Текст книги "Тихая ночь"
Автор книги: Чарльз Эллингворт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)
Annotation
Мими рада любой весточке от мужа с фронта, но однажды письма перестают приходить… Отчаяние и одиночество толкают ее в объятия пленного француза Жерома, а ведь и его дома ждет жена. Точнее, ждала. Мари-Луиз, не в силах дальше жить соломенной вдовой, заводит роман с немецким офицером, на память о котором у нее остается… сын. Судьба приводит на родной порог Жерома, а вслед за ним и беременную Мими. Смогут ли супруги простить друг другу грехи, которые уже не скрыть?
Чарльз Эллингворт
Предисловие
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
notes
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
32
33
34
35
36
37
38
39
40
41
42
43
44
45
46
47
48
49
50
51
52
53
54
55
56
57
58
59
60
61
62
63
64
65
66
67
68
69
70
71
72
73
74
75
76
77
78
79
80
81
82
83
84
85
86
87
88
89
90
91
92
93
94
95
96
97
98
99
100
101
102
103
104
105
106
107
108
109
110
111
112
113
114
115
116
117
118
119
120
121
122
123
124
125
126
127
128
129
130
131
132
133
134
135
136
137
138
139
140
141
142
143
144
145
146
147
148
149
150
151
152
153
154
155
Чарльз Эллингворт
Тихая ночь
Предисловие
Быть созданным, чтобы творить, любить и побеждать, – значит быть созданным, чтобы жить в мире. Но война учит все проигрывать и становиться тем, чем мы не были.
Альбер Камю
Существуют темы, актуальные во все времена. Пожалуй, тема любви относится именно к таким. Конечно же, любовь бывает разной. Не только несчастной или счастливой. Она, словно редкий экзотический цветок, в зависимости от условий существования меняет облик столь разительно, что иногда сложно поверить, что речь идет об одном и том же «растении» – настолько окрас его лепестков, форма и вкус его плодов разнообразны, а порой и причудливы! А если чувству суждено было зародиться на руинах войны, – тут уж не так просто предугадать, чем оно обернется и каким станет впоследствии…
Читая роман, сюжет которого держит в напряжении вплоть до последних страниц, вы поймете, насколько сложными могут оказаться простые на первый взгляд вещи. Это захватывающее, полное чувственности и глубины повествование доставит удовольствие не только почитателям любовного жанра в лучших современных традициях, но и поклонникам исторических полотен, достойных пера классиков европейской литературы.
Для своего первого произведения Чарльз Эллингворт выбрал историческую тематику не случайно, ведь по образованию он историк, изучал этот предмет в Оксфорде. Будучи старшим сыном из шести детей в консервативной английской семье, Чарльз самостоятельно зарабатывал себе на жизнь и учебу. Сначала это была работа на буровой вышке, затем четыре года в Гонконге, после чего ему удалось вместе с другом создать собственную компанию «Property Vision», приносящую стабильный доход до сих пор. Сегодня мистер Эллингворт – успешный бизнесмен, любящий путешествовать и совершать полеты на собственном самолете. У него замечательная жена и трое взрослых сыновей. К тому же у него множество домашних животных, и он страстно любит книги. Все это, безусловно, характеризует его как всесторонне одаренного и необыкновенного человека. Еще более удивительными перечисленные факты биографии автора покажутся читателю, когда он окунется в художественный мир романа, ведь главные герои книги – женщины! То, как тонко раскрывается писателем-мужчиной их внутренний мир, поистине потрясает!
«Тихая ночь» рассказывает две истории любви: одну – среди внушающего ужас бегства немцев с востока Германии в 1944–1945 годах накануне вторжения Советской Армии, и другую – в оккупированной с 1940 года Франции. В небольшом городке молодая француженка Мари-Луиз Анси вступает в романтическую связь с пилотом люфтваффе. Она даже не подозревает о том, что ее законный муж Жером, захваченный немцами в плен где-то на территории Германии, четырьмя годами позже повстречает молодую немку – графиню Мими фон Гедов, – чтобы навсегда сплести ее судьбу со своей…
Восхитительно выписанная любовная линия романа, стержнем которой выступают душевные переживания двух женщин, ставит его в один ряд с такими великими произведениями, как «Унесенные ветром» М. Митчелл, «Поющие в терновнике» К. Маккалоу. А вторжение в судьбы героев Второй мировой войны неизбежно ведет к параллелям с бессмертными романами Э. М. Ремарка.
Как известно, большая история человечества складывается из связей жизненных историй маленьких людей. Каждый из нас чувствует окружающий мир по-разному: мы по-разному любим и ненавидим, совершаем ошибки и искупаем грехи… В книге Чарльза Эллингворта все так же, как и в жизни – удивительно и непросто. Прочитайте – и почувствуйте сами!
1
Германия
Силезия[1], Восточная Германия, сочельник 1944 года
Ночь тиха. Звучит «Heilige Nacht»[2].
Порывистый ветер гулко отзывается в пустотах церковной крыши и словно подпевает дрожащим голосам нестройного хора. Мерцают свечи, кто-то покашливает, прихожане лютеранской церкви рассаживаются на скамьях. В звучании женских голосов – грусть, страх перед наступившей зимой, тоска по детям, умирающим от холода в землянках, ностальгия по прежней теплой и сытой жизни.
Ночь свята.
Затихли последние аккорды гимна, и лишь голоса детей продолжают звучать в огромном пространстве церкви. Склоненные головы матерей накрыты платками, чтобы скрыть от зоркого взгляда детей наворачивающиеся на глаза слезы. Их мысли устремляются туда, на поле боя, где убивают, захватывают в плен и мучают тысячи ни в чем не повинных людей. Младшие смотрят с удивлением, старшие гордо поднимают головы и продолжают петь.
В переполненной церкви всего четверо мужчин. Трое из них, одетые в пальто, которые им явно не по размеру, сняли шапки и стоят молча. Один пытается подавить мучающий его туберкулезный кашель, второй уставился в сборник гимнов в кожаном переплете, третий, прикрыв потрескавшиеся губы воротником, не может сдержать слез, капающих на стиснутые ладони.
Пастор, благодаря преклонному возрасту избежавший призыва в ряды ополченцев фольксштурма[3] – отчаянной попытки нацистского руководства организовать сопротивление на территории Германии, – возвещает о рождении Христа и отводит глаза, словно чувствует вину за ту призрачную надежду в море грусти, которую дарит прихожанам это радостное событие. Остро ощущая напряженность, витающую в воздухе, пастор коротко благословляет собравшихся и под нестройные возгласы «аминь» идет по проходу к дверям.
Еще несколько лет назад на паперти, украшенной разноцветными лампадами, собирались прихожане, поздравляли друг друга, отовсюду слышались возбужденные детские голоса. Сегодня, в эту промозглую, холодную ночь в отблеске единственного фонаря изможденные людские тени вполголоса обмениваются традиционными рождественскими поздравлениями, натягивают шапки, поднимают воротники и спешат скрыться в сгущающейся темноте.
Молодая женщина в пальто с отороченным мехом воротником подходит к пастору. Он склоняется в почтительном поклоне и целует поданную ему руку. Женщина просит его благословения. В ее глазах стоят слезы.
Выйдя из церкви, женщина идет по дороге, придерживая полы пальто и сгибаясь под порывами ледяного ветра. Затем она входит во двор и направляется к дому с башенками на крыше.
В просторном холле тускло мерцают две лампочки, освещая громоздкую мебель и портреты бывших владельцев дома и их драгоценных супруг, разодетых в кринолин и кружева. Женщина быстро поднимается наверх, входит в спальню и со вздохом облегчения захлопывает за собой дверь. В комнате тепло, мерцает огонь в камине, и ее продрогшее тело начинает медленно согреваться.
БОльшую часть спальни занимает огромная кровать с балдахином. У стены примостился письменный стол, на котором в беспорядке лежат книги и бумаги. Маленький диван и кушетка, обитая бархатом, прекрасно гармонируют с инкрустированным антикварным комодом и стульями из сандалового дерева. Женщина сбросила пальто и осталась в серой юбке и желто-красном жакете. Закрыв лицо руками, она стала медленно раскачиваться из стороны в сторону, словно впала в глубокий транс.
Внезапно в дверь тихонько постучали. Женщина вздрогнула и оглянулась. Мужчина, один из тех, что были в церкви, в большой шинели и фуражке, с высоким лбом и глубоко посаженными глазами, нежно обнимает ее и вытирает слезы, градом катящиеся по щекам. Бережно и внимательно, словно держит в руках хрупкую вазу, он раздевает женщину и несет ее к кровати.
Отвернувшись к стене, женщина терпеливо ждет, пока он снимет свою заплатанную одежду. В отблеске огня его изможденное худое тело кажется еще белее.
Мужчина и женщина лежат в огромной кровати, потерявшись в нагромождении собственных мыслей и воспоминаний о семье, друзьях, видениях из прошлой жизни. Любовь, словно спасательный круг, вырывает их из пучины безвременья и приносит облегчение.
Под тихое потрескивание огня в камине две несчастные души забываются сном.
2
Бреслау[4], Силезия, Восточная Германия
За три месяца до описанных событий, сентябрь 1944 года
Мими фон Гедов застыла от изумления – какой-то солдат бросил на стол вещевой мешок и с отвращением сплюнул на грязную скатерть. Мими с ужасом смотрела на происходящее и попыталась улыбнуться, когда солдат помахал ей рукой. Она опустила глаза, закурила и стала нервно постукивать зажигалкой о края пепельницы, в которой уже лежали три окурка со следами помады. Выглянуло солнце, и Мими решила было снять теплый жакет, но внезапно набежавшие кучевые облака помешали ей это сделать. Она выбрала одну из трех книг, лежавших на столе, и начала перелистывать страницы.
– Еще не пришел?
Мими напряглась.
– Он никогда не отличался пунктуальностью.
– Он придет, не волнуйся. Может, еще бокал вина?
Мими с улыбкой посмотрела на огромную мужскую фигуру, склонившуюся над ее столиком.
– Благодарю вас, герр Райнхарт. Вы меня балуете.
Герр Райнхарт одобрительно кивнул:
– И получаю от этого удовольствие.
Мими заслонила глаза от солнечного света. Перед ней стоял грузный мужчина. Пуговицы на его жилете, судя по всему, были застегнуты с трудом. Свисающий подбородок, затянутый на толстой шее галстук…
– Разреши присоединиться к тебе, ну, пока он не придет?
– Конечно. – Мими наклонилась и отодвинула стул.
Райнхарт уселся и налил себе бокал вина.
Какое-то время они молча смотрели перед собой.
Рыночные лотки и тележки выстроились по периметру площади. Овцы столпились у корыта с водой. Мулы, лошади и крошечный пони ростом с немецкую овчарку были привязаны к ограде. Юные и уже немолодые солдаты вермахта[5] разлеглись на земле, пили, курили и смачивали голову водой, спасаясь от жары.
– Он обязательно придет. Ведь он влюблен в тебя.
Мими удивленно посмотрела на Райнхарта.
– Мы просто друзья. Старые друзья, и не более.
– Я тоже стар, достаточно пожил на этом свете, чтобы разбираться в таких вещах.
Мими откинула голову и заливисто рассмеялась. Тревога, сковавшая ее тело, отступила. Однако, напустив на себя строгий вид, она сказала:
– Надеюсь, вы не рассказывали об этом посетителям кафе. Я все-таки замужняя дама.
Райнхарт загадочно улыбнулся и покачал головой. Проплывающее по небу облако закрыло палящее солнце и принесло немного прохлады, вместе с которой к Мими вернулось чувство беспокойства.
– Я не видела его с сорок первого года… Последний раз мы встречались еще до начала войны, до того как Германия напала на Советский Союз. Ему многое пришлось пережить, ведь так?
Райнхарт кивнул.
– И?..
Старик пожал плечами:
– Что я могу сказать? Я же его раньше не знал.
– Очень жаль. Он был таким милым и невероятно талантливым. Мы здорово проводили время в Берлине. Мне его очень не хватает.
– А мы, провинциалы, тебе не подходим?
– Натруженные ноги, картофельные поля?
– А чем тебе не угодил картофель?
– А как насчет натруженных ног?
– Вот почему мы носим такую широкую обувь.
Райнхарт поднял ногу, чтобы показать двухцветный ботинок, и сидящие неподалеку посетители громко рассмеялись.
Как только солнце снова показалось на горизонте, обласкав своим кристальным светом крыши и колокольни, над столиком нависла большая тень. У этой тени был мужской силуэт и офицерская фуражка.
– Графиня фон Гедов, надо полагать?
– Макс! Макс фон Шайлдитс!
Мими вскочила и бросилась в распахнутые объятия своего старого приятеля. Какое-то время они стояли, не в силах оторваться друг от друга.
– Дай на тебя посмотреть. – Мими немного отодвинулась от Макса. – И сними фуражку. Она тебе не идет.
Макс выполнил ее просьбу и замер, как статуя, которой любуются посетители музея. Мими принялась внимательно изучать экспонат.
– Выглядишь на пятнадцать.
В Максе и вправду было что-то мальчишеское, озорное, и даже военная форма не добавила ему солидности. Только в глазах читалась усталость. Он громко щелкнул каблуками и склонил голову:
– Могу я к вам присоединиться, графиня? Герр Райнхарт?
Хозяин кафе быстро поднялся:
– Я пойду, меня ждут. Вам, как обычно, рюмочку шнапса, капитан?
– Да, благодарю вас.
Мими и Макс улыбались, словно опять привыкали друг к другу. Они закурили, не решаясь смотреть друг другу в глаза. Внезапный порыв ветра слегка взъерошил каштановые волосы Макса, и Мими заметила, что на его кителе не хватает пуговиц. «Да, ему никогда не удавалось выглядеть опрятно, даже в самых дорогих костюмах».
– Очень рада тебя видеть, Макс. Я так по тебе соскучилась!
Макс наклонился и поцеловал ей руку.
– Я тоже. Да, давненько мы не виделись.
– Ты не похож на солдата.
– Да уж. Это тебе не музыку сочинять или книги писать. Я за пианино уже год как не садился. А поэзия? Там, где я побывал, вдохновения ждать не приходилось.
– Почему ты не сообщил мне, что приехал?
Макс потянул за нитку, торчавшую из скатерти.
– Я собирался, правда, собирался.
– Ты вернулся месяц назад.
– Не преувеличивай. Не месяц, а три недели.
– Это же целая жизнь, исходя из сложившихся обстоятельств!
В голосе Мими прозвучал упрек. Куда делись легкость и веселость, еще минуту назад игравшие в его глазах? Макс помрачнел и потянулся за сигаретой. Его левый глаз нервно подергивался.
– Прости. Я очень хотел тебя увидеть, но, понимаешь, обстоятельства изменились. Я изменился. – И, словно пытаясь избежать дальнейших расспросов, он начал перекладывать книги, лежавшие на столе. – Так. Что у нас тут? Достоевский… Бальзак… Тургенев… У нас что, хороших немецких писателей не осталось? Мне, например, всегда нравился Манн. Да, помнится, и тебе тоже. Но он еврей, а не немец. Люди об этом часто забывают. – Макс положил книги на стол и продолжил с иронией в голосе: – Ну, какие новости? От Эрика никаких известий?
– Откуда ты знаешь, что он пропал без вести?
– Мне Райнхарт рассказал.
– Никаких.
– И не жди. Пропал без вести – значит, исчез, сгинул. Ты же, надеюсь, это понимаешь? Летом во время боевых действий тысячи солдат были окружены, попали в плен. Скорее всего, Эрик среди них.
Их беседу прервал внезапный спор, вспыхнувший возле лотка, стоящего неподалеку. Два солдата начали бросаться яйцами, и через секунду вокруг них собралась толпа зевак. Крики стихли так же быстро, как и начались – один из фермеров делал недвусмысленные знаки.
– Ты счастлива здесь, Мими?
Теперь настал ее черед отвести глаза.
– Что ты имеешь в виду? Здесь в Бреслау? Здесь на востоке? В этом захолустье? На этой ферме?
Макс пожал плечами.
– Да, это не Берлин.
– Все было хорошо. Да, да, просто прекрасно. Теперь все изменилось, но ты и сам это видишь. – И она указала на солдат, в спешке занимающих место в строю. Невдалеке показалась фигура старшего офицера.
– Однако жизнь тут не была такой уж веселой и в мирное время. Или я не прав?
– Жизнь была лучше, гораздо лучше. Слушай, Макс, а я ведь со всеми поддерживаю связь, ну, со всеми нашими. Эрик не стал мне мешать. Любой из моих друзей мог приехать к нам в гости. Согласись, мы здорово проводили время. Тебе же нравилось. Только не пытайся отрицать это.
– Нет, все было не так.
– Из-за Эрика?
Макс отрицательно покачал головой. Глубокая печаль и невероятная усталость – вот и все, что Мими смогла разглядеть на его лице.
– Послушай, Макс, Эрик был хорошим мужем. Он не пытался контролировать меня, позволял мне писать. Я знала, что, когда мы переедем в деревню, все изменится. Все должно было измениться. Но, поверь, Эрик был очень хорошим человеком.
– И скучным.
Мими посмотрела на сигарету, дымящуюся в руке.
– Ты потрясающе выглядишь.
Мими отвернулась. Когда она вышла замуж, ей едва исполнилось двадцать. Смуглая кожа досталась ей от бабушки-итальянки, а палящее солнце и работа на свежем воздухе, безусловно, не добавили ей привлекательности, но зато она превратилась в зрелую и довольно симпатичную женщину.
– Макс, а как ты? Почему не рассказываешь о себе? Что с тобой случилось?
Он задумался.
– Я вдруг осознал, что я смертен. Так часто бывает на войне.
Мими потянулась через стол и взяла его за руку.
– Здесь спокойно. Фронт далеко. Не волнуйся.
Макс покачал головой и выпалил:
– Так ты ничего не слышала? Про «город-крепость»?
– Крепость?
– Наш город не выглядит таковым, да?
Две овцы выбрались из загона и теперь расхаживали возле ограды. Где-то в дальнем уголке площади скрипач заиграл мелодию Штрауса.
– Это новый стратегический план нашего руководства. Меня ввели в курс дела, и я теперь в игре. Если коротко, то суть состоит в том, что когда наши войска занимают какой-либо город, в идеале, конечно, русский, то они превращают его в хорошо укрепленную крепость. Когда противник, то есть русские, переходит в наступление, перед ним встает выбор – брать эту крепость улица за улицей или оставить ее, но тогда возникает угроза для него самого. Вся штука в том, что мы потеряли уже все русские города и практически все польские. Бреслау станет первым немецким городом с гордым названием «город-крепость».
– Так ты считаешь, что наши не удержат линию фронта?
– Кто? Старики и дети? – Макс кивнул в сторону двух шеренг, выстроившихся вдоль кафе. – Я слышал, большое подкрепление было направлено в Варшаву. Специальный батальон. Но, вероятнее всего, они уже мертвы. Послушай, Мими, ты должна уехать отсюда. Слышишь? Ты должна уехать.
– Куда?
– Куда-нибудь на запад, к родителям. Да куда угодно, только подальше отсюда. Американцы уже на подступах к Рейну. Ты должна оказаться в той части Германии, куда они войдут.
– Но я не могу все бросить, ведь тут мой дом.
Макс сжал кулаки и напрягся. Мими с тревогой смотрела на своего друга, который явно терял контроль над собой.
– Ты глупая! Очень скоро этот город не будет ничьим домом. Ты хотя бы представляешь себе, что нас ждет, когда придут русские? Представляешь?
В глазах Мими появилось беспокойство. Она обернулась по сторонам, чтобы проверить, не слышат ли их разговор посетители за соседними столиками.
– Эрик ничего не рассказывал тебе о русских? Совсем ничего?
Мими попыталась что-то сказать, но Макс ее перебил:
– Русские убивают пленных и мирных жителей или, того хуже, оставляют их умирать от голода на морозе. Иногда я думаю: лучше бы это были члены СС. Русские придут сюда, они заставят нас испытать на своей шкуре все, через что прошли они. Когда? Этого никто не знает. Может, в следующем месяце или в следующем году? Но то, что они будут здесь в ближайшем будущем – неоспоримый факт. И никто, ни я, ни остатки нашей армии, не смогут их остановить. И если они сделают с нами хотя бы одну десятую того, что мы сделали с ними, то в Бреслау будет настоящий ад на земле. Ты должна поверить мне, Мими.
Макс так энергично жестикулировал, что поцарапал бровь, и небольшое пятнышко крови запеклось над глазом. Сильная дрожь в руках помешала ему взять сигарету из пепельницы, и она покатилась на тротуар. Понимая, что на них смотрят, Мими нагнулась к Максу и схватила его за руки. Через несколько минут она ощутила, что судорога стала слабее.
– Прости.
– Ничего, все нормально.
Мими почувствовала, как кто-то положил руку ей на плечо. Герр Райнхарт стоял рядом. Его лицо выражало беспокойство. Мими кивнула, показывая, что владеет ситуацией. Райнхарт вернулся за стойку.
– Тебе лучше?
Макс кивнул.
– Я больше не могу себя контролировать.
Его губы пересохли, в глазах стояли слезы. Мими подкурила и передала Максу сигарету, но прежде чем взять ее, он внимательно посмотрел на свои руки.
– До перевода сюда я думал, я верил, что есть шанс на спасение. Небольшой, конечно, но есть. Все, на что я могу надеяться – это стать заключенным. Другого выбора просто нет. Ты права, я гнилой солдат. Я слишком испуганный солдат.
Мими встала и потянула друга за руку.
– Идем со мной. Идем. Райнхарт все поймет, не беспокойся.
Макс с трудом поднялся и натянул фуражку, чтобы прохожие не видели его бледного лица. При виде офицера бойцы фольксштурма дружно поприветствовали его, подняв руки. От осознания происходящего Мими стало не по себе. Макс оперся на ее руку.
Они медленно прошли мимо парочки влюбленных, покинули главную площадь и уединились в парке возле ратуши, где стояла одинокая скамейка. Мими продолжала держать Макса за руку, как будто им двоим требовалось физически ощущать присутствие друг друга. Мими положила голову на плечо своему лучшему другу и вспомнила, как они веселились до войны, почувствовала запах табака, одеколона, духов. Макс дотронулся до ее руки.
– Обещай, что уедешь.
Мими выпрямилась и посмотрела поверх крыш на кучевые облака, пробегавшие по небу и, казалось, задевавшие башни колоколен. Ярко светило солнце. Лето не хотело уступать права наступившей осени. Мими повернулась к Максу и отрешенно произнесла:
– Обещаю.
* * *
Но Мими не сдержала своего слова, она не уехала. Наступила осень, но какая-то неведомая сила удерживала Мими в большом неотапливаемом доме в окружении безмолвных портретов.
Все началось в амбаре, напичканном сухой соломой и пропахшем конским потом, с деревянными стенами, изъеденными червями. На дворе стоял октябрь, опадали кленовые листья, солнце все реже и реже освещало унылый пейзаж. Изнуренные тяжелой работой женщины таскали зерно и забрасывали его в жерло клокочущей молотилки. Вдруг в амбар вошли четверо мужчин. Один был в военной форме, с винтовкой на плече, трое других – в поношенных шинелях защитного цвета и военных фуражках вермахта. У всех были впалые щеки, а один из них сильно кашлял. Это были заключенные, голодные и истощенные.
Женщины закончили работу, уселись на лавку, достали немного яблочного сока, хлеб и сыр. Мими с зачесанными назад волосами ловко разрезала четыре буханки и протянула их измученным людям. Трое несчастных попытались достойно принять угощение, но голод взял свое. Послышалось «merci»[6], и они принялись с жадностью поглощать еду.
– Vous êtes Franęais?[7]
– Oui. Et vous, madame?[8] – Самый высокий из них перестал жевать, ожидая ответа Мими.
– Je suis Allemand[9].
На мгновение мужчина задумался. В его глазах небесно-голубого цвета читался вопрос: откуда женщина из глухой немецкой деревушки знает в совершенстве французский? Несмотря на шрамы на лице и изможденное тело, в нем чувствовалась какая-то странная энергия, которая выделяла его среди товарищей.
– Bien. Merci[10], freundliche dame[11]. – В его голосе не было и намека на иронию, а в глазах читался нескрываемый интерес.
Мужчины выпили яблочный сок, передавая друг другу эмалированную кружку. Только кашлявший заключенный отказался пить. У него явно прогрессировал туберкулез. Никто ничего не говорил.
Вновь прибывшие принялись за работу. Они забрасывали зерно в молотилку, а женщины подбирали и очищали колосья. Через какое-то время все находившиеся в амбаре с ужасом заметили, как заключенные стали горстями сыпать сырые зерна в карманы шинелей, но промолчали.
Чувствуя, что за ней наблюдают, Мими вернулась к работе, впервые за последние несколько месяцев испытывая удовольствие от того, что она привлекательная женщина. Она резко повернулась, ожидая, что француз отведет взгляд, но голубые глаза пристально смотрели на нее. Странное возбуждение пробежало по ее телу, заставляя трепетать каждую клеточку. Мими почувствовала, что задыхается, и быстро вышла во двор, стараясь скрыть волнение.
Что-то новое, неведомое зародилось в глубине ее души. Что-то такое, что не вязалось с ее статусом замужней женщины. Мими глубоко дышала, согреваясь в лучах осеннего солнца.
* * *
Два дня спустя они встретились снова, на этот раз в ее огромном пустом доме.
Мрачный холл был освещен пучком света, пробивающегося сквозь небольшое круглое окно. Лестница вела в спальню Мими, единственную обитаемую комнату на верхнем этаже. На нижнем этаже расположились герр Реммер и его жена, которые помогали Мими по хозяйству. Герр Реммер был ранен во время кампании в Северной Африке, в результате чего остался без руки и глаза. Неумолимый Кронос[12] безжалостно истреблял своих детей, оставляя позади себя вдов и инвалидов.
День выдался солнечным, и в доме затеяли уборку. Все окна были распахнуты, приятный ветерок приносил с собой прохладу и тонкие паутинки, которыми был полон осенний воздух. Движение людей словно пробудило дом ото сна, кто-то переставлял мебель, кто-то вытирал пыль в дальних уголках комнат. В библиотеке с множеством книг, собранных заботливой рукой дедушки Эрика еще во времена Вильгельма Первого, превращенной в курительную комнату его потомками, раскрыли ставни впервые после ухода на войну последнего графа. Пахло сыростью, пылью и старой кожей.
В отблесках солнца Мими, собиравшая подушки на диване, не сразу заметила стоявшего напротив нее мужчину. От неожиданности она вскрикнула. Когда глаза привыкли к свету, Мими разглядела силуэт гостя и черты его лица. Он раскрыл книгу.
– Бодлер… Простите, что напугал вас.
Он взял книгу, словно пытаясь объяснить свое появление. Мими в ответ с понимающим видом кивнула.
– Я обожаю эту часть. Позволите?
Мими почувствовала себя уверенней, успокоилась, положила подушки на стол, стоящий между ними, и откинула волосы.
Мужчина прочитал:
Подальше от людей. С померкших облаков
Я вижу образы утраченных годов,
Всплывает над рекой богиня Сожаленья
[13]
.
Он поднял глаза. Мими продолжила:
Отравленный Закат под аркою горит,
И темным саваном с Востока уж летит
Безгорестная Ночь, предвестница Забвенья.
Гость ничем не выдал удивления.
– Бодлер знал, что умирает от сифилиса, когда написал это стихотворение. Красивый слог, не правда ли?
– Да. И все же Бодлер чересчур меланхоличен. Водка и сифилис – плохие компаньоны, особенно если ты не в форме. Я тоже чувствую себя обессиленной.
– Однако достаточно сильной, чтобы делать уборку.
Мими смутилась.
– Графиня, прошу прощения. Мое любопытство – мой враг. Я хотел сказать вам, что вы прекрасно говорите по-французски. Позвольте спросить, где вы выучили язык?
– Мои родители живут на той стороне Рейна, в Баден-Бадене. Моя няня была француженкой, и, кроме того, я два года училась во французской школе. Никаких особых способностей, просто мне повезло. Вот и все. А ваш немецкий?..
– Хорошая школа в Германии. Последние пять лет. Никаких особых способностей и никакого везения.
Мими почувствовала, что краснеет.
– Простите.
– Не стоит. Я жив и надеюсь продолжать в том же духе, если, конечно, удастся раздобыть достаточно еды, чтобы пережить зиму. Вот только, боюсь, Пьер не выдержит. Его кашель стал сильнее, да и холод не идет ему на пользу. – Француз осмотрелся. – Я могу попросить вас об одолжении?
Мими кивнула.
– Можно я возьму несколько книг? Я обязательно их верну. Зимние вечера тянутся медленно, и мне необходимо как-то отвлечься, чтобы не сойти с ума. Приступы кашля Пьера иногда становятся невыносимыми.
– Конечно. Что бы вы хотели почитать?
– Что-нибудь из современников. – Его голос зазвучал бодрее. – Жид, Фицджеральд в переводе, если есть, а то мой английский не настолько хорош. Но если в вашей библиотеке этого нет, то я буду рад и классике: Корнель, Расин, девятнадцатый век.
– Как насчет Мопассана? Бальзака? Флобера? Это мои любимые авторы. Они стоят у той стены, а Расина я видела вон в том углу. Где-то там была и «Госпожа Бовари».
Занявшись поисками сокровищ в кожаных переплетах, Мими забыла про уборку и подушки на столе. Она поднялась по ступенькам лесенки и стала ловко перебирать пальцами запыленные томики, словно исполняя какое-то произведение для фортепиано. Наконец ее поиски увенчались успехом. Мими повернулась, чтобы порадовать гостя своей находкой, и внезапно обнаружила, что он стоит не по ту сторону письменного стола, а в нескольких шагах от нее, так близко, что она почувствовала запах его нестиранной одежды.
– Я просто волновался, когда вы взобрались на эту лестницу. Позвольте, я помогу вам спуститься.
Француз протянул руку. В отблеске света Мими не смогла разглядеть его лица. Почти теряя сознание от прикосновения его руки, она спустилась вниз.
Мими протянула ему книгу, стараясь не смотреть в глаза. Он отступил в тень и принялся внимательно изучать женщину с головы до ног. Мими ощутила волнение, но в то же время происходящее доставляло ей странное удовольствие.
– Благодарю. Вы мне очень помогли.
– Не за что. Что вы! Но почему вы здесь? В моем доме?
– Я не должен был приходить. Прошу прощения. Мы срезали сухие ветки в саду, и Ганс-Питер, ну, вы помните, наш несчастный охранник, заснул. У него слабое сердце. А я увидел открытые двери и книги и не смог удержаться. Простите меня.
– Нет, нет. Что вы, не извиняйтесь! Этой библиотекой никто не пользуется. А скажите, как вам живется в амбаре?
– Вне сомнений, как только коровы станут нашими постояльцами, запах будет невыносимым, но зато будет теплее. Да, любой сарай – лучше, чем еще одна зима в лагерных условиях.
– К вам плохо относились?
– К нам? Нет. Просто везде были сырость и голод. Нас никто не бил, нет. Но есть было нечего. Русским и евреям в концлагерях повезло гораздо меньше, чем нам. Большинство охранников похожи на нашего Ганса-Питера. Они считают дни до окончания службы, потому что хотят вернуться домой, на свои фермы. Они такие же больные, как и мы. Да у нас и одежда одинаковая.
Француз протянул Мими свою военную фуражку, но тут же прижал ее к груди, наклонил голову и щелкнул каблуками. Мими обернулась и увидела в проеме двери встревоженного Ганса-Питера.
– Danke Grafin[14]. Вы очень добры. Я обязательно верну книги.
Охранник удивленно приподнял брови и уставился на Мими.
– Не волнуйтесь, капрал. Ваш подопечный помог мне передвинуть мебель, за что я очень ему благодарна.
Капрал пожал печами, как бы говоря: не стоит благодарности, а заключенный, покидая дом, кивнул Мими и улыбнулся. Графиня осталась одна в залитой солнцем комнате, с дрожащими коленями и бешено бьющимся сердцем.
