Текст книги "Акселерандо"

Автор книги: Чарльз Стросс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 31 страниц)

Он показывает на вал кратера. Из его подножия слева внизу начинает расти диаграмма-дерево, и распространяется, усложняясь, вправо и вверх. Некоторые ветви отгибаются назад, она ширится и раскалывается по линиям таксономического раздела. «Это жизнь на Земле. Все данные, собранные палеонтологией о ее семейном древе» – напыщенно говорит Сирхан. «Позвоночные начинаются здесь» – он указывает на точку в трех четвертях пути снизу вверх – «и с тех пор у нас примерно сто видов окаменелостей на каждый мега-год. Большинство их найдено в последние два десятилетия, когда задача исчерпывающего картографирования коры и верхней мантии Земли с микронным разрешением стала осуществимой. И какое расточительство!»

«Это…» – Пьер быстро подсчитывает в уме – «пятьдесят тысяч различных видов. Тут что-то не так?»

«Да!» – пылко говорит Сирхан, отбросив чуждость и холодность. Заметно, что он пытается подавить волнение, и это дается ему с трудом. «В начале двадцатого века было известно примерно два миллиона видов позвоночных, и по оценкам, примерно тридцать миллионов видов многоклеточных организмов. К прокариотам те же статистические методы вряд ли применимы, но без сомнения, их тоже было огромное количество. Средняя продолжительность существования вида – примерно пять мегалет. Раньше полагали, что около одного, но это очень позвоночно-центрическая оценка – многие виды насекомых стабильны на геологических отрезках времени… И из популяции порядка тридцати миллионов с характерным временем смены в пять миллионов лет мы имеем образцы всего пятидесяти тысяч известных доисторических видов – это все, что собрано, со всех эпох. Нам известна только одна форма жизни из миллиона среди всех, когда либо существовавших на Земле. Так вот, ситуация с человеческой историей еще хуже!»

«А-а, так вы собираете память! Что на самом деле творилось, когда мы колонизировали Барни? Кто тогда выпустил жаб Оскара в микрограв-разделе Эрнста Сангера, и тому подобное?»

«Не совсем». Сирхан недоволен – как будто его прозрение обесценивается от того, что его нужно разъяснять. «Мне нужна история. Вся история. Я собираюсь захватить весь рынок фьючерсов в этой сфере. И для этого мне понадобится помощь деда – приглашая вас, я надеюсь, что вы поможете мне заручиться ей».

***

Все прочие пассажиры Выездного Цирка, потерявшиеся беженцы из прежних времен, вылупляются из своих инкубаторов в течение тех же суток и разбредаются вокруг, хлопая глазами на свет колец. Внутренняя система выглядит отсюда неясным пятном, раздувшимся багровым облаком, прячущим внутри себя Солнце. Но действо великого реструктурирования можно наблюдать и сейчас – в фрактальной текстуре колец, чересчур упорядоченной, чтобы быть естественной. Сирхан (или кем бы ни был таинственный устроитель воссоединения) обеспечил им все необходимое: еда, вода, одежда, жилища, полоса передачи данных – все это доступно в изобилии. Робо-пылинки конденсируются во множество форм разнообразных стилей, и на травянистом холме рядом с музеем вырастает маленький городок из домов-пузырей.

Сирхан – не единственный обитатель фестивального города, но остальные предпочитают оставаться наедине сами с собой. Сеть городов-кувшинок еще не готова к сатурналии, которая начнется, когда десятилетием спустя волна переселенцев ударит в эти инопланетные берега, и наступит время новой Ярмарки Миров. А пока что здесь, в целых световых минутах от цивилизации, желают жить только богатые изоляционисты и затворники-чудаки. Летающий цирк Амбер загнал местных отшельников в подполье, и некоторых из них – в прямом смысле: сосед Сирхана, Винка Кович, горько пожаловавшись на шум и суету («сорок иммигрантов! Бесчинство!»), подобно куколке в коконе завернулся в автономную капсулу и погрузился в спячку на конце шелкового троса в километре под ажурным каркасом города.

Но Сирхана, собравшегося устроить гостям знатный прием, это не остановит. Он вынес свой величественный обеденный стол наружу, а вместе с ним и скелет аргентинозавра. Точнее говоря, он устроил обеденную прямо внутри его грудной клетки. Он не собирался раскрывать карты в руке, но наблюдать за реакцией гостей, определенно, будет интересно. И возможно, веселье отвлечет его от мыслей о таинственном благодетеле, оплатившем все эти биотела.

Закат, второй за этот дневной цикл, окрашивает небосвод мягкой вечерней сиренью. Агенты Сирхана разносят гостям учтивые приглашения на обед, а сам он обсуждает свои планы с Памелой по старинному телефону, передающему только голос. В это время его безмолвный прислужник одевает его с нечеловеческой ловкостью и быстротой. «Я уверен, что когда они разберутся в ситуации, они меня послушают» – говорит он. «Если нет, что ж, тогда им придется узнать на себе, каково это – стоять на паперти под Экономикой 2.0. Без доступа к ветвлению, с ограничением на силу воли и возможностью пользоваться только пространственноподобными ресурсами, и на милости у хищнических борганизмов и метарелигий… Снаружи далеко не праздник».

«Откуда ты возьмешь ресурсы, чтобы устроить это все самостоятельно?» – говорит его бабушка сухим и наставительным тоном. «Если бы старая экономика действовала, ты бы мог опираться на инфраструктуру банков, страховщиков и других механизмов управления рисками, а так…»

«В этом деле нет риска, как его понимают люди» – настаивает Сирхан. «Единственный – это браться за это все с настолько ограниченным резервом».

«Чтобы в чем-то выиграть, надо с чем-то расстаться» – замечает Памела. «Дай-ка на тебя взглянуть». Сирхан вздыхает и машет рукой застывшей камере. Та, удивленная, моргает. «Э, да ты хорош! С головы до ног – традиционный семейный предприниматель. Я горжусь тобой, дорогой».

Подмигивая в ответ, а точнее, смаргивая непривычную слезу гордости, Сирхан кивает. «Встретимся через несколько минут» – говорит он и завершает звонок. «Повозку мне, немедленно» – бросает он ближайшему слуге:

Волнистое облако робо-пылинок, непрерывно сплетаясь друг с другом и снова разъединяясь, приобретает туманные очертания винтажного Роллс-ройса “Серебряный Призрак” 1910-го года, и бесшумно уносит Сирхана прочь от его крыла музея. Он везет его по закатной дороге вокруг здания к затонувшему амфитеатру, где скелет аргентинозавра, как искривленная и оплывшая колоннада, стоит под оранжевым и серебряным светом колец. Там уже собираются люди. Некоторые из них одеты повседневно, другие наряжены в официальные костюмы минувших десятилетий. Большинство собравшихся – пассажиры или члены команды, недавно извлеченные из звездного парусника, но поотдаль виднеются и отшельники. Они подозрительно разглядывающие все это сборище, язык их тел оборонителен, и вокруг них раздается постоянное гудение внимательных пчел-охранников. Сирхан спешивается, заставляет свою серебристую карету магически раствориться в воздухе, и дымка робо-пылинок плывет прочь, унесенная ветерком. «Добро пожаловать в мою обитель» – говорит он. На лицах собравшихся отражается интерес. «Мое имя Сирхан аль-Кхурасани, и я главный подрядчик, ответственный за этот маленький уголок в проекте временного терраформирования Сатурна. Как, возможно, уже знают некоторые из вас, я близок по крови и проекту капитану вашей экспедиции, Амбер Макс. Я с удовольствием предоставлю вам удобства моего дома, пока вы привыкаете к изменившимся обстоятельствам и решаете, что вы хотите теперь делать».

Он идет к переднему концу огромного стола из отвержденного воздуха, парящему над землей внутри грудной клеткой мертвого динозавра, обводя взглядом окружающих, запоминая лица и смаргивая снимки, чтобы не забыть, кто есть кто в этой толпе. Он слегка хмурится – матери что-то не видно. А этот жилистый парень с бородой, не может же он быть... «Отец?»

Садек моргает, как сова. «Мы знакомы?»

«Полагаю, что нет». Сирхан чувствует приступ головокружения. Садек очень похож на молодую версию его отца, но что-то важное не сходится. Отсутствие отеческого выражения и увлеченности на лице, вежливое участие во взгляде... Этот Садек никогда не держал младенца Сирхана на руках в коммандном зале осевого цилиндра Империи, он никогда не показывал ему рукой на воронку шторма, несущуюся по необъятному лику Юпитера, и не рассказывал ему сказки о джиннах и чудесах, от которых волосы поднимаются дыбом. «Я не буду винить вас ни в чем, даю свое слово» – выдает Сирхан.

Садек поднимает бровь, но ничего не говорит, и Сирхан остается посреди неловкой тишины. «Хорошо» – спешно говорит он. «Если вы желаете еды и питья, угощайтесь. У нас будет вдоволь времени, чтобы поговорить после». Не во вкусе Сирхана отщеплять отражения только для взаимодействия с другими людьми – слишком много тут возможностей для неловких моментов – но на этой вчеринке у него, как у устроителя, будет полно дел.

Он смотрит вокруг. Вот лысый, с жучьими бровями, агрессивно выглядящий мужик, на нем старые джинсы и верх из отслужившего свое скафандра. Кто он? (Агенты Сирхана подсказывают – Борис Денисович. Но что это значит?) Вот немолодая женщина – на плече у нее видеокамера, корпус которой раскрашен в безумные цвета райской птицы. Ее происходящее, очевидно, развлекает, и камера блестит глазом-бусиной. За ее спиной женщина помоложе, одетая с головы до ног в облегающее черное. Ее пепельно-светлые волосы заплетены в ряд африканских косичек. На ее плече лежит рука Пьера, и они вместе наблюдают за ним. Они как будто... _Амбер_Макс_? Это его мать? Она слишком молода! И слишком неравнодушна к Пьеру… «Амбер!» – говорит он, подходя к паре.

“А-а-а. Наверное, это ты – мой таинственный вымогатель алиментов». Ее улыбка отнюдь не лучится теплом. Она продолжает: «Не могу сказать, что я так уж рада тебя видеть, учитывая обстоятельства, но я должна поблагодарить тебя за угощение».

«Я...» Его язык будто приклеивается к нёбу. «Все не так».

«Тогда как же?» – резко спрашивает она, тыкая пальцем в его направлении. «Ты прекрасно знаешь, что я не твоя мать. Тогда зачем все это, а? И ты ничуть не хуже меня знаешь, что я практически банкрот – непохоже, чтобы ты хотел засунуть руку мне в карман. Чего ты от меня хочешь?»

Ее горячность застает его врасплох. Эта агрессивная женщина – не его мать, и клирик-интроверт на другом краю – не его отец. «Я д-должен был удержать вас от полета во внутреннюю систему» – говорит он. Его речевой центр зациклило так быстро, что агент-антизаикатель не успел включиться. «Они съедят вас там заживо. Твоя альтер-эго оставила за собой большие долги, и их выкупили самые прожорливые...»

«Беглые корпоративные инструменты» – говорит она со спокойствием в голосе. «Полностью самоосознающие и самоуправляемые».

«Откуда ты знала?» – озадаченно спрашивает он.

Она отвечает зловещим взглядом. «Мне приходилось с такими встречаться». Видеть это знакомое мрачное выражение на лице чужака непривычно и странно. «Мы побывали в жутких местах, пока были в экспедиции». Тут она смотрит куда-то вбок, и ее лицо становится непроницаемым. «Быстро! Расскажи, в чем твой план. Пока мать сюда не пожаловала».

«Поточное архивирование ветвей сознания и интегрирование журналов истории. Ветвление, прохождение разных жизненных путей и выбор наилучших. Больше никаких неудачников – просто нажимай “перезапустить игру” и продолжай. Все это, и долгосрочные перспективы на рынке фьючерсов в сфере истории. Мне нужна ваша помошь» – тараторит он. «Семья поможет мне справиться. И я хочу заставить ее перестать убивать себя».

«Семья…» Она сдержанно кивает. Сирхан замечает, как Пьер оценивающе разглядывает его. Этот Пьер – не слабое звено, лопнувшее до того, как он родился, он – бывалый исследователь, недавно вернувшийся из глуши, и он – спутник Амбер. У Сирхана есть пара козырей в инструментарии экзокортекса – он просто видит туман отражений, клубящийся вокруг Пьера. Манер его исследования данных груб и старомоден, но отличается энтузиазмом, и определенно, не лишен некоторой фишки. «Семья...» – бормочет Амбер, как ругательство. “Здравствуй, матушка» – говорит она уже громче. «Мне бы стоило догадаться, что он пригласит и тебя».

«Подумай как следует». Сирхан оборачивается к Памеле, потом снова к Амбер, и вдруг ощущает себя крысой, оказавшейся между двух рассерженных кобр. Памеле можно дать на вид лет шестьдесят с лишним, хоть и отметить, что она плохо сохранилась – на ней неброский макияж, и она одета в старинное модное платье, скрывающее аппаратуру медицинского обеспечения. Лучше и не знать, что ее состояние вызвано суицидом, настолько медленным, что кровь стынет в жилах. Она вежливо улыбается Амбер. «Возможно, ты вспомнишь, как я говорила, что настоящая леди никогда никого не обижает ненамеренно. В мои намерения не входило обижать Сирхана, обявляясь вопреки его желаниям, так что я не давала ему шанса сказать “нет”».

«Во-о-от как ты добиваешься расположения?» – протяжно говорит Амбер. «Я была о тебе лучшего мнения».

«Ой, да неужто». Огонь в ее глазах вдруг исчезает, поддаваясь холодному давлению самоконтроля, который появляется только с годами. «Я надеялась, что свобода улучшит хотя бы твое отношение, не говоря уже о манерах, но очевидно, этого не произошло». Памела машет клюкой в сторону стола. «Позволь мне подчеркнуть – это все затеял твой сын. Почему бы тебе не съесть что-нибудь?»

«Отравитель пробует первым» – хитро улыбается Амбер.

«Да чтоб вас через плечо!» Это первое, что говорит Пьер, и когда он выступает вперед, берет тарелку бисквитов с лососевой икрой и уминает один, все испытывают огромное облегчение, как бы он не выражался. «Не могли бы вы потерпеть и отложить разделывание друг друга, пока мы не наполним желудки? А то здесь метаболизм не отключишь».

Проклятие развеяно. «Спасибо вам» – с чувством говорит Сирхан, беря печенье. Амбер и ее мать наконец перестали готовиться к стратегическим ядерным ударам друг по другу, переходя к более миролюбивому делу – поглощению пищи – и он чувствует, как спадает напряжение вокруг. Как известно, в любом высокоразвитом социуме сначала идет еда и потом – драка, а не наоборот.

«Возможно, вам понравится яичный майонез» – слышит Сирхан собственные слова. «Словами дольше объяснять, что заставило дронтов вымереть в первый раз».

«Дронтов...» Амбер принимает тарелку от тихонько подкатившегося кустоподобного официанта. Одним глазом она все-таки продолжает наблюдать за матерью. «Так что там было с проектом и с семейным вложением?» – спрашивает она.

«Именно то, что без твоего участия твоя семья снова пойдет по миру» – вставляет ее мать, не успел Сирхан собраться с ответом. «Впрочем, боюсь, ты не станешь себя утруждать».

Борис влезает. «Миры ядра кишат корпорациями. Им там хорошо, когда есть, чем поживаться, а вот нам – не очень. Если у вас происходит то же самое, что и мы видели…»

«Не припомню я, чтобы ты там тоже был» – ворчит Пьер.

«Как бы то ни было» – мягко говорит Сирхан, «Ядро теперь – не самое здоровое место и для нас, и вообще для всех, кто когда-либо имел биологическое тело. Люди там еще есть, но всем, кто выгружался с ожиданиями экономики бума, пришлось крепко разочароваться. Высшая ценность там – это оригинальность, а человеческая нейроархитектура к этому не приспособлена. Мы, по определению – вид консерваторов, поскольку в статической экосистеме это выдает наибольшие проценты по инвестициям в размножение, и требует наименьших затрат. Да, со временем мы меняемся, мы более гибки, чем почти любой другой вид животных, живший на Земле, но мы – гранитные статуи по сравнению с организмами, адаптированными к Экономике 2.0».

«Рассказывай им, детка» – воркует Памела с насмешкой. «В мою-то молодость все не было так бескровно». Амбер удостаивает ее холодным взглядом.

«На чем я остановился?» Сирхан щелкает пальцами, и между ними появляется стакан газированного виноградного сока. «Предприниматели, выгружавшиеся первыми, могли масштабироваться, ограниченные лишь массой доступного компьютрония. Они обнаруживали, что можно ветвиться снова и снова, пока любая вычислительная задача не станет тривиальной, они могли существовать быстрее или медленнее реального времени... Но они все равно оставались людьми – они были неспособны эффективно действовать за рамками присущих человеку ограничений. А если взять человека и прикрутить к нему дополнения, позволяющие пользоваться всеми преимуществами Экономики 2.0., поток сознания потеряет всякую непрерывность и повествовательность. Вместо него в основу ляжет обобщенный журнал обмена запросами и предложениями между разнообразными агентами, невероятно эффективный и гибкий – но это уже не будет самоосознающим человеческим существом ни в каком смысле этих слов».

«Да, все верно» – медленно говорит Пьер. «Думаю, мы воочию видели что-то подобное. За маршрутизатором».

Сирхан кивает, еще неуверенный, говорит ли Пьер о том же самом. «Так что, как видите, есть пределы человеческому прогрессу, но не прогрессу как таковому. И выгрузки, выйдя на свой предел эффективности, сталкивались с неотвратимой дефляцией продуктов своего труда! В капитализме не слишком много места рабочим, чьи навыки устарели, особенно если они не способны дальновидно инвестицировать в улучшение навыков, пока есть заработок – но даже само знание, как инвестировать в Экономику 2.0., выходит за пределы понимания недополненных людей. Сложно переучиться, будучи чайкой[190]190
  Вероятно, отсылка к произведению «Чайка по имени Джонатан Ливингстон» – в этом случае в метафоре присутствует некоторый оптимизм.


[Закрыть], не так ли? Переоснаститься под Экономику 2.0. ничуть не менее сложно. Земля...» Он вздрагивает.

«Частенько я слышала подобное в былые времена» – спокойно говорит Памела. «Этнические чистки... Ты представляешь себе, что это такое, моя дражайшая дурочка-дочь? Ты собираешь всех людей, кого считаешь бесполезными, и загоняешь в переполненное гетто с ограниченными ресурсами, а потом ты решаешь, что и эти ресурсы тратить на них невыгодно, и что пули дешевле хлеба. Экстропианцы зовут послелюдей “Детьми Мысли”, но скорее уж они – Зловредные Отпрыски. Сколько мы видели такого во время крутого участка сигмоиды? Не перечесть! Голод среди изобилия, принудительные обращения… Это все прямая противоположность тому, чего добивался твой отец»

«Не верю» – с жаром говорит Амбер. «Безумие какое-то. Не можем же мы идти тем же путем, что и...»

«А когда это человеческая история была чем-то еще?» – спрашивает женщина с камерой на плече. Донна – что-то вроде публичного архивиста, и по оценкам Сирхана, она может оказаться ему весьма полезной. «Помните, что мы повстречали в ДМЗ?»

«ДМЗ?» – спрашивает тут же потерявшийся Сирхан.

«Когда мы прошли через маршрутизатор...» – сумрачно говорит Пьер. – «Расскажи им, любимая». Он смотрит на Амбер.

Сирхан слышит это и чувствует, будто все становится по своим местам, но из паззла собирается альтернативная вселенная, где женщина, которая могла бы быть его матерью, ни коим образом ей не является, где черное стало белым, где его добрая бабушка – мерзкая ведьма с Запада, а его легкомысленный дед – одаренный провидец.

«Мы выгрузились через маршрутизатор» – говорит Амбер, и на мгновение теряется. «Так вот, за ним есть сеть. Мы считали, что она сверхсветовая, и передача мгновенна, но теперь я в этом не так уверена. Думаю, там все несколько сложнее – распространение идет со скоростью света, но часть сети проложена через кротовины, и в реальном пространстве она сверхсветовая. Но – в любом случае – суть в том, что мозги-матрешки, то есть конечный продукт техно-сингулярности, ограничены пропускной способностью. Поздно или рано послечеловеческие потомки разрабатывают и устанавливают Экономику 2.0., 3.0., или что-то еще, и это «что-то» пожирает застрельщиков, исходных сознающих существ. В конце концов остаются только мрачные пустоши громоздящихся массивов данных, фрактально сжатых до вырождения[191]191
  Все та же налогия с выгоревшими ядрами белых карликов.


[Закрыть] и покинутых, и затухающие послесознающие процессы, отдающие остатки вычислительной мощности ради пространства для хранения памяти… Нам повезло, что мы смогли сбежать и сохранить наши сознания. И мы смогли это сделать только благодаря другу». – она облизывает губы. «Там происходит нечто, похоже на звездную эволюцию. Жизнь может оправится от любых катаклизмов, пока звезда остается на главной последовательности. Но когда она переключается на гелий и превращается в красный гигант – всем кранты. А самоосознающие цивилизации, превратившие пассивную материю в питаемый солнечным светом компьютроний, привязаны к зоне дайсон-обитаемости – они не могут колонизировать другие звезды, потому что только у ядра задержка мала, а пропускная способность велика. Желание оставаться в новой зоне обитаемости становится непреодолимым. И когда пассивная материя кончается, в состязании за ресурсы рождается новый уровень. Мета-состязание, которое делает их всех устаревшими»

«Похоже на правду» – медленно говорит Сирхан. Он отставляет стакан в сторонку и отстраненно закусывает костяшку пальца. «Я думал, это один из маловероятных вариантов, но...»

«А я всегда говорила, идеи твоего деда в конце концов обернутся против нас» – язвит Памела.

«Но...» Амбер качает головой. «Не может быть, чтобы по-другому не бывало».

«Наверное…» – говорит Сирхан, и будто язык проглатывает.

«Так ты расскажешь нам» – говорит Пьер, раздражаясь, «в чем тут главная идея?»

«Склад и магазин архивов» – говорит Сирхан, решив, что настала пора толкать речь. «По меньшей мере – вы можете хранить здесь свои резервные копии. Уже неплохо, да? Но суть не в этом. Я предлагаю множество вложенных вселенных, в которых можно масштабно моделировать сценарии. “А что, если?” Они достаточно большие, и самое главное – они идут намного быстрее реального времени. Это – как ветвление и создание отражений, но в гораздо большем масштабе. Вы можете давать им годы, чтобы развиться, выучиться новым навыкам, чтобы опробовать их ценность согласно требованиям рынка – и вы сможете выбирать, какая версия вас наиболее подготовлена для жизни в настоящем мире. Кроме того, это решение проблемы переквалификации для человечески-эквивалентных интеллектов. Далее: то, что я сейчас описал – это только краткосрочная бизнес-модель. В перспективе я собираюсь получить полный архив человеческого опыта, с рассвета пятой сингулярности и далее, и таким образом – полный контроль над рынком исторических фьючерсов. Никаких больше неизвестных вымерших видов. Более того, этот актив даст нам возможность торговать с интеллектами следующего поколения, которые не являются детьми нашей мысли и вообще вряд ли нас помнят. Но, возвращаясь к тому, что нас волнует – это даст нам шанс жить снова, далеко впереди в глубине времен, и это даст нам спасательный плот. Даже если окажется, что мы не сможем состязаться с нашими творениями, у нас будет, куда бежать – у тех из нас, кто решит эмигрировать. У меня есть агенты, работающие на комете в облаке Оорта – мы можем переместить архив на нее и превратить ее в корабль поколений, где хватит места миллиардам беженцев. Там симуляция будет идти медленнее реального времени, но мы сможем жить там, пока не найдем новый мир, где сможем поселиться.

«Не слишком-то радужно, на мой вкус» – комментирует Борис. Он бросает тревожный взгляд женщине, которая все это время молча наблюдала за ними с краю. В ее облике есть что-то восточное.

«Неужели все действительно зашло так далеко?» – спрашивает Амбер.

«За тобой приставы охотятся во внутренней системе» – рубит с плеча Памела. «После банкротства до некоторых корпораций стало доходить, что ты можешь скрывать кое-что. Рабочей версией у них было, что у тебя в далеких уголках есть очень взрывоопасная информация, потому что иначе надо быть сумасшедшей, чтобы так много поставить на саму возможность существования инопланетного артефакта за несколько световых лет от дома. Версии на счет ключей к файлам и счетам включали твою кошку – в пятидесятые годы аппаратные ключи были в моде... Конечно, под Экономикой 2.0. эти слухи стали забываться, но некоторые весьма скользкие любители заговоров просто не желают сдаваться». Она устрашающе ухмыляется. «Вот почему я намекнула твоему сыну, что он должен сделать тебе предложение, от которого ты не сможешь отказаться».

«О чем это?» – спрашивает голос откуда-то с уровня лодыжек.

Памела смотрит вниз, и на ее лице отражается глубокое отвращение. «С чего бы мне отвечать?» – спрашивает она, опираясь на клюку. «После того, как ты так вероломно отплатила мне за гостеприимство, ты от меня разве что хороший пинок получишь, если стоит утруждать ногу...»

Кошка выгибает спину. Хвост в страхе поднимается трубой, шерсть встает дыбом, и Амбер мгновенно понимает, что она не отвечает Памеле, а реагирует на что-то за спиной старухи. «Там, за границей домена. Снаружи этого биома. Настолько холодное... Что это такое???»

Амбер следит за остекленевшим взглядом кошки, и теперь уже ее рот раскрывается в страхе. «Ты ждал гостей?» – спрашивает она Сирхана прерывающимся голосом.

«Гостей?» Он тоже оборачивается посмотреть, на что все уставились, и замирает как вкопанный – ослепительный огонь входящего в атмосферу корабля озаряет ложным рассветом весь горизонт.

«Это приставы» – говорит Памела, склонив голову на бок и слушая наушник костной проводимости. «Они пришли за твоей памятью, дорогая» – объясняет она, хмурясь. Они говорят, что у нас есть пять килосекунд, чтобы добровольно отдать все, что у нас есть. Или они разнесут нас в клочья».

***

«У вас у всех большие неприятности» – говорит орангутан, ловко соскользнув по одному из огромных ребер и приземляясь нескладной горой прямо рядом с Сирханом.

Сирхан отскакивает в отвращении. «Опять ты! Чего еще ты от меня хочешь?»

«Ничего». Обезьяна не замечает его. «Амбер! Настало время позвать твоего отца».

«Да, но придет ли он, когда я позову?» Амбер глядит на обезьяну. Ее зрачки расширяются. «Эй! Ты не моя...»

«Ты». Сирхан буравит взглядом обезьяну. «Уходи прочь, я тебя не приглашал»

«Опять незваные гости?» – поднимает бровь Памела.

«Приглашал-приглашал». Обезьяна ухмыляется Амбер, а потом садится на корточки, тихо гукает и манит кошку, которая прячется за одним из изящных серебряных официантов.

«Манфред не является желанным гостем здесь. И эта женщина тоже» – ругается Сирхан. Он встречается взглядом с Памелой. «Вы знали что-либо об этом? Или о приставах?» Он показывает рукой в сторону окна, за которым по облакам скользят, подрагивая, резкие тени. Огонь падает за горизонт – корабль сошел с орбиты и вернется уже в атаке, налетая на них с облаков в острие гиперзвуковой ударной волны.

«Я?» Памела фыркает. «Когда ты уже повзрослеешь и все поймешь...» Она с тревогой смотрит на обезьяну. «К сожалению, у меня не настолько много власти над всем. А что до приставов, я бы их и на злейшего врага не натравила. Я видела, что эти штуки делают с людьми». На мгновение в ее глазах блестит гнев. «Да почему бы тебе не повзрослеть все-таки?!»

«Да, действительно, почему бы» – говорит другой голос из-за спины Сирхана, и он оборачивается. Это тоже женщина – рослая, темноволосая, в старомодном костюме агента и в зеркальных очках. Он чувствует легкий запах духов. «А, Памела, ма шери, как я соскучилась по кошачьим боям!» Она устрашающе ухмыляется и протягивает руку.

Сирхан совершенно сбит с толку – увидев свою почтенную тетю в человеческом обличье, он теперь оборачивается и удивленно смотрит на обезьяну. Тем временем Памела за его спиной надвигается на Аннетт и берет ее руку в свои собственные хрупкие пальцы. «Ты все точно такая же…» – замогильным голосом говорит она. «Не могу понять, чего же это я тебя боялась.”

«Ты...» Амбер, попятившись и столкнувшись с Сирханом, разворачивается к нему. «Какого лысого хрена ты одновременно пригласил этих двух? Ты что, термоядерную войну решил устроить?»

«Не спрашивай» – беспомощно говорит он. «Я не знаю, зачем они пришли». Он останавливает взгляд на орангутане. «Что здесь происходит?» Тот протягивает кошке руку, и кошка облизывает ее шершавым язычком. «Твоя кошка…»

«Хм-м. Не идет Айнеко оранжевая шерсть» – говорит Амбер. «Я тебе не говорила тебе о нашем попутчике?»

Сирхан качает головой, пытаясь отогнать замешательство. «Мне кажется, у нас нет времени. Меньше чем через два часа эти приставы вернутся. Они вооружены и опасны. У нас будут неприятности, даже если они просто направят двигатели на купол и подожгут нашу атмосферу, подъемные ячейки хрупкие, а компьютроний не слишком хорошо работает под двумя миллионами атмосфер металлического водорода».

«Так выиграй его!» Амбер берет Сирхана под локоть железной хваткой и разворачивает к пешеходной дорожке обратно в музей. «Безумие» – бормочет она. «Тетя Нетти и Памела Макс на одной и той же планете. И они поладили друг с другом! Недобрый это знак...» Амбер оглядывается и находит взглядом обезьяну. «Ты. Иди сюда. Приведи кошку».

«Кошку?» – переспрашивает Сирхан. «Я слышал о твоей кошке» – неловко говорит он – «ты взяла своего кота на Выездной Цирк».

«Правда?» Она оборачивается. Обезьяна пристроила кошку на плече и чешет ее под подбородком. Она посылает Амбер воздушный поцелуй. «Тебе не доводилось думать, что Айнеко – не просто робокошка?»

«А-а» – слабо говорит Сирхан. «Тогда приставы...»

«Фиг с ними, с приставами. Я про то, что Айнеко – человечески-эвивалентный артилект, а может, даже мощнее. Как ты думаешь, почему он продолжает пользоваться кошачьим телом?»

«Не представляю...»

«Потому что если что-то – маленькое, пушистое и милое, люди всегда это недооценивают» – говорит орангутан.

«Спасибо, Айнеко» – говорит Амбер, кивая обезьяне. «Как тебе?»

Айнеко неторопливо и вперевалочку идет к ним с мурчащей кошкой на плече. «По-другому» – говорит она, подумав. «Не лучше».

«Эх…» Вконец потерявшемуся Сирхану слышится легкое разочарование в голосе Амбер. Они проходят под ветвями плакучей ивы, вокруг пруда, рядом с разросшимся кустом китайской розы, и идут вверх – к главному входу в музей.

«Верно Аннетт сказала» – тихо говорит она, – «Нельзя доверять никому. Думаю, пришло нам время призвать дух отца». Она ослабляет свою хватку на локте Сирхана, он отстраняется и смотрит на нее. «Ты знаешь, что такое эти приставы?» – спрашивает она.

«Ничего особенного». Он машет рукой в сторону холла за парадным входом. «Город, будь так добр, проиграй ультиматум заново».

Воздух мерцает старинным голографическим полем и начинает передавать, сжив видео и адаптировав его для человеческих глаз. В пилотском кресле древней капсулы “Союз” расселся кто-то очень, смахивающий на пирата в потрепанном и латаном скафандре, и недобро ухмыляется камере. Один из его глаз совершенно черный – наверное, это широкополосный имплант. Над верхней губой изгибаются кустистые усы. «Здра-а-асте и привет» – рычит он. «Мы – ка-алифорнийская ох-х-храна природы… И мы па-а-алучили письма жалоб от ч-чертовых чинуш конгхресса с-соеденных ш-ш-штанов Америки».