Текст книги "Покорение Гедеона"

Автор книги: Бронуин Уильямс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

Бронуин Уильямс
Покорение Гедеона

Пролог

Июнь 1725

Урия умирал. И пока жизнь уходила из его тела, и кровь сочилась на отдраенную песком палубу французской бригантины «Сен-Жермен», он мог видеть, как пламя забирается все выше по парусам его собственного нового корабля, его гордости. Первым же выстрелом срезало фок-мачту, и грот-мачта наклонилась под таким углом, будто нашептывала морю свою историю. Впереди виднелась Ямайка, а корабль быстро погружался в воду.

Гримаса боли исказила лицо умиравшего. Но вскоре боль отступила, оставив все нараставший холод и глубокое чувство утраты. Ему не дожить и не увидеть, как возмужает его сын, как в дочери воплотится возвышенный и отважный образ матери, его возлюбленной жены. Бланш.Бледные губы беззвучно произнесли имя, а мысли обратились к жене, умершей много лет назад. Урия никогда не молился, но не находил ничего необычного в том, что мысленно беседовал с покойной женой.

Проклятый подонок, наконец, поймал меня, любовь моя. Чуть ли не двадцать лет я жил, оглядываясь, ожидая, что этот лицемерный француз придет за мной. Коварный дьявол, он обманывал с самого начала. Но я побил негодяя его же козырями. Ведь ты знаешь, не в моей натуре мошенничать, но он раздел бы меня до нитки и отнял бы все, чем я владел, если бы я не ударил его по рукам. Я забрал все выигранное и получил это чертово состояние для тебя и для детей. И я собирался удвоить его. Но старый Деларуш встал из могилы, чтобы выиграть последнюю партию…

В тот момент, когда Урию с его корабля перетащили на борт бригантины, человек, стоявший над ним, злорадно представился как сын Деларуша. Его красивое молодое лицо кривилось от горечи. Капитан с гнусной рожей, очевидно, был его кузеном или кем-то из родичей, потому что носил ту же фамилию. Едва рассвело, бригантина выплыла из тумана и тут же дала залп. Вероятно, предполагалось, что это предупредительный выстрел и снаряд пролетит над носом корабля Урии «Гордость Портсмута».

Однако то ли канонир был поразительно неумелый, то ли пушка не в порядке, но двадцатифунтовый снаряд, выпущенный для того, чтобы у прекрасной шхуны Урии появился новый владелец, пробил корпус судна на уровне ватерлинии. Такой вот чудовищный промах. Когда люди Деларуша взяли шхуну на абордаж и расползлись по палубе, команда Урии, захваченная врасплох и невооруженная, была неспособна защищаться. Урии удалось отправить на тот свет двух человек, но и его захватили в плен. А большинство моряков его команды погибли в первые же пять минут неравного боя. Немногих оставшихся в живых перетащили на бригантину француза. Люди Деларуша лихорадочно обыскивали тонувшую шхуну.

А тут еще одна промашка… В своем рвении французские пираты подожгли шхуну, и теперь она горела, как факел. Если бы не смертельная рана, Урия бы расхохотался, глядя, как Деларуш мечется в бессильной ярости вокруг своих людей, понуждая их лезть в пылавший трюм шхуны.

– Говори, дьявольское отродье! – кричал теперь Деларуш. Но Урия был уже слишком далеко, чтобы чувствовать боль, когда широким мечом его плашмя ударили по голове. – Говори, где ты спрятал золото моего отца!

Сплюнув полный рот крови на щегольские башмаки, Урия ухитрился состроить вызывающую ухмылку. Боже, неужели молодой дурак не понимает, что он сейчас сделал? Урия продал все, чем владел в Портсмуте, и вложил капитал в прекрасный корабль и в груз, надеясь удвоить свое состояние. И он бы удвоил капитал, если бы товар достиг рынка, для которого предназначался. А теперь безмозглый молодой щеголь отправил все на дно!

Урия снова вспомнил свою милую возлюбленную жену, которая подарила ему прекрасных близнецов. Когда она умерла от внезапной лихорадки, он поселил в доме ее вдовую мать, чтобы та смотрела за детьми.

Прайд и Прюденс. Гордость и Благоразумие. Сын и дочь. В них было все, о чем только может мечтать человек, глядя на своих наследников. Правда, Урии не раз хотелось, чтобы дочь была менее гордой и более благоразумной, а сын – более гордым и менее благоразумным.

Он учил их обоих, как жить на этом свете и не давать продырявить свою шкуру, и сам получал удовольствие от каждого урока. Лучшего сына, чем Прайд, трудно даже представить. А уж Прюди вызывала в нем тайное восхищение. Хотя, может быть, ему стоило прислушаться к совету их бабушки и позволить той сделать из девочки леди, пока еще не поздно…

Уже поздно…

Теперь они будут жить в нужде. Из-за Деларуша. Пусть все нутро его изжарится на адском огне!

Еще один удар обрушился на голову, и Урия застонал и закрыл глаза. Сквозь свист ветра в парусах и шепот волн, бившихся о борт корабля, донесся отдаленный грохот падавшего дерева, треск пламени, стоны и проклятия гибнувших людей. Его команда. Или то, что осталось от нее. Бог спасет их души.

– Проклятый янки, где золото моего отца? Урия ухитрился в ответ выдохнуть ругательство и снова закрыл глаза.

Слюна брызнула изо рта французского щеголя, когда он в крике излил свое отчаяние. Кузен молча смотрел на него, поглаживая тронутый оспой подбородок и время от времени кивая в ответ на вопли своего хозяина.

– Сукин сын, где? Где? Будь ты проклят! – плевался щеголь. – Отец до последнего дня, пока не умер, рассказывал мне об огромном состоянии, которое ты украл у него. Такого состояния с лихвой хватило бы, чтобы купить сотню вшивых островов вроде твоего!

Урии пришлось выдержать еще один злобный удар по голове, и он лежал, истекая кровью, у ног своего врага. Что-то выкатилось из его кармана и зацокало по палубе. Кузен остановил и поднял предмет. И печаль кольнула Урию в сердце, когда он увидел свою любимую трубку из верескового корня, украшенную черным деревом и слоновой костью, в запачканных кровью руках.

Пожав плечами, французский капитан опустил трубку в карман и, прицелившись, ударил башмаком Урию в пах.

– Все состояние свелось к нулю, – по-французски констатировал он.

– Нет! Оно не могло исчезнуть! Этого не может быть! Подлый сукин сын где-то его спрятал!

Урия был так слаб, что даже не мог дрожать от ужасного холода, сковавшего тело. Но ему удалось, собрав все силы, бросить последний вызов.

– Оно хорошо спрятано… – прошептал он. – Похоронено глубоко… и его… вечно… хранит… моя возлюбленная…

Минуту спустя тело выбросили на съедение акулам.

Глава первая

Ноябрь 1728

Прюденс с отвращением смотрела на розовый шелковый лиф с оборками, суживавшийся к талии, и на широкие юбки. Платье принадлежало матери. А бабушка настаивала, чтобы она носила его. И придется носить. А значит, и корсет, чулки и прочие побрякушки, нужные, чтобы разыгрывать леди.

– Прюденс! Ты еще не одета?

– Почти готова, бабушка. Я причесываюсь. – Она торопливо закрутила в виде короны толстую каштановую косу.

– Не послать ли Лию помочь тебе?

– Нет, спасибо, бабушка. Я уже почти все сделала. – В голос Прю закрались ноты паники. Если Лия застанет ее в таком виде, как сейчас, то наябедничает Осанне, и тогда они не удовольствуются одним днем. Пожилая дама постарается, чтобы Прю не переступала порога своей комнаты до весны будущего года!

Прюденс сбросила башмаки. По правде говоря, она выросла из них еще три года назад. Потом схватила сорочку и нижнюю юбку и поспешно начала одеваться, пока чернокожая Лия, вольноотпущенница, прислуживавшая бабушке, не вздумала подняться по лестнице и посмотреть, что же задерживает Прю.

Без сомнений, снова придется терпеть Альберта Терстона. Она заметила добавочное место за столом, прокрадываясь под окном к своему дубу. Дерево служило ей входом и выходом, когда она днем убегала охотиться и ловить рыбу. Ну, конечно, и для ночных приключений тоже, вернее, для приключений Хэскелла и Ная.

Хэскелл и Най. Жили ли они как реальные люди или были вымышленными героями удивительных историй, которые любил рассказывать отец? Она мысленно представила, как он сидит, посасывая свою любимую трубку и разматывая бесконечный клубок приключений двух бесстрашных молодых моряков.

Ну, выдумал их отец или нет, теперь они стали вполне реальными. Потому что последние три года – с тех пор, как пираты убили отца, потопили его быстроходную новую шхуну вместе с грузом редких шкур, горного табака, индиго и прекрасной древесины, – Прю и ее брат Прайд, переодевшись в молодых оборванцев и называя друг друга Хэскелл и Най, ходили на пристань и мстили пиратам, которые разбредались по берегу, чтобы напиться, поразвлечься с проститутками и проиграть свои грязно добытые деньги.

И то, что начиналось как месть, вскоре стало необходимостью. Их бабушка, Осанна, не разрешала Прайду выходить в море, а на крохотном острове было не так много других способов заработать на жизнь.

Фыркая от отвращения, Прю натянула на свои длинные ноги белые шелковые чулки и тщательно закрепила их под коленями тесемками от платья. Она уже и не помнит, когда потеряла подвязки. А тут еще проклятый корсет! Если бы мужчинам приходилось каждый раз переносить такое издевательство, прежде чем предстать перед обществом, подумала Прю, жизнь приостановилась бы под дикий рев!

Подняв башмак, она швырнула его в стену, отделявшую ее спальню от комнаты брата-близнеца Прайда.

– Тшшш! – тихо прошипела она сквозь тонкую перегородку. – Ты уже готов спуститься в гостиную? Бабушка опять пригласила к обеду Альберта. Если ты не вытащишь его из дома, как только мы кончим есть, я могу ляпнуть что-нибудь ужасное. И тогда бабушка на неделю запрет меня в спальне, а Лия будет приносить только черствые сухари и воду!

– Будешь рада черствым сухарям и воде, если в ближайшее время удача не улыбнется нам, – проворчал в ответ Прайд. – Вчера одноглазый дьявол чуть не поймал нас. Будь все проклято! Зачем ты, Прю, потянулась за его пистолетом? Он так наклюкался, что не сумел бы и зарядить его, не то что выстрелить.

– Я бы отняла у него пистолет, если бы не зацепилась за проклятый корень.

Волосы уже выбились из короны, уложенной на макушке. Когда она подхватывала их и подсовывала под падавшие то и дело шпильки, верхние каштановые пряди отливали золотом. Какая скука! Кому, кроме бабушки, нужна эта возня: каждый вечер одеваться к обеду? Большое дело – поставить еду на стол!

Конечно, когда отец был жив, обеды стоили того, чтобы ради них одеваться. А сейчас семья радовалась, если на столе появлялось что-нибудь получше салата из лаконоса и кукурузной лепешки. Дичь и рыба, то, что удавалось подстрелить или поймать в сети. И подумать только, их добыча напрасно тратится на такого бездельника, как Альберт, который ест как свинья. А манеры у него еще хуже, чем у свиньи.

Бабушке втемяшилось в голову, что Прю должна выйти замуж, пока не увяла на корню. Но за кого на этом невежественном острове выходить замуж? Ее подруга Энни Дюваль могла глупо улыбаться и вздыхать, потому что предел ее мечтаний – это понравиться Альберту Терстону или рыжему парню Олеку. Но Прю не такая. Отец всегда говорил, что на острове нет мужчины, достойного его дочери. И он был чертовски прав. Лучше жить одной, как Лия, которая воротит нос от любой фигуры в брюках, чем страдать от неприличного, унизительного брака с Альбертом.

Но гость оказался не Альбертом Терстоном. Когда Прю вошла в парадную гостиную, с лучшего стула навстречу ей поднялся темноволосый расфранченный молодой джентльмен в щегольском ярко-лиловом сюртуке до колен, в голубом шелковом жилете и с таким количеством оборок и рюшек на сорочке, какое Прю и Осанна не смогли бы насчитать на себе.

– Сэр, разрешите представить моего внука Прайда Эндроса и внучку Прюденс, – с гордостью проговорила Осанна. – Дети, это мистер Клод Деларуш, который теперь владеет бизнесом вашего отца.

– Я думал, бизнес принадлежит мистеру Симпсону, – удивился Прайд, пока Прю рассматривала разряженного субъекта. Он едва ли был выше ее пяти футов и четырех дюймов, и от него разило кельнской туалетной водой.

– Мистер Симпсон пожелал уйти в отставку. – Франт говорил с сильным французским акцентом и имел вкрадчивые манеры. Еще до того, как Лия позвала их к столу, Прю решила, что предпочла бы неряху Альберта скользкому французскому угрю.

– О Боже, после такого обеда нам придется целый месяц голодать, – шепнул Прайд сестре, когда пододвигал для нее стул. – Окорок, жареная кефаль, гусиное жаркое, сливы, запеченные в тесте, даже бабушкин особый джем из крыжовника со сливками и ромом… Что это на нее нашло? Опустошить всю кладовку ради хитрого слизняка?

Прю прекрасно знала, что нашло на бабушку. Внучке достаточно было бросить несколько оценивающих взглядов на француза и послушать бабушку, тут же упомянувшую о своем благородном девичестве в доме Хаитов на Олбемарле и о «золотом прикосновении» Урии Эндроса к ее дочери, которое обернулось жизнью на пустынной песчаной косе в преуспевающем порту, чтобы понять: бабушка заняла для нее место на рынке невест.

Ее слова расшевелили пласты своенравия в Прюденс, ведь они залегли совсем недалеко от поверхности.

– Бабушка, это не тот гусь, которого я вчера подстрелила? – спросила она, прекрасно зная, что это тот самый гусь, и что Осанна собиралась спрятать его в кладовку и доставать для каждой трапезы понемногу. – Вначале я только оглушила его, и гусь чуть не оторвал мне ухо, когда я схватила его.

Не обращая внимания на Прюденс, Осанна улыбнулась и подвинула гостю тарелку с запеченными в тесте сливами. Последние остатки диких слив, которые Прайд и Прю собирали летом.

– Моей милой внучке нравится дразнить меня, – объяснила она гостю реплику Прю. – В этом отношении она вся в моего дорогого мужа. Для человека скромного происхождения у мистера Гилберта было восхитительное чувство юмора.

Весь вечер француз почти не сводил глаз с Прюденс, отчего девушка чувствовала себя явно неловко. Когда она сердилась, ее глаза, большие, неописуемого серо-зеленого цвета, искрились и сверкали сильнее обычного. А после первых пяти минут, проведенных в обществе Клода Деларуша, Прюденс пришла в ярость. И не по какой-то реальной причине, а просто потому, что от этого человека у нее мурашки бегали по коже.

– О? Я нахожу штормовую погоду самой приятной, мистер Делароч, – бросила она, услышав его жалобу на пронизывающий сырой ветер.

– Будьте любезны, Деларуш , —поправил он с болезненной гримасой на узком лице. Он не казался некрасивым, но что-то в выражении его лица тревожило Прю.

Как бы то ни было, вечер прошел. Прю зевала, и наконец Осанна распорядилась принести портвейн, извинившись за его качество.

– Если бы мой дорогой зять, Урия, был жив, он бы не потерпел такого плохого вина в доме, – проговорила Осанна и страшно огорчилась, когда поняла, что своими словами испортила видимость богатства, которую надеялась создать.

Француз ловкий малый, надо отдать ему должное, решила Прю. Он сумел извинить плохое вино, похвалить их дом, не обратив внимания на темные пятна на ковре, оставшиеся там, где стояла лучшая мебель, которую им пришлось продать, отметить аристократические манеры бабушки, мужественность Прайда и красоту Прюденс. И все в одной длинной цветистой фразе, и все, не моргнув глазом.

Прюденс подумала, что от такой его ловкости ее могло бы стошнить. Но она сдержалась, потому что это было бы ужасным расточительством. После нынешнего обеда, по-видимому, они останутся на следующий день без завтрака и полдника.

– Бабушка, – воскликнула Прю, как только дверь закрылась за гостем – он ужасен! Как ты могла пригласить его к нам в дом?

– У него были деловые связи с твоим отцом. Естественно, он пришел засвидетельствовать свое почтение. И я пригласила его к обеду.

– Ух! Но мне он не нравится, и я не доверяю ему ни на самую малость. Если бы мистер Симпсон не уговаривал папу продать…

– Замолчи, дитя. Никто не мог бы уговорить твоего отца. Ни в чем. И ты хорошо это знаешь. Урия собирался и твердо решил снова идти в море. Я говорила ему, что ничего хорошего из этого не выйдет. И я оказалась права.

Ничего хорошего, подумала Прю, как всегда удивляясь умению бабушки все перевернуть по-своему и сделать из слона муху.

– Ладно… только не жди, что я выскочу замуж за разряженную в шелка жабу, нацепившую серебряные букли, – проворчала Прю.

– Он красивый мужчина, Прюденс. И я бы сказала, он нам вполне подходит.

– Я лучше останусь старой девой.

– Глупости, дитя мое. Отца у тебя уже нет, и я тоже слишком стара, чтобы смотреть за тобой. Пора тебе быть устроенной.

Бабушке никогда не приходило в голову, подумала Прю, вдруг почувствовав нежность к старой женщине, что уже довольно много лет именно она, Прюденс, смотрит за ней.

Тем или другим способом жизнь оставила свои отметины на шести мужчинах, собравшихся на шлюпе «Полли». Взять хотя бы Неда, молодого гарпунера. Гедеон Макнейр нашел его избитого и брошенного умирать. Теперь семнадцатилетний богатырь, не колеблясь, отдал бы жизнь за своего капитана.

Самым сильным и самым грозным из всех был Гудж, потерявший в драке глаз. Его приятели клялись, что он может увидеть своей пустой глазницей больше, чем многие другие двумя здоровыми глазами в подзорную трубу. На их китобойной стоянке Гудж делил нары с любимым поросенком и свирепо охранял его, какой бы скудной ни становилась их еда.

Стройный и красивый метис Крау удивлял своим суховатым чувством юмора тех, кто привык к более стоической стороне его натуры. Несколько лет назад Гедеон вытащил его скорее мертвого, чем живого из медвежьего капкана, выходил и вернул к жизни.

Шестидесятидевятилетний Товий Беррес был старше всех. Он пришел из Барбадоса и появился на их стоянке без единого пенни, заявив, что его прадеда, Уилла Берреса, помещика в Джеймстауне, депортировали на остров. Несмотря на дворянские претензии, Гедеон взял старика в свою китобойную команду. С тех пор они не разлучались.

У Лира после удара шпагой неудачно зарубцевалась рана на лице. Левый глаз опустился вниз, а левый угол рта вздернулся вверх в постоянной ухмылке. Не такой сильный, как остальные, он был очень привязан к Гедеону. Наверно, потому, что у того тоже был шрам.

Эти люди так же, как и другие, проводившие зимние месяцы на китобойной стоянке, хранили преданность одному человеку – Гедеону Макнейру. Все они были отверженные, спасенные этим парнем, решившим начать новую жизнь китобоя.

Гедеон закалился в горьких испытаниях. Мальчишкой он бежал от жестокого отчима, чтобы оказаться в другом капкане. Ему пришлось служить матросом на борту бесчестного пиратского корабля «Утренняя звезда». Он получил много горьких уроков. Один из них заключался в том, что некоторые люди рождаются без души. Но он также понял, что, как бы низко ни пал человек, у многих еще остается, по крайней мере, одно исправимое качество, дающее возможность повернуть жизнь в правильную сторону.

Каждый из его людей отдал бы жизнь за своего капитана, но никому не разрешалось пробить брешь в стене отчужденности, которая, казалось, окружала этого статного молодого человека.

– Два дня и ночь, – предупредил Гедеон моряков. – Этого времени вам хватит, чтобы продать свою долю и потратить часть денег на ром, а часть в веселом доме «Огненная Мэри». Остальное вы можете послать своим семьям или отложить себе на старость.

Они встретили его слова обычным протестующим ворчанием, но никто не рискнул спорить. Работать у Гедеона было большой удачей. Он знал китобойный промысел, хорошо платил и заботился о своей команде. Но при любых обстоятельствах не терпел, когда ему перечили.

– Берегитесь удара в спину! – предостерег он, когда они спускали шлюпку.

– Когда мы вместе, кэп, ни одному карманнику до нас не добраться, – бросил Нед, поглаживая на боку нож.

Гедеон мрачно кивнул, и, пока наблюдал, как китобои направлялись к берегу, северо-восточный ветер трепал его светлые волосы. Увидев капитана сейчас, в батистовой сорочке и кожаном жилете, в смазанных жиром сапогах, натянутых на мощные ляжки, любой наблюдатель изумился бы безупречной правильности его черт и необычной глубине голубых глаз.

Но если бы Гедеон заметил, что некто разглядывает его красивые черты, он бы нарочно повернулся, показав правую щеку, изуродованную шрамом. Если и существовало что-то особенно презираемое Гедеоном, так это обман. В слове, в деле, в наружности.

Успокоенный тем, что команда ради собственной безопасности будет держаться вместе, Гедеон прошел в свою каюту, где его ждала декларация. Прежде чем сойти на берег, ему предстояло ее заполнить. Пока сезон казался удачным, и начался он раньше, чем обычно. Они уже натопили почти двести бочек китового жира и надеялись утроить эту цифру.

Два часа спустя, упрятав пергаментный пакет с бумагами под кожаный жилет, Гедеон взял маленькую шлюпку и направился к берегу. На вахте остался старый Товий. Крау по расписанию должен был сменить его, когда пробьет восемь склянок. Он обычно сходил на берег ненадолго, только чтобы продать свою долю и сделать покупки. Крау чувствовал себя не в своей тарелке, когда ему приходилось пить с незнакомыми белыми, потому что он был человек смешанных кровей, полунегр-полуиндеец. Ему хватало силы голой рукой расколоть весло и хватало сметки по возможности избегать неприятностей.

Закончив в конторе дела с клерком, Гедеон отправился в «Лики кэск», крупнейший из двух кабаков, имевшихся на острове. В такой вечер, как сегодня, немного выпить совсем нелишне. Он никогда много не пил, потому что ответственность тяжким бременем давила на него. Ведь Гедеону еще не стукнуло и тридцати.

В кабаке было жарко, шумно и полно дыма – самое подходящее место, чтобы повеселиться. За столом недалеко от двери несколько моряков из его команды играли в карты, и он подумал, что стоит предостеречь их, чтобы не выходили с выигрышем в одиночку. Похоже, тут надо бояться не только карманников. Поговаривают, что после того, как несколько лет назад Эндрос распродал свою собственность, обман на острове стал не только терпим, но и почти обязателен.

Гедеон не спеша сделал заказ цветущей барменше и окинул взглядом переполненное помещение. Кроме своей команды, он заметил еще несколько знакомых лиц. По правде говоря, он мог бы поклясться, что некоторых из них помнит по тем дням, когда работал у Уилла Льюса на Окрэкоке, и когда этот несчастный остров кишел пиратами.

Но, пожалуй, все же большинство посетителей кабака были просто лоцманами и рыбаками, которых он видел в разных портах то там, то здесь. В течение морского сезона Гедеон часто доставлял по внутренним проливам грузы и то в одном, то в другом порту встречал много знакомых. Но по непонятной причине нынче вечером он стал чрезмерно подозрительным.

– Проклятый подонок наставил на меня дуло! – перекрыл шум разъяренный голос. Гедеон оглянулся, но не заметил никакого скандала. Кто-то засмеялся. Кто-то заказал еще порцию выпивки.

Это Портсмут, напомнил себе он, а не Нью-Провиденс, где несколько лет назад бросали якорь самые отъявленные негодяи морей. Их и сейчас тянет туда, насколько ему известно. Один Бог знает, как ему удалось выжить эти семь лет на борту «Утренней звезды». Наивным парнем пятнадцати лет он ушел с дядей в море. А вернулся в двадцать два пиратом по прозванию, если не по делам. С раскроенным черепом и почти отрубленной рукой его бросили умирать на пристани острова Окрэкок.

Не один человек из ныне живущих мог бы засвидетельствовать, что Гедеон Макнейр когда-то плавал на самом знаменитом корабле, занимавшемся пиратством. Но совсем немногие знали, что он это делал только из уважения к дяде, который взял его мальчишкой с собой в море. Да и Уилл Льюис не по доброй воле выбрал пиратство.

Не Уиллу, слабому и больному человеку, было тягаться с коварным старшиной-рулевым Терком, который медленно, но верно толкал людей к бунту. И этот бунт стоил капитану и команде жизни. Если бы на Окрэкоке не нашлось вдовы по имени Барбара, которая старательно и терпеливо выхаживала Гедеона, он присоединился бы в аду к ним.

Капитан рассеянно погладил ярко-красный шрам на правой щеке. «След дьявола», как некоторые называют его. Благодаря шраму он пользовался у самых суеверных моряков своего рода боязливым уважением. И на том спасибо. Первые годы он нуждался в любой помощи, какую только мог получить. Сопливый мальчишка, пытавшийся пробиться среди самых жестоких мужчин на земле и на море. И это притом, что половину времени он страдал проклятой морской болезнью и не мог даже посмотреть на сухарь без того, чтобы все кишки не вылезли наружу.

Поглаживая свою кружку с элем, Гедеон не обращал внимания на жадные взгляды немногих женщин, сидевших в кабаке. По причине, которой он не понимал, женщин вроде бы всегда тянуло к нему. И тех, кого сразу не отталкивало его изувеченное лицо, и тех, кто видел шрам позже, когда Гедеон извлекал всю выгоду из этого факта.

Но в последнее время и «след дьявола» не помогал. Отклоняя предложение девушки из веселого дома «Огненная Мэри», в ранние вечерние часы занимавшейся своим ремеслом в кабаке, Гедеон ласково сказал:

– Нет, спасибо, дорогая. Боюсь, сегодня из меня не получится хороший компаньон на всю ночь.

Вполне симпатичная девушка, и, по правде говоря, он не понимал, почему ей не удалось соблазнить его. У мужчин есть определенные потребности, и им бывает тошно, если эти потребности не находят удовлетворения. Но нынче вечером неведомо почему он пребывал в странном настроении.

Барбара. Если бы она осталась жить, они были бы женаты уже восемь лет. Но она умерла от желтой лихорадки вместе с их сыном Адамом в страшную зиму 1723 года.

Гедеон поднял руку, чтобы заказать еще кружку эля, но вместо этого попросил принести рома. Ветер дул с северо-востока, холодный и сырой. Плечо у него ныло, но еще больше ныла душа. В моменты вроде этого он задавал себе вопрос: почему он так тяжело работает? Ведь ему не о ком заботиться, кроме как о себе. У него есть только сестра, Мэгги Роусон, которая живет на острове Гаттерас, – и все. Похоже, что его наследниками станут дети Мэгги, потому что Гедеон не мог представить, что женится снова. К несчастью, жизнь научила его, что, чем бы человек ни владел, всегда есть шанс потерять все. Он потерял сначала отца, потом мать, потом дядю, жену и сына. За свою жизнь человек может перенести даже столько горя. Н не больше.

Им овладел приступ беспокойства, он заплатил и ушел. Иногда без всякой причины наступали периоды, когда ему казалось, что стены душат его. Гедеон был слишком возбужден чтобы спать, и ему не хотелось ни напиться до беспамятства, ни забыться за игрой или с девушками веселого дома «Огненная Мэри».

В северной части ширина острова Портсмут не превышала двух миль, а дальше, к юго-западу, он даже сужался. Ничего похожего на город, здесь не было. И ничего интересного, кроме вытянувшихся в ряд вдоль внутреннего главного канала амбаров, складов, кабаков и притонов.

Узкие тропинки извивались по широким засыпанным камнями полосам среди прибрежных болот, мимо домов, укрытых от яростны; штормов, налетавших на остров, аллеями чахлых сосен и кедров. Гедеон смотрел на маленький, потрепанный ненастьями дом, и мрачные мысли затуманили ему глаза.

И он когда-то жил в таком доме. В доме Барбары, оставленном ей первым мужем. После того как она и мальчик умерли, он заколотил его и уехал. Позже до него дошли слухи, что во время шторма 1725 года на крышу упал гигантский кедр и разрушил дом в прах.

Некоторым мужчинам предопределено жить на берегу. Некоторым нет. А такие, как Гедеон, вроде бы не могут найти удовлетворения ни на море, ни на суше.

Прю ждала, когда Лия уйдет в свой собственный дом в южной части острова. И, только убедившись, что той уже нет, вылезла из постели. Пол всегда скрипел, а у молодой гаитянки такие уши, что она слышит, как приходит ночь. И что еще хуже, у нее беспричинно подозрительный склад ума. Порой Прю почти верила, что вольноотпущенница знает, откуда берутся медяки, которыми платят ей жалованье. Медяки – это единственное, что Прю и Прайд рисковали тратить. Впрочем, серебро почти не встречалось, а золото попадалось реже, чем яйца опоссума. Золотую гинею или испанскую серебряную монету, отобранные у своей пьяной жертвы, брат и сестра всегда прятали на дно корзинки для рукоделия как запас на время еще большей нужды.

Но Лия ничего не говорила, и, как только появлялось подозрительное судно и бросало якорь, брат и сестра принимались за свой маскарад. Бригантина «Добрый друг» пришвартовалась почти в полдень. И сейчас команда вполне созрела, чтобы попасть в ощип. Все знали, что «Добрый друг» спускал флаг с черепом и костями, только когда входил во внутренние воды. Но ни у кого не хватало смелости показать на них пальцем и предъявить обвинение. Едва опустились сумерки, как Прайд уже сидел в «Лики кэск», чтобы выбрать наиболее подходящую цель для сегодняшней ночи. И сейчас наступил момент, когда команда небольшими группками начала, пошатываясь, разбредаться по Верхней дороге в поисках дальнейших развлечений, в том числе и в веселом доме «Огненная Мэри».

Прю уже решила, как потратит нынешнюю добычу. Начнет с того, что купит приличный сорт портвейна, чтобы бабушке больше не пришлось извиняться перед типами вроде Клода Деларуша. И возможно, новый ковер, чтобы сквозь пол не проникала всякая дрянь. В дождливую погоду или когда прилив чрезмерно высокий, под домом стоит вода, и сырость так и лезет сквозь планки пола. От этого у бедной бабушки совершенно немеют суставы, и она почти не может двигаться.

При свете луны Прю намазала лицо сажей, собрав ее на внутренней стороне лампового стекла. Потом быстро закрутила косу вокруг головы, в сотый раз пожалев, что у нее такие длинные и густые волосы, совсем непохожие на мужские.

– Прю! Открой.

Удивленная Прю на цыпочках подошла к окну, потянув его, открыла и увидела Прайда с намазанным сажей лицом, растянувшегося на ближайшей ветке.

– Что ты здесь делаешь? – с возмущением прошептала она.

– Почему ты еще дома? Если через пять минут мы не займем позицию, то, похоже, вернемся с пустыми руками. Половина команды «Друга» мертвецки пьяна, а другая половина спорит, куда идти, пока они еще держатся на ногах: в таверну «Наживка и бутылка» или прямо в «Огненную Мэри».

Прю натянула на голову шапку, сделанную из чулка, и прицепила тяжелый кремневый пистолет, принадлежавший отцу.

– Я ждала, пока уйдет Лия. А она сегодня тянула целую вечность.

Брат и сестра быстро спустились по стволу дуба и спрыгнули на землю. Потом, держась в тени, заспешили по тропинке, ведущей к Верхней дороге. Там, на полпути между тавернами и «Огненной Мэри», есть небольшая рощица пальм сабаль и чахлых кедров. Она служила им укрытием в том месте, где дорога делала поворот.

Ждать долго не пришлось. Четверо мужчин, приближаясь к повороту, все еще спорили, хотя так напились, что сами едва ли понимали, что говорят.