Текст книги "Прекрасная голубая смерть"

Автор книги: Чарльз Финч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

Глава 7

– Грэхем, моя поездка в Сен-Тропе отменяется, – сообщил Ленокс, когда наконец-то вернулся к себе домой.

– Сэр? – сказал Грэхем. Он сидел в маленьком кресле в прихожей, все в той же одежде, что раньше вечером, и читал последний выпуск грошовой газетки. Когда Ленокс вошел, он сложил ее и засунул в нагрудный карман.

– В Сен-Тропе, Грэхем, на Ривьере. Я же вам, конечно, говорил.

– Нет, сэр. Хотя я заметил несколько карт Франции на бюро в вашей библиотеке, сэр.

Ленокс вздохнул.

– Вторая сорвавшаяся поездка за этот год, знаете ли.

– Да, сэр.

– Париж осенью из-за чертовой подделки, а теперь Биарриц.

Одним из страстных увлечений Ленокса была Римская империя, о которой он читал не переставая. Время от времени он навещал места, где она оставила тот или иной след, большой или малый.

– Сэр?

– И пляжи, Грэхем. Теплые пляжи!

– Крайне сожалею, сэр.

– Париж, а вот теперь еще и побережье!

– Крайне сожалею, сэр, что эти поездки пришлось отложить.

– Как-то несправедливо.

– Совершенно верно, сэр. Ваш стаканчик на сон грядущий?

Они вместе пошли в библиотеку. Ленокс сел, и Грэхем подал ему подогретое вино.

– В самый раз, – сказал Ленокс, отхлебнув. И вздохнул. – Я две недели обдумывал эту поездку, заказал карту этой области у картографа.

– Если не ошибаюсь, ее доставили днем, сэр. Передать ее вам до того, как вы ушли к леди Джейн, не оказалось времени.

– Можете найти ее, Грэхем?

– Разумеется, сэр.

Дворецкий вышел и тут же возвратился с длинным рулоном в руке. Ленокс взял рулон и расчистил место на столе, смахнув на пол полдесятка книг.

– А-а! – сказал он, развертывая рулон.

Прекрасная карта Лазурного берега – прекрасная карта одного из его любимейших мест в мире. В глубине души он всегда мечтал стать путешественником, и хотя забирался достаточно далеко – Россия, Рим, Исландия, – но никогда не забывал детское видение самого себя: пропыленного, истомленного, однако торжествующего, ибо он нашел что-то совершенно новое на самом краю света.

– Взгляните, Грэхем, – сказал он, указывая на узенькую полоску побережья. – Вот куда мы должны были поехать.

– Красивейшие края, сэр.

– Красивейшие.

Они еще помедлили у стола, затем Ленокс со вздохом скатал рулон и опустил его в подставку для зонтиков, которую забрал из родительского дома для хранения любимых карт. Его отец использовал ее для японских свитков, которые не уставал собирать. Они были семьей коллекционеров, о чем свидетельствовали мраморные бюсты древних римлян в заднем углу книжных полок.

– Грэхем, – сказал Ленокс, – в один прекрасный день мы туда доберемся, знаете ли.

– Нисколько не сомневаюсь, сэр.

Ленокс улыбнулся и испустил заключительный вздох.

– Вы не слишком устали для быстрого разговора?

– Разумеется, нет, сэр.

– В таком случае нам лучше сесть.

Они направились к креслам у камина и оба опустились в них, однако, хотя Ленокс откинулся на мягкую спинку и отхлебнул вина, Грэхем, держа спину совершенно прямо, примостился на краешке сиденья.

Ленокс вкратце изложил события вечера: записка, яд, жених, воск на полу, исследования, окно, ни разу не зажигавшаяся свеча. Грэхем, казалось, усваивал все это без запинки.

– Как видите, – закончил Ленокс, – я должен за это взяться, хотя бы ради леди Джейн.

– Если мне дозволено высказать мое мнение, сэр, то я абсолютно с вами согласен.

Грэхем всегда яростно вставал на сторону леди Джейн.

– Вы знали эту девушку?

– Мисс Смит, сэр?

– Да.

– Настолько, чтобы кивнуть, повстречав ее на улице, сэр. Мистер Керк, дворецкий леди Джейн, ее не одобрял.

– Керк ее не одобрял?

– Да, сэр. А он куда снисходительнее многих и многих в нашей профессии.

Ленокс засмеялся.

– Понимаю, понимаю.

– В то же самое время девушкам и в нашем доме, и у леди Джейн она очень нравилась.

– И наши огорчились, когда она уволилась?

– Крайне, сэр. По-моему, она казалась им экзотичной.

– Грэхем, мне нужно, чтобы вы кое-что для меня сделали.

– Разумеется, сэр.

– Мне нужно, чтобы вы узнали, кто те пятеро, которые гостят у Джорджа Барнарда.

Грэхем кивнул.

– Несомненно, вы уже пришли к выводу, что они первоочередные наши подозреваемые. Но отвратительная экономка Барнарда стоит на том, что все пятеро гостей ни на минуту из дома не отлучались и что в соответствующие часы ни молочник, ни кто-либо в том же роде туда не приходил.

– Утверждение с явными слабостями, сэр. Тайно забраться можно в любой дом.

– Да. Но тем не менее, я думаю, что эти пятеро – лучшая наша надежда. И я думаю также, что разузнать о них вам проще, чем мне. Есть вопросы, которые я задавать не могу. И вы знаете, как я полагаюсь на вас.

– Благодарю вас, сэр.

Ленокса и Грэхема связывали необычные отношения: часто формальные, иногда граничившие с товарищеской дружбой, практически не выражавшиеся в словах. Отношения эти уходили в далекое прошлое, и возникшая тогда связь между ними запечатлелась в памяти их обоих из-за неких довольно темных событий, имевших место тогда. Обращенная к Грэхему просьба помочь в расследовании была аспектом этой необычной связи – результат доверия к Грэхему. В первую очередь, как к человеку, а также к его компетенции. В конечном счете оба они полагались на глубокую взаимную верность друг другу, которую вряд ли кому-либо удалось бы подвергнуть испытанию. Леноксу Грэхем представлялся почти совершенством в его уникальной роли: честный, почтительный, но никогда не льстивый, готовый сделать вывод, не совпадающий с выводом его хозяина, – короче говоря, человек с незыблемым чувством собственного достоинства. Из всех известных ему людей Ленокс относил Грэхема к наилучшим.

– Значит, это приемлемо? – спросил Ленокс.

– Да, сэр. Дозволено ли мне предложить еще кое-что, сэр?

– Продолжайте.

– Я думаю, мне также будет легче, чем вам, узнать побольше о мисс Смит, сэр.

– Задача того же рода. Но только здесь, на Хэмпден-лейн?

– Совершенно верно, сэр.

– Отличная идея. Жалею, что я сам об этом не подумал. Джейн говорит, что она была несколько вызывающей, а вы говорите, что она была экзотичной. Что, собственно, это означает?

– Попытаюсь выяснить, сэр.

– Расспросите девушек в обоих домах – ну, да это была ваша идея, и вы сами знаете, как за нее взяться.

– Надеюсь, сэр.

– Отличная работа. Итак, возьмите завтра свободный день, чтобы заняться всем этим. Ах, да, – добавил он, – вот несколько фунтов на расходы.

– Благодарю вас, сэр.

– Доброй ночи, Грэхем.

– Доброй ночи, сэр.

Ленокс вздохнул.

– Биарриц, Грэхем!

– Да, сэр, – сказал дворецкий.

Он вышел из комнаты, но Ленокс знал, что он будет сидеть в прихожей, пока сам Ленокс не отправится спать. А это, подумал он, произойдет так упоительно скоро!

Огонь угасал, но излучал тепло, и Ленокс стянул сапоги, затем носки и погрел ступни, вновь мокрые и замерзшие, возле тлеющих углей. Он взял «Малый дом в Оллингтоне» и прочел главу, допивая теплое вино. Каким же долгим выдался этот день!

И – о! – как он предвкушал жизнь на морском берегу! Ну-ну, подумал он, все обернется к лучшему. Он уронил книгу на сиденье рядом с собой, положил руки на живот и уставился на язычки пламени. Бедняжка Джейн, подумал он. Bella indigo, чем бы это ни было. Надо будет самому навестить какого-нибудь аптекаря.

Его веки смыкались, и он понял, что пора побрести по лестнице вверх к себе в спальню и натянуть ночной колпак. Он поднялся из кресла и сказал, выйдя в прихожую:

– Кстати, Грэхем. Утром не забудьте предупредить мистера Керра об отмене поездки.

Грэхем, разумеется, сидел в прихожей. Читал свою газету и жевал овсяную лепешку.

– Да, сэр, – отозвался он.

– И лучше дайте ему пятьдесят фунтов как залог будущей поездки. – Ленокс зевнул. – Он будет страшно зол, знаете ли, что я их все время отменяю.

– Да, сэр.

– Ну, право, Грэхем, идите-ка спать. Я только приму ванну и усну.

Дворецкий встал, и Ленокс улыбнулся ему.

– Доброй ночи. И удачи вам на завтра.

Грэхем кивнул.

– Доброй ночи, сэр, – сказал он и снова сел в свое кресло, вытаскивая газету из кармана.

Глава 8

Почтовая бумага Ленокса была простой, белой, с напечатанным синим шрифтом его адресом вверху. Проснувшись на следующее утро, он взял такой лист с тумбочки у кровати и быстрым почерком написал: «Пруденс Смит не умела ни читать, ни писать» и без подписи вложил лист в конверт. На конверте он печатными буквами написал фамилию «Мак-Коннелл», а затем позвонил, призывая слугу, и поручил ему доставить письмо в дом доктора на Бонд-стрит.

Покончив с этим, он откинулся на подушки, протер глаза и посмотрел на часы. Половина восьмого. Придется поторопиться, чтобы успеть позавтракать с Барнардом.

Одеваясь, он вспоминал секунду потрясения, когда горничная леди Джейн мгновенно и безоговорочно перечеркнула предсмертную записку. Мысль об убийстве из вероятности стала неопровержимостью. В то же время, подумал он, предстоит заняться замкнутыми обитателями дома. Пятеро гостей и даже еще больше слуг. Хотя имеется открытое окно и ни разу не зажигавшаяся свеча, очень его смущавшая. Как часто свечи заменяются? Надо будет справиться у Грэхема. Или даже лучше: поручить Грэхему узнать это у кого-то из барнардовских слуг.

Странно, подумал он, его первое дело также включало свечу. Ему тогда было только двадцать два года, и он нанес визит соболезнования леди Деборе Марбери, доброй знакомой их семьи, после жестокого убийства ее единственного сына. Джон Марбери был найден застреленным у себя в клубе, упавшим грудью на стол, и леди Дебора не сомневалась, что к этому был причастен его друг Хокинс, который, по ее мнению, всегда дурно на него влиял.

Почерпнутые из газеты подробности, перемешанные с горем доброй знакомой его отца, мучили Ленокса. Мало-помалу он все глубже вгрызался в края этого дела, побывал в клубе, где убийство произошло (он тоже состоял там членом), наводил справки о Хокинсе. Чем больше он углублялся в расследование, тем более загадочным становилось случившееся. Хокинс выглядел непричастным. Так, Хокинс сидел за карточным столом напротив юного Джона Марбери, рана же указывала, что выстрел был произведен с крыши дома напротив.

Он разгадал тайну, осмотрев карточную комнату в клубе, где обнаружил укрытые за занавеской три полусгоревшие свечи и только чуть-чуть зажигавшуюся четвертую. Одна деталь, которая привела полицейских в недоумение: почему Хокинсу понадобились три свечи? Он объяснил, что иначе ему было бы трудно видеть свои карты, однако комната была прекрасно освещена и без них. Затем он поставил четвертую, и почти тут же пуля сразила Марбери. Четвертая свеча послужила сигналом. Одна-единственная свеча не подошла бы, так как ее слабое сияние невозможно было бы увидеть через улицу. Все свелось к карточным долгам. Если бы игра сложилась для него удачно, четвертая свеча так и осталась бы стоять под столом.

Ленокс анонимно отправил пачку листов со своими выводами в Скотланд-Ярд. Дело тут же завершилось, а Ленокс с той поры увлекся детективными расследованиями. Люди находили его только по устным рекомендациям. Он был дилетантом, а так как он работал бесплатно, не нуждаясь в гонорарах, то привлекал много бедных клиентов. С другой стороны, поскольку он принадлежал к одному из самых древних и почитаемых родов Англии, он также привлекал богатых и знатных, полагавшихся на его тактичность как человека их круга.

Что, собственно, навело его на эти мысли? Свеча…

Без десяти минут восемь он сел в свой экипаж. Грэхем выбежал из дома, чтобы перехватить его, и вручил ему только что доставленную записку. Она была от Мак-Коннелла.

Только один аптекарь в Лондоне продает bella indigo. На Ричард-стрит. Субъект по имени Джеремия Джонс.

Ленокс обдумал это известие, положил записку в карман и велел кучеру трогаться.

Утро было ясным, солнечным, но холодным, и снег все еще хрустел под ногами прохожих. Он подъехал к дому Барнарда в самом начале девятого и приветливо поздоровался с экономкой, хотя приветливость эта ничего ему не принесла.

В вестибюле оказался молодой человек, видимо, только-только окончивший университет – или еще не окончивший. На нем были очки, а волосы он носил чуть длиннее, чем большинство его ровесников. Но одет он был элегантно, в голубой утренний костюм с гвоздикой в петлице, и, несомненно, чувствовал себя здесь как дома.

– Как поживаете? – сказал молодой человек.

– Прекрасно, благодарю вас.

– Я Клод, гощу здесь у моего дяди, знаете ли.

– Счастлив познакомиться с вами, Клод. Я Чарльз Ленокс.

Они обменялись рукопожатием.

– Для меня это немыслимо ранний час, – сказал Клод.

– Уже больше восьми, – заметил Ленокс.

– Мне нравится это ваше «уже», будто восемь – час очень поздний.

– Для меня, должен признаться, он не ранний.

– А для меня чертовски ранний.

– Вы моложе.

– И пусть так остается навсегда. Однако мне надо повидать кое-кого по делу. Рад был познакомиться! – И юноша сбежал по ступенькам крыльца на улицу.

– Как и я, – сказал Ленокс и последовал за нетерпеливой экономкой в утреннюю столовую, примыкавшую к обеденному залу. Это была небольшая восьмиугольная, выходившая на задний сад комната, с круглым столом посередине, за которым сидел Джордж Барнард с почти пустой чашкой чая у локтя и разглядывал бледно-голубую орхидею.

– Садитесь, Чарльз, – сказал он, не взглянув на Ленокса.

– Благодарю вас, – сказал Ленокс.

– Красивый цветок, как вы думаете?

– Прекрасный.

– Я намерен подарить его супруге лорда Рассела нынче вечером.

– Вы обедаете у премьер-министра?

– Да, – сказал Барнард, посмотрел на него и улыбнулся. – Однако завтракаю со столь же дорогим другом.

Странные слова! Барнард вернулся к созерцанию своего цветка. На столе стоял заварочный чайник, и Ленокс, не дождавшись приглашения, сам налил себе чашку.

Окно, у которого они сидели, выходило в небольшой сад на клумбы и рабатки с цветами, не столь фантастически необычными, как барнардовские орхидеи, но тем не менее чудесными, и Ленокс созерцал их, ожидая, пока хозяин дома сочтет нужным заговорить. Момент этот наконец настал после того, как подали яичницу с беконом и Ленокс съел значительную ее часть.

– Я заручился другим человеком, – сказал Барнард, начиная разговор.

– Да?

– Вместо Дженкинса.

У Ленокса упало сердце.

– Почему? – спросил он.

– Некомпетентен. Его заменит Итедер. Дженкинс настаивал, что это было убийство. Вздор, сказал я ему. Девчонку, вероятно, бросил жених. Заурядный случай.

– Это было убийство, Джордж.

Барнард помолчал и посмотрел ему прямо в лицо.

– Я не согласен.

– Вы не чувствуете никакой ответственности за эту девушку?

– Конечно, чувствую. Но я думаю, что ваши факты неверны. Вы же всего лишь дилетант, Чарльз.

– Правда, – сказал Ленокс.

– А Итедер склоняется к моей трактовке случившегося.

– Итедер! – вздохнул Ленокс.

– Мне требуются простые факты, Чарльз, и я не думаю, что они есть у вас. Со всем уважением. Заручаетесь свидетельством мужа Тото, этого неудачника. Никакие присяжные не поверят пьянице. А Итедер превосходный человек. У Джейн нет причин тревожиться. Скажите ей, что дело будет раскрыто. Или, пожалуй, лучше я сам к ней заеду.

– Нет, я скажу ей.

– Как угодно.

Ленокс встал.

– Тем не менее, Джордж, вы не станете возражать, если я проверю кое-какие мои предположения?

– Отнюдь. Но затем мы увидим, к каким выводам придет Ярд.

– Разумеется.

– Вкусно поели?

Ленокс допил чай.

– Восхитительно, как всегда, – сказал он.

Они проследовали в вестибюль, и там он увидел знакомое лицо.

– Мистер Ленокс, сэр, как поживаете?

– Прекрасно, инспектор Итедер. – Это был сержант собственной персоной. – Хотя случившееся очень меня мучает. Мы должны сделать для нее все, что в наших силах.

– Да-да, отлично сказано, мистер Ленокс.

– Так вы с ним знакомы? – спросил Барнард. Ленокс кивнул. – Послушайте, – продолжал Барнард, обращаясь к Итедеру, – вы разберетесь без лишних экивоков, так? Не сомневаюсь, вы некомпетентны, как и все остальные, верно?

– Нет, сэр, – сказал Итедер. Он покосился на Ленокса с некоторым опасением.

– Тут сомнений нет. Но с этим делом вы воздержитесь от обычной своей глупости, хорошо?

– Да, сэр. Оно в надежных руках, сэр. Можете на меня положиться. – Он криво улыбнулся.

Барнард обернулся к Леноксу.

– Надеюсь увидеть вас на балу на следующей неделе.

– Разумеется.

Этот бал Барнард давал ежегодно. Из всех зимних балов он был наиболее известным, и хотя в разгар сезона по несколько балов устраивалось в один и тот же вечер, никто не осмеливался дать бал в день его бала.

– Ну, так до свидания, – сказал Барнард. Еще не договорив, он сосредоточился исключительно на орхидее, и Ленокс остался наедине с инспектором Скотланд-Ярда.

Итедер был крупным мужчиной с черными кустистыми бровями и грубыми чертами розоватого лица. Он надевал полную форму, куда бы ни шел, и шлем наползал ему на глаза. Он словно бы непрерывно покручивал черную дубинку за кожаную петлю, исключая те моменты, когда использовал ее по другому назначению – чаще всего, когда прибегал к ней в общении с низшими сословиями, как он их именовал. Лондонской полиции только-только сравнялось тридцать пять лет. Сэр Роберт Пиль создал первую Столичную полицию в 1829 году, когда Ленокс был еще мальчишкой, и в результате тех, кто поступал в нее, называли либо «пильщиками», либо «бобби». Права ее были еще новыми и неясными, и Итедер представлял обе ее стороны, хорошую и дурную: большие возможности наведения общественного порядка и риск злоупотреблений властью при его наведении.

Итедер поступил в полицию, едва уволившись из армии, и предпочел стать патрульным – обходить улицы по ночам, отбивая не только шаг, но еще и многое другое в соответствии с разными смыслами этого глагола. Быстрая череда отставок и смертей в стенах Ярда обеспечила ему повышение за предел его способностей, а усердие помогло подняться даже еще выше. Теперь он входил в полдюжины наиболее видных детективов в полиции, а также в число наименее наделенных природным талантом и интуицией среди равных ему по рангу.

Леноксу не имело смысла убеждать себя, будто Итедер ему не неприятен.

Сноб по отношению к стоящим ниже него и приторный подхалим по отношению к вышестоящим, если только они не оказывались у него во власти, а уж тогда лжеуважение сменялось полной беспощадностью. И все же, думал Ленокс, ему не позавидуешь, когда он сталкивается с таким человеком, как Барнард. Это мерзкое принижение в каждом слове! Он виновато порадовался, что сам он может позволить себе – в буквальном смысле слова – не считаться с таким человеком, как Барнард. Будь Итедер хоть чуточку поумнее… Но, подумал он, будь пожелания лошадьми, так нищие скакали бы галопом.

Экономка принесла Леноксу его шляпу и пальто. Надевая их, он сказал Итедеру на прощание:

– Если мне дозволено сообщить вам неоспоримый факт, инспектор, так девушка была убита.

– На мой взгляд, это смахивает на сугубо личное предположение, мистер Ленокс.

– Отнюдь, инспектор. Всего хорошего.

И он вышел за тяжелые двери, пытаясь вообразить способ, который позволит ему раскрыть убийство Пру Смит без доступа к кому-либо из подозреваемых, поскольку он знал, что, вероятнее всего, переступил порог этого дома как профессионал в последний раз, пока дело будет продолжаться.

Глава 9

Лондон в разгар зимнего дня не сулил Леноксу особых удовольствий. В воздухе висел дым, от которого его глаза слезились, а на тротуарах слишком много прохожих соперничали из-за узкой дорожки, очищенной от снега, засыпавшего плиты. Тем не менее, сегодня он был исполнен большей решимости, чем накануне вечером. Отчасти благодаря тому, что к делу был привлечен Итедер.

Себе Ленокс на этот день поставил только одну задачу – во всяком случае, пока Грэхем не сообщит о том, что ему удалось узнать, – попробовать, не удастся ли ему выследить bella indigo, убивший молодую горничную. А пока, покончив с массой мелких утренних дел, он шел в направлении Парламента, чтобы разделить второй завтрак со своим старшим братом Эдмундом.

Его брат представлял Маркетхаус, городок, примыкавший к их фамильной резиденции Ленокс-хаус, и, хотя не был особенно деятельным в Парламенте, заседания посещал когда мог и неизменно голосовал в поддержку своей партии. Он, как и Ленокс, был либералом и одобрял реформы последних тридцати лет, однако, кроме того, он был баронетом и владел обширными землями, а в результате был популярен по обе стороны центрального прохода – или, во всяком случае, воспринимался положительно, как хорошо известная величина.

Полностью он именовался «сэр Эдмунд Чичестер Ленокс» и жил с женой Эмили, миловидной пухленькой женщиной материнского склада, которую все называли Молли, и с двумя сыновьями в доме, где рос вместе с братом. Ленокс всегда ощущал в нем две четкие разные личности: его деловой склад в столице и его более истинное «я», домоседа, который наиболее уютно чувствовал себя в старой одежде, а днем либо стрелял птиц, либо ездил верхом, либо трудился в саду. Он был старше Чарльза на два года, и, хотя внешне они выглядели очень похоже, леди Джейн всегда утверждала, что сразу видно, кто из них кто. Эдмунд был того же роста и весил столько же, но казался помягче, а его манера держаться, хотя и столь же обходительная, была заметно эксцентричнее, чему, без сомнения, способствовала уединенность Ленокс-хауса по сравнению с Лондоном.

Братья любили друг друга безмерно глубоко, и каждый взаимно завидовал тому, чем занимался другой: Ленокс страстно следил за политикой и время от времени подумывал, не выставить ли ему свою кандидатуру в Парламент. Тогда как Эдмунд обожал столицу и часто романтично воображал, будто метаться там туда и сюда в поисках улик, подозреваемых и свидетелей, значит испытывать почти райское блаженство. Порой он из глубины своего кресла пытался разгадывать местные преступления в Маркетхаусе, но в тамошней газете редко сообщалось о чем-либо более броском, чем украденный у полицейского шлем или пропавшая овца – жалкая пища, чувствовал он, для многообещающего детектива. В результате он безотлагательно осведомлялся у своего брата, расследует ли тот какое-нибудь дело.

Ленокс пошел через Сент-Джеймский парк и направился вдоль Темзы к Вестминстеру, до которого было рукой подать.

Он любил посещать Парламент. Детьми их с братом водил туда отец, и он все еще помнил, как съедал там второй завтрак и слушал дебаты с галерей для посетителей. А теперь он часто навещал там брата или кого-нибудь из своих друзей.

Здание сгорело в 1834 году, когда он был мальчиком, но его отстроили заново через несколько лет. А всего пять-шесть лет назад была добавлена высокая башня с часами, Биг-Беном – в 1859? Ленокс побился бы об заклад, что Парламент принадлежит к двум-трем красивейшим зданиям Лондона – этот его желтоватый камень, сугубо английский, эти его высокие башенки и стены в сложных узорах. Сама его обширность поднимала дух: пусть поколения приходят и проходят, но эти восемь акров, эти залы и кулуары будут неизменно хранить безопасность Англии. С другой стороны, никого и никогда не будет заботить Биг-Бен.

Посещающая публика входила через Вестминстерские ворота, но Ленокс направился к небольшой двери в выходящей на реку стене здания, и там его в вестибюле ждал Эдмунд. Этот вход предназначался не для посторонних – прямо впереди, наверху лестницы, были кабинеты правительства, слева и справа – закрытые для публики комнаты членов. Если свернуть направо, вы оказались бы в столовых и курительных Палаты Лордов и королевы-императрицы; а, свернув влево, оказались бы в помещениях Палаты Общин. Братья свернули влево, в «Кухню Беллами».

«Кухня Беллами» была просторным рестораном, выходящим на реку. Диккенс писал о нем – метрдотель Николас и кокетливая официантка Джейн в «Очерках Боза», – а отец без устали рассказывал им, что последние слова Уильяма Питта на смертном одре были: «Ах, один бы телячий пирог от Беллами!»

Ресторан отличали столики из темного красного дерева и смесь запахов табачного дыма и помады официантов. Там в порядочном числе сидели седовласые старцы и ворчливо беседовали, постаравшись устроиться как можно ближе к тому или другому камину, а у стойки бодро выпивали компании мужчин помоложе.

Ленокс и его брат сели за столик по соседству с окном под портретом Фокса, и Эдмунд, не отступая от традиции, спросил:

– Ну-с, дорогой братец, что ты расследуешь сейчас?

Ленокс улыбнулся.

– И я крайне рад тебя видеть, как всегда. Юные Эдмунд и Уильям здоровы? А Эмили?

– Оставь, Чарльз! Чем ты занят? Даже у нас в деревне на днях объявился вор серебра!

– Вор серебра! В кротком Маркетхаусе! И его поймали?

– Ну, это был не столько вор, сколько серебро, положенное не туда.

– Но кто мог положить не туда столько серебра? Ты подозреваешь страховой обман?

– Сказать точнее, это была вилка.

Ленокс поднял брови.

– Одна вилка, ты сказал?

– Но вилка для раскладки, так что очень большая. И чистого серебра. Прекрасной работы. И старинная. Фамильная драгоценность, собственно говоря.

– Скольким людям поручено расследование? Вы разнесли вдребезги эту шайку охотников до серебра?

– Видишь ли, вилка упала под кресло. Но об этом я прочел только на следующий день.

– Значит, круглые сутки все висело на волоске?

Эдмунд улыбнулся.

– Смейся, смейся.

И Ленокс засмеялся, потом положил руку на локоть брата.

– Может быть, закажем?

– Да-да.

Оба решили заказать одно и то же, единственное блюдо, которое шеф-повар готовил более или менее сносно – жареную баранину с молодым картофелем, намасленным горошком под ней и с разливом соуса поверх всего.

– И бутылочку кларета? – сказал Эдмунд.

– Если только тебе не придется заниматься делом народа.

– Нет. Просто заседания комитетов.

– В таком случае, конечно.

– Право же, – сказал Эдмунд, – перестань тянуть и расскажи мне, что там было с подделкой. Ярд отказался дать сообщение в прессу.

– Это была Изабель Льюис.

Эдмунд ахнул.

– Да не может быть!

– Но тем не менее – может.

– Ее же не было в Лондоне!

– Наоборот.

– И почему ты так уверен?

– Из-за сапфирового ожерелья.

– Неужели?

– Да.

– Пожалуйста, продолжай!

– Как-нибудь в другой раз.

Эдмунд застонал.

– Сейчас я занят другим делом.

– Каким же?

– Ты уверен, что хочешь послушать?

– Конечно! Разумеется!

Тут подали баранину, и пока они разливали вино и резали мясо, Ленокс коротко рассказал брату о событиях прошлой ночи и нынешнего утра, опустив только название яда из опасения посторонних ушей.

Эдмунда новое дело привело в несколько излишнее волнение, и по какой-то причине он несколько раз повторил, что «будет молчать, как скала» и будет счастлив задержаться в городе, чтобы «раскопать правду, какой бы темной она ни оказалась».

– Дело крайне загадочное, – заключил Ленокс свой рассказ, – так как мотив для убийства скорее всего возникает у кого-то из тех, с кем жертва общалась на равной ноге ежедневно, но очень маловероятно, чтобы кто-нибудь из них воспользовался для убийства таким средством.

– А не мог убийца случайно натолкнуться на этот яд? В доме Барнарда или где-нибудь еще? Кто-нибудь из прислуги вполне мог бы это сделать.

– Я думал об этом, – сказал Ленокс. – Утром Мак-Коннелл прислал записку, что яд этот продает в Лондоне всего один аптекарь, и я намерен порасспрашивать там. Но, полагаю, это маловероятно. Слишком легко было бы проследить яд до того дома, где его украли.

– Но, может быть, убийца рассчитывал, что полиция поверит в самоубийство и прекратит расследование?

– Может быть. В любом случае сегодня я повидаю этого аптекаря, и, возможно, он разрешит проблему. И тогда дело будет раскрыто.

– Да, – сказал Эдмунд, но вид у него был встревоженный.

– Что такое? – спросил Ленокс.

– Я оказался перед, так сказать, нравственной дилеммой.

Ленокс посмотрел на брата, который был в твидовом пиджаке и посадил пятно на старый галстук Харроу (такой же, как на нем самом), на его нахмуренный лоб, и ощутил огромный прилив братской любви.

– Расскажи мне, в чем она, если хочешь.

– Дилемма заключается в том, следует ли мне рассказать или нет.

Лицо Ленокса внезапно стало очень серьезным.

– Какое-то отношение к этому делу?

– Да.

– Тогда ты просто обязан, Эдмунд.

– Человеку случается взвешивать одновременно несколько разных обязательств, дорогой брат.

– По отношению к кому мы должны хранить обязательства, исключая мертвых? Ведь никто же из нашей семьи замешан тут быть не может.

– У меня есть обязательства по отношению к моей семье, а также, как ты сказал, к этой девушке… но, кроме того, и к моей родине.

Они кончили есть. Официант убрал тарелки во время возникшей долгой паузы. Оба откинулись на спинки стульев и закурили сигареты, а Ленокс еще отхлебнул и вина.

– Государственное дело? – сказал он наконец.

– Да.

– Тогда выбор принадлежит тебе. Но можешь положиться на мою сдержанность как детектива и как брата, если выберешь довериться мне.

Эдмунд улыбнулся.

– Я это знаю. – И вздохнул. – Пожалуй, я выбрал.

Они наклонились поближе друг к другу, и Эдмунд сказал:

– Барнард складывает золото этого года у себя в доме.

– О чем ты говоришь?

– О чеканных монетах.

– Монетного двора? Золото, которое должно поступить в обращение в следующем месяце?

– Да.

Ленокс откинулся на спинку и присвистнул.

Монетный двор помещался в предельно охраняемом здании на Литтл-Тауэр-хилл вблизи лондонского Тауэра. Здание желтоватого камня, укрытое высокой чугунной оградой. Широкий фасад с колоннами – однако входили туда крайне редко, как, впрочем и выходили. На полной суеты улице он хранил безмолвие. Когда бы Ленокс ни проходил мимо, он ощущал миллионы завистливых глаз, впивавшихся в этот фасад. Внутри искусные машины превращали слитки чистого золота в монеты точнейшего веса, которые затем распределялись по стране.

Барнард руководил этой операцией с великим тщанием. Например, прежде очень часто приходилось видеть порченые монеты с крошечными спиленными кусочками, недостаточными, чтобы их обесценить, однако, сложенные в кучку, эти обломочки кое-чего стоили. Барнард был первым директором Монетного двора, собиравшим поврежденные монеты для переплавки их снова в золотые слитки. Вот какую степень заботливости он проявлял.

– Невозможно, – сказал Ленокс.

– Боюсь, так и есть, – сказал Эдмунд.

– Это несколько меняет положение вещей.

Эдмунд засмеялся.

– Груда золота чуть поважнее большой вилки миссис Шеттак.

Ленокс тоже невольно засмеялся.

– Но зачем? – спросил он.

– Безопасность Монетного двора оказалась под сомнением. Были покушения.

– Чьи?

– Мы не знаем. Расследование еще продолжается. Весьма жиденький слух указывает на шайку Молотка, которая заправляет доками и распоряжается проституцией и ограблениями в окрестностях верфи Кэнери. Но слух может быть ложным. Вероятнее всего, так и есть.