Текст книги "Тайны финской войны"

Автор книги: Борис Соколов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)

Тем не менее шум, поднятый на Западе в связи с первой бомбардировкой Хельсинки, оказал воздействие на советское руководство. В тот же день, 30 ноября, Ворошилов отдал приказ, категорически запрещающий бомбить мирное население. Но с высоты в несколько километров очень трудно было попасть в выбранную цель, поэтому гражданские объекты все равно порой подвергались бомбардировкам. Но жертв теперь было гораздо меньше. Так, после 30 ноября Хельсинки бомбили еще 7 раз, но только при последнем налете, 14 января 1940 года, были погибшие – 6 человек.

Низкая боевая подготовка советских пилотов привела к тому, что на фронте одной лишь 7–й армии только в декабре 1939 года они 6 раз бомбили и обстреливали свои же войска. Те в долгу не оставались: пулеметчики взвода ПВО 39–го стрелкового полка 4–й стрелковой дивизии метким огнем сбили 2 самолета И-16 68–го истребительного авиаполка. Орденов за это они, ясно, не получили. А 1 декабря при взлете один из пилотов 1–го минно – торпедного авиаполка Балтийского флота врезался в бомбохранилише. Произошел взрыв – погибло 6 и было ранено 25 человек. Большая часть самолетов этого полка вышла из строя на две – три недели.

25 декабря 6 самолетов ДБ-3 6–го дальнебомбарди– ровочного полка были атакованы истребителями противника. При попытке воздушных стрелков открыть огонь выяснилось, что из‑за чрезмерно густой смазки пулеметы не работают. Из 6 самолетов 3 были сбиты, 2 совершили вынужденную посадку и длительное время потом ремонтировались.

На следующий день «отличились» летчики уже 21–го дальнебомбардировочного полка: 3 самолета потеряли ориентировку и, отклонившись на восток, приняли станцию Грузино неподалеку от Ленинграда за финскую. На Грузино сбросили 30 бомб, ни одна из которых, по счастью, не достигла цели.

6 января 1940 года 8 самолетов 6–го полка должны были разрушить радиостанцию в Лахти. Они пошли маршрутом, которым не пользовались уже неделю. За это время финны успели установить здесь зенитные пушки и сбили один из самолетов. Оставшиеся сделали пять заходов на цель, как будто дело происходит не на маневрах. Семерка подверглась атаке истребителей противника. Вместо того чтобы построиться в оборонительный порядок и огнем пулеметов отразить нападение, советские летчики пытались уйти от более скоростных «фоккеров», что было заведомо безнадежно. Строй бомбардировщиков рассыпался. 6 из 7 самолетов были сбиты, а дотянувшая до аэродрома машина уже не подлежала восстановлению. Расправились с советскими бомбардировщиками всего два финских летчика – истребителя: ведущий капитан Йорма Сарван– то и ведомый капитан Пер – Эрик Совелиус. 6 самолетов сбил Сарванто, 1 – Совелиус. Знаменательно, что советские и финские данные о потерях в этой схватке абсолютно совпадают. Как свидетельствуют финские источники, по числу участвовавших с обеих сторон самолетов это был самый значительный воздушный бой за всю войну.

Прикомандированный к штабу Северо – Западного фронта комкор П. С. Шелухин в конце декабря 1939 года писал наркому обороны:

«Состояние боевой выучки авиачастей находится на крайне низком уровне… бомбардировщики не умеют летать и особенно маневрировать строем. В связи с этим нет возможности создать огневое взаимодействие и отражать массированным огнем нападение истребителей противника. Это дает возможность противнику наносить своими ничтожными силами чувствительные удары… Навигационная подготовка очень слаба, что приводит к большому количеству блуждений (этим неологизмом и производными от него пишущий обогатил русский язык. – Б. С.) даже в хорошую погоду; в плохую видимость и ночью – массовые блуж– дения. Летчик, будучи не подготовленным к маршруту и в связи с тем, что ответственность за самолетовождение лежит на летчике – наблюдателе, небрежничает в полете и теряет ориентировку, надеясь на лет– наба. Массовые блудежки очень пагубно отражаются на боеспособности частей, так как они ведут к большому количеству потерь без всякого воздействия противника и подрывают веру в свои силы у экипажей, а это в свою очередь заставляет командиров неделями выжидать хорошей погоды, чем резко снижается количество вылетов… Говоря о действиях авиации в целом, нужно больше всего говорить о ее бездействии или действии большей частью вхолостую. Ибо нельзя ничем иначе объяснить то обстоятельство, что наша авиация с таким колоссальным превосходством в течение месяца почти ничего не могла сделать противнику…»

В первый месяц войны советские бомбардировщики несли большие потери, поскольку часто летали на задания без прикрытия, хотя истребителей было с избытком. Недостатки летного мастерства восполнялись порой в бою героизмом. В январе на Карельском перешейке финской зенитной артиллерией был подбит СБ старшего лейтенанта Мазаева. Пилот не смог дотянуть до позиций своих войск и вынужден был посадить машину на нейтральной полосе. Попытки пехоты выручить экипаж не увенчались успехом. Тогда 6 бомбардировщиков и прикрывавшие их истребители начали штурмовку финских позиций, а летчик Михаил Трусов посадил самолет между своими и неприятельскими позициями и, поместив Мазаева с товарищами в кабинах и бомбовых люках, взлетел, получив несколько пулевых пробоин.

Всего за войну советские летчики 11 раз выручали таким вот образом своих товарищей, причем 7 раз это ухитрялись делать пилоты одноместных истребителей.

В январе и начале февраля 1940 года авиация Северо – Западного фронта, готовившегося к решающему штурму линии Маннергейма, обрушила град бомб на позиции противника на Карельском перешейке и его тылы. С 1 января по 15 февраля было совершено около 28 тысяч боевых вылетов, в ходе которых сброшено 6200 тонн бомб. Ранее, с 30 ноября по 31 декабря 1939 года, на линию Маннергейма было сброшено 4500 тонн бомб.

Накануне наступления советское авиационное командование большое значение придавало разрушению путей сообщения Финляндии, чтобы не допустить переброски резервов и подкреплений из глубины страны и с пассивных участков фронта. Для финских железнодорожников начался настоящий ад: 2 февраля 150 самолетов 15–й скоростной бомбардировочной бригады практически стерли с лица земли город Сорта– вала. 21 февраля Выборг бомбили 700 самолетов, а неделей позже железнодорожный узел Рийхимяки атаковали более 100 боевых машин.

Теперь бомбардировщики прикрывались сильными группами истребителей. Во время налетов на объекты в ближайшем тылу ДБ-3 и СБ сопровождали И-16 с дополнительными баками. В ходе войны выяснилось также, что самолеты И-15 в качестве истребителей уже устарели из‑за малой скорости (370 км/ч), поэтому их использовали как штурмовики и даже как пикирующие бомбардировщики.

В этот период активизировала свои действия по объектам в глубине финской территории Особая авиационная группа под командованием дважды Героя Советского Союза комбрига Г. П. Кравченко в составе двух бомбардировочных и истребительного полков. Договор с Эстонией позволил ей базироваться на эстонских аэродромах вблизи побережья Финского залива. Оттуда можно было быстрее долететь до важных промышленных городов и железнодорожных узлов Финляндии и вернуться на аэродромы, которые финны не могли бомбить.

Сам Григорий Пантелеевич Кравченко на совещании в ЦК в апреле 1940 года так объяснял не слишком удачные действия советских бомбардировщиков в финском небе:

«Авиация прошла много войн, но впервые встретила трудные метеорологические условия, отсюда летный и штурманский состав имел большие недостатки – много блуждал (создается впечатление, что Кравченко и его товарищи только с началом войны узнали, что зимой в Финляндии обычно пасмурно. – Б. С./ Надо будет учесть, что бомбардировщики _> особенно дальние, работали хуже, чем ближние СБ. Им надо будет дать большую тренировку на полный радиус, а не по треугольнику, /ся/с у нас было…

Нужно признать, что огонь у нас мощный. Бомбардировщики много бомб берут, но точность у нас недостаточная, и особенно плохая точность по таким узким целям, как железнодорожные станции и мосты… У нас плохой прицел на бомбардировщиках… Я много занимался… бомбометанием по городам. Прицел для городов был подходящий (что, однако, не помешало в Хельсинки вместо порта, аэродромов и вокзалов разбомбить жилые кварталы. – Б. С./ Теперь о бомбардировке железнодорожных узлов… Тов. Сталин уже делал замечания в процессе войны, что железнодорожный узел вывести из строя невозможно, и это подтвердила практика, потому что на такие железнодорожные узлы, как Тампере, Рахимяки, Ханамяки, по 120–130 бомбардировщиков налетало, а на следующий день мы видели, что этот узел работал… Для этого требовалось противнику 5–6 часов, материалы были на месте, и все быстро восстанавливалось. Разрушить полностью большой железнодорожный узел очень трудно, для этого потребуется много авиации… Поэтому мы перешли в последнее время на бомбардирование перегонов и мостов. В отношении мостов прицел не отработан, так как бомбардировщики бомбят только с горизонтали, а пикирующих бомбардировщиков не было. Чтобы попасть с горизонтали в такую цель, как мост, нужно затратить большое количество самолетов. Например, по заданию тов. Сталина мост через реку Юомань должен был подвергнуться бомбежке. Мы направили на выполнение этой задачи 80 бомбардировщиков, которые бомбили с высоты 1200 м. Вытянулась длинная кишка (из бомбардировщиков. – Ъ. С.), и в мост попала только одна бомба. Потратить такие силы и иметь попадание только одной бомбы доказывает, что мы еще на сегодня с этой важной задачей не справились…

Нужны пикирующие бомбардировщики. Мы в процессе войны на истребителей возложили эту задачу. На истребитель подвешивали по 200 кг бомб, и они успешно бомбили, но точного попадания истребители не да/ги… Нам нужно строить пикирующие бомбардировщики и создать хороший прицел…

Мы видим из последних войн, что большое значение имеет стрельба по кораблям и мостам. Дня этого нужно построить корабли из фанеры и бомбить по этим кораблям. В уставе сказано, что можно броненосец бомбить с 4–5 тысяч метров. Я заранее знаю, с 5 тысяч никогда не попадешь (вот почему авиация Балтийского флота так и не смогла потопить или повредить ни один финский боевой корабль. – Ъ. С.), поэтому в мирное время надо учиться бомбить не по площадям, а по макетам мостов и кораблей. Тогда будут у нас лучшие результаты…

Для деморализации железнодорожного движения противника лучше всего уничтожать его подвижной состав – паровозы и вагоны, особенно паровозы. Мы пробовали уничтожать паровозы. Для этого мы посылали истребителей с бомбами и патронами, но нам нужны штурмовики с пушками, а их пока еще нет».

Во второй половине февраля и первой половине января советская авиация еще более активизировала свои действия. К 10 марта 1940 года против Финляндии действовало уже 52 авиационных полка: 21 скоростной бомбардировочный, по 5 дальнебомбардировочных и легкобомбаридровочных, 2 тяжелобомбардировочных, один штурмовой, 4 смешанных и 14 истребительных. В них насчитывалось около 3 тысяч боевых машин. Воспользовавшись улучшением погоды и увеличением продолжительности светового дня, летчики стали совершать по нескольку вылетов в день. В результате менее чем за месяц было совершено 45 тысяч боевых

вылетов – больше, чем за два с половиной предыдущих месяца, сброшено почти 15 тысяч тонн бомб. 28 февраля произошел единственный в эту войну случай воздушного тарана. Финский лейтенант Хуга Нантти у города Куопио погиб, протаранив на подбитом «фоккере» советский истребитель.

В период боевых действий советские бомбардировщики нередко выполняли функции транспортных самолетов. Они сбрасывали грузы оказавшимся в окружении соединениям 8–й и 9–й армий. Всего с этой целью было сделано 3014 боевых вылетов бомбардировщиков и 1059 – истребителей, причем в 9–й армии бомбардировщики использовались для сброса грузов окруженным в более чем четверти всех боевых вылетов, а в 8–й армии – 13 %.

Однако если в действиях советской авиации по непосредственной поддержке сухопутных войск в феврале – марте был достигнут определенный успех, то глубокий тыл Финляндии так и не был подвергнут эффективному огневому воздействию. Поскольку большинство авиационных частей было подчинено армейскому командованию, львиная доля боевых вылетов была направлена на поддержку войск, причем бомбардировщики нередко вызывались для удара по мелким группам противника. Как было указано в докладе начальника ВВС Красной Армии Я. В. Смушкевича, «шла погоня за количеством произведенных самолето – вылетов и сброшенных тонн бомб без учета того, какой тактический и оперативный результат этим достигается». Поэтому экономика Финляндии практически не пострадала от воздушных налетов. До конца войны продолжали работу авиационный завод в Тампере (на город сброшено 192 тонны бомб), оружейный завод в Куопио (сброшено 87 тонн), крупнейшая электростанция в Иматра (78 тонн) и большинство предприятий, выполнявших военные заказы. Не удалось прервать или хотя бы замедлить переброску на фронт резервов, подкреплений, боевой техники и вооружения, а также подвоз из Швеции военных материалов и снаряжения. Советские пилоты рапортовали об очередном успешном налете, в ходе которого они уничтожили всего – навсего какой‑нибудь железнодорожный узел. Но дым от разрывов бомб и пожаров совсем не означает, что движение поездов остановлено. Если хотя бы один обводной путь оставался цел, весь эффект бомбардировки сводился на нет. В конце войны советские летчики стали применять охоту на воинские эшелоны на перегонах, но скоро выяснилось, что попасть в поезд бомбой с СБ трудно, а пулеметный огонь по паровозу малоэффективен. Под Ленинград стали стягивать все истребители И-16, оснащенные пушками, но из‑за перемирия не успели использовать их против неприятельских паровозов.

Еще одной причиной слабого воздействия на глубокий тыл противника было то, что СБ попросту не мог долететь до ряда целей, а ТБ-3 из‑за тихоходности можно было использовать только ночью. Об истребительном прикрытии дальних бомбардировщиков и думать было нечего: истребителя на дальние действия в советской авиации просто не было. В своем докладе Смушкевич вынужден был констатировать: «Из‑за отсутствия систематических и планомерных действий ВВС одна из важнейших задач авиации по прекращению подвоза военных материалов, боевых средств и живой силы на территорию бело – Финляндии оказалась невыполненной».

Выяснилось также, что очень многие советские самолеты устарели и уступают по ряду важнейших показателей лучшим зарубежным образцам, появившимся в Финляндии в конце войны. Так, даже новейший истребитель ВВС Красной Армии того периода – И-16 проигрывал в скорости американским, французским, английским и немецким боевым машинам около 100 км. Основной бомбардировщик СБ, который еще в 1937 году мог уйти от любого вражеского истребителя, новые боевые машины финнов, поставленные из‑за рубежа, догоняли и жгли. СБ, спроектированный как универсальный самолет, не отвечал теперь по меньшей мере двум основным требованиям: при полете на дальние расстояния он не мог нести необходимую бомбовую нагрузку, а для воздействия на войска противника был слишком неповоротлив и не мог пикировать. Об основном дальнем бомбардировщике начальник ВВС РККА писал: «ДБ-3 не оправдал себя как дальний бомбардировщик вследствие своей большой уязвимости и недостаточной скорости. Нам нужен дальний бомбардировщик со скоростью 600 км в час на высоте 7–8 тысяч метров». Отметим, что бомбардировщик с похожими данными уже давно существовал не только на бумаге, но и в виде опытного экземпляра. Назывался он ТБ-7. Но в серию его так и не запустили: сложен был в производстве.

О советской разведывательной авиации Смушкевича отозвался тоже весьма критически: «Нам необходим также специальный тип самолета – разведчика, обладающего современными качествами, в первую очередь – скоростью. Использование устаревшей материальной части, которой вооружена наша разведывательная авиация, в войне со сколько‑нибудь серьезным противником будет невозможно».

Общий вывод доклада был неутешителен: «Опыт войны еще раз показал, что скорость полета является важнейшим качеством, необходимым для всех типов самолетов. Отсюда мы должны неотложно форсировать строительство скоростной материальной части. В этом отношении мы отстаем от основных капиталистических стран, где в связи с войной лучшие типы скоростных самолетов выпускаются промышленностью в крупных сериях».

Смушкевич считал необходимым создать в ближайшее время пикирующие одномоторный и двухмоторный бомбардировщики, а также бронированный штурмовик. В докладе были перечислены и другие проблемы: недостаточный ресурс работы моторов, уступающий в несколько раз зарубежным, недостаточное их производство, не восполнившее потери за период войны (здесь причиной были скорее чрезмерные потери, а не малые мощности авиационных заводов), тяжелое положение с горючим, которого могло не хватить в случае продолжения войны. Смушкевич предложил разделить авиацию на тактическую (армейского подчинения) и оперативную (фронтового подчинения). Основная часть самолетов должна была находиться в распоряжении фронтового командования и использоваться им по главным целям.

Яков Владимирович, по сути, утверждал, что возглавляемый им род войск не сможет противостоять модернизированным, лучше управляемым и снабженным ВВС Германии и других стран. Так и получилось в годы Великой Отечественной войны, когда даже в 1944–1945 годах командование люфтваффе рассматривало Восточный фронт как в своем роде полигон для молодых летчиков. Там они могли для начала освоиться в более – менее спокойных условиях, чтобы потом успешнее драться против беспощадно бомбивших Германию американских «летающих крепостей».

Было в докладе и несообразное преувеличение. Потери финнов в воздушных боях составляли якобы 362 самолета – больше, чем советские. Это число вообще превышало количество машин, которыми располагали ВВС Финляндии в ходе войны. На самом деле безвозвратные потери финской авиации составили всего 67 боевых машин, из которых 21 – в воздушных боях. Еше 69 самолетов были повреждены. Финны, в свою очередь, утверждали, что сбили 725 советских самолетов. Из них, по данным их исследователей, на долю успеха авиации приходится всего 293 машины, а 330 ставят в заслугу зенитной артиллерии. Остальные же потеряны самим противником по различным причинам. Например, в качестве трофеев финны захватили 25 самолетов, в том числе 5 И-15бис, 1 И-16, 8 И-153, 5 ДБ-3 и 6 СБ. На некоторых из них позднее летали финские летчики.

Финской авиации война в значительной степени пошла на пользу: помимо приобретенного боевого опыта ее летчики получили немало новых боевых машин. К 15 марта в финских ВВС кроме продолжавших летать 25 «Фоккер – Д21» имелось 22 вполне сопоставимых по своим качествам с «Чайкой» И-153 британских «Глостер – Гладиатора» и 23 итальянских «Фиат – Г50». Наибольшую угрозу для советских самолетов представляли 23 «Моран – Солнье» и 10 «Харрикейн-1», превосходившие советские истребители по всем статьям, а также 19 «Бленхеймов». В строю находился также один отремонтированный трофейный ДБ-3. Стоит отметить, что 12 «Гладиаторов» успели поучаствовать в боях в составе шведской добровольческой эскадрильи. Эта эскадрилья, действовавшая на севере Финляндии, сбила 6 советских бомбардировщиков и 6 истребителей, а сама потеряла 3 машины.

Всего же за декабрь 1939–го – апрель 1940 года финны получили 42 «Глостер – Гладиатора», 38 американских «Брюстер – Б-239» (из них лишь 6 успели принять участие в боях), 30 «Моран – Солнье», 22 «Бристоль– Бленхейма», 32 «фиата» и 10 «харрикейнов». Всего из‑за границы было поставлено примерно 225 боевых самолетов. Почти половина из них прибыла уже после заключения перемирия, несколько машин разбилось при перегонке и при освоении их финскими экипажами. В боях участвовало лишь около 100 самолетов. Из них 16 «Глостер – Гладиаторов» было сбито в воздушных боях и разбилось в катастрофах и 4 отделались повреждениями. Из 18 участвовавших в боях «фиатов» погибло 4 и еще 6 было повреждено. Значительными были потери и среди «бленхеймов» – 10 сбито и столько же повреждено. В авариях разбились два «хар– рикейна» и один «моран», 5 «моранов» и 2 «брюстера» были повреждены.

Велики были потери и среди самолетов старых типов, с которыми Финляндия начала войну. 12 «Фок– кер – Д21» оказалось сбито и 6 повреждено. Эти самолеты отличались высокой живучестью, хотя по скорости – 440 км/ч уступали советскому И-16 10–20 км. Большинство советских самолетов сбили летчики, летавшие именно на «Фоккер – Д21»: на их счету 116 воздушных побед. На одном из «фоккеров» летал и лучший финский ас Йорма Сарванто, сбивший 13 самолетов. «Гладиаторы» сбили 34 самолета, «мораны» – 13, «фиаты» – 9, «харрикейны» за несколько дней боев в марте не сбили ни одного. Финские летчики сбивали самолеты даже на «бульдогах» – 6 советских самолетов. Еше 5 советских истребителей дбили воздушные стрелки «бленхеймов».

К концу войны финская авиация располагала 196 самолетами, из которых 112 были готовы к бою. Если бы финские безвозвратные потери действительно составили 362 боевые машины, как утверждал Смушкевич* то в последний день войны у финнов, согласно правилу вычитания арифметики, не осталось бы ни одного самолета, и даже поврежденного.

Безвозвратные потери советских ВВС (без авиации Балтийского и Северного флотов, 4 авиаполков и ряда отдельных эскадрилий) составили 503 машины, из которых 181 самолет разбился в авариях. Еше 124 машины были повреждены. Авиация Балтийского флота безвозвратно потеряла 18 машин, из которых 12 было сбито в воздушных боях, 5 – огнем зенитной артиллерии, а 1 разбился в катастрофе.

Даже если допустить, что части советской авиации, по которым до сих пор не найдены данные о потерях, ухитрились вообще не потерять ни одного самолета, соотношение даже определенно установленных советских безвозвратных потерь с финскими впечатляет. 521 и 67, то есть 7,9:1. 20 марта 1940 года, через неделю после окончания войны, Сергей Михалков напечатал во фронтовой газете «На страже Родины» стихотворение «Как Вася Теркин Чемберлену приснился» (знаменитый герой поэмы Твардовского родился тогда еще, на финской войне). Там были такие вот строки:

Теркин – летчик, Теркин – рад: Англо – «фоккеры», «бульдоги»Вверх тормашками летят.

К несчастью, в жестокой военной действительности все было иначе, чем в стихотворной агитке: в восемь раз чаще летать вверх тормашками приходилось нашим «ишачкам».

Сделав экскурс в историю боев на море и в небесах, вернемся на грешную землю. Что же происходило в конце декабря 1939–го на сухопутном театре войны? Здесь финны, отразив первый натиск неприятеля и убедившись, что с Красной Армией воевать можно, решили попытаться контратаковать и оттеснить советские войска к границе. Вот как развивались события на линии Маннергейма.

К 22 декабря наступление Красной Армии на Карельском перешейке выдохлось. Финны к тому времени еще не ввели здесь в бой свою единственную резервную дивизию. О последующих событиях рассказал в своих мемуарах Маннергейм:

«Командующий армией Карельского перешейка генерал – лейтенант Эстерман еще 11 декабря предложил нанести контрудар большей частью сил 2–го армейского корпуса на фронте в 45 км, от побережья Финского залива до озера Искярви. Я, однако, придерживался мнения, что вряд ли это наступление будет успешным. Наши силы были слишком разбросанны, а наше знание о группировке противника – очень неполным. Наступление легко могло превратиться в простое сотрясение воздуха. Также не было сомнений, что наши войска не смогут в открытом поле в ходе маневренной войны противостоять русским бронетанковым силам, если не будут располагать эффективным противотанковым оружием. Лучше было, оставаясь на укрепленных позициях, ожидать неприятельскую атаку, которая, по моему убеждению, непременно должна была последовать. После того как в сражении за Выборгские ворота русские потерпели очевидное поражение, генерал – лейтенант Эстерман возобновил свое предложение. Его аргументы были убедительны. 19 декабря, когда продолжалось сражение за город Сумма, я разрешил Эстерману, в случае глубокого прорыва наших линий, использовать 6–ю дивизию, располагавшуюся в тылу сектора Сумма, для контратаки. Эта дивизия, усиленная пехотным полком береговой обороны, была передана под его командование. Она должна была принять участие в контрнаступлении, в ходе которого части пяти дивизий атаковали бы на участке между Куолемаярви и Муолаанярви. Время начало наступления было установлено на 6 часов 30 минут утра 23 декабря. Вскоре стало ясно, что план атаки не был выработан с необходимой детальностью и не было принято в расчет время, необходимое для преодоления неизбежных трений. Такие требования всегда возникают между родами войск, особенно если крупномасштабное наступление предпринимается в суровых зимних условиях. Еще более серьезную роль сыграло то, что мы потеряли соприкосновение с противником, когда его атака захлебнулась. Пренебрежение к вопросам разведки оказалось столь велико, что неприятельские диспозиции в значительной мере остались неизвестными. В результате нашему контрнаступлению не доставало точки концентрации усилий. Вначале атакующие встретили лишь ничтожное сопротивление, но по мере продвижения вперед они натыкались на места расположения танков. Наступление было остановлено, так как противотанковые пушки отстали от пехоты. Танки представляли собой идеальную мишень для артиллерии, но отсутствие связи мешало воспользоваться этим. Мы вынуждены были теперь расплачиваться за неспособность обеспечить войска современными радиосредствами. Недостаток времени для подготовки наступления привел к ряду ошибок и задержек в движении войск. Через 8 часов после начала наступление было остановлено. Мы отступили на исходные позиции, встретив лишь небольшое противодействие со стороны русских.

Хотя наступление не достигло желаемого результата, наша неожиданная активность повлияла на неприятеля. В течение длительного времени он не возобновлял широкомасштабную атаку на Выборгские ворота. Вместо этого 25 декабря русские предприняли атаку на позиции 3–го армейского корпуса в Тайпале. Одновременно они сделали попытку перебросить одну дивизию через замерзшее озеро Суванто. Вечером 26 декабря им действительно удалось захватить плацдарм в Келя на северном берегу озера, но позднее, на следующий день, русские были сброшены обратно на лед. Они оставили на поле боя 700 павших и много вооружения, в том числе 81 пулемет».

Успешную контратаку под Келя осуществил батальон под командованием капитана Онни Саарелайнена. Во время своего единственного контрнаступления финское командование проявило, хотя и в меньшей степени, те же пороки тактики, что и командование Красной Армии. Эстерман и Эквист не сумели должным образом скоординировать действия своих войск, наладить взаимодействие и сохранить управление боем во время продвижения вперед. Войска советской 7–й армии удержали свои позиции в предполье линии Маннергейма. Финские войска к концу дня отступили в исходное положение. Их потери убитыми и ранеными составили 1,5 тысячи человек.

О неудавшемся финском контрнаступлении Мерецков позднее рассказывал Сталину:

«Я обходил в тот момент вместе с комкором Ф. Д. Гореленко его корпус. Удару подверглись войска Гореленко и соседнего корпуса – Ф. Н. Старикова. У Старикова как раз на переднем крае стояла артиллерия, предназначенная для борьбы с дотами. Она сразу открыла огонь прямой наводкой и накрыла контратакующего противника, который понес большие потери. У Гореленко враг напоролся на танковый корпус. Танкисты развернулись и смяли контратакующие части. Потери у финнов были очень большими. Позднее пленные офицеры показали, что их командование отдало приказ впредь избегать контратак, а опираться на оборонительную линию и изматывать Красную Армию».

Тем не менее отражение финского контрудара вынудило Мерецкова бросить в сражение все наличные резервы. Сил на операцию «Ладога» – наступления на Выборг, которое было запланировано на 26 декабря, – уже не осталось.

Неудача же советской попытки форсировать Суванто – ярви объясняется тем, что атака не стала для финнов неожиданностью. Еще 17 декабря в этом районе в советский тыл проникла финская разведывательная группа и зафиксировала подготовку к наступлению. Кроме того, советские саперы часто выходили на лед Суванто – ярви, проверяя его толщину во многих местах, что не могли не заметить финны. Когда 25 декабря подразделения 19–го и 461–го стрелковых полков 142–й стрелковой дивизии, преодолев по льду Суванто – ярви, показались у северного берега, противник взорвал лед в местах, удобных для выхода на сушу, с помощью управляемых фугасов, а остальные прикрыл очень плотным огнем. Согласно донесениям командиров полков советские потери были не слишком велики: 62 человека убито, 141 ранен, а еще 7 пропшш без вести. Получается, что Маннергейм завысил число красноармейцев, погибших в этом бою, примерно в 10 раз. Надо, однако, учитывать, что в Красной Армии собственные потери в докладах по начальству весьма сильно занижались, а неприятельские – завышались. К сожалению, порочная традиция недостоверных донесений, притушевываюших жестокие факты действительности, идет еще от императорской армии. Так, российский историк С. Г. Нелипович установил, что генерал от кавалерии А. А. Брусилов в один из дней наступления, названного его именем, когда потери были особенно велики, при докладе в Ставку занизил их ровно в 10 раз. Так что, возможно, в установлении советских потерь в ходе боя у Суванто – ярви ближе к истине был финский маршал, а не командование 142–й стрелковой дивизии. Ведь и в определении общих безвозвратных потерь Красной Армии в «зимней войне» Маннергейм оказался гораздо точнее, чем Генштаб РККА. Мы в этом еще убедимся.

23 декабря в тылу 138–й дивизии появились несколько немногочисленных, но хорошо вооруженных финских диверсионных групп, нападавших на тыловые подразделения, обозы и артиллерийские позиции. Их действия были поддержаны контратаками с фронта. Необстрелянные красноармейцы, услышав стрельбу в тылу, пришли в замешательство. Неизвестно, чем мог закончиться этот день в 138–й стрелковой дивизии, если бы не присутствие духа командира дивизии комбрига Александра Ивановича Пастревича. Он сумел остановить начавшуюся было панику. К концу дня диверсионные группы противника в районе расположения дивизии были большей частью рассеяны и обстановка стала более или менее спокойной.