Текст книги "Молчание"

Автор книги: Чарльз Маклин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

К вечеру, по его прикидкам, половина личного состава полицейского департамента страны будет брошена на поиски Карен и Неда. Чем больше миль им удастся отмотать от Нью-Йорка засветло, тем лучше. Но ей не о чем беспокоиться. Он разработал хитрый план (эта часть игры – процесс исчезновения – всегда его увлекала), как лучше замести следы.

По телефону Карен предупредила Хейзл, что она будет дома через десять минут, и, как бы между прочим, но приказным тоном, попросила ее собрать Неда для прогулки. Дескать, она решила взять его с собой в клуб поплавать и съесть мороженое. Нет, ей ехать с ними необязательно. Но все равно спасибо.

Потом задумалась, не рискнуть ли ей заскочить наверх в детскую – захватить «защитное» одеяльце Неда и кое-что из мелких вещей; но как это сделать, чтобы сучка Хейзл не забила тревогу?

У выезда на дорогу она сбросила скорость.

Но перед самым поворотом пришлось резко нажать на тормоза: путь ей перегородил серый «линкольн», который как раз выруливал с Уитли-роуд на подъездную аллею Хейнса.

Карен, не раздумывая, дала задний ход, но тут же вспомнила, что другого выезда нет. Тогда она заблокировала дверцы, включила на полную громкость радио, кондиционер и нажала на сигнал. Задняя дверца «таункара» открылась, и из-за нее показался Виктор Серафим. Медленно обойдя машину, он подошел к «вольво» и постучал в окно. Она продолжала смотреть прямо перед собой. Сердце оборвалось.

– Опоздаете, Карен, – услышала она его голос, на секунду оторопев от того, что он прозвучал подозрительно ясно, – если мы не вызволим вас из этой переделки.

Серафим стоял, пригнув голову к открытому окну «вольво», чуть не касаясь губами ее уха.

«Яркость не убавить?» – спрашивали обычно в Кэре, где постояльцы часто смотрели телевизор в дневное время.

В сумрачно сером салоне «линкольна» пахло сигарами и затхлым потом с примесью чего-то сладковатого – Карен никак не могла понять, чего именно, – замаскированного дешевым цветочным освежителем воздуха, да еще отдающего лекарствами, – запах, вызывающий тошноту, когда к нему принюхиваешься.

Застыв от напряжения, Карен сидела по другую сторону мягкого кожаного подлокотника, отделявшего ее от Виктора Серафима, который протягивал ей хрустальный бокал «Чиваса»,[32]32
  Имеется в виду шотландский виски «Чивас Ригал».


[Закрыть] обернутый пикейной салфеткой. Она была слишком напугана, чтобы отказываться от виски. Джо, зажатому на переднем сиденье между Донатом и водителем, выпивки из мини-бара не предложили. Время от времени она встречала его взгляд в параболическом зеркале заднего вида, вытянутом во всю ширину лобового стекла, но информации для обмена у них не было. За Джо Карен боялась больше, чем за себя.

Виктор не стал говорить, куда их везут, пообещав только, что поездка будет иметь «сугубо воспитательный характер». После того как они выехали из Интерборо у Хайленд-парка, Карен перестала искать ориентиры. Заштатные жилые кварталы Бруклина и Квинса (она понятия не имела, в каком из этих районов они находятся) мало чем отличались один от другого.

За полчаса езды никто не проронил ни слова.

Донат, чуть не лежавший на переднем сиденье, закинув ногу на приборный щиток, поглядывал в длинное зеркало на Виктора и Карен; его колючие маленькие глазки, словно говорившие «Ха, так я тебе и поверил!», щурились на них из-под паруса жирных волос.

– Будь добр, выключи эту херню, – сказал Серафим в зеркало.

Глухарь подался вперед и вырубил самый крутой хит Мэла Торме,[33]33
  Торме Мэл (Мелвин Хауард) (1925–1999) – американский джазовый певец эпохи биг-бэндов, также играл на ударных.


[Закрыть] разрывавший динамики.

– Собираются отвалить тебе кусок?

Серафим говорил по телефону.

– С кого поиметь?

– Хочешь совет, Хэролд? Затихарись-ка у себя в Бруклине, пока не получишь бабки.

– Я люблю, чтобы у меня все было честь по чести – по чести, приятель. А ты мурыжишь меня уже больше трех недель. У меня тут все записано, Хэролд. Хэролд, я начеку.

Во время беседы он не сводил глаз с Карен: мало ли, вдруг она не поймет, что отчасти он разыгрывает это представление для нее.

– Навар? А каковы шансы, что ты будешь при деньгах?

– Ты меня огорчаешь, Хэролд.

Виктор прикрыл рукой микрофон.

– Он Д-О-М-А, – по буквам произнес он глазам в зеркале.

Потом отставил трубку в сторону, как бы показывая Карен, что чего бы Хэролд ни наговорил, это ровным счетом ничего не изменит.

– Как вам нравится это пресмыкающееся? Вот с кем приходится иметь дело. Так и проходит жизнь – в разговорах со всякими слизняками.

Карен покачала головой, снова уловив тот же медицинский запах, только теперь более сильный.

– Он приносит мне свои извинения, Карен, – закрутился, мол, совсем… вот, послушайте. – Виктор на секунду приставил трубку к уху Карен, так чтобы она могла расслышать скорбную литанию на том конце провода, после чего вернулся к разговору. – Это что, «бензиновые» деньги? Кого ты обманываешь, Хэролд? Или я не знаю, что ты покупаешь власть?

Потянуло какой-то гнилью, как от грязных бинтов.

Машина теперь еле ползла.

– Хэролд, даю тебе срок до полудня, иначе, сучий потрох, тебя будут избивать каждую неделю, пока я не получу свои деньги. Каждую неделю я буду отрезать по куску от твоей жирной туши, педрила вонючий. Жирный вонючий педрила.

Он отключил телефон и с довольным видом откинулся на спинку сиденья, легонько похлопывая рукой по подлокотнику.

– Приехали, Рой?

«Линкольн» вырулил на обочину и остановился напротив обветшалого викторианского особняка, затененного платанами; заросший передний двор был похож на свалку: брошенные игрушки, заржавелые инструменты, останки хозяйственно-бытового оборудования. Старая рама для лиан, оккупированная сорняками, вернула мысли Карен к Неду. Должно быть, он уже собрался за прошедшие тридцать минут и стоит на парадной лестнице в Эджуотере, с нетерпением ожидая услышать шум ее автомобиля.

На почтовом ящике значилась фамилия НЕСПАСИБО.

Водитель глянул в зеркало заднего вида и кивнул: приехали.

– Так чего же вы ждете?

Рой-Рой что-то прогукал, и в зеркале быстро-быстро замельтешили его толстые пальцы.

– Он никуда не денется, – заверил его Виктор. – Правда, мистер Хейнс?

Джо только покачал головой.

– А теперь послушаем музыку. М-У-З-Ы-К-У!

Донат врубил звук. Его напарник извлек откуда-то свинцовый прут длиной сантиметров тридцать и вложил его в номер «Нью-Йорк таймс», свернув газету трубочкой.

Потом парни вышли из машины и поспешили к парадной двери.

На звонок вышел мужчина средних лет, в плавках, с банкой пива в руке. Карен видела, как выражение удивления на его пухлом, красном лице сменилось страхом, когда он узнал гостей и попытался захлопнуть дверь, но оказался недостаточно расторопным.

Вытащив хозяина дома во двор, ребята повалили его на землю. Рой-Рой уселся ему на спину, пихая его лицом в траву, а Донат занялся его руками. Градом посыпались тупые короткие удары газеты с «начинкой». Донат бил по одному и тому же месту, чуть выше пухлого, в ямочках, локтя жертвы.

Так рубят дрова.

Карен, оцепеневшая от ужаса, чуть вздрогнула, когда на ее колено легла рука Виктора. Бравурные звуки хита Мэла Торме почти полностью заглушали крики. Она видела, как Донат вывернул мужчине руку, бросил ее и взялся за другую.

– Они всегда в выигрыше, когда кому-то надо дать по рогам. Не зная, как звучит боль, бить гораздо проще. Сам я не выношу даже детского плача.

Карен отвернулась и вжалась в кресло, почувствовав, что обрубок среднего пальца Виктора осторожно ощупывает складку у нее под коленкой. Она молила Господа, чтобы Джо ничего не заметил и не начал возникать.

– Семейный мужик, четверо детей и закладная, – Виктор наклонился совсем близко к ее уху, – слишком часто увиливает от платежей… Как еще заставить такое пресмыкающееся выполнять свои обязательства?

– Клянусь, я достану деньги, – сказала Карен, увидев, что Донат и Рой-Рой возвращаются к машине. – Просто мне нужно еще пару часов.

– Хэролд сам напросился. Нечего было лезть на рожон.

– Хэролд? То есть тот человек, с которым вы только что говорили по телефону? Но вы же дали ему срок до завтра.

Виктор пожал плечами.

– Приходится иногда, приходится… С ничтожеством по-хорошему нельзя. Бывает, такого поучишь разок – тут же раскошелится. – Он резко подался вперед и взялся за подголовник переднего сиденья. – Не правда ли, мистер Хейнс?

Дверцы с боков Джо захлопнулись, и «линкольн», взвизгнув шинами, снялся с обочины.

– Эй, Джозеф! Я к тебе обращаюсь.

– Не знаю, не пробовал, – ответил Джо.

– Ах, не пробовал? – Оглянувшись на Карен, Виктор гаденько подмигнул ей с видом сообщника. – Очевидно, я недостаточно ясно выразился. Ну-ка, Донат, продемонстрируй этому засранцу свою коллекцию «фантов».

Карен думала, ее сейчас вырвет. Но «фанты» Доната, от которых вонь стояла до небес, оказались в багажнике. Демонстрацию пришлось отложить.

– Ко мне по другой дороге, – сказал Джо.

Они подъезжали к перекрестку Северного бульвара с Глен-Коув-роуд. Карен увидела, что Рой-Рой включил левый поворот: значит, они взяли курс либо на Кедровое болото, либо на Утиный пруд, а оттуда один путь – в Долину Акаций.

– Куда вы нас везете?

– Домой, принцесса.

– О нет! Бога ради, только не в Эджуотер! – Она заглотила остатки виски и поставила стакан на поднос.

– Мне нужны мои деньги, Карен.

– Там денег нет.

– Ничего, появятся. – Виктор улыбнулся и похлопал ее по коленке. – Мы зарулим к дому и подождем, пока ваш муж не вернется с работы. А потом сядем вместе и немного поболтаем. Расставим все по местам.

– Не надо, это пустая затея, – умоляла Карен. – Ну, пожалуйста! Я достану вам деньги.

– Однажды вы уже попытались меня продинамить. Чего мне вас слушать? Я знаю, что у вас проблемы.

Карен почти не сомневалась, что чемодан из камеры забрал Виктор – украл то, что сам дал ей в долг, – но обвинить его не посмела: вдруг она ошибается, и он даже не знает, что деньги исчезли. Тогда они потеряют последний шанс.

– Я достану их к вечеру, клянусь Богом.

– Откуда? – Виктор засмеялся, пробежавшись пальцами по внутренней стороне ее бедра. – Этим наторгуете?

Он что, совсем?..

Джо хотел было обернуться, но глухари, зажав его в «клещи», не дали ему такой возможности.

– Попробуйте только троньте ее…

– Это что, угроза?

Оба парня засмеялись. Во всяком случае, Донат скривил рот в однобокой ухмылке, быстро-быстро вдыхая и выдыхая воздух, а Рой-Рой издал короткий звук, похожий на «тсс, тсс».

– Я заплачу вдвое больше, чем должна, – просила Карен.

– Еще немного, и у меня лопнет терпение. Похоже, дорогие мои, вы плохо понимаете, в каком серьезном положении оказались.

– Перестаньте, очень вас прошу!

Виктор откинулся на спинку сиденья. Снял очки, подышал на линзы и потер их о рукав пиджака. Без очков было заметнее, что у него раскосые глаза, а в лице обнаружилась некоторая мягкость, даже уязвимость. Карен отвернулась.

– Возможно, мы сумеем что-нибудь придумать. Возможно, мы сумеем решить все к общему удовлетворению.

– Хорошо, – с ходу согласилась она, полагая, что Виктор хочет повысить процентную ставку, выжать из займа еще немного сока. – Только давайте с этим покончим.

– Дело потребует лишних расходов. Но если это поможет вам выбраться из этой передряги, я больше не возьму с вас ни гроша. – Он посмотрел очки на свет проверить, нет ли пятен. – При разумном подходе у вас на этот счет не будет никаких неприятностей. Все будет сделано без вашего участия. Вы даже не будете знать, как и когда.

Карен нахмурилась.

– О чем это вы?

Она увидела, как Донат ставит другую запись, и удивилась, откуда глухой узнал, что пора поменять пленку.

Серафим дождался, когда заиграет музыка и когда Сара Воган[34]34
  Воган Сара (1924–1990) – американская джазовая певица.


[Закрыть] запоет «Что изменит один день», и только тогда ответил:

– О контракте.

– О каком еще контракте?

– Том.

– Должно быть, вы спятили, – подал голос Джо.

– «Всего двадцать четыре коротких часа…» – пропел Серафим вместе с несравненной Сарой.

Он что, шутит?

– Вы же сами об этом мечтали. – Виктор улыбнулся ей, надевая очки. – Уж я-то знаю. Откуда, по-вашему, я почерпнул эту идею?

Карен в ужасе отпрянула, отрицательно качая головой.

– Разговор, записанный вчера во второй половине дня в мотеле на выезде с бульвара Куинс…

– О боже, нет, это неправда!

– «Просто он получит то, чего заслуживает…» Знакомые слова, а, Карен?

– Просто у вас в мозгу провода переклинило, – отпарировал Джо.

– Неужели? Тогда не у меня одного.

У Карен закружилась голова.

– Я только имела в виду, что если я брошу Тома… и ему придется разбираться со всякими долгами…

Джо кивнул.

– Правильно. Платить по счетам пришлось бы ему. И вы бы имели дело с ним.

Виктор проигнорировал это предложение – он над ними не сжалился.

– Представьте, – сказал он мягко, – все ваши беды останутся позади. Никому не придется никуда уезжать. Я получу назад свои деньги, а вы… дьявол, да вы получите все! Ребенка, дом, друг друга. И сколько там – семьдесят пять? сто миллионов долларов? Ласкает слух, а, Джозеф?

Джо промолчал.

– Можете не говорить ни «да», ни «нет». Вы даже ничего не узнаете, если, конечно, не вздумаете сделать ноги.

Карен покачала головой.

– Вы понятия не имеете… – Она поискала в зеркале взгляд своего любовника. – Скажи ему, Джо! Скажи, что произойдет. Деньги все будут помещены в опекунские фонды до тех пор, пока Нед не достигнет совершеннолетия. Я же останусь при пиковом интересе и практически ничего не унаследую. – Она повернулась к Виктору. – Если вы нам не верите, я могу предоставить вам копию соглашения, которое Том заставил меня подписать, когда родился его сын и наследник. Вы зря теряете время.

Виктор не слушал.

– Вы вместе это задумали, вы оба в этом замешаны.

– Ей-богу, мы не убийцы!

– Мы просто хотели вместе уехать.

– Так будет лучше. – Он помолчал. – Так вы можете быть уверены, что ребенку не будет причинено никакого вреда.

– Послушайте, вы нас неправильно поняли, мы даже не готовы обсуждать… – И тут до нее дошло. – На что это вы намекаете?

Ей казалось, она стоит на сильном ветру, который налетел внезапно. Защищаясь, она вытянула руки, словно боялась упасть.

– Всякое бывает. Мало ли какой несчастный случай…

– Какая же вы мразь! Мы обратимся в полицию, мы поговорим с… мы на все пойдем! – разорялся Хейнс.

– Не пищи, Джо. Я прекрасно знаю людей твоего типа, так что заткни хайло, а то у тебя сердце не выдержит. Отсосыш!

– Я хочу пойти в полицию, – тихо сказала Карен. – И пойду. И все им расскажу.

– Все! – повторил Виктор и покачал головой. – А что все-то? Что я угрожал? Если я говорю вам, что знаю, в какой детсад ходит Док, и что на той улице, где он находится, слишком оживленное движение, то это что – угроза, преступление? Или я просто, как заботливый сосед, советую вам соблюдать осторожность?

Посмотрев в окно, Карен увидела, что они уже на Лэттингтон-роуд. Меньше чем в полумиле от ворот Эджуотера.

– Хорошо, хорошо, – проговорила она, задыхаясь от рыданий.

– Я же предупреждал вас, принцесса: брать деньги в долг – дело серьезное.

– Думаю, мы сможем обсудить ваше предложение, – сказала Карен, стараясь не смотреть в зеркало, чтобы не встретиться взглядом с Джо.

– Разворачивайся, Рой-Рой.

До Уитни-Хиллз они доехали молча.

Глядя, как приближается круглая металлически-голубая цистерна водонапорной башни, маячившей над деревьями в мерцающей дымке жары, Карен думала о том, как глупо рассчитывать, что подобное уродство можно скрыть на фоне неба.

Когда «линкольн» остановился у поворота на подъездную аллею дома Джо, Виктор перегнулся через сиденье Карен и открыл дверцу.

– Только не пытайтесь уехать из города или что. – Он улыбнулся. – Даже ненадолго. Это будет некрасиво.

6

Ритуал летних уик-эндов в Эджуотере начинался в пятницу вечером, когда Том возвращался из города. Как бы поздно он ни приезжал, как бы ни был измотан, они всегда, лил дождь или светило солнце, выпивали вместе по бокалу шампанского в старой беседке на мысу.

Храм, как называли эту беседку, стоял в платановой роще почти на самом краю лесистого мыса, служившего буфером между уединенной бухтой Эджуотера и муниципальным пляжем парка Дозорис. Там в пролив выдавался старый пирс, а над ним нависала со скалы верхняя терраса разрушенной купальни двадцатых годов, где в прежние времена гости собирались на пикники с купаниями, спускаясь к морю по деревянной лестнице, ведущей из изразцовых раздевалок, и где летними лунными ночами устраивались танцы. Большая часть небезопасного ныне сооружения обвалилась и лежала теперь на берегу беспорядочной грудой камней, успешно перекрывая публике доступ в имение – ограждая от тех, кого Том не так чтобы в шутку называл «грязным сбродом» или «ордами вандалов».

Вызов поступил в семь тридцать с робким стуком Терстона в дверь их супружеской спальни и каким-то странным мягким укором в его голосе («Мистер Уэлфорд желает знать, не найдете ли вы время присоединиться к нему в Храме, чтобы выпить перед ужином»), в котором Карен уловила нечто большее, нежели привычно неодобрительное отношение к ней шофера.

Можно было и не напоминать.

Эти рандеву были у них сентиментальной традицией. На ступенях Храма Том сделал ей предложение, и здесь же, под платанами, четыре месяца спустя они сыграли свадьбу. Скромная церемония проходила в присутствии служащих имения и нескольких друзей Тома (по взаимному согласию, членов семьи они не пригласили). Никого из них Карен не знала, если не считать врача из Кэра, который с пьяных глаз посоветовал ей считать «эту свадьбу» первым днем ее оставшейся жизни.

– Спасибо, Терстен. Передай ему, что я сейчас спущусь.

Именно эти скорбные нотки в голосе дворецкого, его выбор слов – «не найдете ли время» – вонзились в мозг Карен, заставив ее осознать неотвратимую реальность того, на что было дано согласие на заднем сиденье «линкольна». Ее вдруг замутило от страха: а что, если чувство вины уже отпечаталось у нее на лице, ясно видное всему свету. И теперь оно будет проявляться во всем, что бы она ни сделала – или не сделала.

Чередование приливов и отливов – фразочка Тома.

Ей вдруг представилось ведерко для шампанского: опрокинутое неловким движением руки, оно катилось из-под ног Тома, подпрыгивая на мраморных ступенях вслед за потоком вина, воды, кубиков льда, осколков стекла.

Главное – не привлекать внимания, вести себя как обычно… – все ее предосторожности обрели какой-то новый, омерзительный смысл. Интересно, долго ли еще она сможет удерживать разошедшийся шов?

Долго ли? – прежде чем прольется кровь…

Выйдя из детской, где она читала Неду перед сном, Карен обнаружила, что на площадке ее ждет Хейзл. Ах, это вы, миссис Уэлфорд! Девушка демонстрировала свою враждебность, как медаль за боевые заслуги. Не вправе потребовать от Карен извинений или хотя бы объяснений, почему та не приехала домой, когда обещала, она удовольствовалась колкостью:

– Нед – просто ангел, учитывая, как он мечтал о прогулке в Пайпинг-Рок…

– Будь добра, дочитай ему главу. – Дрожащей рукой Карен передала Хейзл сборник сказок, но потом, не в силах себя побороть, ринулась вслед за злобной блондинкой, чтобы украсть у сына еще один последний поцелуй на сон грядущий.

– Не сердись на мамочку, – прошептала она.

Ей почудилось? Или в пузыре, который вздулся и лопнул у ее уха, и впрямь содержалось слово? Или мальчик и впрямь цеплялся за нее, как будто от этого зависело что-то большее, чем его жизнь?

– Я исправлюсь, солнышко, обещаю тебе… Завтра же.

Печальный взгляд, который он устремил на нее, перед тем как мирно улегся на подушку с изображением Человека-паука и защитным ободком из мягких игрушек, должен был дать ей понять, что завтра его отец повезет их всех на пляж. Уж он-то не забудет!

Однажды, когда у Неда был трудный период, она рассказала ему об Ангеле, который записывает добрые дела и грехи каждого человека.

Карен увидела Тома. Он сидел под одной из классических арок беседки, похожий на статую в нише; его голова и плечи отчетливо вырисовывались на фоне сизого неба. Она чувствовала на себе его взгляд, поднимаясь по тропинке, ведущей от дома к Храму.

Она помахала ему рукой – и ужаснулась этому простому жесту.

Когда она подошла, Том поднялся, и его внушительная фигура, уменьшенная в силуэте, медленно отделилась от коромысла света.

– Я уж и не чаял тебя дождаться, – сказал он с улыбкой, спускаясь по ступеням ей навстречу с бокалами в руках. – Ну, как он?

– С нетерпением ждет завтрашнего дня. Ты не забыл?

Том поцеловал ее в лоб.

– Я постараюсь, радость моя. Эта канитель с Атлантой все никак не закончится. Я сказал ему, что сделаю все возможное.

– Мы все знаем, что это значит.

Она вошла первой и присела на одно из обитых ситцем плетеных ротанговых кресел. Внутри ротонда была белая, с аквамариновым куполом и четырьмя арками, открытыми морскому бризу. В центре, на выложенном плиткой полу, стоял каменный алтарь эпохи Возрождения, вывезенный «в спасательных целях» из разрушенной церкви в Виченце. После свадьбы Том подверг алтарь секуляризации (ради Карен), превратив его в бар с маленьким холодильником, установленным на месте дарохранительницы. В былые времена, когда на северном побережье в моду вошли садовые храмы, первый владелец имения обычно там медитировал или же, по слухам, устраивал сеансы, на которых пытался установить контакт с сыном, пропавшим без вести в результате несчастного случая на море.

– У тебя был тяжелый день? – спросила Карен; легкое эхо выдало вымученную непринужденность тона.

– Тебе же это совсем не интересно. – Том вытянулся на соседнем кресле. – Нью-Йорк скоро меня доконает… Должно быть, мне нужен отпуск. Как у Неда в других отношениях? Не было новых прорывов в достославной плотине докторессы Лии?

– Ради бога, Том!

– Думаешь, я не знаю, что происходит? – Он сидел, прикрыв глаза и сцепив руки на затылке. – Знаю, дорогая, знаю.

– Да? – У Карен заколотилось сердце. – Это ты о чем?

– Прежде всего о том, почему Нед перестал говорить. В последнее время мы ведь стараемся не обсуждать эту тему. Но я наконец понял, в чем причина.

Карен сделала глоток шампанского и тут же поставила бокал, опасаясь, как бы Том не заметил, что у нее дрожат руки.

– Сегодня утром на Мэдисон-авеню, когда я проходил мимо «Карлайла», меня вдруг осенило. Помнишь, как раньше ты постоянно твердила, что мы слишком мало времени проводим всей семьей? Что я весь ушел в работу? Что я не забочусь о Неде, потому что мне трудно принять его как родного сына?

– Давай не будем об этом.

Том наклонился к ней и положил ладонь на ее руку – так нежно, что она не смогла не посмотреть на него.

– Да нет, ты совершенно права.

Лицо его стало серьезным, беспокойный взгляд присмирел под глянцем искренности, усомниться в которой Карен себе не доверила.

– Он перестал говорить в знак протеста, – сказал Том, многозначительно понижая голос. – Мальчику не хватает внимания отца, и он замыкается в себе. Он видит, какую власть над нами дает ему его молчание, – мало того, ему это нравится. И толкает его на разные хитрости. Дальше – больше. Взять хотя бы «Мистера Мэна». Только это никакой не воображаемый друг. Это вполне реальное лицо.

– Не понимаю. И кто же? – У нее пересохло во рту.

– Существо из плоти и крови. – Том выжидал, пристально глядя на жену. – Разве это не очевидно?

В беседке что-то зашевелилось, и Карен догадалась, что под диваном лежит Брэкен.

– Ты смотришь прямо на него, детка.

На какое-то абсурдное мгновение ей показалось, что Том имеет в виду собаку.

– Да? – Она изобразила слабое подобие улыбки. – Я в этом не уверена.

– Он придумывает себе такого отца, каким хотел бы видеть меня. Я и есть его Мистер Мэн. По крайней мере, я хочу попытаться им стать.

Карен следовало бы почувствовать облегчение, но она даже не была уверена, что теперь уже не важно, насколько Том осведомлен. Она знала только одно: ей нельзя его жалеть.

– Боюсь, все гораздо сложнее.

Том потянулся за бутылкой шампанского и щедро наполнил оба бокала по второму разу. Ее обычной нормой был один бокал.

– Что ж, во всяком случае, я сделал кое-какие выводы. Нам всем – и тебе, и мне, и Неду – нужно сменить обстановку. Я решил взять пару месяцев отпуска. Так что после Дня труда[35]35
  Отмечается в первый понедельник сентября.


[Закрыть] я становлюсь праздным человеком. Я подумал, что здорово было бы отправиться в путешествие – может, съездить в Европу.

Вот так номер! Это было так непохоже на того Тома, каким Карен его знала, что она растерялась, не понимая, как реагировать.

– А как же работа? Ты всегда говорил, что все развалится, если ты оставишь их хотя бы на один день.

– Ничего, переживут. Еще и спасибо скажут. – Он рассмеялся, и его грубый, ернический смех вернул ее к реальности. – Мы объедем всю Европу, побываем в Крийоне, Киприани, Конно – во всех лучших местах… может, даже снимем где-нибудь дом. Только мы втроем, детка. Можешь составить список. Мы наверстаем все, о чем столько говорилось и на что вечно не хватало времени. Ну, что скажешь?

Карен встала, сделала несколько шагов и остановилась за спинкой его кресла. Ее тонкая рука на мгновение задержалась на плече мужа, когда она наклонилась поцеловать его в щеку.

– Что я могу сказать, – тихо проговорила она, касаясь губами его уха, – кроме того, что… что, по-моему, идея чудесная. Даже очень. Только дай мне немного времени, я должна все обдумать.

Том потянулся губами к ее руке, но Карен ее уже убрала.

В легкой апатии она прошла к арке с видом на запад и осталась там стоять, опершись рукой на увитую плющом колонну, разделявшую арку, и устремив взгляд на едва различимую в сумерках береговую линию Американского континента. Задержав дыхание, она осушила бокал; шампанское ударило ей в голову, но не настолько, чтобы отключиться. В этом чертовски совершенном мире не было необходимости что-либо обдумывать. Карен чуть не рассмеялась – какая глупая ирония! Из страха, что ей придется анализировать скрытый смысл сказанного Томом или потревожить собственную совесть, она не могла позволить себе смотреть дальше того факта, что его предложение опоздало. Оно было как вид – как этот всегда прекрасный вид с кормы океанского лайнера, уходящего в последнее плавание.

– Когда, говоришь, мы можем уехать?

Вечер вдруг огласился пением цикад, кваканьем лягушек, шуршанием обсохших крыльев – словно невидимый оркестр вновь заиграл после затянувшегося антракта.

Не дождавшись ответа, Карен обернулась и увидела, что Том возится с Брэкеном, помогая ему выбраться из плетеного поддиванника. Старый бурый пес, не стерпев столь жестокого унижения чувства собственного достоинства, сконфуженно зашлепал по ступеням в душный сумрак, на несколько секунд опережая телефонный звонок, на который его хозяин ответил после второго сигнала:

– Том Уэлфорд.

По его тону, по тому, как он на нее смотрел, Карен поняла, что сказала то, что нужно, и что ей это еще аукнется.

– Завтра? – Том вздернул одну бровь.

До нее не сразу дошло, что его вопрос адресован ей: он говорил с ней, как с абонентом на другом конце провода.

– Правда, было бы здорово? Слушай, если это вообще возможно… – произнес он прямо в трубку, забивая велеречивое сообщение Терстона о том, что ужин подан, – почему бы нам не наметить отъезд, скажем, на конец будущей недели? – Он прикрыл рукой микрофон. – Я люблю тебя.

– Да, Терстон, я все еще слушаю.

– Ты плачешь? – спросил Том.

– Я этого не заслуживаю, ты слишком добр ко мне.

– Еще как заслуживаешь, – сказал он серьезно и обнял ее.

Они пересекли площадку для крокета и, нагнав Брэкена, двинулись к дому, как вдруг прощальный луч света, озарив черно-розовый кирпичный фасад, окрасил все выходящие на море окна в купоросно-синий цвет пролива.

– Кто уходил последним?

Оглянувшись, Том обратил внимание жены на свет в Храме: должно быть, кто-то забыл потушить один из фонарей. Свет переместился, и Карен объяснила, что это всего лишь палубные иллюминаторы парохода справа от мыса: из-за деревьев они казались ближе, чем на самом деле. Том посмеялся над своей оплошностью.

– Пусть это будет счастливая случайность.

Они сидели друг против друга по разные стороны длинного, освещенного свечами стола. Терстон, щеголяя в белом хлопчатобумажном пиджаке, подавал им изысканные и не очень блюда, приготовленные его женой. Карен едва притронулась к еде.

– Я рад, что мы никого не пригласили, – тихо проговорил Том, когда Терстон вышел из столовой. – К тому же мне хотелось, чтобы мы сегодня вечером побыли вдвоем. Тебе нездоровится?

– Нет, просто я не очень голодна.

С гостями или без, Том всегда настаивал, чтобы, когда он был дома, ужин подавали в столовой. Какой смысл жить в роскошном доме, выговаривал он Карен всякий раз, как она предлагала перекусить что-нибудь на подносе в библиотеке, если не наслаждаться этим в полной мере? Только соответствующая обстановка, отпустил он ей однажды избитый комплимент, охватив широким жестом китайские обои восемнадцатого века, резной камин работы Адама,[36]36
  Адам Роберт (1728–1792) – английский архитектор, представитель классицизма.


[Закрыть] георгианское серебро с матовым блеском, способна вечером оттенить ее красоту.

Том рассчитывал, что она переоденется к ужину. Если он давал ей указания, как одеться или как уложить волосы, значит, ужин – это лишь прелюдия к следующему, очень длинному ритуалу, который начнется, только когда они поднимутся наверх.

Однако никаких указаний не последовало.

В этот вечер он был как нельзя более галантен и обходителен, а о Неде говорил с нежной лаской и трогательной гордостью. Он придумал весьма соблазнительный маршрут для предстоящего путешествия (с постоянным рефреном «только мы втроем»), обрисовал новые планы и проекты переустройства Эджуотера, заверив ее, что по возвращении из-за границы он собирается больше, гораздо больше времени проводить дома.

Все это Карен уже слышала, и не раз. Как много они – его семья – для него значат, как он любит свой дом, как он хочет оставить Неду что-то большее, чем просто деньги. Он тешил себя мыслью, что Эджуотер (возможно, его единственное прочное достижение) еще сможет стать святилищем, островом в наступающем море хамских предместий, аванпостом непрерывного развития с более цивилизованным полувековым и даже вековым прошлым. Для нее не было ничего необычного в том, что он так говорил.

Карен изо всех сил старалась разделять его энтузиазм.

Том все продолжал подливать ей вина, будто к данному случаю обычные правила были неприменимы. Она оставалась подавленной, оцепенело напряженной, он же с течением вечера становился только мягче.

И вдруг ни с того ни с сего настроение у него изменилось.

Они пили кофе в библиотеке. Терстон зашел спросить, не надо ли им чего, прежде чем пожелать спокойной ночи. Дворецкий с женой, занимавшие скромные апартаменты во флигеле с конюшней (из слуг в самом особняке жила только Хейзл), собирались провести выходные в Джерси на побережье и надеялись выехать пораньше.

– Нет, ну что за человек! – проворчал Том, когда слуга вышел. – Вечно берет выходной в самый неподходящий момент.