, э-э-э, немного мозгов. Мне понадобится способность разгружаться...»

Город издает смешок в его голове, и он осознает, что по другую сторону стены с орнаментом, на которую он облокотился, есть публичный сборщик. «Ох…» – издает он, пытаясь вспомнить свой прямой нейроинтерфейс, древний и громоздкий. В воображении плывут ярлычки-леденцы, перекрытия и все этакое. Конструкции обладают примечательной настраиваемостью, и он осознает со странным чувством несоответствия, что это – вовсе не его воображение, но система взаимодействия с повсеместными публичными отделами инфопространства государства. Бесконечно настраиваемая, и сейчас работающая в упрощенном до примитивизма режиме, чтобы он мог с ней поладить. Да уж, велосипед в самом деле нуждается в боковых колесиках. Но ему не требуется много времени, чтобы выяснить, как попросить у сборщика пару штанов и обычную черную рубашку, и обнаружить, что пока его запросы просты, они выполняются бесплатно – прямо как дома на Сатурне. Космические страны добры к неимущим – основные жизненные потребности дешевы, а отказывать в них здесь, в космосе, равносильно убийству. Конечно, появление мета-людей подкосило целый лес устоев, ранее не подвергавшихся сомнению, но Золотое Правило стоит как прежде.

Одетый и более или менее самоосознающий (во всяком случае, по меркам человека), Манфред принимается за главное. «Где живут Сирхан и Рита?» – спрашивает он. Появляется маршрут, выложенный точками, и невозможным образом уходящий прямиком сквозь твердую стену – оказывается, ее часть – это портал-кротовина, соединяющий точки в световых годах друг от друга. Пойду-ка я прямо к ним, думает Манфред, перебирая мысли и озадаченно качая головой. Больше повидаться решительно не с кем. Франклины растворились в солнечном мозгу-матрешке, Памела умерла столетия назад (стыдно: он никогда не предполагал, что ему будет ее не хватать), а Аннетт замутила с Джанни, пока он был стаей голубей. (Тут можно было бы подвести черту и сказать, что всё, ничегошеньки не осталось?) Дочь исчезла, уйдя в долгосрочную экспедицию… Как же долго он был мертв – неудивительно, что друзей и знакомых разбросало по световому конусу шириной в столетия. Манфреду так и не приходит в голову, кого еще можно повидать – кроме верного внука, держащего знамя семьи с непрошеной преданностью. Похоже, он нуждается в помощи, думает он, шагая в портал и рассуждая. А еще, может быть, он поможет мне самому понять, чем заняться?...

***

Сирхан добирается до дома, приготовившись к неприятностям. Они действительно ожидают его, но совершенно не такие, каких ожидал он сам. Их дом – многообразие с раздельными уровнями, соединенными Т-порталами. Благодаря им каждое помещение можно устроить в подходящей среде: спальню – при низкой гравитации, гимнастическую – при высокой, и все остальное – при соответствующей. В доме простая обстановка – только коврики татами и стены из программируемой материи, способные быстро произвести любую желаемую мебель. Обычно с виду и на ощупь они похожи на бумажные обои, хотя способны совершенно заглушить и плач младенца. Но сейчас звукоподавление не работает, по родному дому, как вопящие обезьянки, носятся дети и что-то, покрытое рыжим и белым мехом, и в конец расстроившаяся Рита пытается объяснить соседке Элоизе, почему ее орто-дочь Сэм скачет вокруг, как мячик в пинболле.

«Это все кот их заводит!» Она заламывает руки, зачем-то оборачивается, и тут появляется Сирхан. «Наконец-то!»

«Спешил, как мог». Он уважительно кивает Элоизе, и хмурится. «Дети, ...» Что-то маленькое и быстрое влетает в него с разгону и хватает за ноги, утыкаясь головой между ног. «…Ух!» Он сгибается, потом подхватывает Манни, и поднимает в воздух. «Эй, сын, я же говорил тебе не...»

«Он не виноват» – поспешно говорит Рита. «Он радуется, потому что...»

«Все же я считаю, что это совершенно...» Элоиза, кажется, начинает терять терпение.

«М-м-яяя-у?» – спрашивает что-то у лодыжек Сирхана, как ни в чем не бывало.

«Мать твою…» Сирхан отпрыгивает. Шатаясь, он пытается одновременно поймать равновесие и не упустить восторженного отпрыска. Тем временем в общественном инфопространстве ширится колоссальное возмущение, настоящая черная дыра звездных масс – и похоже, это возмущение сейчас трется о его лодыжки. «Что ты тут делаешь?» – вопрошает он.