Текст книги "Возмездие обреченных"

Автор книги: Чарльз Буковски

Соавторы: Джон Фанте
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

Наконец он спросил:

– Зачем ты это сделал?

Голос дрожал.

– Не знаю. Я думал, он великий. Я любил его.

– Как-то странно ты выказал свою любовь.

– Зато теперь я стану его частью, навеки.

– Ты просто маньяк хуев!

Дэйв отвернулся и пошел к машине.

– Эй, мужик, возьми меня с собой! Мне к доктору нужно! Я не могу двигаться! Рука болит ужасно!

Дэйв обернулся, посмотрел на человека под одеялом и сел в машину. Ключи были в замке. Он завел двигатель и поехал в кафе «У Луи». Дэйв давно мечтал иметь новый «Мерседес». Теперь он у него был… По крайней мере, временно.

Примечания к рассказу «Слава»

Джон (Марион) Уэйн, американский актер. Родился 26 мая 1907 года. Отец его – фармацевт по профессии, из-за болезни легких перебрался в южную Калифорнию, где без особого успеха пытался заниматься сельским хозяйством. В детские и юношеские годы Марион продавал газеты, а также помогал отцу, разнося лекарства по клиентам. Попытка поступить в военно-морскую академию в Аннаполисе закончилась для него неудачей, однако, как хороший футболист, он был принят с распростертыми объятиями в Южно-Калифорнийский университет, и даже получал там специальную «футбольную» стипендию.

На летние каникулы Марион устроился реквизитором на киностудию, где познакомился с режиссером Джоном Фордом.

В 1930 Уэйн сыграл главную роль в ленте «Мужчины без женщин». Затем последовали более 70 малобюджетных приключенческих фильмов (как правило, вестернов), прежде чем один из них – «Дилижанс» (1939) принес актеру статус звезды.

В 1944 Уэйн стал одним из инициаторов создания (и впоследствии президентом) «Союза кино за сохранение американских идеалов». Сам актер имел репутацию правого консерватора и ярого антикоммуниста, а потому отдавал предпочтение патриотическим боевикам и историческим эпопеям. Наибольшим успехом у зрителей пользовались вестерны, обеспечившие Уэйну славу лучшего киноковбоя Америки: «Форт Апач» – 1948, «Она носила желтую ленту» – 1949, «Рио – Гранде» – 1950, и др. В 1969 Уэйн получил «Оскара» за «Истинную доблесть», всего же он снялся более чем в 250 фильмах.

В 1963 у кинозвезды начались серьезные проблемы со здоровьем – ему удалили пораженное раком легкое. В 1978 Уэйну сделали операцию на сердце, а в 1979 удалили желудок. Но хирургические вмешательства не привели к желаемому результату, и 11 июня 1979 года актер умер.

Принеси мне свою любовь

Марри спустился по лестнице в сад. Здесь было много пациентов. Ему сказали, что и его жена Глория в саду. Он увидел ее одиноко сидящей за столиком. Гарри подошел сзади, потом обошел стол и сел напротив. Глория сидела строго прямо и была очень бледна. Она смотрела на него, но не видела. Потом взгляд ее прояснился, и она заметила его.

– Вы – руководитель?

– Руководитель чего?

– Руководитель правдоподобия?

– Нет, я нет.

Она была вся бледна, даже глаза были бледно-голубые.

– Как ты себя чувствуешь, Глория?

Они сидели за железным столом, который был выкрашен белой краской, такой простоит столетия. В центре стола – вазочка с мертвыми цветами, печально свисающими с обмякших стебельков.

– Ты грязный ебарь, Гарри. Ты ебешь грязных шлюх.

– Это неправда, Глория.

– А они отсасывают у тебя? Ялду-то твою они сосут?

– Я собирался привезти твою мать, Глория, но она слегла с гриппом.

– Эта старая мышь вечно чихает… Вы – руководитель?

Другие больные тоже сидели за столиками или стояли под деревьями, некоторые растянулись на лужайке. Но все они были неподвижны и безмолвны.

– А как здесь кормят, Глория? Ты подружилась с кем-нибудь?

– Ужасно. Нет. Грязный ебарь.

– Может, ты хочешь что-нибудь почитать? Что тебе принести почитать?

Глория не ответила. Она подняла правую руку, посмотрела на нее, сжала в кулак и со всего размаха ударила себя по носу. Гарри склонился над столом и схватил обе ее руки.

– Глория, прошу тебя!

Она заплакала.

– Почему ты не принес мне шоколад?!

– Глория, ты же говорила мне, что ненавидишь шоколад.

Слезы катились градом.

– Я не ненавижу шоколад! Я люблю шоколад!

– Не плачь, Глория, прошу тебя… Я принесу тебе шоколад. Я принесу все, что захочешь… Послушай, я снял комнату в отеле за пару кварталов отсюда, чтобы быть рядом с тобой.

Тусклые глаза расширились.

– Комнату в отеле? Ты там с какой-нибудь грязной шлюхой! Устраиваете порнуху и пялитесь на потолочное зеркало!

– Я буду поблизости несколько дней, Глория, – мягко ответил Гарри. – И принесу тебе все, что пожелаешь.

– Тогда принеси мне свою любовь! – закричала она. – Какого черта ты не приносишь мне любовь свою?

Некоторые из больных повернулись в их сторону.

– Глория, я уверен, что никто не заботится о тебе больше меня.

– Ты решил принести мне шоколад? Ну и засунь его себе в жопу!

Гарри достал из бумажника карточку. Это была визитка отеля. Он протянул ее Глории.

– Вот, возьми, пока я не забыл. Вам разрешают пользоваться телефоном? Если что-нибудь понадобится, просто позвони мне.

Глория молча взяла визитку и свернула ее маленьким прямоугольником. Затем она нагнулась, скинула одну туфлю, положила в нее сверток и снова надела.

Она подняла правую руку, посмотрела на нее, сжала в кулак и со всего размаха ударила себя по носу.

Гарри увидел, что к ним приближается доктор Дженсен. Он подошел, улыбаясь и приговаривая: «Так, так, так…»

– Здравствуйте, доктор Дженсен, – голос Глории прозвучал совершенно спокойно.

– Могу я присесть?

– Конечно.

Доктор был человек крупный. От него просто воняло излишним весом, большой ответственностью и высокими полномочиями. Его брови казались толстыми и тяжелыми, они и были такими. Им хотелось сползти в мокрый круглый рот и там сгинуть, но жизнь не позволяла им дезертировать.

Доктор посмотрел на Глорию. Взглянул на Гарри.

– Так, так, так, – сказал доктор. – Я, знаете ли, очень доволен прогрессом, который мы, так сказать, имеем на сегодняшний день…

– Да, доктор, я только что говорила Гарри, насколько я стала чувствовать себя стабильнее, как мне помогли ваши консультации и групповые занятия. Я почти освободилась от необоснованного гнева, бесполезных терзаний и этой разрушающей жалости к самой себе…

Глория сидела, положив руки на колени, и улыбалась. Доктор улыбался Гарри:

– Глория совершила удивительное исцеление!

– Да, я это заметил, – согласился Гарри.

– Я думаю, дело за малым, и совсем скоро Глория будет снова дома рядом с вами, Гарри.

– Доктор, – обратилась Глория, – можно мне сигарету?

– Отчего же, конечно, – он достал пачку экзотических сигарет и выстукал одну.

Глория угостилась, доктор щелкнул позолоченной зажигалкой. Она прикурила, затянулась…

– У вас прекрасные руки, доктор Дженсен, – сказала она.

– Ну что ж, спасибо, моя дорогая.

– Ваша доброта защищает, она исцеляет…

– Ну, мы стараемся делаем все, на что способны… А теперь я прошу извинить меня, я должен поговорить с другими пациентами.

Доктор довольно легко поднял свою громоздкую тушу со стула и направился к столику, за которым женщина навещала мужчину.

Глория вытаращилась на Гарри.

– Жирный мудила! Он говно подъедает за медсестрами…

– Глория, рад был тебя увидеть, но дорога была слишком долгой, мне нужно отдохнуть. И я думаю, что доктор все-таки прав. Я вижу некоторый прогресс.

Она рассмеялась. Но смех ее не был смехом живой радости, это был театральный смех, как часть чего-то хорошо заученного.

– У меня вообще нет никакого прогресса, налицо регресс…

– Это неправда, Глория…

– Я больной, рыбья башка. Я лучше кого-либо могу ставить диагноз.

– Что это еще за рыбья башка?

– Разве тебе никто не говорил, что у тебя голова как у рыбы?

– Нет.

– Когда будешь бриться, присмотрись. Да будь осторожен, не порежь жабры.

– Я сейчас ухожу… но я приду снова, завтра…

– Следующий раз приводи руководителя.

– Тебе правда ничего не нужно?

– Нет, возвращайся в отель и еби свою шлюху.

– Может, принести тебе «Нью-Йоркер»? Этот журнал нравился тебе…

– Забей «Нью-Йоркер» себе в жопу, рыбья башка! А следом «Таймс»!

Гарри потянулся через стол, сжал руку Глории, которой она атаковала свой нос, и произнес:

– Не волнуйся, продолжай бороться. Скоро тебе станет лучше…

Глория ничем не дала ему понять, что слышит его. Гарри медленно встал и направился к лестнице. Поднявшись наполовину, он обернулся и несмело помахал ей. Она не шелохнулась.

Они были в темноте и им было хорошо, когда зазвонил телефон.

Гарри продолжал свое дело, но и телефон продолжал свое. Это раздражало. Скоро его член обмяк.

– Блядь, – процедил Гарри и откатился.

Он включил лампу и поднял трубку.

– Алло?

Это была Глория.

– Ты ебешь грязную шлюху!

– Глория, тебе позволяют звонить так поздно? Разве вам не дают снотворного на ночь?

– Почему так долго не брал трубку?

Они были в темноте и им было хорошо, когда зазвонил телефон.

– Ты что, никогда в сортире не засиживаешься? Я было уже выдавил наполовину, ты застала меня на полпути.

– Готова поспорить, что так оно и было… Ты собираешься завершить выдавливание после того, как поговоришь со мной?

– Глория, эта твоя проклятая запредельная паранойя завела тебя туда, где ты сейчас находишься.

– Рыбья башка, моя паранойя частенько оказывалась предтечей последующей истины…

– Послушай, ты несешь всякий вздор. Иди и ложись спать. Я приду к тебе завтра.

– Окей, рыбья башка, заканчивай свою поебку!

И Глория повесила трубку.

Нэн, уже в халате, сидела на краю кровати возле своего стакана с виски на ночном столике. Она закурила и забросила ногу на ногу.

– Ну, как там наша бедная женушка?

Гарри налил себе выпить и присел рядом.

– Извини, Нэн…

– Извини – за что? Или – кого? Ее или меня, или – что?

Гарри осушил свой стакан.

– Давай только не будем устраивать хреновой мыльной оперы.

– Ах, вот как? Что же ты хочешь устроить из всего этого? Ночь любви? Попытаешься кончить? Или предпочитаешь пойти в ванную и вздрочнуть?

Гарри уставился на Нэн.

– Кончай умничать. Ты не хуже меня знаешь ситуацию. Сама напросилась поехать со мной!

– Да, потому что я знала, если не возьмешь меня, обязательно подцепишь какую-нибудь шлюху!

– Ебаный в рот, – застонал Гарри, – опять это слово.

– Какое слово? Какое слово?! – Нэн осушила свой стакан и швырнула его в стену.

Гарри поднялся, подобрал небьющийся стакан, плеснул в него виски и протянул Нэн, потом плеснул себе.

Нэн заглянула в стакан, пригубила и поставила на ночной столик.

– Я позвоню ей. Я позвоню и все ей скажу!

– Какого черта ты ей скажешь? Это больная женщина!

– А ты больной кретин!

И тут телефон снова зазвонил. Он стоял на полу посередине комнаты, где Гарри оставил его. Они оба соскочили с кровати и бросились к телефону. На втором звонке они оба ухватились за трубку. Они катались по половику взад и вперед, тяжело дыша. Их тела, руки, ноги переплелись в отчаянном противостоянии. И схватка их отражалась в потолочном зеркале.

Камю

Ларри проснулся, выбрался из спутанных простыней и подошел к окну. Он увидел крыши гаражей и голые кроны деревьев – восточная часть квартала. Похмелье было ближе к среднему, и Лари направился в ванную. Поссал, вымыл руки и сполоснул лицо. Затем он взглянул на себя в зеркало и решил, что лицо его лишено всякого очарования. Затем взгляд остановился на мерном течении воды из крана, и Ларри вдруг посетила мысль, что проблема человечества в том, что его история ведет к неминуемой гибели личности, которая превращается в отхожий мусор, как это ни тоскливо и ужасно.

Пришел Хог – кот – и уставился на своего хозяина, он требовал жрать. «Это животное, – подумал Ларри, – просто ходячий желудок. Если я захочу слетать на восток на пару недель, мне придется или взять его с собой в самолет, или пристрелить. Хотя, если мне действительно захочется слетать на восток, то лучше уж пристрелить себя… правда, я не хочу стреляться. Слишком много людей пустили себе пулю в лоб, я желаю чего-нибудь индивидуальное. Колеса, что ли? Нет, колеса отдают пресыщенностью, даже когда приводят к смерти».

Ларри снова посмотрел в зеркало – побриться? Нет.

В одиннадцать Ларри начал свою первую лекцию.

Перед ним сидели его студенты: молоденькие девицы, эти несбыточные мечты, эти мимолетные украшения, такие яркие и свежие. Они нравились ему. Да и парни были не хуже девиц. Современные юноши и девушки стали более походить друг на друга. В его время парни не были такими утонченными и изящными. Современные ребята казались более мягкими, возможно, более добрыми. Единственное, чего, может быть, им недоставало – это смелости, но, возможно, их смелость была более высокой и скрытой. Атомный век породил странное поколение, и Ларри давно решил для себя, что просто осуждать их – это значит возводить защитный экран, за которым пытаться спрятать свои собственные изъяны.

Ларри смотрел на ребят, сидя за своим столом. Стол – символ власти.

– Что за дерьмо… – вырвалось у Ларри.

Класс все слышал, некоторые рассмеялись.

– Я уже сегодня а-а, – отколол один смышленый парнишка.

– А подтерся? – спросил его Ларри.

– Возможно, не совсем, – не заставил себя ждать острослов.

– Универсальный ответ, – заметил Ларри.

– Эй, – выкрикнул с задней парты толстый парень в желтом спортивном костюме, – мы будем обсуждать, кто как просрался и обтерся? А я думал, это курс Современной литературы. За что вам деньги платят?

– Большинство людей ужасно некомпетентны в своих профессиях. Возможно, я один из них. Не знаю, не уверен. Но в чем я не сомневаюсь, так это в том, что способен надрать задницу такому наглецу, как ты. И хотя это не так уж и важно, но зато утешает меня…

– Я готов! – вскочил со своего места толстяк.

– Окей, идем.

Студенты стали выходить из аудитории. Они собрались под огромным дубом возле библиотеки и сформировали круг. Появились бойцы. Ларри снял пиджак и бросил его на землю. Толстяк шумно пыхтел. Он смахивал на многотысячную банду лягушек. Потом он атаковал.

Ларри вошел в клинч и с правой ударил парня в живот. Толстяк пукнул и отступил. Теперь он стал кружить вокруг Ларри. Ларри выжидал.

Потом они закружили оба. Они кружили и кружили.

– Нy, давайте! – выкрикнул кто-то из зрителей. – Деритесь!

Ларри поманил толстяка.

– Ну, подходи, я припечатаю тебя, бздун!

– Старый хрыч, – огрызнулся толстяк, – твоей дряхлой жопе пришел конец!

Они продолжали кружить. Некоторые студенты стали возвращаться в аудиторию. Другие разбрелись по саду.

Ларри и толстяк остались одни.

– Я скажу отцу, и он пристрелит тебя, – пригрозил толстяк, продолжая нарезать круги.

Ларри остановился.

– Ничего у нас с тобой не получится, мы боимся друг друга.

Он повернулся и пошел прочь. Когда он вернулся в аудиторию, половина парт пустовала. Ларри занял свое место за столом. В аудиторию вошел толстяк.

– Тебе будет трудно получить у меня «А», – бросил в его сторону Ларри.

– Да я знаю, – усмехнулся парень, усаживаясь, – они достанутся молоденьким девочкам с тугими дырочками.

– И чем туже, тем вероятнее, – добавил Ларри и внимательно осмотрел оставшихся. – Ну, кто еще хочет выплеснуть свое дерьмо наружу, встаньте!

Сначала подошел один парень, за ним другой. Когда все парни встали, начали вскакивать девицы. И вот они все стояли перед Ларри.

– Ясно, садитесь. По-видимому, придется завалить весь этот долбаный класс.

Студенты сели.

– Сила разрушает, – обратился Ларри к аудитории, – а бессилие порождает неудачников. Я прощу вам ваши издевки, если кто-нибудь назовет имя писателя, который, как мне кажется, неплохо знает свое дело. Его имя, если читать задом наперед, звучит так: s-u-m-a-c.

– Смак, – откликнулся один умник.

– Нет, тогда получится Каме – великий венгерский поэт и конокрад XIX столетия. Вы все облажались, ребята. Ну, что скажите?

– А что вы думаете о Капоте?

– Я никогда о нем не думал.

– А о Мейлере?

– Думал только об его женах.

– О Боге?

– Это вообще не предмет для размышлений.

– Если вы так говорите, это значит, что вы только о нем и думаете.

– Следуя вашей логике, если у меня не стоит, то это значит, что у меня никогда не падает?

Звонок всех отвлек.

«Как быстро, – подумал Ларри. – Смахивает на краткий курс физической подготовки».

– На нашей следующей встрече в среду, если она состоится, – обратился Ларри к покидающим аудиторию студентам, – я надеюсь получить от каждого из вас сочинение на тему: «Кто написал наш национальный гимн и по какому поводу?».

Они расходились, сквернословя по поводу курса «Современной литературы». Наконец в аудитории не осталось никого, кроме одной девицы, которая остановилась возле стола Ларри. В полуденном свете она выглядела весьма привлекательно. Ее тоненькое платье просвечивало. Девушка присела рядом. Ларри почувствовал, как она прильнула к его левому плечу.

– А мне вы нравитесь, Дженсен, – сказала она. – Не знаю как сказать, может, это покажется вам странным…

– Сожмите покрепче колени и попытайтесь объяснить.

– Ну, я понимаю, почему ваш курс самый популярный в колледже. Эта энергетика, наглядность, это забавно, увлекательно, и в этом есть душа…

– Душа – это то, в чем мы нуждаемся. Спасибо вам…

– Дениса.

– Да, спасибо, Дениса.

Она придвинулась ближе.

– И еще, я хотела бы сказать, если вы интересуетесь молоденькими и их тугими дырочками, то мы можем всегда обсудить это…

– Вы намекаете, что…

– Естественно, за «А».

Ларри внимательно посмотрел на нее.

– Черт, вы думаете, что меня можно так легко купить?

– Да, – улыбнулась Дениса, – просто напишите на этом листочке номер вашего телефона и отдайте мне, остальное я устрою…

Ларри вынул ручку, накарябал номер и подвинул листок на ее сторону стола. Она свернула его, сунула в сумочку и ушла.

Ларри поднялся, одел пиджак. В два часа у него была еще одна лекция, на этом рабочий день заканчивался. Единственное, о чем он мог сейчас думать, это – как ему провалить на экзамене жирного бздуна в желтом спортивном костюме. А о чем еще стоило задумываться? О семейном самоубийстве Артура Кестлера и его жены?

Ларри покинул аудиторию и вскоре уже шел по зеленому студенческому городку. Пришло время легкого ланча в «Голубой луне», за которым он пропустит пару стаканчиков. Бар находился в миле от университета, или даже дальше, но туда стоило переться. Чертовски хорошее местечко, чтобы расслабиться.

Примечания к рассказу «Камю»

Альбер Камю, французский писатель. Родился 7 ноября 1913 года в городе Мондови (французская колония Алжир) в семье рабочего. Учился на философском факультете Алжирского университета. Занимался театральной и общественной деятельностью, публиковался в левой печати, а в 1934–1937 даже состоял членом французской компартии.

В 1938 Камю переехал во Францию. В период немецкой оккупации (1940–1944) участвовал в движении Сопротивления и был сотрудником подпольной газеты «Комба». В это же время на свет появились повесть «Посторонний» (1942), эссе «Миф о Сизифе» (1942) и пьесы «Недоразумение» и «Калигула» (обе в 1944). Роман-притча «Чума»(1947) закрепил за Камю репутацию выдающегося писателя и превратил его (наряду с Сартром) в одного из столпов нового философского течения – экзистенциализма.

В годы «холодной войны» Камю пытался не примыкать ни к одному из враждующих лагерей. О том, каким образом и насколько удачно ему это удалось, свидетельствует Большая Советская Энциклопедия: «Поначалу единственной ценностью Камю провозглашал полноту телесного приобщения к природе, а гражданские, духовные, нравственные ценности изобличал как не подлинные… В дальнейшем он пришел к моралистическому гуманизму, опирающемуся на заповеди христианского милосердия и противопоставленному нравственности, исходящей из социально-исторических установок. Тем самым Камю избежал ницшеанства, но открыто размежевался с революционной моралью, предпочтя ей праведничество тех, „кто истории не делает, а претерпевает“ все напасти… Марксистская мысль во Франции и за ее пределами подвергла критике взгляды Камю как выражение идеологической двусмысленности мелкобуржуазного сознания».

4 января 1960 года Альбер Камю погиб в автокатастрофе вблизи Сенса, Франция.

Трумэн Капоте (1924–1984), настоящее имя Трумэн Стрекфус Персонс. Родился в Нью-Орлеане. Отец Трумэна был торговым агентом, который постоянно кочевал по стране в поисках заработка. Его брак с шестнадцатилетней «королевой красоты» штата Миссисипи быстро расстроился, и малыша взяли на воспитание тетушки из Алабамы. «Я быстро созрел в сексуальном отношении и стал развлекаться с парнями постарше, – хвастался Трумэн. – В восьмилетием возрасте я уже знал, что я голубой». Вскоре молодая мамаша вторично вышла замуж (теперь уже за состоятельного бизнесмена) и забрала сына в Нью-Йорк, дав ему фамилию отчима.

Писать Капоте начал тоже с восьми лет. По окончании школы он подрабатывал в нью-йорских журналах, привлекая к себе внимание редакторов эксцентричной манерой одеваться. Первый роман Капоте «Другие голоса, другие места» (1948) отличался пикантностью выбранной темы: юный герой, выросший в захолустье Крайнего Юга, заводит дружбу с трансвеститом. Книга имела громкий успех и об авторе заговорили как о новой восходящей звезде. Интерес к своим литературным произведениям Капоте умело подогревал скандальным поведением в богемном обществе. На каждом великосветском празднике наряженный в помпезные шляпы «маленький проказник из Миссисипи» оказывался в центре внимания. Он танцевал эротичный танец с Мэрилин Монро, ложился в постель с Монтгомери Клифтом, соблазнял Эролла Флинна, куролесил с Теннесси Уильямсом.

На протяжении всей своей литературной карьеры Капоте постоянно обращался к «пограничным темам»: пьеса «Дом цветов» (1954), действие которой происходит в одном из борделей Вест-Индии, «Завтрак у Тиффани» (1958) – роман об интимной жизни молодой женщины, приехавшей в Нью-Йорк в поисках удачи, и, наконец, документальный роман «Хладнокровное убийство» (1966), ставший настоящим бестселлером. Все началось с маленькой заметки в «Таймс» о зверском убийстве богатой семьи в городке Холкомб, штат Канзас. Капоте выехал на место преступления и стал выспрашивать у местных жителей все, что они знали о преступниках и их жертвах, затем «влез в душу» к самим убийцам. Работа продолжалась три года и, в конце концов, Капоте в мельчайших подробностях запротоколировал все обстоятельства этого преступления. После выхода романа в свет имя «протоколиста» было у всех на устах. ТV-шоу и интервью продолжались круглые сутки. Автор купался в лучах славы. Общество буквально сошло с ума, у Капоте не было отбоя от поклонников. Полуголым он отплясывал на вечеринках и подтрунивал при этом над самим собой, утверждая, что «даже павиан стал бы малиново-красным от стыда, увидев такое». Столь оглушительный триумф окончательно подорвал и без того расшатанное алкоголем и наркотиками здоровье писателя. К началу 70–х его творческая энергия стала иссякать, а полный лиризма и необычного юмора стиль сменила брюзжащая горечь. И хотя Капоте продолжал выпускать новые литературные произведения, особого, по-настоящему волнующего успеха они уже не приносили. Трумэн Капоте умер в Лос-Анджелесе от цирроза печени.

Норман Мейлер – родился 31 января 1923 г. в состоятельной еврейской семье. С детства проявлял слабость к сочинительству и уже в девять лет написал фантастическую повесть объемом в 250 страниц под названием «Вторжение с Марса». Во время Второй мировой войны в качестве мотострелка принимал участие в военных действиях американской армии на Филиппинах. После демобилизации (в 1946 г.) за 15 месяцев написал роман «Нагие и мертвые» (1948), который был признан одним из лучших американских романов о Второй мировой войне. Дальнейшая писательская карьера Мейлера складывалась довольно неровно: он занимался и журналистикой, и кинематографом, и политикой. Дважды арестовывался за участие в демонстрациях против войны во Вьетнаме. В 1969 г. баллотировался на пост мэра Нью-Йорка. Во время предвыборной кампании Мейлер выдвинул идею ввести в Нью-Йорке «супер-воскресенье». Предполагалось, что в этот день в городе будет запрещено ездить в частных автомобилях, сократятся до минимума передачи радио и телевидения, закроются все бары и увеселительные заведения. Мейлер получил 6 % голосов.

На сегодняшний день Норман Мейлер признан главной фигурой в послевоенной американской литературе. Он опубликовал более 30 книг, дважды получал Пулитцеровскую премию, с 1984 по 1986 год был президентом американского Пен– клуба. Шесть раз был женат, имеет девятерых детей.

Артур Кестлер, английский писатель. Родился в 1905 году в Будапеште в семье крупного еврейского промышленника. В 1926 окончил Венский университет по курсу психологии. В последующие годы Кестлер занимался литературой и журналистикой. Много путешествовал; побывал на Кавказе, в Туркмении, Афганистане, а в 1931 на дирижабле «Граф Цеппелин» принимал участие в полете к Северному полюсу.

В 1936 в качестве корреспондента английской газеты «Ньюс Кроникл» Кестлер отправился в Испанию, где написал книгу о зверствах франкистов – «Беспримерные жертвы».

Книгу с сочувствием встретили в прокоммунистических кругах, но самому автору она едва не стоила жизни. После падения Малаги (в феврале 1937) Кестлер попал в руки франкистов и был приговорен к расстрелу. Несколько месяцев он провел в тюрьме на грани жизни и смерти, однако в конце концов вышел на свободу и уехал во Францию.

В 1938 Кестлер порвал с коммунистами и, перебравшись в Англию, издал свой нашумевший роман о московских процессах 1936–1938 годов «Слепящая тьма» (в английском оригинале «Мрак в полдень»).

В 1945 писатель принял британское подданство. В 1949–1950 он окончательно порвал с иудаизмом и увлекся исследованиями по антропологии и теории биосистем (книги «Лунатики» – 1959, «Акт творчества» – 1965, «Дух в машине» – 1967). В 1967 в «Санди Телеграф» Кестлер опубликовал серию статей о т. н. «наркотической революции» на Западе – «Возвращение в нирвану». Выявившаяся у Кестлера лейкемия привела писателя к самоубийству. 3 марта 1983 года он принял смертельную дозу транквилизаторов. Вместе с Кестлером самоубийство совершила его совершенно здоровая жена Сесилия (урожденная Джеффрис). Свою предсмертную записку, объясняющую этот поступок, она начала словами «Я не могу жить без Артура…».