Текст книги "Прозрачный Тамир"

Автор книги: Чадравалын Лодойдамба

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

Эрдэнэ осуждал поведение этой женщины, однако сейчас он невольно пожалел ее. Конечно, разница в летах между Довчином и Гэрэл была слишком велика.

– Но все же у вас есть законный супруг, и вы не должны так себя вести, – как можно мягче сказал Эрдэнэ.

– Какой он мне законный супруг? Ведь это была торговая сделка, ответила Гэрэл и расплакалась.

– Не надо плакать. Недаром же говорят: "Жив будешь, и из золотой чаши напьешься".

С этого дня между Эрдэнэ и Гэрэл установились хорошие, дружеские отношения. Они подолгу беседовали, рассказывая друг другу о своей жизни. Эрдэнэ рассказал ей, почему он оказался в Урге. Гэрэл выслушала его с большим вниманием.

– Если бы у меня был такой муж, как вы, я без разговоров пошла бы с ним на край света.

– Это так только кажется, а в жизни все иначе, – заметил Эрдэнэ.

Однажды Довчин пришел со службы очень взволнованный. Он сказал жене, что Эрдэнэ беглый, он ограбил Итгэлта, скрылся и должен быть арестован и доставлен в канцелярию Луу-гунского хошуна.

– Оставаться ему у нас больше нельзя. Если об этом узнают, будут большие неприятности, – решительно сказал Довчин.

Гэрэл уже знала от Эрдэнэ, что произошло между ним и Итгэлтом.

– Я знаю, что люди способны на все. Если надо, они и бога чертом сделают. Эрдэнэ ни в чем не виноват. Надо ему переменить имя и отправить его в худон, в наше кочевье. Никто этого и не узнает. А если он будет арестован, я наложу на себя руки, – не менее решительно ответила Гэрэл.

Что касается Довчина, то он был готов хоть сейчас передать Эрдэнэ властям. Однако на это он не решился. Слишком хорошо он знал Гэрэл, она слов на ветер не бросает. Если Эрдэнэ арестуют, она и впрямь что-нибудь с собой сделает.

И вот Эрдэнэ, сменив имя, выехал в кочевье Довчина.

Но недаром говорят, одна беда тянет за собой другую. Пытаясь заарканить коня, Эрдэнэ упал на всем скаку и сломал ногу. Узнав об этом, Гэрэл уже на другой день прискакала в кочевье.

Она поставила для Эрдэнэ отдельную юрту и сама стала ухаживать за ним.

– Уедем куда-нибудь вместе, далеко-далеко, чтоб никто не мог нас найти, – умоляла она Эрдэнэ.

– Не дело ты говоришь!

Эрдэнэ понимал Гэрэл. Жизнь обидела ее, и он искренне жалел эту женщину. Однако ответить на ее любовь он не мог.

– Я сочувствую тебе, мне очень тебя жаль, – говорил Эрдэнэ.

– Мне не нужна твоя жалость, я не милости прошу, – с обидой в голосе отвечала оскорбленная женщина.

Гэрэл просила Эрдэнэ взять ее с собой отнюдь не потому, что она не могла сама убежать от нелюбимого мужа. До сих пор она не шла на это по очень простой причине: не хотела, во-первых, подвергать себя опасности. Ведь Довчин стал бы ее преследовать, стал бы мстить. А во-вторых, ей не хотелось лишаться богатства мужа. Ведь она была его полноправной хозяйкой. Гэрэл знала, что все придворные дамы завидуют ее нарядам и драгоценностям, ее благополучию, и ей было приятно, что она всегда находилась в центре внимания.

Но вот она встретилась с Эрдэнэ и поняла, что для счастья, кроме богатства, нужно еще что-то. Она полюбила, и ее любовь росла изо дня в день. Теперь ей казалось, что лучше жить в бедности, но вместе с Эрдэнэ, чем жить в довольстве, но с нелюбимым мужем. И чтобы завладеть любимым, она шла на все. А в жалости она не нуждалась и хотела, чтобы Эрдэнэ ответил на ее чувство.

– Вы невольно заставили меня возненавидеть мое прежнее счастье и отшвырнуть его. Но взамен ничего не дали мне. Это жестоко. Мне трудно вас понять. Или вы ничтожный человек, или терзаете меня напрасно, – говорила Гэрэл.

– Человеку во хмелю все представляется в радужном свете, но вот приходит похмелье, голова трещит, и он уже проклинает час, когда тянул хмельной напиток. Так будет и с тобой. Когда твой желудок будет пуст, когда твои плечи будет покрывать дырявый дэл, ты проклянешь час, когда решила связаться со мной, – спокойно отвечал Эрдэнэ.

– Зачем я вас только повстречала? Не будь этого, я, возможно, жила бы спокойно. За какие только грехи боги столкнули меня с вами? – На глазах у Гэрэл показывались слезы.

И все же Эрдэнэ не верил ее словам. Эта женщина просто опьянена любовью и не может рассуждать спокойно. "Достаточно ей несколько дней прожить в бедности, чтобы вспомнить о богатстве Довчина. И в ту минуту, когда она вспомнит об этом, я буду для нее самым ненавистным человеком", – думал Эрдэнэ.

А Гэрэл не сдавалась. Чем равнодушнее был с ней Эрдэнэ, тем больше ей хотелось добиться его любви.

Эрдэнэ порою грустил. В эти минуты он ни о чем не хотел говорить.

– О чем вы думаете? – с затаенной надеждой спрашивала его Гэрэл.

– О жене и сыне, – безжалостно отвечал Эрдэнэ. И Гэрэл, бледнея, кусала губы.

Эрдэнэ часто вспоминал о жене. Иногда он думал, что слишком сурово поступил с ней, и даже корил себя за то, что так, без объяснений, бросил ее в чужом кочевье. Но когда он рисовал себе картины любовных утех жены с ненавистным Итгэлтом, ему казалось, что простить жену он теперь уже никогда не сможет.

То ему казалось, что Гэрэл послана ему самим дьяволом, и он не хотел даже видеть ее. А порой побеждало другое чувство, и тогда он подолгу беседовал с Гэрэл и нежно сжимал ее руку в своей. В эти минуты Гэрэл задыхалась от счастья, и надежда вновь согревала ее. И она сидела, боясь пошевелиться, чтобы не спугнуть такие мгновения.

3

Наступил 1917 год. Много времени прошло с тех пор, как хотон Итгэлта раскинулся в Тамирской долине. Дети стали юношами, юноши – взрослыми, кто-то женился, кто-то развелся, кто-то умер. А жизнь шла вперед и вперед, не останавливаясь.

Тамирская долина накинула на себя зимнее покрывало. Деревья, осыпанные изморозью, походили на одиноких сторожей, одетых в овчинные тулупы. Тамир сковало льдом, и только от стремнины поднимался голубоватый пар.

Хотон Итгэлта чернел в верховьях широкой пади к северу от реки. Со стороны он казался таким же, как прежде. Когда смотришь на степь, покрытую снегом, – она вся кажется гладкой. А на самом деле – нет, не такая уж она гладкая и ровная. Так и хотон Итгэлта, в нем тоже было не все как прежде.

Через месяц после отъезда Эрдэнэ исчезла Дулма, даже не пригнав с пастбища овец. Сперва все взволновались. Куда она делась? Что могло с ней случиться? Потом волноваться перестали и вскоре забыли – жизнь брала свое.

Галсан поначалу горевал, хотя знал, что Дулма его не любила. Зато теперь он понял, что он-то любил ее всегда.

– Что ты, дурень, хнычешь? Будто бесценное сокровище потерял, – сердито бросил ему однажды Итгэлт.

– Не выходит она у меня из головы, – печально ответил Галсан.

– Ничего, найдешь другую, за такого мужчину, как ты, всякая пойдет.

Шли дни, стал забывать Дулму и Галсан. И только ставшая неуютной юрта порой напоминала ему о ней.

В юрте Эрдэнэ ютилось свое горе. Правда, тут было чисто и прибрано, но тоже сиротливо. И хотя все вещи Эрдэнэ были на месте, чувствовалось, что хозяина дома нет.

Долгор не могла забыть мужа. Часто она упрекала себя, что позволила Эрдэнэ уехать, не объяснив ему, как все произошло. Но как она могла уступить Итгэлту? Ведь не хотела она этого. Она любила только своего мужа, с которым делила и радость и горе. Ох, не придала она случившемуся особого значения и вот теперь за это расплачивается. Видно, кроме еды и постели, есть еще любовь, которая не может мириться с такими поступками.

"Нет, не жить мне, бесчестной, на этом свете", – думала Долгор.

Однако человек всегда пытается найти оправдание своим поступкам. Она же уступила насилию, думала Долгор. А Эрдэнэ, даже не пожелав ничего выслушать, бросил ее на произвол судьбы в чужом кочевье. И она надеялась, что Эрдэнэ почувствует раскаяние и вернется.

Трудно жить одинокой женщине. Всяк старается ее обидеть. Трудно стало и Долгор. И чем труднее ей было, тем больше обижалась она на Эрдэнэ, а по ночам рыдала, уткнувшись в подушку. Но разве слезы могут помочь? Летом Долгор навестила сына, но и он ничего не знал об отце.

Осенью Итгэлт вместе с Павловым ездил по айлам закупать скот. Несколько дней его не было. Он вернулся и в тот же день зашел к Долгор.

– Чего ты убиваешься? Хватит слезы лить! Из одного полена костра не получится. Сходись с Галсаном и живи себе на здоровье. А что касается меня, не беспокойся, я тебя не брошу.

– Из-за тебя я уже потеряла мужа, и если не хочешь, чтобы я наложила на себя руки, оставь меня в покое. Хватит, – ответила Долгор.

– Ничего, время все излечит, еще сама попросишь прийти, – сказал Итгэлт и холодно улыбнулся, как бы подчеркивая свое превосходство над батрачкой.

Итгэлт не раз намекал Долгор о свадьбе с Галсаном, но пока не заставлял ее идти на это. И не потому, что жалел или боялся ее. Зачем торопиться, никуда она от него не уйдет все равно, а придет время, горе притупится и станет Долгор кроткой, как овечка.

Только Няма и Хишиг понимали Долгор, сочувствовали ее горю и пытались утешить бедную женщину.

– Не кручинься ты так, вернется твой Эрдэнэ, помяни мое слово, говорил Няма.

– А может, тебе лучше уехать в родное кочевье? Все-таки со своими легче, – предложила однажды Хишиг.

– А что я буду делать там? Кто меня возьмет?

– Вот проклятая бабья доля! – сокрушалась Хишиг и ласково обнимала плачущую Долгор.

Иногда Няма гадал на монетах или на овечьей лопатке.

– Жив и здоров твой Эрдэнэ, – говорил он, – и вернется обязательно. Какие-то пустяки его задерживают. Скоро получишь весточку о нем.

– А ведь иногда его гадания точно сбываются, – поддерживала мужа Хишиг, – может, и вправду Эрдэнэ скоро вернется.

Слушая их, Долгор улыбалась и несколько дней ходила веселой.

Все жалели Долгор, и лишь Должин была довольна, что у Итгэлта стало на одну любовницу меньше. Но радовалась она про себя, боясь рассердить мужа.

Тем временем пришла зима. Как-то к Долгор зашел Итгэлт.

– Ты не отвезешь продукты ребятам в монастырь? – спросил он.

Долгор охотно согласилась, и уже в полдень телега с продуктами, запряженная хайнаком, тронулась со двора.

Долгор ехала мимо того места, где некогда, раскинув свою маленькую старую палатку, они расположились на ночлег и где у них украли единственного коня. И все же как им было тогда хорошо! Если их совместная жизнь была счастьем, то здесь был его последний день. При этой мысли по ее щекам покатились слезы.

"За какие грехи мне суждено так страдать? Почему не отвели от меня эти страдания святые ламы?" – подумала Долгор и еще сильнее заплакала.

Хайнак, мотая головой, шагал равномерно, как бы подтверждая, что теперь эти страдания будут продолжаться вечно.

Над телегой, громко каркая, пролетели два ворона. Покрытая снегом Тамирская долина, казалось, была глуха и слепа. Никто не видел и не слышал рыданий Долгор.

– Эрдэнэ, пожалей меня! Я совсем не питаю к тебе злобы! – крикнула Долгор, воздев руки. Но никто не отозвался на ее крик. Внизу лежала безмолвная земля, вверху простиралось немое небо. Лишь хайнак от крика хозяйки рванулся было рысью, но потом снова зашагал равномерно.

На следующий день в полдень Долгор была в монастыре.

Дверь ей открыл Хонгор. Он видел, как она подъезжала к юрте.

– Тетя Долгор! – радостно воскликнул мальчик и вдруг осекся.

"Почему не встречает сын? – подумала Долгор и вошла в юрту. – Неужели заболел?"

– А где Бато? – встревоженно спросила Долгор, оглядывая юрту.

– Его нет.

– Что с ним случилось?

– Он ушел в Ургу, чтобы учиться там. Только он просил об этом не говорить учителю, – тихо ответил Хонгор и опустил глаза.

– Когда он ушел?

Не дожидаясь ответа, Долгор повернулась, вышла из юрты и, точно пьяная, пошла по улице. Хонгор хотел было пойти за ней, но остановился. Он уже раскаивался, что отпустил Бато одного в далекий путь, и боялся сказать об этом Долгор. Потом он все-таки решил рассказать все без утайки и вышел на улицу. Телега стояла во дворе, хайнак был привязан за железное колечко у ворот.

– Тетя Долгор! – крикнул Хонгор и огляделся по сторонам. Но Долгор нигде не было.

А в это время Долгор подходила к окраине городка. Прохожие уступали ей дорогу, думая, что она пьяная, а она шла, не сознавая, куда идет, ничего не видя перед собой. Меховая шапка упала с ее головы, но она даже не подняла ее. Волосы от ветра растрепались, но она не поправляла их. Только одна мысль сверлила голову – от нее ушел и сын. Она вышла в степь и спустилась в долину, где протекал Тамир, уже покрытый льдом. Дойдя до берега, она не остановилась, а пошла по замерзшей реке. Тонкий лед потрескивал под ее ногами, но она ничего не слышала. Вот она дошла до быстрины, над которой поднимался пар, но и это не остановило ее. Вот она сделала еще шаг и мгновенно погрузилась в воду. Дважды показались над водой ее руки, потом вода сомкнулась над ней навсегда.

Вот и еще раз восторжествовала несправедливость. Не слишком ли часто?

4

Кочевья Элётского бэйса завалил снег, скоту грозила бескормица, и тогда несколько айлов снялись с места и перекочевали на окраину Луу-гунского хошуна.

Бросая по дороге павший скот, араты подошли к Тамиру и расположились вдоль берега, укрываясь в ивняке. В этом году в Луу-гунском хошуне зима была мягче и не такая снежная, кормов было здесь еще много, и скот был упитанный.

– Видали, какие уже курдюки здесь у годовалых овец! – говорили араты и горько вздыхали, глядя на свой отощавший скот.

На другой день к элётским аратам на взмыленных конях подскакали Итгэлт и Бадарчи. Оба были пьяные.

– Здравствуйте! Хорошо ли живете? – заискивающе приветствовал их пожилой арат, поднимавший на ноги свою обессилевшую корову.

Из юрт стали выходить люди. Всадников сразу обступила толпа. Все понимали, что эти люди приехали неспроста. Ведь перекочевку они сделали в чужой хошун без разрешения властей.

– Эй, вы! Из каких мест сюда пожаловали? И почему, как джейраны, самовольно бродите по чужой земле? – нарочито строго спросил Бадарчи.

– Мы элётские, нет у нас совсем корма, вот и перекочевали сюда, ответила слабым голосом старушка.

– Просим пожаловать в наши юрты, отведать нашего вина, – сказал один мужчина и, обращаясь к мальчикам, приказал: – А ну, привяжите коней наших гостей.

– Ну что ж, зайдем, – сказал Итгэлт Бадарчи. Тот нехотя спешился.

Итгэлта и Бадарчи угостили бараниной и молочной водкой.

– Мы почти все стадо свое потеряли, вот и пришлось сняться с насиженных мест. Завалило нас снегом, еле юрты разобрали. Уж не гневайтесь, помогите нам, ведь мы одного племени, – сказал хозяин юрты, подавая Итгэлту серебряную чашку с подогретой водкой.

– Мы-то вас не прогоним. Только вот как другие? Ведь в нашем хошуне не мы одни. А среди людей бывают и хорошие и плохие. Вот этот человек, продолжал Бадарчи, показывая на Итгэлта, – пользуется здесь большим почетом, его слово имеет вес. – И Бадарчи выразительно посмотрел на хозяина юрты.

Тот сразу смекнул, в чем дело: кажется, придется расстаться с последним серебром, и он, посопев, повернулся к Итгэлту.

– Ваше имя мы слышали, но вот встречаться не доводилось. Благодарение небу, что оно послало вас нам. Разрешите в знак нашего знакомства поднести вам скромный подарок.

С этими словами хозяин юрты открыл сундук, достал оттуда хадак и слиток серебра и протянул Итгэлту.

Итгэлт равнодушно взял слиток, завернул его в хадак и спрятал за пазуху. Бадарчи получил тоже хадак, но без серебра.

Дав взятки, элётские араты успокоились. Теперь они могут безбоязненно провести недели две на землях Луу-гунского хошуна.

Итгэлт и Бадарчи уехали. Бадарчи очень хотелось получить свою долю серебра.

– А ведь поговорка гласит: "Находку делят пополам", – сказал он и фальшиво засмеялся.

– Чего там делить! Не слиток, а овечья лодыжка. Так и быть, я дам тебе овцу, – сказал Итгэлт.

"Черт с ним, овца тоже пригодится", – подумал Бадарчи, понимая, что большего от Итгэлта не получишь.

– А знаешь, Бадарчи, тут можно поживиться еще, – неожиданно сказал Итгэлт.

– Как это?

– Нагрянуть сюда ватагой, да и пощипать незваных гостей.

На прыщавом лице Бадарчи появилась догадливая улыбка.

– У тебя не голова, а прямо родник – всегда попить можно, подобострастно сказал он и с гиком пустил коня в галоп. Ему уже мерещилась богатая добыча, которую они захватят при набеге.

На следующий день к вечеру из хотона Итгэлта выехало более двадцати всадников с тяжелыми плетьми. Всадников возглавляли Итгэлт и Бадарчи.

– Нехорошо мы поступаем, – протестовал Няма, – ведь и у нас может такое случиться.

– Будешь слишком щедрым, с сумой пойдешь, – сказал Итгэлт.

– Ведь это же наши братья монголы. Зачем же их гнать? Да и убытку нам они не принесут, – не унимался Няма.

– Да знаешь ли ты, что все подданные элётского бэйса – это потомки предателя Галдана, который когда-то хотел нас истребить? – раздраженно сказал Итгэлт.

– А говорят, он был умным человеком, – вступила в разговор Хишиг.

– Гляди-ка, баба тоже свой нос сует в разговор, теперь добра не жди.

– Ну, вы как хотите, а я в это дело вмешиваться не буду. Я лучше войлок пойду валять, – сказал Няма.

"Надо этого тоже приструнить, а то больно распустился", – подумал Итгэлт.

Когда подскакали к юртам элётских аратов, наступила ночь.

– Спешивайся! – подал команду Итгэлт.

Люди приготовились к нападению. Ивняк глухо шумел, потрескивал на реке лед. На темном зимнем небе сверкали звезды.

– Ну, смотрите, если они будут сопротивляться, бей, не жалеючи! крикнул Бадарчи, будто отдавая приказ войскам перед началом сражения.

Люди Итгэлта подступили к юртам и остановились. На шум из юрт стал выходить народ.

– Мы луу-гунские араты, нам приказано изгнать вас отсюда! Убирайтесь, да поживее! Если сейчас же не свернете юрты, будет плохо, – раздался в темноте голос Бадарчи.

– Куда же мы пойдем на ночь глядя? Да и некуда нам идти, наши кочевья завалило снегом, – ответил ему пожилой арат.

– Ну, это вы жалуйтесь своим гениям-хранителям, которые послали вам столько снега, – выкрикнул Итгэлт, изменив голос. Он стоял позади всех.

Элётские араты посовещались.

– Не можем мы сейчас тронуться. Вы же видите, мы в безвыходном положении, – сказал один из них и подошел к Бадарчи.

И вдруг Бадарчи ударил его толстым кнутом по голове.

– Бей этих обнаглевших нищих, – крикнул Бадарчи и бросился вперед. Люди Итгэлта ринулись за ним.

Элётские араты стали защищаться. Женщины заголосили, заплакали дети. Залаяли собаки. Началась всеобщая потасовка. В дело шло все, что попадало под руку. Но верх одерживали люди Итгэлта, они лучше подготовились к этой драке, да их было и больше.

Элётцы отступали к кустам.

А в это время Итгэлт и Бадарчи торопливо обходили юрты и забирали ценные вещи и деньги. Потом стали грабить и все остальные. Захватив добычу, люди Итгэлта ускакали, и элётцы вернулись в свои разоренные юрты.

Тяжба, начатая элётскими аратами, не дала результатов. Получившие взятки чиновники обоих хошунов очень скоро прекратили следствие, решив, что и те и другие виноваты.

5

Стояла теплая тихая осень, степь была словно усыпана червонным золотом. На южном склоне небольшой сопки темнела приземистая юрта, словно родинка на пухлой щеке ленивого ламы. Из отверстия в крыше вился голубой дымок, сливаясь где-то в вышине с бирюзовым цветом неба.

У подножия сопки пасется стадо овец. Но вот широкоплечий пастух погнал стадо к юрте. Овцы заблеяли. Навстречу вышла молодая женщина в стареньком голубом дэле. Она бросила взгляд на стадо, улыбнулась и, захватив из кучи охапку аргала, вернулась в юрту.

Женщина улыбалась, и улыбка эта была такой счастливой, что казалось, будто лицо светится необыкновенным светом, идущим откуда-то изнутри.

Это была Дулма. Ее теперь трудно было узнать, настолько она преобразилась.

От жизни Дулма никогда не ждала многого. Единственным ее желанием было встретить человека, которого бы она полюбила, которого не надо было бы одаривать ласками только потому, что он их требует.

И вот ее мечта сбылась, она избавилась от Итгэлта и рассталась с нелюбимым Галсаном. Уже больше года она живет с Тумэром.

Тумэр, как и обещал в прошлом году, приехал. И она, не колеблясь, пошла за ним.

Они обосновались в Баторбэйльском хошуне, поставив небольшую четырехстенную юрту. У них ничего не было, но Тумэр не горевал. Недели на две он исчез, предупредив Дулму, чтобы она не беспокоилась, и теперь десять быстроногих коней стояли у коновязи. Восемь коней Тумэр вскоре продал, а на вырученные деньги купил домашнего скота и кое-что необходимое для жизни. Теперь у них было свое небольшое хозяйство, кроме того, у одного баторбэйльского богача они взяли на выпас отару овец.

– Ну вот, – сказал Тумэр, – теперь все это твое. Если доброй волей пошла за меня, будь хозяйкой, если что не нравится, говори открыто, не таи.

– Я тебя полюбила с первой встречи и знаю, что навсегда. Ты у меня один на свете. Я только боюсь, что ты не будешь любить меня за мое прошлое...

Тумэр не дал ей договорить, он поднял ее на руки и расцеловал.

– Дура, уж если я бросил горы и пошел за тобой, значит, это неспроста...

Дулма рассказала Тумэру о том, что произошло в семье Эрдэнэ. Тумэр очень огорчился, ему было жаль брата. Он готов был помочь, но не знал, как это сделать.

– Эх, жить бы ему с нами, – сказал он, сокрушаясь. – Ну ничего, я его разыщу, не может человек пропасть бесследно.

Осенью Тумэр собрался снова отправиться за добычей. Но Дулма отговорила его. Да и ему теперь не хотелось подвергать себя опасности. Он был счастлив, у него есть любящий человек, и разлучаться с ним даже на короткий срок ему не хотелось. Постепенно Тумэр забывал прежнее ремесло и весь отдался новой жизни. Свое маленькое хозяйство он вел образцово, особенно стал стараться, когда узнал, что Дулма носит под сердцем ребенка.

А Дулма была на вершине блаженства. Ее теперешняя жизнь казалась ей сном, и она только молилась, чтобы этот сон не оборвался.

Жили они душа в душу, вместе пасли овец, вместе готовили обед, вместе ухаживали за скотом.

Чужих овец они тоже холили, и овцы были здоровыми и упитанными. Но вот весной один годовалый баран отбился от стада, скатился в крутой овраг с полой водой и погиб.

Тумэр решил отдать хозяину вместо погибшего барана свою трехлетнюю овцу и спокойно ожидал его приезда. Но все оказалось не так просто. Когда хозяин овец с двумя батраками приехал пересчитать свою отару, Тумэр встретил его приветливо, желая быть, как и подобает в этих случаях, гостеприимным хозяином. Он зарезал овцу и угостил приехавших обильным обедом. Потом осмотрели стадо. Овцы были сытыми, упитанными, и все, казалось, кончится благополучно.

– Вот только весной погиб ваш годовалый баран, – сказал Тумэр, когда все вернулись с пастбища, – но вместо него я отдам вам свою трехлетнюю овцу.

Хозяин нахмурил брови.

– Вот оно что! Хитришь, брат, – сказал он, – взял барана, а хочешь отделаться овечкой. Не я ведь вас упрашивал взять стадо, вы меня просили.

Тумэр попытался уладить дело миром, но хозяин в запальчивости обозвал Тумэра вором. У Тумэра на скулах заиграли желваки.

– Ну хорошо, мы вам взамен дадим своего последнего барана, – боясь, как бы чего не вышло, сказала Дулма.

– Подумаешь, обрадовала! Да и не бабское это дело – встревать в мужской разговор. – И хозяин толкнул Дулму. Не ожидавшая толчка, Дулма потеряла равновесие и упала.

Глаза Тумэра налились кровью, лицо искривилось в ярости. Он подскочил к хозяину и ткнул его кулаком в грудь. Тот, как куль, растянулся на земле. Потом он поспешил поднять Дулму.

– Чего разъярился? Нельзя уж и пошутить, – сказал, поднимаясь, хозяин. Он понял: с этим здоровенным монголом не сладить и втроем.

– Плохие шутки шутишь, хозяин. Разве не видишь, баба на сносях. – Он бережно взял Дулму под руки и помог ей лечь на постель.

– Ну ладно, забудем, что было. А ты, братец, здоров, как леший. С тобой и вправду шутить не стоит! Ну, будьте здоровы! – сказал хозяин овец и вышел из юрты. Нет, он не простит этого батраку, он еще с ним рассчитается. С этими мыслями он вскочил на коня.

– Теперь он не оставит нас в покое. Ты видел, сколько злости было у него в глазах? Давай лучше уедем отсюда, – сказала Дулма.

– Что ты, голубка, не беспокойся, это же была шутка. Правда, я его, кажется, толкнул не очень мягко, ну да ничего, обойдется. Да и куда мы поедем, если тебе не сегодня-завтра рожать? – ответил Тумэр.

У Дулмы начались родовые схватки, и вскоре, возвещая о своем появлении на свет, в юрте прокричал маленький человечек. Тумэр от радости не находил себе места, жена подарила ему сына. Часами, улыбаясь, смотрел он на младенца, лежащего на овчине.

– Такой же будет, как и я, дурень, – говорил он и раскатисто смеялся.

"Вылитый отец", – говорили соседи, и эти слова безмерно радовали Тумэра.

Часто, улучив момент, он скакал с пастбища домой, входил в юрту и долго смотрел на спящего сына. Затем снова мчался к овцам.

А между тем хозяин овец, затаив злобу, обдумывал, как лучше отомстить обидчику. Этому богачу ничего не стоило вовлечь в свою компанию правителя хошуна, с которым он был на короткой ноге.

– Для ареста Тумэра нужен повод. Но у нас его пока нет, – говорил ноён. – Поэтому надо его отыскать. У этого беглеца обязательно что-нибудь да было в прошлом. Отсюда и надо завязывать узелок.

– Неужели нельзя засадить его в тюрьму за то, что он живет тут самовольно?

– Это не обвинение. Надо найти более веский повод, – сказал князь, поправляя свою седую косу.

Некоторое время собеседники молчали, потягивая молочную водку.

– А если мне начать тяжбу с ним? Ну, скажем, я обвиню его в том, что один из его коней принадлежит мне?

– Так это же он не признает даже под пыткой, и тебе придется отвечать.

– Что же делать?

Ноён хитро улыбнулся.

– Что-нибудь придумаем. Только не надо с этим спешить. Когда я все подготовлю, дам тебе знать.

6

В разгар бабьего лета в Урге жарко, как в в пекле. Нагретый солнцем воздух от испарений становится тяжелым, духота затрудняет дыхание, одежда прилипает к вспотевшему телу, а тучи мух досаждают так, что хоть криком кричи.

В один из таких дней Эрдэнэ без дела сидел под навесом во дворе у Довчина. Он думал о родном кочевье. Хорошо там сейчас, но ему, видно, уже не суждено побывать в дорогих сердцу краях.

Эрдэнэ с тоской посмотрел по сторонам. Какой-то человек пилил у забора дрова. Звук пилы был похож на стоны умирающего. Эрдэнэ курил, но и курение не разгоняло его тоску.

– Нет ли у вас огонька? – раздался возле Эрдэнэ голос. Эрдэнэ вздрогнул и обернулся. Возле него стоял плотный, невысокого роста человек, вытирая с лица пот грязным платком. Это был Доржи.

Доржи служит в армии, сейчас его часть стоит в Хужирбулане. Сегодня утром он получил увольнение и решил подзаработать у Довчина колкой дров.

Эрдэнэ протянул ему спички. Доржи закурил и присел на порожек крыльца.

– Душно, завтра быть дождю! – сказал он.

– Похоже, – сказал Эрдэнэ, посмотрев на небо.

– А у вас двор просторный! – сказал Доржи, очевидно принимая Эрдэнэ, на котором был новенький чесучовый терлик, за хозяина.

– Да, ничего, – ответил Эрдэнэ. – На, покури. – Он дал Доржи одну папиросу, которыми его снабжала Гэрэл.

– Дорогие, верно? – заметил Доржи.

– Вы что же, этим и живете? – ответил Эрдэнэ вопросом на вопрос, указывая на дрова.

– Нет. Я служу в армии, а это так, подрабатываю немного, – ответил Доржи. – А сам я из Луу-гунского хошуна. Вам не приходилось там бывать?

Эрдэнэ внимательно посмотрел на Доржи.

– Как же, бывал. А вас как зовут?

– Доржи, иногда – Левша Доржи. Это меня прозвали потому, что в борьбе я часто бросал противника через левое бедро. – Он затянулся и добавил: – Дома у меня осталась одна старушка мать. Уже три года, как я не получал от нее никаких вестей.

– А как ее зовут? – спросил Эрдэнэ.

Глаза Доржи оживились.

– А что, вы недавно были в наших местах?

– В прошлом году, – ответил Эрдэнэ.

Доржи подсел к Эрдэнэ ближе.

– Ее зовут Буян. Она жила на берегу Тамира и пасла овец Итгэлта, сказал Доржи. В его глазах засветилась надежда. Может, сейчас он услышит хоть что-нибудь о матери?

Эрдэнэ закрыл глаза. Неужто это она? Перед ним возникло лицо старушки, лежавшей около молитвенного цилиндра и проклинавшей его. Эрдэнэ невольно нахмурился. Зачем он начал этот разговор? Что он ответит? Ведь в смерти этой старухи виноват он, Эрдэнэ.

– Кажется, я ее видел, – сказал Эрдэнэ и умолк.

Доржи даже привстал. Неужели? Наконец-то он услышит хоть что-нибудь о матери.

– Ну, как она? Здорова? – сдавленным голосом спросил он.

Эрдэнэ не знал, что ему ответить.

– Не хотел я тебе говорить, – наконец сказал он, – но зачем же скрывать правду от мужчины. Твоя мать... – Эрдэнэ запнулся.

Доржи все понял. Можно было и не договаривать.

– Когда? – только и спросил он.

– В прошлом году.

– А это точно она, Буян, что жила на берегу Тамира? Что пасла овец у Итгэлта? – спросил Доржи. В его глазах еще теплилась надежда: а вдруг этот мужчина ошибся?

– Да, она, – тихо, но твердо сказал Эрдэнэ.

В глазах у Доржи стояли слезы. Бедная мать! Так и не повидала перед смертью сына, и он не слышал ее последних слов.

– Как вас зовут? – спросил Доржи.

– Меня... Доной, – с запинкой ответил Эрдэнэ.

Доржи встал.

– Доной-гуай, я приду вечером и закончу работу. Я обязательно приду, так и скажите своей супруге, – сказал он и пошел к калитке.

С этого дня Эрдэнэ часто виделся с Доржи. Однако подлинное имя он ему так и не назвал. Однажды они встретились на базаре.

– А у меня, Доной-гуай, уже есть невеста. Она живет с матерью. Пойдемте, я вас с ней познакомлю, – сказал Доржи.

Эрдэнэ охотно согласился.

– Моя невеста не из богатых. Я им помогаю, чем могу. Вот почему мне приходится пилить дрова.

– Хорошо, что у вас есть свободное время и вы можете заработать хоть несколько мунгу*, – сказал Эрдэнэ.

______________

* Мунгу – мелкая денежная единица.

– Если б не командир, туго бы пришлось. Но наш Гоймон-батор* хороший человек. Он понимает нужды бедняков. Поэтому часто отпускает меня в город. Это за то, что я хорошо владею саблей, метко стреляю и числюсь хорошим конником, – пояснил Доржи.

______________

* Гоймон-батор – Долговязый батор. Так в свое время звали Сухэ-Батора за его высокий рост.

Когда они вошли в юрту, там сидели двое мужчин в одинаковых синих дэлах. Увидев Доржи, они поднялись.

– Мы за тобой, тебя срочно вызывают, – сказал один.

– Что случилось?

– Бойцы решили всей частью пойти в военное министерство и потребовать улучшения питания. Сегодня опять какую-то падаль дали.

Все заспешили к выходу.

Эрдэнэ пошел с ними, ему хотелось узнать, чем все это кончится...

Когда часть подошла к военному министерству, чиновники всполошились.

– Что это значит? Зачем это вы явились? – спросил один из них, выйдя к солдатам.

– Мы солдаты, а не нищие. До каких пор нас будут кормить падалью? Дальше так продолжаться не может! – выкрикнули несколько голосов.