Текст книги "Прекрасная голубая смерть"

Автор книги: Чарльз Финч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

Глава 12

Лондонские клубы для джентльменов в подавляющем большинстве располагались на Пэлл-Мэлл и Сент-Джеймс стрит вблизи Хэмпден-лейн, и Ленокс был членом нескольких. Свой клуб был у каждой сословной группы – «Грэшам» у коммерсантов, «Хогарт» у художников, «Армии и флота», который его члены называли «Обноски и голод», у ветеранов, – однако клубы Ленокса были выше рангом, так как объединяли своих членов не по принципу занятий, но по аристократичности.

Они в целом походили друг на друга – длинные белые городские дома, чаще итальянского стиля, высотой в четыре-пять этажей. И каждый угождал определенным сплоченным группам или вкусам.

Например, первым он избрал «Атенеум» на Пэлл-Мэлл и все еще проводил там несколько вечеров в месяц. Лучшая клубная библиотека во всей Англии, превосходная кухня – и многие его школьные и университетские друзья были тамошними членами.

Он также посещал клуб «Сэвил», менее прилежавший политике и более искусству и науке, а еще – клуб «Девоншир», объединявший членов либерального толка. А также «Итон и Харроу» на Пэлл-Мэлл-Ист для выпускников этих двух аристократических школ. Был он и членом клуба «Ориентал», и клуба «Мальборо», который слыл, пожалуй, самым престижным в Лондоне. А еще имелся клуб «Оксфорд и Кембридж» в доме № 71 на Пэлл-Мэлл, которому вскоре предстояло сыграть свою роль в деле, которое он расследовал.

Почти все они были построены из известняка, и все были чрезвычайно удобны внутри, особенно «Атенеум» и «Девоншир». В них всех имелись центральные залы, где проводились церемонии и устраивались торжественные банкеты, и где вы выглядывали своих друзей в глубоких креслах возле топящихся каминов. За большими залами располагались помещения поменьше для небольших компаний – бильярдная, карточные комнаты, величественные старинные библиотеки, где члены дремали с номерами «Таймс» на коленях, шахматные комнаты, чайные комнаты и, разумеется, места, где можно было плотно перекусить.

Причина процветания этих клубов, казалось Леноксу, заключалась в том, что это был век необычайно жесткого отделения мужчин от женщин. Они с леди Джейн игнорировали это отделение, но в подавляющем большинстве мужчины крайне мало разговаривали с женщинами, если не считать званых вечеров, и чувствовали себя куда уютнее, перекидываясь в картишки или выкуривая сигары со своими друзьями, – особого рода солидарность, выковывавшаяся в школах, а уж в аристократических и тем более, а также и в университетах, которые все до единого были женщинам недоступны.

Ленокс сверх того был членом клуба «Путешественники» на Сент-Джеймс-стрит, и в этот вечер последними двумя членами у камина в длинной гостиной оставались лорд Кабот и Ленокс – из чего следовало, что оба они пропутешествовали по меньшей мере пятьсот миль по прямой от центра Лондона – минимум, требовавшийся для поступления в этот клуб. Ленокс жалел, что не побывал дальше России, он жалел, что не побывал на мысе Доброй Надежды, как Стэнли Фостер, еще один член клуба, но тем не менее общество в клубе было ему очень по вкусу. Члены клуба принадлежали к наиболее интересным и уникальным представителям аристократического класса во всевозможных областях и по роду всевозможных занятий с упором на ученость. Одним из его основателей был отец Ленокса, потому что клубы, в которых он состоял, были переполнены скучнейшими надоедами, а каждый член «Путешественников» был специалистом по тому или иному предмету – древнему сельскому хозяйству Уэльса, или персидским иллюминированным рукописям, или по комедиям Шекспира, или по императорскому Риму, как Ленокс – даже те, кто подвизался в совсем других областях.

Само здание было старинным, каменным, комфортабельным внутри, с солидной библиотекой и отличной столовой. Ленокс часто отправлялся туда по вечерам, чтобы заняться чтением и, может быть, повстречать друга, который тоже любил путешествовать.

Но сейчас они сидели в гостиной, длинном зале с расписным потолком и тяжелыми креслами. У обоих в руках были бокалы, а Кабот, кроме того, держал кочергу и беспрестанно помешивал угасающие угли в камине. Он был толстяком с белоснежными волосами, франтовски одетый обладатель быстрой улыбки.

От камина веяло теплом, но в окна снаружи бились звуки особо яростного ветра, задувающего по ночам, когда улицы пустеют, смерчей мокрого снега по мостовой и каблуков последних пешеходов, спешащих по тротуару домой.

Они беседовали о Палате Общин, как было у них в заводе, когда они ужинали вместе. Другие их друзья уже успели испариться.

– Ваш брат, – сказал лорд Кабот, – вот отличный пример.

– Чего?

– Человека, который думает об идее руководства не более, чем о том, чтобы стать трубочистом! Превосходный малый, знаете ли, и голосует правильно, когда приезжает сюда, но я ставлю вопрос так: «Кто, когда он занимает свое место, указывает ему, что делать?» Руководство!

– Вы недооцениваете моего брата. Сегодня он меня просто удивил.

– Но вы понимаете, что я имею в виду, Ленокс!

– Вы считаете, что на стороне либералов нет человека, равного Дизраэли.

Политическая ситуация в этот момент была очень сложной. Дизраэли дал толчок колоссальной социальной реформе, но он был консерватором, и либералы тщились найти ему равного. Лорд Рассел был премьер-министром и либералом, но, по общему мнению, с Дизраэли ему было не равняться.

– Еще бы!

– Гладстон?

– Может быть, со временем, мой юный друг, – сказал Кабот. – Но Дизраэли…

– Войдет в историю как либерал, мой старый друг.

Оба засмеялись.

– Ну вот! Когда мы добираемся до этой темы, значит, пора допить последние глотки.

Кабот счастливо улыбнулся и положил кочергу на каминную решетку. Они оба встали и направились через большой зал. Ленокс мысленно поправился: они не были последними из членов, припозднившихся в клубе. В углу в кресле спал седовласый старик, все еще держа в руке бокал. Раз он уснул, слуги оставят его в покое до утра. Особенно если бушует вьюга.

– Вас подвезти? – спросил Ленокс.

– Нет, благодарю вас, мой друг, моя карета вот-вот подъедет.

Вскоре оба, взаимно пообещав в ближайшее время вновь поужинать вместе, уже разъехались по домам. Ленокс, сев в свой экипаж, вздохнул и откинулся на сиденье. Почти полночь, подумал он, взглянув на свои часы. Улицы будто полнились привидениями. Кто, спросил он себя, ходит среди нас с руками, обагренными кровью молодой горничной?

Добравшись до Хэмпден-лейн, он увидел, что Грэхем не спит: свет в прихожей сиял сквозь окна по фасаду. Он поднялся по ступенькам, открыл дверь и убедился, что его дворецкий сидит на своем обычном месте в прихожей и штудирует какие-то записки.

– Грэхем, – сказал Ленокс, – как вы себя чувствуете?

– Хорошо, сэр, а вы?

– Превосходно. Как раз, что мне требовалось: отвлечься от этого дела на часок-другой.

– Рад слышать, сэр.

– Вы чувствуете себя более по-человечески, Грэхем?

– Да, сэр.

– Провели скверный день?

– Отнюдь, сэр. Признаюсь, я был несколько утомлен к концу моих расследований, сэр, но, как вы были столь добры указать, чашка чая и несколько минут у огня сразу привели меня в порядок.

– Способ, который всегда ставит меня на ноги.

Тем временем Грэхем помог Леноксу снять пальто и быстро почистил его шляпу, а Ленокс повесил свою трость на крючок справа от двери, возле столика с серебряной чашей. Он опустил свои ключи в серебряную чашу, и она чуть зазвенела.

– В библиотеке, Грэхем?

– Да, сэр.

– Камин там затоплен?

– Да, сэр.

Они направились в библиотеку, но Ленокс не опустился в свое кресло, а подошел к бюро и сел там. Он указал Грэхему на другой стул рядом с бюро, после чего отпер верхний левый ящик латунным ключиком, который извлек из жилетного кармана. Из ящика он вынул блокнот и карандаш. Затем запер ящик и опустил ключик в карман жилета. Расчистил место на столе, нечаянно столкнув на пол несколько книг, и жестом остановил Грэхема, когда он хотел их поднять.

– Подберу попозже, – сказал он.

В заключение приготовлений он покопался в бумагах на бюро и наконец обрел искомое – короткую курительную трубку с серебряным мундштуком и кожаный кисет рядом с ней. Он аккуратно набил трубку, которую курил исключительно по вечерам в самые тихие свои часы, разжег ее, а затем откинулся на спинку стула и посмотрел на Грэхема.

– Что вы узнали? – спросил он.

Грэхем заговорил.

– Окончательные результаты моих расследований относительно характера мисс Смит я получу только завтра днем, если вы будете так добры отпустить меня на два-три часа в это время, но я располагаю всей полнотой сведений о тех, кто пребывает сейчас в доме мистера Барнарда, и я удостоверился, что все они были вместе в столовой, завтракая, либо в гостиной, играя в карты, между одиннадцатью и часом, то есть в тот период, когда мисс Смит впитала яд.

– Мак-Коннелл сказал: между двенадцатью и часом.

– Да, сэр, но предосторожности ради я расширил указанный промежуток времени на тот маловероятный случай, что яд был впитан несколько ранее, чем установил мистер Мак-Коннелл. Позднее это, разумеется, произойти не могло, сэр, поскольку она умерла.

– Продолжайте.

– Как вам, несомненно, известно, сэр, через четыре дня мистер Барнард дает свой ежегодный бал. Приготовления к этому событию начались давно, и кое-какие гости прибыли в последние дни, намереваясь остаться и после бала. За исключением Клода Барнарда, который, видимо, живет у дяди; гость, пребывавший под кровом мистера Барнарда наиболее долгое время, это его племянник Юстес Брамуэлл, сын сестры мистера Барнарда. Молодой человек лет двадцати двух, сэр, и только что окончил Кембридж, где в Киз-колледже изучал ботанику.

– Ботанику?

– Да, сэр. Он уже пробыл в доме дяди больше месяца, и днем ничем не занимается. Но, насколько я понял, он ведет активную светскую жизнь и состоит членом клуба «Скачки», который, насколько я понимаю, служит вкусам более молодых членов аристократии.

– Племянник леди Джеймс состоит в нем. Она просто вне себя: они там беспробудно пьют.

– Насколько понимаю, это верно рисует времяпрепровождение в «Скачках», сэр. Юстес Брамуэлл бывает там не так уж редко. Но по словам слуг, он – сама благопристойность и, если исключить его постоянные нотации на тему классовых обязанностей, держится чинно и никаких хлопот не доставляет.

– Так-так.

– Он вряд ли мог прийти в соприкосновение с мисс Смит на сколь-нибудь длительное время, сэр, а к тому же, находясь дома, почти не покидает своей комнаты, если не считать завтраков, обедов и ужинов.

– Но после второго завтрака двенадцатого декабря он был в гостиной?

– Да, сэр. Он писал картину и беседовал с самым последним гостем мистера Барнарда Джеком Сомсом.

– С Сомсом?

– Да, сэр. Он прибыл три дня назад. Как вам, я уверен, известно, он член Палаты Общин. И у Барнарда остановился, я полагаю, чтобы обсудить вопросы, касающиеся Монетного двора, а также потому, что они близкие друзья в сферах, в которых оба вращаются.

– Что-нибудь настораживающее? Я знаком с ним шапочно.

– Кое-что, сэр. Имеет ли это или не имеет отношение к делу, но, по последним сведениям, мистер Сомс находится в тяжелом положении финансово.

– Сомс! Но он же холостяк с приличной собственностью, если не ошибаюсь. Палата, разумеется, ничего ему не платит, но его округ обязан ему платить.

– Боюсь, что нет, сэр. И как я слышал, его собственность заложена.

Ленокс нахмурился. Он был знаком с Джеком Сомсом два десятилетия, если не дольше – крупный, светловолосый, в молодости спортсмен, который достаточно нравился своим знакомым, пусть и не пользовался полным их уважением.

– И затем, – сказал Грэхэм, – еще один политический гость, сэр.

– Кто бы это? Полагаю, вы скажете Дизраэли, и он должен своему портному два шиллинга.

– Нет, сэр, Ньютон Дафф.

Ленокс снова нахмурился.

– Дафф? Неужели? Довольно неожиданно, должен сказать.

– Он там неделю. Как вы знаете, сэр, он не пользуется особыми симпатиями даже у членов собственной партии, но, судя по тому, что я слышал, политик он преуспевающий…

– Мягко сказано! Он протащил билль об Индии чистым усилием воли.

– Возможно, у него какие-то политические дела с мистером Барнардом, сэр.

– Возможно. Он намерен остаться до бала?

– Да, сэр. Хотя у него есть и собственное жилище, насколько я понял.

– Так-так.

Ньютон Дафф был, как и Сомс, крупным мужчиной. Но на этом сходство между ними исчерпывалось. Сомс был светловолос, Дафф – темноволос; один держался приветливо, другой – почти грубо; один был неэффективен, другой – сокрушительно эффективен; один, как было известно, пил и предавался радостям плоти, второй обладал железным телосложением и здоровьем. Сомс и Дафф под одной крышей…

– И он находится в стесненных обстоятельствах, Грэхем?

– Напротив, сэр. На этой неделе он стал несметно богаче благодаря подъему на бирже.

– Проводит операции с ценными бумагами?

– Весьма и весьма, насколько я понимаю, сэр. Если не ошибаюсь, больше всего он вложил в «Звездную компанию» и в «Пасифик траст», в две компании, которые спекулируют заморскими товарами. Собственно говоря, я думаю, и мистер Дафф, и мистер Сомс имеют какую-то связь с Тихоокеанской компанией. Возможно, этим стоит заняться.

– Нет, думается, ответ надо поискать ближе к дому. Как-то трудно объединить Сомса, который вечно пьян, с Даффом, который рычит, если на него хотя бы взглянут, и этим молодым человеком Юстесом Брамуэллом, который, несомненно, весь в прыщах и носит очки. И Барнард не подобрал себе общества получше?

– Есть еще один племянник, сэр.

– Еще один?

– Да, сэр.

– Леди Джейн всегда повторяет, что племянники – это казнь египетская, насылаемая, чтобы мы припали к Господу.

– Вне сомнений, она права, сэр.

– А как зовется этот?

– Клод Барнард, сэр. Сын Стивена, младшего брата мистера Барнарда.

– Я его видел.

– Сэр?

– Сегодня утром. Он выругался чуть ли не мне в лицо и сказал, что еще рано, хотя было уже восемь.

– Нынешнее поколение, сэр, заведомо распущено.

– Этот другой племянник тоже книжный червь?

– Напротив, сэр. Завсегдатай «Скачек», и именно он протолкнул своего кузена в клуб. Иначе Юстесу Брамуэллу накидали бы черных шаров, сэр, судя по тому, что я узнал. Выпускники Кембриджа там не популярны.

– Следовательно, Клод пользуется популярностью?

– Да, сэр. Ему двадцать пять, и он все еще учится в Оксфорде, но приезжает в Лондон погостить, чуть ему заблагорассудится. Во всяком случае, таково мнение прислуги.

– Что он изучает?

– Сначала намеревался стать священником, сэр, затем занялся историей, а теперь изучает литературу.

– Но не ботанику?

– Нет, сэр.

– Жаль. Разве что… он и его кузен дружны?

– Отнюдь нет, сэр. Если не считать того, что Клод протащил его в «Скачки», они еле знакомы.

– Любопытно.

– Да, сэр. Как я понял, между младшей сестрой мистера Барнарда и его младшим братом существует соперничество, хотя с самим мистером Барнардом и он, и она поддерживают превосходные отношения по очевидным причинам.

– Богат как Крез и вдвое старше.

– Вот именно, сэр.

– Хотя на самом деле ему всего шестьдесят или около того.

– Да, сэр.

– Десять лет назад ему было всего пятьдесят. А пятьдесят это еще молодость.

– Совершенно верно, сэр.

– А кто последний гость, Грэхем?

– Крайне неожиданный, сэр. Полковник Родерик Поттс.

– А! – сказал Ленокс.

Это осложняло дело. Поттс был металлозаводчиком и самым богатым нетитулованным человеком на всех Британских островах.

Глава 13

Первые два дня расследования были беспощадно холодными, но когда Ленокс проснулся на третье утро, в его окна светило зимнее солнце, а небо было голубым, ясным и безоблачным. Огонь в камине погас, но под одеялом ему было тепло.

Несколько минут он понежился, не двигаясь, подчиняясь неохоте начинать новый день. Но наконец, подбодрив себя перспективой яичницы с копченой селедкой – и, пожалуй, кофейника, полного кофе, спустился в столовую в халате и домашних туфлях.

Элли, кухарка, не мелочилась с завтраками. На широком столе, накрытом простой голубой скатертью, красовались, кроме яств, вдохновивших его покинуть постель, еще и жареный хлеб, и масло, и мармелад, и ваза со сливами. Ленокс с наслаждением съел яичницу-болтунью и даже снова положил себе селедки, которая, в согласии с собственным вкусом Элли, чуть-чуть подгорела.

Только когда он откинулся на спинку стула со второй чашкой кофе, обильно сдобренного молоком, в правой руке, его мысли обратились к расследованию. Он проигнорировал газету, подсунутую под тарелку с жареным хлебом, и продолжал игнорировать письма на столике сбоку, зная, что днем они окажутся на его бюро, если он не прочтет их раньше.

Что, собственно он знает? Очень много и очень мало, прикинул он. Если он намерен побеседовать с гостями Барнарда, ему придется подстерегать их, что его отнюдь не прельщало. Это еще может сойти с Сомсом и даже с шайкой племянников, но вряд ли с Даффом, пусть они и знакомы. А Поттс и вовсе был крепким орешком. Может поддержать или не поддержать разговор, в зависимости от настроения. И Ленокс твердо знал, что от Барнарда уже получил всю помощь, какой сумел добиться.

Тем не менее, он, безусловно, знает больше Итедера, и будь у него возможность провести в доме Барнарда пару дней, то он раскрыл бы дело, в этом у него сомнений не было никаких. Он знает способ убийства, и он знает источник яда – почти несомненно Оксфорд. Но указывает ли это на Клода, необузданного студента? Или на Юстеса, ботаника, который мог навестить своего кузена в университете? Или на Сомса, который живет неподалеку, в Далвидже, и известен как энтузиаст-садовод? Или на самого Барнарда, который также мог навестить племянника в Оксфорде и получить bella indigo, чтобы подкормить ту или иную орхидею? На все эти вопросы он смог бы ответить, только побеседовав с гостями Барнарда.

Пожалуй, ему следует подойти к делу и с другой стороны, хотя бы частично, пока он не сумеет поймать подозреваемого врасплох. То есть ему надо будет заняться анализированием мотива, а не способа убийства или возможных убийц.

Что у него есть для мотива? Он обошел стол сбоку, взял яблоко и снова в задумчивости сел у буфета. Конечно, золотые. Кто может о них знать? Разумеется, Барнард. Возможно, кто-то из его гостей каким-то образом проведал, что они спрятаны в доме? Возможно, Пру Смит наткнулась на них?

А еще существует возможность, что у нее была связь с кем-то из мужчин. Он узнает больше, когда Грэхем явится со своим вторым докладом – Ленокс привык безоговорочно доверять фактам, добытым Грэхемом, не тратя времени на вопросы, как он их добыл, – но о чем свидетельствуют слова, что она была экзотичной? Что она была таинственной?

И, разумеется, возможность чего-то неизвестного – месть, мания, безответная любовь, опять-таки деньги, но другие – короче, все, что угодно.

Он решил, что поговорит с каждым из мужчин, как бы ни отнеслись к этому Барнард и Итедер. Он и дальше пойдет по следу, от конца к началу, однако займется и подозреваемыми.

– Грэхем? – позвал он и надкусил яблоко.

Дворецкий бесшумно вошел через боковую дверь.

– Сэр?

– Когда вы установите, какой была мисс Смит, Грэхем, не упустите узнать, была ли она экзотичной или таинственной, или чем-то в том же роде. И что означают эти слова.

– Попытаюсь, сэр. Однако я сумею собрать больше сведений, если начну сейчас же.

– Ну, так используйте и утро. Вам нужны еще деньги?

– Если я буду вынужден кого-то подкупить, сэр, то доложу вам после того, как это произойдет.

– Нет-нет, просто перед уходом возьмите деньги с моего туалетного столика.

– Как скажете, сэр.

– Удачной охоты, Грэхем.

– И вам того же, сэр.

Ленокс улыбнулся и неторопливо поднялся по лестнице, на ходу догрызая яблоко. Он решил сначала отправиться к Мак-Коннеллу узнать про стакан со стола Пру Смит. Наверху он принял ванну, оделся, а потом попросил горничную распорядиться, чтобы подали карету.

Два вечера тому назад он забрал стакан из комнаты Пру Смит и отдал его Мак-Коннеллу, хотя, делая это, понимал, что делать это нехорошо. Однако у него был лишь краткий промежуток времени, чтобы действовать. Итедер, без сомнения, все еще поочередно допрашивает слуг, а наверху убийца сыграл робберок в вист и оделся, чтобы отобедать в клубе. При таких обстоятельствах Ленокса не особенно заботила бесчестная кража стакана.

Угрюмый слуга по фамилии Шрив, если он ее верно помнил, проводил Ленокса в обширную столовую Мак-Коннелла, когда он приехал в дом на Бонд-стрит, здание настолько массивное, что мнилось, будто оно занимает весь квартал. Самого Мак-Коннелла в наличии не оказалось, но в конце длинного обеденного стола сидела Тото, ела жареный хлебец, выглядевший огромным в ее изящных пальчиках, и читала томик, прелестно переплетенный в золотую парчу.

– Чарльз! – сказала она, увидев его, положила все, что оказалось у нее в руках (книгу на тарелку, хлебец на ближайший стул), и подбежала к нему. – Милый Чарльз!

– Как ты, Тото?

– Как милая тетя Джейн? Почему она не приехала повидать меня? Я заезжала к ней два дня назад, а она не приехала! Ах, а как вы, Чарльз? Я знаю, вы расследуете какое-то дело. Томас возился с каким-то глупым стаканом весь день и всю ночь и возбужденно бормотал о подозреваемых и тому подобном, вот почему он сейчас спит, а я вынуждена завтракать в полном одиночестве за этим колоссальным столом, будто запертая в башне принцесса.

Она была словно что-то хрупкое, маленькое и прекрасное, что можно найти в джунглях, живущее в вечном сиянии, какими бы ливневыми ни были муссоны, а хищники – свирепыми. Никакая буря не прикасалась к ее красоте. Ленокс знал ее со дня, когда она родилась. Он дружил с ее отцом со школы – и даже раньше, сообразил он вдруг. Их собственные отцы заседали в Парламенте задолго до того, как Тото появилась на свет.

– Может быть, – сказал он, – стол будет казаться менее колоссальным, если я посижу за ним с тобой.

– Ах, пожалуйста! И, Шрив, разбудите Томаса и скажите, чтобы он спустился вниз как можно быстрее или еще быстрее, и подайте тарелку, вилки и все прочее для мистера Ленокса, будьте так добры. – Чуть Шрив вышел, как она зашептала: – Так тяжко, Чарльз, быть обремененной самым угрюмым дворецким во всем Лондоне и терпеть, когда он смотрит на тебя, будто безмозглый людоед, но Томас говорит, что мы должны терпеть его по какой-то причине. Его нам отдал мой отец.

– И сетует на это при всяком удобном случае, моя дорогая. На днях он сказал мне, что будь он проклят, если бы снова с ним расстался.

– В таком случае пусть бы забрал его обратно! – Тото взяла хлебец со стула, отложила книгу и налила Леноксу чашку чая. – Когда Томас спустится, будет кофе, но я пью только чай. Он говорит, что нелюбовь к кофе отдает низшими сословиями, а я его не люблю, вот так-то, а как по-вашему?

– Я не терплю кофе. Будем вместе низшим сословием, Тото.

– Враль! Вы только кофе и пьете, и я это знаю, но, тем не менее, я согласна на ваше предложение. Омлет?

– Я только сейчас позавтракал.

– Вздор. Шрив, или кто там готовит омлет, готовит его отлично.

Они ели и болтали, а пятнадцать минут спустя вошел Мак-Коннелл, заметно рано для него, и в костюме. Он поздоровался, поцеловал жену очень нежно, чего Ленокс не замечал за ним уже давным-давно, а затем намазал маслом жареный хлебец и откусил кусок, все это время продолжая стоять.

– Показать тебе? – спросил он Ленокса.

– Конечно.

– Ах вы такие-сякие, – сказала Тото. – Сядь и поешь.

– Мы не можем, – возразил Мак-Коннелл, – у нас…

– Я знаю: ваше противное расследование. Тогда прощайте.

Она встала, вскинула руку на шею Чарльза, а затем взяла свою книгу, которая было приютилась на заблудшей колбаске, и снова принялась читать. Ленокс, ощущая тот подъем духа, который всегда испытывал, когда бывал с ней, вышел с Мак-Коннеллом из столовой. Они прошли по коридору и вверх по короткой лестнице к кабинету.

Отпирая дверь, Мак-Коннелл сказал:

– Поразительно, что она была неграмотной.

– Ты получил мою записку? – сказал Ленокс.

– Получил.

– Да, это поразительно.

– Что из этого следует, как ты думаешь? – спросил Мак-Коннелл.

Ленокс прикинул.

– Либо убийца ее не знал, либо он не знал ее настолько хорошо, насколько ему казалось.