Текст книги "Блестящая будущность"

Автор книги: Чарльз Диккенс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

ГЛАВА ХIII

Нѣтъ болѣе горькаго чувства въ мірѣ – какъ стыдиться своего родного дола. Это чувство можетъ быть сочтено за черную неблагодарность, и наказаніе за него неминуемо и вполнѣ заслуженно; но чувство это тѣмъ не менѣе страшно горькое. – могу въ этомъ увѣрить читателя.

Родной домъ никогда не былъ для меня очень пріятнымъ мѣстомъ, благодаря характеру сестры. Но Джо скрашивалъ мою жизнь, и я вѣрилъ въ него. Я вѣрилъ въ то, что наша пріемная – самая нарядная въ мірѣ комната; парадная дверь казалась мнѣ таинственными вратами храма, гдѣ торжественные выходы совпадали съ жертвоприношеніями жареныхъ куръ; кухня въ моихъ глазахъ была верхомъ чистоты, хотя и не блестѣла великолѣпіемъ; я вѣрилъ въ кузницу, какъ въ яркій путь къ возмужалости и независимости. Въ какой-нибудь годъ все это перемѣнилось. Теперь все это было грубо и пошло, и я бы ни за что въ мірѣ не хотѣлъ, чтобы нашъ домъ увидѣли миссъ Гавишамъ и Эстелла.

Насколько я самъ виноватъ въ неблаговидномъ настроеніи моего ума, насколько въ немъ виновата миссъ Гавишамъ и моя сестра– не важно ни для меня, ни для тебя, читатель. Перемѣна во мнѣ произошла; дѣло было сдѣлано. Хорошо оно было или дурно, простительно или непростительно, но дѣло было сдѣлано.

Прежде мнѣ казалось, что въ тотъ день, когда я наконецъ засучу рукава своей рубашки и войду въ кузницу ученикомъ Джо, я буду благороденъ и счастливъ. Теперь это осуществилось, но я чувствовалъ одно, что покрытъ пылью отъ каменнаго угля, а на душѣ у меня лежали тяжелыя воспоминанія, передъ которыми кузнечный молотъ казался перышкомъ. Такъ какъ по годамъ я уже выросъ для школы внучатной тетушки м-ра Уопсля, то образованіе мое подъ руководствомъ этой нелѣпой женщины было покончено. Не прежде однако, чѣмъ Бидди передала мнѣ все, что знала, начиная отъ прейскуранта и кончая комической пѣсенкой, которую она когда-то купила за полпенни. Хотя пѣсенка эта была довольно безсмыслена, но, въ моей жаждѣ поумнѣть, я выучилъ ее наизусть самымъ серьезнымъ образомъ.

Всѣми своими познаніями я старался подѣлиться съ Джо. Мнѣ хотѣлось, чтобы Джо былъ менѣе невѣжественъ и грубъ, чтобы онъ былъ достойнѣе моего общества и менѣе заслуживалъ бы упреки Эстеллы.

Старая батарея на болотѣ служила намъ классной, а разбитая грифельная доска и кусочекъ грифеля были нашими учебными пособіями; къ этому Джо всегда присоединялъ трубку табаку. Я не замѣтилъ, чтобы Джо могъ когда-либо что-нибудь запомнить; каждое воскресенье онъ забывалъ то, чтб заучивалъ на прошлой недѣлѣ. Онъ курилъ трубку съ видомъ ученаго, точно считалъ, что шибко подвигается въ наукѣ. Милый человѣкъ, надѣюсь, что онъ не ошибался.

На берегу было уютно и тихо, и паруса проносились по рѣкѣ за насыпью; порою, казалось, что они принадлежатъ затонувшимъ кораблямъ, которые все еще плаваютъ подъ водою. Когда я слѣдилъ за кораблями съ распущенными парусами, то почему-то думалъ о миссъ Гавишамъ и объ Эстеллѣ, и такъ случалось всегда, когда я видѣлъ что-нибудь живописное: миссъ Гавишамъ и Эстелла, и странный домъ, и странная жизнь были неизмѣнно связаны со всѣмъ, что было на свѣтѣ красиваго.

Однажды въ воскресенье, когда Джо съ наслажденіемъ курилъ трубку, послѣ того, какъ я особенно надоѣлъ ему своими уроками, я легъ на земляную насыпь, уткнувшись подбородкомъ въ сложенныя руки; передо мною носились образы миссъ Гавишамъ и Эстеллы, я видѣлъ ихъ въ природѣ и въ небѣ, и на водѣ; меня уже давно преслѣдовала одна мысль, а сегодня я рѣшился сообщить ее Джо.

– Джо, – сказалъ я: – какъ ты думаешь, не слѣдуетъ ли мнѣ навѣстить миссъ Гавишамъ?

– Къ чему, Пипъ? – отвѣчалъ Джо, медленно соображая.

– Какъ къ чему, Джо? Развѣ людей не посѣщаютъ такъ себѣ, изъ вѣжливости?

Джо, по обыкновенію, задумался.

– Тебѣ неловко итти къ миссъ Гавишамъ: она можетъ подумать, что ты чего-нибудь отъ нея хочешь или ждешь.

– Но развѣ я не могу сказать ей, что мнѣ ничего не надо, Джо?

– Конечно, можешь сказать. Но и она вольна тебѣ повѣрить или не повѣрить. Когда миссъ Гавишамъ такъ щедро наградила тебя, она позвала меня назадъ и сказала, чтобы отъ нея больше ничего не ждали.

– Да, Джо, я слышалъ.

– Ну, значитъ она этимъ хотѣла сказать, что теперь она сама по себѣ, а ты самъ по себѣ, и чтобы ее больше не безпокоили.

Въ душѣ я сознавалъ, что Джо правъ, но мнѣ было не очень пріятно, что Джо такъ думалъ; это какъ бы подтверждало мое собственное мнѣніе.

– Но, Джо?

– Что, дружище?

– Вотъ уже скоро годъ, какъ я у тебя подмастерьемъ, а я ничѣмъ до сихъ поръ не выразилъ свою благодарность миссъ Гавишамъ и ничѣмъ не заявилъ, что помню о ней.

– Это вѣрно, Пипъ; но если ты полагаешь выковать для нея четыре хорошенькихъ подковы, то, мнѣ кажется, такой подарокъ будетъ совсѣмъ не кстати, такъ какъ у нея вѣдь нѣтъ копытъ…

– Я вовсе и не думаю объ этомъ, Джо; я совсѣмъ не собираюсь что-нибудь дарить ей.

Но Джо забралъ себѣ въ голову мысль о подаркѣ и уже не могъ такъ скоро съ нею разстаться.

– Если бы ты выковалъ ей новую цѣпь для парадной двери… или, скажемъ, напримѣръ, дюжину или двѣ хорошенькихъ винтовъ… или вообще какую-нибудь тонкую вещицу въ родѣ вилки для поджариванія гренковъ или сковородку, если она вздумаетъ сама жарить, или что-нибудь въ этомъ родѣ…

– Я вовсе ничего не хочу дарить ей, Джо, – перебилъ я.

– Знаешь, я бы на твоемъ мѣстѣ этого не дѣлалъ, не унимался Джо, хотя я пересталъ настаивать. – Нѣтъ, я бы не дѣлалъ. Ибо зачѣмъ ей цѣпь на дверь, когда у нея она уже есть. А вилка для гренковъ будетъ вѣдь мѣдная и принесетъ тебѣ мало чести. И самый искусный работникъ не можетъ отличиться, дѣлая сковородки, потому что сковородка всегда останется сковородкой и…

– Дорогой Джо, – закричалъ я въ отчаяніи, хватая его за сюртукъ, – я ничего подобнаго не предполагаю. Я никогда не собирался дѣлать миссъ Гавишамъ какого бы то ни было подарка.

– И знаешь, что я тебѣ скажу: хорошо дѣлаешь, Пипъ, – согласился со мною Джо.

– Да, Джо; но я хотѣлъ тебя просить, такъ какъ работы теперь не очень много, чтобы ты далъ мнѣ завтра отпускъ; я пойду въ городъ и навѣщу миссъ Эст… Гавишамъ.

– Но вѣдь ее зовутъ не Эстгавишамъ, Пипъ, если только ее не перекрестили, – важно проговорилъ Джо.

– Я знаю, Джо, я знаю. Это я только такъ обмолвился.

Короче сказать, Джо далъ мнѣ свое согласіе, но подъ однимъ условіемъ: что, если я буду принятъ не особенно ласково и меня не попросятъ повторить посѣщенія, то я уже никогда не стану проситься итти къ ней въ домъ. Я обѣщался исполнить это условіе.

Нужно сказать, что Джо держалъ помощника, которому платилъ жалованье понедѣльно; звали его Орликъ. То былъ широкоплечій увалень, очень сильный, но медлительный и неповоротливый. Этотъ угрюмый поденщикъ не любилъ меня. Когда я былъ очень малъ и робокъ, онъ увѣрялъ меня, что чортъ проживаетъ въ темномъ уголку кузницы, и что онъ очень хорошо знакомъ съ врагомъ рода человѣческаго; онъ говорилъ еще, что разъ въ семь лѣтъ необходимо затоплять печь живымъ мальчикомъ, и что мнѣ предстоитъ послужить топливомъ. Когда я поступилъ въ ученики Джо, онъ, быть можетъ, подумалъ, что мнѣ предстоитъ замѣстить его, и еще пуще не взлюбилъ меня.

Орликъ былъ въ кузницѣ на другой день и работалъ, когда я напомнилъ Джо про обѣщанный отпускъ. Сперва онъ ничего не сказалъ, потому что только что принялся съ Джо за кусокъ горячаго желѣза, а я раздувалъ мѣхи; но потомъ замѣтилъ, опершись на молотъ:

– Что жъ это, хозяинъ! Неужто вы побалуете только одного изъ насъ? Если юному Пипу даютъ отпускъ, то и старому Орлику тоже слѣдуетъ дать отпускъ.

Ему было не болѣе двадцати пяти лѣтъ, по онъ всегда говорилъ о себѣ, какъ о старикѣ.

– А зачѣмъ тебѣ отпускъ? – спросилъ Джо.

– А ему зачѣмъ? Зачѣмъ ему, затѣмъ и мнѣ,– отвѣчалъ Орликъ.

– Пипъ хочетъ итти въ городъ.

– Ну, и старый Орликъ пойдетъ въ городъ. Развѣ двое не могутъ итти въ городъ? Вѣдь не заказано только одному итти въ городъ.

– Не груби, – сказалъ Джо.

– Буду грубить, если мнѣ такъ угодно. Ну, хозяинъ, послушайте, не надо любимчиковъ въ нашей кузницѣ, будьте правосуднымъ человѣкомъ.

Но хозяинъ не хотѣлъ ничего слышать, пока работникъ не усмирится, и Орликъ полѣзъ въ горнъ, вытащилъ раскаленную докрасна полосу желѣза, повертѣлъ ею вокругъ меня, точно хотѣлъ проткнуть ею мое туловище или разможжить мою голову, положилъ ее на наковальню и сталъ разбивать молотомъ – точно разбивалъ меня, такъ мнѣ по крайней мѣрѣ казалось; искры летѣли во всѣ стороны, точно брызги моей крови – и наконецъ, когда работа разгорячила его и остудила желѣзо, онъ сказалъ, опираясь снова, на молотъ:

– Ну, такъ что жъ, хозяинъ?

– Ты образумился? – спросилъ Джо.

– Да, образумился, – проворчалъ Орликъ.

– Ну, если такъ, то можешь итти въ отпускъ, потому что вообще работникъ ты хорошій.

Сестра стояла на дворѣ и подслушивала, – она была самымъ безцеремоннымъ шпіономъ и соглядатаемъ, – услыхавъ слова Джо, она заглянула въ одно изъ оконъ.

– Похоже на тебя, дуракъ! – обратилась она къ Джо:– отпускать гулять такого лѣнтяя и лежебоку. Ты должно быть богачъ, что такъ швыряешь деньгами, честное слово. Желала бы я быть его хозяиномъ!

– Вы бы хотѣли надо всѣми хозяйничать, да руки коротки, – отвѣчалъ Орликъ, зловѣще оскаливая зубы.

– Оставь ее въ покоѣ! – замѣтилъ Джо.

– Ужъ я бы справилась со всѣми болванами и негодяями, – отрѣзала сестра, начиная приходить въ бѣшенство. – Какъ мнѣ не справиться съ болванами, когда я замужемъ за твоимъ хозяиномъ, который изъ болвановъ болванъ. И какъ мнѣ не справиться съ негодяями, когда я имѣю дѣло съ тобой, худшимъ изъ всѣхъ негодяевъ Англіи и Франціи. Вотъ тебѣ!

– Вы, тетушка Гарджери, сущая вѣдьма, – проворчалъ Орликъ. – Кому же и судить негодяевъ, какъ не вѣдьмѣ?

– Говорю тебѣ, оставь ее въ покоѣ! – повторилъ Джо.

– Что ты сказалъ? – закричала сестра. – Что ты сказалъ? Что сказалъ про меня Орликъ, Пипъ? Какъ онъ назвалъ меня при моемъ мужѣ? О! О! О! Какъ обозвалъ онъ меня при низкомъ человѣкѣ, который клялся защищать меня! О! поддержите меня! О!

– Ага! – проворчалъ кузнецъ сквозь зубы. – Я бы поддержалъ тебя, если бы ты была моя жена. Я бы подержалъ тебя въ колодцѣ и тамъ бы тебя и оставилъ.

– Говорю тебѣ, оставь ее въ покоѣ! – сказалъ Джо.

– О! послушайте его! – завопила сестра, всплескивая руками и принимаясь визжать, что было второй степенью ея ярости. – Слушать, какъ меня ругаютъ! Какой-нибудь Орликъ! Въ моемъ собственномъ домѣ! Меня, замужнюю женщину! При моемъ мужѣ! О! О!

Тутъ сестра принялась бить себя въ грудь, сбросила ченецъ и распустила волосы, – послѣдняя степень ея бѣшенства. Превратившись въ настоящую фурію, она бросилась къ дверямъ, которыя я, къ счастію, заперъ.

Что было дѣлать теперь злополучному Джо, какъ не спросить Орлика, по какому праву онъ становится между нимъ и м-съ Джо, и пригласить его къ отвѣту? Орликъ и самъ находилъ, что другого исхода не было, и приготовился къ оборонѣ; и такъ оба сняли прожженые фартуки и набросились другъ на друга, какъ два великана. До сихъ поръ мнѣ не приходилось встрѣчать человѣка, который бы справился съ Джо; я думаю, такого не было, по крайней мѣрѣ въ нашемъ околодкѣ. Орликъ, не хуже блѣднаго молодого джентльмена, скоро лежалъ на полу и не торопился встать на ноги. Тогда Джо отперъ двери, поднялъ сестру, которая лежала безъ чувствъ у окна (но прежде, я увѣренъ, видѣла схватку), отнесъ ее въ домъ и положилъ на постель, при чемъ она ожила и первымъ дѣломъ вцѣпилась въ волоса Джо. Послѣ того наступила та зловѣщая тишина и безмолвіе, какія всегда слѣдуютъ за всѣми скандалами. Я поднялся къ себѣ наверхъ и сталъ одѣваться.

Когда я сошелъ внизъ, то засталъ Джо и Орлика подметавшими кухню, и никакихъ иныхъ слѣдовъ бывшей баталіи, кромѣ разсѣченной ноздри у Орлика, замѣтно не было. Физіономія его не стала ни выразительнѣе отъ увѣчья, ни красивѣе. Бутылка пива появилась изъ кабачка «Веселыхъ лодочниковъ», и они оба мирно стали распивать ее. Тишина оказала успокоительное и философское воздѣйствіе на Джо, и онъ вывелъ меня на дорогу, пославъ мнѣ въ догонку замѣчаніе:

– Подеремся, Пипъ, да и помиримся-такова жизнь!

Съ какимъ нелѣпымъ волненіемъ (потому что чувства, которыя мы считаемъ серьезными въ мужчинѣ, представляются намъ смѣшными въ мальчикѣ), шелъ я къ миссъ Гавишамъ – объ этомъ распространяться теперь нечего.

Миссъ Сара Покетъ появилась у воротъ. Эстеллы не было.

– Какъ, вы опять здѣсь? – сказала миссъ Покетъ. – Что вамъ нужно?

Когда я сказалъ, что пришелъ узнать о здоровьи м-съ Гавишамъ, Сара, очевидно, съ минуту колебалась, не прогнать ли ей меня безъ дальнѣйшихъ разговоровъ. Но, испугавшись, очевидно, отвѣтственности, впустила меня и скоро пришла объявить, чтобы я шелъ наверхъ. Все кругомъ было неизмѣнно и миссъ Гавишамъ сидѣла одна.

– Ну? – сказала она, устремляя глаза на меня. – Я надѣюсь, что вамъ ничего не нужно? Больше вы ничего не получите.

– Нѣтъ, нѣтъ, миссъ Гавишамъ. Я только хотѣлъ сказать вамъ, что преуспѣваю въ своемъ дѣлѣ и очень вамъ благодаренъ.

– Ну, ну, довольно! Приходите опять когда-нибудь; приходите въ свой день рожденья. Ай! – внезапно закричала она, поворачиваясь въ креслѣ ко мнѣ,– вы ищете Эстеллу? Эге!

Я оглядывался… и дѣйствительно искалъ Эстеллу… и пробормоталъ, что, надѣюсь, она здорова.

– Она за границей, – отвѣчала миссъ Гавишамъ, – воспитывается тамъ, какъ лэди; теперь она далеко, ее не достанешь и красивѣе прежняго; всѣ ею восхищаются, кто только ее видитъ; вы скучаете по ней?

Въ ея послѣднихъ словахъ прозвучала такая злобная радость, и она такъ непріятно засмѣялась, что я не зналъ, что отвѣтить. Но она избавила меня отъ этого труда, прогнавъ меня съ глазъ долой. Когда ворота за мной затворились, я почувствовалъ сильнѣе, чѣмъ когда-либо, что недоволенъ своимъ домомъ, ремесломъ и всѣмъ на свѣтѣ.

Было уже очень темно, когда я пошелъ домой изъ города въ сопровожденіи м-ра Уопсля. За городомъ уже поднялся густой туманъ, и мы чуть не наткнулись на какого-то человѣка у заставы.

– Эге! – сказали мы въ одинъ голосъ, – вѣдь это Орликъ?

– Да, – отвѣчалъ онъ. – Я тутъ поджидалъ васъ на всякій случай, для компаніи.

– Вы запоздали, – замѣтилъ я.

– Да и вы также, – отвѣтилъ онъ, довольно резонно. – Кстати, опять палятъ изъ пушки.

– Съ понтона? – сказалъ я.

– Именно! одна изъ птицъ опять улетѣла изъ клѣтки. Въ сумерки стали палить, и вы сейчасъ услышите залпъ.

И, дѣйствительно, мы не прошли и нѣсколькихъ саженъ, когда донесся знакомый раскатъ выстрѣла, заглушаемый туманомъ, и тяжело прокатился вдоль низменнаго берега рѣки, какъ бы преслѣдуя и предостерегая бѣглецовъ.

…Втроемъ дошли мы до деревни. Дорога, но которой мы шли, вела мимо «Трехъ веселыхъ лодочниковъ», и насъ удивило, что въ кабачкѣ еще сидѣли люди; было поздно – уже одиннадцать часовъ, дверь была отперта и свѣтились огни. М-ръ Уопсль заглянулъ туда, чтобы спросить, въ чемъ дѣло (предполагая, что захваченъ бѣглый каторжникъ), но выбѣжалъ сильно озабоченный.

– Бѣда, – сказалъ онъ, не останавливаясь, – у васъ въ домѣ не все благополучно, Пипъ. Побѣжимъ всѣ трое!

– Что случилось? – спросилъ я, поспѣшая за нимъ. Орликъ бѣжалъ рядомъ со мной.

– Хорошенько не понялъ. Кажется въ отсутствіе Джо въ домъ забрались воры. Предполагаютъ, бѣглые каторжники. Кто-то, говорятъ, пострадалъ.

Мы бѣжали со всѣхъ ногъ, такъ что разспрашивать было неудобно, и остановились только, когда вбѣжали въ кухню. Она была полна народу; вся деревня сбѣжалась; кто вошелъ въ домъ, кто остался на дворѣ; былъ здѣсь также и докторъ, и самъ Джо, а около нихъ на полу нѣсколько женщинъ посреди кухни. Праздные зрители посторонились, когда я вошелъ, и на полу я увидѣлъ сестру, лежавшую безъ движенія. Она свалилась отъ страшнаго удара въ затылокъ, нанесеннаго неизвѣстной рукой, въ то время, какъ она стояла лицомъ къ печкѣ: ей не суждено было больше свирѣпствовать на этомъ свѣтѣ.

ГЛАВА XIV

Джо пробылъ въ кабачкѣ «Трехъ веселыхъ лодочниковъ» отъ восьми часовъ съ четвертью до девяти три четверти. Когда онъ вернулся домой въ десять часовъ безъ пяти минутъ, то нашелъ сестру уже на полу безъ движенія; онъ страшно испугался и сталъ звать на помощь. Въ домѣ ничего не было унесено, но возлѣ сестры на полу лежали ножные кандалы, которые были распилены. Джо, осмотрѣлъ кандалы опытнымъ глазомъ кузнеца и объявилъ, что они распилены уже давно. Сосѣди думали, что сюда заходилъ каторжникъ, но другіе соглашались съ мнѣніемъ Джо. Трудно было сказать, въ какое именно время эти кандалы оставили тюрьму, которой несомнѣнно когда-то принадлежали, но было ясно, что эти кандалы не были на ногахъ убѣжавшихъ наканунѣ каторжниковъ. Кромѣ того, одинъ изъ нихъ уже былъ пойманъ, и кандалы на немъ были цѣлы.

Зная то, что я зналъ, я вывелъ свое собственное заключеніе. Я думалъ, что это кандалы моего каторжника; я видѣлъ и слышалъ, какъ онъ распиливалъ ихъ на болотѣ; но я ни минуты не винилъ его въ томъ, что случилось съ сестрой. Я былъ увѣренъ, что другіе завладѣли ими и воспользовались для такого жестокаго дѣла. Это сдѣлалъ или Орликъ, или тотъ неизвѣстный человѣкъ, который показывалъ мнѣ пилу въ кабакѣ.

Что касается Орлика, то онъ ушелъ въ городъ, пробылъ тамъ весь вечеръ, его видѣли въ разныхъ мѣстахъ разные люди, и онъ вернулся домой вмѣстѣ со мной и съ м-ромъ Уопслемъ. Противъ него не было уликъ, кромѣ ссоры; но сестра десять тысячъ разъ ссорилась съ нимъ и со всѣми окружающими. Что касается незнакомаго человѣка, то онъ могъ прійти за своими деньгами, сестра готова была ихъ ему возвратить, а потому ссориться имъ было не зачѣмъ. Кромѣ того, никакой ссоры и не было; нападающій подкрался такъ тихо и неожиданно, что она упала навзничь, не успѣвъ оглянуться.

Ужасно было думать, что я, хотя и ненамѣренно, доставилъ оружіе для удара; я не могъ объ этомъ не думать. Я невыразимо страдалъ, въ сотый разъ перебирая въ умѣ, долженъ ли я наконецъ нарушить эту мучительную тайну моего дѣтства и разсказать Джо, какъ было дѣло. Но тайна такъ сжилась со мной, что стала какъ бы частью меня самого, и я не могъ никому открыть ее. Кромѣ страха, что Джо разлюбитъ меня, если повѣритъ моимъ словамъ, я боялся также, что онъ не повѣритъ мнѣ и сочтетъ ихъ за такую же выдумку, какъ и разсказъ о баснословныхъ собакахъ и телячьихъ котлетахъ.

Констебли и полицейскіе изъ Боу-Стрита въ Лондонѣ провели у насъ одну тли двѣ недѣли и продѣлывали все то, что, какъ я слышалъ и читалъ, эти власти дѣлаютъ въ подобныхъ случаяхъ. Но преступникъ не былъ открытъ.

Прошло не мало времени послѣ того, какъ полицейскія власти удалились, а сестра все лежала въ постели, тяжко страдая. Зрѣніе ея пострадало, а также слухъ и память; а говорить она стала совсѣмъ неразборчиво. Когда наконецъ она поправилась настолько, что мы могли свести ее внизъ, то приходилось постоянно держать около нея мою грифельную доску, чтобы она могла писать то, чего не могла выговорить. Такъ какъ (не говоря уже о дурномъ почеркѣ) она совсѣмъ не признавала орѳографіи, а Джо былъ не мастеръ читать, то между ними возникали постоянныя недоразѵмѣнія, и меня часто призывали, чтобы ихъ разрѣшить. Путать телятину съ лѣкарствомъ, или чай съ Джо – было невиннѣйшимъ изъ моихъ собственныхъ промаховъ.

Какъ бы то ни было, но характеръ ея очень исправился за время болѣзни, и она стала очень терпѣлива. Мы долго не могли найти для нея хорошую сидѣлку, пока неожиданное обстоятельство не выручило насъ. Внучатная тетушка м-ра Уопсля разсталась наконецъ съ укоренившеюся въ ней привычкою жить, и Бидди стала однимъ изъ нашихъ домочадцевъ.

Первымъ торжествомъ Бидди въ ея новой должности было разрѣшеніе затрудненія, которое совершенно не давалось мнѣ. Вотъ въ чемъ оно заключалось: неоднократно сестра проводила по грифельной доскѣ какую-то фигуру, которая смутно напоминала букву Т, и усиленно указывала намъ на нее, убѣдительно прося о чемъ-то. Я тщетно приносилъ всѣ предметы, названія которыхъ начинались съ этой буквы. Наконецъ мнѣ пришло въ голову, что фигура похожа на молотокъ, и, когда я прокричалъ въ ухо сестры это слово, она стала колотить по столу и выразила мимикой свое согласіе. Послѣ того я приносилъ къ ней всѣ наши молотки одинъ за другимъ, но безъ всякаго успѣха. Когда сестра замѣтила, что Бидди очень быстро ее понимаетъ, таинственный знакъ слова появился на грифельной доскѣ. Бидди задумчиво поглядѣла на доску, выслушала мои объясненія, задумчиво поглядѣла на сестру, на Джо и побѣжала въ кузницу, въ сопровожденіи Джо и меня.

– Ну, конечно! – вскричала Бидди съ радостнымъ лицомъ: Развѣ вы не видите? Это онъ!

Орликъ, безъ сомнѣнія. Она забыла его имя и могла только обозначить его молоткомъ. Мы сказали ему, зачѣмъ зовемъ его въ кухню, и онъ медленно положилъ молотъ, обтеръ лобъ сначала рукавомъ, затѣмъ фартукомъ и, неуклюже шагая, согнувъ по обыкновенію колѣни, вошелъ въ комнату.

Сознаюсь, что я ждалъ, что сестра обличитъ его, какъ злодѣя, и былъ разочарованъ, такъ какъ поведеніе ея было, напротивъ, совершенно дружелюбное. Она выказала величайшее желаніе быть съ нимъ въ хорошихъ отношеніяхъ, очевидно, была очень довольна, что его наконецъ привели и показывала знаками, что желаетъ, чтобы его чѣмъ-нибудь угостили. Послѣ этого рѣдкій день проходилъ, чтобы она не рисовала молотка на грифельной доскѣ и чтобы Орликъ, неуклюже переставляя ноги, не входилъ къ намъ и не стоялъ передъ ней нахмурясь, точно такъ же мало понимая, чего отъ него хотятъ, какъ и я.