Текст книги "Молчание"

Автор книги: Чарльз Маклин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

Даже теперь, как нельзя более готовая признать свою вину, она не могла не задать себе вопрос: что же все-таки она сделала неправильно? Брать в долг деньги вовсе не преступление. Равно как и любить.

Только по слабости, призналась Карен, она продолжала видеться с Джо. Как-то раз, вскоре после рождения Неда, она поддалась если не любопытству, то безудержному порыву приехать к нему с ребенком; потом, когда их сын подрос, она обнаружила, что все устраивает таким образом, чтобы при малейшей возможности побыть втроем. Хотя она решительно продолжала держать Джо в неведении, такие встречи давали ей ощущение полноты, какого она раньше не знала. То, что с ними происходило, убеждала она отца Майкла, казалось естественным, правильным и, уж конечно, более любезным Господу, чем брак, основанный на страхе, жестокости и лжи… ведь это они были настоящей семьей – в глазах Бога, разумеется.

Но приговор был бескомпромиссным. Отец Майкл сказал, что она должна прекратить внебрачные отношения, и предупредил, что если она скажет своему возлюбленному, что он отец ребенка, то это принесет больше вреда, чем пользы. Тогда, убежденная, что у старого священника допотопные, путанные, попросту извращенные взгляды, Карен его не послушалась. Теперь же ее одолевали сомнения. Может, все-таки надо было последовать его совету?

Карен вздрогнула, услышав вежливое покашливание за стеной кабинки. По ту сторону зашторенной решетки она разглядела силуэт невысокого, остролицего мужчины, затем неожиданно глубокий голос проговорил нараспев:

– Господи Иисусе Христе, возлюбленный душ наших…

Это был не отец Майкл. Ей бы почувствовать облегчение. По крайней мере, она могла бы воспользоваться удобством анонимности. Вместо этого ее охватила паника – смутный наплыв страха и раскаяния, который она вдруг ощутила с такой остротой, будто изголодавшийся хорек впился зубами в ее нутро.

– Из глубины взываю к Тебе в скорби моей, возлюбленнейший мой Господь и Спаситель, Кому бесконечно неприятен всякий грех; Который так возлюбил меня, что не пожалел для меня крови Своей, терпя муки жестокой смерти. Во имя Отца…

Когда рука священника вознеслась в жесте благословения, Карен заметила, что на запястье у него блеснули часы, и тут же поняла, что здесь что-то не так. Она открыла рот, собираясь ответить, но у нее вдруг вылетели из головы все слова; даже покаянная молитва, которую она заранее приготовила, не шла на ум. Исповедь. Словно хорек уже просунул пушистую голову ей в глотку и, сверкая маленькими красными глазками, принялся глодать ее язык.

Карен стала задыхаться и была вынуждена выскочить из кабинки – ей не хватало воздуха. Задернув шторки, она пошатываясь двинулась по проходу, и тут ее пронзила ледяная стрела осознания, что Неда нет на той скамье, где она его оставила.

Она выбежала на середину церкви. Быстро обвела глазами пустые ряды скамеек. Мальчика нигде не было. Заставив себя успокоиться и поискать получше, она окликнула его по имени – тотчас же обретя голос. В отчаянии, снова и снова повторяя про себя: «Молю Тебя, Господи, не допусти, чтобы это случилось!» – она опять заметалась по церкви, окликая Неда все громче и громче, попутно озираясь по сторонам, стуча по скамейкам и получая в ответ только эхо.

Из исповедальни с опаской выглянул похожий на птицу священник; он был в черной футболке, с кожаным шнурком на шее, на котором болтались деревянный крест и круглый значок с желтой улыбкой.

– Вам нужна помощь? – раздался его гулкий голос.

В церкви было множество укромных уголков, тысяча закутков, где можно было спрятаться, но, не обращая внимания на священника, Карен распахнула двери и через вестибюль выбежала на залитую солнцем улицу, откуда исходила непосредственная опасность. Козырьком приставив ладони ко лбу и сощурив глаза, она стала осматривать мирную провинциальную улочку, круто спускающуюся к гавани Глен-Коув. Под деревьями стояло несколько машин. Проехала на велосипедах молодая пара с собакой. Вроде ничего необычного. Но тут она увидела, что с обочины медленно съезжает помятый «додж-трейдсмен» с картинкой на зеркальном заднем стекле. Пустыня, кактусы с вытянутыми вверх побегами, похожие на полицейских автоинспекторов, череп лонгхорна,[38]38
  Лонгхорн – род рогатого скота, завезенного в юго-западные районы США из Испании в XVI веке.


[Закрыть] белеющий на солнце.

Легкий трепет узнавания исчез за доли секунды, как только Карен поняла, что Нед не может находиться в фургоне. Под ногу попало что-то мягкое. На ступенях церкви, словно попранное знамя, лежало зеленое «защитное» одеяльце мальчика. Она развернулась и увидела сына: поглаживая колени, он сидел в тени каменного контрфорса в противоположном конце двора и спокойно смотрел на нее. Когда он помахал рукой… Карен не могла сказать наверняка.

Но она услышала, как он что-то сказал…

Подойдя к мальчику, она коротко вскрикнула и присела на корточки рядом с ним, смеясь сквозь слезы, которых она не могла сдержать, давая волю чувству облегчения.

– Слава Богу!

Она закрыла глаза, не сказав больше ни слова, благодарная за то, что ее вернули на твердую почву. Ни более ясного знака, ни какой-либо другой причины для нее и быть не могло.

– Эй! – Карен притянула сына к себе. – У меня идея. Почему бы нам перед пляжем не заехать к Мистеру Мэну?

Нед не ответил.

– Сука!

Справочная служба снова поставила ее в режим ожидания. Карен шваркнула трубку. Впрочем, это не проблема; необходимая информация у нее уже есть: мисс Морроу уехала на выходные… нет, номера, по которому можно было бы с ней связаться, она не оставила. Как правило, она заходит за сообщениями по воскресеньям, во второй половине дня.

У меня экстренный случай, канючила Карен.

Все так говорят, милочка.

– Ничего не выйдет, Джо. – Она принялась ходить взад-вперед по опустевшей комнате. – Ничего не выйдет. Мы опоздали.

До этого Карен уже пыталась связаться с Виктором Серафимом по телефону, но он либо числился под другим именем, либо наврал, что купил дом на Лонг-Айленде. Она помнила, как он сказал, что позвонит. Почти наверняка это означало – после того, как работа будет кончена. Она уже ничего не могла сделать, чтобы его остановить. Передать Виктору послание через ее подругу мисс Морроу по прозвищу Ночная Звезда было их последней надеждой.

– Ты ничего не забыла?

Карен посмотрела на Джо, который лежал на кушетке смурной, небритый и курил сигарету, стряхивая пепел в стеклянную пепельницу, балансировавшую у него на животе. Почти месяц, как он пообещал ей бросить курить – ради мальчика.

Она вытерла лоб тыльной стороной запястья.

– Ты о чем?

– О том, что он пригрозил разделаться с Недом, если мы заартачимся.

– Это даже хорошо, пока у Серафима на нас что-то есть.

– Ты должна этому мужику полмиллиона долларов.

– Мы не можем это так оставить, Джо. И ты и я это знаем. У нас нет выбора. Я звоню в полицию.

– В полицию? – фыркнул Джо. – Ты спятила. Что ты им расскажешь? Историю о том, что заняла денег у какого-то бруклинского ростовщика? Миссис Том Уэлфорд, жена одного из богатейших людей в округе Нассау… Брось, они, скорее всего, отправят тебя в психушку в Стилвел-Вудс.

– Я знаю, как заставить их слушать.

– Неужели? – Он жадно затянулся и выпустил дым в потолок. – Ладно, положим, ты скажешь им, что, по твоим подозрениям, кто-то собирается убить твоего мужа, – и тут происходит «несчастный случай». Как, по-твоему, это будет выглядеть? Дьявол, мы даже не уверены, что этого еще не случилось.

– Я вовсе не хотела тебя втягивать. Идея была исключительно моя. И я скажу это кому угодно.

– Не забывай, мы действуем сообща. – Джо погасил сигарету и сел. – Тебе никогда не приходило в голову, что Серафим может блефовать? Этот тип – всего лишь мелкий мошенник. Да, он знает, как дать продристаться ничтожным людишкам, которые не отдают долги в срок, но он не мокрушник. Зачем ему усложнять свою жизнь?

– Он говорил, что за ним стоят другие люди.

– Они уже выбили свои деньги. Нет-нет, что-то здесь не так, я это нутром чую. Мне кажется, надо на все плюнуть и уехать, как мы и планировали.

Карен покачала головой.

– Слишком поздно.

– Ну, уедем мы сейчас, прямо сейчас, – что они смогут сделать? Знаешь, когда я увидел, что ты привезла Неда, я подумал: вот здорово! Сядем сейчас в машину – и вперед. Карен, послушай меня. Никто нас не будет искать. Помнишь Нью-Мексико, ту приграничную деревушку на задворках лошадиной страны апачей?

– Не очень… Смутно. Столько времени прошло.

Она подошла к сетчатой двери и стала смотреть на Неда, игравшего во дворе. Небо над лесом заволокло белой дымкой, и Карен засомневалась, что на пляже будет солнечно. Они должны вернуться к двум, если она хочет успеть к парикмахерше. Она чувствовала себя чужой в этой комнате, среди коробок, чемоданов и нехитрых пожитков Джо, сваленных в кучу на том же месте, где они оставили их после неудавшегося побега.

– Ты знаешь, что я тебя люблю, – заговорила Карен, облизнув пересохшие от волнения губы. Она уже приняла решение, и теперь надо было его озвучить. – Я только о том и мечтала, чтобы мы были вместе. Мы втроем. Чтобы жить одной семьей. Но мечты не всегда сбываются.

– В чем дело, Карен? – Джо вскочил с дивана и подошел к ней. – Что ты несешь?

– В жизни бывает только один шанс, – продолжала она, пряча глаза. – Можно принять только одно решение. И я его приняла. Вернее, его за меня давно приняли – тебе ли этого не знать? – Она чуть заметно улыбнулась. – Так что будет правильно, если я вернусь к Тому. Это единственное, что мне остается, и… я не могу просто предупредить его, Джо, – я должна все ему рассказать.

– Ты хоть понимаешь, о чем ты говоришь?

Она набрала полную грудь воздуха.

– О тебе и о Неде.

– Как дело доходит до выбора между нами, ты даже не колеблешься, – с горечью сказал Джо. – К тому все и идет.

– Выбора у нас нет.

– О господи! – Джо свесил голову и провел рукой по волосам. Потом отошел от Карен, но тут же вернулся. – Деньги, да? Вот оно что. Деньги. Больше тебя ничего не волнует – ни я, ни мальчик, ни «настоящая» семья… черт, ты даже стала думать, как он. Тебе нужно одно: жить в этом большом доме с газонами, лошадьми, теннисом в клубе, светскими раутами и целой армией обслуживающего персонала под боком, чтобы ты могла чувствовать себя в безопасности. Деньги.

– Ты знаешь, что это неправда.

– Я тебя не обвиняю. Да и кто бы обвинял! Так почему бы это не признать?

– Моя семья – это ты, Джо. Был, есть и будешь. У меня сердце разрывается при мысли… Джо, я готова была уехать с тобой в любую точку этого долбаного мира. И никто мне не нужен, кроме тебя и Неда. Ты тоже этого хотел, Джо, у нас была одна мечта – дом, полный детей и смеха… не деньги. Не деньги.

– Он тебя схавал, малыш. Никуда ты от него не денешься. Никогда не отвыкнешь.

Карен заправила волосы за уши, вспомнив события прошлой ночи. Она не собиралась до этого доводить, ее подвела собственная совесть. Ее бросило в дрожь.

– Мы должны поступить правильно, – сказала она. – Так, как лучше для Неда. Мы говорим о возможности убийства человека, которого он считает своим отцом. Как мы сможем после этого жить семьей?

– Этот подонок ему не отец. И будь он сейчас здесь, я бы с радостью придушил его собственными руками.

– Не говори так, Джо. Ты тут вообще ни при чем. Это я все затеяла.

– Нет, это я виноват, что послушал тебя, что согласился на то, что всегда считал ошибочным. Мне надо было настоять на том, чтобы ты подала на него в суд. Может, он и имеет право на Неда в глазах закона, и, конечно, поскольку он при деньгах, у него есть все шансы выиграть битву за опекунство, – но я имею на Неда право по крови, а также потому, что очень его люблю. Нед – мой сын.

– Знаю, что любишь. Знаю, что твой. – Карен заглянула в его глаза и заплакала. – Но ты не настаивал. Ты был бы только рад оставить все как есть – навсегда.

– Просто я пытался наладить свою жизнь. Отложить немного денег, чтобы мы могли начать с чистого листа. Но тебя это не очень устраивало. – Он помолчал, поводя головой. – Что ж, давай, расскажи Тому правду; посмотрим, как он это воспримет. Надеюсь – исключительно ради тебя, – что он стерпит.

– А какая альтернатива? – спросила она. – Даже если мы уедем на другой конец света, он рано или поздно нас найдет.

– Я все равно буду пытаться, Карен. Я пройду эту дистанцию. От начала до конца, до Верховного суда, если придется.

– Все кончено, Джо. – Она отвернулась, захлебываясь слезами, которые затекали в рот, мешая говорить. – Прости, но мне надо идти, я обещала Неду отвезти его на пляж.

Джо рассмеялся.

– Пляж. Пляж. Идеальный день для пляжа. О! Я поеду с вами.

– Нет, Джо. – Она почувствовала, как его ладонь легла на ее руку – узы первой любви еще не распались. – Не прикасайся ко мне… умоляю, Джо. Всем будет легче, если мы порвем одним махом. Помнишь, как в прошлый раз? – Она печально, через силу улыбнулась. – Мы не можем допустить, чтобы это повторилось.

Его рука упала.

– Тогда позволь мне попрощаться с Недом.

Она заколебалась.

– Хорошо, то есть ты, конечно, должен с ним попрощаться. Просто… даже не знаю, как сказать, бедный мой Джо, но постарайся не сделать ничего такого, что может его огорчить, ладно?

– Например, сказать, кто я на самом деле, и разрушить его жизнь?

Стоя у белого штакетника рядом с мальчиком, возившимся в траве у их ног, они казались прекрасной парой: молодые, здоровые, полные оптимизма… быть может, немного печальные, но Хендрикс ведь знал историю их отношений.

Фотографии были сделаны с обычного места, около десяти утра. На одной из них, самой выразительной, Нед вытаскивает с заднего сиденья внедорожника что-то похожее на мягкие игрушки. На другой «семья» прощается, от камеры не укрылась натянутая веселость Карен (старается ради сынишки); Хейнс смотрит мимо нее, отсутствующий взгляд прикован к горизонту. На последнем кадре они обнимаются – Джо с Карен, прислонившись к откидному заднему борту машины, стоящей на середине подъездной аллеи.

Стикер «Подвожу диких лошадок» на бампере частично скрыт за их длинными, тесно сплетенными ногами. Оба такие самовлюбленные, отметил Хендрикс, как будто позируют для рекламы какого-нибудь долбаного Ральфа Лорана,[39]39
  Лоран Ральф (р. 1939) – известный американский модельер и дизайнер.


[Закрыть] ностальгирующего по безоблачному американскому будущему. Эдди понял, почему боги могут хотеть взять реванш.

Понял он и кое-что еще.

То, что особенно беспокоило его на этих фотографиях. Три жизни, упакованные в багажник фургона. На них запечатлено, как близки они к отъезду.

Хендрикс знал, что несет ответственность за то, чтобы их остановить, расстроить их планы; он не гордился этим, но ему надо было сделать работу, надо было думать о собственной жизни. О собственном побеге. А на этой – смотрите-ка… Бледное небо за их головами и группа скелетообразных деревьев с уничтоженной июньским нашествием шелкопряда листвой создают впечатление преждевременно наступившей зимы.

Но на ней схвачен момент.

Мальчик и Хейнс церемонно пожимают друг другу руки…

Мэрион первая его надоумила. Взглянула на одну из более ранних их фотографий и, не зная, что это за люди, отметила между ними семейное сходство. Будучи сам не в состоянии это увидеть – вероятно, весь фокус тут в женской интуиции, – он все же не исключал возможность, что Хейнс был родным отцом Неда Уэлфорда. На магнитофонных пленках это никак не озвучено. А стало быть, не было и убедительной причины с кем-либо делиться своими догадками. Иначе с какой стати женщина будет таскать четырехлетнего сына на свидания со своим любовником?

Спустя полчаса после отъезда Карен система наблюдения Хендрикса засекла Хейнса, отправившегося на одинокую прогулку по лесным угодьям за Овербеком. В десять тридцать пять зазвонил телефон. Звонивший оставил сообщение на автоответчике, которое также было зафиксировано записывающим устройством Хендрикса, хотя запись уже не контролировалась.

– Слыхал, вы меня ищете.

Это был голос Виктора Серафима.

2

Она была как тигрица в течке, проговорил Эдди Хендрикс, когда серый «линкольн-таункар» свернул с Пайпинг-Рок-роуд на обсаженную дубами дорогу, ведущую в Долину Акаций. Детектив рассказывал своим спутникам, как ему подфартило с одной рассерженной женушкой, с которой они чуть не всю ночь прокуковали на заднем сиденье семейного автомобиля возле дома в Квинсе, выслеживая ее изменника-мужа. Нет, серьезно, он обвел слушателей многозначительным взглядом, я уж думал, света белого не взвижу.

Есть, мол, еще порох в пороховницах.

Никто не раскололся даже на улыбку: глухари на переднем сиденье ориентировались по лицу босса, сидевшего с обычной кислой миной, а может, они просто не могли уследить за губами Хендрикса, который трещал как сорока. Одно из преимуществ держать при себе громил с поврежденным слухом, объяснил ему как-то Виктор, состоит в том, что при них можно свободно говорить. Но только если они не видят губ. Этакая невинная прелюдия… век не забуду, сказал Хендрикс, вытирая пот с лица.

Виктор сидел в глубине кресла и, приглушив звук, смотрел по телевизору баскетбольный матч с участием команды «Никс».[40]40
  Так болельщики называют нью-йоркскую баскетбольную команду «Никербокерс».


[Закрыть] Он был в белом кашемировом свитере поверх голубой рубашки, темно-синих брюках и белых лакированных штиблетах. Донат жевал зубочистку и пялился в окно, время от времени поглядывая на босса с детективом в удлиненное зеркало заднего вида. Рой-Рой вел машину.

– Зря ты так волнуешься, Эдди, – сказал Виктор, не отрывая глаз от крошечного экрана.

– В смысле? – Хендрикс нервно захихикал.

– Мы едем на экскурсию.

Оставив слева торговый центр «Тюдор-Виллидж», они медленно вползли на холм и въехали в Долину Акаций. За последние две недели Хендрикс хорошо изучил эту зажиточную «слободку» с ее компактным провинциальным очарованием и волшебными бутиками – комфортабельными магазинами для богатых, где сбываются самые заветные желания, стоит лишь махнуть солидной купюрой или пластиковой картой. Не самое удобное место для ведения наблюдения: ни о какой попытке слиться с толпой или закорешиться с местными жителями не могло быть и речи – он бы торчал там, как яйца под хвостом у кота. Был субботний день, и главная улица кишела туристами и отдыхающими. Толпа – это, конечно, хорошо, но какую бы «экскурсию» ни задумал Виктор, Хендрикса беспокоило, что в случае провала его-то уж точно кто-нибудь узнает.

У него появилось дурное предчувствие.

Они свернули на Ойстер-Бэй-роуд, а у продолжения шоссе 107 свернули еще раз, теперь на Фикс-роуд, потом – в переулок, окаймленный живой изгородью из кустов бирючины, отбрасывающих на дорогу четкие геометрические тени. Ярдов через тридцать они остановились напротив детского сада Младенца Иисуса.

– Почему мы остановились? – спросил Хендрикс, стараясь казаться непринужденным, но голос его предательски хрипел. Он прокашлялся. – Тут и смотреть не на что.

Детсад был закрыт, короткая улочка пустынна, спокойна, как канал в предвечерней синеве.

– Ты никогда не бывал в подобных заведениях? А вот мне приходилось. Я отвозил туда наших мальчиков, – тихо проговорил Виктор, закидывая пятку на колено; под задравшейся штаниной Хендрикс увидел желтый носок с узором из перекрещенных клюшек для гольфа. – Чертов бардак! Жена мне всю плешь проела своим бесконечным нытьем, что у нее совсем не остается времени на себя. А по-моему, в таком возрасте детей нужно держать дома… от греха подальше. – Виктор засмеялся, откинув назад голову. – Не в этот ли садик ходит младший Уэлфорд?

Хендрикс кивнул.

– И каков распорядок дня?

– Он есть в моем отчете.

– Освежи мою память, Эдди.

– Шофер высаживает мальчика вон там, прямо у калитки. По будням – в районе девяти тридцати утра. А в полдень забирает.

– А этот тип, как его… Терстон… выходит из машины?

– Нет необходимости.

– То есть?

– С ними ездит няня, Хейзл, – продолжал Хендрикс с явной неохотой. – Она всегда отводит мальчика в здание, а на обратном пути заходит за ним и ведет к лимузину – кроме ее выходного, когда Карен Уэлфорд привозит и увозит его сама, в «вольво». Они очень осторожны.

Виктор рассмеялся.

– Еще бы!

– Послушайте, если это то, что я думаю, то я в этом участвовать не собираюсь.

– Эдди, Эдди, – мягко проговорил Виктор. – Мне нужны всего лишь факты. Разве я не за это тебе плачу?

– Я знаю свои границы.

– Мы говорим о пустяковом деле, о простом похищении. И не хуй мне вкручивать, что ты никогда не занимался подобными вещами.

– Всего один раз, да и то в связи с делом об опекунстве – в открытую и вполне законно. Даже правоохранительные органы были на нашей стороне.

– Да? Так ведь и у нас дело об опекунстве.

– Ой, не знаю. – Хендрикс покачал головой. Он не желал знать. Ему хотелось заткнуть уши. – Я о похищении младшего Уэлфорда… не понимаю я, Вик. А в перспективе что? Самоубийство?

– Это уже моя забота. А ты лучше подумай, как найти брешь. Любое место, где Нед Уэлфорд остается без присмотра, где переходит от одного стража к другому, менее загерметизированному.

– Я же говорил: они избегают рискованных ситуаций. Район такой. У богатых, когда они заводят детей, развивается чувство безопасности, как только их чада вступают в реальную жизнь. Ей-богу, они все еще говорят о полете Линдберга,[41]41
  Линдберг Чарлз (1902–1974) – американский летчик, совершивший в 1927 году первый беспосадочный полет через Атлантический океан из США во Францию.


[Закрыть] как будто это было вчера. Девица не отстает от Неда ни на шаг.

– И на старуху бывает проруха.

Детектив поднял глаза и увидел, что Донат и Рой-Рой, которые были в одинаковых белых рубашках и узких клубных галстуках, затягивают крепления на ремнях безопасности. И пялятся на него в зеркало. Ему так захотелось сказать им: рад был с вами познакомиться, джентльмены, – вылезти из машины и уйти. Пока не поздно.

Но вместо этого он проговорил:

– Одна надежда – на понедельник.

Он бы не дотянул и до конца улицы.

Виктор улыбнулся.

– У кого-то прорезался голос?

– По понедельникам, – продолжал Хендрикс, – няня остается в детском саду на все утро. В полдень они здесь, у дороги ждут лимузин, который обычно опаздывает, потому что Терстон никогда не отказывает себе в удовольствии заехать в деревню выпить капучино. Есть там такое кафе, «Конюшня» называется. Вроде у него там шуры-муры с одной из официанток.

– Надолго опаздывает?

– На прошлой неделе им пришлось ждать пять минут.

– Это то, что надо, Эд. – Виктор наклонился к нему. – Теперь все получится. Ты сядешь впереди с Рой-Роем. Машина будет другая, но поведет Рой-Рой. Он подъезжает к ним, и ты начинаешь забалтывать девицу.

– Минуточку! Минуточку, черт побери! Никто никогда не говорил мне, что я должен ехать в какой-то машине…

Эдди сглотнул, у него пересохло во рту.

– Все, что от тебя требуется, это завести с ней разговор. Ну, ты знаешь – спросить дорогу или что-нибудь в этом роде. Донат, который будет случайно проходить мимо, подкрадывается сзади, хватает мальчишку и запихивает его в машину. – Сжатые ладони Виктора раскрылись, как книжка. – Чего проще!

Он должен был это предвидеть. Должен был понять, к чему все идет, догадаться, что именно это Виктор и замышлял с первых дней. Как же он мог так лопухнуться? Его подрядили на эту роль с самого начала.

– Нет-нет, это безумие. Я никогда не ввязываюсь в подобные дела. Не хочу быть замешанным ни в какой уголовщине. Господи, твою мать, это же статья, Вик! По федералке вам светит от двадцати пяти до пожизненного.

Виктор откинулся на спинку сиденья.

– Мы всегда знали, что в этой ситуации заложен потенциал, она может принять любой оборот.

– На глазах у толпы свидетелей? – продолжал детектив, но не так резко. – На тротуарах роем вьются мамаши, дети, воспитатели… это как потревожить осиное гнездо. И почему именно я, черт возьми? Я вам не нужен. Лучше уж в должниках ходить.

– Я оказываю тебе очень большую услугу, Эдди, я предлагаю тебе кусок, долю в добыче. Восемьдесят на двадцать – как тебе такой расклад?

– Пустой номер. – Хендрикс ослабил галстук.

Он подумал, не сказать ли Виктору, что Нед, возможно, не является сыном Тома Уэлфорда? Если босс об этом еще не знает, это придаст некоторую весомость его аргументу. Но Виктор – человек непредсказуемый, а Хендрикс не хотел, чтобы у того создалось впечатление, что он от чего-то отказывается.

– Не пустой, Эдди, – терпеливо гнул свое Виктор. – Вчера я опять встречался с Уэлфордом. Считай, деньги у меня в кармане. Он согласен позаботиться о долгах жены. Плюс кое-что еще. Когда такой законопослушный человек дает слово, Эд, на него можно положиться. Мы достигли взаимопонимания.

– Что это значит? – Хендрикс понимал, что его единственный шанс – согласиться, но хотел создать видимость, что ему нелегко принять предложение Виктора. – Вы доверяете ему, потому что он учился в Хотчкиссе[42]42
  Хотчкисс – престижная закрытая школа в Лейквилле, штат Коннектикут, основана в 1891 году.


[Закрыть] и Йельском университете, потому что он заметная фигура в финансовых кругах?

Чем убедительнее он изобразит нерешительность, полагал детектив, тем больше шансов будет у него выпутаться из этой ситуации.

– Это значит, что Том Уэлфорд не побежит в полицию, получив в понедельник письмо о выкупе. Раз уж его жена снюхалась с сомнительными личностями… нет, его это убьет, он не захочет поднимать шум.

– Возможно, – задумчиво проговорил Хендрикс, – но в таких делах ничего не бывает так гладко, как предполагаешь. Всегда что-то срывается.

– Мы давно ждали такого фарта, Эдди.

– А жена? Ей-то что помешает пойти в полицию?

Виктор снял очки, подышал на стекла, протер их краем свитера и проверил на свет.

– Видишь ли, Эдди, они с Хейнсом очень переживают из-за пропажи денег из камеры хранения. Они не смогут заплатить процент. Они сами в жопе. – Он с улыбкой посмотрел на Хендрикса и надел очки. – Я предложил им найти выход, я предложил Карен – нельзя сказать, что она и сама не рассматривала такой вариант, – контракт по устранению ее мужа. Наш разговор записан. У меня даже есть свидетели. Правда, ребята?

Донат и Рой-Рой, внимательно следившие через зеркало за их беседой, закивали головами.

– Вы хотите сказать, они все-таки согласились его прикончить?

– Умница! Пришлось, конечно, их уговаривать, но недолго. Недолго, Эдди.

– Но вы ведь это не всерьез?

– Это был единственный способ помешать голубкам смыться. Они ведь собирались взять мальчишку с собой, а это спутало бы нам все карты. Что же касается Уэлфорда, то какая разница? Если ребенка забирает мать – ладно, мы получаем сердца, обливающиеся кровью, но как только они пересекают границу штата, то это уже становится похищением несовершеннолетних, это киднеппинг, Эдди. А если его забираем мы, то Уэлфорд, по крайней мере, будет знать, что если он заплатит, то сможет снова увидеть сына.

– Пожалуй, вы правы. Я никогда не думал в эту сторону.

– Как ты считаешь, сколько нам попросить – десять, двадцать?

– Почему вы так уверены, что он заплатит?

– Заплатит, заплатит, куда он денется? Она об этом позаботится. Ты же знаешь цену этому типу: ты сам анализировал его доходы, проверял чеки по кредитам… Эдди, двадцать миллионов для него – капля в море. Пара телефонных звонков – и все дела.

– Двадцать миллионов долларов… – проговорил Хендрикс, поводя головой.

– Послушай, когда они получат ребенка, им будет плевать, во сколько им это обойдется, для них это будет как Рождество в августе – все довольны, все счастливы. И знаешь, я думаю, это даже поможет им спасти брак. Стать ближе друг к другу. В каком-то смысле мне это даже нравится.

– Ну вы и фрукт!

Виктор усмехнулся.

– Надо просчитывать все варианты, Эд. Надо учиться быть гибким, приспосабливаться, если хочешь всегда быть в выигрыше.

Он подал в зеркало знак Рой-Рою, исполнив двумя пальцами нехитрую пантомиму: заводи! – и «линкольн» съехал с обочины.

– Вы так говорите, будто оказываете им услугу.

– Я всегда стараюсь мыслить позитивно. Представляешь, как мы разбогатеем? Ну что, надумал?

Хендрикс замялся.

– Эдди?

– Да вроде. – Он уже высчитал свою долю, и это на время отвлекло его от размышлений о том, с чего вдруг Виктор так расщедрился.

– У меня есть для тебя еще одно поручение.

Всю дорогу до вокзала в Минеоле, где час назад Хендрикс оставил свой «каприс», музыка играла на полную громкость – безопасная смесь новых и старых хитов на волне 97 FM.

Детектив, сгорбившись на сиденье, наблюдал за Виктором и его ребятами, которые продолжали урывками переговариваться на языке жестов, словно его тут не было. Кто знает, может, они собирались открутить ему яйца и сделать из них шашлык. В бешеном порхании рук и говоре пальцев – лепете, он бы сказал, – Хендрикс выискивал жесты и выражения лиц, по которым можно было бы хоть что-нибудь понять, но так ничего и не выискал, и это усилило его подозрения, что от него намеренно что-то утаивают.

Только когда они спланировали по пандусу на парковку, до него дошло, что Виктор уже разговаривает с ним – дает указания. Музыка играла так громко, что Хендрикс не слышал даже собственных мыслей. Он смотрел прямо перед собой, оглядывая машины, вспоминая, где оставил свою.

Виктор приблизил губы вплотную к его уху.

– Я говорю, мои люди хотят получить назад свои деньги, Эд.

– Что? Какие деньги? Не понимаю, – со смехом прокричал он в ответ, стараясь не выдать своего смущения. – Вы ведь вроде сказали, Уэлфорд согласился оплатить долг жены.

– Да, но она этого не знает.

– Ни хрена подобного!

– Я хочу, чтобы ты съездил к Хейнсу и поговорил с ним.

Хендрикс нервно захихикал.

– Вот как? И о чем?

– Тебе нехорошо, Эдди? На тебе лица нет.

– Лучше не бывает. – Хендрикс сглотнул. – Хотите, чтобы я смотался в коттедж? Ладно. А что делать, если Хейнса нет дома? По последним сведениям, он уехал. Мы его больше не пасем.

– Ждать – вот что делать.

– А что, если он приедет не один?

– Скажи ему, что тебе нужно сказать ему пару слов наедине.

– Это не по моей части. Не думаю, что я сгожусь для такой роли. Уже поздно, я обещал Мэрион быть сегодня вовремя… – Другого оправдания он придумать не мог.

– Ты ничего не забыл?

– Нет, с меня хватит! – взорвался он вдруг. – Я ухожу.

Не сводя глаз с Виктора, он нащупал дверную ручку. Дернул за рычаг – дверь была заблокирована. Виктор положил руку ему на плечо.

– Держи себя в руках, Эдди, мужик ты или кто? Ты не можешь уйти. Помни: ты пока что мне должен; я и сам могу остановить твои часы – в любой момент.

Детектив поежился под мягкой, тяжелой лапой Виктора.

– Вы с меня и так хорошо имеете за ваши деньги.

– Ты мне не хами, – посоветовал Виктор. – Эй, чудилы, приглушите эту херню!

Донат, который прищелкивал костлявыми пальцами под «Могу ли я тебе солгать?» группы «Юритмикс» – правда, не попадая в ритм, – потянулся вперед вырубить радио.

Хендрикс опустил глаза и уставился на свои любимые, изрядно стоптанные «доксайдеры»… представил, как их обмотают цепью и сбросят якорь за борт. По телефону Виктор говорил, что хочет показать ему свой корабль – десятиметровый полукаютный катер, который он держит на причале в Гленвуде. Можно совершить морскую прогулку, если будет время.