Текст книги "Молчание"

Автор книги: Чарльз Маклин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

Но повторного предложения не последовало.

– Пришлось нам как-то преподать урок одному типу, – рассказывал Виктор, – не помню, как его звали. Я ему: «Сделай себе доброе дело, приятель, – отдай долг, иначе мы разметаем тебя по пустырю». Он давай скулить: я, мол, то, я, мол, се, тогда я сказал: «Мать твою так, еще раз пасть разинешь – Донат, вон, тебе мигом накостыляет». Мужик слова больше не сказал, но ты ведь знаешь, как у Доната со слухом. Бац! Врезал ему прямо в долбаный глаз, а потом как пошел ногами мутузить – у того только кости хрустели.

– Ладно, ладно, вам не придется натравливать на меня вашего громилу, я все слышал.

По едва уловимой редукции света за стеклами очков Виктора Хендрикс понял, что переступил черту.

– Его поколотили ни за что, Эдди. Видел бы ты его рот – такой весь… живого места не было. Он считает себя красавцем, вроде этого… Рока Хадсона.[43]43
  Хадсон Рок (1925–1985) – известный американский кино– и телеактер; снялся в 70 фильмах.


[Закрыть] Ты знаешь этих типов – выбьешь такому пару его поганых зубов, так он ночами спать не будет. Когда этих обормотов бьешь, они сразу делают так… – Для наглядности Виктор поднял руки, заслоняя лицо. – Защищай живот, жизненно важные органы, печень, почки, самую важную часть тела. А у этих… – Он перегнулся через подлокотник и ласково ткнул Хендрикса двумя пальцами в надежно прикрытые жиром ребра. – Хрен с ним, с лицом, что уж такого важного в твоем лице?

– Никогда не лезь в драку с уродами – им нечего терять, – прохрипел Хендрикс. – Я правильно понял?

– Ах ты, отсосыш! – С этими словами Виктор ударил его по носу ребром ладони – достаточно сильно, чтобы открылась старая рана и хлынула кровь.

– Вот черт! – заверещал Хендрикс, доставая носовой платок. – Зачем вы так?

– Будешь рыпаться, получишь еще.

– Вы что, охренели? Или я похож на Рока Хадсона? – Глаза у него слезились.

– Уже нет.

Донат и Рой-Рой были в восторге.

Глядя на них, и не скажешь, да? Они ведь родственники, вроде даже братья – точно никто не знает. Не разлей вода! У них все было общее: деньги, шмотье, девочки… и талант, который даром пропадает при их нынешней профессии, рассказывал ему Виктор. Астрономия. Без шуток. Ночное небо, усыпанное звездами, было музыкой для их глаз. Рой мог вычертить карту звездного неба на текущий момент с названиями далеких созвездий; о лунных горах и морях он знал больше, чем какой-нибудь долбаный астронавт.

Вон он, перебил Хендрикс, указывая на свой «каприс», – самый уродский драндулет на стоянке, ха-ха. Зато на месте, а?

Что касается Доната, продолжал Виктор, то у него было хобби изучать расположение планет в знаменательные дни американской истории. Если Донат не знал чего-то о транзитах Юпитера или оппозициях Марса в августе, значит, этого и не стоило знать.

Вот как? Вам бы с Мэрион встретиться, хотел было сказать Хендрикс: никогда еще он не испытывал большей радости при виде своего «шевроле».

Учителей в бруклинском приюте для глухих (где Виктор провел первые годы в Штатах и куда потом не раз возвращался набирать персонал) поражали способности этих мальчуганов, и они прочили им светлое будущее. Еще до того, как Донат научился свистеть (если можно так выразиться) о бескрайних небесных просторах, они с Рой-Роем 7 июня 1986 года под холодным огнем метеоритного дождя до полусмерти избили своего первого землянина. Какого-то простого пьянчугу, валявшегося на улице…

До этого момента в истории вселенной – он хохотнул – у них была реальная возможность выбиться в люди.

Уж куда там, прогундел Хендрикс в прижатый к носу окровавленный платок, стараясь укрыться от недоброго взгляда Доната в зеркале.

Парни должны были сопровождать его в Овербек.

Машину, Эд, можешь вести сам, ты знаешь дорогу, а мальчики поедут в качестве вооруженной охраны, пошутил Виктор. Всем было известно, что ни тот ни другой не носят оружия. Донат и Рой-Рой оказывали личные услуги. Оружие здесь не годилось. Эти парни специализировались по мордобою, применяя все, что под руку попадется, – они были мастерами импровизации. Впрочем, в большинстве случаев им вообще не требовалось ничего делать – только появиться. Хватало одного их присутствия.

Они зарулили на свободное место рядом с «шевроле». Все четверо вышли из «линкольна-таункара». Виктор пересел на водительское кресло. Хендрикс распахнул дверцы своей машины и на минуту оставил их открытыми, включив двигатель и кондиционер. В шесть тридцать – на улице все еще стояла страшная жара – воздух был такой густой, что хоть ложкой ешь.

– Надеюсь, ты справишься, Эдди, – напутствовал Виктор, сидя за рулем «линкольна», где он выглядел до странного нелепо.

– Зачем они мне тогда? – Он мотнул головой в сторону ребят.

– Мог бы и поблагодарить за компанию.

– Должно быть, это надолго? – Хендрикс вытер нос тыльной стороной ладони, и на ней осталась ржавая полоса. – Не возражаете, если я позвоню жене, предупрежу, что буду поздно?

– Почему бы мне не сделать это самому?

– Хотите оградить меня от тяжелой артиллерии? – Хендрикс кивнул. – Ради бога. Действуйте. И не забудьте сказать ей… а, хрен с ним, она знает причину.

– Я скажу ей, что ты ее любишь, Эд.

– Не повредит. – Детектив подмигнул. – А что сказать Джо Хейнсу?

– Это никогда не повредит, – ответил Виктор.

– А он ждет этого… визита? – Эдди помнил о сообщении, которое Виктор оставил Хейнсу на автоответчике, и ему важно было понять, связался ли тот с ним после этого, а если связался, то что ему сказать. Но на самом деле он хотел спросить Виктора, имеет ли предстоящая поездка отношение к намеченному на понедельник похищению младшего Уэлфорда.

Его задействовали через его голову.

– Рано или поздно Хейнсу придется вернуться в коттедж, и тогда ты скажешь ему, что планы изменились, и потребуешь деньги, которых у него нет.

– Зачем же тогда к нему ехать?

– Это часть плана.

– Дьявол!

Хендрикс хотел сесть в машину, но ему пришлось с минуту подождать, пока со стоянки не выкатится автомобиль местной полиции. Небо на востоке помрачнело, тучи, широкой плотной шторой надвигавшиеся с океана, несли на хвосте ночь, и непонятно было, то ли собирается гроза, то ли просто темнеет.

– Начнет вопить, – крикнул на прощание Виктор, – скажи ему, простите, мол (мальчики тебя поддержат), но у мистера Серафима лопнуло терпение.

Донат и Рой-Рой уже сидели на своих местах, пристегивая ремни.

3

Карен стиснула лицо крепкими тонкими руками. Слезы сгладили морщинки, которые она высматривала в зеркале в серебряной оправе, и ей оставалось только привести в порядок размазанные глаза – самое привлекательное в ее наружности, как всегда говорил Том.

Ей хотелось для него хорошо выглядеть.

Она окунала глаза в специальную ванночку из синего стекла, наполненную травяным настоем, повторяя эту процедуру, пока белки полностью не очистились. Такое ощущение, будто плаваешь под водой без маски.

Потом выпила «Абсолюта» из зубного стаканчика.

Час назад кто-то позвонил с работы Тома и передал, что он задерживается. Пусть она идет одна – они встретятся прямо там, на вечере.

Раздевшись в их общей ванной, преисполненная благодарности за это известие, она ходила по ней, трогая личные вещи Тома: халат, зубную щетку, одеколон, бритву, – и невольно вспомнила молитву для узников, получивших отсрочку смертного приговора, которая начиналась словами: «Иисус милосердный, сокрой меня в ранах Твоих». Сердце ее готово было выпрыгнуть из груди.

Она долго стояла в душевой кабине, напоминавшей птичью клетку, продлевая за ее решеткой приятное ощущение успокоенной совести. Холодные, соленые водяные иглы оживили саднящее граффити – следы прошлой ночи, оставленные на самых нежных местах ее тела. Она подставляла их под мощные струи, обжигавшие сладчайшим огнем, пока наконец, вся горя, не почувствовала себя очищенной.

Облегчение, которое она испытала, узнав, что с Томом ничего не случилось, притупило чувство благодарности к этому человеку.

Человеку, который был способен так с ней поступить.

Как бы теперь ни развивались события, когда она все ему расскажет, он сумеет найти выход из положения. Сумеет сделать так, как лучше для нее.

Желая ему угодить, Карен решила не злоупотреблять косметикой, чтобы лицо сохранило природную бледность. Но маникюр и губной макияж она уже сделала в городе, в салоне «Красная дверь», где девушка, по ее описанию, покрасила ей губы и ногти в тон рубиновому колье. Зеленое шелковое платье вкупе с темно-медовыми волосами, чуть впалыми щеками и длинными, стройными ногами делало ее похожей на женщину-вамп сороковых годов. Платье Карен тоже выбрала в пандан к отсутствующему подарку мужа. Она даже не знала, успеют ли починить застежку. Пока что никто ничего не передавал и не присылал. И в то же время ничто не противоречило указанию Тома одеться скромно, но чтобы шея была открытой.

Более или менее удовлетворенная своим внешним видом, Карен вышла на балкон подышать свежим воздухом. Она допила прямо из горла остатки водки и, завинтив серебристую пробку, швырнула бутылку в темноту, подождав, когда она шмякнется на крокетную площадку, где утром ее, конечно же, найдет Доминик и предъявит как вещественное доказательство мародерства хулиганов из соседнего дома. В Нонсач уже съезжались гости – до нее доносился шум подъезжающих автомобилей, вереница которых, судя по звуку, тянулась аж до Лэттингтон-роуд.

Возвращаясь в комнату, Карен засмотрелась на балконный фонарь. Его матовый чашеобразный плафон потемнел изнутри от собранного за лето урожая дохлых насекомых. Она вошла в стеклянную дверь и задернула за собой шторы.

А ведь сегодня Джо должен был заехать за ней и Недом.

Карен приоткрыла дверь детской.

Нед сидел в постели, обложенный подушками. Волосы аккуратно причесаны, личико сияет чистотой, глазки смущенно бегают – как мышки, ищущие укрытия. Ей показалось, она слышала голоса.

Когда Карен вошла, мальчик на нее даже не взглянул.

Она присела на край его узенькой кроватки, чувствуя себя незваной гостьей. Выжидая, когда комната перестанет вращаться. Стараясь не помять платье из жесткого, шуршащего шелка.

– Солнышко! – Она тронула его за руку, вяло лежавшую поверх простыни.

Нед посмотрел на нее, всю такую расфранченную. Ни тени восторга! Он снова напомнил ей Джо.

– Мы будем совсем рядом, в соседнем доме. – Ладно хоть голос ее прозвучал естественно. – Слышишь оркестр? – Звуки музыки волнами докатывались из-за бухты.

Мальчик взял в рот большой палец и стал его сосать.

– Это не из-за того, что вы уходите, – услышала Карен за спиной голос Хейзл.

Девушка стояла у окна. Книги в ее пухлых руках не было – значит, они не читали.

И все же Карен была уверена, что ей не послышалось.

– Нед грустит, потому что мы не можем найти его «защитное» одеяльце. Без него он не уснет. Мы подумали, что, может, где-нибудь, когда вы путешествовали…

– Такое уже бывало, – прервала ее Карен. – Я абсолютно уверена… Солнышко, а оно не осталось в машине, когда мы ездили на пляж?

Она повернулась к Хейзл.

– Вы не проверили в «вольво»?

– Мы все обыскали, – ответила девушка. – Нед полагает, что он, скорее всего, забыл его в доме у своего друга.

– У своего друга? – Карен рассмеялась, глядя на висевший на стене плакат с изображением слоненка Бабара.[44]44
  Слоненок Бабар – популярный персонаж серии детских книг французского писателя Жана де Брюнхоффа (1900–1937) о слоненке, который покинул отчий дом в джунглях ради жизни в большом городе. После смерти писателя книги о Бабаре продолжал писать его сын Лоран де Брюнхофф.


[Закрыть] – У какого такого друга?

– «Они» сегодня общались – Нед и его воображаемый друг, – с лукавым видом сообщила Хейзл. – Как раз перед вашим приходом, миссис Уэлфорд.

Приглушенные голоса, обеспокоенный взгляд мальчика… ему пришлось спрятать от нее Мистера Мэна, срочно его удалить. А вдруг Хейзл тайными путями проникла в «их» частный мир? Вдруг удостоилась чести уже не просто подслушивать «их» беседы, а задавать вопросы и получать ответы?

Девица все знала. Она выстраивала против нее дело.

– У воображаемых друзей не бывает домов, – холодно проговорила Карен. – Должно быть, он имел в виду церковь. Мы заезжали по пути в церковь Девы Марии, и он… – Она ясно увидела, как сама подбирает со ступеней церкви истрепанное зеленое одеяло. – Нед, солнышко мое, утром мы съездим туда и проверим. Если кто-то занес одеяльце в церковь, то можешь быть спокоен, у отца Майкла оно не пропадет.

Карен стиснула ладошку сына. Обращенный на нее взгляд мальчика был полон укора. Неду она готова была простить что угодно.

– Я тебе почитаю, солнышко. Мамочка побудет с тобой, пока ты не заснешь. Все в порядке, Хейзл, ты можешь идти.

Няня пожала плечами, отвернулась поправить шторы, затем обошла кроватку с другой стороны и присела на корточки поцеловать Неда и пожелать ему спокойной ночи. Он в нее так и вцепился.

– Я никуда не ухожу, – шепнула ему Хейзл.

– Если это поможет, то Мистер Мэн сказал ему, что он оставил одеяло во дворе под деревом, где он обычно играет, – выдала она Карен с невинным видом, будто от лица мальчика.

– Вот как? – Карен заставила себя улыбнуться. Давно ли Хейзл все знает, подумала она, кому еще она рассказала?

– Это реальное место. Он вовсе его не выдумал.

Впрочем, скоро это не будет иметь значения.

– Мне нужно тебя на пару слов, – сказала Карен.

Вот сучка, еще улыбается!

Когда девушка встала, осторожно отрываясь от Неда, который все еще удерживал ее за футболку, Карен вышла вместе с ней из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь. Прислонилась к ней спиной и глубоко вздохнула.

– Я хочу, чтобы утром ты собрала вещи и уехала. Ты уволена, – спокойно проговорила она.

Хейзл уставилась на нее в недоумении. Потом закрыла глаза и снова открыла.

– Я в чем-то провинилась?

– Полагаю, причина тебе известна.

– Я не уверена, миссис Уэлфорд. – Рука, взлетевшая с бедра, крутила прядь белесых волос; Хейзл показала бровями на дверь детской. – А нельзя, э-э, обсудить это где-нибудь в другом месте? У мальчика острый слух.

Карен прошествовала с ней по холлу до открытого окна, находившегося вне пределов слышимости от спальни Неда. Она успела утратить преимущество.

– Я напишу тебе рекомендацию, – снизошла она и, шурша шелками, обрушилась на Хейзл: – Лишь бы ты убралась из этого дома. Ты здесь не для того, чтобы за мной шпионить!

Девушка покачала головой.

– Но я, честное слово, понятия не имею, о чем вы говорите.

– Чего тебе надо? Денег?

– О, это уже забавно! – Хейзл издевательски хохотнула. В полумраке холла ее лицо казалось пепельно-серым.

Воцарилось молчание.

Начиная сомневаться в своих подозрениях, Карен приложила запястье ко лбу, пальцы у нее дрожали. Она никак не могла вспомнить, приняла ли она таблетки, которые оставил ей Том, помнила только, что нашла заначенные на черный день полбутылки «Абсолюта», чтобы их запить. Она уже сожалела о том, что затеяла этот разговор с девицей. Надо было просто поцеловать Неда и сразу отправиться на вечер.

– Ваш муж предупреждал меня, что это может случиться, – тихо сказала Хейзл. – Он ввел меня в курс дела, когда принимал на работу. Рассказал, как Нед в грудном возрасте сломал руку. Вы уверены, что справитесь без меня, миссис Уэлфорд? Для начала мы должны обсудить это с ним. – Она провела языком по верхней губе. – Возможно, утром. Сейчас вы, извините за выражение, кажется, не в себе.

– Так это он тебя на это подбил. То-то ты себе так много позволяешь.

– На что подбил? – Она нахмурилась. – Все, все, чем я занимаюсь, – это моя работа. Неужели вы всерьез, спустя два года, ставите мне в вину то, что меня волнует все, что происходит с Недом?

Хейзл подняла глаза к потолку, за ее белесыми ресницами стояли слезы.

– Да, я всего лишь его няня, но это не значит, что я не могу его любить. Он такой необыкновенный мальчик, если бы вы только… он такой ранимый. – Она сгорбила свои плечи пловчихи. – Я знаю, что он ваш. Только иногда я задумываюсь, хорошо ли вы понимаете… Он нуждается во всяческой поддержке, он нуждается в друзьях, он нуждается в защите.

– От кого? – Карен аж рассмеялась. – От кого его нужно защищать? Можешь говорить, Хейзл, я не буду тебя упрекать. Ты ведь просто выполняешь свою работу, – глумилась она, хотя уже начала сомневаться в правильности своего впечатления о девушке.

– Я всего лишь пытаюсь сказать, миссис Уэлфорд, что, будь я на вашем месте, я бы ни за что не стала осложнять Неду жизнь, тем более что ему и так нелегко. Я нужна ему здесь, сейчас. – Она смахнула слезу. – Я вам обоим нужна.

Рука Хейзл влажно упала на обнаженное плечо хозяйки.

– Извини, – бормочет Карен и, не зная, как реагировать на речи Хейзл, проходит мимо нее к открытому окну.

Должно быть, она выпила лишнего.

Высунувшись в бездонную, беззвездную ночь, она фокусирует взгляд на соседской подъездной аллее за деревьями, очерченной трепещущими факелами, как взлетно-посадочная полоса в джунглях. С легкими порывами теплого ветра до нее докатываются буруны оживленных голосов, всплески смеха и музыки. Вечер в полном разгаре.

Карен, которую всегда приводило в волнение пламя зажженной свечи, вдруг занервничала, боясь что-нибудь пропустить.

– Ты не почитаешь Неду? – В поисках опоры, она хватается за руку Хейзл и отступает назад. – Я уже опаздываю.

Перед лестницей Карен остановилась, вцепившись в качающиеся перила, и прислушалась. В доме было тихо, шепот стоял у нее в голове.

Подобные вещи требуют времени, думала она, со временем все утрясется. Через день-другой они уедут в Европу. Нед оправится от всех потрясений. У детей короткая память, это она вычитала в одном из пособий для родителей – о том, как те переживают детство. Он напрочь забудет о своем Мистере Мэне, и когда они вернутся… Ее взгляд упал на стрелки часов внизу в холле.

Она медленно спустилась по лестнице. У нее появилось смутное чувство, что она что-то забыла – что-то, что собиралась сделать. Но так и не вспомнила. Снова прислушалась, но услышала лишь частый, неровный пульс собственного сердца.

Выйдя из дому, она решила, что вечер слишком теплый для палантина, который она захватила с собой, и бросила его на шляпную вешалку у парадной двери.

4

– Дорогая! – воскликнула Тамара Дэвенпорт, взяв Карен за обе руки и старательно чмокнув ее сначала мимо одной щеки, потом мимо другой. – Ну до чего же ты божественно выглядишь! – На ее властном обветренном лице, когда она отстранилась, было написано вежливое недоумение. – Как это ты отважилась прийти одна? Где же Том?

– А его еще нет? – весело спросила Карен, изо всех сил стараясь казаться беззаботной. – Ты ж его знаешь. Всегда приходит последним. Том ни за что на свете не пропустит это мероприятие.

Тамара срочно препоручила ее заботам своего мужа Чипа, загорелого, жилистого коротышки шестидесяти с лишним лет, которого Карен встречала иногда во время пробежки по берегу перед завтраком. Он галантно сопроводил свою соседку в сад и поднес ей бокал. В толпе гостей она узнала всего несколько знакомых лиц.

Необычное сборище, учтиво заметил Чип Дэвенпорт. Она так и не поняла, нравилось ему или нет, что люди «из всех слоев общества», как он выразился, в поддержку благого дела топтали его доведенные до совершенства газоны.

Украшенный белой колоннадой фасад Нонсача позади них, самонадеянно названного так в честь разрушенного дворца Генриха VIII в Саррее[45]45
  Нонсач (Nonsuch) в переводе с англ. – «верх совершенства».


[Закрыть] и являющего собой один из немногих еще сохранившихся на побережье поистине роскошных особняков, был весь в огнях.

Хозяин дома не отпускал от себя Карен ни на шаг, рассказывая ей о замечательной коалиции, созданной его женой для борьбы против строительства в Хемпстедской гавани мусоросжигательной печи. Тридцатиэтажную дымовую трубу, способную отравить все окрестности от Сэндз-Пойнта до Ойстер-Бэя, иначе как потенциальным злодейством не назовешь. Карен согласилась. И присовокупила, что Тома тоже страшно возмущает эта затея.

Наконец ей удалось укрыться от него в шатре, где гости уже начинали рассаживаться за обеденные столы, восхищаясь роскошными украшениями из цветов, и, под взрывы смеха и канонаду пробок от шампанского, подписывали не облагаемые налогом чеки для «военной» казны Тамары Дэвенпорт.

Усаживаясь за стол в необнадеживающей компании, Карен развернула свой стул так, чтобы ей было видно главный вход в палатку.

Она почувствовала на середине спины ободряющее подталкивание его ладони, когда он повел ее к переполненной танцплощадке, пробиваясь на свободный пятачок рядом с оркестром.

– Дай хоть я на тебя посмотрю, – проревел Том, стараясь перекричать музыку, и крутанул жену от себя на расстояние вытянутой руки.

– Это единственное, что у меня нашлось для данного случая, – сказала она, имея в виду темно-зеленое, почти черное шелковое платье.

Взгляд одобрения.

– Царица бала. Любой скажет. Одно совершенно незнакомое мне лицо указало мне на тебя как на самую очаровательную женщину на этом вечере.

– Я тебя умоляю, Том, – она покачала головой, – должно быть, оно имело в виду кого-то другого.

Надо же, «незнакомое лицо».

Том улыбнулся.

– Она была чертовски права.

– Скорее, чертовски пьяна.

Карен заметила, какую гримасу он скорчил, когда саксофонисты переднего ряда – замшелые старики в белых смокингах – торжественно поднялись со своих мест, чтобы исполнить бьющий на эффект пассаж из «Мастера Бластера» Стиви Уандера. Спотыкающийся звук, достаточно сильный, чтобы волоски на руках у Карен встали дыбом. Том что-то пробурчал.

– Что-что? – Она засмеялась.

Он снова ее покрутил.

– Вне конкуренции.

– Ты серьезно?

– Солнце и рядом не стояло.

– Ну вот, теперь ты меня смущаешь. – Карен поднесла руку к горлу и дотронулась до изящной ямочки между ключицами, усомнившись на мгновение, то ли ей кажется, то ли шею действительно что-то стягивает. – Оно еще там?

– Пожалуй, ты единственная, – прошептал Том, касаясь губами ее уха, – кому не стоит злоупотреблять горячительными напитками.

– Теперь, когда ты рядом, со мной все будет хорошо, – сказала она, стиснув его руку. – Я так за тебя рада!

– Это всего лишь деньги, – ответил он рассеянно, шныряя взглядом по толпе.

Ее щека снова легла на широкое плечо мужа. Карен собиралась с духом, чтобы все ему рассказать.

До середины обеда она сидела как на иголках, пока не убедилась, что он жив и здоров. Не в состоянии притронуться к пище, она постоянно пила и наконец, подняв глаза, увидела, как он пробивается к ней с противоположной стороны шатра, остановившись принести извинения хозяйке, вызывая оживление за столами, расточая самые искренние любезности ничего не значащим людям. Том умел быть невероятно обаятельным. Она наблюдала за ним с возрастающей уверенностью, что приняла верное решение.

Наклонившись из-за спинки стула чмокнуть ее в щечку, он шепотом сообщил ей хорошую новость: Атланта совсем «спеклась», малыш; ты правильно сделала, что начала праздновать, – затем без лишних слов накинул ей на шею рубиново-бриллиантовое колье, которое починил у того самого мужичонки на Сорок седьмой улице. Повторение вчерашней церемонии перед зеркалом, только на сей раз он сделал это так, как надевают ошейник на собаку, словно публично заявляя, что Карен – его собственность.

И опять она вздрогнула от холода камней, расширив глаза и очаровательно сложив губки в большое «О» в шаблонном выражении восторга и смущения, потом завела руки назад, чтобы помочь Тому с застежкой, не переставая всасывать воздух, – трофейная жена, которую невозможно унизить.

Карен это не задевало. Это было всего лишь очередное напоминание – как и чувствительность ее саднящих бедер к плетеному сиденью позолоченного стула, – что она заслужила любое наказание, какое бы ей ни грозило.

Ей пришлось до конца выдержать конфузливые овации своих сотрапезников, затем заставить их рассмеяться шуточке Тома (будто она впервые ее слышала) о том, как рискованно дарить женам ценные подарки, которые можно перепродать. Один пучеглазый мужчина поинтересовался происхождением рубинов, и Карен вместе с остальными узнала, что они поступили с Могокских копей на самом севере Мандалая в Бирме. Их никогда не подвергали ни обжигу, ни тепловой обработке для удаления «шелка» – прожилок вторичных минералов, замутняющих менее ценные камни. Том обнаружил специальные познания химика-лаборанта, что другим женщинам за столом – Карен видела это по их расплавленным глазам – могло бы показаться романтичным, будь следующим гвоздем программы объявление стоимости рубинов.

Не потому ли он купил ей это ожерелье? Издевательский намек на цену ее добродетели? Карен не могла не задаться вопросом (когда Уэлфорд услышал из ее уст то, о чем, по ее подозрениям, он уже знал), во сколько можно было бы оценить ее жизнь.

Какую же цену назвать Тому?

После обеда он, откатив стул от стола, выкурил сигару, согреваемый воспламенившимися слухами о его успехе. Мужчина, в котором Карен узнала какого-то деятеля с Уолл-стрит, подошел пожать Тому руку; к нему присоединился тучный розовощекий адвокат, изредка заезжавший к ним на партию в теннис, которого она знала просто как Боза. Он отвесил ей изысканный комплимент, а в разговоре с Томом на каждое его слово реагировал неестественно громким смехом.

Потом последовали другие, попроще. Эти, проходя мимо, либо похлопывали его по руке, либо ограничивались скромным «Том!». И каждый раз он бросал на жену веселый взгляд. Жабоеды, как он их называл.

Не было никакой возможности рассказать ему о Неде.

Том слегка косил на один глаз, что особенно проявлялось, когда он уставал. Она заметила завернувшуюся ресничку. Он поймал ее двумя пальцами, как насекомое.

Карен бросила через стол, что ей хочется танцевать.

Ей пришлось чуть не силком вытащить мужа на танцплощадку – так он наслаждался льстившим ему вниманием.

– Мне нужно тебе кое-что рассказать.

Она закрыла глаза, словно отдаваясь музыке.

– Тебе нехорошо?

Карен и Том были парой, о которой все только и говорили. Они и впрямь выделялись на фоне других пар, скользивших по танцплощадке под мелодию «Нашвиллские соловьи». Оркестр отдавал дань Гершвину.

– Нет, у меня к тебе разговор. О нас.

– Вот те на! А это не может подождать, дорогая? То есть сейчас совсем не…

Он куражился в духе Джимми Стюарта.

– Том!

Гримаса притворной озадаченности моментально сменилась обеспокоенной миной.

– Что-то случилось? Док?

Она отрицательно покачала головой.

– Я должна исповедаться.

– Во имя Отца и Сына… – На его торжественном лице снова заиграла мальчишеская улыбка. – Что ж, вперед. Я слушаю.

– Том, прошу тебя!

– Что ты натворила на этот раз?

– Не здесь, – сказала она, отпуская его руку.

Она прихватила бокал шампанского с проплывающего мимо подноса и стала пробираться к выходу из шатра на залитую светом лужайку, предоставив Тому следовать за ней.

Толпа знакомых грозила перекрыть им дорогу, но в последний момент рассосалась. Карен прошла вперед, спустившись по каменным ступеням в сад, где под деревом, увешанным японскими фонариками, располагался второй бар с дополнительными столиками для желающих посидеть на открытом воздухе. Там она дождалась Тома, и они, взявшись за руки, двинулись по тропинке, ведущей к пляжу.

Карен вдруг почувствовала, что страшно пьяна.

– Том, ты ведь… ты ведь на меня не рассердишься, правда? – спросила она, ненавидя себя за игривый тон, когда, опершись на Тома, снимала туфли, чтобы походить босиком по песку.

Том не ответил.

Это была та самая дорожка, по которой они часто гуляли с Брэкеном перед сном. От воды, поблескивающей у их ног, исходил сильный морской запах, такой противный, что казалось, от него можно подцепить заразу, но Том обошелся без комментариев. Они не возвращались к разговору, пока лодочная пристань, служившая границей между Эджуотером и имением Дэвенпортов, не осталась далеко позади.

На роге полумесяца их бухты, на своей территории, Карен сказала Тому о любовнике. В темноте трудно было рассмотреть ее лицо.

Том наклонился за камешком и, развернувшись с атлетической грацией, пустил его скакать по воде. Потом повторил. На третий раз молчание мужа стало ее пугать.

– Иногда я об этом подумывал, – сказал он наконец. – Наверное, это должно было произойти. И давно?

– Год, даже меньше, – соврала она не стыдясь, полагая, что так ему будет легче это пережить. – Но все уже кончено, Том, клянусь. Все это было жуткой ошибкой. Это один человек, которого я знала до знакомства с тобой. Старый друг. Он…

Том положил руку ей на плечо.

– Если я позволю тебе продолжать, ты назовешь мне имя. А я бы предпочел не знать лишних деталей. – Он прокашлялся. – Это случилось впервые?

– Да.

– Но почему? – мягко спросил он.

– Это не было чем-то… – Карен понимала, что должна представить свою измену как незначительный эпизод. – Наверное, мне стало скучно. Скорее даже одиноко. Тебя никогда не было дома. Я чувствовала себя узницей.

Она смотрела на огни Эджуотера, на очертания дома, темневшие на скале над ними.

– Возможно, я слишком многого от тебя ждала.

Она заплакала.

– Ты имел право… хотя бы на каплю верности. Боже мой, мне так стыдно.

– Извинений тоже не надо.

– Я не прошу тебя простить меня. Просто… мне надо было это сделать, чтобы у меня открылись глаза, и теперь, когда я поняла, что в моей жизни действительно важно, оказалось слишком поздно.

– Тебе не обязательно было мне это рассказывать.

– Есть причина, Том.

– Ты чувствуешь себя виноватой, – сказал он. – Разве ты не для того ходишь в церковь, чтобы вываливать все это на священника? – Затем добавил, понизив голос: – Ты ведь не беременна?

Она отрицательно покачала головой.

– Я не хотела сделать тебе больно, просто не могла больше держать это в себе. Видит Бог, я пыталась.

– Я рад, что ты мне доверилась. Я правда хочу тебе помочь.

Карен молча плакала. Она ожидала, что он разозлится и, может, даже рассвирепеет. Она не заслужила его сочувствия.

– Да ладно, не бери в голову.

Он остановился и, повернувшись к ней лицом, взял ее за руки.

– Тебе никогда не приходило в голову, что если бы ты смогла избавиться от чувства вины, то перестала бы подвергать себя этим жутким экзекуциям?

– При чем здесь… – Она замялась, не желая уводить разговор в сторону. – Возможно, у меня и были проблемы в прошлом, но с этим давно покончено, я не сумасшедшая. Ты же знаешь.

Он привлек ее к себе, обхватив рукой за голую спину. Потом запустил ладонь под пышный шелковый бант у нее на поясе, ослабил его и скользнул под юбку, между шелком и кожей.

– Что ты делаешь?

Карен робко попыталась его оттолкнуть.

– Почему? – Он прижал ее крепче. – Тебе неприятно?

– Перестань, я не могу. Так нехорошо.

– Это не то, что ты думаешь. Позволь мне кое-что тебе показать.

– У меня был роман, Том, я спала с другим мужчиной, неужели не понятно?

– Я могу с этим жить, пока можешь ты.

Другая рука Тома легла на ее грудь.

– Ты что, мне не веришь? – Она дрожала, внезапно испугавшись. – Боже мой, ты решил, что я все это выдумала!

– Конечно, я тебе верю, – прожурчал Том, целуя ее плечо, шею, ухо. – Просто я тебя знаю, я знаю, как ты винишь себя в том, перед чем ты бессильна.