Текст книги "Прекрасная голубая смерть"

Автор книги: Чарльз Финч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

Глава 44

Трое старых друзей сидели на двух кожаных диванах посреди леноксовой библиотеки с Грэхемом на заднем плане. Снаружи стоял лютый холод, но в камине бурно пылал огонь, и в комнате веяло приятным теплом.

Эдмунд и леди Джейн сидели напротив Ленокса, который весь вечер напролет нетерпеливо притоптывал ногой и каждые несколько минут вскакивал, чтобы навести порядок на книжной полке или помешать в камине. И Эдмунд, и леди Джейн привыкли видеть его таким при развязке дела: чуть-чуть нервным, чуть-чуть догматичным, проверяющим и перепроверяющим известные ему факты.

Тем не менее, Эдмунда мучило разочарование, и после секунды тишины он сказал страдальчески:

– Полагаю, моя работа оказалась бесполезной. Ничего-ничего, Чарльз, – добавил он, когда Ленокс протянул ему руку. – Было очень увлекательно. На большой палец.

– Бесполезной, Эдмунд? Не сердись. С моей стороны было нехорошо отнять у тебя твою историю, но я был слишком увлечен. А что до бесполезности, я весь прошлый час ломал голову, как поддержать эти обвинения в суде. Бесполезно! Не думаю, что все газеты могли бы за год сообщить мне лучшую новость! Получить твое подтверждение, причем неопровержимое!

– Правда? – сказал Эдмунд, чуть ободрившись.

– Да оно бесценно, милый братец.

– Это было волнующе.

– Ничто, ничто, кроме полного признания, не могло бы помочь мне больше. Когда я отправил тебя на улицу, я как раз надеялся, что ты сумеешь увидеть что-нибудь в таком роде.

Эдмунд теперь совсем воспрянул духом и повернулся к леди Джейн.

– Ах, Джейн, – сказал он (потому что тоже рос с ней), – ты бы поразилась, увидев меня там! Переодетым до неузнаваемости.

Леди Джейн, которая уже давно созерцала костюм Эдмунда, сказала с гримаской:

– Говорю это на правах твоего старейшего друга, Эдмунд. Ты выглядишь не наилучшим образом.

– Возможно, возможно, но оно того стоило.

Она улыбнулась, потом повернулась к Леноксу и сказала:

– Значит, это был Клод?

Эдмунд кивнул, но Ленокс предостерегающе поднял палец.

– Нет, – сказал он. – Нет, не совсем.

И Эдмунд, который – бедняга! – перенес за прошедшие минуты много взлетов и падений, пробормотал с некоторой растерянностью:

– Как так? О чем ты?

– Клод, как ты, наверное, помнишь, Эдмунд, по твоему же собственному свидетельству, на балу имел полное алиби.

– Я мог и ошибиться, – сказал Эдмунд.

– Ты не ошибся. Клод не убивал Джека Сомса.

– Черт! – воскликнул Эдмунд.

– Клод хладнокровно отравил Пруденс Смит, а вот его двоюродный брат, Юстес Брамуэлл, убил Джека Сомса, тоже хладнокровно, во время бала.

В последовавшем молчании леди Джейн и Эдмунд сидели, застыв в абсолютной неподвижности, а Ленокс, который, правду сказать, имел склонность к драматическим эффектам, направился к столу, взял щепоть табака из сигаретницы и снова раскурил трубку, прежде чем вернуться на диван.

– По раздельности? – наконец сказал Эдмунд.

– Нет. В полной согласованности. Настолько, что у каждого было полное алиби касательно одного из убийств, что на некоторое время и сбило меня со следа. А будь дело предоставлено Итедеру, полагаю, Ярд остался бы с носом. На редкость умные ребята, и умный план. Я сталкивался с подобным и раньше – братья Олхоффен. Обычно один – главарь и уговаривает второго.

Леди Джейн все еще молчала, и Ленокс осознал, что на краткую минуту забыл, почему он вообще оказался втянутым в это дело.

– Прости, Джейн, – сказал он.

После паузы она отозвалась:

– Нет, я благодарна тебе.

– Лучше, что оно раскрыто.

– Да, конечно, – согласилась она.

Некоторое время все трое молчали. Наконец леди Джейн снова заговорила:

– Как ты это определил?

Теперь Ленокс встал и начал расхаживать по комнате, отвечая на ее вопрос, пока она и Эдмунд продолжали сидеть, а Грэхем все так же стоял у двери.

– Все было очень неясно, крайне неясно, но, как я уже говорил, Эдмунд, сегодня утром я сузил круг подозреваемых до двух кузенов и их дяди. И тогда, как обычно в таких случаях, серии мелких и не таких уж мелких подробностей начали складываться воедино у меня в уме. Я нашел древесный лист, редкий лист, там, где ему никак не следовало находиться – вблизи от подоконника окна Пру Смит, из которого выпрыгнул Юстес, убив Сомса, а позднее я вспомнил, что при моей первой с ним встрече я заметил, что из его кармана торчат веточки и листья. Такое часто можно видеть у ботаников, когда они собирают образчики, и потому тогда я не придал этому никакого значения. Но позднее припомнил.

– Но это мог быть и Барнард, – сказала леди Джейн. – Ты помнишь, как он сводил меня в ботанические сады?

– Да, ты права. Это несколько осложнило дело. Но другие улики помогли покончить с этой путаницей.

– Какие другие улики? – спросил Эдмунд.

– Свеча. Я сразу заметил, что в комнате Пру Смит была свеча, ни разу не зажигавшаяся. Грэхем, напомните мне, что вам сказала горничная.

– Она сказала, сэр, что экономка выдает новые свечи очень скупо.

– Вот именно. Сведение не просто полезное, но многозначительное. Только потому, что вы узнали это, Грэхем, несколько позже я, случайно увидев Клода с расстегнутой манжетой, обратил внимание на маленький ожог выше запястья.

– Пру и Клод, должно быть, подрались, – осторожно предположил Грэхем. – Пятна воска на полу, сэр, – добавил он, словно спохватившись.

– Вот именно. Мы с Мак-Коннеллом обнаружили пятна воска на полу комнаты Пру Смит. Теперь я полагаю, что умерла она, поскольку подслушала, как Клод и Юстес говорили про Сомса, и вступила в конфликт с Клодом, с которым была близка. Во время ссоры они, возможно, схватились и сметали на пол всякие вещи, включая, как согласен Грэхем, свечу, обрызгавшую воском пол и обжегшую Клода. Быть может, перед тем Пру держала свечу, чтобы посветить им. В любом случае двое молодцов увидели в этом улику – в сломавшейся свече – и заменили ее. Разумеется, живя наверху, они могли иметь столько свечей, сколько им требовалось.

– Но если между ними произошла драка, – сказал Эдмунд, – то использование яда не было ли слишком уж окольным способом?

– Ты прав, – сказал Ленокс. – Полагаю, Клод уговорил ее на какое-то время придержать язык. Предположу, что она с неохотой согласилась и тем дала им достаточно времени отравить ее. Между прочим, я нашел еще кое-что подозрительное: носовой платок под кроватью в комнате Юстеса: он пахнул перечной мятой и воском, возможно, из-за частичек воска на нем. Предполагаю, Юстес вытер руку кузена его собственным платком, а затем припрятал платок, зная, что у него нерушимое алиби касательно убийства Пру Смит – на случай, если ему понадобится шантажировать Клода, а то и выдать его полиции с платком в качестве улики.

А затем добавилось еще кое-что – молодой Хилари, член Парламента (я сидел рядом с ним на балу), упомянул мимоходом, что Клод и Юстес, члены его клуба, вроде бы близки – не разлей вода. Вспомнил я его слова совсем недавно. Кроме того, он упомянул (но какое-то время спустя, и я не уловил связи), что оба они теперь при деньгах.

Мне бы следовало обратить внимание на это сразу, и тогда бы я заметил еще многое. Их алиби были слишком уж безупречными. Сначала услышать, что Юстес писал картину, всецело и надолго погрузившись в это занятие столь увлеченно, что подчеркнуто ни разу комнату не покидал, а затем услышать от него на следующий день, что он кое-как наляпал оставшуюся краску? Почему он сначала был таким требовательным к себе, а затем таким небрежным? Ради нерушимого алиби, сохранять которое на другой день не требовалось. Мне, право же, следовало заметить это тогда же. Всякий раз, когда алиби выглядит непробиваемым, его необходимо расследовать.

– То же относится и к Клоду, – сказал Эдмунд. – Пожалуй, следить за ним было слишком уж легко.

– Вероятно, ты прав. Хотя действовал ты безупречно, они, по твоим словам, заметили твое внимание. Насколько помнится, он строил тебе рожи.

– Совершенно верно, – сказал Эдмунд.

– Однако это как-то не согласуется, – сказала леди Джейн. – Зачем сообщать Эдмунду, что они его заметили?

– Чрезмерная уверенность в себе, – сказал Эдмунд.

– Верно, – продолжал Ленокс. – Когда они на секунду встретились, и Клод ударил Юстеса, они, видимо, мгновенно составили план: Клод облегчит слежку за собой, а Юстес тихо исчезнет. В конце-то концов, у Юстеса было его алиби, а под подозрением находился Клод. Но не принимай к сердцу, Эдмунд. Они одурачили меня с куда большей легкостью, чем тебя.

Ленокс задумчиво постучал трубкой по ладони.

– Но зачем? – продолжал он. – Зачем все это? Зачем убивать Сомса и даже убить кого-то еще, чтобы подобраться к Сомсу? Какой властью он обладал? Я пришел к выводу, что ценность в доме Барнарда было бы крайне трудно унести, а именно это в первую очередь заботит взломщика – вспомните непреходящую популярность бриллиантов! – и что убийство Пру Смит и Джека Сомса ни на йоту не разрешило бы эту проблему. Как, по-твоему, Эдмунд?

– Абсолютно верно, – сказал Эдмунд. – Особенно в доме, полном народа. Ведь через дом должны были бы незаметно пройти двадцать человек. И бал не слишком подходящее время для этого.

– Вот именно. Так зачем же? Во-первых, нам известно, что Клод и Юстес принадлежат к совсем небогатым ветвям семьи. Однако, как оба с охотой признались, они по достижении совершеннолетия получили от дяди по десять тысяч фунтов. И были обеспечены финансово. Подозреваю, что Барнард точно так же обеспечил брата и сестру. Он большой гордец и, подозреваю, поддерживал их не столько по доброте душевной, сколько ради того, чтобы ему не кололи глаза бедностью его родственников.

– Помнится, он мне говорил, что его племянники обеспечены на всю жизнь, – сказала леди Джейн.

– Да? Совершенно в его духе. Но так или иначе, у обоих племянников имелись деньги. Юстес сказал, что свои вложил в железнодорожный фонд под четыре процента, а Клод сказал, что нашел выгодное помещение капитала в Америке. Вот так. Несомненно, они могли ожидать побольше после смерти Барнарда – но, думается, ни тот, ни другой не хотел до тех пор трудиться в поте лица. Заметьте, они все еще живут у него, хотя обычно молодым людям не терпится обзавестись собственным кровом. Это факт, который следует придержать. Я скоро вернусь к нему.

Что дальше? Я рекомендовал Итедеру проглядеть газеты с оповещениями о смерти Сомса, а он безмятежно проигнорировал мой совет. Как легко угадать, в моих построениях они стали ключом к делу.

Почему, хотя он располагал достаточными средствами, люди поговаривали, будто Джек Сомс разорен? Кто пустил этот слух? Я прикинул, что это маневр для отвода глаз. Слух пустили наши молодцы. Полагаю, они начали с дяди, который, как хорошо известно нам троим, любит посплетничать после бокала вина. Они к тому же знали, – он взглянул на Эдмунда, – что под одной крышей с ними находится эта ценная вещь. Быть может, Пру Смит за несколько недель до бала проведала про их план украсть ее и молчала только из-за уговоров Клода, и они решили, что это слишком рискованно.

– Почему вы сразу не заподозрили Клода, если мне дозволено спросить, сэр?

(Это был Грэхем.)

– Они разыграли это очень умно. Пока Сомс еще не был убит, им требовался способ снять подозрения с Клода, у которого не будет алиби для убийства Пру Смит. То ли чувство юмора, то ли они предвидели, что Сомс поведет себя глупо и доверчиво, но, подозреваю, что они подтолкнули Итедера (и меня) заподозрить Сомса. Они пустили сплетни, что он разорен, зная, что ум детектива всегда нацелен на поиски мотива. А фактически реальным мотивом вовсе не была ценность в доме Барнарда, из-за которой я заплутался еще больше и оставил племянникам предостаточную свободу рук, пока они не убили Сомса, успев к тому времени запастись алиби.

Но это лишь прикидки. Вернемся к фактам. Сомневаюсь, что так уж много людей прочли в «Пост», что на самом деле Сомс вовсе не был разорен, но я-то прочел. И, что важнее, полагаю, вы все читали некролог в «Таймс». Припомните его – или любые в респектабельных газетах. Они все подчеркивали одно и то же: спортивные успехи, труды в Парламенте, положение в обществе и его НЕДАВНЮЮ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ В ПРАВЛЕНИИ «ПАСИФИК ТРАСТ». Это последнее, как я понял сегодня, и было самым важным. И подсказал мне это ты, Эдмунд.

– Как это я умудрился?

– Ты сказал, что не променял бы что-то там НА ВСЕ ДЕНЬГИ В ФОНДАХ. И я увидел, что все время не замечал простейшей улики. Ценность в доме Барнарда, как я уже сказал, не была причиной преступления. За ним стоял «Пасифик траст».

Для меня это хороший урок. Оказывается, голосование в правлении «Пасифик» последние полгода крайне занимало финансовый мир. Грэхем, вы пытались подтолкнуть меня ознакомиться с этим – тем больше вам чести. Мне следовало прислушаться к вам.

– Я рекомендовал это по неверной причине, сэр.

– Но вы что-то почувствовали. Я редко читаю финансовые новости. Возможно, считаю себя даже выше этого, если быть честным, – Сити и все такое прочее. Колоссальная ошибка, которую я заметил только по милости Господней. С этого дня я буду читать финансовые газеты от первой до последней строчки. Грэхем, принуждайте меня, если я начну увиливать, хорошо?

– Слушаю, сэр, – сказал Грэхем, чуть приподняв брови и с легкой улыбкой на губах.

– «Пасифик траст»… Ну, не стану докучать вам подробностями. Эта компания очень преуспевала, и акционеры получали положенные дивиденды, а цена акций утроилась. Однако число акционеров очень МАЛО. Минимум капиталовложения составлял восемнадцать тысяч фунтов. Ну, а в Англии лишь немногие располагают восемнадцатью тысячами фунтов, и еще меньше таких, кто имеет достаточно сверх означенной суммы, чтобы пуститься в подобную спекуляцию. И вот тут-то и возникает Сомс. Достаточно сказать, что он заседал в правлении и примерно месяц назад ему принадлежал решающий голос в постановлении, определяющем дальнейшую судьбу компании.

В банке накопились доходы, так распределить ли их между акционерами или пустить в оборот? Распределение означало, что вклад в восемнадцать тысяч превратится в чистые сто восемьдесят тысяч, не считая уже полученных дивидендов. Однако тогда компания по сути прекратит существование, и акции не будут стоить практически ничего. Тем не менее, многие акционеры склонялись к этому варианту.

Если же пустить их в оборот, «Пасифик траст» стала бы одной из богатейших компаний в Англии. Вклад в восемнадцать тысяч означал бы выплату первоначальных восемнадцати тысяч, и акционеры сохранили бы свои акции, которые во мгновение ока обрели бы большую ценность, которая продолжала бы расти и расти. Однако ближайшую выплату акционеры получили бы, скажем, лет через двадцать или тридцать.

Буквально каждый сторонний наблюдатель отдавал предпочтение второму варианту, указывая, что за такой срок новообретенное богатство далеко превзойдет даже заманчивые сто восемьдесят тысяч. Голос Сомса, как я упомянул, был решающим. Компания постановила выплатить восемнадцать тысяч фунтов и укрепить статус «Пасифик траста» – выбор, означавший долгосрочную стабильность.

Собственно, выбор был хорош во всех отношениях. Благодаря голосу Сомса каждый вкладчик получал назад свой начальный вклад и сохранял акции, которые в конечном счете станут неизмеримо более ценными. Мало-помалу большинство акционеров приняли свершившийся факт. За исключением двоих – Клода и Юстеса.

– ЧТО-О? – почти хором сказали Эдмунд и леди Джейн.

– Полученные от дяди двадцать тысяч фунтов они вложили в «Пасифик». Я весь день провел, просматривая документацию «Пасифик», и наконец нашел то, что думал найти: сертификат совместного владения. Они вложили деньги вместе четыре года назад – совместно, что допускается правилами компании. А вовсе не вложили их, как утверждали, в четырехпроцентные ценные бумаги и в некую американскую компанию соответственно. А где ложь, там и мотив.

– Но откуда они так много знали про финансы? – спросила леди Джейн. – Им помог дядя?

– Подозреваю, что инициатива принадлежала Юстесу. Клод был не против спекульнуть, но он мне видится именно таким, а Юстес, мне кажется, жаждет вести жизнь джентльмена. И он умен. Его злит ощущение неравенства, порожденное в нем богатым дядей. Как и Клода. Сто тысяч фунтов от «Пасифик траст», принося чистых пять тысяч годового дохода, обеспечили бы им обоим возможность никогда больше не зарабатывать своим трудом до конца их дней, а вы согласитесь, что сумма весьма приличная для кого бы то ни было.

Но если бы они получили по десять тысяч каждый без всякой гарантии получить что-либо еще в ближайшие десятилетия, они оказались бы прочно на мели. Большинство людей в Англии смогли бы прожить на такую сумму всю жизнь. Но не два молодых джентльмена со вкусом к лондонской роскоши, когда некие юные аристократы живут на содержании в семь тысяч годовых, получая их поквартально.

– Марчмейнским мальчикам выплачивается и побольше, – прожурчала леди Джейн.

– Вот именно. Такая сумма отнюдь не гарантировала привольную жизнь ни тому, ни другому. Недурные деньги, но не такие, какие позволили бы им постреливать птиц, иметь несколько породистых лошадей, путешествовать, жить в Лондоне и за городом, вступить в брак, который поднял бы их социальный статус – с титулованными невестами, например. Вот чего, подозреваю, хотели они оба.

– Должно быть, они узнали, как намерен проголосовать Сомс, когда он начал охранять золото, бедняга, – сказал Эдмунд.

– Думаю, ты прав. Они, конечно, тщательно следили за голосованием и, кроме того, знали, как я почерпнул из «Таймс» после смерти Сомса, что следующая вакансия в правлении практически обещана Джеймсу Мейтленду как одному из главных вкладчиков компании и что он склонялся к выбору более непосредственной выгоды для вкладчиков.

Что произошло затем, мы знаем. Они планировали убить Сомса в благоприятных условиях бала, который обеспечил бы сумятицу любому происшествию. И с готовым фальшивым следом из-за ценной вещи в доме Барнарда, непременно собьющим с толку любого сыщика. Пру Смит, работавшая наверху, видимо, была там в разгар утра, когда слуги перекусывают, а другие обитатели дома отсутствуют до времени второго завтрака. Думаю, она ускользнула наверх навестить Клода. Клод и Юстес, полагавшие, что вокруг никого нет, каким-то образом обнаружили, что ошиблись. Они умиротворили Пру Смит, улестили, запугали, не знаю, как именно, но тем или иным способом убедили ее промолчать. Теперь, подумав, я полагаю, они, наверное, сказали ей, что просто фантазировали вслух о том, чего ни в коем случае не собираются сделать. А ей хотелось верить Клоду. Не следовало, конечно, но, думаю, что было именно так.

Вот, пожалуй, и все. Полагаю, особенной опасности, что молодцы покинут Лондон, нет. Они думают – в частности, из-за путаницы, которую создает Юстес, – что им все сошло с рук. В конце-то концов, у обоих есть алиби. Но мы-то знаем, что их алиби не выдержат проверки – а приключение Эдмунда сегодня вечером доказывает это безоговорочно. Вот почему я и отправил тебя туда, милый братец.

И у леди Джейн, и у Эдмунда нашлось несколько вопросов, на которые Ленокс ответил, либо постарался найти наиболее вероятный ответ. Наконец, когда их любопытство было удовлетворено, детектив встал.

– Будьте так добры, пошлите записки Итедеру и доктору Мак-Коннеллу с просьбой заглянуть сюда сегодня вечером, – попросил он Грэхема.

– Я пошлю их незамедлительно, сэр.

Глава 45

Вскоре Эдмунд поднялся наверх, чтобы принять горячую ванну, пока Ленокс показывал леди Джейн новую заказанную им карту. Карту Персии. Он отправится на юг из Исфагана в Шираз, сообщил он ей. Она засмеялась и предположила, что это долгое путешествие и что-нибудь ему да помешает, но он упрямо отказывался допустить этот факт. Он сказал, что наймет гида, и что они с Грэхемом сядут в горный поезд, новый и по-настоящему скорый. Он спросил, а не хочет ли она поехать, и она сказала, нет. Спасибо, но что она с нетерпением ждет дня, когда они вместе отправятся в Италию, в чем давно уже поклялись. Именно там она провела свой медовый месяц.

– Ах, Чарльз… Венеция! Ты когда-нибудь бывал там?

– Нет, только в Риме.

– Она изумительна. И Флоренция, Сиена… как живо я помню все это.

Он улыбался, слушая, как она говорит ему о местах, которые объездила, когда была юной и замужней, но думал он совсем о другом: о том, как думает, что никогда еще она не была столь красивой, даже когда он видел ее на свадьбе, всего лишь двадцатилетней и сияющей.

Вскоре Эдмунд спустился вниз, заметно более чистый и счастливый. Он тоже поглядел на карту Персии и высказал мнение, что, может быть, на этот раз его брат, и правда, отправится в путешествие.

В дверь постучали в тот момент, когда Ленокс бережно сложил карту и поместил ее в старую подставку для зонтиков. У входной двери он столкнулся с Грэхемом и сказал, что сам ее откроет, ожидая увидеть Мак-Коннелла или Итедера.

Но на крыльце, слегка заснеженный, с глазами, налитыми кровью, стоял Клод Барнард.

– Мистер Ленокс? Могу я поговорить с вами?

– Ну, да, – ответил Ленокс в полной растерянности. – Грэхем, пожалуйста, проводите мистера Барнарда в малую гостиную. Я сейчас же к вам присоединюсь, – сказал он Клоду.

Он поспешил в библиотеку.

– Пришел Клод Барнард, – предупредил он, не давая им времени опомниться. – Джейн, ты останешься тут или вернешься домой, как сочтешь нужным. Эдмунд, а ты встань у двери малой гостиной, будь так добр. В случае, если он прибегнет к насилию, я дам знать нашим старым посвистом. – Это был птичий посвист, которым они пользовались в детстве. Он мог означать «берегись!», или «я тут», или «на помощь!».

– Да, конечно, – сказал Эдмунд. – Конечно.

– Я бы пригласил тебя внутрь, но он может выйти из равновесия.

– Тем более причин сделать так, Чарльз.

– Нет. С твоего разрешения, я абсолютно против.

Эдмунд пожал плечами. И минуту спустя Ленокс вошел в малую гостиную, а Эдмунд встал у двери.

Войдя, Ленокс немного помедлил. Комната была небольшой, редко используемой, полной ошибок: неудобные кресла, неудачно задуманное бюро, посредственная картина. Единственным ее достоинством было окно, выходившее в сад за домом. Там и стоял Клод, куря сигарету, засунув другую руку в карман пиджака.

Он выглядел печальным и заметно осунувшимся даже за последние два-три дня. Он не услышал, как вошел Ленокс, и несколько секунд Ленокс смотрел на него с грустью. Жалости он, конечно, почти не испытывал, но обаяние молодого человека сменилось меланхолией.

– Мистер Барнард? – наконец сказал Ленокс.

Клод обернулся.

– А, мистер Ленокс! Холодный сегодня выдался денек, верно?

Наступило молчание.

– Не угодно ли присесть?

Клод кивнул, и лицом друг к другу они оба опустились в уродливые кресла, набитые конским волосом.

– Боюсь, я не могу сделать комплимент вашему вкусу, мистер Ленокс.

– Я редко захожу в эту комнату.

– А… вот что.

– Чем я могу помочь вам, мистер Барнард?

Клод горько засмеялся.

– Помочь мне? Ну-ну.

– Мне выразиться иначе? Что вы хотите сказать мне?

– У меня ощущение, будто я живу во сне, мистер Ленокс. Все обернулось так… так скверно.

– Да, именно так, – сказал Ленокс.

Клод резко вскинул голову.

– Я не уверен, что, собственно, вам известно.

– Напротив, мне известно все.

Теперь молодой человек посмотрел на него с удивлением.

– Все? Но, конечно же, нет.

– Да, уверяю вас.

– Так не скажете ли?

– Вы и ваш кузен Юстес убили Пруденс Смит и Джека Сомса, чтобы получить полные дивиденды по вашим акциям «Пасифик траст».

Клод тряхнул головой.

– Да, вижу, что так. – Он вздохнул. – Моим единственным утешением было прийти к вам по собственной воле, а теперь я лишился и его.

– Напротив, – сказал мистер Ленокс. – Вы поступили именно так. Ведь вы легко могли бы находиться сейчас по ту сторону Ла-Манша. Однако это ни в коей мере не искупление.

– Искупление? Говорю же вам… – Он умолк и закурил новую сигарету. Немного погодя он заговорил снова: – Да, я пришел к вам по собственной доброй воле. Не сомневаюсь, что мне висеть. Но что угодно, лишь бы не жить в этом кошмаре ни минутой дольше.

– Инициатором был Юстес.

– Юстес… Юстес… Вы бы не поверили, мистер Ленокс, но вопреки всем его занудным мнениям и неприятным манерам он способен быть убедительнее всех в мире.

– Лучше начните сначала, – перебил Ленокс.

Клод пыхнул сигаретой.

– Если вы знаете все, не вижу, зачем мне надо унижаться и рассказывать.

Ленокс расслышал ноту упрямства в голосе молодого человека и вместо того, чтобы читать ему нотацию, сказал мягко, но категорически:

– Все началось с вашего дяди, не так ли?

Клод растерянно посмотрел на него.

– Да, – начал он медленно. – Полагаю, это правда. Дядя Джордж. – Внезапно, будто пришпоренный мыслью, что его выслушают сочувственно, он разразился потоком слов. – Вы не поверите. Он… он прямо-таки жесток с членами нашей семьи, если на то пошло. Дал нам деньги, чтобы не оказаться в неловком положении, знаете ли, а потом колол этим глаза нам всем, стравливал нас между собой. Сделал наших родителей врагами. Вот почему мы с Юстесом сблизились: мы его ненавидели.

– Продолжайте, – сказал Ленокс.

– Полагаю, объективно он был к нам добр: снабжал нас карманными деньгами, платил за университет, позволил нам жить у него, как нам было удобно. Но не могу передать его постоянные упоминания и наедине с нами, и в обществе о том, скольким мы ему обязаны. Это было ужасно.

– А затем он дал вам деньги, ведь так?

Будто осознав, что был слишком откровенен, Клод угрюмо замедлил свою речь.

– Да, он дал нам некоторую сумму.

– И что вы с ней сделали?

– Думаю, вы уже знаете.

– Однако вы можете объяснить, что чувствовали. Я знаю только факты.

Вновь поощренный к откровенности, Клод сказал:

– Он дал нам по десять тысяч каждому. И вот тогда Юстес пришел ко мне.

– Он пришел к вам?

– Нас объединяла наша неприязнь к дяде, но все равно мне мой кузен не нравился. Тем не менее, он был неотразим. Сказал, что нашел для нас способ разбогатеть, для нас обоих, а мы оба знали, что в подобных вещах он большой дока. По-моему, он заправлял бюджетом своей собственной семьи лет с шести-семи, уберег их от страшного перепада от богатства к бедности, который испытал я. Видите ли, наш дядя уделял свою помощь, когда и как ему вздумается. – По лицу Клода скользнула тень его детского гнева.

Ленокс опять, скрыто его подталкивая, сказал:

– Значит, он нарисовал вам радужную картину?

– Он меня убедил. Сказал, что нам больше никогда не надо будет работать. И, конечно, он был прав. Даже согласись мы с решением правления, то, разумно распоряжаясь деньгами, мы вполне могли бы жить на то, чем располагали, не говоря уж о росте цены акций. Но, понимаете, он задурил мне голову грезами о неограниченном богатстве… – Клод раздавил сигарету о подоконник открытого окна и запустил руку в волосы. – Десять тысяч фунтов ни в какое сравнение с ним не шли.

– Насколько понимаю, были долги, – сказал Ленокс, предлагая Клоду новую сигарету.

– К чему тянуть, – с горечью ответил Клод. – Ведь вы уже знаете. Я много пил, влез в карточные долги, а неоплаченных счетов накопилось столько, что волей-неволей мне пришлось бы поужаться. Из десяти тысяч фунтов у меня осталось бы от силы три-четыре тысячи. Конечно, большая сумма, но недостаточная, чтобы жить так, как я хотел жить… Или нет. Как я хотел бы показать дяде Барнарду: вот, как я живу! – Вновь по его лицу скользнула та же тень гнева. – Даже во всем себе отказывая, я израсходовал бы их за пять лет.

Ленокс понимал, что наступил момент, требующий большого такта.

– И Юстес предложил выход…

Клод промолчал, но затем кивнул.

– Да, он меня убедил. Сказал, что, убрав Сомса из правления, мы будем богаты, и конец всем моим тревогам, тревогам моей семьи, всем ехидствам дяди Барнарда. В один присест по сто тысяч каждому.

– Сначала об убийстве речи не было, ведь так?

– В начале не было. Сперва мы просто распустили слухи, что Сомс – пьяница и остался без гроша. Мы думали, что, может, его выведут из правления, в согласии с общественным мнением. Боюсь, мы сильно подпортили ему жизнь, бедняге. – Говоря это, он взглянул на Ленокса почти с вызовом, но лицо детектива сохраняло невозмутимость. Клод продолжал, будто рухнула плотина. – Ничего не получилось, и, понимаете, мало-помалу Юстес убедил меня, что от этого зависят самые наши жизни. Как я вам уже сказал, происходило это будто во сне: убить кого-то, спрашиваю вас? У меня было достаточно денег, друзей хоть отбавляй, богатый дядюшка, пусть и тиран – так как же меня удалось уговорить? Какое безумие! Но до меня дошло только после смерти Пру… а тогда уж от этого зависела самая моя жизнь. Я не мог пойти на попятный, твердил Юстес.

– Продолжайте.

– Нет. Я и так уж наговорил лишнего. Я даже не знаю, какую помощь вы можете мне оказать. – Он стоял у окна, продолжая курить.

Ленокс почти прошептал:

– Наверное, это было нелегко – убить девушку, которую вы знали… которая, возможно, вам нравилась.

– Нравилась? – угрюмо сказал Клод, быстро оборачиваясь к Леноксу. – Да, она мне нравилась, это правда… Помните, как я ужинал один наверху в «Скачках»? Я думаю, именно тогда я по-настоящему понял, что произошло. Когда я очнулся, то в первый раз увидел, каким коварным, жутким человеком был мой кузен… был на самом деле. И меня охватила такая тоска! Это не оправдание, нет, но это правда.

– Что значит: вы очнулись?

– Понимаете, когда я убил Пру, я этого на самом деле не понимал. Юстес дал мне какой-то яд, он его выцыганил у нашего дяди, и еще пузырек с ядом для отвода глаз из комнаты экономки. – Ленокс кивнул сам себе. – Он ведь знает ботанику и пользовался им для растений. А мне откуда было знать? Я Оксфорд еле окончил со степенью третьего класса. Она, думается мне, слышала, как мы говорили про Сомса. И бедняжка Пру настолько доверяла мне, что решила поговорить со мной напрямик. – Он раздавил сигарету и взял новую, предложенную Леноксом. – Он не казался реальным, этот яд. Я как-то не связывал его со смертью Пру, хоть это и звучит странно. Такой маленький пузырек, будто с лекарством.

– Но вы же дрались, не так ли?

– Дрались?

– И вам требовалось заставить ее молчать достаточно долго, чтобы успеть отравить ее после драки. – Заметив, что Клод намерен возразить, Ленокс добавил чуть более резко: – Послушайте, была борьба, в которой вы обожглись.

– Да, вижу, вы, и правда, знаете все. Мы действительно сцепились. Шепотом, чтобы нас не услышали. Но она была жутко рассержена. И я действительно обжегся. Но под конец я убедил ее промолчать, пока я уговорю Юстеса отказаться от плана. Я сказал, что это была просто болтовня.

– Вот так вы ее обманули?

Наступило долгое молчание. Ленокс знал, что подошел момент, когда Клод либо попытается бежать, либо сломается. Неторопливо, без единого резкого движения он достал запыленную бутылку и две стопки из отвратительного гардероба, завещанного ему той или иной тетушкой. Клод был не первым подозреваемым, кого он приводил в эту комнату. Он медленно наполнил стопки ржаным виски и протянул одну молодому человеку. Клод поглядел на нее, помедлил долю секунды, затем взял ее и сделал глоток. С надломом в голосе он продолжал: