Текст книги "Молчание"

Автор книги: Чарльз Маклин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)

Чарльз Маклин
Молчание

Деборе

I СЛЕЖКА

Понедельник

Из сада, со стороны бассейна, еще окутанного утренним туманом, доносились глухие ритмичные всплески, разбудившие Карен Уэлфорд: она проснулась как от толчка, с испариной на лбу, и успокоилась, только когда, протянув руку, обнаружила, что в постели она одна.

Карен сняла повлажневший наглазник и прислушалась.

Том… традиционный утренний заплыв. По характерным звукам она узнала пловцовский стиль своего мужа. Краткое затишье перед идеально выполненным поворотом – и шлепок откатной волны, когда он снова ринулся вперед, энергично рассекая воду. Было около восьми тридцати. В любой другой понедельник, не могла не отметить Карен, муж был бы уже на работе.

Она распахнула сетчатую дверь и, прикрываясь ладонью от неожиданно яркого света, шагнула в тихое безветренное утро. Дом на поросшей зеленью скале, обращенной к проливу Лонг-Айленд, был уже весь залит солнцем – словно распластанная на алтаре жертва гнетущей жаре, которую сулил день. Кутаясь в стянутую с постели простыню, Карен, пошатываясь, подошла к балконной ограде.

– Нед, солнышко, няня с тобой?

Сын играл внизу на террасе; сидя на корточках и высунув язык, он деловито засыпал в кузов деревянного грузовичка гальку и мох, с головой погруженный в свое занятие.

– Нед, солнышко!

Ноль внимания.

– Нед!

Карен умела быть настойчивой, но делала это нежно, избегая умоляющих ноток, которые нет-нет да и прокрадывались в голос, когда она говорила с сыном. Сложнее было не показаться терпеливой.

– Кто-то уже позавтракал? – спросила она, словно имела все основания ожидать ответа.

Мальчик посмотрел на нее и улыбнулся; его реакция была такой естественной и беспечной – эта ангельская чистота огромных обсидиановых глаз, прищуренных от яркого сияния неба и вобравших в себя чуточку его наглой синевы, пронзившей ее до самого сердца, – что на какое-то мгновение она почти поверила, что получит желанный ответ. Затем взгляд мальчика помрачнел, снова стал серьезным, настороженным. Карен почувствовала в нем укор. Она знала, как сыну хочется впустить ее в свой герметичный мир, в свое царство детских наказаний, и знала, что он не сможет простить ее так легко.

– Один тик-так – и я спущусь, – проговорила Карен с призраком веселости в голосе, только сейчас обратив внимание, что плеск воды в бассейне утих. – А вот и Брэкен, солнышко, смотри-ка! – добавила она, заметив престарелого бурого Лабрадора, бредущего внизу по газону.

Значит, и Том на подходе.

Нед поискал глазами собаку, потом вернулся к своей одинокой игре и моментально ею увлекся. Откуда-то из глубины дома мальчика окликнула его няня Хейзл. Карен решила подождать и посмотреть, ответит он или заставит ее выйти его искать. Когда девушка появилась на другом конце террасы и, присев на корточки, протянула мальчику руки, он побежал к ней. Сзади подбрел пес и меланхолично обнюхал ее босые ноги.

Не желая быть замеченной, Карен отступила в тень балконного навеса в бело-зеленую полоску и на мгновение замерла, позволив своему взгляду соскользнуть с края скалы и затеряться у размытого горизонта. Местами солнце прожгло мглистую пелену, затянувшую пролив за ночь, и обнажило островки темно-синей воды.

Прислонясь к теплому камню стены, Карен закрыла глаза; на веках отпечатался белый треугольник парусника, стоявшего на рейде у берегов Коннектикута в ожидании первого ветра.

– Почаще бы так! – возгласил Том Уэлфорд со своего места во главе накрытого для завтрака стола, откинувшись на спинку стула и сцепив руки на затылке.

Это был рослый сорокалетний мужчина с волосами цвета сланца, крупным мальчишеским лицом, подвижными глазами и тонкой линией рта, который, при мягких чертах уроженца Среднего Запада, создавал впечатление подпорченной породы. У Карен вскормленная на кукурузе красота мужа ассоциировалась с Джеймсом Стюартом в одном из этих фильмов – «Окно во двор» или «Головокружение»[1]1
  Стюарт Джеймс (1908–1997) – известный американский киноактер; «Окно во двор» (1954) и «Головокружение» (1958) – психологические триллеры Альфреда Хичкока.


[Закрыть] – где его персонаж преодолевает невероятные препятствия.

– Ну, что скажешь, Док?

Мальчик поднял взгляд от миски с хлопьями.

– Том… – взмолилась Карен.

Ожидая, пока прислуга нальет ему кофе, Том слегка раскачивался то к солнцу, то от солнца, струящего жаркие лучи в распахнутые настежь окна.

– Я имею в виду – завтракать вместе. Был еще такой комедийный телесериал в шестидесятые – как его? – о каком-то совершенно безумном провинциальном семействе. Спасибо, Дарлина.

– Прекрати, Том.

– Что бы ни случилось, они всегда завтракали вместе. Вафлями с сиропом. И отец с ними… Каждое утро! Тебе бы это понравилось, правда, Док?

– Ты шутишь? Зачем вселять в него надежду?

– Так понравилось бы, Док? – упорствовал Том. – Док?

Открытый немигающий взгляд.

– Ау-у! Есть кто дома?

– Как ты можешь, Том!

– «Отцу виднее», мистер Уэлфорд? – робко подсказала горничная.

– Точно! Спасибо, Дарлина. Ты слишком молода, радость моя, чтобы это помнить. Да, «Отцу виднее».

Когда мальчик снова опустил взгляд, Карен поняла, что глаза его, в миниатюре отражавшие белую льняную скатерть, не выдали тайну. Он принялся выкладывать вдоль обсаженного кроликами ободка миски бордюр из разбухших хлопьев «Будьте здоровы!».

Столовая была залита светом.

– Нед все понимает, правда, золотце? – Карен улыбнулась. – Папочка у нас ранняя пташка и должен приходить на работу раньше всех, чтобы поймать всех-всех-всех червячков.

– Я проспал, – сказал Том, потягиваясь. Под его хрустящей лиловато-синей «оксфордской» рубашкой лениво перекатывались огромные валуны хорошо натренированных мышц. – Не слышал даже этого чертова будильника. Такого со мной еще не бывало.

– Ты позвонил на работу?

– А ты как думаешь? – Большая голова Тома, еще лоснящаяся после бассейна, резко подалась вперед и оказалась вне досягаемости солнечных лучей.

– Надо было нам остаться в городской квартире.

– Чем меньше говорить на известную тему, тем лучше. Какова на сегодня повестка дня, Док? Детский сад? – Том встал, обеими руками оттолкнувшись от стола, и, опираясь на костяшки пальцев, навис над мальчиком.

Нед кивнул, не поднимая головы.

– А как дела с плаванием?

О господи, ну что он к нему прицепился!

– Мальчик делает поистине блестящие успехи, мистер Уэлфорд, – решила проявить инициативу Хейзл, и ее нескладная антиподная импровизация несколько разрядила обстановку. – Вчера он проплыл от бортика до бортика без страховочных наплечников.

– Браво! – Накинув пиджак, Том наклонился поцеловать сына и, глядя поверх его головы на Карен, сказал: – Знаете что? В субботу мы все отправимся на пляж, проведем целый день вместе. Идет?

Нед нахмурился и сложил домиком выкупанные в молоке пальцы.

Карен отделалась скупой улыбкой.

– Тебе ведь хочется, правда, Нед? – подольщалась к мальчику Хейзл, но удостоилась его внимания, только когда лукаво добавила: – Не исключено, что Мистер Мэн тоже поедет.

Нед метнул на нее свирепый предостерегающий взгляд.

– Уж он-то точно захочет искупаться в океане.

– Мистер Мэн? – услышала Карен эхо своего голоса.

Ладошки мальчика вспорхнули к губам.

– Я давно собиралась вам сказать…

– Что сказать, Хейзл?

– У Неда появился новый друг – воображаемый.

Карен почувствовала стеснение в груди.

– Боже правый, вот так новость! – Том развернулся в дверях и медленно прошел в комнату. – Ты знала, дорогая?

Карен покачала головой: нет. Сделав над собой усилие, чтобы сохранить спокойствие, она ровным голосом спросила у Хейзл:

– Это Нед рассказал тебе о своем новом «друге»? Он что, с тобой разговаривает?

– Со мной – нет. А вообще разговаривает, в смысле – сам с собой в моем присутствии. И довольно откровенно, миссис Уэлфорд.

За улыбкой девушки Карен углядела гнусный намек в свой адрес. Или ей пригрезилось?

– Нед называет его Мистер Мэн, а иногда Джордж – в честь обезьянки из книжек о Любопытном Джордже.[2]2
  Обезьянка Джордж – персонаж популярной серии книг (а впоследствии – мультфильмов и компьютерных игр) «История любопытного Джорджа», первую книгу о котором выпустил в 1941 году американский писатель Х. А. Рей (1898–1977).


[Закрыть] Верно, малыш? И тут совершенно нечего стыдиться…

Мальчик чуть не плакал.

– Они часто беседуют.

Стеснение в груди подступило к горлу. Карен хотела броситься к Неду и увести его прочь из комнаты, но Том уже стоял за стулом сына, расплываясь в широкой блаженной улыбке.

– И давно это у него? – спросил он, обнимая мальчика за плечи. – Это же… это же просто чудесно!

Раздели его радость, твердила себе Карен, покажи ему, что ты испытываешь те же чувства, что и он. Ведь он вполне мог все подстроить, и его опоздание на работу не случайно совпало с решением Хейзл именно сегодня пуститься в откровения. Может, они все знают и это была проверка? Раздели его радость!

Карен всплеснула руками.

– Чудесно, чудесно! О боже, Том…

Она знала, что Нед сверлит ее взглядом.

Зардевшись, Хейзл продолжала:

– Однажды – недели две назад, мистер Уэлфорд, – я случайно услышала, как Нед вовсю щебечет сам с собой в ванной. Я никому не сказала, потому что, как мне кажется, он не горит желанием, чтобы о его друге узнал кто-то еще. Это был наш маленький секрет. Только я все равно сочла своим долгом вас уведомить.

– Две недели!

– И правильно сделала, – похвалил ее Том. – То-то будет, когда эта угрюмая мымра доктор Мискин узнает, какие у нас замечательные новости.

Нед повеселел, довольный столь бурным проявлением внимания к своей персоне.

– Я ей позвоню. – Карен вышла из-за стола, сверкнув глазами в сторону Тома. – Мы не могли бы обсудить это позднее, в узком кругу? Хейзл, отведи, пожалуйста, Неда почистить зубы. Мы не хотим опоздать в садик.

Но Том уже сгреб сына в охапку, подбросил в воздух и, закинув на плечо, как трофей, потащил его из комнаты. Нед был вне себя от восторга и помимо воли громко смеялся впервые за бог знает сколько времени.

Карен на мгновение задержалась, глядя, как Хейзл убирает за Недом остатки завтрака.

– Займешься Недом, когда закончишь уборку, – добавила она вместо того, что хотела сказать, а хотела она сказать что-нибудь вроде «ты уволена».

Из опасения, как бы чего не пропустить, она последовала за мужем.

– И о чем только, скажи на милость, вы там секретничаете с этим Мистером Мэном? – долетел до нее громкий от избытка чувств голос Тома, гулко разносившийся по всему холлу. – А, Док?

Карен понимала: главное – вести себя как обычно.

Жизнь ее в Эджуотере была подчинена определенному ритму: ей надлежало заниматься домашним хозяйством, выполнять постоянные обязанности, соблюдать множество мелких правил – в противном случае, предупреждал Том, она рискует все развалить. По понедельникам она всегда расписывала с поваром меню на неделю, затем обсуждала с Домиником, смотрителем парка, новые проекты, связанные с садом; еще надо было напоить-накормить лошадей, выгулять Брэкена… Хорошая форма – это всего лишь вопрос регулярного повторения, внушал ей Том.

По дороге в детский сад Нед не проронил ни слова.

На мутной фотографии (из последовательного ряда кадров, отснятых в то утро дальнобойным объективом с противоположного берега пролива) Карен в матроске и безупречно сидящих брючках для верховой езды, с завязанными в хвостик волосами, стоит на ступенях увитого плющом особняка; его видавший виды фасад в духе Beaux Arts,[3]3
  Изящных искусств (фр.).


[Закрыть] расчлененный белыми арками и зелеными кровельными желобами, надежной цитаделью высится за ее спиной. На этом снимке идеально схвачена оттененная хрупкой красотой Карен аура денег и элитарности, окружающая ее в Эджуотере, меланхоличное очарование подвешенности в мире, существующем вне времени.

Хуже всего было ожидание.

Следующие двадцать четыре часа и без того – без «прорыва» Неда, если уж они пожелали так это назвать, – обещали быть критическими. Но что такое день, два, ну максимум три, когда ждешь годами… Карен попыталась точно вспомнить тот момент, когда она решила – уже месяц как, – что больше ждать нельзя.

Она съездила по делам в поселок, она повидалась с флористом на предмет аранжировки цветов для званого ужина, до которого оставалось две недели, она встретилась с миленькой, но туповатой женой одного из друзей Тома – они сыграли партию в теннис, а потом позавтракали на террасе в Пайпинг-Рок. Ее соперница, одна из немногих женщин в клубе, не относившихся к ней как к самозванке, нанесла ей поражение в честном бою, выиграв несколько сетов подряд.

Главное – не привлекать внимания.

За столом, когда они с Перрьер удалились в тень зонтиков клюнуть по салатику и глотнуть белого вина, Карен сказала, что они отлично провели время и что, когда спадет эта проклятая жара, надо будет непременно устроить матч-реванш, – втайне упиваясь мыслью о том, что она уже вряд ли когда-нибудь переступит порог этого заведения.

После клуба на пути домой идея провести остаток дня в Эджуотере, сидя у бассейна с Недом и Хейзл, – теперь, когда «наш маленький секрет» вышел наружу, – показалась Карен более чем невыносимой.

Вместо того чтобы свернуть на шоссе Пайпинг-Рок, ведущее через Долину Акаций прямо к морю, она продолжала ехать вперед, на юг; по радио, настроенному на местную волну, гоняли хиты десятилетней давности. Карен пробежалась по шкале, притормозила на сводке погоды и транспорта, потом снова вернулась к «машине времени», прибавив громкость на песне «Вызывает Лондон» группы «Клэш», напомнившей ей о ее первом знойном августе в Нью-Йорке, когда у нее не было денег доехать до Джонс-Бич, где компания «Кока-кола» устраивала серийные концерты джаза и рэгги.

Она отчаянно сопротивлялась ностальгической силе музыки, откатной волной увлекавшей ее в прошлое. Разве не Том избавил ее от всего этого? В своем чувстве долга по отношению к нему она усматривала реальную опасность. Из страха не выдержать и пойти на попятный она решила сейчас же поехать в город и забрать кейс на Центральном вокзале – просто чтобы хоть что-то сделать. Резкий звон в ушах стал понемногу затихать. Середина дня – довольно опасное время суток.

У выезда на шоссе А-25, с облегчением оставив позади скрытые листвой анклавы подъездных аллей с воротами, конными манежами и питомниками, служившие границей ее мира, Карен зарулила на заправку «Суноко» глотнуть чего-нибудь холодненького, никак не предполагая, что после того единственного раза, когда она заезжала туда пополнить запасы горючего – обычно этим занимается Терстон, – служащий узнает машину. Так или иначе, его почтительное «Как поживаете, миссис Уэлфорд?» расстроило ее планы. Заметив, что, протирая ветровое стекло, парнишка тайком посматривает на нее сквозь солнцезащитный козырек «вольво», она подумала, как скоро, должно быть, разлетится весть о ее побеге, но потом до нее дошло, что мальчишка всего лишь пытается заглянуть под завернувшийся подол ее теннисной юбочки.

Карен газанула и, слегка взвизгнув шинами, влилась в транспортный поток, движущийся в восточном направлении. Она катила, потягивая через соломинку кока-колу и предоставив мыслям лететь вместе с раскручивающейся кнутом полосой, которая, светофор за светофором, вынесла ее на обсаженное деревьями шоссе Норден-Стейт-Паркуэй. Комок боли между плечами потихоньку рассасывался.

Она ехала сама не зная куда – ехала, просто чтобы ехать, – наслаждаясь пустынностью дороги и шипучим потрескиванием перегретых шин по расплавленному гудрону. В городе, пока Том не положил этому конец, тревожась за ее безопасность, Карен любила подолгу гулять в одиночестве, затерявшись в толпе. Притормозив у придорожного лотка с фруктами, она купила фунт черных вишен «морель», расплатившись случайно завалявшейся мелочью. Последний доллар ушел на колу. Как всегда, Карен была без денег.

Она могла бы ехать так вечно.

Синий «бьюик» чуть не целую милю проторчал у нее в зеркале заднего вида, прежде чем она заподозрила, что за ней следят.

Проехала еще пару миль – «бьюик» был на месте. Далековато, водителя не разглядеть. Ветровое стекло, в котором отражалось голубое небо, только предполагало уловку.

Тогда Карен ушла на скоростную полосу; она не спускала глаз со стрелки спидометра, пока не выжала семьдесят пять, ничуть не заботясь о том, что ее могут тормознуть за превышение скорости. «Бьюик» отстал на пару машин, исчез из виду, потом снова вынырнул по другую сторону «ю-холовского» трейлера[4]4
  По названию транспортной компании «U-Haul», сдающей трейлеры и грузовики в аренду частным перевозчикам.


[Закрыть] и съехал на дорогу к озеру Ронконкома.

Лезет в голову невесть что. Она посмеялась над собой, поворачивая зеркальце посмотреть, не отразилось ли на лице испытанное ею облегчение.

Разноцветные буквы огромной вывески магазина «Игрушки – это мы!» маячили на фоне неба обещанием исцеления верой. Нед, пока не перестал разговаривать, вечно устраивал истерики, требуя, чтобы его свозили в этот магазин. Карен почувствовала мучительный укол совести. Снизив скорость, она подождала, когда ее обгонит шедший теперь за ней трейлер, и пропустила последний выезд с трассы.

За пустырем, окаймленным чахлыми сосенками и рядом ветхих каркасных домишек, раскинулся торговый центр – огромный, сияющий белизной город без единого окна, куда, казалось, ведут все пути – даже та вроде бы тупиковая дорога, на которую свернула Карен. Оказавшись на просторной полупустой автостоянке, мерцающей в этой феерической жаре, словно солончаки Юты, она отказалась от своего намерения.

Если она привезет Неду подарок, это будет смахивать на попытку его подкупить или, что еще хуже, – успокоить собственную совесть.

Карен медленно вырулила со стоянки, приняв решение проехаться назад длинной дорогой вдоль берега. Возвращаться к родным пенатам она не спешила.

По всему дому гулял знойно-соленый запах моря.

Стол в детской, под плавно вращающимся потолочным вентилятором, был накрыт для полдника с чаем. Нед, распластавшись на ковре и уперев подбородок в ладошку, играл с няней в шашки; она лежала лицом к нему в той же детской позе, задрав над задницей скрещенные в лодыжках ноги. Стройная двадцатидвухлетняя блондинка, Хейзл была в мягких кожаных мокасинах, бледно-зеленом «поло» и хрустяще белых шортах.

Карен остановилась в дверях, приложив палец к губам, чтобы девушка не выдала ее присутствия. Она хотела застать Неда врасплох – доктор Мискин как-то предложила им опробовать такой способ его разговорить, – но мальчик, не услышав, как мать прошла через холл, понял это по изменившемуся выражению лица Хейзл и быстро вскочил на ноги.

Не проронив ни звука, он засеменил к ней.

Карен подхватила его и закружила по комнате под надменными взорами Джереми Фишера и его друзей – персонажей сказок Беатрис Поттер[5]5
  Поттер Беатрис (1864–1943) – популярная английская детская писательница и иллюстратор, создатель образов Джереми Фишера, миссис Тигги-Уинкл, кролика Питера Рэббита, утки Джемаймы Паддл-Дак и др.


[Закрыть] на пастельном бордюре, который первая жена Тома протянула по всему детскому крылу особняка. Карен все еще мучило воспоминание о том, что, когда она была беременна Недом, ей не разрешили декорировать детскую на свой вкус. Ее не волновали другие помещения, которые Том захотел оставить в прежнем виде, потому что «у Хелен, видите ли, был изумительно тонкий вкус», но детская, где Хейзл с важным видом стояла сейчас у чайного столика и без всяких на то оснований приказывала Брэкену слезть с дивана, – эта детская была ее законной территорией.

Пес, обычно игнорировавший команды, исходившие от женщин, на сей раз повиновался и, обследовав для порядка лодыжки Карен, неслышно проследовал мимо.

Детьми Том с первой женой так и не обзавелись.

– В чем дело, Брэкен? Тебя что, сегодня не выгуливали?

Карен обернулась, придерживая Неда, оседлавшего ее бедро, и увидела, как бурый Лабрадор плюхнулся на ковер у ног хозяина.

Том… В кресле за дверью.

Галстук развязан, пиджак и портфель – рядом на полу; на коленях – кипа газет.

Карен крепче прижала к себе Неда.

– Привет, детка, – сказал Том, улыбаясь. – Я заезжал в клуб, застал там Нэнси, но ты уже упорхнула.

Она отпустила мальчика, и он соскользнул на пол.

– Мы не ждали тебя так рано… Правда, Нед?

Окна детской, оборудованные защитной решеткой, были распахнуты настежь, чтобы уловить малейшее дуновение прохлады с пролива. Жалюзи теней на дымчато-голубом ковре у ног Карен подрагивали, будто легкая зыбь на море. Но не было ни ветерка. Дом словно заштилел.

– Мне просто захотелось прокатиться – было невыносимо жарко. Я не могла даже…

Карен запнулась, не в силах продолжать.

– На службе возникли кое-какие дела, – сказал Том. Он стоял перед женой и сыном, с важным видом расставив ноги и проделывая свой излюбленный трюк с перекатыванием и балансированием на внешних краях подошв башмаков. – Мне нужно в Чикаго. Я должен быть там не позднее сегодняшнего вечера. Но это всего на пару дней.

– И вот так всегда! – На лице Карен заиграла дерзкая улыбка.

Том смягчился.

– Ну ладно, ладно… По крайней мере у меня появился шанс провести вторую половину дня дома, с тобой и Доком.

– Очень мило!

Споры паранойи размножались.

– Не угодно ли чаю, миссис Уэлфорд? – спросила Хейзл.

– Так что же все-таки произошло? – поинтересовался Том через дверь своей гардеробной, упаковывая вещи.

– Сколько можно повторять! Я вышла из клуба около двух часов, потом поехала в торговый центр. Мне…

– Я по поводу Неда и его «друга», – терпеливо пояснил он. – Что сказала Мискин?

– Ее не было. – Карен закрыла глаза и набрала полную грудь воздуха. – Она в отпуске, где-то в Европе. Август, Том. Все ведущие врачи Манхэттена разъехались по побережью. Мне даже не дали талон.

– Господи боже мой, могла бы поговорить с кем-нибудь еще.

– С кем, например? – Карен сбросила теннисную юбочку и включила воду в душе. – С няней?

– Я не мог вытянуть из него ни слова.

– А чего ты ожидал?

Чуть раньше, после чая, она смотрела, как они вместе играли в мяч на лужайке, и Том на удивление весело резвился с мальчиком. Вполне естественно, убеждала она себя, что ему захотелось побыть с сыном после столь драматичного откровения Хейзл. Хотя Том никогда этого не показывал, Карен знала, как сильно беспокоило его молчание сына. Так же глубоко, как и ее, хотя и по-другому.

– От Мистера Мэна ни слуху ни духу.

– Это повод радоваться?

– Дорогой, просто у Неда сейчас такой период, – мягко проговорила Карен. – У них это называется «избирательной» немотой, потому что так оно и есть. Это его выбор. Когда он решит, что готов заговорить, он заговорит.

Стоя под душем в старинной никелированной душевой кабине, похожей на птичью клетку, она с остервенением терла себя перчаткой из люффы.[6]6
  Люффа – род однолетних трав семейства тыквенных. Зрелые плоды дают так называемую растительную губку, используемую для изготовления мочалок и т. п.


[Закрыть] Кожу засаднило, но тошнота, это сосущее чувство под ложечкой, так и не прошла. Почему Том не поехал в аэропорт прямо из городской квартиры, как он обычно поступал, когда ему приходилось совершать срочные деловые поездки? Из-за «прорыва» Неда? Или он и правда хотел ее проверить?

– Что-то я не пойму, – сказал Том, входя в ванную. – Наш сын впервые за полгода делает попытку с нами пообщаться, а ты так себя ведешь, как будто тебе это до лампочки.

– Просто я не хочу, чтобы ты обманывался.

– Не уклоняйся от темы.

– Мы не можем поговорить о чем-нибудь другом? – Она подставила лицо под струи и на несколько секунд задержала дыхание.

– Пожалуйста, отчего же. Не хочешь рассказать, почему ты вчера на целый час опоздала к ужину?

– Я уже все объяснила.

– Твое объяснение показалось всем чересчур надуманным.

– Может, я должна была сказать, что в воскресный вечер нью-йоркское метро – далеко не самый надежный вид транспорта? Представляю, как повеселились бы твои сановитые английские друзья, услышав, что твоя жена не смогла взять такси, потому что у нее кончились карманные деньги.

– Не смеши.

– Миссис Том Уэлфорд не в состоянии заплатить за паршивый кеб!

– Могла бы и попросить, – огрызнулся Том. – Разве я тебе когда-нибудь в чем-то отказывал? Ведь это для твоего же блага.

– Да меня тошнит от такой жизни – отчитываться за каждый потраченный цент. Просто унизительно!

– Ты знала, когда придут гости. Не понимаю, куда пропал этот час. Если, как ты утверждаешь, ты вышла из квартиры в шесть тридцать…

– Мне захотелось чего-нибудь выпить, и я заглянула в бар на Лексингтон-авеню. Удовлетворен?

Глаза Тома сузились.

– Слушай, отстань, а? Я пила только кока-колу. Должно быть, я потеряла счет времени. Это что, допрос?

– Не забывай, что сказали нам в Силверлейке. Мы должны думать о Неде – о его безопасности. И ты сама дала согласие на контроль.

Она вышла из душа, не выключив воду.

– Но это было так давно. Почему ты так упорно мне не доверяешь?

Том стоял у окна спиной к жене.

– Насколько я помню, это была твоя идея – оставить все под моим контролем. «Не спускай с меня глаз, пока я не буду в норме», – не твои ли это слова?

Карен презрительно хмыкнула.

– Я что, все еще внушаю тебе опасения?

Она стояла перед ним, вызывающе уперев правую руку в мокрое бедро.

– Да, пожалуй, ты вправе упрекать меня в излишней озабоченности, – спокойно проговорил Том, оборачиваясь и протягивая ей белое полотенце с монограммой.

– Ты всю жизнь будешь мне напоминать?

Он улыбнулся.

– Что плохого в том, чтобы женщина была в долгу у своего мужа? Неужели испытывать благодарность стало зазорным только потому, что его угораздило спасти ее никчемную жизнь?

– Это было пять лет назад, – сказала она, понимая, что зашла слишком далеко, чтобы отступать. – Нечего затягивать меня в те времена, когда я была другим человеком.

Карен сидела за туалетным столиком в ванной и сушила волосы, когда в дверях появился Том с портфелем и дорожной сумкой в руках. Он подошел к ней сзади и, наклоняясь поцеловать ее в затылок, спросил, не желает ли она поехать с ним в аэропорт.

Она выключила фен.

– По дороге мы могли бы еще немного поговорить.

– Если ты так хочешь… – Карен знала, что об отказе не может быть и речи. Ее недавняя злополучная вспышка, которая вовсе не входила в ее планы, может только усилить подозрения. – То есть я хотела сказать, с радостью. Дай мне пять минут.

– Что-то не так, детка?

– Да нет, все нормально. Правда.

Их взгляды коротко встретились и разминулись в зеркале – триптихе в серебряной раме, отражавшем незащищенный профиль Тома. То, что Карен увидела во взгляде мужа – смутное обещание отпущения грехов, – заставило ее на мгновение подумать, что еще не поздно ему довериться и все рассказать. Другого шанса не будет.

– Я хочу, чтобы ты надела то же платье, в котором была вчера на ужине, – сказал Том хорошо знакомым ей тоном.

– В аэропорт?! – воскликнула Карен с напускной беззаботностью. – Тебе не кажется, что я буду выглядеть слишком разряженной? – Она уже натянула поверх лифчика и трусиков свободную футболку; джинсы лежали на шезлонге.

Он не улыбался.

– Платье, нижняя юбка и те же туфли. Ничего лишнего. Ты знаешь правила.

Карен ощутила резкий прилив страха. Так вот почему он не поехал прямо в Ла-Гардиа,[7]7
  Ла-Гардиа – аэропорт в нью-йоркском районе Квинс на острове Лонг-Айленд.


[Закрыть] вот для чего ему понадобилось сделать крюк!

– Прошу тебя, Том! Мне как-то…

– Я не ослышался? – Он осторожно взял у нее фен. – Минуту назад ты сказала, что чувствуешь себя прекрасно. Кстати, ты не досушила волосы. Тут мокрая прядь.

– Просто… наверное, это от жары.

Карен закрыла глаза. К тому времени, как он вернется из Чикаго – всего через два дня, увещевала она себя, ничего этого уже не будет. Она услышала, как снова заработал фен, и струя горячего воздуха взметнула влажные волосы у нее на затылке.

– Ничего лишнего!

Эта фраза саданула по ушам, как звук хлопнувшей двери.