Текст книги "Синдром удава"

Автор книги: Борис Витман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 33 страниц)

Мои контакты с семьей Кеслер не остались без внимания семьи Колесовых. Лиля устроила мне что-то вроде сцены ревности. Наши отношения дали трещину. Как бы тяжело это ни было, пришлось постепенно расстаться с хорошими и даже близкими мне людьми.

18. Венские встречи

Как-то я оказался в компании трех офицеров технической службы. Один из них только что побывал на Восточном фронте и делился впечатлениями об увиденном. Говорили о тяжелом положении и о том, что война может быть выиграна Германией только с помощью разрабатываемого сейчас совершенно нового оружия огромной разрушительной силы и что для этого нужно еще немного продержаться. Такое я услышал впервые и понял всю значимость этой информации сразу. Но, как ни старался, ничего более конкретного узнать так и не смог. Однако, кажется, перестарался...

Тогда еще мало кому было известно, что Германия близка к созданию атомной бомбы. После очередного моего вопроса один из собеседников сказал:

– Никак не пойму, откуда вы родом. То, что вы не австриец, эго ясно. У вас какой-то необычный акцент...

Это уж было вовсе некстати, надо было что-то придумать. Но я полез на рожон и спросил:

– Кто же я, по-вашему?

– Похоже, вы родом из Дании или Нидерландов.

С этим можно было бы согласиться. А вдруг он сам оттуда?

– Нет, вы немного ошиблись. Я русский, из Москвы.

Все трое дружно рассмеялись, настолько неправдоподобными показались им мои слова. Вопрос о моем происхождении больше не возникал.

Когда двое ушли, третий сказал:

– Я понимаю, что вы пошутили. Но скажу откровенно, нисколько не удивился бы, встретив вас в форме английского или советского офицера...

Это было серьезное предупреждение, и мне стоило призадуматься.

Среди довольно обширного круга знакомых Элизабет фон Кеслер были разные люди. Меня в первую очередь, естественно, интересовали те, кто мог быть источником секретной информации. Но были и просто интересные личности. Как-то меня познакомили с профессором Л., доктором теологии. Он слыл человеком высокой морали, больших познаний и ума. Узнав о религиозном предмете его исследований, я едва не рассмеялся. В мое упрощенное миропонимание не укладывалось, как может умный, образованный человек верить в какую-то чепуху, когда все уже давно известно и доказано, что Бога нет и быть не может. При первом же удобном повороте беседы я ринулся в дискуссию, полагая, что легко смогу доказать профессору несостоятельность его религиозных взглядов. Я не подумал о том, что мои аргументы, позаимствованные из массовой атеистической пропаганды, пригодны лишь для «внутреннего пользования». Но, куда там! Я пошел на профессора, как бык на мулету, но все мои выпады тут же легко парировались им. Он был мудр, великодушен и снисходителен.

Ему понадобились всею несколько минут, чтобы обезоружить меня, доказать мое полное невежество в религиозных делах. Он мог бы на этом прекратить разговор, но продолжал терпеливо беседовать со мной. Не навязывал своего мнения и не высмеивал моего невежества, он просто открывал глубины неведомых мне познаний, и совершенно иных координат мышления.

А еще мне запомнилась беседа с ученым-лингвистом. На мой вопрос: какой язык признан самым благозвучным, – он, не колеблясь, назвал эстонский. В ту пору этот язык мне нс приходилось слышать. Позже, когда я познакомился с этим языком, меня удивила непривычная мягкость его звучания, отсутствие резких звукосочетаний. В этом языке не было ни «шипящих», ни «рычащих» звуков. Правда, мне он показался немного пресным.

Несколько раз я посетил оперный театр, где выступала Лиля Колесова. В одно из таких посещений шла опера «Саломея», Рихарда Штрауса. В антракте я решил навестить Лилю и отправился за кулисы. А в это время неожиданно обнаружилась нехватка статистов для заключительной сцены. Всем не занятым в спектакле мужчинам предложили немедленно облачиться в костюмы императорских стражников и вооружиться деревянными мечами и фанерными щитами. В эту «облаву» попал и я. Нам надлежало внимательно слушать, и как только император пропоет: «Man tote dieses Weib!»[13]13
  Убейте эту женщину!


[Закрыть], ринуться на сцену и «прикончить» весьма симпатичную, правда, несколько полноватую исполнительницу роли Саломеи. Мы очень старательно выполнили задание.

Правда, «убиенная» потом жаловалась помощнику режиссера, поправляя тунику и лифчик, что статисты были чрезмерно темпераментны... Но это было чуть позже. Едва начался второй акт, в зрительном зале вспыхнул полный свет. Действие на сцене приостановилось. Все взоры обратились к ложе почетных гостей. Сквозь щель в декорациях я увидел того, кто привлек к себе все внимание: маленький, совсем древний старичок с копной седых, совершенно белых кудрей. Он кланялся зрителям и артистам. Все, стоя, приветствовали его. Это был сам Рихард Штраус.

Однажды я познакомился с гастролирующими в Вене артистами из парижской балетной труппы известного русского балетмейстера Князева и в их числе с популярным исполнителем характерных танцев, известным под псевдонимом Рикардо. Он бежал из СССР в 1933 году после того, как его отец и мать стали жертвами сталинских репрессий. Тогда ему было восемнадцать лет. Он тайно проник в трюм парохода и спрятался в угольном бункере. Рикардо не считал себя изменником родины. Приводил в пример тех, кто в свое время по тем или иным причинам тоже покидали родину, как, например, Плеханов, Ленин, Горький, Куприн, Эренбург, Алехин, Шаляпин и многие другие. Наоборот, он считал предателями тех, которые могли, но не предотвратили массовых репрессий против ни в чем не повинных людей. И не только не предотвратили, но превозносили проводимую политику. Восхваляли на все лады, соревнуясь, кто лучше, мудрейшего из мудрейших Великого Вождя, дорогого и горячо любимого отца всех народов. Беззастенчиво врали самим себе и другим! Несмотря ни на что, Рикардо верил в здравый дух народа в способность излечиться от этой болезни. Верил, что сможет снова вернуться домой.

С Рикардо я виделся дважды. В последний раз, когда мы ехали в трамвае, его внимание привлекла хорошенькая молодая женщина. Сам он выглядел весьма эффектно. Я заметил, что женщины проявляли к нему интерес и, видимо, он был избалован их вниманием. Он вслух по-русски высказал довольно откровенную фразу относительно ее соблазнительной внешности, полагая, что его никто не поймет. Лицо женщины оставалось рассеянно спокойным. Она словно не замечала Рикардо. Но когда он вышел на остановке, а я оказался рядом с ней, она на чистейшем русском языке сказала:

– Передайте вашему другу, что он слишком самонадеян. Когда-нибудь это его подведет.

Я чуть не остолбенел от неожиданности. На вопрос, как она оказалась здесь, ответила, что это длинная история, а в Вену прибыла в прошлом году из Дюссельдорфа. Я едва удержался, чтобы не высказать удивление такому совпадению. Ведь Дюссельдорф и Эссен – соседи. И все это было вотчиной пушечного короля Круппа. И время приезда в Вену у нас совпадало... Так, может быть, она и есть мой связник, или, возможно, мы коллеги. Но почему же я ничего не знаю об этом. Интересно, а знает ли она обо мне? Я задал ей много вопросов, рассчитывая, что если ей что-либо известно, то она может проговориться. Но она легко обходила расставляемые мною словесные ловушки.

– Вы слишком много хотите знать сразу, молодой человек, едва успев познакомиться с женщиной, – отшучивалась она.

Только теперь я обратил внимание на то, что попутчица в противоположность мне, почти ни о чем меня не спрашивала. Когда на чужбине встречаются два земляка, между ними неизбежен обмен вопросами, даже просто из любопытства.

Похоже, что она обо мне что-то знала. О ней я узнал только то, что зовут ее Анной и что она переводчица в военном госпитале, где значительная часть младшего медперсонала состояла из молодежи, вывезенной из оккупированных гитлеровцами стран,

Об этой странной встрече я рассказал Вилли, чем его также озадачил. Он посоветовал продолжить знакомство. Пообещал кое-что проверить.

Иногда мы с Анной вместе ужинали. Меня, признаюсь, смущало повышенное внимание к ней мужчин. Анна была старше меня, но выглядела ровесницей. Относилась она ко мне слегка покровительственно, как старшая сестра. Часто подтрунивала, была умна и проницательна, имела превосходную память. Могла, один раз мельком взглянув на посетителей кафе, назвать их количество и описать, не глядя, характерные черты внешности и особенности костюма.' Помимо русского и немецкого знала английский и немного французский. Вела себя просто и естественно. Каждый раз я открывал в ней все новые качества. Но чем больше я узнавал ее, тем загадочнее она становилась. Однажды мы ужинали в кабачке, где рядом со стойкой бара находился тир. Группа слегка подвыпивших офицеров в форме альпийских стрелков решили показать свое умение в стрельбе, тем более что за каждое попадание выдавали приз. Но офицерам крайне не везло. Они нещадно «мазали». То ли виновато было вино, то ли, возможно, умышленно сдвинутые хозяином прицельные устройства, чтобы поменьше выдавать призов. Офицеры все больше распалялись, уже слышались насмешки, но меткость от этого не увеличивалась. И тогда Анна, даже не предупредив меня, быстро подошла к стойке тира. Офицеры притихли. Она бросила несколько монет, получила пять пулек, взяла винчестер и одну за другой, почти не целясь, четырьмя выстрелами поразила четыре мишени. У стойки произошло замешательство. Офицеры протирали глаза, а затем разразились бурными возгласами изумления и комплиментами. Тем временем Анна достала из сумочки пудреницу с зеркальцем в крышке, положила ее на ствол, стала спиной к мишеням и оставшимся выстрелом так же без промаха поразила пятую цель. Поднялась овация. Возле тира сгрудились чуть ли не все, кто был в зале. Хозяин выложил перед Анной горку призов. Офицеры неистово поздравляли Анну, словно она сбила вражеский бомбардировщик. Пили за ее здоровье. А один из офицеров в шутку предложил ей возглавить их батальон. Я был удивлен не меньше других: зная, как трудно в подобных тирах попасть в цель из духового винчестера. Только позже Анна рассказала, что раньше была артисткой цирка, и стрельба входила в один из ее номеров. Здесь, в этом кабачке, она уже побывала однажды. Пробовала стрелять. Сразу обнаружила смещение мушки. Определила поправку, заметила винчестер и, ничего не сказав хозяину, решила в следующий раз проучить его.

Я с нетерпением ожидал новых встреч с Анной. Все чаще ловил себя на том, что слишком привязался к ней, все больше попадал под ее влияние. Не знаю, чем бы все это кончилось. Но однажды Анна с обезоруживающей прямотой сказала, что серьезно влюбилась.

– Кто же он? – спросил, заранее зная, что это не я.

– Зовут его Алекс. Он повар... – Я решил, что Анна меня разыгрывает, но она заявила, что очень скоро я смогу убедиться в правдивости ее слов. Теперь уже я подтрунивал над ней, высмеивая ее выбор. Этот ее избранник почему-то представлялся мне малообразованным человеком с большим животом и короткими ногами. Чтобы прекратить мои насмешки она сказала:

– Хорошо, я познакомлю тебя с ним.

С надеждой и даже трепетом ожидал я эту встречу. Решил в словесном поединке расправиться... с поваром, как с картошкой!

В назначенный вечер мы с Анной встретились в кафе, куда должен был подойти и Алекс. Я нетерпеливо поглядывал на дверь, представляя, как будет протискивать повар свой живот в узком проходе между столиками. На секунду отвлекся и не заметил, как возле нас появился брюнет выше среднего роста с плотной спортивной фигурой, безукоризненно одетый. Я невольно привстал со стула. Он с дружеской, открытой улыбкой протянул мне руку

– Алекс, очень рад с вами познакомиться, – сказал он довольный чисто по-немецки и уже тише добавил по-русски: – Анна много говорила мне о вас.

Весь план моей военной стратегии рухнул в одно мгновение. Алекс обезоружил меня одним своим лицом. Он и Анна словно были созданы друг для друга. Я почувствовал к нему доверие и тут же рассказал, как Анна пошутила надо мной, сказав, что он повар. К моему удивлению, Алекс подтвердил, что действительно работает поваром в офицерском казино, – шеф-поваром.

Теперь я уже не сомневался, что Анна и Алекс не те, за кого себя выдают, и ждал, что они первыми внесут ясность. К этому времени Вилли удалось узнать, что они не связаны с нацистскими спецслужбами, поэтому подозрение в возможной провокации отпадало. Но больше Вилли ничего узнать не смог. Кто же они?.. Раздумывая над тем, кого они могут представлять, я рассуждал так: если нашу разведку, то какой смысл так долго вести игру, теряя драгоценное время. Так кто же все-таки они?.. Я очень надеялся, что теперь, с подключением Алекса, все должно определиться. А пока разговор между нами велся на отвлеченные темы. Алекс одинаково свободно, так же как и мы с Анной, говорил и на немецком и на русском. Непроизвольно разговор коснулся литературы и искусства. Я встрепенулся, решив показать, что и я кое-что знаю. Но очень быстро, как говорят боксеры, был «отброшен к канатам». Какая бы тема не затрагивалась, я значительно уступал Алексу в познаниях, мой багаж по сравнению с его оказался мизерным и дилетантским.

В этот вечер так ничего и не прояснилось. Вскоре после этой встречи Анна мне сообщила, что они с Алексом решили пожениться. Я был приглашен на свадьбу. Венчание состоялось в церкви, но, к моему удивлению, не в русской, а в немецкой, лютеранской. В качестве свадебного подарка я приготовил большой портрет Анны, выполненный мною сепией по наброскам с натуры. Их я сделал раньше. Анна заранее предупредила меня, что общение будет только по-немецки. Из церкви поехали домой к Алексу. Он снимал небольшую, но уютно обставленную квартиру в VII районе города. Гостей было немного. Никто из них не был мне знаком, и какое отношение они имели к новобрачным было не ясно. Торжество проходило в немецком духе и соответственно времени. Умеренно пили, сдержанно смеялись. Произносили недлинные речи и тосты. Мне было совсем не весело, но я старался это не показывать. Когда стали расходиться, Анна задержала меня и отпустила только под честное слово, что завтра буду у них на обеде.

Придя на следующий день, я оказался единственным приглашенным. Мне не удалось скрыть от Анны свое плохое настроение, и чтобы развеселить, она снова стала подтрунивать надо мной. После обеда мы перешли в другую комнату. Устроились поудобнее в мягких креслах. Анна приготовила кофе. Я почувствовал, что сейчас должно состояться признание, и не ошибся...

– Дело в том, – начала Анна, – что мы с Алексом давно женаты...

Я решил, что это очередной розыгрыш. С мольбой взглянул на Алекса и попросил, чтобы он не позволял этой ужасно вредной женщине издеваться надо мной. Но Алекс сказал:

– Это правда. Мы поженились еще перед войной в Москве. Эту нашу семейную тайну, и не только семейную, – многозначительно добавил он, – знать будешь только ты один. Мы знаем о тебе достаточно, чтобы доверять. Но об этом потом... Итак, я прибыл в Москву в 1938 году из Штатов для работы в нашем американском посольстве. Вскоре познакомился с Анной. Она приехала из Харькова на гастроли в Московский цирк. Мои родители эмигрировали в Америку еще до революции. Когда меня отозвали снова в Штаты, я забрал Анну с собой. У нас она стала выступать в довольно известной труппе варьете и скоро сделалась популярной. Разъезжала по стране и ее даже приглашали в Голливуд для участия в фильмах. У нее появилось много поклонников...

– И Алекс, конечно, стал меня ужасно ревновать, – заметила Анна, – из-за этого мы стали часто ссориться.

– А меня, – продолжал рассказ Алекс, – как раз преследовала полоса невезений. Я оставил государственную службу и занялся драматургией. Но и здесь мне вначале не везло. Я был не известен, и мои пьесы и сценарии никто не хотел ставить.

– Алекс очень болезненно переживал мою популярность, – продолжила рассказ Анна. – Если мы где-нибудь бывали вместе, то часто можно было слышать: «А это муж той самой Анны Ш.», что Алекса страшно бесило. Между нами росла отчужденность. Я привыкла чувствовать себя независимой. Сценический успех кружил голову... Мы оба были слишком горды и ни в чем не хотели уступать, хотя продолжали любить друг друга. Однажды я вернулась домой из гастрольной поездки и не нашла Алекса. В записке этот «герой» сообщал, что уехал надолго... И больше ни слова. Год спустя я прочла в журнале об успехе молодого сценариста. Писали об Алексе. Вскоре о нем заговорили как о талантливом драматурге. И вдруг он снова как сквозь землю провалился. Нигде о нем ни слова. Я пыталась узнать, что с ним, но безуспешно.

– Тогда я уже находился в Великобритании, – уточнил Алекс.

– А война в это время разгоралась все сильнее. Немцы захватывали советские города, подошли к Харькову. Я не могла оставаться безучастной и обратилась в военное ведомство с просьбой дать мне возможность чем-нибудь помочь моим землякам. Вот так через некоторое время я оказалась в Германии, а год назад была переведена сюда, в Вену. Здесь наша встреча произошла совершенно случайно. Я стояла на остановке. Подошел трамвай. На задней площадке я увидела Алекса. Сначала хотела броситься к нему, но сообразила, что не должна этого делать. Быстро перешла на другую сторону улицы, хотела идти дальше, но Алекс нагнал меня. Вот так мы и встретились вновь... Все остальное ты знаешь.

– Да, что и говорить, и любовь, и свадьбу вы разыграли натурально. Одно мне утешение, что не один я оказался одураченным.

– Не сердись, так нужно для дела. И потом мы разыграли только свадьбу. Любовь была и есть настоящая... Не так ли, Алекс?

– Ты, Вальдемар, вероятно, не ожидал такой откровенности, – перебил Анну Алекс. – Не подумай, что это легкомыслие. Нам кое-что известно о твоей работе в Эссене. Ведь вывод из строя военных заводов Круппа это в какой-то степени наша совместная работа. Ты ведь понимаешь, о чем я говорю, и, наверное, помнишь, как удачно мы там поработали...

– Такое забыть трудно. Там я потерял близкого друга, Эрнста, да вот и отметина на черепе...

– Что поделаешь, дорогой, война не бывает без жертв. И сам Бог велел нам действовать вместе, чтобы приблизить конец войны.

Итак, нас связывало общее дело. Я догадывался, что предложение о совместной работе не идет от них лично, и нужно было дать ответ.

Я понимал также, что осведомленность о моей эссенской деятельности ставила меня в некоторую зависимость от них. При этом Алекс, по моему мнению, преувеличивал мои заслуги. Лично я не считал свой вклад столь весомым, чтобы говорить о совместной работе. Ведь основную роль в уничтожении военной промышленности Рура сыграла союзная авиация. И хотя цель у нас была действительно общая, все же ряд обстоятельств нс давал мне права принять их предложение.

С Анной и Алексом я продолжал поддерживать дружеские отношения и помогал им, если представлялась такая возможность. Так, например, от военных, знакомых Элизабет, мне стало известно о дополнительных перебросках частей армии Власова на один из участков Атлантического оборонительного вала в связи с ожидаемой высадкой англо-американских войск. Об этом я тотчас же рассказал Алексу.

Позже выяснилось, что именно на этом участке, в день открытия Второго фронта 6 июня 1944 года, в предрассветном, но еще темном небе послышался звук моторов, а потом показались силуэты самолетов. У каждого на буксире было по два-три больших грузовых планера. Не долетая до зоны огня, планеры отцеплялись и продолжали самостоятельный бесшумный полет в глубину немецкой обороны. Затем на этом же участке был выброшен парашютный десант. Гитлеровцы решили, что это участок прорыва. Открыли ураганный огонь, обнаружили свою огневую систему, перебросили туда подкрепления с других участков. Потом только поняли, что десант состоял из бутафорских чучел. Но было уже поздно. Отвлекающий маневр удался. Высадка союзных войск на других участках шла полным ходом.

Вскоре после этих событий Анна и Алекс были переведены в другое место. О дальнейшей их судьбе мне, к сожалению, ничего не известно.

Спустя некоторое время прекратилась моя деловая связь и с Кеслерами.

Продвижение советских армий на Запад вело к уменьшению поступления сырья для кеслеровского производства. Одна за другой прекращали существование сырьевые базы в Польше, Румынии, Чехословакии. -

Заводы простаивали. Кеслер с женой переехали в Зальцбург.

Элизабет несколько раз приезжала ненадолго в Вену. Но потом и эти встречи прекратились.