Текст книги "Зельда Марш"
Автор книги: Чарльз Норрис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)
– Я рада, что вам понравилось, Том.
– Разве это могло не понравиться!
– Но ведь, в конце концов, это – ваше создание. Я только пыталась верно передать образ вашей героини.
– Нет, это не так! – страстно возразил Том, все еще оставаясь на коленях. – Говорю вам, это не я, а вы создали ее! Я больше ни одной пьесы не напишу без вас! Вы должны выйти за меня замуж! Должны обещать мне это, Зельда! Вы для меня – пища и воздух, без вас я – ничто.
– Тсс! – Она приложила пальцы к губам Тома.
– Скажите «да», скажите, что будете моей женой! Сегодня вечер первого представления моей первой пьесы и вечер вашего успеха – пусть же он будет и вечером нашего обручения!
Она улыбалась его горячности. Но при последних словах лицо ее стало холодно и замкнуто.
– Том, вы же знаете мое решение.
– Ах, я знаю все, но сегодня, когда я сидел и слушал, как вы вкладывали жизнь, красоту, правду в мертвые слова, я почувствовал, что люблю вас больше всего на свете! О Зельда, возьмите меня!..
– Но, Том…
– Нет, нет, довольно этих «но». Согласны вы или нет? Обещайте, что будете моей женой!
– Я – жена другого человека.
– Ну этого скоро не будет. Что значит год ожидания, если вы будете моей невестой?
– Не употребляйте таких слов.
– Отчего? Два часа тому назад, потрясенный, я убежал из театра и все ходил по улице, поджидая вас, и твердо решил, что не уйду сегодня отсюда, пока не добьюсь обещания. Я не допущу больше, чтобы вы прогнали меня или убежали сами, как тогда в деревне!..
– Да обдумали вы…
– К черту обдумывания! Я не обдумывал, а прочувствовал все, что говорю!
Она заглянула в его ясные карие глаза и неожиданно все опасения и сомнения этого долгого года потеряли свою убедительность. Она слегка наклонилась к нему, и Том обнял ее и поцеловал в губы долгим и крепким поцелуем.
Глава восьмая
1
– Я, кажется, никогда к этому не привыкну, – сказала Зельда, глядя из окна автомобиля на заполненную людьми улицу.
– К чему не привыкнете? – спросил Том.
– К моему имени на световой рекламе.
– Вы бы лучше поторопились. Успеете насмотреться. Ваше имя сияет здесь уже три месяца, и не будет ни одного театрального сезона, когда бы оно не появилось на Бродвее.
Зельда недоверчиво засмеялась, хотя ей были приятны слова Тома.
– В нашей профессии всякое бывает, – напомнила она ему. – Как говорит ваш дядюшка Джон: «сегодня вы наверху, завтра – внизу». Во всяком случае у меня уже никогда не будет роли лучше, чем «Горемыка».
– А «Лисица»?
– Мне не нравится это название, Том. По-моему, то, другое, что вы придумали вчера, гораздо лучше.
– Генри его забраковал…
– Генри вы предоставьте мне. Вы имеете право называть свои произведения как хотите, как считаете нужным… Который час, Том? Как бы мне и в самом деле не опоздать!
Том посмотрел на часы:
– Три четверти восьмого.
– О, еще уйма времени. Стефенс никогда не дает звонка раньше половины девятого… Смотрите, смотрите, вот опять! Разве не красивое зрелище?
Он перегнулся через ее плечо, чтобы увидеть ярко сверкавшие буквы над входом в театр: «Зельда Марш в «Горемыке»».
– Когда-то давно мне снилось это, – подумала вслух Зельда, – автомобили и кареты, подкатывающие к подъезду, толпы народа… Но я не думала, что этот сон может стать явью, да и теперь все еще не могу привыкнуть. Только… Одно нехорошо…
– Что?
– Несправедливо, что и ваше имя не сверкает там наверху.
– Бедные авторы всегда в загоне, – весело засмеялся Том.
– Но что стоит актер без хорошей пьесы?
– Но что стоит хорошая пьеса без талантливого актера? – передразнил он ее. И прибавил уже серьезно и тихо:
– Как видите, мы не можем обойтись друг без друга. Представляете, с каким чувством я смотрю на имя своей будущей жены, блистающее там наверху у всех перед глазами? – Он указал на сиявшую как раз над ними надпись. Их автомобиль успел уже подъехать к самому театру.
Зельде всегда становилось не по себе, когда Том заговаривал о их будущем. Он так верил в него – а ей оно казалось зыбким, неверным, хотя она и уполномочила судью Чизбро начать хлопоты о разводе с Джорджем. Порвать последнюю связь с Джорджем она очень хотела, но ее смущал вопрос о Томе. Она любила Тома, ставила его выше других, но почему-то ей было жутко думать о браке с ним.
Наклонясь вперед, чтобы получше рассмотреть сверкающую надпись, Том на лету поцеловал Зельду в щеку. Но в эту минуту ее внимание привлек какой-то обтрепанный субъект. Он стоял, глубоко засунув руки в карманы старенького пальто, и усердно разглядывал ее портреты в залитой светом витрине. Жалкая одинокая фигура – и такая знакомая! Неужели это?..
– Подождите, Тони, – вдруг крикнула она шоферу, – да остановитесь же!
– Что случилось, Зельда?
– Не слышите вы, что ли? – продолжала кричать она. – Да велите же Тони остановиться!
– Но зачем, в чем дело? Он не может здесь останавливаться.
– Должен, слышите?!
Она рванула дверцу и выпрыгнула бы на мостовую, если бы Том не удержал ее. Он сильно постучал в стеклянную перегородку, разделявшую салон автомобиля.
– К подъезду, Тони!
Зельда, прижав лицо к стеклу, так и впилась глазами в жалкую фигуру человека, все еще стоявшего у театра. Автомобиль обогнул угол и остановился. Она снова рванула дверцу.
– Зельда, Зельда, да что с вами? Зачем вы хотите выйти? На кого вы смотрите? Что надо сделать?
– Тот мужчина – вон там, у витрины с моими фотографиями, видите вы его? Приведите его ко мне, Том, приведите, не давайте ему уйти! Я подожду у входа за кулисы.
Том выскочил на тротуар, захлопнул дверцы, автомобиль двинулся вперед. Зельда, скорчившись на сиденьи, вцепившись ногтями в кожаные подушки, не отрываясь смотрела в маленькое окошко. Она видела Тома, спешившего ко входу в театр, видела того человека на залитом светом парадном подъезде, видела, как он двинулся было снова на улицу, а Том бросился ему наперерез. Но тут какой-то автомобиль проехал мимо и закрыл от нее обоих.
Тони свернул в боковую улицу, обогнул здание театра и, подкатив ко входу за кулисы, выскочил и открыл дверцу. Но Зельда не выходила. Она только высунулась, не сводя глаз с угла, откуда должны были появиться Том и человек в обтрепанном пальто. Секунды казались часами, сердце бешено стучало. Но вот, наконец, и они. Запахнув поплотнее свое манто, она сошла на тротуар и ждала. Оба сняли шляпы, увидев ее. Том помахал своею ловко и с некоторой грацией, а его спутник – мял свою в руках и глядел на Зельду с тенью прежней, знакомой ей улыбки.
– Майкл!
Все то же немного растерянное, изменчивое лицо, все те же морщинки у глаз! Но как он похудел, постарел!
– Майкл!
Улица, потоки пешеходов, яркие огни Бродвея, в двух шагах автомобиль, шофер в выжидательной позе, Том, автор «Горемыки» и ее жених, театр, где ее ждут – все заволоклось какой-то дымкой, перестало быть реальностью. Она видела только это лицо со впалыми щеками, эти поникшие плечи, эти улыбающиеся, дрожащие губы, искавшие и не находившие слов: она ощущала его холодные, негнущиеся пальцы в своей руке.
– Я увидела вас у театра, – сказала она с усилием, – вы рассматривали мои фотографии…
Он кивнул, сузив глаза в щелочки.
– И мне не хотелось снова потерять вас из виду…
Молчит и улыбается по-прежнему.
– Я попросила мистера Харни остановить вас. Мне хотелось бы повидаться, поговорить…
Майкл не отвечал. Да и что он мог ответить? Она вспомнила о Томе.
– Том, это – мой давнишний знакомый, старинный друг из Сан-Франциско, Майкл Кирк… Вы видели эту пьесу, Майкл?
Он покачал головой. Она нахмурилась от внезапной догадки. Потом снова обратилась к Тому:
– Вы достанете ему билет, Том, да? Скажите в кассе, что я прошу предоставить ему место где-нибудь. И приходите после спектакля ко мне, Майкл. Я буду ждать вас у себя в уборной, предупрежу горничную. Мы поедем куда-нибудь и поболтаем.
Она торопливо вошла в театр. В узком коридоре уже ожидала Миранда.
– Скорее, скорее, как вы сегодня поздно, мисс Марш!
Через минуту Зельда уже сидела раздетая перед зеркалом и торопливо накладывала грим. Но в то время как руки механически делали привычное дело, сердце неотступно твердило:
– Майкл, маленький Майкл снова… Как постарел, какой больной и утомленный у него вид!
2
– Ну, каково ваше мнение о пьесе?
– Чудесно!
– Понравилось вам?
– Кон-нечно.
Она думала, что он заговорит об ее игре, и ждала. Нет, молчит. Это несколько разочаровало ее.
– Понравилась вам моя роль? Моя игра?
– О, конечно. Вы… Вы великая актриса.
Майклу явно было не по себе. Смятение сказывалось в бессвязности его реплик, во всем его поведении. Зельда переменила тему.
– Расскажите мне о себе. Я хочу знать все, что произошло с вами с тех пор, как вы уехали из Сан-Франциско.
– Хм, ничего особенно потрясающего не произошло, – сказал он с нервной усмешкой.
Они сидели друг против друга за столиком в одном из погребков Бродвея в дальнем углу, где музыка не мешала разговаривать. Зельда заказала ужин – Майкл выглядел голодным. Она хорошо знала, что значит голодать в Нью-Йорке. Она видела синие потрескавшиеся губы Майкла, а в глубине смеющихся сощуренных глаз читала муку и усталость. Сердце ее сжималось от боли.
– Рассказывайте же!
– Мы уехали в Париж, мама и я…
– Да, это я знаю.
– Мы прожили там два года, я учился в одном из художественных ателье. Мама хотела, чтобы я стал художником, помните?
Она утвердительно кивнула.
– Сначала все шло очень хорошо. Мы занимали маленькую мансарду в Латинском квартале, мама вела хозяйство, я посещал студию. Мама рассчитывала давать уроки музыки и была ужасно расстроена, когда из этого ничего не вышло. В Париже не верят, чтоб американка могла понимать что-нибудь в музыке. А мама так любила свое искусство… Ну, вот, жили мы в Париже, а потом поехали как-то посмотреть Мюнхен, и там я заболел, заболела и мама, ухаживая за мной… – Майкл остановился, и не сходившая с его лица улыбка стала похожа на трагическую маску. – И она не выздоровела… Я вернулся в Париж один. У меня еще оставались кое-какие деньги. Я не знал, много это или мало. Занятия живописью потеряли вдруг для меня всякий интерес… Я болтался без дела, переползал из дня в день. У меня было много товарищей, и мы весело проводили время… Ну, а когда деньги все вышли, я вернулся в Америку – и вот с тех пор я здесь.
– Давно ли?
– Два… нет, три года назад.
– И что же вы делаете здесь?
– Иллюстрации, плакаты… что придется.
– Но этим много не заработаешь, не правда ли?
– Ничего, мне хватает.
Разговор прервался на минуту. Зельда внимательно посмотрела на собеседника. Она видела, что Майкл лжет – беспомощность в борьбе с жизнью, неумение этого мужчины, который для нее так и остался мальчиком, постоять за себя, внушали ей мучительное сострадание.
– Майкл, где вы живете?
– Внизу, на Чарльз-стрит. – (Он назвал номер дома). Трудно найти район гнуснее этого.
– Вы живете один?
Он усмехнулся.
– Вы не женились, Майкл, нет?
– О, нет. Сначала мы делили комнату с одним моим товарищем, но теперь он уехал.
– Вы уверены, что это «товарищ»?
– Ну, кон-нечно! – Лицо Майкла собралось в морщинки.
– Не мое дело, как и с кем вы живете, но меня беспокоит ваш вид. Мне кажется, что вы больны.
– Простудился, вот и все.
– Вы правду говорите?
– Кон-нечно.
Но это не убедило Зельду. Она чувствовала, что с ним неблагополучно. Она смотрела на его руки, синие от холода, жуткие руки с обломанными ногтями, костлявые, не совсем чистые… оглядела костюм: мягкий воротничок был засален, сорочка – совсем изношена, из-под порыжевшего черного галстука выглядывала дыра…
– Ешьте же свой ужин, – приказала Зельда, – а не то он остынет. Больше не буду надоедать вам расспросами. Расскажу вам о себе, пока вы будете есть.
Она бегло рассказала о Мизервах, Джордже, о выступлениях в Нью-Йоркском театре.
– Вам, вероятно, интересую подробнее узнать о моем браке. Так вот, он был не особенно удачен. Но теперь с этим кончено. Я уже два года ничего не слыхала о Джордже Сельби и решила потребовать развод.
– Вы имеете головокружительный успех на сцене…
– Мне повезло… вот и все.
– Я еще в прошлом году читал о вас во всех газетах.
– И побывали в театре?
Он покачал головой. Но Зельда не сразу поверила.
– Не видели «Дженни»?
Он сознался, что нет.
– Да, но вы могли бы сходить в театр хотя бы только затем, чтобы взглянуть на меня… – сказала Зельда медленно, сдвинув брови. – И, я полагаю, могли бы, узнав, что я в Нью-Йорке, попытаться встретиться со мной. Видно, вам совсем не хотелось этого, Майкл?
– Хотелось, конечно, но…
– Но что?
– Ничего из этого все равно бы не вышло. Вы не пожелали бы меня видеть.
– Откуда вы знаете?
– Да мне и в голову не приходило, что вы захотите встретиться!
– И вам ни капельки не любопытно было увидеть меня на сцене? Посмотреть на меня после стольких лет?
– Кон-н-ечно; мне хотелось…
– Однако недостаточно сильно, раз вы не сочли возможным купить билет хотя бы на галерку…
Он опустил голову и задвигал челюстью, как бывало, когда он был виноват и Зельда его упрекала.
– Ну, да оставим это. Ешьте же!
Она достала папиросу и закурила.
Сквозь тонкую струйку дыма загляделась на сверкающую над столом лампу. Через минуту задумчиво перевела взгляд на Майкла, склонившегося над тарелкой. Трогательный… голодный… больной… беспомощный! Она снова уставилась на лампу.
– Ну, а теперь расскажите мне еще о себе, – сказала она, когда он кончил есть. – Как вы живете? Как достаете работу?
– Хожу по редакциям журналов и разным бюро реклам и ищу…
– Это не особенно верный заработок, верно?
– Пожалуй… но жить можно.
Он, очевидно, не хотел быть с нею откровенным. Но она и без того все поняла.
– Майкл, ты никогда не думал обо мне с тех пор, как уехал из Сан-Франциско?
– Думал, разумеется.
– Так отчего же ты не написал? Ни разу, ни строчки! Ведь тебе мой адрес был известен. – Он снова повесил голову, как школьник.
– Говори же! – настаивала Зельда. – Отчего?
– Не знаю… Может быть, мне было слишком стыдно…
– Стыдно оттого, что уехал потихоньку от меня?
На его помрачневшем лице легко было прочесть ответ.
– Да, это было очень нехорошо. Но если бы ты написал хоть словечко, ты бы избавил и себя, и меня от лишней муки.
Он с несчастным видом ерзал на месте. Зельда помнила, как он всегда остро переживал раскаяние в чем-нибудь. Какое-то время терзается невыносимо, распинает себя – потом все проходит и снова тот же веселый оптимизм, как будто ничего не случилось. Зельде не хотелось расстраивать его сегодня. Она коснулась его руки.
– Теперь уже нет смысла мучиться этим, Майкл. Хорошо, что мы все-таки встретились. Ведь могли и вовсе больше не увидеться, не так ли?
Он закрыл глаза, пальцы его беспокойно зашевелились.
– Я не переставал думать о тебе все эти годы. Мне было нестерпимо вспоминать, как гнусно я поступил с тобой.
– Не стоит говорить об этом. – Зельда снова загорелась состраданием и нежностью.
– Не думай, что я не осуждал себя… Я тебя любил, ты знаешь, что любил.
– Тсс, Майкл, не говори ничего.
– Но ты знаешь, что я любил тебя.
– Не надо об этом…
– Но это правда! Я любил тебя, Зельда!!
– Боже мой… боже!
– Я – ничтожный подлец – и больше никто, понимаешь!
Она изо всех сил стиснула руки под столом и кусала губы, пока боль не отрезвила ее.
– Это сумасшествие… сумасшествие. – Она старалась овладеть собой. С глубоким вздохом откинулась на спинку стула. К чему эти запоздалые сожаления? Зачем снова терзаться? Все это было так давно, давно умерло, умерло и похоронено среди лаванды и засушенных лепестков роз… Это – мертвое прошлое, которое более не оживет…
Взгляд ее, рассеянно блуждавший по убогому залу, был перехвачен лакеем, подбежавшим со счетом. Ресторан был уже почти пуст, пора было закрываться. Зельда уплатила и встала.
– Пойдемте, мой автомобиль ждет. Я отвезу вас домой, – сказала она сухо.
– Но я живу в предместье, далеко отсюда, – запротестовал Майкл.
– Пойдемте, – повторила она и стала подыматься по ступенькам.
Всю дорогу ехали молча. Зельда уткнулась в угол и машинально смотрела на мелькавшие за окном огни и темные фасады домов. Ее мучили мысли о потерянных, пустых годах, о бесплодности и бесполезности ее жизни. Какой смысл работать, бороться, – к чему все это?
Автомобиль замедлил ход, Майкл постучал в стекло и указал, куда подъехать.
– Если знаешь эти места, то не так трудно найти, – промолвил он. Голос его заставил Зельду вздрогнуть. В темноте он живо напомнил ей прежнего Майкла, веселого, юного, сильного.
Она посмотрела из окна на узкий каменный дом, такой угрюмый и обыкновенный.
– Ты здесь живешь?
– Да, на самом верху.
Она все еще медлила.
– Можно мне подняться с тобой?
– Сейчас?
– Да. Мне хотелось бы посмотреть.
– Там порядком грязно.
– О, это неважно.
– Ив комнате такой беспорядок…
– Боже, Майкл, точно я не бывала прежде у тебя в комнате! Я знаю, какой ты неряха!
– Да… но… я… – беспомощно переминался Майкл.
Он явно не хотел, чтобы она пошла с ним.
– Ну, что же… – начала было Зельда нерешительно и остановилась. Потом: – Когда же я тебя снова увижу? Нам еще о стольком надо переговорить!
– Да как-нибудь встретимся… Я не особенно занят.
Зельда все еще не прощалась, раздумывая. Майкл явно был в нужде. Примет ли он от нее деньги? В ее сумочке было тридцать или сорок долларов. И ей так хотелось помочь ему.
– Не встретиться ли нам за завтраком? Приходи ко мне завтра в отель, хорошо? Я прикажу подать наверх, и мы поболтаем.
– Отлично.
– В час, ладно? – Она сказала адрес и старательно объяснила, как попасть к ней.
Но она все еще не могла решиться расстаться с ним. Он стоял у открытой двери автомобиля и мял в руках свою старую шляпу.
– Покойной ночи! – сказала она, наконец.
– Покойной ночи!
– Как хорошо, что мы нашли друг друга!
– Еще бы, разумеется.
– Так завтра, в час?
– Да, непременно. – Он захлопнул дверцу и помахал шляпой. Старообразный, маленький человечек, жалкая тень того мальчика, которого она когда-то любила так горячо.
Автомобиль тронулся с места. Она оглянулась в последний раз и увидела, как Майкл вошел в дом.
3
Майкл – Майкл – Майкл!
Взгляд Зельды машинально блуждал по белому потолку ее комнаты. Она не могла уснуть. Майкл снова здесь – такой жалкий, в такой нужде!.. Она не могла хотя бы на миг отогнать думы о нем. Тот красивый и милый мальчик, чьи руки обнимали ее, чьи чистые, юные губы целовали столько раз, кому она отдала весь расцвет своего девичества, весь пыл первой любви, теперь превратился в сгорбленного и незначительного человечка! Она понимала, какую роль сыграла в этом его беспорядочная жизнь… Слабый, ветреный, доверчивый и увлекающийся, добродушный и любящий, нуждающийся всегда в ласке и болезненно чувствительный ко всякой недоброжелательности – таким он был всегда, и даже его достоинства оказались для него пагубны. Он все опускался и опускался, ища легкого пути, стремясь уклониться от неприятностей, ответственности… Да, слабый человек, но созданный, чтобы быть крепко и нежно любимым!
…И она, Зельда, могла уберечь его от гибели, сохранить его любовь, сделать его сильным, верящим в себя, сделать его человеком! О, как неразумна и эгоистична была его мать, увозя Майкла от нее! Она, Зельда, рабски служила бы ему, работала бы для него, помогла бы ему добиться славы, о которой так мечтала миссис Кирк!.. Теперь поздно, слишком поздно! – Она кусала в темноте руки. Умерла любовь… но как он еще дорог ей!
Слишком поздно! Слишком поздно!
– Не могу я больше! – вскрикнула она. – Спать, спать! Я не смогу завтра играть, если не усну сейчас же!
Она нащупала впотьмах выключатель и повернула его. Встала, поискала в аптечке среди склянок и коробочек веронал. Обыкновенно она запивала его горячим молоком. Но в такой поздний час нельзя было беспокоить Миранду. Она проглотила горький порошок и снова легла.
Том… как же будет с Томом? Снова вихрем закружились мысли. Помнил ли он имя Майкла, которое она называла ему в ту лунную ночь в саду? Сообразил ли, что этот обтрепанный человечек – тот самый Майкл Кирк? Если да, то что он думает теперь? Если нет, – как должно было поразить его ее поведение!
Что делать? Как объяснить ему?
Она с удовлетворением подумала: как хорошо, что она не обманывала Тома, никогда ни в чем не обманывала. Ей нечего опасаться сцены, подобной последнему объяснению с Джорджем. Тому было известно о Майкле все. Он поймет ее волнение и посочувствует ее тревоге… Так ли? Не ошибается ли она?..
…Поймет ли он, как…
Но на этом она крепко уснула.
4
Утром мелкий холодный дождик сеял над городом. Миранда, как ни осторожно она двигалась по комнате, все же разбудила свою хозяйку. Голова у Зельды болела, глаза слипались. Расписные фарфоровые часы – подарок Джона – показывали двенадцать. Боже, уже двенадцать! Она торопливо вскочила.
– Господи, Миранда, зачем вы дали мне спать так долго! Я пригласила одного знакомого на завтрак к часу!
– Нет, мисс Марш, джентльмен позвонил и сказал, что не может прийти. Он добавил, что ужасно сожалеет, да, но прийти не может.
– Не может прийти? И больше ничего?
– Да, мэм, ничего больше. Он ужасно сожалел, что…
– Он сказал свое имя?
– Да, мэм. Мистер Кирк – или Чирк, я не разобрала.
Зельда неподвижно смотрела на девушку.
– Кирк, – произнесла она слабым голосом, закусив губу..
5
Прошло два пустых томительных дня. От Майкла – ни слова, ни строчки. Но он придет или напишет, он не может не дать знать о себе!
Она виделась с Томом, и Том был, как всегда, нежен, предан, влюблен. Ни разу не вспомнил, не спросил о человеке, за которым гнался по ее приказу. Несмотря на все усилия Зельды скрыть тревогу или горе, они сквозили в ее глазах, в выражении ее лица. Миссис Харни спрашивала, что с нею. Но ни Том, ни Джон не спрашивали. Зельда чувствовала на себе их обеспокоенные взгляды, но ни тот ни другой ничего не говорил.
Она была теперь особенно нежна к Тому, отвечая на каждый его поцелуй, благодаря за каждое проявление внимания. Ей хотелось дать ему почувствовать, что ни одна тень не омрачает их отношений, что никто не стоит между ними. В его объятиях она обретала ясность и спокойствие, с его губ пила сладкое утешение. Милый Том! Ее верный друг и рыцарь!
Но отчего нет ни звука от Майкла? Она терялась в догадках. Отчего он не написал? Не позвонил? Что заставляло его молчать? Или он не был рад встрече? Не хотел видеть ее снова? Она не собиралась вносить смятение в его жизнь, она хотела только помочь ему, поддержать, сделать его немного счастливее – ничего больше.
Она боролась со своей оскорбленной гордостью. Написала письмо – разорвала, нацарапала второе – уничтожила и вот, наконец, третье запечатала, надписала адрес, наклеила марку… Долго смотрела на узкий коричневый конверт, лежащий перед нею. И, повинуясь внезапному побуждению, вдруг соскребла марку, решив, что письмо отвезет Миранда, пока она, Зельда, будет на представлении в театре. Так скорее и вернее.
6
«Вы можете отнять у меня работу, здоровье, лишить меня всего в жизни – друзей, тех, кого я люблю. Но отнять у меня мои мечты – это не в ваших силах! Несчастна – это я-то? Мало же вы обо мне знаете! У меня есть возлюбленный, да, да! А вы не знали? Возлюбленный, который любит меня любовью, какой вы никогда не узнаете. И он – принц в шелках и бархате, он прекраснее самого господа бога!»
В этом месте роли голос изменил Зельде. Вескотт, игравший с нею, пристально всмотрелся в нее, опасаясь, что она больна. Она делала отчаянные усилия вдохнуть жизнь в свои реплики, но все ее мысли были заняты другим.
В конце третьего акта она вышла и наткнулась на поджидавшую ее Миранду.
– Ну что?
– Никого не застала дома, мисс Марш. Я дергала – дергала звонок, но он не звонил, тогда я толкнулась в дверь – она оказалась не запертой, и я вошла. Как там грязно, мисс Марш! Там на каждой двери написана фамилия, но нигде не было фамилии мистера Кирка. Вы говорили, что он на четвертом этаже, и я поднялась туда, постучала, но вышел какой-то урод, без воротника, небритый и показал мне на другую дверь, и я стучала, стучала – никто не отозвался, тогда я сунула письмо под дверь и ушла.
– Хорошо, Миранда. Спасибо.
Надо подождать еще. Но что-то неблагополучно, она это чувствует!
– Смешно, – сердилась она на себя. – С какой стати мне бегать за ним, если он не хочет меня видеть? Всю жизнь я за ним бегаю, а он не заслуживает этого, он не достоин моей дружбы. В конце концов, – что мне за дело до него?!
Рано утром она позвонила по телефону Тому.
– Том, милый, сколько миль до «Харни-Куль»?
– Около ста двадцати.
– Могли бы мы съездить туда и вернуться в этот же день?
– Разумеется.
– Беретесь доставить меня к семи в театр?
– Конечно! Выедем в девять, в час будем там, оттуда – в три и к семи в Нью-Йорке. Нет ничего легче.
– Том, милый, поедем!
– Когда?
– Сегодня, сейчас!
– Отлично!
– Мне вдруг так захотелось за город. Листья уже все облетели, но воздух в деревне зимою, как вино, и так будет весело прокатиться с вами. Вы ничего не имеете против, чтобы потерять из-за меня день? – Она радостно засмеялась, заранее зная ответ. – Да и судья говорил, что мне надо иногда показываться в тех местах, раз я теперь жительница Пенсильвании… и как доказательство послать оттуда кому-нибудь письмо – знаете, я сейчас напишу письмо, к вам, конечно, и мы его там сдадим на почту. Если вы приедете скоро, я обещаю написать премилое письмо. Вот увидите!
– Любимая моя!
– Так вы скоро?
– Через двадцать минут буду у вас, – крикнул он радостно.
7
Желтое солнце на бледном зимнем небе, бодрящий холодный воздух. Автомобиль Тома летел, как ветер. Всю дорогу болтали. Придумывали сюжеты для пьес, строили планы на будущее, обсуждали, куда они поедут после свадьбы. Каждое лето – за границу: на вилле над Таорминой они будут работать вместе, побывают в Париже, Вене, Флоренции, Риме, во всех местах, что знал и любил Том. Все, все он ей покажет, и она узнает и полюбит все это так же, как и он.
Она положила голову ему на плечо… вздохнула с глубоким удовлетворением. Нет, слишком хорош для нее этот красивый, славный человек, но она вознаградит его крепкой любовью и преданностью. И как интересно они заживут вдвоем! Будут вместе работать, переживать тысячу вещей… И каждый раз, заслыша о постановке новой пьесы Томаса Харни с его женой, Зельдой Марш в главной роли, Нью-Йорк, затаив дыхание, будет ждать… А может быть, у них будет свой театр, самый лучший в городе – театр, в котором они будут ставить свои пьесы и где каждый вечер будет аншлаг?..
Мечты, упоительные мечты!
– Радость моя, – заметил Том, – надо быть готовым и к черным дням…
– «Но вы не можете отнять у меня мечты», – процитировала она, смеясь.
Вот и ферма. Йона радостно встретил их. Кругом было тихо и мертво. Деревья высились прямые и голые, левкои лежали на земле, убитые морозом, поломанные флоксы и астры были унылы и жалки.
– Брр, я не могу видеть этого! – поежилась Зельда. – Это напоминает о тщетности наших усилий сделать жизнь красивой. Как ни украшай ее, сколько ни строй воздушных замков – все в конце концов будет выглядеть, как этот сад. Сходим на почту и ко мне на квартиру, Том, и – домой! Я предпочитаю видеть «Харни-Куль» летом.
Запыленная, усталая, но счастливая, она вышла из автомобиля у своего отеля и поцеловала Тома на прощанье. И только когда она увидела Миранду и поняла по ее лицу, что от Майкла так и нет ответа – она отдала себе отчет в том, что весь день жила надеждой получить его.
И снова она сказала себе: – Но это смешно, наконец! – А потом прибавила: – Он болен, в нужде, он слишком застенчив и самолюбив. Я снова его потеряю, если не спрячу гордость в карман и не пойду к нему сама.
На другой день она приказала подать автомобиль к одиннадцати и отправилась на Чарльз-стрит. Подъехав к дому, где жил Майкл, она послала шофера наверх и осталась ждать в автомобиле. Смотрела на окно наверху, его окно, не занавешенное, с пустым цветочным горшком на подоконнике.
– Мистер Кирк сказал, что сейчас сойдет вниз, – доложил Тони.
Она глубже спряталась в автомобиль, сердце учащенно забилось. Сейчас он придет! Сейчас она увидит его! Но секунды превращались в минуты, минуты шли одна за другой, а его все не было. Наконец, хлопнула дверь, и он появился – бледный, осунувшийся еще больше и, сморщив по обыкновению лицо в улыбку, подошел к ней.
– Хелло! – Голос звучал хрипло. Он сильно закашлялся после первого же слова.
– Ты болен!
– Простуда, ничего больше. – Он держался руками за грудь.
Ветхое пальто выглядело еще более вытертым и жалким при дневном освещении. Пуговиц не хватало. Зельда пристально глядела на него. Заброшен, нищ, болен!
– Садись в машину! – сказала она отрывисто. Поднявшийся ветер трепал волосы Майкла, и было видно, как они поредели. Зельда взяла его растрескавшиеся, сухие руки в свои, затянутые в перчатки, – и он оказался в машине рядом с ней.
– Майкл, отчего ты не пришел и не написал?
Он моргал глазами, усмехался. Что-то страдальческое было в этой усмешке.
Зельда пытливо смотрела ему в глаза, словно силясь прочесть в них ответ раньше, чем Майкл заговорит.
– Почему ты избегаешь меня?
– Честное слово, я не избегаю… В тот день, когда я обещал прийти, меня вызвали в бюро на срочную работу. Я говорил с твоей горничной по телефону, разве она не передала? Я должен был засесть за срочную работу – честное слово, Зельда.
– А отчего ты не ответил на мое письмо?
– Я собирался написать…
– И ни разу не позвонил, не зашел!..
– Не хотел надоедать – вот и все.
– Ты не мог мне надоесть – и ты отлично это знаешь.
– Да, и потом я… Я простудился и лежал все время.
– Ты мог черкнуть мне два слова или попросить кого-нибудь позвонить.
Он начал двигать челюстью с самым несчастным видом. Зельда сжала губы: сердце в ней вдруг растаяло от жалости, ей захотелось обнять его.
– Ну, ладно, – сказала она. – Ты свободен?
– Да. Мне решительно нечего делать.
– Правда немного рановато, но я страшно хочу есть, – солгала она. – Знаешь что – едем к Бревуру.
– Отлично, – согласился Майкл.
И через полчаса, как раз, когда сирены и свистки возвестили полдень, они сидели за столом французского ресторана.
– Давай закажем белое вино avec du citron, – предложил Майкл, – это было моим любимым напитком в Париже. Мы его постоянно повсюду заказывали.
– А коктейли?
– Коктейль – непременно, – восторженно согласился он. Майкл залпом выпил свой бокал. Вино его разогрело, он повеселел, стал разговорчивее, легкая краска выступила на желтом лице. Слабый отзвук прежней радостной беззаботности слышался в его смехе, когда они заговорили о былом.
– Помнишь, как ты испугалась, когда мы встретили бродягу?
– Еще бы! Это на Холлидей-Холл. Тогда был туман, и я решила, что мы заблудились.
– Никогда не забуду, как ты испугалась!
