Текст книги "Архив Буресвета. Книга 1 : Путь королей"

Автор книги: Брендон Сандерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 79 страниц) [доступный отрывок для чтения: 28 страниц]

– Говорить о том, что может случиться, запрещено. А все былое – зависит от точки зрения. Но я попытаюсь помочь.

– Тогда хватит расплывчатых ответов!

Таффа устремила на него угрюмый взгляд. Каким-то образом при свете звезд он видел ее карие глаза. В них пряталось что-то глубокое, что-то пугающее.

– По крайней мере, скажи мне вот что. – Далинар ухватился за единственный вопрос, который пришел ему в голову. – Я доверял великому князю Садеасу, но мой сын Адолин считает, что это глупо. Должен ли я по-прежнему доверять Садеасу?

– Да, – сказало существо. – Это важно. Не позволяй мелочным дрязгам поглотить себя. Будь сильным. Поступай с честью, и честь придет тебе на помощь.

«Наконец-то, – подумал Далинар. – Хоть что-то понятное».

Князь услышал голоса. Темный пейзаж вокруг начал расплываться.

– Нет! – Он потянулся к женщине. – Не отсылай меня обратно сейчас! Как мне быть с Элокаром и с войной?

– Я дам тебе то, что смогу, – произнес удаляющийся голос. – Прости, что не даю большего.

– Да что это за ответ?! – взревел Далинар.

Он дергался и рвался. Его держали чьи-то руки. Чьи они? Князь ругался, отбиваясь, извиваясь, пытаясь вырваться на свободу.

Потом замер. Он был в казарме на Расколотых равнинах, и по крыше тихонько стучал дождь. Самая тяжелая часть бури миновала. Несколько солдат прижимали Далинара к полу, а Ренарин обеспокоенно смотрел на него.

Далинар застыл с открытым ртом. Он кричал. Солдаты смущенно поглядывали друг на друга. Как и раньше, он отыгрывал все, что делал в видении, говорил на тарабарском языке и метался из стороны в сторону.

– Я пришел в себя, – произнес Далинар. – Все в порядке. Можете меня отпустить.

Ренарин кивнул, и солдаты с неохотой повиновались. Юноша забормотал какие-то объяснения, что-то про неимоверно сильное желание отца вступить в битву. Звучало не очень убедительно.

Далинар удалился в угол казармы, сел на пол между двумя скатанными матрасами, постарался выровнять дыхание и принялся размышлять. Он доверял видениям, но жизнь на войне в последнее время была достаточно сложной и без того, чтобы его считали сумасшедшим.

«Поступай с честью, и честь придет тебе на помощь».

Видение приказало ему доверять Садеасу. Но он никогда не сможет объяснить это Адолину. Сын не только ненавидел Садеаса, но и считал, что видения – порождения больного ума Далинара. Оставалось лишь продолжать то, что он и так делал.

И каким-то образом заставить великих князей объединиться.

Семь лет назад

– Ямогу ее спасти, – сказал Каладин, стягивая рубашку.

Девочке было всего пять лет. И она умирала.

– Я могу ее спасти, – снова пробормотал он себе под нос.

Собралась толпа. Прошло два месяца со смерти светлорда Уистиоу; у них все еще не было градоначальника. Все это время он почти не видел Лараль.

Кэлу было всего тринадцать, но его хорошо учили. Первая опасность – потеря крови; нога ребенка сломана, перелом открытый, и там, где кость пробила кожу, пузырилась красная кровь. Кэл прижал пальцы к ране и понял, что они дрожат. Торчащий обломок кости был скользким, влажным от крови. Какие артерии порвались?

– Что ты делаешь с моей дочкой? – Широкоплечий Харл протолкался через толпу зевак. – Ты, кремлец, буревая отрыжка! Не трогай Миасаль! Не...

Харл замолчал, когда несколько мужчин оттащили его. Они знали, что Кэл, который просто проходил мимо, был единственной надеждой девочки. Алима уже послали за отцом Кэла.

– Я могу ее спасти, – повторял Кэл.

Она была бледная и не шевелилась. Эта рана на голове, возможно...

«Нет времени об этом думать».

Одна из артерий голени была рассечена. Мальчик соорудил из своей рубашки жгут, чтобы остановить кровотечение, но ничего не вышло. Продолжая прижимать пальцы к порезу, он крикнул:

– Огонь! Мне нужен огонь! Быстрее! Кто-нибудь, дайте мне рубашку!

Несколько мужчин бросились за огнем, а Кэл приподнял ее ногу. Кто-то поспешно сунул ему свою рубашку. Кэл знал, куда надо нажимать, чтобы перекрыть артерию; жгут соскальзывал, но не его пальцы. Он стискивал эту артерию, прижимая рубашку к остальной части раны, пока Валама не вернулся с горящей свечой.

Они уже начали нагревать нож. Хорошо. Кэл взял его, приложил к ране, и ноздри защипало от запаха горелой плоти. Налетел прохладный ветерок и унес вонь с собой.

Руки Кэла перестали дрожать. Он знал, что следует делать. Мальчик действовал с проворством, которому сам удивлялся, и безупречно прижег рану – наставления отца сыграли свою роль. Ему по-прежнему нужно было как-то остановить артериальное кровотечение – прижигания для такой большой артерии, скорее всего, недостаточно, но жгута и прижигания должно хватить.

Когда он закончил, кровь остановилась. Он выпрямился, улыбаясь. А потом заметил, что из раны на голове Миасаль кровь тоже не течет. Ее грудь не двигалась.

– Нет! – Харл рухнул на колени. – Нет! Сделай что-нибудь!

– Я... – начал Кэл.

Он остановил кровотечение. Он...

Он ее потерял.

Кэл не знал, что сказать, как ответить. Нахлынула сильная, жуткая тошнота. Харл оттолкнул его прочь, рыдая, и Кэл упал. Мальчик снова начал трястись, когда Харл обнял бездыханное тело.

Толпа вокруг хранила молчание.

Через час Кэл сидел на крыльце перед хирургической комнатой и плакал. Его охватила тихая скорбь. Он все еще трясся. Слезы катились по щекам.

Мальчик сидел, прижав колени к груди и обхватив их руками, и пытался понять, что бы такое сделать, как прийти в себя. Может, есть лекарство от этой боли? Забинтовать глаза, чтобы не текли слезы? Он должен, должен был ее спасти...

Послышались шаги, и на него упала тень. Лирин присел на корточки напротив сына:

– Я осмотрел твою работу. Ты все сделал правильно. Я тобой горжусь.

– У меня ничего не вышло, – прошептал Кэл.

По одежде мальчика расползались красно-коричневые пятна. Еще недавно они были алыми, но теперь кровь впиталась в ткань.

– Я знавал людей, которые часами упражнялись, но при виде настоящей раны столбенели. Когда такое происходит неожиданно, все куда сложнее. Ты не застыл как истукан, ты бросился к ней, ты пытался помочь. И все сделал хорошо.

– Не хочу быть лекарем, – сказал Кэл. – Я не справлюсь.

Лирин вздохнул, обошел ступени и сел рядом с сыном:

– Кэл, увы, но такое случается. Ты больше не мог ничего сделать. Ее маленькое тело слишком быстро истекло кровью.

Кэл не ответил.

– Тебе следует научиться тому, когда надо переживать, – мягко проговорил Лирин, – а когда – отпускать. Ты сам все поймешь. Я тоже в молодости через это прошел. У тебя появятся свои мозоли.

«Разве это хорошо? – подумал Кэл, и по его щеке скатилась еще одна слеза. – Научиться тому, когда надо переживать... а когда – отпускать...»

Где-то далеко Харл все еще оплакивал свою дочь.

Достаточно взглянуть на последствия его краткого визита в Сель, чтобы понять мою правоту.

Каладину не хотелось открывать глаза. Если откроет, то проснется. А если проснется, то боль – жжение в боку, ноющие ноги, тупая пульсация в руках и плечах – окажется не просто ночным кошмаром. Она станет настоящей. И вся будет его.

Он подавил стон и перевернулся на бок. Болело все тело. Каждая мышца, каждый дюйм кожи. Голова гудела. Казалось, страдали даже его кости. Хотелось лежать без движения, пока Газ не придет и не вытащит его из барака за ноги. Это было бы легко. Разве он не заслужил хоть однажды что-то получить легко?

Но он не мог этого себе позволить. Перестать двигаться, сдаться – это то же самое, что умереть, а это недопустимо. Каладин уже принял решение. Он поможет мостовикам.

«Хэв, будь ты проклят. Даже сейчас тебе ничего не стоит пинком выгнать меня из койки». Каладин отбросил одеяло и вынудил себя встать. Дверь в казарму была приоткрыта ради свежего воздуха.

Когда он поднялся, стало хуже, но для мостовика время на восстановление сил было непозволительной роскошью. Держись или сдохни. Каладин уперся рукой в неестественно гладкий духозаклятый камень казарменной стены, чтобы не упасть. Потом глубоко вздохнул и пересек помещение. Странное дело, многие уже проснулись и сидели. Молча наблюдали за Каладином.

«Ждали, – понял Каладин. – Хотели увидеть, встану ли я».

Он нашел троих раненых там, где оставил их вчера, – у входа в казарму. Проверил Лейтена. К его удивлению, тот был еще жив. Дыхание по-прежнему слабое, пульс еле слышен, раны ужасны – и все-таки мостовик боролся за жизнь.

Без антисептика это ненадолго. Ни одну из ран пока что не заразили спрены гниения, но в таком грязном помещении это лишь вопрос времени. Каладину нужно было достать какое-нибудь из аптекарских зелий. Но как?

Парень проверил двух других. Хоббер не мог сдержать улыбки. Он был круглолицый и тощий, с щелью между зубами и короткими черными волосами.

– Спасибо, – проговорил мостовик, – спасибо, что спас меня.

Каладин фыркнул, осматривая его ногу:

– Все будет в порядке, но ты не сможешь ходить несколько недель. Я принесу тебе еды из столовой.

– Спасибо, – прошептал Хоббер, хватая Каладина за руку и сжимая ее. Он, кажется, даже прослезился.

Эта улыбка прогнала уныние, вынудила боль и усталость отступить. Отец Каладина описывал ему такие улыбки. Не они заставили Лирина стать лекарем, но из-за них он не переставал им быть.

– Отдыхай и следи, чтобы рана была чистой. Нельзя привлечь спренов гниения. Скажи мне, если увидишь хоть одного. Они маленькие и красные, похожи на мелких насекомых.

Хоббер истово закивал, и Каладин перешел к Даббиду. Молодой мостовик выглядел в точности как вчера – смотрел перед собой пустыми глазами.

– Он так сидел перед тем, как я уснул, сэр, – сказал Хоббер. – Похоже, за всю ночь не пошевелился ни разу. Ой, прям мороз по коже.

Каладин щелкнул пальцами перед лицом Даббида. Мужчина дернулся на звук, его взгляд сфокусировался на пальцах и последовал за ними, когда парень подвигал рукой.

– Видать, по голове стукнули, – предположил Хоббер.

– Нет, – возразил Каладин. – Это шок от битвы. Он пройдет.

«Я надеюсь».

– Как скажете, господин. – Мостовик почесал голову.

Каладин встал и распахнул дверь, впуская свет в комнату. Солнце едва поднялось над горизонтом, день обещал быть ясным. Со стороны военного лагеря уже слышались звонкие удары молота по металлу – кузнец рано принялся за работу. В загонах трубили чуллы. В воздухе пока еще чувствовался ночной холод. Пахло чистотой и свежестью. Пахло весной.

«Ты встал, – сказал себе Каладин. – Так иди же вперед».

Он вынудил себя выйти и начать разминаться, хотя тело сопротивлялось каждому движению. Потом проверил собственную рану. Она была не так уж плоха, но инфекция могла все ухудшить.

«Буря побери этого аптекаря!» – подумал Каладин, набирая полный ковш воды из бочки мостовиков, чтобы промыть рану.

Он тотчас же пожалел о злости на старика. Что тот должен был сделать? Отдать антисептик бесплатно? Ругать следовало великого князя Садеаса. Именно он был виноват в этой ране, именно он запретил лекарям делиться припасами с мостовиками, рабами и слугами младших нанов.

К тому времени, когда Каладин закончил разминаться, довольно много мостовиков выбрались наружу, чтобы попить воды. Они стояли возле бочки и смотрели на него.

Оставалось сделать лишь одно. Стиснув зубы, Каладин пересек лесной склад и нашел брус, который носил накануне. Плотники еще не приделали его к какому-нибудь мосту, так что Каладин его забрал и вернулся к бараку. Потом начал упражняться тем же способом, что и днем раньше.

Он не мог двигаться быстро. Вообще-то, большую часть времени даже просто ходил с трудом. Но с каждым шагом в его усталое тело потихоньку возвращались силы. Голова болела все меньше. Ноги и плечи еще ныли, и где-то внутри притаилось скопившееся за все это время изнеможение. Но он не опозорился и не упал.

Разминаясь, прошел мимо другой казармы мостовиков. Люди у входа едва ли чем-то отличались от тех, что были в Четвертом мосту. Те же самые темные, в пятнах пота кожаные жилеты на голое тело или поверх мешковатых рубашек. Изредка встречались чужестранцы, обычно тайленцы или веденцы. Но всех объединял потрепанный вид, небритые физиономии и затравленные взгляды. Кое-кто наблюдал за Каладином с неприкрытой враждебностью. Может, боялись, что его тренировки вынудят их старшин устроить то же самое в остальных отрядах?

Он надеялся, что кто-нибудь из Четвертого моста к нему присоединится. Они ведь подчинились во время битвы, даже отважились помочь с поисками раненых. Его надежды не оправдались. В то время как некоторые мостовики за ним следили, другие не обращали никакого внимания. Никто не захотел поучаствовать.

В конце концов откуда-то явилась Сил и приземлилась на край бруса – вид у нее был точно у королевы в паланкине.

– Они говорят о тебе, – сообщила она, когда Каладин снова миновал казарму Четвертого моста.

– Ничего удивительного, – пропыхтел тот.

– Кое-кто думает, ты сошел с ума. Как тот человек, который просто сидит и смотрит в пол. Они говорят, шок от битвы повредил твой разум.

– Может, они правы. Я об этом как-то не подумал.

– А что такое безумие? – спросила она, подтянув одно колено к груди. Похожая на облачко юбка колыхалась вокруг ее голеней и растворялась, словно туман.

– Это когда у человека неправильные мысли, – объяснил Каладин, радуясь возможности отвлечься.

– По-моему, у людей всегда неправильные мысли.

– Безумие – это когда все хуже, чем обычно, – проговорил молодой мостовик с улыбкой. – Вообще-то, все зависит от того, кто тебя окружает. Как сильно ты на них не похож. Тот, чьи отличия слишком заметны, безумен... Ну, как-то так.

– Значит, вы это решаете... голосованием? – Она скорчила рожицу.

– Не в прямом смысле. Но идея верная.

Некоторое время она молча размышляла, а потом наконец спросила:

– Каладин, почему люди лгут? Я понимаю, что такое ложь, но не знаю, зачем она нужна людям.

– Причин множество. – Каладин свободной рукой вытер пот со лба, а потом схватился за брус, чтобы тот не упал.

– Безумие в их числе?

– Сомневаюсь. Все лгут.

– Может, вы все чуть-чуть безумны.

Он тихонько рассмеялся:

– Да, возможно.

– Но если все лгут, – сказала она, упираясь подбородком в колено, – тогда тот, кто говорит правду, прослывет безумцем, так? Я правильно поняла то, что ты сказал раньше?

– Получается, да. Но я не думаю, что существует человек, который всегда говорит правду.

– Далинар.

– Кто?

– Дядя короля, – пояснила Сил. – Все твердят, что он никогда не врет. Даже твои мостовики время от времени говорят о нем.

Точно. Черный Шип. Каладин слышал про него, когда был еще мальчишкой.

– Он светлоглазый. Значит, лжет.

– Но...

– Сил, они все одинаковые. Чем благороднее на вид, тем порочнее внутри. Это все лишь театр.

Каладин замолчал, удивленный тем, насколько горькой оказалась его обида.

«Амарам, забери тебя буря. Это все ты со мной сделал».

Он слишком часто обжигался, чтобы доверять огню.

– Не думаю, что люди всегда такие, – задумчиво проговорила Сил, и ее личико сделалось отрешенным. – Я...

Каладин ждал продолжения, но спрен замолчала. Он снова прошелся мимо Четвертого моста; многие отдыхали, прислонившись к стене барака, ожидая, пока полуденная тень их не прикроет. Они редко проводили время внутри. Возможно, сидеть там целый день было слишком унылым занятием даже для мостовиков.

– Сил? – наконец напомнил он. – Ты собиралась что-то сказать?

– Кажется, я слышала, как люди говорили о тех временах, когда не было лжи.

– Это байки об Эпохе Вестников, когда людьми правила честь. Но ты легко найдешь тех, кто рассказывает истории о лучших днях. Просто понаблюдай. Когда в отряде появляется новый солдат, он в первую очередь будет говорить о том, каким прекрасным был его старый отряд. Мы помним только хорошее и плохое, забывая, что большей частью наши дни не хорошие и не плохие. Они такие, какие есть.

Он пустился бежать трусцой. Солнце начало пригревать, но ему захотелось подвигаться.

– История, – продолжал он, пыхтя, – доказывает, что я прав. Что случилось с Вестниками? Они нас покинули. Что случилось с Сияющими рыцарями? Они пали и утратили блеск. Что случилось с Древними королевствами? Они рухнули, когда церковь попыталась захватить власть. Нельзя верить тем, кто наделен властью.

– А как же тогда быть? Обходиться без властителей?

– Нет. Отдавать власть светлоглазым, и пускай она их портит. Просто надо держаться от них как можно дальше.

Собственные слова показались ему пустым звуком. Разве сам он преуспел в том, чтобы держаться подальше от светлоглазых? Он вечно был ими окружен и тонул в грязном болоте их заговоров, интриг и жадности.

Сил примолкла, и Каладин, пробежавшись еще разок, решил прекратить тренировку. Нельзя снова доводить себя до изнеможения. Он отнес брус на место. Плотники чесали голову, но не жаловались. Парень вернулся к мостовикам, заметив, что несколько из них, включая Камня и Тефта, о чем-то разговаривают, поглядывая в его сторону.

– Сил, знаешь, – сказал Каладин, – наши беседы, видимо, не слишком-то помогают мне избавиться от репутации сумасшедшего.

– Я очень-очень постараюсь не быть такой интересной. – Сил приземлилась на его плечо. Она уткнула руки в боки, потом резко села, улыбаясь, явно довольная своей репликой.

Не успел Каладин вернуться к казарме, как на другом конце лесного склада показался Газ и заспешил к нему.

– Ты! – крикнул Газ, ткнув пальцем в Каладина. – Ну-ка стой.

Каладин остановился и скрестил руки на груди.

– У меня для тебя новости, – сказал сержант, прищурив единственный глаз. – Светлорд Ламарил узнал о раненых.

– Как?

– Забери тебя буря, мальчишка! – воскликнул Газ. – Думал, люди не будут болтать? Что ты собирался сделать? Спрятать трех человек у всех на виду?

Каладин набрал было полную грудь воздуха, но не стал нападать. Газ был прав.

– Ну хорошо. Какая разница? Мы не замедлили войско.

– Ага, но Ламарила не очень-то порадовала идея кормить мостовиков, которые не могут работать. Он сообщил о случившемся великому князю Садеасу и потребовал, чтобы тебя подвесили.

Каладин похолодел. «Подвесить» означало оставить снаружи на время Великой бури, бросить на милость Буреотца. Это был, в общем-то, смертный приговор.

– И?

– Светлорд Садеас ему отказал, – сообщил Газ.

Что?! Неужели он обманулся в Садеасе? Но нет. Это просто часть игры.

– Светлорд Садеас, – мрачно проговорил Газ, – велел Ламарилу позволить тебе оставить солдат, но запретил кормить их и платить жалованье, пока они не работают. Сказал, это докажет, что он прав, бросая раненых мостовиков на поле боя.

– Вот кремлец, – пробормотал Каладин.

Газ побледнел:

– Цыц! Ты говоришь о самом великом князе, мальчишка!

Он огляделся, убеждаясь, что никто не слышал:

– Великий князь желает сделать из моих людей пример. Он хочет, чтобы другие увидели, как раненые страдают и умирают от голода, и то, что раненых мостовиков бросают на поле боя, – это милость.

– Что ж, возможно, он прав.

– Это бессердечно. Раненые солдаты возвращаются в лагерь. Он бросает мостовиков, потому что дешевле найти новых рабов, чем заботиться о старых.

Газ не смог возразить.

– Спасибо, что сообщил мне эту новость.

– Новость? – рявкнул сержант. – Меня прислали, чтобы передать тебе приказ, лорденыш. Не пытайся выпросить еды в столовых для своих раненых – тебе откажут. – И на этом он убежал, что-то бормоча себе под нос.

Каладин направился обратно в казарму. Буреотец! Где же ему достать еды, чтобы хватило на троих мужчин? Он мог разделить с ними собственную, но порции мостовиков очень невелики. Даже одного человека, помимо самого себя, он бы едва ли смог накормить. Если делить порцию на четыре части, то раненым не хватит сил, чтобы выздороветь, а Каладин слишком ослабеет, чтобы бежать с мостом. И ему по-прежнему требовался антисептик! Спрены гниения и болезни убивали куда больше народу, чем паршенди.

Каладин подошел к мостовикам, отдыхавшим возле барака. Большинство предавались обычным занятиям – неподвижно застыв, отрешенно пялились вдаль. Сегодня Четвертый мост не нес дежурства, а о прочей работе их должны известить после третьего полуденного колокола.

– Газ говорит, раненым не будут давать ни еды, ни денег, пока они не поправятся, – сообщил Каладин собравшимся.

Некоторые – Сигзил, Пит, Кулф – закивали, как будто этого и ждали.

– Великий князь Садеас желает сделать из нас пример, – продолжал Каладин. – Он хочет доказать, что мостовики недостойны лечения, и ради этого позволит Хобберу, Лейтену и Даббиду умирать медленно и мучительно. – Он тяжело вздохнул. – Я хочу объединить наши ресурсы, чтобы купить лекарства и еду для раненых. Мы можем сохранить им жизнь, если некоторые из вас поделятся с ними едой. Нам понадобятся где-то два десятка светмарок, чтобы купить лекарства и все прочее. Кто-то может чем-то поделиться?

Люди уставились на него, потом Моаш начал смеяться. Остальные последовали его примеру. Они пренебрежительно замахали руками и разошлись, оставив Каладина с протянутой рукой.

– В следующий раз на их месте можете оказаться вы! – крикнул он. – Что тогда будет?

– Тогда я умру, – ответил Моаш, даже не обернувшись. – В поле, быстро, а не здесь, через неделю.

Каладин опустил руку. Он вздохнул, повернулся и чуть не налетел на Камня. Высокий, как башня, громила-рогоед стоял, скрестив руки, будто смуглокожее изваяние. Каладин взглянул на него с надеждой.

– Сфер нет, – сказал Камень. – Все потратить.

Каладин вздохнул:

– Это все равно ничего бы не изменило. Мы вдвоем не смогли бы купить лекарства. Наших денег на это не хватит.

– Я дам еды, – проворчал Камень.

Каладин изумленно уставился на рогоеда.

– Но только тому, кто со стрелой в ноге, – уточнил Камень, все еще держа руки скрещенными на груди.

– Хобберу?

– Не важно. Он может стать лучше. Другой умрет. Точно говорить. И я не жалеть того, который просто сидеть и ничего не делать. Но для первого можешь взять моей еды. Немножко.

Каладин улыбнулся и похлопал здоровяка по плечу:

– Спасибо.

Камень пожал плечами:

– Ты занял мое место. Если бы не ты, я бы умер.

Каладин не сдержал ухмылки, услышав такой вывод:

– Я же не умер. И с тобой было бы все в порядке.

Камень покачал головой:

– Я бы умер. В тебе что-то странное быть. Все это видеть, просто молчать. Я смотрел на мост, на твое место. Стрелы бить вокруг тебя – возле головы, рядом с руками. И все мимо.

– Повезло.

– Не бывать такого. – Камень посмотрел на плечо Каладина. – Кроме того, есть мафах’лики, которая всегда следовать за тобой. – Здоровяк-рогоед почтительно склонил голову перед Сил, а потом сделал странный жест, коснувшись рукой плеч и лба.

Каладин вздрогнул:

– Ты ее видишь?! – Он посмотрел на Сил. Она, как и все спрены ветра, могла являться тем, кого сама выбирала, – и до сего момента это означало только Каладина.

Сил выглядела потрясенной. Нет, она не являлась Камню по своей воле.

– Я алайи’ику, – пояснил рогоед, пожимая плечами.

– И это значит...

Камень нахмурился:

– Воздух вам в голову, низинники. Вы знать вообще хоть что-то правильно? Но ты все равно особенный. Четвертый мост потерять вчера восемь бегунов, считая троих раненых.

– Знаю, – согласился Каладин. – Я нарушил свое первое обещание. Я сказал, что мы не потеряем ни одного.

Камень фыркнул:

– Мы мостовики. Мы умираем. Так все устроено. Ты бы еще пообещать, что заставишь одну луну догнать другую! – Громила повернулся и ткнул пальцем в одну из других казарм. – Из мостов, в которые сильно стреляли, большинство потерять много людей. Пять мостов упасть. Они потерять каждый свыше двадцати человек и назад мосты принести вместе с солдатами. Второй мост потерять одиннадцать, а в него даже не целились нарочно.

Он опять повернулся к Каладину:

– Четвертый мост потерять восемь. Восемь человек – во время одной из самых тяжелых битв. И может быть, ты спасешь еще двоих. Четвертый мост потерять меньше всех людей из мостов, по которым паршенди стрелять. Четвертый мост никогда не терять меньше остальных! Все это знают.

– Нам повез...

Камень перебил его, ткнув толстым пальцем:

– Тебе воздух в голову ударить, низинник.

Это и в самом деле была простая удача. Но... что ж, Каладин готов был принять случившееся за маленькое благословение. Не стоит спорить, когда кто-то наконец-то решил к нему прислушаться.

Только вот одного человека недостаточно. Даже если они с Камнем уполовинят свои порции, все равно кто-то из раненых умрет голодной смертью. Он нуждался в сферах. Отчаянно нуждался. Но он раб; почти все способы заработка для него под запретом. Если бы только у него было что-нибудь на продажу. Но ему ничего не принадлежало. Он...

Ему в голову пришла идея.

– Пойдем-ка. – Каладин быстрым шагом направился прочь от казармы.

Заинтригованный Камень последовал за ним. Парень рыскал по складу, пока не нашел Газа, который разговаривал со старшиной Третьего моста перед их казармой. Как уже бывало не раз, Газ побледнел при виде молодого мостовика и чуть было не удрал.

– Газ, стой! – крикнул Каладин, вскинув руку. – У меня есть предложение.

Мостовой сержант замер. Стоявший за ним старшина Третьего моста наградил подошедших хмурым взглядом. То, как смотрели на Каладина другие мостовики, вдруг стало понятным. Они были сбиты с толку, когда его команда неожиданно вышла из битвы с минимальными потерями. Четвертый мост обязан быть самым неудачливым! Все нуждались в том, на кого можно было смотреть свысока. Все прочие мостовые расчеты утешались той малостью, что они – не Четвертый мост. Каладин взял и все испортил.

Темнобородый старшина мостовиков удалился, оставив Каладина и Камня наедине с Газом.

– Что на этот раз? – спросил Газ. – Опять тусклые сферы?

– Нет. – Парень лихорадочно соображал. Сейчас следовало действовать очень аккуратно. – У меня закончились сферы. Но так дальше продолжаться не может – ты меня избегаешь, другие мостовые расчеты меня ненавидят.

– Прям не знаю, что делать.

– Я тебе скажу что. – Каладин притворился, будто его только что осенило. – Сегодня кого-то отправили собирать камни?

– Ага. – Газ махнул рукой куда-то себе за спину. – Третий мост. Бассик вот только что пытался убедить меня, что его расчет для этого слишком слаб. Клянусь бурей, я ему верю. Они потеряли вчера две трети людей и меня же загрызут, когда отряд не соберет нужное количество камней.

Каладин сочувственно кивнул. Собирание камней было одной из наименее желаемых работ; нужно идти за пределы лагеря и набивать телеги большими булыжниками. Духозаклинатели кормили войско, обращая камни в зерно, и им было легче иметь дело – никто не знал почему – с отдельными валунами. Потому их и собирали. Это была грязная, потная, утомительная и тупая работа. В самый раз для мостовиков.

– А отчего ты не пошлешь другой расчет? – спросил Каладин.

– Еще чего, – ответил Газ. – Ты же знаешь, какой поднимется шум. Если решат, что у меня есть любимчики, жалобам не будет конца.

– Никто не станет жаловаться, если ты отправишь туда Четвертый мост.

Сержант вперил в него прищуренный глаз:

– Я не думал, что ты хорошо воспримешь такое.

– Стерплю, – пробормотал Каладин, скривившись. – Только один раз. Слушай, Газ, я не желаю провести остаток своих дней, сражаясь с тобой.

Газ колебался:

– Твои люди рассердятся. Не хочу, чтобы они думали, будто это моя идея.

– Я им скажу, что сам все придумал.

– Ну тогда ладно. Третий колокол, встречаемся у западного поста. Третий мост будет мыть посуду.

Он быстро ушел, словно желая исчезнуть до того, как Каладин передумает.

Камень подошел к парню, наблюдая за удаляющимся Газом:

– Знаешь, коротышка прав. Все тебя за это ненавидеть. Они думать, день будет легкий.

– Переживут.

– Но зачем менять работу на тяжелую? Ты что же... точно без ума?

– Возможно. Но мое безумие позволит нам выйти за пределы лагеря.

– И какой от этого толк?

– Очень большой, – сказал Каладин, переведя взгляд на барак. – Он включает жизнь и смерть. Но нам понадобится помощь.

– Еще один мостовой расчет?

– Нет, я хотел сказать, что нам – мне с тобой – понадобится помощь. По крайней мере еще один человек.

Он окинул взглядом склад и заметил мужчину, сидевшего в тени, что падала от казармы Четвертого моста. Тефт. Седого мостовика не было среди тех, кто высмеял Каладина чуть раньше, а вчера он отправился вместе с Камнем за Лейтеном.

Каладин глубоко вздохнул и быстро пошел через склад. Камень следовал за ним. Сил покинула его плечо и носилась в воздухе, оседлав внезапный порыв ветра. Тефт вскинул голову, когда Каладин и Камень приблизились. Пожилой мостовик взял свой завтрак и пришел сюда, чтобы в одиночестве поесть. Из-под его миски выглядывал кусок плоскохлеба, а борода была испачкана карри.

Он опасливо взглянул на Каладина и вытер рот рукавом.

– Сынок, мне по нраву моя еда, – сказал он. – Вряд ли можно считать эту порцию достаточной для одного мужчины. Не говоря уже о двух.

Каладин присел перед ним на корточки. Камень прислонился к стене и скрестил руки, молча наблюдая.

– Тефт, ты мне нужен.

– Я же сказал...

– Не твоя еда. Ты. Твоя верность. Твоя поддержка.

Пожилой мостовик продолжил есть. У него не было рабского клейма, как и у Камня. Парень не знал их историй. Знал он лишь одно: эти двое помогли ему, когда другие не захотели. Они еще не полностью сдались.

– Тефт... – начал Каладин.

– Я уже хранил верность кое-кому, – перебил мостовик. – Слишком много раз. И все всегда заканчивалось одинаково.

– Твое доверие предавали? – мягко спросил Каладин.

Тефт фыркнул:

– Нет, клянусь бурей. Это я всех предавал. На меня нельзя полагаться. Тут, среди мостовиков, мне самое место.

– Я положился на тебя вчера, и ты меня удивил.

– Пустяк.

– Это мне судить, – возразил Каладин. – Тефт, тут все сломлены, так или иначе. Мы бы не стали мостовиками, не случись с нами чего-то страшного. Я потерпел неудачу. Мой собственный брат умер из-за меня.

– Так что ж ты не угомонишься?

– Потому что сдаться означает умереть.

– Может, лучше смерть?

Все вернулось к тому, с чего началось. Вот где таилась причина, по которой мостовикам было наплевать, поможет он раненым или нет.

– Смерть не лучше. – Каладин посмотрел Тефту в глаза. – О, сейчас тебе легко так говорить. Но когда стоишь на краю и смотришь в темную бездонную яму, внезапно приходят совсем другие мысли. Как это случилось с Хоббером. И со мной. – Он помедлил, кое-что заметив в глазах пожилого мостовика. – И кажется, с тобой.

– Ну да, – негромко проговорил Тефт. – И со мной.

– Так что, ты с нами? – спросил Камень, присаживаясь рядом.

«С нами?» – мысленно повторил Каладин и еле заметно улыбнулся.

Тефт смерил их обоих оценивающим взглядом:

– Еду не тронете?

– Нет, – пообещал Каладин.

Седой мостовик пожал плечами:

– Что ж, ладно. Вряд ли это будет хуже, чем сидеть тут и играть в гляделки с собственной смертью.