Текст книги "Зельда Марш"
Автор книги: Чарльз Норрис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)
Часть вторая
Глава первая
1
Зельда подняла из мыльной воды свою единственную шелковую блузку посмотреть, отмылась ли грязь с воротника. Потом снова опустила блузку в воду и принялась тереть мягкую ткань. За спиной Зельды, обжигая затылок, пылал огонь в спиртовой печке, на которой грелся утюг. Капли пота покрывали лоб и шею и по временам струйками стекали между грудей. Сегодня был душный день, один из самых душных дней, какие бывают в Нью-Йорке.
Но все же Зельда находила, что жара таит в себе что-то приятно возбуждающее. Кроме того, она создает некоторую интимность между людьми: все окна открыты настежь, соседи переговариваются между собой, жалуясь на жару, или кричат из окон на своих отпрысков, играющих на улице; все ходят полуодетые. К вечеру на ступеньках лестниц собираются группы – женщины в тонких белых платьях, мужчины без пиджаков и жилетов; слышен смех, добродушные пререкания; бас мужчин и тоненькие голоса девушек звучат как-то особенно легко и весело; откуда-то доносятся звуки рояля, слышны песни; крики детей иголками вонзаются в тишину сумерек. Зельде нравились эти мирные картины. Она любила кипевшую вокруг нее жизнь, любила Нью-Йорк, радовалась, что живет в этом городе.
Вот уже два месяца она здесь. Нью-Йорк сразу стал ей родным. Сан-Франциско? Странное место, где она жила тысячу лет тому назад, где она была в плену, где страдала и была унижена. Неужели только год прошел с тех пор, как она покинула его?..
Осторожно отжав блузку, она разостлала ее на окне на чистой бумаге. Там уже сушились ее чулки и перчатки. Сняв их, она взялась за утюг. Боже, как жарко! Капли пота падали с шипением на раскаленное железо. Мадам Буланже, боясь пожара, не разрешала зажигать в комнатах ни керосинок, ни спиртовых печек. Но жильцы не слушали доброй женщины, а иные даже готовили у себя на этих печках три раза в день. Какие запахи тогда распространялись по всему дому!
Несмотря на ужасающую жару и духоту в комнате, Зельда весело напевала за работой. У нее были все основания чувствовать уныние и усталость, но она не ощущала ни того, ни другого. Более двух месяцев она без работы и без надежды найти ее, и, однако, на душе легко. Это Нью-Йорк так влиял на нее – с первого дня, с той самой первой минуты, когда она вышла на палубу парохода и, стоя между Джорджем и Ниной, увидела берег и насколько хватало глаз серую громаду домов, тянувшуюся вдоль реки.
2
После бегства Майкла была полоса черного отчаяния. Она никогда не сможет думать об этом без раздирающей боли в сердце. Недели, месяцы… она не помнит, сколько времени, ей казалось невозможным жить дальше. Для чего жить? Она пыталась одурманить себя разными способами, доходила иногда до эксцессов. Но они только утомляли ее, делали больной. Ей нужен был Майкл, только Майкл! Ей не было никакого дела до Бойльстона – только бы он не трогал ее! Она не переносила даже его приближения, готова была ударить его!
Они ссорились. Бойльстон после ссор долго дулся, а Зельда, стараясь забыться, глотала дешевые романы, объедалась шоколадом, карамелью. В конце концов, Бойльстон закрыл для нее свой кошелек и перестал приходить. Нужда заставила Зельду встряхнуться: теперь она скорее дала бы разрезать себя на куски, чем снова примирилась бы с Бойльстоном.
Ее страстная любовь к театру и советы окружающих придали ей смелость. И она отправилась в контору Макса Мееровича в «Альказаре», чтобы попросить хоть самого ничтожного местечка. Меерович принял ее лучше, чем она ожидала, но объяснил, что ей нужна тренировка, нужно развить голос и поучиться сценическому искусству. Она должна пройти шестимесячный курс у мисс Больтэ. Это стоит двести долларов. Зельда отнесла в ломбард все мало-мальски ценные подарки Бойльстона: кольца, броши, часы, даже свои красивые платья… Вырученной суммы хватило на то, чтобы уплатить мисс Больтэ и просуществовать некоторое время. Затем судьба помогла ей: ее пригласили выступать в Рождественских пантомимах в «Тиволи». До конца февраля она зарабатывала двенадцать долларов в неделю. А потом наступил тот головокружительный день, когда Меерович по телефону заявил, что ему нужна «сверхштатная» – и мисс Больтэ послала к нему Зельду. Ей дали роль горничной с репликой в две строчки, но Меерович скоро нашел ее способной и выпустил в двух своих пьесах.
Бойльстон стал искать примирения. Предлагал ей деньги, соглашался на какие угодно условия, уговаривал выйти за него замуж. Но сцены, упреки, мольбы ни к чему не привели. Он смешно плакал, ползал перед ней на коленях, умолял не покидать его – напрасно. Он возбуждал в ней только отвращение. Она не хотела его унижать или сделать ему больно, она жалела его – но жить с ним больше не могла, самая мысль об этом оскорбляла ее. В ее жизни появились новые интересы.
Грязноватая, мрачная квартира в доме Фуллера стала ей невыносима. Она постоянно напоминала о том, что утрачено: о Майкле, о юности. И наступил день, когда она решила больше не входить туда. К этому времени у нее уже имелись небольшие сбережения. Она сняла темную комнатку в старом доме на Эллис-стрит у старой Кэссиди, служившей горничной при театре. Произошла ужасная сцена с Бойльстоном и – окончательный разрыв.
А спустя три месяца приехала чета Мизерв, Генри и Оливия, и Зельда получила ангажемент в театре «Калифорния». Волшебный сон! Недостижимая мечта стала явью!
Генри Мизерв в молодости был кумиром Бродвея. Зельда видела его портреты во всех журналах и газетах. Теперь, когда он был женат на Оливии, а годы посеребрили виски и мужа и жены, они набрали труппу и разъезжали с нею по городам. Генри был уже стар для романтических ролей, и больше не выступал. Но он был прекрасным организатором и дельным режиссером.
В Сан-Франциско ему понадобились люди, и он попросил Мееровича прислать на испытание, сколько возможно, молодых актеров и актрис. Зельда попала в их число. У нее кружилась голова от надежд и возбуждения. Всех их собрали на сцену и устроили экзамен. Зельду вызвали вторично и предложили прочесть еще что-нибудь. Мистер Мизерв, одобрительно прищурив глаза, поговорил с нею, задал несколько вопросов и велел прийти «на работу» завтра утром.
Ей обещали ангажемент на неделю-другую, но потом Мизерв решил поставить ту же пьесу в Лос-Анджелесе и пригласил Зельду отправиться с ними.
За эти две недели она познакомилась со всеми членами труппы; каждый из них был для нее предметом восхищения и поклонения. Она гордилась благосклонным вниманием к ней Оливии Мизерв, настроенной на высокий лад, темпераментной дамы, и молчаливым одобрением строгого судьи – Генри Мизерва, а к Нине Чэмберлен, черноволосой субретке, ее потянуло с первой встречи. Нина была простодушная, приветливая болтушка, всегда готовая помочь советом и делом неопытному новичку. Нравилась Зельде и Сусанна – красавица Сусанна Блэйк, с холодным лицом и золотыми волосами. Сусанна! Оглядываясь на прошлое, Зельда могла с чистой совестью сказать: она ничем не заслужила злобной вражды и ревности Сусанны, ей в то время совсем не нравился Джордж Сельби, настолько не нравился, что она даже избегала его.
И вот в ноябре Зельда приехала в Лос-Анджелес, вся труппа встретила ее так тепло, что она совсем расчувствовалась. Оливия проявила настоящий энтузиазм. Но Нина предупредила Зельду, что эта благосклонность всегда бывает мимолетной и быстро сменяется равнодушием, а иногда даже враждебностью.
Оливия была ослепительная женщина, и Зельда просто влюбилась в нее. Никто не мог устоять против ее очаровательной любезности. Она приглашала Зельду завтракать, знакомила с непривычным для нее миром. После того унылого существования, какое она вела до сих пор, эта кипучая жизнь невыразимо привлекала Зельду. Она считала себя умудренной опытом, утратившей все иллюзии, а между тем, ее шокировали, пугали признания Нины и Сусанны, которые были не замужем и, по их словам, не переживали еще серьезных романов. Еще совсем недавно она была на волосок от самоубийства, а теперь каждое мгновение было для нее полно такой потрясающей новизны, таких удивительных неизведанных ощущений! Она жадно набрасывалась на каждое интересное предложение, с удовольствием сближалась с новыми людьми, стремилась к успехам и славе.
Но среди всех этих новых переживаний, среди этого нового мира она не забывала о Майкле. Он продолжал жить в ее сердце. Боль потеряла, пожалуй, свою остроту, или, может быть, Зельда просто притерпелась к ней, но чувство ее не изменилось под влиянием времени.
3
Джордж Сельби был на ролях «юношей». Он обладал романтической наружностью. Черные, красиво вьющиеся надо лбом волосы, прямые брови, глубокие темные глаза, правильная, строгая линия носа, чувственный рот и твердый подбородок – да, несомненно, он был красавцем. Но все же для юношеских ролей Джордж был тяжеловат, да и вообще его нельзя было назвать хорошим актером. Генри Мизерв изводил его на репетициях, заставляя бесконечное количество раз повторять одни и те же реплики.
Вначале Зельда испытывала к Сельби антипатию, считая его пустым и самонадеянным малым. Но как-то раз, когда она учила роль в темном углу за кулисами, Джордж подошел к ней. Его первые слова были:
– Отчего это вы не хотите меня знать? И он стал явно искать ее общества, при всяком удобном случае заговаривая с ней. Правда, никто, кроме самой Зельды, не обращал на это внимания. Зельду же его поведение скорее раздражало, чем радовало, ведь до этого времени Джордж считался поклонником Сусанны – и у нее, у «новенькой», не было никакого желания «отбивать» его. Все ее мысли принадлежали Майклу. Никто другой ей не был нужен. Тем более Сельби, которого она слегка презирала.
Но Джордж Сельби был человек совсем другого сорта, чем те мужчины, с которыми Зельду до сих пор сталкивала судьба. При всей его самонадеянности и ограниченности он был очаровательный собеседник и весельчак. К тому же он прекрасно пел, играл на рояле и у него всегда имелся запас песенок и анекдотов. Он постоянно старался рассмешить людей и чаще всего это ему удавалось. Бурный темперамент Джорджа проявлялся то в безудержном веселье и смехе, то в бившей через край жизнерадостности и в тысяче экстравагантностей, то в мрачных порывах разочарования, в разговорах о самоубийстве. Его увлечения походили на какой-то вихрь, и центром этого вихря стала неожиданно для себя Зельда.
Не успев перевести дух после признания в любви, он предложил ей выйти за него замуж. Зельда была польщена, в особенности, когда он начал в восторженных выражениях говорить о ней и о своей любви к ней каждому члену труппы в отдельности. Фарфоровая куколка Сусанна была очень расстроена этим, но что же Зельда могла сделать? Пошли перешептыванья, толки, ей стало неприятно. Она отказала Джорджу, и в Новом Орлеане он закутил напропалую, афишируя свою связь с какой-то девчонкой из хора. Грязь, мерзость! Зельда презирала его, она не хотела больше даже говорить о нем.
Джордж пытался утопить горе в вине. Каждую ночь после представления он напивался до бесчувствия и на утро являлся охрипший, с помятым, опухшим лицом и стеклянным взглядом, объявляя всем и каждому, что директор, конечно, уволит его, и тогда ему придется отправиться ко всем чертям, а ему только этого и хочется. Зельда от всей души желала, чтобы Мизерв доставил ему это удовольствие. Но в разгаре сезона было трудно найти другого актера на его роли, и надо было попытаться образумить Джорджа. Оливия, даже Нина умоляли Зельду быть поласковее с Джорджем, но она не могла – он был ей противен. Директор ходил злой и придирался к Зельде на каждом шагу. Дело чуть не кончилось катастрофой: Джордж покушался на самоубийство. Но запах газа в его комнате заметили вовремя. Джорджа спасли и отправили в больницу.
В труппе царило волнение и суматоха. Генри телеграфировал в Нью-Йорк, чтобы прислали замену Джорджу. Говорили, что Сельби умирает. Зельда в сопровождении Нины отправилась проведать его. Ей пришлось выслушать длинную, бессвязную, слезную историю, слова раскаяния, страстные уверения, что он станет другим человеком, если она захочет быть его другом. Все это не могло не подействовать на нее.
Ей не оставалось ничего другого, как помириться с ним, хотя она не верила, чтобы дружба эта дала какие-нибудь хорошие результаты.
Что за нелепый, смешной малый был этот Джордж! Совершенный ребенок! Невозможно было долго сердиться на него и серьезно относиться к его проступкам. Он способен был обидеть ее и в следующую же минуту измучить бурным раскаянием. Он так трогательно старался угодить ей во всем, что она невольно почувствовала к нему нежность.
Через два дня он вышел из больницы, словно возродившись, горя желанием снова подняться в глазах товарищей и доказать, что он достоин расположения «этой чудной девушки». Зельда смеялась, остальные улыбались. Это так же мало обескураживало Джорджа, как раньше всеобщее осуждение. Он вошел в роль безупречного молодого человека, не брал в рот ни капли вина, бросил даже курить, горячо и серьезно принялся за работу, после спектакля шел прямо домой и был предан Зельде, как собака, был благодарен ей за каждый ласковый взгляд, за невольную улыбку в ответ на его дурачества. И это – Джордж Сельби!
Труппа кочевала из города в город. Питтсбург, Гаррисберг, Вашингтон, Балтимора, Филадельфия. Прошел февраль, март, зацвела вишня, зазеленели сады и парки. И все это время Джордж оставался смиренным, преданным, пылким поклонником Зельды. Он все так же стойко боролся с искушениями и, если изредка не выдерживал, то горько раскаивался и всеми силами старался загладить прегрешение.
Между ними неизбежно должна была установиться близость. Он ходил за нею по пятам, заботился о ее удобствах во время переездов, отвозил ее с вокзала в гостиницу, часами ожидал у выхода. В городах, которые труппа посещала, им представлялось много развлечений, их чествовали в литературных и драматических кружках и клубах, богатые холостяки устраивали ужины после спектаклей… На всех этих вечерах бывала и Зельда. Она жаждала все увидеть, все испытать. Джордж был ее неизменным спутником. Он был бесконечно опытнее ее. Он просвещал и опекал ее.
Гримировка, разговоры о пьесах, театральные сплетни, часы ожидания своей реплики в тесной, надушенной уборной, ссоры с Оливией, беседы по душам с Ниной, отели, поезда, ночные ужины, танцы, новые лица, новые друзья, успехи, неудачи, волнения из-за рецензий в газетах, – странный, чуждый мир, где на пошлые пустяки как будто обращается так много внимания, а на явления значительные – так мало! И Джордж, Джордж Сельби всегда тут, подле, трогательно влюбленный и покорный, занимавший и развлекавший ее.
Вот какой жизнью жила Зельда Марш с тех пор, как покинула Сан-Франциско, И теперь, через полтора года, лежа в постели в своей комнатке, в Нью-Йорке, она сравнивала себя с той девушкой, что стояла когда-то перед опустевшим домиком с надписью «Сдается в наем». Она изменилась, но в сердце ее по-прежнему царил тот мальчик, любивший и покинувший ее. Она думала о нем неустанно и не расставалась с его письмами и выцветшей фотографией, с которой он улыбался ей знакомой улыбкой, собрав морщинки у глаз.
Глава вторая
1
Меблированные комнаты мадам Буланже находились на Вест-Форти в старом мрачном доме, ничем не отличавшемся от соседних. Француженка представляла собою полную, широкобедрую даму, с высоко зачесанной, кудрявой седой шевелюрой, усатую, бородатую и распространявшую вокруг себя сильный запах чеснока. Джон Чепмэн, ближайший сосед Зельды, говорил, что их хозяйка – женщина с золотым сердцем. Мадам Буланже любили все жильцы.
И дом, и улица были заселены актерами, хористами, куплетистами, акробатами и прочей публикой подобного рода. Все это приходило, уходило, смеялось, бранилось, сплетничало, флиртовало… Церемонно кланяясь друг другу, проходили местные старожилы в немного потертых, блестевших от старости костюмах.
Нижние этажи были заняты портными, костюмерами, парикмахерами, здесь же разместились рестораны и прачечные.
Зельде нравились обитатели Вест-Форти, ее интересовало и то, что ей о них рассказывали, и те маленькие драмы, что она наблюдала сама: какое-то очарование романтизма было в дешевой и пестрой мишурности их жизни.
Мадам Буланже, перевидавшая в своем доме множество разных людей, обладала неистощимым запасом житейских историй, ну, а Зельда была внимательной слушательницей. В сумерки они усаживались пить шоколад внизу, в столовой хозяйки, и тут-то начинались рассказы.
Джон Чепмэн особенно интересовал Зельду. Но мадам знала о нем немного. Славный молодой человек, впрочем, не очень молодой, так лет за тридцать – вот все, что она могла сообщить. Он жил у нее уже два года. Когда поселился, сказал, что актер. Но когда и где играл – неизвестно. Она могла бы поклясться, что с тех пор, как он живет здесь, он без работы. Впрочем, кому какое дело? Жилец он спокойный, платит аккуратно… Конечно, людям кажется, что в его жизни есть какая-то тайна… Мадам пожимала плечами.
Зельде очень нравился Джон Чэпмэн, но, увы, его общество наводило скуку. Не прошло и трех недель с начала их знакомства, как Джон воспылал к ней безнадежной любовью. Она заметила это в один из вечеров, когда они сидели вдвоем на крылечке. В тот день Зельда проводила Нину, которая укатила в Европу, и ее томило одиночество. Джорджа не было, он где-то выступал, а мадам уехала к морю на два дня праздника. Зельда чувствовала себя брошенной, одинокой, думала о Майкле, и даже о Бойльстоне. Они с Джоном сидели на ступеньках. Было тепло и душно, круглая луна смотрела на них. И как-то так вышло, что Зельда рассказала о себе все. В первый раз она заговорила о Майкле. Никто из ее товарищей никогда не слышал до этого ни его имени, ни имени Бойльстона. А тут вдруг она просто, как-то помимо своей воли, рассказала о них чужому, малознакомому человеку. Но ни тогда, ни позже не пожалела о том. Ведь этим человеком был Джон Чэпмэн! Он был неспособен обмануть чье-либо доверие. Зельду тревожило другое: то впечатление, какое произвела на него ее история. Сама Зельда не видела в ней ничего особенно трагического или трогательного, но Джон… Джон с той ночи полюбил ее.
С тех пор Зельда, выйдя из дому для обычного обхода контор в поисках места, каждое утро встречала Джона Чэпмэна. Молчаливое обожание выражалось в каждой черточке его широкого лица, во взгляде круглых темных глаз, в каждом движении его громадного, неповоротливого тела. Он видел ее часто с Джорджем Сельби. И ни одного намека, ни одного слова о своей любви ни разу не сорвалось с губ Джона. Он никогда не навязывал Зельде своего общества. А ей было жаль его, она дорожила его преданностью. Он был ей как старший брат, к которому можно прибегнуть в горе или затруднении. Но ум его казался таким же тяжеловесным, как тело, речи были медленны и бессвязны. Ей было с ним нестерпимо скучно.
2
Джордж Сельби приходил раза два в неделю, а, кроме того, в субботу и воскресенье они вдвоем ездили за город. Но наступали будни – и вновь утомление и унижение, вновь эти дерзкие и равнодушные чиновники в конторах, лаконические отказы… Стиснув зубы, она заставляла себя обходить все театральные бюро.
– А что, если я так и не найду никакой работы? – сказала она как-то Джорджу с отчаянием в голосе. Была суббота. Они сидели в поезде воздушной железной дороги, уносившем их в Кони-Айлэнд.
– Ну, так что же, вы всегда можете выйти за меня замуж, – ответил Джордж весело.
– Не говорите глупостей!
– Еще только середина августа, – переменил он тон на более серьезный. – Боже мой, Зель, неужели вы рассчитывали так просто, без борьбы и усилий, сделать сценическую карьеру?
Зельда только вздохнула в ответ. Впервые с тех пор, как она приехала в Нью-Йорк, ею овладело чувство настоящей тоски и безнадежности.
– Ну, котеночек, вам еще рано унывать! – утешал ее Джордж. – Вот Гарри Бульджер будет набирать людей – отчего бы вам не толкнуться к нему?
– Нет. Кто поступает в такие места, тот – конченый человек. Это мне и Оливия говорила, и Нина. Я уж лучше вернусь во Фриско…
– Терпение, Зель, терпение! Найдете что-нибудь! Я на днях говорил с Стэкпулем…
– Да? – оживилась Зельда. – И что же он?
– Советует поступить в «Мерри-Мерри», если вы согласны петь и танцевать.
– Нет, – рассердилась Зельда. – И лучше вы мне об этом не заикайтесь!
– Он говорит, что у него есть для меня отличный ангажемент. Я потребовал сотню в месяц. Он, кажется, склонен согласиться.
Зельда хмуро смотрела в окно.
– Мне нет смысла уступать, – продолжал Джордж. – К тому же Стрингер передавал, что Вебер и Фильде тоже просили меня зайти. «Если я им нужен, – отвечал я ему, – они могут написать мне. Мне нет надобности бегать по конторам просить заработка.»
Зельда вдруг резко повернулась к нему.
– Перестаньте. Вы мне делаете больно, – сказала она просто.
3
Больше всего она любила поездки на Кони-Айлэнд. Здесь было море, веселый шум волн, купанье, танцы в сумерки. Они оба любили танцевать. Прекрасные были дни, и Джордж был славным, веселым и искренним товарищем.
– Зельда, вы сегодня восхитительны!
– Ах, Джордж, ради бога!..
– Я теряю голову! Купальный костюм к вам удивительно идет. С такой фигурой…
– Джордж! Вы же знаете, я терпеть не могу подобных разговоров!
– Когда же вы выйдете за меня, Зель?
– Джордж, если вы не перестанете, я сейчас же уйду.
Он нашел ее руку, сдул с нее песок и поцеловал.
– Но я говорю серьезно, котеночек! Это – самое чудное лето в моей жизни. Благодаря вам, я стал человеком, Зель… О боже, вы понятия не имеете, как я вас полюбил!
– Это вам только так кажется, Джордж.
– Как вы можете говорить такие вещи! Как можете сомневаться! Да я с радостью отдал бы за вас жизнь, бросился бы с завязанными глазами со скалы, чтобы заслужить ласковый взгляд… я…
– Довольно вам, наконец!
– Нет! Не довольно! Я умираю от любви, а вы заявляете, что мне «кажется»! Да что вы знаете о любви?! Вы, вероятно, никогда не любили по-настоящему, ледышка вы этакая! И сомневаюсь, чтобы когда-нибудь вы поняли, что такое любовь! О господи, и надо же было мне, с моей безграничной способностью любить и страдать, привязаться к девушке без капли чувства, к девушке, которая не умеет и никогда не научится любить!..
– Джордж, вы мне до смерти надоели!
– Вот вы какая! Человек изливает перед вами душу, валяется у вас в ногах, предлагает вам сердце, руку, всю жизнь свою, – а вы заявляете, что он вам наскучил!
– Да, наскучил, и я ухожу одеваться!
– Зельда, милая, не надо!
– Не могу больше! Где мой гребень? И зачем вы портите такой чудный день этими глупостями?
– Зель, вы меня убиваете! Я люблю вас…
– Если бы вправду любили, вы бы меня не сердили.
– Так вас сердит, когда я говорю о своей любви! Значит, вы меня не любите?
– Нет – и вам это известно.
– Но это будет! Вы научитесь меня любить!
– Никогда!
– О, где ты, смерть?! Скорей мне чашу с ядом! Кинжал!.. Привет тебе, Харон!
– Сумасшедший! Я уезжаю!
– Нет, Зельда, нет, не уходите от меня! Клянусь, я буду пай-мальчиком. Честное слово, Зель!
4
Перед Мэнхэттен-Бич-Отелем играл военный оркестр. Узкий бульвар, тянувшийся вдоль пляжа, был почти пуст в этот час. Только дети, устав от игр, копались в песке, да кое-где на скамейках сидели отдыхающие пары. Зато на дорожке перед отелем постукивали о камни каблуки тысячной толпы, прохаживающейся взад и вперед, и стук этот и громкие звуки музыки заглушали тихий плеск волн. На террасе отеля яблоку негде было упасть.
Джордж и Зельда сидели за столиком у самой балюстрады. Был седьмой час, день медленно переходил в сумерки, и бледный диск луны уже стоял в небе. Соленый запах моря смешивался с тем запахом, что приносит с собой вечер после жаркого дня. Кругом звучали приглушенный говор, смех, музыка…
Джордж, подогретый коктейлем, был в приподнятом настроении и сыпал рассказами о жизни за кулисами. Зельда чувствовала себя совсем новичком в этом мире, так хорошо знакомом ему. Джордж был фантазер, враль, вдохновенный выдумщик. Зельда знала это, но ей нравились его свободная болтовня и интимная близость к тому миру, который неотразимо привлекал ее. В этот вечер он склонен был смотреть на жизнь и будущее сквозь розовые очки. Он весь так и искрился оживлением.
Зельда смотрела, как он осушает свой бокал. Ее вдруг кольнуло воспоминание о других обедах, когда она вот так же сидела в ресторане, против Бойльстона, пившего свой кларет.
– Не пейте так много, Джордж! Вы гораздо более занимательный собеседник, когда вы трезвый.
– Не беспокойтесь, котеночек, я не хмелею. Мы с вами только допьем эту бутылку и пойдем танцевать… Чудесно провели день, правда? Отвечайте же, Зель! Самый проклятый день становится хорошим, если вы со мной. И скоро мы будем всегда вместе. Мы не будем расставаться после такого дня, как сегодня… Вы будете моей женой и…
– Я не буду ничьей женой, Джордж, пока не добьюсь чего-нибудь на сцене.
– О, это будет раньше, чем вы успеете оглянуться.
– Почему вы так думаете?
– Потому что вы красивы и у вас чертова уйма таланта. Вам нужен только опыт. Послушали бы вы, что говорил про вас Генри Мизерв…
– Что же он говорил?
– Как-то вечером он говорил Билли Виншип – они пили вместе – помнится, это было в баре на Форт Питт…
– Да ну же, Джордж!
– Да, так он сказал, что у вас задатки крупной актрисы, но вам нужна школа… Зель, выходите за меня – и я сделаю из вас то, чем вы хотите стать. У меня большой опыт и школа – и я буду вас учить.
– А потом, когда выучите?.. – спросила она с иронией.
– А потом, когда вы станете звездой Бродвея и все будут толпиться у входа в театр, чтобы взглянуть на Зельду Марш, – вы, я думаю, вышвырнете меня вон, – Джордж нахмурился, только сейчас сообразив, что она смеется над ним.
Но в глазах Зельды мерцал какой-то странный свет. Она не видела ни сумерек, ни луны, ни людей, ни сверкавшего внизу моря. Ей чудился сияющий огнями театр и над входом – залитая электрическим светом надпись: «Зельда Марш». Она видела экипажи и автомобили, подкатывающие к подъезду, толпу, вливающуюся в двери театра.
– Боже, Зель, о чем это вы так задумались? О нашей свадьбе, нет?
Она перевела взгляд на него и мечтательно усмехнулась.
– Нет, Джордж, я не думаю ни о каких свадьбах. Я никогда не выйду замуж. У меня другая цель – я хочу стать настоящей актрисой.
5
Но одно дело – говорить о сцене, верить непоколебимо в осуществление заветной мечты, другое – взбираться по первым ступеням лестницы, ведущей к славе. В тот миг, когда Зельда отвечала Джорджу, ей казалось все так просто: нужно усердно трудиться, быть строгой к себе, не падать духом, не флиртовать, не пить… Вчера все казалось легким и радостным. Чудесный день! Купанье, обед, вино, танцы, медленное приятное путешествие домой, луна, пустынные улицы, последние минуты беспечной болтовни у ворот дома. Джордж поцеловал ее на прощанье, – и в первый раз за время их знакомства она ответила ему на поцелуй…
А сегодня у нее вышел весь кольд-крем и не на что было купить новый. Стоя перед зеркалом, она мысленно подсчитывала свои капиталы… Если сократить расходы на еду, можно протянуть еще недели две. Но ей нельзя голодать, это отразится на внешности. Мадам Буланже не будет торопить ее с платой за комнату… Но что, если она не получит ангажемента?..
В десять, как всегда, она отправилась в свой утомительный обход театральных агентств. Перед дверью конторы миссис Бриан стояла уже целая группа девушек; какие-то подозрительные молодые люди с испитыми порочными лицами болтали с ними, и все они провожали Зельду глазами, когда она поднималась по лестнице. В конторе тоже было много актеров и актрис, ожидавших с тоскою в глазах. Кое-кто кивнул Зельде: они знали ее, постоянно встречаясь во время поисков работы. Зельда подошла к конторке.
Безучастная физиономия дамы за конторкой сегодня при виде ее несколько оживилась.
– Марш, да? Я не ошиблась? Присядьте, мисс. Миссис Бриан хотела видеть вас.
Сердце Зельды внезапно забилось, и она присела на стул, который уступил ей высокий лысый мужчина. Руки у нее дрожали, в горле пересохло от волнения. Надежды, радужные виденья дико плясали в голове, ей хотелось уже бежать домой, поделиться поскорее новостью с кем-нибудь, все равно с кем – с мадам Буланже, Джорджем, Джоном…
Мальчик распахнул дверь и крикнул:
– Мисс Марш!
Миссис Бриан быстро и незаметно оглядела вошедшую Зельду.
– Входите, входите, моя милая. Я, кажется, наконец, могу вас порадовать кое-чем…
Зельда минуты две слушала, едва дыша. Потом сердце ее начало медленно падать, падать… Миссис Бриан продолжала убеждать ее. Место, которое она ей предлагает, «прелакомый кусочек». И ничего общего с кафе-шантаном. Напряженно слушая, Зельда поняла, что это – нечто гораздо худшее.
– Но это что-то вроде балагана, не так ли? – спросила она, запинаясь.
– Ну, не совсем. Забриский обиделся бы, услышав такое определение.
– И представления будут даваться в разных местах?
– Да, он, вероятно, будет кочевать.
Зельда медленно покачала головой, не отрывая глаз от собеседницы.
– Ну, что же? Это хороший заработок. Множество девушек с радостью ухватятся за него.
– Возможно, но мне это не подходит, миссис Бриан. Я хочу создать себе имя. Я хочу на настоящую сцену.
Миссис Бриан кивнула, уже не слушая ее.
Зельда встала, бормоча извинения.
Снова на улице. Сегодня еще жарче, чем вчера. Она медленно шла, с вожделением заглядывая в раскрытые двери кондитерских, где на прилавке шипела сельтерская вода в запотевших от холода стаканах.
У Джозефсона брюзгливый клерк скользнул по ней коротким безучастным взглядом и пробурчал:
– Ничего нет… приходите завтра.
Зельда пошла дальше, к Гамильтону. У него сидело много народу: были здесь актеры и актрисы с именами. Зельда была потрясена, увидев среди них Вальдо Лазаро. Когда-то она вырезала из журналов его портреты и прикалывала их к стене. А теперь он – тут, ждет, как и все остальные. Чего? Неожиданных предложений? Словечка от мистера Гамильтона? Может быть, им всем просто нравится сидеть здесь, лениво сплетничая и передавая друг другу новости театрального мира?..
При малейшем звуке все головы обращались к заветной двери, за которой только что скрылся мистер Гамильтон, и в глазах проступало выражение беспокойства и надежды.
Зельда смотрела на фотографии с надписями, покрывавшие стены. Многие из тех, кто был теперь знаменит, начинали с ожидания в этой самой комнате. Но сегодня даже эта мысль не ободряла. Зельда была голодна. Половина первого, а она с утра ничего не ела, У нее разболелась голова. Как глупо приходить к Гамильтону так поздно, когда уже полно народу!
