Текст книги "Возмездие обреченных"

Автор книги: Чарльз Буковски

Соавторы: Джон Фанте
сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)

Писатели

Гарольд постучался в дверь одной из меблированных комнат.

Нельсон на кухне лакомился ватрушкой и чашечкой кофе «эспрессо».

– Да? – отозвался Нельсон.

Этот стук расстроил его, а когда Нельсон нервничал, голова его начинала дергаться – проявлялся тик.

– Кто там?

– Нельсон, это я – Гарольд.

– A-а, минутку…

Нельсон подхватил остатки ватрушки и запихал в рот. Глаза его увлажнились, когда он старался как можно быстрее прожевать сладость. Сорок пять фунтов излишнего веса не давали покоя. Проглотив ватрушку, он подскочил к раковине, пустил воду, ополоснул тарелку, руки и поспешил к двери. Нельсон откинул цепочку, повернул ручку и отрыл дверь.

Гарольд вошел. В нем было пять футов росту, худой, 68 лет – старше Нельсона на 30 годков. Оба они были писателями, причем сочиняли исключительно стихи. Их книги почти не продавались, и на что они существовали, оставалось секретом. Каждый имел тайный канал, по которому получал подпитку. Но никогда ни один из них не обмолвился об этом.

– Эспрессо не хочешь? – поинтересовался Нельсон.

– О, хорошо бы…

Гарольд уселся па кушетку возле кофейного столика. Вскоре Нельсон принес ему чашку кофе и сел рядом.

Голова Нельсона снова затряслась и задергалась.

– Знаешь, Гарольд, я виделся с этой сволочью. Он пожаловал меня визитом.

Гарольд уже почти поднес чашку к губам, но остановился.

– Ебловски? – изумился он.

Так между собой они величали другого писателя.

– Да.

Гарольд отхлебнул кофе и поставил чашку на столик.

– Я думал, он больше ни с кем не встречается.

– Ты шутишь? Он не пропускает ни одну женщину, которая ему пишет или звонит. Он пытается опоить их, сыплет обещаниями, врет. Он откровенно навязывает себя, и, если они не соглашаются, он просто насилует их.

– А как он это все мотивирует?

– Заявляет, что ему нужно же о чем-то писать.

– Старый вонючий кобель.

Некоторое время они молчали, думая о старом вонючем кобеле. Потом Гарольд спросил:

– А с чего это вдруг он посетил тебя?

– Наверное, чтобы потравить меня. Ты же знаешь, мы познакомились с ним, когда он только бросил свою фабрику и занялся литературой. У него тогда даже не было приличной бумаги, чтобы жопу подтереть. Он пользовался мятой газетой.

– Значит, ты видел его. И как это было? Он был пьян?

– Естественно, Гарольд! Он был грязный и пьяный, как свинья.

– Он считает, что таков должен быть настоящий мужик. Фу, мерзость!

– Да какой он мужик… Тод Винтерс рассказал мне, что отпиздил его в говно однажды ночью.

– Что, правда?

– Правда. Но об этой драке ты никогда не найдешь в его писанине.

– Без сомнения.

Писатели взялись за свои чашки.

Нельсон вынул из нагрудного кармана рубашки короткую сигару, зубами сорвал с нее целлофан, откусил кончик и потянулся за зажигалкой, которая лежала на столике.

– Я бы посоветовал тебе не зажигать эту гадость, Нельсон. Пагубная привычка!

Нельсон вынул сигару изо рта, повертел ее и бросил на стол.

– Поверь мне, Нельсон, кроме того, что это вонь несусветная, так еще и ебучий рак от нее.

– Ты совершенно прав.

И они снова замолчали, думая о Ебловски и о раке.

– Ну, Нельсон, расскажи мне, что он говорил!

– Ебловски?

– Кто ж еще?

– Да что говорил, смеялся надо мной. Говорил, что я никогда ничего не добьюсь!

– Серьезно?

– Серьезно. Вот сидел тут в рваных джинсах, без носков, в грязной футболке. Говорил, что живет в большом доме, две новые машины в гараже. Усадьба за высокой живой изгородью. Дорогущая охранная система. И бабенка у него красивая, на 25 лет моложе его…

– Да он не может писать, Нельсон. Ни словарного запаса, ни стиля. Ничего.

– Только блевотина, ебля и матерщина.

– Он и женщин ненавидит, Нельсон.

– Да он бьет своих женщин, Гарольд.

Гарольд рассмеялся.

– Господи, а ты читал это его стихотворение, где он оплакивает тот факт, что женщины рождаются с кишками?

– Гарольд, он же быдло. Почему его книги покупают?

– Потому что его читатели – быдло, которых большинство!

– Ну да, он же пишет об играх, пьянках… бесконечно, снова и снова.

И снова они замолчали, чтобы подумать о сказанном.

Гарольд громко вздохнул и констатировал:

– Он знаменит по всей Европе, а теперь еще и в Южной Америке раскручивается.

– Метастазы тупоумия, Гарольд.

– Зато здесь он не так знаменит, Нельсон. В Штатах у нас тоже есть свой читатель.

– Наши критики кое-что понимают.

Нельсон отлучился на кухню, принес себе еще кофе и продолжил:

– А знаешь, что самое мерзкое? Просто из ряда вон?

– Что?

– Он прошел полное медицинское обследование впервые в шестидесятипятилетнем возрасте.

– И?

– Абсолютно здоров. Как-то он давал интервью, лакая водку. Я сам видел. Он выпил этой отравы столько, что можно было уложить армию. Он не пьет только тогда, когда отрубается. Единственное, что оказалось у него не в норме, это триглицериды, ниже 264.

– Это уже что-то.

– И все же это несправедливо. Он уже похоронил всех своих приятелей-алкашей и даже нескольких баб, которые пили с ним.

– Да, это у него получается гораздо лучше, чем писать, Нельсон.

– Он – как пес, которому удается благополучно пересечь автостраду, не оглядываясь по сторонам.

– А ты не спрашивал, как это ему удается?

– Спрашивал. Он рассмеялся мне в лицо и сказал, что просто боги любят его вонючую задницу. Такая у него карма, сказал он.

– Карма? Да он даже не знает, что это слово означает!

– Он всегда блефует – это его метод. Однажды я был на его поэтических чтениях, и когда один студент спросил его, что он думает о экзистенциализме, Ебловски ответил: «Выхлопные газы Сартровской жопы».

– Когда же наконец его разоблачат?

– Мне кажется, это произойдет нескоро!

Писатели взялись за остывший кофе.

Через некоторое время голова Нельсона в очередной раз задергалась.

– Ебловски. Он такой мерзкий! Как женщины могут целоваться с ним – и их не тошнит?

– Ты веришь, что он действительно поимел всех этих женщин, о которых написал, Нельсон?

– Ну, многих из них я видел, некоторых даже знал. И, знаешь, были среди них и по-настоящему шикарные. Этого я не понимаю.

– Да они просто жалеют его. Он же – как тот пес шелудивый…

– Который кидается под колеса и даже не смотрит по сторонам!

– Почему ему везет?

– А хуй его знает. Стоит ему куда-нибудь выйти – у него тут же возникают проблемы. Последний раз я слышал, что какой-то издатель повез его и его бабу в Поло-Ланч. Этот придурок отлучился из-за стола в туалет – и пропал. Оказалось, он шлялся по ресторану и приставал к людям, доказывая им, какие они фальшивки. А когда появился метрдотель, чтобы урезонить его, Ебловски наставил на него свой нож.

– А ты слышал, когда его пригласил к себе домой один профессор, он нассал в цветочный горшок и чуть не влез на хозяйку?

– Никакого достоинства.

– Абсолютно.

И снова они погрузились в молчание.

– Он не может писать, Нельсон, – наконец сказал Гарольд, тяжело вздохнув.

– Зловредное чтиво, Гарольд.

– Грубое и зловредное, Нельсон.

– Самодовольный болван. Настоящий кретин. Ненавижу его.

– Почему его книги читают? Почему их покупают?

– Потому что он элементарен и поверхностен. Многие боятся глубины.

– Мы с тобой создали несколько величайших стихотворений XX века, а этот кретин Ебловски получает аплодисменты!

– Подлец.

– Фальшивка.

– Как женщины могут целовать его мерзкое лицо?

– У него зубы – желтые!

Зазвонил телефон.

– Извини, Гарольд…

Нельсон поднял трубку.

– Ало… А, ты, мам… Что?.. Ну, я не знаю. Мне что-то не нравится. Нет, я думаю, не подойдет. Мам, слушай, успокойся… Я знаю, что ты хочешь как лучше. Ой, мам, прекрати, у меня совещание. Мы готовимся к чтениям в Голливуд-Боул. Я тебе перезвоню, мам. Целую.

Нельсон бросил трубку.

– Пизда!

– Что-нибудь случилось, Нельсон?

– Она пытается подыскать мне РАБОТУ! Да это СМЕРТЬ!

– Господи, она что, не понимает тебя?

– Боюсь, что нет, Гарольд.

– Интересно, у Ебловского была мать?

– Ты шутишь? Такое чудовище не могло выйти из чрева женщины.

Нельсон подскочил со своего места и зашагал по комнате. Его голова дергалась сильнее обычного.

– БОЖЕ, КАК Я УСТАЛ ЖДАТЬ! НЕУЖЕЛИ НЕПОНИМАНИЕ – УДЕЛ ГЕНИЕВ?

– Ну, Нельсон, моя мама не понимала меня до конца дней своих. Но вот куда выгодно вложить деньги – у нее ума хватало…

Нельсон сел на кушетку и, обхватив голову руками, запричитал:

– Господи боже мой, черт бы их всех побрал…

Гарольд хитро улыбнулся.

– Ну-ну, зато нас будут помнить через сотни лет после его смерти…

Нельсон оторвал руки от головы и посмотрел на собеседника.

Амплитуда нервного тика побила все рекорды.

– ДА ТЫ ЧТО, НИЧЕГО НЕ ВИДИШЬ? ВСЕ ИЗМЕНИЛОСЬ! МИР ВОТ-ВОТ ВЗОРВЕТСЯ, КАК ЗАМИНИРОВАННАЯ ЖОПА! МЫ НИКОГДА НЕ БУДЕМ ВОСТРЕБОВАНЫ!

– Да, – согласился Гарольд, – наверное, ты прав. Ох, будь они прокляты…

В это время где-то в южной части города за своей печатной машинкой сидел пьяный Ебловски и настукивал рассказ о двух знакомых писателях. История получалась не великая, но она была нужна. Ебловски писал для одного фривольного журнальчика по рассказу в месяц. Они добросовестно печатали все, что выходило из-под его пера, неважно, как плохо это было. Вероятно, из-за его популярности за рубежом.

Ебловски нравилось смотреть, как страницы заполняются текстом, выползая из печатного механизма. Он представлял себе, как девушки – фотомодели – перелистывая журнал своими пальчиками, наткнутся на его рассказ.

«Что за хренотень?» – озадачатся они.

«Девушки, – ответил бы он им на это, если бы мог, – эти строки просты по форме и не перегружены смыслами, диалоги реалистичны. Все так и было задумано. И вы можете только в своих мечтах целовать мое мерзкое с желтыми зубами лицо. Я уже занят».

Ебловски вытащил из машинки последний отпечатанный лист и присовокупил его к остальным. Потом он отыскал конверт. Предстояло выполнить самую тяжелую часть работы в его писательском деле: запечатать рукопись в конверт, написать адрес, наклеить марки и снести на почту.

А пока можно было пропустить пару стаканов вина, чтобы поставить точку под занавес еще одной ночи, проведенной самым прекрасным способом, который только можно вообразить.

И он наполнил первый.

Примечания к рассказу «Писатели»

Жан-Поль Сартр (1905–1980), французский писатель, драматург. Родился в Париже в семье морского офицера. В 1929 окончил Высшую нормальную школу и стал работать преподавателем философии в лицеях. В 1938–1939 опубликовал роман «Тошнота» и сборник новелл, принесших ему широкое признание. В 1940 был призван в армию, попал в плен, и в лагере на Рождество поставил свою первую пьесу, название которой история не сохранила. Выйдя из лагеря, Сартр сотрудничал в подпольной антифашистской печати и одновременно занимался легальной литературной деятельностью. После освобождения Франции в 1945 основал собственный журнал «Тан модерн», и, наряду с Камю, выступил в роли «отца-основателя» нового философского течения – экзистенциализма, упрощенная суть которого сводится к тому, что отдельный индивид практически не может влиять на окружающую действительность, однако должен продолжать жить и бороться, чтобы хоть как-то выразить свое «Я» и сохранить самоуважение. Все новые творения Сартра (пьесы «За запертой дверью» – 1944, «Грязные руки» – 1948, «Дьявол и Господь Бог» – 1951, «Альтонские затворники» – 1960, эссе «Бодлер» – 1947, «Святой Жене, комедиант и мученик» – 1951) встречались публикой с неизменным интересом. В 1965 за автобиографическую повесть «Слова» он даже удостоился Нобелевской премии, однако отказался от нее, ссылаясь на то, что другие, более крупные и достойные писатели, так и не получили этой награды.

В 50–60–е Сартр колебался между признанием ценностей «свободного мира» и стремлением к новому «бунту». В конце концов второй путь показался ему предпочтительней, свидетельством чему стала позиция Сартра во время «студенческой революции» 1968, а также его работа «Бунт всегда прав» (1974).

В ступоре

Мартина Глиссона разбудил телефонный звонок. На часах было 11:45. Он нащупал аппарат на полу рядом с кроватью и снял трубку.

– Да…

– Мартин?

– Да…

– Это Грызун.

Редактор нью-йорского журнала «Сексирокс» любил называть себя «Грызун».

– Слушай, Мартин, мы от тебя так ничего и не получили. Крайний срок истекает через шесть дней.

– Окей, Грызун, скоро я подгоню тебе кое-что.

Мартин писал порнографические рассказы для «Сексирокс».

– Как твои дела с женщинами, Мартин?

– Я взял отпуск. Держусь от них подальше.

– Где будешь черпать материал?

– Проблем с материалом нет, главное – что из него выстругать.

– Ты прав. Нам нравятся твои вещи. Ты умеешь стругать, это мы знаем. И все же, осталось шесть дней, а у нас ничего нет.

– Я понял, Грызун. Держись.

– Обещаю, Мартин…

Мартин положил трубку и перевернулся на живот. В лицо бил солнечный свет. Похмелье выходило потом. Мартин написал 27 книг, его произведения были переведены на семь или восемь языков, и у него никогда не было творческого кризиса, но вот сейчас он вошел в этот блядский писательский ступор.

Мартин уставился на солнце. Прошло совсем немного времени с тех пор, как он избавился от необходимости каждый день ходить на работу и отдавать 8 часов своей жизни. Это продолжалось почти 13 лет. И вот теперь все время принадлежало только ему. Каждая секунда, каждая минута, каждый час, каждый день. Все ночи. Он стал писателем. Писатель. Профессионал. Наверное, миллионов двенадцать в Америке хотели бы стать писателями, но не могли. А вот он стал.

Мартин поднялся с кровати, зашел в душевую, пустил воду в ванну и уселся на толчок. Он знал свою проблему: ему никак не сесть за печатную машинку. Она стояла в маленькой комнате. Все, что от него требовалось, это войти в эту комнату, сесть за стол и положить пальцы на клавиатуру, дальше дело техники. Но он не мог этого исполнить. Он входил в комнату, смотрел на машинку, но вот сесть не мог. И в чем причина, он не знал.

Ну, по крайней мере, испражняться у него еще получалось.

Мартин подтерся, поднялся с толчка, глянул в него, потом спустил воду, подумав, что существует тонкая связь межу писательством и испражнением.

Пощупав воду в ванной, он разбавил ее холодной и погрузился…

Писательство постепенно затягивает вас в нереальные, вымышленные пространства, делает странным и уязвимым. Неудивительно, что Хемингуэй вышиб себе мозги из-за избытка апельсинового сока. Понятно, почему Харт Крейн выбросился за борт, а Чаттертан отведал крысиного яду. Вот кто без передышки скрипит пером, так это создатели бестселлеров, но им ничего не страшно, они всегда были мертвы. Может быть, и он уже умер? У него свой дом, охранная система, электрическая печатная машинка фирмы IBM, в гараже «Порше» и «БМВ».

Правда, он до сих пор воздерживается от бассейна, джакуззи, теннисного корта. Может быть, он только наполовину мертв?

Зазвонил телефон. Мартин улыбнулся – стоит залезть в ванну, как вам начинают звонить. Обычно телефон начинал звонить, когда он ебался. Мартин отказался от ебли. Писатель не может нырять в каждую попавшуюся пизду. Он должен писать порнушные рассказы.

Мартин выбрался из ванны и пошел в спальню, где надрывался телефон, оставляя за собой лужи.

– Алло!

– Мартин Глиссон?

– Да.

– Это ассистент доктора Уорнера. Я бы хотела напомнить, что сегодня в час дня у вас назначен прием.

– Ебаный насрать!

– Что?

– Я спрашиваю: зачем это?

– Это плановый осмотр вашей ротовой полости.

– Ах да, спасибо…

В ванну Мартин не вернулся, он завалился на кровать и вытерся простынями. Кое-какой самобытности он еще не утратил.

Затем писатель оделся и вышел из дома. Осмотрев свои машины, Мартин выбрал «БМВ». Он почувствовал, что нуждается в маленькой перемене антуража.

Прибыв к дантисту, Мартин подошел к окошку регистратуры и сообщил о своем визите. Сестра попросила его посидеть, подождать, и закрыла окошко. Мартин не любил, когда у него перед носом закрывали окошко. Он воспринимал это как оскорбление: вот так вот – взять и закрыть окошко. Хотя, возможно, они заботились, чтобы не были слышны вопли из стоматологического кресла. Неважно.

Мартин уселся в кресло и взял со столика журнал.

В «Сексирокс» ему нравилось то, что они печатали без разбора все вещи, которые он им отсылал. Поэтому, чтобы не перекрыть этот канал, он должен во что бы то ни стало что-нибудь написать. А может, у него и нет никакого ступора. Может, он просто думает, что у него ступор. Хотя, в конечном итоге, результат один и тот же.

Мартин забыл очки, и теперь просто листал журнал. Да будь у него очки, он все равно не смог бы читать. Его не интересовали ни спорт, ни международные отношения, ни кино, ни театр, ни светская хроника, даже прогнозы о конце света его не волновали.

– Привет, мистер!

Напротив него сидела девочка лет пяти в прелестном голубом платьице и белых туфельках. В золотистые волосы была вплетена красная лента. Она смотрела на него прекрасными коричневыми глазищами.

– Привет! – ответил Мартин, и снова обратился к журналу.

– Вы пришли выдирать зуб? – не отставала девочка.

Пришлось снова отвечать:

– Ох, надеюсь, что до этого не дойдет.

Мартин смотрел на это прелестное создание и думал, что, возможно, из нее вырастет красивая и хитрая тварь.

– У вас смешное лицо, – сказала девочка.

Мартин улыбнулся.

– У тебя тоже забавная мордашка.

Теперь рассмеялась девочка. Звонкий и чистый смех, он напомнил ему звон кусочков льда о донышко стакана. Нет, слишком пошлое сравнение. Смех напоминал нечто другое. Но – что?

«Вот, – подумал Мартин, – похоже, это то, что надо: в очереди к дантисту мужчина домогается маленькой девочки, пока ее матери удаляют зуб мудрости. Действие натуралистично и кошмарно, и еще комично. Мужчина колеблется, но девочка своими действиями провоцирует его. Когда мать выходит из кабинета, трусики ее доченьки красуются на голове чужого мужчины».

– Где твоя мать? – спросил Мартин девочку.

– Ей зуб выдирают.

– Охо-хо…

Мартин поспешил уткнуться в журнал.

– А вы можете мне почитать?

– Навряд ли, – отозвался Мартин, – я забыл захватить с собой очки.

– А вы попробуйте, – мило улыбаясь, попросила девочка. – Садитесь на мамин стул.

«Странная девочка, – подумал Мартин, – смелая, просто бесстрашная».

Мартин пересел в кресло рядом с девочкой.

– Ну, что ты хочешь, чтобы я почитал тебе?

– А просто читайте, что там написано в этом журнале.

Мартин с трудом различал буквы, морщась, он начал читать.

Статья была посвящена проблемам безопасности на предстоящих Олимпийских играх. Сплошная бестолковщина. Ему было наплевать па все эти игрища. Но вот девочку, казалось, заинтересовали проблемы безопасности Олимпийских игр. Она придвинулась поближе, чтобы лучше слышать, взяла его за руку, пряди ее волос касались его щеки. Голос Мартина дрогнул.

«Так, – подумал он, – в рассказе мужчина в этот момент положит руку на ее ногу и погладит. Нежно. Это будет началом…».

Вдруг дверь регистратуры распахнулась, и из нее вышла крупная женщина в блузке, широких брюках и сандалиях.

– Вера, мы уходим!

Вера улыбнулась Мартину.

– Спасибо, мистер!

– Она, наверно, замучила вас, сэр? Несносный ребенок!

– Да нет, что вы! Все нормально.

Мама с дочкой удалились, и Мартин положил журнал обратно на столик. Сегодня вечером он будет писать. Просто войдет в комнату, сядет перед машинкой, откроет бутылочку вина и включит радио. И оно придет. Вся проблема в том, что в нем смешались крайняя неуверенность в себе и чрезмерная доверчивость.

Дверь снова отворилась, и ассистент врача объявила:

– Мистер Глиссон, подойдите, пожалуйста, сюда.

Мартин встал и проследовал за ассистентом в регистратуру.

– Первая дверь направо, – указала она, пропуская писателя вперед.

Мартин кивнул и вошел в кабинет. Он уверенно расположился в кресле и вытянул ноги. Ассистент пролистала его карту.

– Так, я вижу, что рентген вам делали в прошлый раз, значит, сегодня обойдемся без него, если, конечно, вас ничего не беспокоит. Были какие-нибудь боли, неприятные ощущения?

– Связанные с зубами – нет.

– Откройте рот.

Она покопалась у него в зубах острым инструментом.

– Ну, что ж… кое-где есть зубной камень, но кариеса нет.

– Это хорошо…

– Как поживаете, мистер Глиссон?

– Нормально. А вы меня помните?

– Конечно.

– Ну, спасибо. А как ваши дела?

– Хорошо, если не считать, что наша лошадь сдохла.

– Лошадь?

– Да, у нас была скаковая лошадь. Вчера вечером он сдохла. Вот такая печальная история.

– Да, всякое бывает. У меня тоже как-то кошка умерла.

– Так, держите вот это и откройте рот, я начну удалять камень. Когда я скажу, введите трубку в рот, как соломинку.

Она вручила Мартину инструмент для отсасывая крови и слюны.

– Да, я помню, как им пользоваться, – закивал Мартин.

Ассистент принялась очищать его зубы. Она была обыкновенной домашней женщиной лет 35, довольно образованной; возможно, слегка полновата, излишне приземиста, но очень опрятная, в общем, хорошая женщина.

«Так, – думал Мартин, – а что если: мужчина сидел в стоматологическом кресле, ему удаляли зубной камень. Вторая половина дня. Бредовая беседа. Мужчина с похмелья. Странные ощущения. Нет, не сумасшествие, а просто некоторая странность. Жизнь протекала размеренно, без каких-либо потрясений. Такие вещи, как Смерть, Судьба – его не волновали. Жизнь укладывалась в понятия: есть, спать, пить. Ни больше, ни меньше. И вдруг этот человек совершил нечто неожиданное, бессознательно, по инерции, как будто потянулся за монеткой на тротуаре – он свободной рукой схватил ассистента за жопу, крепко сжал и затем отпустил.

Девушка ничего не сказала, продолжал шлифовать зубы. Она подала знак, он запустил дренажную трубку в рот и откачал слюну. Потом он отложил инструмент и уже двумя руками ухватился за ее крепкие ягодицы, яростно помял их и отпустил. Ассистент продолжала работу. Тогда он задрал ее накрахмаленную юбку, нащупал трусики и стал стягивать их. Она молча шлифовала…»

Тут Мартин услышал вопль ассистента:

– ЭЙ! ВЫ ЧТО ДЕЛАЕТЕ?

Мартин приподнялся. Женщина отскочила к двери. Она дико таращилась на него.

– ВЫ С УМА СОШЛИ? – снова заорала она.

В кабинет вбежал доктор Уорнер.

– Что случилось, Дарлин?

– ЭТОТ КРЕТИН МЕНЯ ЛАПАЛ!

– Это правда, сэр?

– Не знаю, наверное…

– А Я ЗНАЮ! ОН ЛАПАЛ МЕНЯ ЗА ЗАДНИЦУ!

– Я не хотел, это случайно получилось, как во сне…

– Вы не должны позволять себе подобных вещей, сэр, – пожурил его доктор Уорнер.

– Я знаю, я понимаю, что это ошибка, я… Я не знаю, что сказать…

– НАДО ЗВОНИТЬ В ПОЛИЦИЮ! ПУСТЬ ЕГО ПОСАДЯТ! ОН ОПАСЕН! – вопила ассистент.

– Вы правы, – смирился Мартин, – вызывайте полицию. Я подожду. Меня действительно нужно изолировать. То, что я сделал – абсолютный идиотизм. Я извиняюсь, и осознаю, что одних извинений недостаточно.

– Ну, раз так, – согласился доктор Уорнер, – вызывайте полицию, Дарлин.

– Нет, – вдруг отказалась ассистент, – пусть идет. Видеть его не могу. Просто выгоните его отсюда!

Мартин был сильно удивлен перемене ее намерений.

– Спасибо, – промямлил он, – поверьте, я никогда раньше не совершал ничего подобного, так что простите меня!

– Уходите немедленно, – отвернулась Дарлин, – или я передумаю!

– Пойдемте, вам лучше уйти, – потянул его за собой доктор Уорнер.

Мартин выбрался из кресла и вышел из кабинета. Оказавшись на улице, он отыскал свой «БМВ», нащупал в карманах ключи, открыл дверцу и сел за руль. Вырулив со стоянки, он выехал на бульвар и остановился у светофора. Когда загорелся зеленый, Мартин повернул направо. Он двигался с общим потоком машин до следующего светофора. Загорелся красный, и Мартин остановился. Он сидел в окружении других машин и думал: «Все эти люди, они ничего не знают обо мне». Загорелся зеленый, и он снова поехал вместе со всеми. Он двигался в противоположном направлении от дома, но это не имело для него никакого значения.