Текст книги "Тайны финской войны"

Автор книги: Борис Соколов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)

На 9 марта 101–й полк получил приказ захватить плацдарм на левом берегу Вуоксы в районе Вуосалми, Мюллюлампи, но все его атаки были отбиты. На следующий день 101–му полку удалось наконец форсировать реку по льду. После жестокого боя он занял лес в районе Ниемеля. И марта 101–й и 2 артиллерийских полка были переданы в оперативное подчинение 8–й стрелковой дивизии. Они продолжали вести упорные бои за расширение плацдарма, но без особого успеха. За 2,5 суток советским пехотинцам удалось здесь продвинуться лишь на 1–1,5 км. 12 марта финны предприняли несколько сильных контратак и потеснили части 8–й стрелковой дивизии. Однако плацдарм советские войска удержали.

97–я стрелковая дивизия 5 марта начала операцию по форсированию Вуоксы в районе Хапианиеми. К вечеру 2–му батальону 233–го стрелкового полка удалось зацепиться на левом берегу. Ночыр на захваченный плацдарм были переправлены два других баталь – она. 6 марта им удалось расширить плацдарм до 2 км по фронту и 1 км в глубину, но следующие атаки успеха не имели. Наступавшим крайне мешал фланговый огонь с островов Витса – саари и Муста – саари. Особую роль гарнизоны этих островков сыграли 7 марта, когда части 4–й пехотной бригады, переброшенные из При– ладожской Карелии, контратаковали 233–й стрелковый полк. Командир посланного на подкрепление 136–го стрелкового полка совершил грубейшую тактическую ошибку: вместо того чтобы переправиться на плацдарм, он повел полк в атаку правее него, но вынужден был прекратить ее под огнем с левого берега и островов, а затем отвести подразделения на правый берег. Ошибка эта обошлась очень дорого: в ночь на 8 марта, понеся значительные потери, 233–й стрелковый полк оставил плацдарм.

Днем полки готовились к новым операциям, но на этот раз план предусматривал в первую очередь овладение островами и лишь потом – плацдармом на левом берегу Вуоксы.

9 марта разведрота 97–й дивизии и 69–й стрелковый полк овладели Витса – саари, а 11–го – Муста – саари. 2–й батальон 233–го полка 11–го числа вновь занял плацдарм на левом берегу. После этого его сменили 1–й и 3–й батальоны. Им весь день пришлось отбивать финские контратаки. На этот раз противнику не удалось ликвидировать плацдарма, но о развитии наступления без усиления частей дивизии или смены ее более свежими частями не могло быть и речи.

Даже в случае более успешного форсирования Вуоксы Красной Армии не был гарантирован выход на оперативный простор. Советским войскам пришлось бы столкнуться с многочисленными естественными, природными препятствиями, которых на 50–километ– ровом пути до Кексгольма было много.

5 марта после короткой передышки возобновились бои за Выборг. Понесшая большие потери в предыдущих боях, 7–я стрелковая дивизия на этот раз сковы – вала противостоящие финские части, а главный удар наносила 95–я дивизия. Ее подразделения преодолели надолбы, но вынуждены были залечь перед проволочными заграждениями. Только 1–му батальону 241–го полка удалось захватить одну из высот.

7 марта 95–я дивизия пыталась прорваться к заливу Суомен Веденпохья, но продвинулась всего на 500–700 м. На следующий день 241–й полк овладел высотой, а 90–й – еще одной, однако наступление на выборгский пригород Карьяла захлебнулось. Во время движения на побережье Выборгского залива советские войска несли очень тяжелые потери. В некоторых батальонах осталось по 30 солдат. Всего 95–я стрелковая дивизия до перемирия за 3 недели боев успела потерять треть личного состава.

Еще меньшими были успехи 7–й стрелковой дивизии. Ее полки либо топтались на месте, либо продвинулись всего на несколько сот метров, жестоко оплатив это продвижение солдатской кровью. Сражения, в которых дивизия непрерывно участвовала с 12 февраля, истощили ее силы. Боевые подразделения приходилось пополнять, «прочесывая» тыловые службы. 9 марта в 27–м стрелковом полку дивизии осталось около 400 бойцов, в 257–м – менее 300 и лишь в получившем маршевое пополнение 300–м – около 900.

5 марта части 100–й стрелковой дивизии начали наступление на станцию Таммисуо на железной дороге Выборг – Антреа, в 4 км от Выборга, но, встреченные сильным огнем противника, продвинулись лишь на несколько сот метров. Не имели они ощутимого успеха и 6 марта. 7 марта они получили приказ занять цементный завод в районе Таммисуо, Костела, Лайтала. 331–й стрелковый полк 100–й дивизии оседлал в этот день дорогу левее 168–го полка, а 335–й полк занял дома восточнее станции Таммисуо. Неподалеку от нее вел бой и 85–й полк.

В тот день в состав 34 стрелкового корпуса вошла 24–я стрелковая дивизия. Ей была поставлена задача овладеть мызой Кайретиля и деревней Койвикохви– маяние. 168–й стрелковый полк дивизии к исходу дня вышел на железную дорогу в районе высоты 7,5 и закрепился там. Двигаться дальше он не мог, поскольку отстали тылы и артиллерия.

24–я и 100–я стрелковые дивизии вечером того же дня получили приказ захватить ночной атакой поселок Мусталахти и станцию Таммисуо. Однако внезапного удара не получилось. 168–й полк был остановлен сильным огнем у проволочного заграждения в полукилометре от Мусталахти, 331–й смог занять лишь кладбище юго – западнее поселка, а 355–й продвинулся только до восточной окраины Таммисуо. Ситуация не изменилась и на следующий день.

9 марта соединения 34–го корпуса получили передышку и закрепились на достигнутых рубежах. В этот день 24–я стрелковая дивизия была выведена из состава корпуса, а вместо нее в бой ввели 91–ю мотострелковую дивизию.

11 марта 100–я стрелковая дивизия должна была атаковать противника в районе цементного завода и овладеть к исходу дня районом Кангас, Инетиля. 91–й мотострелковой дивизии предстояло занять рубеж Ла– вола, Сулку, Раукио. Но противник продолжал упорно обороняться, и советские войска почти не продвинулись вперед. Переброшенная из Сибири 91–я мотострелковая дивизия в карельских лесах действовала не лучшим образом. Пехотинцы, саперы, танкисты и артиллеристы плохо взаимодействовали друг с другом и потому несли чрезмерно большие потери. Скверно работала телефонная связь, а взводные и ротные командиры не умели командовать подразделениями.

К этому следует добавить несогласованность действий 100–й и 91–й дивизий при смене частей на передовой, вследствие чего финны сумели вновь занять уже, казалось бы, безвозвратно потерянную под натиском превосходящего противника восточную окраину Таммисуо.

9—10 марта в выборгском секторе было довольно тихо. Советские войска готовились к новому штурму. 7–я стрелковая дивизия принимала пополнение, направленное большей частью в самый обескровленный 257–й полк.

И марта была получена директива об овладении Выборгом. 7–ю дивизию усилили 165–м танковым батальоном из недавно прибывшей на фронт 29–й танковой бригады и 8–м отдельным дивизионом бронепоездов. Однако танкисты бригады не оправдали возлагавшихся на них надежд. Они действовали вяло, нерешительно, нередко останавливаясь перед такими препятствиями, которые вполне преодолевали более опытные подразделения танкового батальона дивизии. Но все‑таки пехота смогла ворваться в предместья Выборга. 27–й стрелковый полк достиг ипподрома, где, однако, был остановлен; 257–й вышел к южной окраине Кангасранта, захватил несколько домов, но не сумел развить свой успех, а 300–й овладел участком с кладбищем в 300 м юго – восточнее одного из районов старого Выборга – Ристимяки.

Командование дивизии сумело организовать мощный удар во время часовой артиллерийской подготовки, в ходе которой на участке фронта в 1,5 км было сосредоточено более 150 орудий.

Продолжались бои и на участке 91–й мотострелковой дивизии. 613–й мотострелковый полк был неоднократно контратакован неприятелем, его левый фланг стал отходить, но решительные действия 1–го батальона 503–го полка заставили финнов отступить. К вечеру 11 марта 613–й полк овладел высотой восточнее Таммисуо, а 561–й полк, охватывая этот поселок с юго– запада, занял лесопильный завод. В ночь на 12 марта 1–й батальон этого полка наконец овладел станцией.

12 марта согласно планам командования 100–я стрелковая дивизия наносила удар на Лавола, а 91–я мотострелковая дивизия – на Авунен, Кангассаари. В предпоследний день войны 613–й мотострелковый полк

вновь не стяжал лавров. Под сильным огнем его подразделения залегли на восточной окраине Таммисуо. Соседи действовали более удачно: 2–й батальон 561–го мотострелкового полка занял школу и клуб поселка, а 9–я рота 503–го мотострелкового полка в 12.00 ворвалась на юго – западную окраину поселка. К вечеру там закрепились 2 батальона этого полка.

12 марта 7–я стрелковая дивизия получила задачу овладеть железнодорожным депо Ристимяки – Киесиля, после чего полностью очистить от противника южную часть Выборга. Однако в упорных боях части дивизии сумели занять лишь несколько домов, продвинувшись всего на 300 м.

В 10.30 вечера 12 марта, когда делегации обеих сторон уже подписали мирный договор, пришло распоряжение о штурме Выборга, который согласно договору и без того становился частью СССР. Уже зная об этом, командование 7–й армии, однако, отдало приказ взять город. Какая же была в этом цель? Вероятно, Сталин (а без его санкции Тимошенко и Мерецков никогда не начали бы наступление за считанные часы до уже согласованного перемирия) считал нужным продемонстрировать Финляндии и заодно миру, что Красная Армия силою своего оружия заполучила ключ от финской столицы. Кремлю надо было убедить и советский народ, что Красная Армия все‑таки победила финнов. Сталин хотел показать всем: мы продиктовали поверженному неприятелю условия мира – никакого здесь «гнилого компромисса».

Мерецков в мемуарах так описывал события, связанные с попыткой его войск овладеть Выборгом:

«Буквально продираясь сквозь вражескую оборону, 7–я армия шла к Выборгу. Через несколько дней мне позвонил Сталин и поставил задачу взять этот город в течение двух – трех дней: линия Маннергейма осталась позади; Ленинград далеко, ему теперь не угрожают; многого мы от финнов не хотим, но для заключе – ния мирного договора необходимо, чтобы противник убедился, что дорога на Хельсинки открыта, поэтому падение Выборга явится для финнов последним тревожным сигналом, а затяжка войны позволит французам и шведам прислать подкретения, и вместо войны с одним государством мы ввяжемся в борьбу с коалицией.

Как раз во время телефонного разговора начался штурм Выборга, закончившийся его взятием. Дорога на Хельсинки была открыта. Убедившись в безнадежности сопротивления, правительство Финляндии начало переговоры. 12 марта состоялось утверждение условий мирного договора, а в 12 часов дня 13 марта военные действия прекратились. Новая граница прошла западнее Выборга…»

Здесь Кирилл Афанасьевич лукаво смешает подлинную хронологию событий, чтобы не быть в глазах читателей соучастником преступления. Ведь командующий 7–й армией, хоть и по приказу вождя, но и своею властью послал тысячи и тысячи наших солдат на бессмысленйый штурм, хотя знал, что Выборг уже советский. Сталин звонил Мерецкову уже после того, как в Москве был подписан мирный договор с Финляндией, по которому финны отдали Выборг Советскому Союзу. Иосиф Виссарионович захотел, чтобы город был взят за то время, что пройдет между подписанием мирного договора и вступлением в силу объявления о прекращении огня. И на штурм Мерецков посылал бойцов только затем, чтобы потом можно было встать в позу: вот советские войска взяли Выборг, и потому белофинны вынуждены пойти на уступки. Но дело еще и в том, что вопреки утверждению Кирилла Афанасьевича, его войска так и не взяли Выборга…

Согласно приказу командующего 7–й армией 12 марта 7–я и 95–я стрелковые дивизии (последняя лишь к вечеру этого дня овладела юго – восточной окраиной пригорода Выборга Карьялы) в 23.30 начали ночной штурм города. Финны, похоже, не ждали от советского командования таких действий, столь далеко выходящих за пределы здравого смысла. Их сопротивление нарастало по мере приближения утра. К этому времени 300–й стрелковый полк занял пригород Топикала, 27–й стрелковый – фабрику в районе Ристимяки, а 257–й – южную часть пригорода Кангасранта. 95–я стрелковая дивизия наконец полностью овладела Карьяла и вышла к железной дороге, которая проходила в полукилометре к юго – западу.

Соединениям 34–го стрелкового корпуса удалось занять значительную часть Выборга, но финны продолжали удерживать северную и северо – западную часть города и разрушенный вокзал. Тем не менее 14 марта в советских газетах рядом с текстом мирного договора появилась лживая «Оперсводка штаба Ленинградского военного округа: «К 7 часам утра 13 марта наши войска в ходе двухчасового штурма заняли город Выборг».

Известного сапера – диверсанта полковника И. Г. Ста– ринова известие о заключении мира застало в ленинградском госпитале, куда его «уложил» финский снайпер. Илья Григорьевич вспоминал: «В середине марта 1940 года в наш госпиталь привезли большое количество раненых в боях за Выборг. В 12 часов по местному времени финны должны были оставить его нам. Однако рано утром после артиллерийской и авиационной подготовки наши войска были брошены на штурм разрушенного и горящего города и понесли огромные потери. И это было сделано по приказу Сталина. И в госпитале я впервые услышал, что ему не жалко русской крови». Нет, в этом отношении Иосиф Виссарионович был настоящим интернационалистом: не жалел крови ни русских, ни грузин, ни финнов, ни поляков.

100–я стрелковая дивизия 12 марта вынуждена была заниматься разминированием и разборкой завалов, поэтому активных действий не вела. Каково же было ее бойцам ночью и утром 13 марта идти в никому уже не нужное наступление. В ходе его 100–я стрелковая дивизия заняла Мусталахти, а 503–й и 561–й полки 91–й мотострелковой дивизии – Таммисуо и находящийся неподалеку кирпичный завод, захватив при этом более 60 пленных.

В полдень 13 марта финские солдаты начали выходить из своих окопов, показывая красноармейцам на часы, знаками объясняя, что война закончилась. Вскоре на нейтральную полосу вышли солдаты и офицеры, еше несколько минут назад смотревшие друг на друга через прицелы винтовок и пулеметов. Теперь они обменивались куревом, оживленно жестикулировали, радуясь тому, что уцелели и скоро вернутся домой. Такие стихийные братания, далеко не единичные, доказывают, что у советских и финских солдат не было ни ненависти, ни презрения друг к другу.

Прорыву линии Маннергейма и последующему наступлению на Выборг содействовали авиация и корабли Балтийского флота. В период с 29 января по 20 февраля самолеты 10–й авиабригады шесть раз выставляли мины на входных фарватерах Турку и в районе Раумы и Пори. Всего было выставлено 45 мин. 26 и 29 февраля соответственно 19 и 14 бомбардировщиков 10–й авиабригады наносили удары по броненосцам береговой обороны противника в Турку. Но из‑за умелого противодействия зенитной артиллерии и истребителей финнов попаданий в корабли не было. 2 марта в совместном ударе 10–й и 8–й авиабригад приняло участие 28 бомбардировщиков под прикрытием 19 истребителей. В ходе воздушного боя было потеряно 3 самолета. По докладам вернувшихся на базы советских летчиков, они сбили 6 финских истребителей. Однако в солидном исследовании финских историков К. Кески– нёна и К. Стенмана «ВВС Финляндии в «зимней войне»», вышедшем в 1989 году, имеются сведения о всех сбитых финских самолетах с указаниями фамилий летчиков и других членов экипажей. Так вот здесь зафиксировано – 2 марта на всех участках фронта финнами были потеряны лишь 3 самолета: 2 истребителя и 1 бомбардировщик.

3 марта 1940 года Военный совет Балтийского флота отдал коменданту зимней обороны Г. Т. Григорьеву приказ: «С рассветом 4 марта части зимней обороны в составе 1, 2, 3, 4–го батальонов особой специальной стрелковой бригады, 50–го отдельного стрелкового, 111–го и 112–го лыжных батальонов, батальона особого назначения и Берегового отряда сопровождения должны оттянуть на себя силы противника от мыса Ристниеми до Котки». Это – на фронте около 80 км. Целью операции было отвлечь силы противника от действий 86–й мотострелковой дивизии, переправлявшейся по льду Выборгского залива. После ночного перехода с утра 4 марта 7 батальонов и Береговой отряд сопровождения начали демонстративные действия на трех направлениях: у мыса Ристниеми, у островов Киускери и Куовари и у острова Хапасаари. На обоих флангах морякам удалось вызвать на себя артиллерийский огонь, а в районе островов Киускери и Куовари батальон особого назначения под командованием будущего героя обороны Ханко капитана Б. М. Гранина и. 111–й лыжный батальон, несмотря на заградительный огонь неприятельских батарей, смогли занять острова. Противник начал подтягивать в район действий моряков пехоту. Воспользовавшись этим, части 86–й мотострелковой дивизии вышли на западный берег Выборгского залива. В ночь на 5 марта части зимней обороны и берегового отряда сопровождения отошли в исходное положение.

5—6 марта при участии Балтфлота по льду Выборгского залива был переброшен мотомеханизированный корпус и 3–й кавалерийский корпус – всего около 40 тысяч бойцов и командиров и 10 тысяч боевых и транспортных машин.

За период боевых действий авиация Балтийского флота совершила 16 663 боевых вылета, из них около 1 тысячи – ночных. На противника было сброшено около 2600 т бомб, было потоплено и повреждено 38 транспортов и ледокол. Боевые потери составили 12 самолетов.

В ходе февральско – мартовского наступления советским войскам удалось выполнить главную задачу – прорыв линии Маннергейма. В то же время после прорыва промежуточной полосы обороны темпы наступления вопреки ожиданиям оказались довольно невысокими. За последние 14 дней войны дивизии 7–й и 13–й армий с боями прошли от 15 до 35 км и так и не смогли полностью овладеть Выборгом. К концу, войны силы сторон, несмотря на значительные потери, возросли. К 13 марта вооруженные силы Финляндии насчитывали около 340 тысяч человек и 944 полевых и 341 противотанковое и зенитное орудие. Армия «Карельский перешеек» насчитывала около 180 тысяч человек (по сведениям советской разведки, 124 тысячи), 283 полевых и 72 противотанковых орудия, 96 минометов (по другим данным, 316 полевых, 100 противотанковых орудий и 108 минометов). Красная Армия имела на всем финском фронте более 1 миллиона человек. 58 советских дивизий успели побывать в бою. Еще 4 дивизии остались в резерве, а 10 готовились к переброске на фронт. Советская группировка на Карельском перешейке насчитывала почти 760 тысяч бойцов и командиров, более 7100 орудий и минометов, почти 3 тысячи танков, более 600 бронемашин и 2 тысяч самолетов.

Довольно распространено мнение, всячески утверждавшееся Тимошенко, Мерецковым и другими военачальниками, пришедшими к руководству Красной Армией после финской войны, будто в последний период противоборства, в феврале – марте 1940 года, советские войска уже научились воевать и превзошли своих учителей – финнов в умении сражаться. Воспоминания уцелевших ветеранов не подтверждают столь оптимистичного и лестного для советской страны вывода. Уже знакомый нам лыжник комсомолец

Павел Шилов свидетельствует, что воевать стало действительно легче: пришел опыт. Но все равно в февральских и мартовских боях финны действовали более грамотно и несли значительно меньшие потери, чем красноармейцы:

«Бойцы поднимались в атаку, финны подпускали их на определенное расстояние и расстреливали очень точным, прицельным огнем. Добежит боец до пристрелянной линии или доползет по снегу, а дальше ни на шаг – падает убитым или тяжело раненным.

Когда мы возвращались из разведок, то, проходя по местам атак, с болью в сердце смотрели на трупы наших бойцов. Кто в какой позе был, когда его встречала пуля, так и замерзал… Картина жуткая. Лежит боец, каска пробита, мозги вытекли кроваво– белым сгустком, а рядом, где мина разорвалась, трупы без рук, без ног, а то и без головы. Каких только разорванных, замерзших тел не насмотрелись! Мороз по коже. Но особенно непереносимо было то, что на поле боя одни наши и очень редко увидишь убитого финна (точно такое же впечатление создавалось и у ветеранов Великой Отечественной, с кем мне довелось беседовать: на 20–30 наших 2–3 немца. – Б. С./ Это вот тяжело влияло на психику, приводило к мысли, что нам не победить, что всех нас истребят поголовно.

Мы, те, кто пережил первые кровопролитные бои, к моменту получения пополнения уже набрались опыта, хорошо стали ориентироваться в обстановке и старались помогать еще не обстрелянным командирам и бойцам… Им было легче, нежели в первых боях нам. Наши погибшие командиры плохо знали свою задачу, ни теоретического, ни практического опыта у них не было. Была бестолковщина. Узнав смутно, где противник, лезли ему в лоб, а он, умный и опытный, хорошо знавший местность, косил наших наступающих. Нам, рядовым бойцам, было трудно с такими командирами, мы находились в полной растерянности.

Но опыт все же пришел, и довольно быстро. Уже смешно было слышать команды новых командиров… Потери наши стали невелики. Почти в каждой разведке теряли нескольких человек, но часто случалось возвращаться и вовсе без потерь. Вместо брошенных винтовок СВТ все вооружились пятизарядными винтовками Мосина. Они били одиночно, но безотказно».

Даже командир одной из наиболее удачно действовавшей дивизии, 70–й, комдив М. П. Кирпонос на апрельском совещании 1940 года признавал, что финны и в последних боях дрались стойко и искусно:

«Дело было так: финны во время артподготовки забрались в убежища, а с переносом нами огня в глубину финны выходили из убежищ и начинали поражать нашу пехоту огнем… У финнов было мало артиллерии, но зато у них было достаточное количество минометных батарей и автоматического оружия (пистолет «Суоми»); этим видом оружия финны и наносили значительные потери нашей пехоте.

Таким образом, когда наша пехота близко прижималась к нашему артиллерийскому огню, противник не успевал выходить из убежища и мы имели успех – пехота наша шла вперед. Однако надо отметить, что белофинны быстро учли это и оставались на месте даже тогда, когда наша пехота находилась в 100 м, и, пользуясь медленным темпом ее продвижения по глубокому снегу, прижимали ее своим автоматическим огнем. Пройти 100–200 м по глубокому снегу – нелегкое дело.

Я специально проводил у себя занятия в дивизии еще до наступления – хотел узнать, сколько нужно времени, чтобы пройти 200 м. Очень много времени нужно (40 минут). Кроме того, наш боец тяжело одет: нательное белье, ватное белье, ватные брюки, теплая шинель, подшлемник, шлем, затем каска, затем шарф, плюс ко всему – ранец. Вы представляете, как это выглядело. Нужно пересмотреть обмундирование нашего бойца – облегчить его… Очень неудобны наши маскировочные халаты, они не маскируют, а мешают действовать. Из них мы решили сделать комбинезоны, и это сразу облегчило продвижение пехоты.

Все это и плюс отсутствие у нас автоматов (легких пулеметов) и минометов в ротах позволяло противнику безнаказанно почти расстреливать нашу пехоту, которая в это время уже не могла поддерживаться артогнем. Вот причина, почему наша пехота не шла. Она не имела автоматов, а наши ручные пулеметы прекрасны лишь для лета, зимой же с ними работать плохо, так как их сошки тонут в снегу. Бойцы его неправильно ручным называют; он, скорее, легкий пулемет, и из него нельзя вручную стрелять, нам нужно иметь легкий пулемет».

Таким образом, финны смогли приспособиться к новой советской тактике, о которой рассказывает в мемуарах Воронов:

«Мы решили по – новому организовать артиллерийскую подготовку. Во время наших частных операций противник привык улавливать конец артподготовки и начало переноса огня в глубину его обороны. В эту паузу финская пехота выбегала из укрытий и занимала места для отражения нашей атаки. Теперь мы решили устраивать ложные переносы огня. Искусственно создав паузу, мы снова накрывали артиллерийским огнем передний край противника и ударяли по скопившейся пехоте. Если создать два – три таких ложных переноса огня, противник окончательно растеряется, понесет немалые потери и не угадает начало нашей атаки».

Финская пехота, однако, не растерялась. Используя специфические зимние условия, финны нашли рискованный, но верный способ противодействия.

Обороняющиеся теперь возвращались в окопы не после наступления паузы в стрельбе советской артиллерии, а только тогда, когда наблюдатели фиксировали приближение неприятеля к финским позициям на дистанцию 100 м. Для того чтобы преодолеть по глубокому снегу эти последние в буквальном смысле огненные метры, требовалось, как свидетельствует Кирпо– нос, не менее 20 минут. За это время финские солдаты успевали занять свои позиции и обрушить на противника шквал огня легкой артиллерии, минометов, пулеметов и автоматов. Советская же артиллерия не могла больше переносить огонь на финский передний край, поскольку при этом неизбежно пострадали бы наступающие красноармейцы. Финны делали ставку на средства ближнего боя – минометы, пулеметы, автоматы, и это себя оправдало в условиях, когда лесисто – озерная местность была покрыта глубоким снегом и лишена удобных дорог. Советские же командиры будто впервые узнали, что рядом лежит страна такая – Финляндия, где много лесов, озер и болот, а зимой выпадает много снега и случаются морозы до 40 градусов. На апрельском совещании Сталин иронизировал по поводу утверждения командующего 15–й армией В. Н. Кур– дюмова, заявившего: «…До войны с Финляндией мы опыта боевых действий в лесу не имели, и безусловно этот опыт нужно внести в соответствующие разделы устава». «Этот опыт был 4 раза, – резонно заметил Иосиф Виссарионович. – Финляндию брали 4 раза: во время Петра брали – леса там были, после Екатерины – Елизавета брала, леса тоже были, потом Александр I – леса были и теперь – 4–й раз. Пора бы знать нашей армии, что в Финляндии есть леса. (Смех в зале.)Есть болота, и есть озера».

Словно уточняя эти слова советского вождя, американский историк Чарльз Лундин писал: «Механизированные армии Сталина, наступавшие на Финляндию в XX веке, достигли меньшего успеха, чем войска Александра I в XIX столетии, Петра Великого в XVIII или царя Алексея в XVII».

Командиры Красной Армии ухитрились просмотреть не только леса и озера, но и укрепления линии Маннергейма, строительство которой для всего мира, да и для советской разведки, не было тайной. Финская же разведка знала почти все об участвовавших в войне советских войсках. Кирпонос вспоминал: «Такой курьез: когда заключили мы мир, то финны говорили: здесь у вас 1–й батальон, здесь 2–й, здесь 3–й, здесь такой‑то командир полка. Отчего это происходит? Происходит это потому, что плохо отработаны вопросы скрытого управления. Сколько у нас в мирное время говорят об этом и занимаются, а пошли воевать, даже карта не закодирована. Все управление шло открытым текстом по телефону. Мне комдив Курочкин звонит: скажите, где у вас командный пункт? Пришлось просить разрешения сообщить об этом письменно, а не по телефону.

– Почему с рацией не вышло дело? – поинтересовался Сталин.

– Если часть ушла из пределов радиуса действия рации, то связь обрывается, – объяснил Кирпонос.

– Не верю я в рацию, – подал реплику кто‑то из присутствовавших.

– Я должен доложить в отношении связи, – продолжал Михаил Петрович. – Товарищ народный комиссар, кабельная связь у меня в дивизии работала хорошо, хуже – радиосвязь. Здесь говорят, что, во– первых, ее не любят, во – вторых, недостаточно занимаемся мы этим делом. Это правильно, ее не любят потому, что рацией плохо овладели, и этому делу надо учиться».

На практике получалось так, что не доверявшие рации – неопытные радисты еще не научились толком ею пользоваться – предпочитали почти все переговоры вести по телефону, причем открытым текстом. Финские связисты без труда подключались к кабелям

в прифронтовой полосе, и командиры получали полное представление как о дислокации, так и о планах советских войск. И радиоперехваты переговоров высших штабов финны легко расшифровывали. А в Красной Армии шифровальная служба была посредственной. Начальник инженерных войск Северо – Западного фронта комбриг А. Ф. Хренов, за прорыв линии Маннергейма 21 марта 1940 года удостоенный звания Героя Советского Союза, на апрельском совещании подчеркивал: «В борьбе за укрепленный район особую роль играет служба дешифрования. Мы долгое время не могли понять, как здесь работать, пока не организовали хорошую авиа– и фоторазведку и не наладили службу дешифрования. Мы не имели кадров по дешифровке, и у нас получились затруднения. Видимо, систему дешифровки надо оставить в ведении инженерного начальника, с тем чтобы можно было организовать это дело, дешифровать документ, правильно и своевременно доложить и этим самым помочь командованию».

В Красной Армии не смогли ни обеспечить скрытности управления частями и соединениями, ни разгадывать неприятельские переговоры – финны‑то их всегда шифровали. В результате вплоть до последних дней войны советским войскам приходилось сражаться во многом вслепую, тогда как финское командование было хорошо осведомлено о группировке и замыслах противника.

Парадоксально, но факт: как раз в последние недели войны, когда войсками Северо – Западного фронта были достигнуты несомненные успехи, боевой дух красноармейцев, и до этого не слишком высокий, стал еще более падать. Вновь обратимся к воспоминаниям Павла Шилова: «Ближе к концу войны наше настроение пришло, можно сказать, в полный упадок. Вместе со мной в батальоне, в минометном отделении, служил Николай Большаков. Так вот при встрече он вместо приветствия всякий раз задавал вопрос: «Ты жив?!»

Вроде бы мелочь, а как отрицательно это сказывалось на психике. Этими словами он как бы усиливал нашу уверенность в том, что не сегодня завтра мы будем убиты».

В финской же армии патриотический подъем сохранялся вплоть до последнего дня боев. «В конце войны ни среди населения, ни среди войск не было заметно никаких признаков упадничества, – отмечает финский историк Ильмари Хакала. – Даже в самые последние дни финские соединения, которые понесли большие потери, сражались самоотверженно и результативно». А известный финский дипломат и историк Макс Якобсон в своей книге о «зимней войне» одну из глав, посвященную Московскому мирному договору, так и назвал: «Победа в поражении». Большинство финнов даже тяжелый мир, связанный с утратой значительной части территории, считали своей победой. Ведь удалось сохранить независимость Суоми. Небольшой и бедной вооружением армии удалось устоять против одной из самых многомиллионных армий мира, в избытке снабженной современной техникой, и нанести врагу огромный урон, многократно превышающий собственные потери. Это ли не победа?..