Текст книги "Покорение Гедеона"
Автор книги: Бронуин Уильямс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)
Глава шестая
Уставившись на тяжелые балки, нависавшие над головой, Прю старалась не обращать внимания на человека, который поддерживал ее, пока она пила из похожей на тыкву бутылки. Не обращать внимания, что на нем не было ничего, кроме подштанников, обтягивавших его мускулистые ляжки. Не обращать внимания на мощную, широкую грудь, к которой она прижималась головой так, что золотистая щетина волос колола ей щеку.
Мыло! Все эти месяцы, когда она губила свою кожу грубым желтым щелочным мылом, он берег запас французского мыла только для себя! Будь проклята его скрытность, она явственно чувствовала этот запах, исходивший от него. А он только вчера клялся, что отдал бы целый испанский доллар за кусок мыла! И все это время у него, наверно, на шлюпе стояли бочки прекрасного мыла!
Она понюхала воздух и почувствовала, как больно дышать.
Это лихорадка, безмозглая ты дуреха! При лихорадке всегда горит тело и ломит кости и в голову лезут всякие дурацкие мысли.
Но разве лихорадка заставляет ее так жадно пялиться на крутой изгиб его верхней губы и на нежную припухлость нижней? И разве лихорадка вызывает в ней желание протянуть руку и коснуться единственного изъяна на его лице с безукоризненными чертами?
– Пока хватит, парень, – сказал Гедеон, убирая бутылку и опуская ее на матрас, который он положил у передней переборки.
– Спасибо… сэр, – прохрипела она, поспешно закрывая глаза, чтобы он не прочел в них смущение и истому. Она была слишком слаба, чтобы скрыть их.
– Может, постараешься выпить немного бульона? Там еще осталась вода, в которой варилась рыба. Очень питательный отвар.
Глубже погрузившись в полузабытье, единственное благо своего несчастья, Прю покачала головой и тут же пожалела об этом. Как она ни хотела сдержаться, у нее от боли вырвался хриплый стон.
– Больно тебе, сынок? У меня есть в медицинской кладовке настойка опиума, можешь принять ее.
Нет, черт возьми! Она помнила, как метался, будто москит, туда-сюда разум Осанны, когда бабушка пила пунш с ромом и настойкой опиума!
– Нет… не буду, – промямлила она.
– Хорошо. – Прищурившись, он разглядывал ее. – Тогда я принесу мокрые полотенца и немного рому, он поможет тебе уснуть. Придет утро, и ты встанешь свеженький, как рассвет. Уж поверь моему опыту.
Придет утро, а я, наверно, буду мертвой, и ты зашьешь меня в гнилой парус и выбросишь за борт. А бедная бабушка никогда не узнает…
Немного спустя Гедеон вернулся с полотенцами, с которых капала вода. Прю следила взглядом, как он спустился по трапу и прошел через тесную часть полубака, где размешалась команда. Проклятие, что за человек, почему он не может надеть рубашку? Или он хвалится своим телом именно теперь, когда она слишком слаба, чтобы сопротивляться?
С неуклюжей нежностью он положил ей на лоб мокрую ткань, отчего водой залило глаза и капли скатились в угол рта.
– От этого станет легче, сынок, – ласково проворчал он, и Прю почувствовала, как его рука убрала спутанные волосы с лица.
– Вы очень добры, сэр, – проговорила она с ледяной вежливостью и, подняв потрескавшуюся мозолистую руку, стерла воду с правого глаза и языком слизнула лужицу, образовавшуюся в углу рта.
Она заметила, что капитан смотрит на нее со странным выражением на красивом лице.
– Что это вы… – начала она, но, не закончив фразы, закрыла глаза. Может быть, завтра она попытается разрешить эту загадку. Сегодня ночью она не в том состоянии, чтобы бросать ему вызов.
Гедеон налил себе пальмовое бренди, изготовленное сестрой; странно, но рука у него почему-то дрожала. Он сделал большой глоток. Лихорадка перекинулась и на него. Иначе почему у него так все внутри напряглось, когда маленький красный язык выскочил наружу, описал круг и исчез между нежными полными губами?
– Парень болен, Макнейр! Он на твоем попечении, а ты извращенный подонок, хотя и думаешь, что стал образцовым, честным гражданином, – прошептал он своему отражению в зеркале для бритья…
Скрежет шлюпки о борт оторвал Гедеона от его мыслей. Он прокашлялся, вытер влагу с глаз и потянулся за рубашкой. Ночь еще не кончилась. Он еще успеет сойти на берег.
На следующее утро с отливом «Полли» подняла якорь. Гедеон почти не чувствовал прежнего напряжения. Когда Гудж и Джеймс вернулись на корабль, ему удалось выкроить несколько часов и нанести визит знакомой вдове. Вернувшись на шлюп, он тут же пошел посмотреть на Хэскелла и нашел парня крепко спящим. Он задержался не дольше, чем надо было для того, чтобы убедиться, что лицо у парня не так пылает и дыхание не такое затрудненное, как раньше.
Восемнадцать? Гедеон не переставал удивляться. Нет, юные лгунишки водят его за нос по своему обыкновению. Во сне мальчишка выглядел еще моложе, чем всегда. Да, он крепкий и на диво ловкий. Может отжать одной рукой бочонок и попасть ножом пять раз из пяти в круг на доске, но все равно так и останется коротышкой. И несмотря на обветренную кожу, лицо у него нежное, как у женщины.
Проклятие, не подобает мужчине так выглядеть, если он уже давно перестал держаться за передник своей мамы! А у Хэскелла рот такой нежный, такой пухлый, и даже его чертовы брови такие тонкие! Полкоманды смеялось, как провисают у бедного парня подштанники, а вторая половина делала вид, что ничего не замечает. Наверно, лучше бы сначала научить парня защищаться, а потом уже пытаться объяснить ему мужское искусство обращения с женщиной в постели. Жаль, что коротышка пропустил шанс сойти с другими на берег. Ночь с проститутками – это то, что ему нужно.
Во всяком случае, самого Гедеона это привело в чувство!
Март остался позади, и погода стояла приличная. К середине дня воздух прогревался, но Атлантика была холодной, и туманных дней они видели больше, чем ясных. Прю пришлось торчать на берегу, пока не пройдут последние следы ее простуды. И тогда Тоби предложил ей взять на свою ответственность дрифтеров, мертвых или умирающих китов, которых они вытаскивали на берег. Он утверждал, что это очень ответственное задание, но Прю понимала, что Тоби просто избавлялся от нее. Она посмотрела на Гедеона, а он отвел взгляд в сторону и что-то пробормотал про следующий сезон.
Но когда придет следующий сезон, ее здесь не будет. Это Прю знала. Каким-то образом, не опозорив себя ни в глазах Гедеона, ни в глазах Осанны, она должна вернуться домой и начать все сызнова.
У Прюденс была цель. Должен быть какой-то способ, каким она сможет смягчить огрубевшую кожу, отрастить волосы и научиться быть того сорта леди, какой нравится мужчинам типа Гедеона. И когда он снова сойдет в Портсмуте на берег и увидит ее в красивом платье, какое она купит, получив свою долю, он отдаст ей свое сердце, прежде чем поймет, кто она.
Всю неделю Гедеон и Тоби обматывали ей шею пластырем, смоченным скипидаром, и заставляли сосать куски сахара, на который капали бальзам, настоянный на травах, и кашель прошел. Но Прю чувствовала себя ужасно слабой и уже терпеть не могла запах сосновой смолы! Она решила, как только все займутся своими делами, ускользнуть к пруду, захватив с собой кусок сиреневого мыла, который принес ей Прайд, и которым она еще не пользовалась.
Ведь уже сегодня она может заняться своей кожей и перестать мазать ее сажей. Пусть думают, что Хэскелл еще слишком молод, поэтому у него не растет борода. Если кто-нибудь прямо спросит, она ответит, что ей пятнадцать. Когда Бен попал к Гедеону, ему было пятнадцать лет. Быть молодым – не позор.
Скрытый в роще дубов, нежных лавров, кедров и сосен, пруд был удивительно теплым. Прю принесла чистую рубашку и штаны, хотя и в пятнах от долгой носки, а также драгоценный кусок мыла, завернутый в тряпочку.
Помывшись, она полежала на воде, глядя на бегущие с юго-востока облака. Интересно, мелькнула мысль, почувствует ли Гедеон пропитавший ее запах сирени и что он подумает.
В какое ужасное положение она загнала себя: живет чуть ли не под носом у самого замечательного в мире мужчины, а он думает, что она парень! Да еще порочный и грязный парень.
Полностью расслабившись, с отдраенной, горевшей от чистоты кожей, Прю лежала, наслаждаясь мягкой, темной водой и мечтая о том дне, когда Гедеон увидит ее уже женщиной и влюбится. Прю никогда не приходило в голову, что он может не полюбить ее. Должен полюбить. Если один человек так сильно любит другого, Бог просто не допустит, чтобы любовь осталась безответной. Это было бы слишком жестоко.
Гедеон заметил, как Хэскелл скрылся в лесу со свертком одежды. Прошел час, а он еще не вернулся. Если парень собирался помыться или постирать, то совсем неумно идти одному. Пруд – это общее достояние, многие корабли, регулярно плавающие в этой акватории, знают, где можно найти пресную воду. Когда судно ходит на короткие расстояния, человек может остаться в лесу, чтобы вернуться на свой корабль в следующий рейс. Гедеон из-за таких пиратов потерял двух своих моряков.
С Хэскеллом другая опасность, хотя Гедеона тошнило даже при мысли о ней. Парень слишком хорошенький. Есть мужчины, которые охотятся за молоденькими мальчиками, и чем нежнее они на вид, тем больший на них спрос.
И Гедеон точно знал, что убил бы подонка, который посмел бы тронуть парнишку.
Охваченный неотвязной тревогой, он наконец помчался проверить, не случилось ли чего. И не замедлил шага, пока не достиг кромки воды. И тут он тихо выругался от облегчения. Остановившись за деревьями, он вытер пот, капавший на глаза. Потом вытер еще раз и заморгал.
Хэскелл, плескавшийся на середине пруда по шею в воде, вдруг встал на мелком месте и поднял руки, чтобы убрать волосы.
У Гедеона отвисла челюсть. Не веря своим глазам, он застыл как вкопанный. Ни у одного мальчишки на этой зеленой земле, созданной Богом, нет такой груди. Нет таких припухлостей, похожих на два маленьких холмика, увенчанных пунцовыми головками кораллов. Молчаливый маленький дикарь был… Он не был даже…
Проклятие! Неудивительно, что ему нечем заполнить гульфик на подштанниках!
Гедеон смотрел на округлые бедра и темный треугольник, спрятанный меж их склонами, и потрясение медленно сменялось клокочущей яростью. Он бессильно сжимал кулаки, и прерывистое дыхание перемежалось взрывами беззвучных ругательств.
Боже, какой же он дурак! Как он мог не догадаться? День за днем он наблюдал за ней. Даже трогал ее, больше того, держал на руках. Конечно, его не назовешь самым опытным из мужчин, потому что он проводил больше времени в море, чем на берегу. Но все равно, он должен был догадаться!
Но разве он не догадывался? В глубочайших уголках сознания разве его не тянуло к мальчишке? Еще как тянуло, и он презирал себя за неестественное желание.
Он называл это нежностью. Отцовским чувством к парню, который мог бы быть его сыном!
Но он знал. Хотя мозги его и не работали так быстро, но тело чертовски хорошо ощущало женщину, и он страдал от сомнений и бессонных ночей больше, чем любой мужчина может выдержать.
И ради кого? Ради обыкновенной воровки! Ради мерзкой девки с грацией изголодавшейся собаки!
Кроме лжи, от нее ничего не дождешься, думал он, наблюдая, как она нагнулась, выжимая волосы. Они отросли с тех пор, как она появилась на стоянке, и теперь спускались ниже плеч.
Эти плечи, теперь понятно, почему они не становились шире, сколько бы тяжелой работы она ни делала, думал он, и злость прожигала его до самого нутра. Пока Гедеон стоял в тени гигантского кедра, Хэскелл, или как ее там звали, потому что она, конечно, солгала и в этом, вышла из воды, и ему открылось тело, такое безупречное, что он почувствовал, как, несмотря на горечь, затвердела его плоть.
Смущенный предательством собственного тела, Гедеон шагнул назад и спрятался в тени. Он заставлял себя не обращать внимания на желание, лихорадкой воспламенившее кровь, и нарочно разжигал в себе злость.
Пока Гедеон наблюдал, как она танцевала сначала на одной ноге, потом на другой, надевая поношенные муслиновые подштанники на мокрые бедра и аккуратные круглые ягодицы, он пришел к решению. Он не будет обвинять ее в вероломстве.
В вероломстве, черт возьми, нет! В предательстве!
Но прежде, чем он разделается с этой маленькой ведьмой, она пожалеет о том дне, когда ей пришло в голову одурачить Гедеона Макнейра!
Прю задержалась, чтобы нарубить веток на растопку, чем надеялась оправдать свое долгое отсутствие. Затем, набросив на плечи лямки от брезентового мешка с ветками, направилась на стоянку, сгибаясь пополам под тяжестью груза. Острые концы врезались в спину, но она не обращала внимания, вдыхая собственный нежный запах. Заметит ли Гедеон?
Дура. Ей бы надо молиться, чтобы он не заметил. Ей бы надо подольше полоскаться в воде, чтобы кожа и волосы избавились от запаха сирени.
– Какого дьявола, где тебя так долго носило? Тут беда! – так встретил ее Прайд, едва Прю сбросила груз возле кухни.
Она медленно выпрямилась, потирая место, где лямки врезались в нежные плечи.
– Что случилось? Опять Булли грозится сделать колбасу из бедной Люси? – спросила она. Любимая свинья Гуджа была объектом шуток всей команды. Даже Бен, к потехе всей команды, несколько раз делал вид, будто гонится с мясницким ножом за несчастным животным.
– Нет, совсем не то, беда настоящая, с Недом. – Нед был гарпунером Тоби и любимцем всей стоянки. – Булли стоял на вахте. Он заметил дрифтера. Минут через десять после того, как ты ушла. Капитана мы нигде не нашли, поэтому отправились за дрифтером сами.
– Мы? – (Прайд теперь греб на вельботе Тоби, заменяя заболевшего Булли.)
– Может, ты задраишь люк и дашь мне договорить? Ну, как только кэп Гедеон показался на берегу, они спустили другой вельбот. А мы к этому времени были уже возле дрифтера. Нед бросил гарпун, прекрасный выстрел – прямо в дыхало. Только это проклятое чудовище вовсе не сдохло! Дрифтер оказался живым и, обмотав канат вокруг ног Неда, утащил его в воду.
Прю в ужасе вытаращила глаза. Кошмар! Оказавшийся живым дрифтер – опасность страшная, встречи с ним боятся все китобои. Даже команда, работавшая на берегу, знала, что это такое.
– Он… он…
– Умер? Нет… По крайней мере пока. Страшно покалечился. Тоби нырнул следом за ним. Ты даже представить себе не можешь, с какой скоростью старик прыгнул за ним. Вода была красной от крови, а кит работал всеми плавниками и сильно тянул, когда пошел вниз, и почти перевернул нас. И Тоби нырнул прямо в середину этого пекла.
У Прайда глаза сверкали от возбуждения, а Прю похолодела при мысли о том, что могло бы случиться с братом. Пришла пора им обоим возвращаться домой. Момент наступил! Какой бы отважной она ни была, а смелости в ней больше, чем ее доли в добыче, но надо признать, что она страшно измучилась и ничего больше не хотела. Только вернуться домой и чтобы Гедеон пришел к ней через месяц или через неделю – кто знает, сколько ей понадобится времени, чтобы превратиться в леди.
– Бедный Нед, – прошептала она. – А с Тоби все в порядке?
Прайд опустился на бревно и закрыл руками лицо.
– Да, по-моему, они оба поправятся. Но я, признаться, никогда еще, сколько живу, так не пугался.
Как и Прайд, Прю подумала о старике. Вечером после ужина она остановилась возле его хижины, чтобы выразить сочувствие и спросить, не надо ли ему какой помощи.
Товий курил черную глиняную трубку и сидел окутанный клубами вонючего дыма.
– Эге, парень, ты пришел отдать мне последний долг? Брат уже вывалил тебе новость? – Старик захихикал, а Прю, задыхаясь от отвратительного запаха трубки, пробормотала, мол, ей очень жаль, что так получилось. – Прибереги свое сочувствие для Неда. Похоже, парень еще долго не сможет стрельнуть своим гарпуном. Он ударил эту корову прямо в квадрат, понимаешь, и потом, будь я проклят, если мы не дорезали ее и не вытащили на свет Божий! – Он ругался с таким же мастерством, с каким орудовал рулем на вельботе.
Прю остановилась, чтобы расслабить протестующие мышцы. Ее присоединили к грузчикам – вкатывать тяжелые бочки с маслом на тачки и тащить их через остров. А когда это будет сделано, у нее появится привилегия загружать бочки на шлюп и готовить «Полли» к следующему рейсу в порт.
Теперь она мечтательно вспоминала те дни, когда в ее обязанности входило только рубить и резать на полосы жир, поддерживать огонь под котлами, стряпать и мыть посуду за армией обжор. По непонятной причине последнее время ее стали нагружать самыми тяжелыми и самыми трудными заданиями, какие существовали на стоянке. Может, из-за долга? Нет, они с Прайдом уже давно вернули все, что по оплошности украли когда-то у людей Гедеона.
Дело выглядело так, будто Гедеон решил заставить ее просить пощады. Разве он не сказал, что отпустит их в конце сезона? Может, он хочет, чтобы она ушла сейчас?
Она бы с легкой душой. Это было ее самое большое желание. Еще никогда Прю не чувствовала себя такой слабой. А вот пощады она просить не станет. В этом мире ей мало чего досталось, но гордость у нее есть. И любит она его или нет, но лучше умрет, чем попросит Гедеона Макнейра хоть об одном одолжении.
Гедеон стоял на дозорной вышке. Глаза у него ввалились от множества бессонных ночей. Он провел перемещения в команде, потому что у них снова не хватало людей, и взял некоторые обязанности на себя. Тоби долго не проболеет, он боится уступить свое место более молодому, и Гедеон никогда не станет покушаться на гордость старика.
Но Нед, да, это проблема. Хорошего гарпунера заменить нелегко. Крау мог бы справиться. И он сам. Но они оба нужны на других работах.
Мрачная улыбка скользнула по лицу, когда капитан посмотрел на залитую лунным светом воду. Был еще один, который, нет, которая не раз похвалялась своим умением попадать в цель.
Проклятие, это послужит ей уроком! Как от гребца от нее мало пользы: чтобы не кружиться на месте, другие сильнее налегают на весла. Но как гарпунеру ей придется ходить с командой в тренировочные плавания, что само по себе нелегкое дело. И она должна будет вместе с другими удерживать на месте вельбот и делать много другой работы – держать в порядке гарпун, проверять, не протерся ли канат, и затачивать копья.
Он уже давно ожидал, что маленькая бродяжка запросит пощады. Из своей хижины, где он обычно ел, Гедеон наблюдал, как она тащилась в лагерь после целого дня работы за трех мужчин.
Но она даже не жаловалась. Сколько раз его люди спрашивали, почему он назначает на самую тяжелую работу самого слабого члена команды, но Гедеон быстро пресекал расспросы. Что же касается ее брата, то бедный парень частенько выглядел так, будто готов снять скальп с Гедеона. Но разве можно упрекать его в этом? Хотя, черт возьми, они оба воры и на этом попались. А ей всего-то и надо – признаться в обмане и попросить прощения. Тем или другим способом, но девчонке придется заплатить за то, что она сделала из него дурака – на глазах всей команды! Она получит урок, который не скоро забудет. И тогда он умоет руки, избавившись от нее и ее братца.
Глава седьмая
Лия увидела его по пути на пристань, где собиралась купить рыбу. С врожденной гордостью, доставившей ей в жизни немало неприятностей, она приняла неприступный вид и еще выше задрала голову.
Это был тот самый мужчина, который принес ей послание от близнецов. Он назвал себя Крау, то есть Вороном. Его волосы и впрямь походили на вороньи перья, такие же прямые и черные. Но он не выглядел как те вороны, каких она в жизни видала. Его коричневато-оливковая кожа скорее напоминала хороший сироп из сахарного тростника или цвет воды в болоте, когда солнце сияет прямо над головой. И глаза у него не темно-карие и большие, как у ее народа, а суженные и цвета созревшего желудя.
– Ты принес другое слово от тех детей? – требовательно спросила она, когда он подошел так близко, что мог ее услышать. Лия не собиралась заговаривать первой. Только беспокойство заставило ее разразиться вопросом – беспокойство за свою мизус, так она произносила «миссис». И, наверно, доля страха, совсем небольшая, за близнецов, попавших в лапы Билзебуба, то есть Вельзевула.
Он шел своим обычным шагом, медленным и осторожным, будто бык, которого не оттолкнешь и не остановишь.
– Где дети моей мизус? Ты сказал, что они придут домой. Ты солгал. Говори, мужчина!
– Женщина, я не лгу. Мой капитан говорит, скажи женщине, с ними все хорошо. Я говорю тебе это.
– Сейчас время прийти им домой. Мизус, ей уже не хорошо. – Лия перекинула корзинку для рыбы на другое бедро. Крау протянул руку и забрал у нее корзинку, заработав за свой жест испепеляющий взгляд. – Тебе нужна моя корзинка, мужчина? Иди сплети себе собственную корзину. Твоя женщина сделает тебе корзину. – Она еще выше вскинула голову, отчего стала видна ее шея, длинная, словно у ночной цапли на охоте, торчавшая из чистой белой муслиновой косынки, которую она носила, закрывая лиф ветхого платья цвета индиго.
– Если бы у меня была женщина, она бы нашла более важные дела, чем плести корзины.
Насколько позволяла узкая тропинка, Лия подальше отступила от него. Она чувствовала в этом человеке что-то дикое и чужое, что-то такое, чего не могла понять, хотя легко читала в глубине глаз большинства мужчин. Она попыталась было прочесть, но легче увидеть темную сторону Луны, чем сердце этого человека.
– Дети, скажи им, это от Лии, – начала она снова. – Скажи им, Лия говорит, пусть сейчас же идут домой. Бабушка нуждается в них. – И про себя Лия добавила: и корзинка для рукоделия нуждается в них.
Лия не нанималась к мужчине, который не может платить ей жалованья. Она договаривалась с самим мистером Урией и задолго до того, как ясным мартовским утром 25-го года он отправился на своем корабле через пролив Окрэкок. Она осталась ради мизус и детей, но, если они больше не могут ей платить, Лии придется уйти.
С тех пор как Лия попала в этот мир, она узнала, что белый мужчина больше всего на свете ценит две вещи: свои деньги и свою бледную, как рыбий живот, кожу. Лия не стала бы торговать своей красивой иссиня-черной кожей, предложи ей хоть все золото, лежащее на дне моря. Но она очень быстро поняла: чтобы жить в мире белого мужчины, человеку надо иметь больше, чем откупная бумага, которую он дал. Человеку надо иметь монеты белого мужчины. Женщина мало на что может рассчитывать в любом мужском мире, а черная женщина и того меньше.
Хотя золото, серебро и даже медь уважают все.
Лия когда-то была собственностью старого больного мужчины, чей жестокий сын обращался с ней немного лучше, чем с собственной женой. Не так хорошо, как он обращался со своими собаками.
Никогда больше она не будет принадлежать какому-нибудь мужчине и страдать. Лучше умереть.
Нет такого мужчины, который смог бы завладеть ею. Она дала себе такое обещание в день, когда старый хозяин, умирая, вызвал ее в свою комнату и дал ей вольную, бумагу, освобождающую от рабства. Сын попробовал было остановить отца, но даже при смерти у старика хватило силы на двоих. Лия не стала медлить, чтобы услышать предсмертный хрип хозяина. Она выскользнула из дома и добралась до реки раньше, чем сын послал людей, чтобы уничтожить бесценную бумагу, а ее в цепях привести назад.
Мужчина по имени Крау заговорил снова, и его голос вызывал щекотное покалывание в спине.
– Эта девушка, Хэскелл…
– Ее имя не Хэскелл! Ее зовут Прюденс. Что-то дрогнуло в глубине глаз Крау, а по лицу скользнула гримаса. У Лии возникло странное чувство, что он знал это и раньше.
Лия глубоко вздохнула, а его взгляд моментально упал на то место, где завязанная узлом косынка стягивала лиф.
– Говори, что ты пришел сказать, и иди своим путем. Компания придет сегодня вечером. Старуха заставит меня сделать праздничный ужин из одной маленькой «лягушки» и пригоршни рвотного чая.
Осанна действительно послала ее на пристань за рыбой и китайским чаем. Этот жеманный щеголь Деларуш опять будет крутить носом за столом честных людей. К счастью, Лия умела применить свою магию к тому, что плавает в море. Вымоченная сначала в кислом молоке, приготовленная ею рыба будет годиться и для короля. А рвотный чай после ее колдовства покажется нежнее, чем тот, что привозят из какой-то жаркой страны на другом конце света. Ее чай слишком хорош для такого дьявола, как Деларуш.
С высоко поднятой головой она повернулась и продолжила свой путь. Лия думала о том, что очень скоро ей будут нужны все заклинания, которым когда-то научил ее старый Махаду, чтобы уберечь их от голода. А кто ей вовсе не нужен, так это носатый чужеземец, который лезет в ее дела и смеется над ней из-за того, что она остается с белой женщиной, которая больше ей не платит. Это ее собственная забота, которая его не касается!
Они почти дошли до пристани, где рыбаки с ближних островов выгружали улов. Лия смотрела прямо вперед, делая вид, что человек по имени Крау не вышагивает рядом с ней, помахивая лучшей корзиной, которую она сплела из гибких прутьев. Лия шла прямая как палка, скрестив оставшиеся без груза руки на груди.
– Эта Прюденс, она так разозлила капитана, что он не знает: или улизнуть, или срезать приманку, – лениво бормотал Крау, будто говорил сам с собой. – Он думает, что она мужчина, с ее курткой, туго застегнутой на все пуговицы, и с гульфиком плоским, как камбала. Он думает…
– Шшш, мужчина! Не говори мне такие алые слова! Мизус хорошенько ее выпорет ивовым прутом, если она вернется с бэби в животе!
На этот раз ошибки быть не могло: улыбка раздвинула широкое лицо Крау. Он не издал ни звука, а Лия смотрела на него и говорила себе, что он не самый красивый парень из тех, кого она видала, потому что у него слишком тонкие губы и слишком длинные волосы и пахнет от него китовым жиром и дымом, а не чистым, честным потом.
– Ах, женщина, этого человека не обдуришь. Ты можешь быть свободной, но белый народ опутает тебя самым худшим способом, какой только знает.
– Никакой белый народ не наложит снова свою руку на Лию. Я свободная и уйду с острова, если захочу. И пусть никто об этом не забывает.
Они уже шли почти по причалу, и мужчины, работавшие там, оборачивались и провожали их взглядом. Скорее Крау, чем Лию. На острове Портсмут не было негров. Лию знали все, и всем она давала решительный отпор. Люди, приходившие на пристань, относились к ней с ворчливым уважением. Они ценили независимость черной женщины. Потому что независимость – то качество, которое нужно каждому, кто надеялся выжить на этих мрачных штормовых берегах.
– Глянь, черт возьми, какое диво – на проклятый остров налетели черные птицы, – обратился один из работавших к своему напарнику. Тот кивнул и, оценив ширину плеч Крау, отвернулся и принялся снова размечать доски. Крау на пристани видели и раньше. И все знали, что он член одной из китобойных команд, которые работают в этих водах. Метис вызывал некоторый интерес. Небольшая кучка людей, которая выбрала остров Портсмут для того, чтобы сделать его своим домом, подозрительно относилась к любому чужаку.
– А теперь мне нужна моя корзина. – Лия устремила глаза куда-то вдаль, выше левого плеча Крау, и начала нетерпеливо притопывать маленькой, обутой в туфлю ногой по песку.
– Она нужна тебе пустая или наполненная рыбой?
– Пустая!
– Тогда я сначала ее наполню, чтобы увидеть снова, как вспыхнут дьявольским огнем твои глаза. – С этими словами Крау повернулся и направился к рыбаку, выгружавшему свою сеть на причал.
Перекинувшись с ним парой слов, Крау напряженной походкой зашагал к следующему. Лия наблюдала за его попытками, видела, как он переходил от одного рыбака к другому, и, к собственному неудовольствию, ее всякий раз передергивало, когда ему давали от ворот поворот. Она могла бы пойти с ним, ведь все рыбаки знали, что она работает у мизус. Они часто бросали ей в корзинку лишнюю рыбу, потому что, несмотря на слухи о спрятанном богатстве, жалели мизус, как пожалели бы любую женщину, оставшуюся без кормильца, с двумя озорниками на руках.
Наконец Крау вернулся к началу ряда. На этот раз он говорил дольше и глубже залез в карман. Рыбак протянул ему две рыбины, но Крау покачал головой и показал на две другие. Весь ряд мужчин, выгружавших сети, громко засмеялся, а потом Крау отошел от них с корзиной, но в ней были не «лягушки», а форель. Прекрасная крупная форель, за которую он заплатил в три раза дороже, чем она обычно стоила.
Лия приняла рыбу без малейшей благодарности, ведь она не просила этого мужчину брать у нее корзину и выполнять ее работу. Она бы приняла и «лягушек» и заставила бы мизус думать, что это хорошая рыба. А что подумает Деларуш, ей было наплевать, потому что он злой. Когда он пришел в дом первый раз, она посмотрела ему прямо в глаза, и в ней родилось «знание». Она увидела в них страшную жадность и коварство, и что-то темное, тлевшее в глубине, будто куча угля. Что-то такое, что в один прекрасный день принесет в этот дом несчастье и боль.
Но не ей. Лия знала, что ее лично это не коснется. Коснется ли мизус, Лия не могла сказать. В своем «знании» она не видела ее, но чувствовала ее боль. Самая большая опасность от француза грозила детям, это Лия ощущала почти с самого начала.
Почему? Как?
Но «знание» нельзя отменить. И сколько она ни жгла перья и ни смотрела на рассыпанный кукурузный корм для цыплят, надеясь, что там напишется ответ, ответа не было.
– Я снова приду на это место, – сказал Крау, когда она, не оглядываясь, прошла мимо него. – Я буду искать тебя, женщина! – крикнул он ей в след. Его смех еще долго звучал на тропинке, когда она шла, так сильно напружив спину, что даже заболели плечи.
Но, несмотря на всю свою гордость, Лия еще не раз в следующие дни думала о мужчине с коричневато-оливковой кожей, длинными черными волосами и узкими смеющимися глазами.
Прю влюбилась в Гедеона. Ах, как она презирала себя за собственную слабость! Но все равно любила его – за потрясающе красивую внешность, за безупречную справедливость, по крайней мере, ко всем, кроме нее. И даже за ауру одиночества, которая окружала его, когда он думал, что его никто не видит. Как жаль, что он и пальцем не пошевелил, чтобы поддержать ее чувство. Разумеется; только потому, что считал ее мужчиной.
Он называл ее слабаком, хныкающим коротышкой. Но когда приходило время браться за работу, взваливал на нее самые тяжелые задания, будто думал, что она сильнее, по крайней мере, троих мужчин.
А Прю? За все золото Испании она бы не позволила сорваться с губ хоть единому слову жалобы. И неважно, что она почти надорвала спину, когда таскала и колола огромные деревья для огня под котлами, и неважно, что она чуть не лишилась трех пальцев, когда училась правильно ставить бочку у плиты.
Он оценил ее старания? Нет! Она почти не помнила случая, чтобы он не хмурился, глядя на нее, будто она испортила всю работу.
