Текст книги "Тайны финской войны"

Автор книги: Борис Соколов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)

В докладе по итогам финской войны Ворошилов вынужден был воздать должное недавнему противнику:

«Не в пример чехословакам и Польше финны оказались не только способными к войне, но и неплохо к ней подготовленными.

Финская армия, неплохо организованная и обученная применительно к местным условиям и задачам, оказалась весьма маневренной, устойчивой в обороне и хорошо дисциплинированной…

Тактическая подготовка финских войск в целом хорошая. Тактика мелких подразделений отработана со всей тщательностью, а отдельный боец обучен отлично…

Финская армия проявляла инициативу и упорство в боях, особенно там, где наши части не умели удержать инициативу за собой».

По свидетельству Маннергейма, сменивший Ворошилова Тимошенко говорил военному атташе Финляндии в Москве: «Русские многому научились в этой тяжелой войне, в которой финны сражались героически». Прекрасное признание!

Довольно высоко оценил финскую армию и Сталин, хотя в отличие от Тимошенко не склонен был признавать финнов за учителей Красной Армии. На совещании по итогам войны Иосиф Виссарионович, мудрствуя, говорил:

«Что из себя представляет финская армия? Вот многие из вас видели ее подвижность, дисциплину, видели, как она применяет всякие фокусы, и некоторая зависть сквозила к финской армии. Вопрос: можно ли ее назвать вполне современной армией? По – моему, нельзя. С точки зрения обороны укрепленных рубежей… финская армия более или менее удовлетворительная, но она все‑таки не современная, потому что она очень пассивна в обороне и она смотрит на линию обороны укрепленного района как магометане на Аллаха. Дурачки, сидят в дотах и не выходят, считают, что с дотами не справятся, сидят и чай попивают. Это не то отношение к линии обороны, какое нужно современной армии…

Финская армия… слишком религиозно относится к непревзойденности своих укрепленных районов. Как наступление финнов, то оно гроша ломаного не стоит. Вот три месяца боев – помните вы хоть один случай серьезного массового наступления со стороны финской армии? Этого не бывало. Они не решались даже на контратаку, хотя они сидели в районах, где имеются у них доты, где все пространство вымерено, как на полигоне, они могут закрыть глаза и стрелять… и все‑таки они очень редко шли на контратаку, и я не знаю ни одного случая, чтобы в контратаках они не

провалились. Что касается какого‑либо серьезного наступления для прорыва нашего фронта, для занятия. какого‑либо рубежа – ни одного такого факта вы не увидите. Финская армия не способна к большим наступательным действиям… Контратаку она организует крайне неуклюже и всегда… уходила с потерями после контратаки…

На что она способна и чему завидовали отдельные товарищи? На небольшие выступления, на окружение с заходом в тыл, на завалы, свои условия знают, и только. Все эти завалы можно свести к фокусам. Фокус – хорошее дело: хитрость, смекалка и прочее. Но на с/юкусе прожить невозможно. Раз обманул – зашел в тыл, второй раз обманул, а третий раз не обманешь. Не может армия отыграться на одних фокусах, она должна быть армией настоящей… Вот вам оценка финской армии. Я беру тактические стороны, не касаясь того, что она слаба, что артиллерии у нее мало. Не потому, что она бедна, ничего подобного. Но она только теперь стала понимать, что без артиллерии война должна быть проиграна. Не говорю о другом недостатке – у них мало авиации. Не потому что у них не было денег для авиации. У них довольно много капитала, у них развиты целлюлозные фабрики, которые дают порох, а порох стоит дорого. У них больше целлюлозных фабрик, чем у нас, вдвое больше: мы даем 500 тысяч тонн в год целлюлозы, от них получили теперь заводы, которые дадут 400 тысяч тонн в год, а вдвое болыне осталось у них. Это богатая страна. Если у них нет авиации – это потому, что они не поняли силу и значение авиации».

Сталин сознательно отстранился от вопроса о соотношении сил. Ему надо было вылечить своих командиров от «финнобоязни», успокоить их: и в финской армии недостатков не меньше, чем в Красной. Никто из присутствующих, конечно, не указал вождю на явные несуразности, содержавшиеся в его речи. Фин – ляндия по сравнению с Советским Союзом действительно была богатой страной. Финны жили несоизмеримо благополучнее, зажиточнее и комфортнее, чем советские люди. Да вот только финнов было в 50 раз меньше, чем граждан СССР, и Маннергейм и другие финские генералы прекрасно понимали значение артиллерии и авиации, но никак не могли соперничать с Красной Армией в численности орудий и самолетов. И кому и как, интересно, могла Финляндия продавать порох? И зачем было финской армии предпринимать масштабное контрнаступление, коли противник имел подавляющее превосходство не только в живой силе, но и в авиации, танках и артиллерии? Неудача 23 декабря убедила их в бессмысленности массовых контратак. «Фокусы», которые так удавались финнам, для красноармейцев вплоть до конца войны оставались почти китайской грамотой. Вместе с тем, именно инициативы, смекалки и хитрости не хватало бойцам и командирам Красной Армии. Финны умели воевать стратегически верно, а не только делать партизанские вылазки, как говорил Сталин. Они превосходно оборонялись и успешно контратаковали в районе к северу от Ладоги, где условия местности не позволяли советской стороне использовать свой численный и технический перевес. Однако шансов на победу у финской армии не было. Она не могла неограниченно перебрасывать войска на Карельский перешеек с других участков фронта. Красная Армия везде перешла в наступление – стало тяжелым положение финских войск, оборонявшихся севернее Ладожского озера.

2 марта получила приказ о наступлении во фланг лоймоловской группировке противника 75–я стрелковая дивизия, входившая в состав 1–го стрелкового корпуса. Накануне, в ночь на 29 февраля, подразделения ее 34–го стрелкового полка овладели несколькими высотами южнее излучины реки Вигарус – ярви. 3 марта подразделения 34–го и 115–го стрелковых полков заняли еще несколько высот на западном берегу Вегарус– ярви и были остановлены.

4—6 марта части дивизии приводили себя в порядок и готовились к новому наступлению. 7—10 марта в наступлении принимали участие 28–й и 115–й полки, а также дивизионный лыжный батальон. Они продвинулись на 4–5 км и заняли несколько высот. 11 марта наступление продолжалось до 3 часов дня – подразделения 28–го стрелкового полка продвинулись на 1,5 км, но в этот момент группа финских лыжников неуловимо просочилась в тыл полка, уничтожила транспорт с боеприпасами и нарушила связь штаба с батальонами. Командование полка вынуждено были повернуть часть наступавших для очищения тылов. Финны не стали дожидаться боя с превосходящими силами противника и вернулись к своим.

В ночь на 12 марта 28–й полк был сменен на позициях 3 полками 24–й мотокавдивизии. Дивизия готовилась к новому наступлению, но подготовка оказалась ненужной: война закончилась.

18–й мотокавполк в ночь на 1 марта произвел вылазку на северный берег Киви – ярви силами 2 приданных лыжных эскадронов, но постепенно в бой пришлось ввести весь полк, поскольку финны попросту окружили наступавших. После ввода в бой всех подразделений полка и подоспевшего эскадрона 25–го танкового полка лыжники благополучно вышли из кольца к вечеру того же дня.

12 марта части 24–й мотокавдивизии перешли в наступление в южном и юго – западном направлениях. К вечеру они достигли рубежа в 2–2,5 км от берега озера Лоймолан – ярви, а к моменту окончания войны достигли северного и северо – восточного берегов озера, выйдя на ближайшие подступы к важному узлу дорог – станции Лоймола.

Еще 2 марта перешла в наступление на лоймолов– ском направлении и 56–я стрелковая дивизия. Ветре– тив упорное, героическое сопротивление финской 12– й пехотной дивизии, она продвинулась вперед к вечеру 4 марта всего на 700–900 м. На следующий день советскому командованию пришлось прекратить бесполезные атаки.

7 марта – новое наступление на Лоймолу, но части 56–й дивизии теснили врага опять очень медленно. К исходу дня 11 марта ее полки приблизились к станции Лоймола всего на 1,5 км и находились от нее в 7–8 км. Кончилось тем, что в ночь на 12 марта 56–я стрелковая дивизия была выведена в резерв 8–й армии, а ее позиции заняла 87–я стрелковая.

В 10 часов уфа 16–й и 283–й стрелковые полки пошли в атаку, но тоже не сумели прорвать оборону финнов, а лишь вклинились в ее глубину всего на 600–800 м, потеряв при этом за день ИЗ человек убитыми и 441 раненым.

Не сумела разгромить противостоящих финнов и 164–я стрелковая дивизия, действовавшая на левом фланге 1–го корпуса, южнее железной и шоссейной дорог Суоярви – Лоймола. В ходе мартовских боев она продвинулась всего на 3–4 км.

В целом начатое 2 марта 8–й армией наступление с целью окружить неприятельскую группировку в районе станции Лоймола не принесло решающего успеха до самого заключения мира. Тем не менее в случае продолжения войны эта операция неизбежно сковала бы все финские силы к северу от Ладоги и не позволила бы им перебросить отсюда новые подкрепления в район Выборга. Подготовку и ход этой операции на апрельском совещании 1940 года описал командир 1–го корпуса комдив Д. Т. Козлов. Этот корпус наносил главный удар, занимая всего 14 км из 140–километрового фронта армии. 5 его дивизий были поддержаны почти всей армейской артиллерией и 5 авиаполками. Козлов рассказывал:

«Подготовка операции проводилась самым серьезным образом. Мы подготовили начальствующий составг, подготовили войска, подготовили тыл, подготовили исходное положение вплоть до того, что прорыли траншеи для танков на 100–150 м от переднего края для того, чтобы бить по дотам и даже по живой силе противника прямой наводкой из танков 45–мм пушками. Направление главного удара было избрано вдоль шоссе и железной дороги, так как другого направления выбрать было невозможно, техника не могла действовать ни вправо, ни влево.

На километр фронта главного удара было сосредоточено и действовало 4 стрелковых батальона, 123 орудия калибра дивизионной и корпусной артиллерии и выше и 70 орудий полковой артиллерии. Таким образом, на каждый километр фронта главного удара приходилось 193 орудия. Причем эта артиллерия, как полкового, так и больших калибров, была жестко централизована. Задача корпуса – уничтожение живой силы противника в районе Лоймола – упорно и настойчиво выполнялась. Основная идея – уничтожение живой силы противника – была выдержана до конца. Результаты: густой, вековой лес снесен и превращен в мелкие щепки. Все инженерные сооружения противника уничтожены.

На фронте корпуса 11 марта были втянуты в бой, разбиты и перемешаны между собой 35, 69, 64, 34, 37–й пехотные полки противника, 9–й отдельный и 1–й самокатный батальон. По показаниям пленных… у противника действовало больше 2 дивизий; в ротах противника, которые дрались на главном направлении, осталось от 2 до 5 человек.

11 марта для развития наметившегося прорыва в центре корпуса была введена свежая 87–я дивизия, которая закончила сосредоточение 9 марта, а для охвата левого фланга противника и выхода в тыл лоймо– ловской группировке была направлена 24–я мотокавалерийская дивизия в составе 30 эскадронов. К моменту вступления в силу мирного договора 87–я стрелковая дивизия продолжала развивать прорыв вдоль шоссе на станцию Лоймола, а 24–я мотокавалерийская дивизия вышла в тыл лоймоловской группировки, перехватила основную дорогу. Таким образом, лоймоловская группировка через пару дней была бы разгромлена».

«– Была бы! – с досадой передразнил Сталин, прерывая бодрый доклад комдива.

– Да, была бы разгромлена, – подтвердил Дмитрий Тимофеевич. И стал оправдываться: Не вина 1–го корпуса, не вина 8–й армии; что мы запоздали. Я полагаю, что если бы мы начали операцию 20 февраля, как было намечено, то Лоймола была бы захвачена и лоймоловская группировка была бы разгромлена, но начали операцию только 2 марта.

– Кто виноват? – задал Сталин, можно сказать, извечный российский вопрос.

– Запоздали со сосредоточением войск на железной дороге, – как‑то сразу сник Козлов, чувствуя, чем может грозить поиск виновников того, что победа уплыла из‑под носа.

– Значит, железная дорога? – ласково осведомился Иосиф Виссарионович.

Комдив радостно подтвердил:

– Да, последняя 87–я стрелковая дивизия прибыла 10 марта, а с 12 марта уже участвовала в бою».

Штерн тоже остановился на незавершенной Лоймоловской операции. Командарм не преминул приписать авторство ее плана Сталину, а заодно в раскаянии посыпал свою голову пеплом:

«8–я армия в непрерывных боях нанесла финской армии огромные потери, но поставленной ей главным командованием задачи выполнить полностью не сумела. Правда, мартовское наступление, которое мы основательно готовили по детально указанному лично товарищем Сталиным замечательному плану, наступление, по которому из восьми дивизий армии шесть дивизий, около 90 % артиллерии и вся авиация наносили мощный удар на узком фронте, начало успешно развиваться.

План, данный 8–й армии товарищем Сталиным, является примером смелого сосредоточения максимума сил на главном направлении. Особенно интересны и оригинальны указания товарища Сталина по оперативному и тактическому использованию артиллерии при прорыве. Хотя это наступление не было нами в связи с заключением мира доведено до конца, высшему командному составу РККА необходимо изучить указания товарища Сталина по этому плану и самый план и ход Лоймоловской операции.

Войска армии в результате жестоких боев прорвали сильно укрепленный рубеж обороны финнов, последовательно перемолотив при этом, больше всего артиллерией и авиацией, значительные силы финнов. Финны потеряли в этих мартовских боях около 3 тысяч одними убитыми. Войска армии при этом уничтожит и взяли сотни каменно– и деревоземляных укрепленных точек, тысячи винтовок, много пулеметов, автоматов и другого оружия. Финские войска были настолько истощены и разбиты, что надергивали для своих укретений остатки войск, откуда только могли; так, на одной из укрепленных высот, взятых за пару дней до окончания военных действий, были найдены сотни трупов пяти финских полков.

Наши части смешанной конницы, стрелки и лыжники вышли уже в тыл финнам. Нащи диверсионно– партизанские группы активно действовали на прилегающих к фронту дорогах финского тыла. Мы имели еще значительные резервы для питания и развития успеха. Близкий и полный успех этого наступления

8–й армии был для всех несомненным, но действия 8–й армии запоздали. Это было нам указано Ставкой Главного командования».

Успех советского наступления в феврале – марте 1940 года заставил финское правительство искать способы скорейшего прекращения войны, хотя армия Суоми так и не была разгромлена.

Путь к миру

Какой же путь прошли СССР и Финляндия к миру, наступившему в заснеженных карельских лесах 13 марта 1940 года? Переговоры о мирном соглашении начались еще накануне генерального советского наступления на линию Маннергейма. 5 февраля в Стокгольме В. Таннер встретился с советским полпредом в Швеции А. М. Коллонтай. До этого через министра иностранных дел Швеции Карла Гюнтера советская сторона дала понять, что договор теперь может быть заключен только на более жестких условиях, чем те, что обсуждались осенью 1939–го. Самым болезненным для финнов требованием была уступка полуострова Ханко. Финское правительство предложило начать переговоры с того, о чем удалось договориться перед войной. Финляндия также была готова к дополнительным территориальным уступкам на Карельском перешейке на основе обмена территорий с СССР. Финны готовы были согласиться и на специальный международный договор о нейтрализации Финского залива. Молотов разрешил Коллонтай встретиться с Таннером. Александра Михайловна показалась финскому министру иностранных дел, помнившему ее по встречам в 1910–х годах, «сердечной пожилой дамой», не проявившей, однако, былой гибкости мысли. Таннер от своего имени предложил вместо Ханко уступить один из островов у входа в Финский залив. Из Москвы запросили, какой именно остров имеется в виду. Но к тому времени произошли события, сделавшие финнов менее уступчивыми. 5 февраля Высший военный совет Англии и Франции принял решение направить экспедиционный корпус в Скандинавию для помощи Финляндии. Шведское правительство всерьез рассматривало возможность посылки на помощь финнам батальонов добровольцев (два из них в конце февраля прибыли на северный участок фронта и сменили там финскую бригаду, перебрасываемую на Карельский перешеек). Таннер и Маннергейм скептически отнеслись к возможности англо – французского десанта. Но премьер – министр Р. Рюти полагал, что это обещание можно будет использовать для давления на Советский Союз.

Западных союзников в конечном счете волновала не судьба Фииляндии, а открывавшаяся заманчивая возможность установить свой контроль над шведскими месторождениями железной руды. Отсюда Германия получила три четверти железорудного сырья для своей металлургической промышленности. Уинстон Черчилль, занимавший в то время пост первого лор – да Адмиралтейства (военно – морского министра), еще 19 сентября 1939 года обратил внимание кабинета на важность прекращения экспорта в Германию шведской руды из норвежского порта Нарвик. Он предложил британскому министерству торговли закупить у шведов всю руду. Эта идея поддержки не нашла. И вот теперь помошь пострадавшей от советской агрессии Финляндии была удобным предлогом для того, чтобы отстранить Германию от шведской руды. Дадим, однако, слово самому Черчиллю:

«Для доставки военного снаряжения и добровольцев в Финляндию существовал только один путь. Порт Нарвик с его горной железной дорогой к шведским железным рудникам приобрел новое моральное, если не стратегическое значение. Использование Нарвика для снабжения финских войск затрагивало нейтралитет Норвегии и Швеции. Оба эти государства, в равной мере страшившиеся Германии и России, хотели только одного – не быть втянутыми в войны, которые уже начали разгораться вокруг и готовы были поглотить и их… Английское правительство не хотело, конечно, совершить даже формальное нарушение норвежских территориальных вод, минировав норвежский коридор для обеспечения себе преимущества перед Германией. Но, подчинившись более благородному побуждению, лишь косвенно связанному с нашими военными интересами, оно предъявило Норвегии и Швеции гораздо более серьезное требование свободного пропуска людей и поставок для Финляндии.

Я горячо сочувствовал финнам и поддерживал все предложения, направленные им на пользу. Я был рад этим новым благоприятным настроениям, считая, что они помогут нам добиться крупного стратегического преимущества перед Германией, которая, таким образом, оказалась бы отрезанной от важных для нее источников железной руды. Если бы Нарвик стал своего рода союзной базой снабжения финнов, несомненно, было бы нетрудно помешать немецким кораблям грузиться там рудой и беспрепятственно плыть по коридору в Германию».

11 декабря первый лорд Адмиралтейства заявил на заседании кабинета министров: «Было бы выгодно, если бы развитие событий в Скандинавии привело к участию Норвегии и Швеции в войне с Россией. Мы тогда могли бы под предлогом оказания им помощи получить плацдарм в Скандинавии, причем без объявления войны России нам самим. Такое положение открыло бы нам обнадеживающие перспективы в войне на море».

В Париже и Лондоне не хотели оказаться в состоянии войны с СССР – потенциальным их союзником против Германии. Там рассчитывали, что англо – французские войска на севере Финляндии и в Норвегии будут выполнять лишь охранные действия и не вступят в бой с Красной Армией.

16 декабря Черчилль представил британскому кабинету министров новый меморандум, где говорилось: «Действенное прекращение перевозки железной руды из Норвегии в Германию было бы равносильно крупной наступательной операции». Он предлагал минировать подступы к Нарвику и шведским портам в Ботническом заливе. Так рискованно далеко правительство не готово было заходить. Ограничились нотой протеста Норвегии по поводу чрезмерного использования Германией ее территориальными водами. Штабам армии и флота поручили подготовить план десанта в Нарвике для помощи Финляндии, а также проанализировать последствия возможной оккупации Германией Южной Норвегии.

Решение было принято на заседании Верховного военного совета союзников 5 февраля 1940 года: отправить в Норвегию 3–4 дивизии. Англичане и французы вот так рассчитывали убедить Швецию разрешить транзит войск и военных поставок для Финлян – дии, а исподволь поставить под свой контроль норвежские железные рудники в Елливаре. Две английские дивизии, предназначавшиеся для отправки во Францию, были оставлены в метрополии и начали подготовку к высадке в Норвегии. Считалось, что для действительной помощи Финляндии необходимы силы не менее чем в 30–40 тысяч человек. Однако, что делать, если Швеция и Норвегия откажут в транзите, – союзники не знали. Верных решений, как выйти из– этого щекотливого положения, в Лондоне и Париже просто не существовало.

Неудачи финской армии на Карельском перешейке заставили Хельсинки колебаться между заключением тяжкого мира и возможностью продолжать сопротивление при содействии западных союзников. Таннеру в Стокгольме было заявлено, что Швеция не собирается направлять в Финляндию регулярные войска, но готова содействовать ей в достижении мира. А 17 февраля шведское правительство объявило, что не допустит на свою территорию войска Англии и Франции.

22 февраля Москва известила Швецию о своих условиях: аренда полуострова Ханко сроком на 30 лет, передача Советскому Союзу всего Карельского перешейка вместе с Выборгом и района к северо – востоку от Ладожского озера. К условиям, продиктованным еще 12 февраля через Коллонтай, добавилось новое требование: уступки Сортавалы и Выборга. Новая граница, по требованию Советов, соответствовала примерно той, что была установлена Ништадтским миром 1721 года после Великой Северной войны при Петре Великом. Финляндия должна была к тому же заключить с Советским Союзом договор о совместной обороне Финского залива.

В тот же день, 22 февраля, в ставку Маннергейма в Миккели прибыл английский генерал К. Линг, чтобы сообщить детали предстоящей англо – французской экспедиции в Скандинавию. 3–3,5 дивизии должны прибыть в конце марта в Финляндию и защищать север – ный участок фронта у Петсамо. Но для этого необходимо официальное приглашение от финского правительства и согласие Норвегии и Швеции на транзит. На вопрос, что будут делать Англия и Франция, если шведы ответят отказом, Линг не смог дать ответа. Маннергейм заподозрил, что союзники ведут игру и блефуют. 23–го числа о плане англо – французской экспедиции было извещено финское правительство. Таннер счел обещанную помощь недостаточной и выразил опасение, что она придет слишком поздно, когда вся Финляндия будет оккупирована Красной Армией. Однако жесткость советских условий склонила его не спешить с соглашением с Москвой. Министр обороны Ю. Ниукканен, напротив, настаивал на незамедлительном обращении к Англии и Франции с официальным приглашением.

Все финские политики отвергали предложение СССР о совместной обороне, ибо это могло втянуть Финляндию в войну с Германией. На этот счет Рюти прозорливо заметил, что дружба Советского Союза и рейха не будет долгой.

Маннергейма беспокоило то, что ослабление финских войск, исчерпавших почти все резервы, приведет к тому, что фронт вот – вот рухнет. Ниукканен же, напротив, верил, что армия, особенно при содействии великих держав, сможет продержаться еще долго. Рюти же рассчитывал на привлечение в войну на стороне Финляндии Швеции, что могло остановить советское наступление на Карельском перешейке. Помощь экспедиционного корпуса Англии и Франции он согласен был принять лишь в самом крайнем случае. Ведь тогда Финляндии пришлось бы фактически вступить во Вторую мировую войну на стороне одного из блоков.

27 февраля Таннер в очередной раз посетил Стокгольм и привез оттуда неутешительные вести. Премьер– министр Швеции П. Ханссон заявил об отказе своей страны вступать в войну с Советским Союзом и разре – шить проход через шведскую территорию англо – французских войск. Ханссон даже пригрозил, что если западные союзники предпримут движение через Швецию без ее согласия, то Стокгольм вступит в войну против Хельсинки на стороне Москвы. Но все это была пока лишь риторика. Конфиденциально же шведский премьер советовал Таннеру пойти на мир с Россией на выдвигаемых Молотовым условиях – в противном случае Финляндия подвергнется советской оккупации. Таннер в ответ попросил, чтобы по окончании войны Швеция заключила с Финляндией оборонительный пакт и тем гарантировала ее от новых советских притязаний. Шведы, однако, не дали немедленного ответа, пообещав прежде всего экономическую помощь.

На следующий день, 28–го числа, финское правительство было информировано о том, что передовой отряд экспедиционного корпуса, насчитывающий всего лишь 12–15 тысяч человек, прибудет только во второй половине апреля. Английский посланник в Хельсинки Д. Верекер не смог также сказать, гарантируют ли союзники целостность существующих финских границ на послевоенной мирной конференции. С этого момента Таннер стал настаивать на скорейшем заключении мира.

К тому времени Маннергеймом было принято решение об отходе к Выборгу, так как для обороны промежуточной оборонительной позиции у финнов уже не было сил.

Скорее заключить мир Финляндию побуждала не только Швеция, но и Германия. До немцев дошли слухи о готовящейся англо – французской высадке в Скандинавии. Гитлер резонно увидел здесь угрозу оказаться отрезанным от шведской железной руды. Побывавшему в конце февраля в Берлине бывшему премьер – министру Финляндии Т. Кивимяки в германском МИД советовали заключить мир на любых условиях и ждать окончания мировой войны, чтобы получить компенсацию от победителей (немцы не сомневались, что победителями будут они).

Теперь на сторону сторонников заключения мира перешел и Рюти. Он понял, что даже совместной помощи Швеции и западных держав будет недостаточно, чтобы спасти Финляндию от поражения. 28 февраля на заседании правительства Рюти заявил: «Лучше сохранить армию и спасти страну от уничтожения, чтобы при удачном развитии событий мы могли представлять собой весомую силу. Лучше начать освобождение страны от Выборга, чем от Торнио». Таннер согласился с ним, предостерегая его только от публичного оглашения этого мнения. Пааскиви же надеялся, что в случае победы Англии и Франции Финляндия на мирной конференции получит назад все потерянные территории.

Правительство обратилось к Маннергейму. Он охарактеризовал положение нафронте как весьма серьезное, но прямо не сказал, надо ли соглашаться на жесткие мирные условия, выдвинутые Москвой. В частной же беседе с премьер – министром маршал посоветовал все‑таки кончать войну, ибо бороться далее в одиночку финскому народу просто не под силу.

29 февраля был готов ответ Финляндии Москве. Финляндия в принципе принимала советские условия, но оговаривала, что в ходе переговоров они должны быть уточнены. Однако этот документ так и не был отправлен в Москву. Финский посланник в Швеции Э. Эркко получил указание не передавать его до особого распоряжения. Дело в том, что у финского руководства вновь появилась надежда на иностранную помощь. В ночь на 1 марта финский посланник во Франции X. Холма сообщил, что 50 тысяч союзных войск прибудут в Финляндию уже в конце марта. Париж и Лондон окажут давление на Скандинавские страны, чтобы те разрешили переброску через свою территорию этих союзных сил. Союзники также предупредили финнов, что начало мирных переговоров с Москвой будут рассматривать как переход их на сторону Германии, а потому прекратят Финляндии всякую помощь.

Финское правительство собралось 1 марта в 11 часов утра, за час до установленного Москвой предельного срока для принятия советских мирных условий. Таннер вновь воспрянул духом и начал строить планы создания большой антисоветской и антигерманской коалиции: «Если бы западные государства смогли осуществить свои планы, то весь Север включился бы в борьбу и составил единый фронт. Это, могло бы привести к поражению Германии». Министр иностранных дел Финляндии исключал, что против Германии выступит еще и Турция, а тогда, думал он, война вообще закончится очень быстро. С Турцией связывали и совершенно фантастические англо – французские планы бомбардировки Баку. Считалось, что так можно будет лишить Германию поставок советской нефти. Однако оптимизма Таннера никто из членов кабинета не разделил. Решено было запросить СССР о точном начертании новой границы и возможных компенсациях за уступаемые Финляндией территории. Одновременно финны информировали Стокгольм, что решают вопрос об обращении за помощью к Англии и Франции. В Париж и Лондон полетели запросы официально подтвердить готовность немедленно отправить в Финляндию 50–тысячный контингент и 100 бомбардировщиков с экипажами. Таннер в своих мемуарах охарактеризовал это как попытку «приставить к горлу западных держав финский нож». Правительство Финляндии нервировало Англию и Францию возможностью соглашений с Советским Союзом, чтобы скорее добиться присылки более крупных экспедиционных сил. От Москвы же финны добивались более мягких условий мира, угрожая в противном случае высадкой англо – француз– ских войск. Каков может быть исход этой рискованной игры – в Хельсинки не знали.

Гюнтер отказался передать новый финский ответ советской стороне, считая, что в Москве его истолкуют как отказ от советских условий. Шведский министр иностранных дел просил Коллонтай поставить перед своим правительством вопрос о смягчении требований и, в частности, оставить за финнами Выборг. Александра Михайловна обещала это сделать, предупредив, что шансов на успех, в общем‑то, нет.

Между тем Англия и Франция 2 марта предупредили Швецию и Норвегию, что собираются послать войска на помощь Финляндии и вскоре обратятся к ним с официальным запросом о разрешении на транзит. Скандинавским странам была обещана помощь в случае, если Германия предпримет против них военные действия. В Стокгольме понимали, что страна в любой момент может оказаться втянутой в мировую войну, и стали еще настойчивее убеждать финнов помириться с Москвой. «Швеция, посредничая, больше заботится о собственной безопасности», – заявил на заседании правительства Таннер. Маннергейм высказался более резко: шведы заботятся только о спасении собственной шкуры. Маршал предложил попросить США заменить Швецию в качестве посредника, но это предложение не было принято: американское посредничество явно не устроит Москву.