Текст книги "Всем бедам назло"

Автор книги: Чак Норрис

Соавторы: Кен Абрахам
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Чак Норрис
Всем бедам назло

Для меня было очень важно обрести мир с Христом, когда у меня появилась возможность. Жизнь настолько хрупка, что никогда не знаешь, когда она может закончиться. Она может прерваться в мгновение ока, и тогда уже слишком поздно принимать Божий дар спасения.

Чак Норрис

Глава 1 Сигнал ТРЕВОГИ

Я встретился взглядом со своим телохранителем и сразу понял, что что-то случилось. Я находился в Вашингтоне, куда был приглашен в качестве особого гостя недавно избранного президента Соединенных Штатов Америки Джорджа Буша-младшего. На первом президентском обеде присутствовали около пяти тысяч друзей президента, многие из которых сыграли ключевые роли в его избрании. Мужчины были в смокингах, женщины – в изысканных вечерних нарядах. Это было радостное событие, и я от души наслаждался вечером.

Около половины одиннадцатого президент и первая леди попрощались и вышли из зала. Я решил последовать их примеру. Спустившись с платформы, я стал продвигаться к выходу, по пути пожимая руки и приветствуя людей. Все присутствующие улыбались, поэтому меня особенно поразило хмурое лицо моего телохранителя Фила Камерона, призывно махнувшего мне рукой. Я понял, что произошло нечто по-настоящему серьезное, иначе Фил никогда не стал бы отвлекать меня в такой вечер. Пробравшись сквозь толпу желающих пообщаться со мной, я наконец оказался рядом с Филом.

– Мы получили срочный телефонный звонок, мистер Норрис. Ваша жена в больнице, у нее начинаются преждевременные роды.

– Что?! Этого не может быть! У Джины срок всего двадцать три недели, до тридцати восьми еще очень далеко!

Я побежал к телефону и позвонил в больницу. Девушка-оператор соединила меня с палатой Джины, и когда жена сняла трубку, я услышал ее дрожащий голос.

– Любимая, прости, что я сейчас не с тобой. Как ты?

– Нормально, но мне пришлось срочно приехать в больницу. Чтобы спасти наших детей, мне должны зашить шейку матки.

Джина изо всех сил старалась сдерживать эмоции.

– Карлос, мне страшно! – призналась она и расплакалась. – Я боюсь за наших детей.

– Любимая, я сейчас свяжусь с пилотами и немедленно вылетаю к тебе.

Мы с Джиной ожидали близнецов – мальчика и девочку. Мы уже видели их на мониторе во время УЗИ и радовались, словно дети, наблюдая, как наши малыши двигались, сталкиваясь друг с другом в утробе Джины. Мы даже уже придумали им имена: девочку назвали Данили, а мальчика – Дакота. Беременность у Джины проходила очень тяжело. У нее уже было двое детей, так что беременность не была для нее в новинку. Но вынашивание этих «чудо-детей» с самого начала оказалось сложной задачей: мы несколько раз едва не потеряли то близнецов, то Джину, то всех троих сразу. Джине потребовалась вся ее стойкость, чтобы пережить некоторые весьма необычные медицинские проблемы, угрожавшие ее жизни и жизни наших малышей. Если бы не ее душевная и духовная сила, а также тот факт, что до беременности она находилась в превосходной физической форме, ее тело могло бы не выдержать такого напряжения.

Когда за несколько недель до этого критического дня мы обнаружили в почтовом ящике президентское приглашение, мы с Джиной очень обрадовались. Однако для Джины и наших детей перелет из Калифорнии в Вашингтон мог оказаться опасным, особенно принимая во внимание осложнения, с которыми она уже столкнулась во время беременности. Мы решили, что Джине будет лучше всего остаться дома, а я возьму с собой своего брата Аарона, а также наших хороших друзей – Денниса Бермана, преуспевающего бизнесмена из Далласа, который согласился стать крестным отцом наших малышей, и Джона Хенсли, бывшего главу американской таможенной службы. Фил Камерон, мой личный телохранитель, часто сопровождавший меня на различные мероприятия, когда мне приходилось бывать в больших скоплениях народа, вылетел в Вашингтон раньше нас, чтобы все проверить.

Мы вчетвером вылетели в Вашингтон чартерным рейсом в день обеда. Фил присоединился к нам в Пентагоне, где нас встретил почетный караул полиции ВВС. Там мне от ВВС США был вручен почетный знак «За летные заслуги», а также меня удостоили звания почетного рекрутера^[1] ВВС. Затем мы сфотографировались на том самом месте, куда спустя несколько месяцев, 11 сентября 2001 года, террористы врезались на одном из захваченных лайнеров. Специально для нас провели экскурсию по Пентагону, после чего мы пообедали с несколькими генералами и прекрасно провели время с директором Секретной Службы Брайаном Стаффордом. В Калифорнию мы собирались возвращаться следующим утром.

Перед президентским обедом я вместе с новоизбранным президентом и первой леди Лорой Буш позировал для специальной памятной фотографии. Президент поблагодарил меня за оказанную поддержку и дружбу с семьей Буш. Это был запоминающийся день, и мне уже не терпелось позвонить Джине после обеда и рассказать обо всем… Но сейчас Джина лежала в палате неотложной помощи в Калифорнии. И вдруг в одно мгновение, после одной фразы все мои приоритеты перестроились, и я совершенно отчетливо понял, что действительно важно в жизни.

– Позвони пилотам, Фил, скажи, что мы вылетаем немедленно!

– Есть, сэр.

Мне хотелось как можно скорее оказаться рядом с Джиной.

Пока Фил связывался с пилотами, я прощался с высокопоставленными гостями, которые еще оставались на обеде. Я улыбался, пожимал руки и желал всего наилучшего, а сам украдкой поглядывал на Фила, ожидая сигнала для отправки в путь.

Однако сигнала не было, и по выражению лица Фила я понял, что он чем-то недоволен.

– У меня на линии пилот. Думаю, вам лучше самому с ним поговорить, – сказал Фил и передал мне свой сотовый телефон.

Я взял трубку и спросил:

– В чем проблема?

Пилот, запинаясь, ответил:

– Мне очень жаль, мистер Норрис, но второй пилот выпил бокал пива, и я бы предпочел не вылетать сегодня вечером.

– Что?! Что значит «я бы предпочел не вылетать сегодня вечером»?!

– Ну, дело в том, что мы ведь не планировали возвращаться в Лос – Анджелес сегодня же, поэтому я решил, что он может позволить себе немного выпить. А теперь получается, что если мы вылетим сегодня, то это будет нарушением инструкций.

Я был вне себя, но понимал, что пилот прав. В иных обстоятельствах я, наверное, даже поблагодарил бы его за честность и откровенность. В конце концов, пилот легко мог обмануть меня; он не был обязан все это мне рассказывать. Я бы никогда не узнал, что второй пилот выпил, а если учесть то, что происходило дома, то мне вообще было бы все равно!

– Как скоро мы сможем вылететь? – спросил я.

– Не раньше половины шестого утра, – ответил пилот.

– Половины шестого?! – ужаснулся я и посмотрел на часы: было только одиннадцать часов вечера.

Нам не оставалось ничего, кроме как попытаться найти другой способ поскорее добраться домой. Аарон, Деннис, Джон, Фил и я поспешили в гостиницу «Риц-Карлтон», где мы остановились. Мы попытались взять билеты на какой-нибудь обычный рейс, но безуспешно. Затем стали звонить во все фирмы, надеясь, что нам удастся нанять частный самолет в Вашингтоне, но ни один экипаж не мог вылететь раньше половины четвертого утра.

Я метался по номеру, не находя себе места. Мой разум одолевали явные противоречия, и я чувствовал себя совершенно беспомощным. Я был шестикратным чемпионом мира по каратэ; снялся более чем в двадцати кинофильмах, где исполнял роли героев; на протяжении восьми лет снимался в собственном телесериале «Уокер, техасский рейнджер», где тоже играл роль героя; а сейчас я был абсолютно бессилен помочь жене.

За свою жизнь я заработал миллионы долларов и дружил с несколькими президентами, но в данной ситуации никакие деньги не могли мне помочь, да и знакомства с влиятельными людьми тоже были бесполезны.

Оставалась только одна Личность, к Которой я мог обратиться, – и я помолился: «Боже, прошу, сохрани мою жену и детей!»

Фил дал мне свой сотовый телефон, чтобы я позвонил Джине в больницу и сообщил, что вылет задерживается. Мне удалось до нее дозвониться, но Джина была настолько слаба, что я с трудом понимал ее. Разобрал только, что ее будут оперировать завтра в восемь утра. Очевидно, врач нарисовал невеселую картину, рассказывая Джине о всех возможных проблемах и осложнениях. Я сказал, что прилечу так быстро, как только смогу. Попытался ободрить жену, затем мы коротко помолились и попрощались.

– Я люблю тебя и скоро буду с тобой, – сказал я.

Наш багаж уже был собран и стоял наготове рядом с дверью номера. Я был слишком взволнован, чтобы спать, поэтому мы с ребятами так и не легли, а всю ночь провели в разговорах и молитвах, меряя шагами комнату и считая минуты.

Ровно в 5:30 наш самолет поднялся в воздух. Как только мы приземлились в Калифорнии, я сбежал по трапу и помчался в больницу. Когда я добрался туда к десяти часам утра, Джину уже перевели в послеоперационную палату.

Я вошел туда и увидел Джину на постели под накрахмаленной белой простыней. Она выглядела очень бледной и хрупкой. Женщина, на которую я привык полагаться во всех сферах своей жизни, теперь казалась такой ранимой и беззащитной. Я наклонился к ней и нежно поцеловал.

– Прости меня, родная, что меня не было с тобой, – начал извиняться я. – Я никогда больше не оставлю тебя одну!

– Ты уже здесь, – сказала она, – и это самое главное.

Я обнял женщину, которая так сильно любила меня, что согласилась пройти долиной смертной тени ради того, чтобы у нас родились дети. Врач сказал, что если мы сможем удержать Джину в постели еще десять недель, то тогда, по его мнению, с детьми все будет в порядке. Готовность Джины сделать все возможное и невозможное ради наших детей напомнила мне о другой женщине потрясающей веры – о моей маме. Ей пришлось очень много пострадать, когда она рожала меня. Как и Джина с нашими детьми, мама со мной рисковала жизнью и наперекор всему выжила.

Глава 2 Смешанные мотиваторы

Моей матери – Вильме Норрис – было всего восемнадцать лет, когда она родила меня, а сами роды длились целую неделю! Она отправилась в больницу в воскресенье, 3 марта, а я появился на свет только в следующее воскресенье. И всю эту неделю врачи отчаянно боролись за жизнь моей матери и меня. В конце концов ранним утром 10 марта 1940 года я пришел в этот мир – 2 кг 950 г, однако мамины проблемы на этом не закончились. Что-то было не так, потому что я был неправильного цвета!

Мое крошечное тельце было темно-лиловым. Мой отец – Рэй Норрис, а также обе мои бабушки присутствовали при родах, и когда отец увидел меня, то так разволновался, что потерял сознание.

Врачи и медсестры не слишком переживали за моего отца, но очень сильно испугались за меня. Я оказался «синюшным ребенком». Это означало, что я не начал дышать сразу же после рождения, и из-за этого моя кожа приобрела такой страшный оттенок. Врачам, чтобы не допустить необратимого поражения мозга из-за недостатка кислорода, пришлось срочно спасать меня. Мне немедленно дали кислород, чтобы «завести» мои легкие. Это помогло, и уже вскоре я дышал, как профессионал.

Тем не менее в течение первых пяти дней моей жизни врачи не были уверены, что я выживу. Они поместили меня в изолятор наподобие современных послеродовых палат интенсивной терапии, чтобы уберечь меня от инфекций и наблюдать за моим состоянием. Я был слишком слаб, чтобы самостоятельно есть, поэтому мама сцеживала молоко, и меня кормили с помощью пипетки. Мама тоже была очень слаба, и ей не разрешали видеться со мной. У нее до сих пор сохранилось письмо моей бабушки, написанное в те дни, в котором она сообщала моей тете: «Малыш Вильмы, наверное, не выживет».

Однако мы с мамой всех удивили! Мы выкарабкались, и вскоре врачи выписали нас. Впоследствии мама рассказала мне, что, впервые взяв меня на руки, она посмотрела мне в глаза и прошептала: «У Бога есть планы для тебя». Эти слова она повторяла много раз на протяжении всей моей жизни.

Родители привезли меня домой, на ферму, где работал папа, в Райан, штат Оклахома, – маленький городок на границе с Техасом, примерно в двух часах езды от Далласа. В моем свидетельстве о рождении в графе «Имя» записано: «Карлос Рэй Норрис». Меня назвали в честь преподобного Карлоса Берри, пастора нашей семьи в Райане, и в честь моего отца Рэя.

Если говорить о происхождении, то во мне поровну ирландской и индейской крови. Со стороны Норрисов мой дедушка по отцу был ирландцем, а бабушка – чистокровной индианкой из племени чероки. Девичья фамилия моей мамы была Скарберри. Бабушка по матери, Агнес, была ирландкой, а дедушка – индейцем-чероки из Кентукки.

Дедушка Норрис перебрался из Ирландии в Америку вместе с родителями в середине XIX века. Женился, у него родилось трое детей, но жена умерла, не выдержав трудностей жизни первых поселенцев. Тогда он в качестве няньки для детей нанял шестнадцатилетнюю индианку из племени чероки. Вскоре он решил жениться на няньке и договорился с ее родителями, жившими в резервации, о выкупе. То, что девушка была влюблена в юношу из своего племени, совершенно не заботило ее родных. Они продали ее моему деду, ни минуты не колеблясь.

Молодая индианка-чероки оказалась хорошим выбором. Она родила дедушке Норрису тринадцать детей, семеро из которых выжили. В их числе был и мой папа. Однако их взаимоотношения нельзя назвать романтическими. Возможно, бабушка не смогла забыть свою первую любовь, с которой ее разлучили. Много лет спустя мама рассказала мне, что на похоронах дедушки Норриса бабушка сказала: «Вот и хорошо! Наконец-то я от него избавилась!» Это совсем непохоже на чувства скорбящей вдовы!

Мои родители были видной парой. Папа был высоким – метр восемьдесят пять, хорошо сложенным и сильным, черноволосым и черноглазым. На ранних фотографиях он похож на Джона Уэйна в молодости. Папе было девятнадцать лет, а маме – шестнадцать, когда они поженились в Мариэтте, штат Оклахома. Мама была миниатюрной девушкой с длинными волнистыми рыжими волосами и симпатичными веснушками на лице.

Вскоре мы переехали из Райана в Лоурон, штат Оклахома, где папа устроился работать механиком в автобусной компании «Грейхаунд». Это был первый из не менее чем дюжины переездов, которые мы совершили, прежде чем мне исполнилось двенадцать лет. Если бы не духовная и практическая стабильность мамы, у нас вообще не было бы никаких корней. Ее любовь служила тем клеем, благодаря которому мы держались вместе и чувствовали себя уверенно, независимо от того, куда или как часто переезжали.

В ноябре 1942 года папа отвез нас с мамой к бабушке Скарберри в Уилсон, штат Оклахома, а сам отправился в Ричмонд, штат Калифорния, в надежде найти работу на верфях. Бушевала Вторая мировая война, и папа рассудил, что если он будет работать на верфи, то сможет послужить своей стране и в то же время избежать призыва в армию и, следовательно, разлуки с молодой женой и ребенком. Но он ошибался, однако благодаря этому плану у него оказалось несколько месяцев в запасе, чтобы найти для нас жилье.

К тому времени мама была на пятом месяце беременности. Мы прожили у бабушки еще месяц, а затем отправились на поезде в Калифорнию к папе. В одном вагоне с нами ехала группа молодых военных моряков. Они заметили, что мама была в положении, и помогли ей позаботиться обо мне. Дорога из Оклахомы в Калифорнию заняла несколько дней, поэтому на станциях моряки выходили из вагона и покупали нам с мамой и еду, и самое необходимое. Я был просто очарован этими славными ребятами. Именно там, в поезде, зародилось во мне уважение к американским военным.

Спустя два месяца родился мой брат. Мама выбрала имя Джимми, но папа назвал его Уиланд – в честь своей любимой марки пива. Это расстроило маму, но она ничего не могла сделать, потому что имя уже было вписано в свидетельство о рождении.

Через три месяца папу призвали в армию, и вскоре он сражался с фашистами в Еермании. На время папиной службы мы с мамой и Уилан – дом переехали обратно к бабушке Скарберри, в ее крохотный домик в Уилсоне, штат Оклахома. Уилсон на тот час был маленьким городком в прериях – плоским, сухим и пыльным, с населением около тысячи человек. Этот край (городок был расположен в нескольких милях к востоку от границы между Техасом и Оклахомой) был бедным и заброшенным. Там я провел большую часть своего детства.

Бабушка Скарберри жила в небольшом дощатом доме на окраине Уилсона. Все мы – мама, бабушка, Уиланд и я – спали в одной комнате. Бабушка – на кровати, а мама, Уиланд и я располагались на раскладывающемся диване. Нас с братом купали вместе в большом оцинкованном корыте. Туалет был во дворе, и там стоял такой отвратительный запах, что я просто ненавидел ходить туда. Часто я проходил больше мили пешком до дома моей тети, чтобы воспользоваться ее туалетом, потому что у нее в доме была канализация, – и это стоило такой прогулки!

Бабушка Скарберри не была богатой в материальном плане, однако она была святой. Сердце этой маленькой женщины с ярко-голубыми глазами было переполнено любовью к Богу и своим близким. Бабушка щедро одаривала нас с Уиландом вниманием и лаской. Ее любовь наполняла ту хижину, в которой мы жили, и превращала ее в настоящий домом.

Прошло уже больше двух лет с тех пор, как папа ушел на войну, когда однажды к нашему дому подъехал мальчик на велосипеде. Он привез телеграмму из военного министерства. Мама расписалась за доставку и дрожащими руками стала вскрывать ее, и вдруг страшно закричала. Бабушка подбежала к ней и, обняв, спросила:

– Что, что случилось, В ильма?

– Рэй пропал без вести, – рыдая, ответила мама, протянув телеграмму бабушке.

Я был слишком мал, чтобы понимать, что означают слова пропал без вести», но, судя по тому, как вели себя мама и бабушка, я догадался, что папа, наверное, еще нескоро вернется домой – если вообще вернется.

Я переживал за папу, но не беспокоился о том, как мы выживем. Пока рядом были мама и бабушка Скарберри, я ничего не боялся. Каждый вечер перед сном мы все опускались на колени в гостиной и молились, прося Бога найти папу и вернуть его нам.

Прошли три долгих месяца, а о папе не было никаких вестей. Наконец, мы получили радостное известие – папа жив! Он был ранен в ногу и едва не оказался похороненным заживо в немецком окопе, из – за чего отстал от своего отряда. Товарищи обнаружили его, когда расчищали окоп. Папу отправили домой, в Техас, и сейчас он находился в военном госпитале. Врачи считали, что через пару месяцев папа сможет вернуться домой.

На протяжении следующих двух месяцев я каждый день выходил на крыльцо и сидел в ожидании, когда подъедет автобус. Я смотрел, как из него выходят люди, надеясь увидеть папу. Но папы не было, и я, расстроенный, возвращался в дом и говорил: «Не сегодня, мама. Сегодня папа не приехал».

Через два месяца я начал терять надежду – Однажды я, как обычно, наблюдал, как из автобуса выходят пассажиры, но опять так и не увидел отца. Огорчившись в очередной раз, я развернулся и направился в дом со словами:

– Мама, мне кажется, что папа никогда не приедет.

– Неужели? – ответила мама, хитро поблескивая глазами. – А это тогда кто? – и она указала на солдата, который медленно выходил из автобуса.

Это был папа!

То, что папа вернулся домой, было хорошей новостью. Плохая же новость заключалась в том, что его серьезная, еще довоенная проблема со спиртным только усугубилась.

Глава 3 Жизнь В БУТЫЛКЕ

Наши с отцом взаимоотношения были весьма сложными и запутанными. Одно из немногих приятных воспоминаний связано с тем, как однажды он поднял меня, посадил к себе на плечи и понес к берегу реки Ред-Ривер, по другую сторону которой раскинулся Техас. Мы вдвоем провели целый день за рыбной ловлей и разговорами. Когда я вспоминаю тот день, он кажется мне сценой из фильма: отец и сын сидят на берегу реки с удочками – идеальная картинка. Но не успели мы прийти домой с уловом, как папа отправился в местный пивной бар. Вернулся поздно вечером, снова пьяный.

Однажды папе и моему дяде Баку захотелось выпить, но у них не было денег. У мамы оставалось только пять долларов на еду для нас с Уи – ландом, и она не дала их папе.

– А ты просто отбери их у Вильмы, – посоветовал дядя Бак.

– Точно! Давай сюда деньги! – прорычал папа.

– Нет, Рэй, – спокойно ответила мама. – Этих денег ты не получишь. Я отложила их, чтобы купить детям еды.

Но дядя Бак не унимался и стал уговаривать папу:

– Рэй, дай ей по зубам и забери деньги.

При этом он угрожающе стукнул кулаком по ладони. Папа сжал кулак и потряс им перед маминым лицом.

Несмотря на то, что росту в маме было всего метр пятьдесят семь, она не дрогнула. Она невозмутимо глянула папе прямо в глаза и сказала:

– Ты, конечно, можешь меня ударить, но однажды тебе захочется спать. И когда ты уснешь, я возьму сковородку и забью тебя до смерти!

Папа разжал кулак, и они с Баком быстро ретировались несолоно хлебавши – без маминых пяти долларов.

Трезвым папа был хорошим человеком, но дни трезвости-случались все реже и реже. Когда же он был пьян, то приходил в ярость из-за любых мелочей. Если он, страдая от похмелья, слышал звук льющейся воды, то разражался гневной тирадой, изрыгая угрозы и ругательства в адрес всех домашних. Пока мама успокаивала папу, мы с Уиландом прятались в спальне.

Несмотря на папины напыщенные речи, за дисциплину в нашей семье отвечала мама. Когда мы с Уиландом дрались, мама рассаживала нас на стульях друг напротив друга. Раскрасневшиеся и взмокшие, мы сидели, пыхтя и дуясь, а мама говорила: «Вот посидите и посмотрите друг на друга, и чтобы я ни единого слова не слышала, пока не разрешу вам сдвинуться с места». Нам с братом ничего не оставалось, кроме как сидеть и таращиться друг на друга. Вскоре кто-то из нас первым начинал хихикать, и тогда уже мы оба не могли удержаться от смеха. Через несколько минут мы уже не помнили, из-за чего дрались.

Когда я совершал серьезные проступки, мама посылала меня выломать прут для наказания. Папа пытался вмешаться: «Если ты его выпорешь, я уйду». Однако папины угрозы ни на йоту не удерживали маму от задуманного. Я получал хорошую порку прутом, а папа уходил в очередной запой. Теперь я понимаю, что папа просто не выносил конфронтации. Таким образом он пытался убежать от любых проблем. К сожалению, папа так и провел большую часть своей жизни – постоянно убегая.

Когда мне исполнилось шесть лет, мы переехали в Налу, штат Калифорния, где у нас жили родственники. Папа стал работать на военно – морской верфи, а я пошел в школу. В школе я был очень стеснительным. Если учительница просила меня что-нибудь рассказать перед всем классом, я просто качал головой и отказывался. Я готов был получать плохие оценки, лишь бы не опозориться перед одноклассниками. Тем, кто знает меня сегодня по фильмам и телепрограммам, наверное, трудно представить меня застенчивым, но, поверьте, в детстве я был невероятно робким!

Мой брат Уиланд был более общительным, однако он очень сильно страдал от астмы. Из-за этого нам пришлось снова сменить место жительства. На этот раз мы переехали в городок Майами, штат Аризона, поближе к маминым сестрам и их родственникам. Мама надеялась, что в аризонском сухом климате Уиланду будет легче дышать. Мы поселились в небольшом коттедже рядом с бензоколонкой. Мама записала меня в третий класс местной школы. Большинство учеников происходили из семей индейцев. Я же оказался не только новичком, но и единственным блондином с голубыми глазами.

Главным задирой в нашем классе был индейский мальчик по имени Бобби, и именно он невзлюбил меня. Каждый день после уроков он гнался за мной до самого дома. Хоть мы с ним были одногодки, но он был гораздо крупнее меня, и поэтому я принимал мудрое решение – убегать.

Однажды во время большой перемены Бобби сломал парту, но учительница обвинила в этом меня. В те дни в государственных школах телесные наказания были обычным делом, и учителя регулярно шлепали учеников. Учительница пригрозила, что накажет меня, если я не признаюсь, что сломал парту. Я знал, что этот сделал Бобби, однако не собирался говорить об этом. Я встал и смиренно последовал за ней в коридор, чтобы получить свою порцию розг, но в этот момент другой мальчик воскликнул: «Карлос не ломал парты! Это сделал Бобби!» Учительница глянула на Бобби и сразу поняла, кто на самом деле заслуживает наказания. Теперь мне ничего не грозило от нее, Бобби же возненавидел меня еще сильнее. Он все так же каждый день гнал меня до моего дома.

И вот однажды Джеку – хозяину бензоколонки и нашего коттеджа – надоело смотреть на это. Когда Джек в очередной раз увидел, как Бобби гонится за мной, он остановил нас и сказал мне:

– Сынок, пришло время тебе подраться с ним.

– Но он слишком большой! – возразил я.

– Это неважно, – ответил Джек. – Ты не можешь всю жизнь бегать от своих страхов. Пора постоять за себя.

Пока Джек разговаривал со мной, Бобби стоял неподалеку, готовый в любой момент продолжить погоню. Я посмотрел на него, потом на Джека и понял, что Джек был прав. Я развернулся, кинулся на Бобби и, схватив его, повалил на землю. Мы ожесточенно катались по земле. Сначала мне пришлось туго, но затем я ухватил Бобби за палец и стал заламывать его. У Бобби из глаз брызнули слезы.

– Сдаешься? – крикнул я ему.

Он кивнул и захныкал:

– Сдаюсь!

Я отпустил его палец, но Бобби тут же снова набросился на меня! Я применил ту же тактику и заломал его палец еще сильнее, чем в первый раз. Бобби снова начал плакать и просить:

– Пусти, Карлос! Пусти! Я сдаюсь! Честно!

Я отпустил его. После этого случая Бобби больше никогда за мной не гонялся, и вскоре мы стали друзьями.

Стычка с задирой Бобби стала для меня важным уроком, как справиться со страхом. Страх можно победить, если посмотреть ему прямо в лицо.

Переезд в Аризону не помог Уиланду – напротив, его астма только обострилась. Родители решили вернуться к бабушке в Уилсон, но у нас не было ни машины, ни денег на автобусные билеты для всей семьи. В один из вечеров папа познакомился в баре с мужчиной и женщиной и уговорил их отвезти нас в Уилсон. Мы собрали свои скромные пожитки и загрузились в машину. Когда мы проезжали Нью – Мексико, началась метель, и нам пришлось переночевать в маленьком пустом доме. В помещении было очень холодно, поэтому мама прижала нас с Уиландом к себе и укутала нашим единственным одеялом, чтобы мы не замерзли.

Как только метель прекратилась, мы продолжили наш путь. Мама, Уиланд и я сидели на заднем сиденье, а папа с хозяевами машины – на переднем. Однажды, когда папа был за рулем, хозяин машины протянул руку назад и попытался погладить мамину ногу. Я увидел, что делает этот распутник, и изо всех сил ударил его по руке.

– Ой-ой-ой! – завопил мужчина.

– Что там такое? – воскликнул папа.

Мама сказала, что мужчина стал распускать руки, а Карлос пнул его. Папа гневно посмотрел на хозяина машины и прорычал:

– Лучше держи свои руки при себе, иначе тебе не поздоровится.

Остаток пути мы проехали в напряженной атмосфере, но в конце концов добрались до Уилсона.

Мы были очень рады, что благополучно доехали к бабушке, но пробыли у нее всего пару месяцев, а потом снова отправились в путь. Папе удалось по дешевке приобрести автомобиль, и мы переехали в Сирил, штат Оклахома, где папа получил работу водителя грузовика. Мы поселились в маленькой меблированной комнате над рестораном, в котором мама устроилась работать официанткой.

Однажды, спустя восемь месяцев, папа пришел домой пьяным и объявил: «Собирайтесь! Мы уезжаем!» Было уже поздно, мама не умела водить машину и стала умолять папу подождать хотя бы до утра, но он настаивал на немедленном выезде в Уилсон. Мама сложила вещи на заднем сиденье, а сверху постелила нам с Уиландом. Отец сел за руль, и из – за того что он был пьян, машину бросало из стороны в сторону. У мамы началась истерика. Она умоляла папу остановиться, пока он не убил нас всех или кого-то другого.

– Молчи, женщина! – рычал папа. – Или я высажу тебя прямо здесь, в пустыне!

Тогда мама стала просить папу отвезти нас обратно к бабушке Скарберри, что он в итоге и сделал.

Так проходила наша жизнь – папа являлся домой пьяным, сыпал ругательствами, а мама его успокаивала. Пьяные выступления продолжались до тех пор, пока отец не отключался. Протрезвев, он извинялся перед мамой и обещал, что это в последний раз, что он исправится. Однако спустя некоторое время все повторялось снова.

Вскоре после того случая папа снова уехал, на этот раз в Хоторн, штат Калифорния, где он устроился в сталелитейную компанию «Бетлехем стал». При этом он пообещал приехать за нами позже. Тем временем мама, чтобы прокормить нас, стала работать прачкой.

Она ни на минуту не переставала молиться за папу и все время внушала нам с Уиландом, что мы можем многого добиться в жизни и что Бог приготовил для нас много хорошего.

Тогда нам трудно было в это поверить.