Текст книги "Зельда Марш"
Автор книги: Чарльз Норрис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)
Она принялась медленно водить фонариком по комнате. Из темноты выступали то кучка пустых коробок из-под папирос, то скомканные газеты, то чашка или тарелка с остатками пищи, то разбросанная ветхая одежда, то пустые тюбики из-под красок. Грязь и запустение царили кругом.
К-ха, к-ха, к-ха! Больной снова тяжело приподнялся. К-ха, к-ха, к-ха…
– Воды! – прохрипел, задыхаясь, он.
За грязной занавеской, среди мусора они нашли водопроводную раковину.
Кашель все продолжался. Эти ужасные звуки точно иглы пронизывали все существо Зельды; каждый взрыв кашля, как нож, врезался ей в грудь. Она пробовала поддерживать Майкла, когда начинался новый приступ, но любое прикосновение причиняло ему боль.
Зельда уже думала, что ей самой придется бежать за доктором, когда зазвучал рожок «скорой помощи». В окно были видны огни подъехавшего автомобиля.
Шум, голоса, громкие шаги на лестнице. Одна за другой стали открываться двери на площадках, замерцали огни, высунулись головы любопытных. Появился доктор – молодой человек с повелительными манерами.
– Что случилось с газом? Нельзя ли здесь зажечь что-нибудь?
– Его отключили.
– Где пациент?
К-ха, к-ха, к-ха. Не слушая объяснений, доктор нагнулся над распростертой фигурой. Зельда светила фонариком.
– Сильная простуда – вот и все. Кто распорядился вызвать «скорую помощь»? Здесь нет никакой экстренности.
– Это я послала за вами. – Голос Зельды зазвучал твердо и решительно. Молодой врач удивленно посмотрел на нее в полумраке.
– Это я послала своего шофера за врачом. – Я – Зельда Марш, больной мой близкий друг.
Доктор заметно смягчился.
– Он весь горит и его замучил этот проклятый кашель, – продолжала Зельда. – А тут такой холод, и нет света, к тому же здесь некому ходить за ним. Он умрет, если его оставить здесь. Его необходимо перевезти в больницу, поместить в лучшую палату, я за все заплачу. Я поеду с вами, и мы переговорим обо всем.
– Хорошо, мисс Марш, мы его доставим в больницу Св. Игнатия. Подымайте больного, друзья.
Опытные руки санитаров подняли на носилки укутанного в одеяло Майкла и понесли в ожидавший внизу автомобиль. Зельда и Миранда шли за ними. Несмотря на поздний час, у автомобиля уже успела собраться кучка любопытных. Носилки глубоко вдвинули внутрь, доктор вскочил за ними и захлопнул дверцы. Но до Зельды успел донестись еще раз раздирающий кашель Майкла.
4
Больничный запах навеял столько воспоминаний: о Бойльстоне, его консультации, о станции скорой помощи, где спасали Джорджа, о городской больнице Сан-Франциско и ужасной палате № 35… Зельда нетерпеливо отогнала эти воспоминания.
Монахиня в черном встретила их, и Зельда, взволнованно глядя в красивое, бескровное лицо, объяснила причину их позднего вторжения, и, борясь со слезами, описала бедность и заброшенность, в которой нашла Майкла.
– Пожалуйста, прошу вас, только не в общую палату! Я уплачу, уплачу, сколько нужно, только сделайте, чтобы у него была отдельная комната, хорошая сиделка и все самое лучшее, и опытный доктор. Он мне – как брат, мы старые друзья…
– У вас нет своего врача?
– Нет, я никого не знаю.
– Доктор Лоренс Дуайт – прекрасный врач. Он бывает здесь по утрам. Приезжайте и поговорите с ним. А пока его посмотрит наш дежурный врач. Уход будет хороший, не беспокойтесь.
– Когда бывает здесь доктор Дуайт?
– Между девятью и десятью. Если хотите, я попрошу его посмотреть больного до начала операций.
– Да, да, непременно. Спасибо вам. Я приеду утром. Так вы обещаете доставить ему все самое лучшее и присмотреть за ним? Я не знаю, сколько он пролежал в той ужасной норе один, без помощи. Может быть, он голоден?! – Голос ее оборвался.
– Вам незачем волноваться. У нас обо всем позаботятся.
Зельда порылась в сумочке. Монахиня жестом остановила ее.
– Нет, этого пока не надо. Скажите имя больного и ваше имя и ваш адрес. Вы уплатите за все потом.
Имя, которое произвело такое впечатление на молодого доктора, было, вероятно, незнакомо этой бесстрастной женщине в черном; она спокойно записала его и адрес отеля.
5
Доктор Дуайт, вышедший на другое утро к Зельде в чопорную приемную с портретами каких-то монахов и иллюстрациями к текстам писания на стенах, оказался лысым, серьезным мужчиной в очках, за стеклами которых прятались умные и внимательные глаза. В них мелькнуло удовольствие, когда Зельда назвала себя.
Но когда она спросила его о Майкле, он нахмурился и поджал губы.
– Больной в не особенно хорошем состоянии и надо будет держать его под наблюдением некоторое время. Проследить температуру, исследовать его лучами…
– Но вы не думаете, что у него что-нибудь серьезное?
Доктор замялся.
– Пока еще ничего не могу сказать. Такого рода случаи нуждаются в длительном наблюдении. Я не привык давать непроверенные заключения, – добавил он, видя нетерпеливое волнение Зельды.
Сконфуженная этой отповедью, она сказала поспешно:
– Конечно, конечно, извините меня. Я так тревожусь о нем. Он так одинок…
– Я понимаю вас, – ласково проговорил доктор. – Молодой человек сильно запустил свое здоровье, но мы постараемся поставить его на ноги. Как только смогу сказать что-нибудь определенное, я вас извещу.
– Спасибо, большое спасибо, доктор… Можно мне к нему?
– О, разумеется.
Майкл лежал на высокой кровати в узенькой серой комнате, единственное окно которой выходило во двор. Его глубоко запавшие глаза были закрыты; он дышал слабо и прерывисто. Светлая щетина по-прежнему покрывала подбородок и щеки, но волосы теперь были расчесаны, и на нем была чистая больничная сорочка из грубого полотна, Зельда тихо стояла в ногах постели, печально глядя на больного. Вот Майкл зашевелился, хрипение в горле перешло в надрывный кашель, терзавший ее уши прошлой ночью, преследовавший ее даже во сне. Худое тело Майкла все напрягалось, глаза, казалось, вот-вот выскочат из орбит. Когда приступ прошел, он улыбнулся ей слабой тенью прежней улыбки.
– Здравствуй, – шепнул он, но это коротенькое слово вызвало новый кашель.
Зельда взяла его горячую руку и стала тихонько поглаживать ее. Он улыбался усталыми, сощуренными глазами, показывая свободной рукой на горло, как бы объясняя этим, что боится говорить, чтобы снова не закашляться. Зельда поняла.
«Да и к чему между нами слова?» – подумала она. Она нежно отвела с его лба взмокшие пряди, Лихорадочно горевшая рука все еще лежала в ее руке.
Глава десятая
1
Около полудня с свинцового неба стал сыпать густыми хлопьями снег и сыпал весь день и всю ночь. Зельда, проснувшись поутру, услышала скрип лопат и увидела одевшийся в белое город. Этот пушистый наряд смягчил его суровый, мрачный колорит и несколько заглушил обычный шум улицы.
– О, у нас будет белое Рождество, – вслух сказала Зельда.
Миранда, услышав ее голос, вошла, неся вазу с розами на длинных стеблях. Неугомонный Том! Не бывало дня, чтобы он не прислал ей что-нибудь. Цветы напомнили, что Том сегодня завтракает с ней, потом ей надо будет сделать рождественские покупки, а потом миссис Харни просила ее прийти к чаю, так как у нее будут гости из Англии. А после спектакля она обещала выступить на благотворительном вечере и отказаться от него уже нельзя, так как об ее участии объявлено в афишах.
Как же ей улучить минутку, чтобы навестить Майкла? Придется, наверное, по телефону справиться о его здоровье и передать ему привет, на большее у нее не будет времени.
Миранда принесла завтрак на подносе, газеты и письма. Когда-то Зельда, наблюдая, как Оливия завтракает в постели, считала это верхом комфорта. Теперь это стало для нее просто привычкой.
Глупые письма от приятельниц, счет, предложения нового сорта крема, несколько приглашений… В «Солнце» хвалебный панегирик «восходящей звезде». Как не нужно все это! Суета сует. Даже папиросы имели сегодня неприятный привкус.
День шел, как полагалось. Но Зельда была поражена открытием: впервые ее угнетала мысль о выступлении в трудной и длинной роли. Рассеянно думая все о том же, завтракала с Томом, выбирала подарок для Джона, ходила из магазина в магазин, слушала, изображая любезное внимание, титулованную английскую леди, которая подробно рассказывала ей содержание драмы, написанной ею много лет назад.
Она ускользнула в шесть, чувствуя, что миссис Харни недовольна ее ранним отъездом. Но у нее была острая потребность очутиться дома, побыть одной, прийти в равновесие перед тем, как отправиться в театр. К довершению всего, Тони сегодня не мог отвезти ее, так как у него испортился автомобиль, а другого Миранде почему-то долго не удавалось найти, так что когда она, наконец, доложила, что кэб (а не машина) ждет внизу, было больше половины восьмого. Зельда спустилась и торопливо пошла по тротуару к тому месту, где ее ожидал кэб. Вдруг какая-то фигура выступила из темноты и преградила ей дорогу.
– Зельда, на одну минутку, пожалуйста…
Она узнала Джорджа и отпрянула с невольным отвращением от этого большого, вульгарно одетого человека. Но сегодня в нем не было заметно обычного апломба. В голосе его звучала мольба. Она подумала с содроганием: вот он сейчас дотронется!..
– Чего тебе нужно? – спросила она холодно.
– Я бы хотел поговорить с тобой, встретиться еще раз. Мне непременно нужно… Я так жалею, что тогда…
– Это невозможно. Да нам и не о чем больше говорить.
– Но послушай, Зель, удели мне только несколько минут. Мне надо сказать тебе нечто очень важное. Послушай, Зель, я не буду надоедать тебе, я не собираюсь больше разыгрывать такого проклятого дурака, как прошлый раз. Но я приехал из самой Манилы, чтобы увидеть тебя…
– Все это я уже слышала.
– Не будь жестока к человеку, Зель. Я в ту ночь был просто немного пьян и оттого вел себя таким идиотом. Я ужасно сожалею, право. Не так я представлял себе нашу встречу… Мне надо объясниться с тобой, Зель…
– Это – ни к чему, Джордж.
– Нет, погоди, ты не понимаешь, честное слово, не понимаешь. На тебя была моя последняя ставка. Я рассчитывал, что ты меня поддержишь. Я опустился, девочка, это правда, я сделал из своей жизни черт знает что, и мир ничего бы не потерял, если бы я не родился: никто этого не знает лучше меня. Но, Зель, разве нет для меня надежды подняться? Я хочу, чтобы ты мне на это ответила. Я хочу только, чтобы мы снова стали друзьями, клянусь богом, только этого одного! Ты всегда будила во мне желание быть приличным человеком. Я – буян, пьяница, но если бы ты немного присмотрела за мною, я бы взял себя в руки. Я покажу, что во мне еще осталось кое-что хорошее, увидишь!
– Мне очень жаль, Джордж, но то, что ты хочешь, невозможно.
– Нет, не говори так, Зель, дай мне объяснить… удели мне какие-нибудь четверть часа, не больше. Ты не знаешь, как это важно для меня, как я жду этого…
– Это – бесполезно, повторяю.
– Я не могу один без тебя снова стать человеком…
– Тебе придется в таком случае поискать вместо меня кого-нибудь другого.
– Не говори таких гадостей, Зель. Слушай, девочка, раньше чем сказать «нет», дай мне объясниться с тобой, хорошо?
– Джордж, я сказала тебе, что из этого все равно ничего не выйдет.
– А нельзя ли мне прийти к тебе сегодня после спектакля?
– Нет, я выступаю в «Доме актера».
– А после этого?
– Тоже нет!
– Ну, тогда завтра?
– Нет.
– Зель, ты не понимаешь, что ты делаешь!
– Извини – я опоздаю в театр.
– Зель, послушай… Я люблю тебя и ты любила меня когда-то. Во имя прошлых…
– Уже восемь часов. Я должна идти!
– Во имя прошлых дней позволь мне прийти! Если ты от меня отвернешься, я – погиб.
Все тот же актер, играющий для галерки, всегда жалеющий только себя! Зельда не верила ни одному его слову.
– Тебе придется идти своей дорогой без меня.
– О, не бросай меня. Я проехал такой путь в надежде.
– Я опоздаю, Джордж, пропусти меня!
Она отстранила его и вошла в кэб. Резко шепнула Миранде, сидевшей уже внутри:
– Закройте дверцы, скорее!
– Послушай, Зель, если нельзя ни сегодня, ни завтра – пусть через неделю, две, когда хочешь…
– Поезжайте! – крикнула она кучеру. Завизжали колеса, кэб двинулся и помчался по занесенной снегом улице.
Зельда откинулась на жесткое кожаное сиденье, закрывая глаза рукой.
– О… боже! – вздохнула она в изнеможении. Бремя жизни начинало ей казаться слишком невыносимым.
2
На следующий день на всех улицах усердно чистили, сметали, соскребали лед и снег, мешавшие движению. Но подле больницы Св. Игнатия чистка была уже окончена, и Тони без всякого затруднения подкатил к подъезду.
С розами в руках Зельда поднялась по широкой деревянной лестнице на второй этаж и на цыпочках подошла к комнате Майкла. На ее осторожный стук монахиня вышла в коридор и плотно прикрыла за собой дверь. Они заговорили вполголоса.
– Как он себя чувствует, сестра?
– Мне кажется, лучше. Сейчас он задремал.
– А ночь как провел?
– Я не успела спросить сиделку. Но кашляет он значительно меньше и выглядит лучше.
– Слава богу. Мне, пожалуй, лучше его не беспокоить, как вы думаете?
– Пожалуй. Дуайт был сегодня и просил вас позвонить или зайти к нему.
– Хорошо, я заеду на обратном пути.
Из-за прикрытой двери донесся знакомый лающий звук кашля. Монахиня, а за нею и Зельда вошли в комнату.
Майкл был выбрит и впадины на щеках теперь особенно бросались в глаза. Но он смотрел веселее, бодрее, как отдохнувший человек. Легкий румянец тронул его бледную кожу. Впрочем, может быть, это лихорадка оставила свой след. Кашлял он реже.
Когда он увидел Зельду, в глазах его вспыхнул теплый огонек.
– Как дела, Майкл?
– Хорошо. Гораздо лучше, – ответил он шепотом, со счастливой улыбкой. Зельда пристально всматривалась в его лицо. Что-то новое было в нем, какая-то просветленность. И еще. Может быть оттого, что он был умыт и чисто выбрит, а возможно – от его белой сорочки – но теперь он больше походил на того мальчика, который жил в ее воспоминаниях.
– Ты ужасно добра ко мне, Зельда, – Майкл взял ее руку в свою.
– Милый, я сделала только то, что всегда делаешь для старого, любимого друга.
– Не знаю, что было бы со мной, если бы не ты. Мне некого было позвать, а сам я ничего уже не мог… На площадке рядом жил поляк, художник, знаешь, один из этих сумасшедших, которые рисуют все шиворот-навыворот. Я кое-как объяснил ему, куда отнести письмо. Я знал, что ты приедешь.
Длинная речь утомила его. Он закрыл глаза, но по-прежнему не выпускал ее руку. Она смотрела на его обкусанные ногти, на сорванную местами кожу… Да, эти бедные, обезображенные руки крепко держали ее сердце. Осторожно, стараясь не потревожить Майкла, она села на стул сиделки, и они долго оставались так, рука в руке, – он лежа с закрытыми глазами, она – не отрываясь взглядом от его изможденного, постаревшего раньше времени лица.
Кашель заставил его приподняться.
– Мне бы только избавиться от этой проклятой штуки, – сказал он, потирая грудь.
– Не следовало доводить себя до такого состояния. Жить в комнате, где нет ни света, ни печки!
– Знаешь, мне не везло в последнее время. Не было работы, не к кому было обратиться.
– А ко мне?
– Да, ко-н-нечно, – он смущенно усмехнулся. – Я непременно верну тебе все, что ты истратила па все это, – он повел рукой вокруг. – Ты слишком много для меня делаешь… Мне обещали службу с начала будущего года.
– Прекрати! Никакой работы ты не возьмешь, пока окончательно не восстановишь своего здоровья, – сказала она решительно.
– Через несколько дней я совсем поправлюсь. Я бы и сейчас уже мог отправиться домой…
– Ты будешь оставаться здесь, пока совершенно не перестанешь кашлять.
Он улыбнулся ее диктаторскому тону и слегка сжал ее руку.
– Слушаюсь, командир! – сказал он тихо. – Я люблю, когда ты начинаешь распекать меня.
3
– Я сделала для него все, что могла, – говорила она себе, когда Тони вез ее к доктору Дуайту. – Теперь ему придется идти своей дорогой без меня.
Те самые слова, что она сказала Джорджу. Да, пусть оба идут своей дорогой. У нее не было сочувствия к Джорджу, хвастуну, позеру, у которого на первом плане всегда собственное благополучие.
– В его словах вчера не звучало ни одной искренней ноты, – уговаривала себя Зельда. – Он жалеет и любит одного лишь себя. Он добивается моего расположения только затем, чтобы устроить свои делишки. Искал бы он меня столь рьяно, если бы я оставалась экономкой мадам Буланже? Майкл? Майкл – совсем другой человек, он – жертва своей мягкости и доброты. Майкла всякий может обидеть. Люди грешны перед ним больше, чем он перед людьми.
Но и Майклу придется обходиться без нее. Она должна выбросить из головы всякую мысль о нем. Она обязана это сделать ради себя самой, своей профессии, ради Тома! Она сегодня бранила Майкла за то, что он не берег себя, а между тем она сама становится такой же неблагоразумной. Если эти ежедневные визиты в больницу будут продолжаться – она скоро будет не в состоянии играть в «Горемыке». Вот уже четыре часа, она вся разбита – но снова не успеет отдохнуть! Нет, Майклу придется вернуться на свой чердак, к прежней безалаберной жизни. Если это правда, что у него будет работа, она может и должна перестать возиться с ним.
– Я просто глупая истеричка, – сказала она вслух.
Она слишком привязана к нему, вот в чем горе! Стыдно вспомнить, какую суматоху она подняла из-за того, что Майкл простудился и кашляет. Нет, нет, надо остановиться! Надо окончательно прервать всякие отношения с Майклом. Он – ее прошлое. И прошлое это не должно больше врываться в ее жизнь.
4
Доктор Дуайт поднялся ей навстречу, улыбаясь из-под очков, и указал на кресло у стола. Соединив кончики пальцев и слегка раскачиваясь на своем табурете, он выждал минуту, другую, потом заговорил:
– К сожалению, должен сказать, что состояние вашего молодого друга не особенно удовлетворительно, мисс Марш.
– Вот как? – сказала она ровным голосом.
– Вы меня понимаете, не так ли?
– Боюсь, что не совсем.
– Его легкие… – начал доктор и остановился.
– Легкие?!
– Да, оба затронуты. У него туберкулез в тяжелой стадии. Это очень грустно, потому что ваш друг славный малый – и такой молодой!
Зельда с минуту неподвижно смотрела на говорившего.
– Значит, ему надо уехать отсюда?
Доктор утвердительно кивнул головой.
– Куда же?
– Куда-нибудь, где жарко и сухо. В Аризону, например, или на юг Калифорнии – куда хотите. Да, обидно и жалко видеть в таком положении столь молодого человека. Что, у него нет родных? Некуда ехать?
– Насколько я знаю, нет.
– А деньги?
– Ни-че-го. Но я думаю, что все необходимые расходы я смогу взять на себя.
– Есть много прекрасных санаториев, где сравнительно недорого и где вашему больному будет хорошо. К тому же, я полагаю, это ненадолго.
Зельда выдержала взгляд доктора.
– Ненадолго?!
– Видите ли, мисс Марш, трудно сказать что-нибудь наверняка. В подобных случаях мы, врачи, очень мало можем помочь. Покойная жизнь, сухой и жаркий климат иногда могут продлить жизнь больного сверх всяких ожиданий. Но вы понимаете, что, если ткань разрушена, новой мы создать не можем. Мистер Кирк может прожить и шесть месяцев…
– Шесть месяцев!!!
– …и шесть лет. Много зависит от ухода, хорошего питания, покойной жизни.
– Верно ли я поняла вас, доктор: вы хотите сказать, что он умирающий?
– Я этого не сказал, мисс Марш. Я сказал: он может прожить и шесть месяцев, и шесть лет.
– Но не больше?
– Вряд ли. Хотя, кто знает, может, и дольше… Такие случаи были. Я только хотел разъяснить, что болезнь вашего друга неизлечима.
– Так… так… неизлечима…
– И вернуться снова к нормальному, активному существованию он не сможет.
– То есть он больше не сможет снова приняться за свою работу, рисовать и?..
– А, так он – художник, вот как? Нет, боюсь, что не сможет. Никаких усилий, никакого напряжения или утомления, понимаете?
– А если он останется здесь?
– Тогда он умрет.
– А если уедет в Аризону?
– То может жить месяцы и годы в зависимости от того, насколько он будет оберегать себя.
– Он никогда в жизни не умел оберегать себя!
– Ну, тогда я думаю, он долго не протянет.
– Но вы говорите, что в хороших условиях его жизнь можно продлить?
– Да, соответствующим уходом, питанием, а главное – покоем.
Долгая пауза. Наконец Зельда смогла вновь говорить.
– Благодарю вас, доктор. Так вы мне подскажете санаторий, где лучше всего поселить моего друга?
– Конечно. Вот Таксон – сухое, здоровое место. Я разузнаю, какой врач там считается лучшим, и дам вам письмо к нему. Я уверен, там – прекрасные санатории и, если в общей палате, то это будет стоить не дорого.
– Нет, только не в общей! Пусть дороже, но не в общей. Я кое-что скопила. Пока у меня будет хоть цент, Майкл будет иметь все самое лучшее.
Доктор одобрительно кивнул.
– Так увозите его, и чем скорее, тем лучше.
– Но он еще кашляет и его лихорадит!
– Для того и надо ему уехать, чтобы избавиться от того и другого.
– Но как он поедет в таком состоянии?
– Если он не может ехать один, надо, чтобы его повезла опытная сестра милосердия.
– Хорошо. Спасибо, доктор, я бесконечно вам благодарна… Значит, он должен ехать в Аризону или Таксон, и он… он не вернется больше оттуда?
– Нет, не вернется.
5
Каменные ступени, потом дорожка, проложенная в снегу, потом улица, ожидающий автомобиль… Она шла, как лунатик. Последние слова доктора, будто колокол, гудели в ее голове.
– Не верю! – что-то страстно кричало в ее душе. – Не может быть! – Но она знала, что это правда.
Шесть месяцев или шесть лет! Приговор произнесен!
Шесть месяцев или шесть лет ожидания смерти! Вот какова участь мальчика, жившего когда-то со своей матерью на Сакраменто-стрит в Сан-Франциско, и любимого ею, Зельдой, так глубоко, как она никого никогда не любила. Конец! Прозябание в больнице для чахоточных в Аризоне! Умирание, может быть, не столько от болезни, сколько от стыда и одиночества! Трагедия человека, выброшенного жизнью за борт.
Как бороться с этим? Как?! Допустим, она будет платить и за лечение, и за обслуживание, но ведь это самое меньшее, что можно сделать! Она даже не сможет поехать с ним туда, где ему судьбой уготовано окончить жизнь, не сможет посмотреть, хорошо ли его устроят… Театр, вечно театр! Шесть вечерних и два дневных спектакля в неделю. Ни минуты отдыха, передышки… вот она – цена славы! Как она жаждала ее когда-то! Теперь ей казалось, что эта слава ей ненавистна, что все, к чему она стремилась, – одна суета.
А Том? Верный Том, ее рыцарь и друг, ее «автор», человек, женой которого она обещала и хотела быть?! Ей с трудом верилось, что было время, когда она была равнодушна к нему, когда не смотрела на него, как на будущего мужа. Сейчас мысль о будущем была неразрывно связана с мыслью о Томе.
Он, его мать, его дядя – стали ее семьей. Не проходило дня, чтобы они не виделись, не поговорили хотя бы по телефону. Наконец-то впервые в жизни у нее была мать…
Но ни к ней, ни к ее сыну нельзя было прийти с той мукой, что терзала ее душу, нельзя было сказать им, что она хочет пожертвовать «Горемыкой», чтобы увезти на юг возлюбленного своей юности.
Однако, когда Зельда входила в отель, ей подумалось, что, если миссис Харни не сможет, вернее, не захочет понять ее побуждений, то Том поймет. Ее мысли были так полны им в эту минуту, что она ничуть не удивилась, увидев его в холле. И глядя на этого мужественного, красивого человека, она с глубокой нежностью почувствовала, что ему можно рассказать все и даже просить его помочь организовать переезд Майкла.
Мрачное выражение на ее лице сменилось сияющей улыбкой. Но Том не улыбнулся в ответ. Он взял ее за руку с подчеркнутой серьезностью.
– Вы уже слышали?
Удивленный взгляд Зельды. Мысль о Майкле. Но кет. Здесь был и судья Чизбро с печальным и торжественным лицом… Что случилось?
– Что такое?!
– Вы ничего не слышали? Вам не сообщили?
– Но о чем же? Говорите скорее! Надеюсь, не с мамой что-нибудь?
– Нет, мама здорова. Пойдемте. – Он взял ее под руку и отвел в уголок, судья пошел за ними.
– Зельда, есть печальная новость для вас.
– Да говорите же, Том! – Его волнение пугало ее.
– Ваш… Ваш муж…
– Джордж!
– Да, он… Он…
Она сразу поняла – и протянула руку, чтобы остановить Тома.
Зельде показалось, словно клапан какой открылся в ее сердце, и вся кровь хлынула оттуда. Но, сделав над собой страшное усилие, она знаком приказала Тому продолжать.
– Агенты, которым судья Чизбро поручил разыскать Джорджа, установили вчера, что он живет в дешевой гостинице для актеров, за Бродвеем. Судья послал своего помощника к нему с просьбой прийти сегодня утром. Дверь не открывалась, как ни стучали, и прислуга заподозрила что-то неладное. Тогда взломали дверь… и… и нашли его. Он застрелился – смерть наступила мгновенно. Помощник уговорил людей в гостинице не извещать полицию, пока не приедет судья Чизбро. Он позаботился также, чтобы ваше имя не связали с этим самоубийством. Когда прибыл судья, они вместе со следователем осмотрели комнату. Там было лишь немного золы – видно, он сжег какие-то бумаги – две ваши фотографии, вырезанные из газеты или журнала, и вот это письмо к вам. Пришлось показать его коронеру [2]2
Коронер – должностное лицо при органах местного самоуправления; разбирает дела о насильственной или внезапной смерти при сомнительных обстоятельствах. (Примеч. ред.)
[Закрыть], но судья сделал все, чтобы репортеры ничего не узнали…
Зельда вдруг застонала и начала дрожать всем телом. Она закрыла лицо руками.
– Я не могу… Я не перенесу этого…
Джордж и Майкл! Два удара, так быстро последовавшие один за другим! Джордж и Майкл! Ей показалось, что весь мир с грохотом провалился куда-то. Она слышала свои собственные отчаянные рыдания, голос судьи:
– Снесем ее наверх. Беритесь, Том!
Они снесли ее в лифт, и через несколько минут она очутилась у себя в комнате. Миранда снимала с нее шляпу. Том был перед нею на коленях и гладил ее руки, а судья скромно стоял в стороне.
Она заставила себя выслушать подробности, которые, торопясь, перебивая друг друга, стали рассказывать ей оба эти джентльмена, но голова у нее кружилась, комната плыла перед глазами… она слышала их взволнованные голоса, но слов не понимала. И лишь одна мысль неотступно преследовала ее, одна мысль: они оба втайне довольны, довольны тем, что Джордж умер, довольна и Миранда – весь мир доволен этим!
Джордж умер! Мертв!
Снова и снова эта мысль вспыхивала в ее мозгу – и каждый раз поражала, как впервые. Джордж умер!.. Но она говорила с ним накануне вечером! Он проехал восемь тысяч миль только для того, чтобы увидеть ее!.. Джордж мертв! Недели не прошло с тех пор, как он сидел здесь, в этой самой комнате – вон на том стуле! И вот – Джорджа нет!.. Нет!
С мучительной яркостью вспомнилась ночь, когда она ожидала в приемной станции «скорой помощи» в Сан-Франциско. Тогда они спасли его – а теперь уже ничем нельзя было помочь!
Джордж умер!.. Вчера еще он был жив, дышал, просил о помощи. Эта помощь могла остановить его.
«Кучер, поезжайте!»
Огненными буквами вспыхнули в ее памяти эти слова. Вот как она простилась с мужем! Навеки простилась!
Эти прощальные слова звенели в его ушах, когда он возвращался в свой жалкий номер, темный и затхлый, когда сидел там один на один со своими мыслями и воспоминанием о том, как она прогнала его. И там, заперев дверь, положив на стол заряженный револьвер, он написал то письмо, которое она сейчас держит в руках.
Не то стон, не то рыданье – вырвалось у Зельды.
Мужчины бросились к ней, но она отстранила их жестом.
– Уходите, прошу вас, – оставьте меня одну. Мне надо… одной… я хочу…
Но через мгновение, овладев собой, она их остановила:
– Одну минутку! – сказала она, пытаясь говорить внятно. – Извините меня, господа. Я не хотела делать сцены. Но это второй удар за сегодняшний день – я расскажу вам об этом в другой раз, Том – это многовато для меня… Пожалуй, я не в состоянии буду нынче выступать…
– Да, конечно, родная, ни в коем случае!
– Передайте Генри по телефону, чтобы он заменил меня на мисс Гильдебрандт.
– Я сейчас же извещу его. Не беспокойтесь об этом, я сам поеду к мистеру Мизерву и поговорю с ним. Не тревожьтесь ни о чем. Если что-нибудь понадобится – позовите меня и я вмиг приеду. О родная, любимая моя, мне так больно за вас!..
– Спасибо, Том. Вы всегда так добры… Оба вы были очень добры, спасибо вам за все ваши старания пощадить меня… Погодите, еще одно…
– Да, дорогая?
– Где он сейчас?
– Джордж?
– Да.
– Его перевезли к Кэмпбеллю. Судья знал, что вы захотите, чтобы все было, как следует…
– Спасибо, мистер Чизбро. Можно мне увидеть его?
– Конечно. Все будет устроено для похорон и вас известят.
– Спасибо еще раз.
Она протянула руку судье и подставила щеку Тому.
6
На конверте было нацарапано ее имя. В том месте, где он был запечатан, виднелась грязная полоса. Сбоку конверт был аккуратно надрезан ножом следователя. Три листочка бумаги, исписанные знакомым, мало разборчивым почерком Джорджа со множеством клякс и зачеркнутых мест.
«Зельда, дружок, на этот раз я прощаюсь уже по-настоящему, навсегда. Я пишу тебе в последний раз, и пьян я, как сапожник! Теперь-то уж непременно отправлю себя на тот свет. Не спасут меня, как в прошлые разы.
Я проделал долгий путь из Манилы, чтобы увидеть тебя, а ты и знать меня не захотела. Но будь я проклят, если осуждаю тебя за это. Я знаю, что я никуда не годный человек.
Я еще вчера хотел это сделать – но потом подумал! «Быть может, девочка подаст тебе какую-нибудь надежду». Но, ей-богу, я тебя не виню.
Моя смерть избавит тебя от неприятной процедуры развода. Зель, я наделал столько гнусностей в Маниле, что, избавляя тебя сейчас от неприятностей, я и себе оказываю услугу. Пора прекратить все это. Я считаю, что это хорошая идея. Давно бы следовало пустить в ход мой револьвер. Газ – средство ненадежное. Яд – тоже. Лучше всего револьвер. На этот раз уже промаху не будет.
А ты не огорчайся из-за этого, девочка. Пью твое здоровье! За твои успехи и долгую жизнь!
Я ни о чем не жалею, Зельда. Не жалей и ты. Ты – прелесть и у меня нет ни капли злобы по отношению к тебе.
Последний глоток, старушка! За твое благополучие! Прощай! Джордж.»
