Текст книги "Тайны финской войны"

Автор книги: Борис Соколов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)

Вот как это было.

В 6 часов утра 15 февраля 204–я воздушно – десантная бригада начала атаку на острова, а приказ о наступлении штаб бригады получил катастрофически неожиданно – лишь в 10 часов вечера 14 февраля, на ночь глядя. После короткой артподготовки, в которой уча – ствовали всего лишь 12 орудий (по четыре 76-, 122– и 152–мм), в утренней мгле десантники в маскировочных халатах устремились вперед по льду Ладожского озера. Однако фронтальный и фланговый огонь финнов вынудил 2–й батальон бригады залечь у южной оконечности Максиман – саари, а с рассветом противник стал выкашивать эти цепи на белом снегу пулеметами. Невероятным усилием командирам удалось поднять бойцов. Батальон ворвался на южный берег острова, но был остановлен финнами на перешейке, соединяющем южную часть Максиман – саари с северной. Тем временем 3–й батальон бригады атаковал Петя – саари и, несмотря на значительные потери, занял три четверти острова. А вот дальше случилось невероятное. Командир бригады полковник И. И. Губа– ревич попросил поддержать его артиллерией. Однако командовавший левофланговой группой 15–й армии комбриг К. А. Коротеев, позднее, в 1945 году, удостоенный звания Героя Советского Союза, прислал ему удивительный по смеси цинизма и глупости ответ: «Хватит сосать артиллерию, прокладывайте себе дорогу своим огнем!» И это было заявлено командиру действующей с такою ответственной целью бригады, в которой по штату числилось всего‑то 12 45–мм пушек и 18 50–мм минометов – последние в годы Великой Отечественной прозвали «хлопушками» за малую дальность стрельбы и слабость заряда.

Но на этом театр абсурда не кончился. По приказу Константина Аполлоновича 219–й стрелковый полк 11–й дивизии, который по плану должен был поддержать десантников после того, как они ворвутся На остров, был оставлен в резерве вместе с 1–м батальоном бригады.

Положение усугубилось еще и тем, что командир 219–го стрелкового полка забыл или не решился доложить, что остров Зуб, занятый ранее боевым охранением полка, только что был им оставлен. В результате десантники попали под внезапный и губительный фланговый огонь.

Не получив подкрепления и понеся большие потери, 2–й и 3–й батальоны 204–й воздушно – десантной бригады начали в ночь – на 16 февраля отход. Из‑за нерадивости высших начальников бойцы и командиры, хорошо подготовленные в тактическом отношении и прекрасно владевшие лыжами, понеся уже бессмысленно большие потери, не смогли спасти окруженных. Батальоны не досчитались 320 человек убитыми и 281 ранеными.

23 февраля командование 8–й армии решило ознаменовать 22–ю годовщину Красной Армии взятием этих двух злосчастных островов и соединением с окруженными товарищами. После получасовой артиллерийской подготовки при поддержке танков десантники на бронесанях вновь пошли на Петя – саари. Однако танкисты лишь продефилировали вдоль берега и возвратились восвояси, фактически не приняв участия в бою. Тем не менее «крылатые пехотинцы» сумели овладеть южной частью острова, но и на этот раз остались без артиллерийской и авиационной поддержки. Они удерживали свои позиции до рассвета следующего дня и под непрекращающимся неприятельским обстрелом покинули остров. Список советских потерь пополнился 369 убитыми и 325 ранеными.

Тем временем соединения 8–го стрелкового корпуса снова попытались прорвать оборону противника и деблокировать группировку, окруженную в районе Леметти. 25–я мотокавалерийская дивизия еще 10 февраля перешла в наступление, но сразу же встретила упорное сопротивление финнов, неоднократно переходивших в контратаки. Во время одной из них 111–й мотокавалерийский полк отошел, оставив противнику своих раненых на поле боя. Положение исправил 138–й полк, который стремительным ударом ворвался на позицию и спас раненых.

Две другие'дивизии 8–го стрелкового корпуса, 11–я и 72–я, также атаковали противника. Финны, отдав полтора километра болот и лесов, прочно укрепились на высотах у поселка Ниемеля. Все попытки выбить их оттуда не имели успеха. Единственное, что удалось сделать, – это вывести из окружения группу Н. Ф. Иевлева, которая ранее шла на помощь окруженным, но сама оказалась в неприятельском кольце. 20–й стрелковый полк 37–й дивизии, переданный в подчинение командира 72–й стрелковой дивизии, 15 февраля нанес удар в направлении высоты 95,4, куда и вышли на следующий день окруженцы. В день Красной Армии 8–й стрелковый корпус вновь перешел в наступление, но за три дня боев дивизии продвинулись менее чем на километр. Цена за этот километр была очень велика: 25–я мотокавалерийская дивизия за период с 4 по 25 февраля потеряла 712 человек убитыми, 1910 ранеными, 236 пропавшими без вести и 353 обмороженными. 72–я стрелковая дивизия недосчиталась 613 убитых, 2465 раненых, 3 пропавших без вести и 79 обмороженных. 11–я стрелковая дивизия с 10 по 27 февраля потеряла 352 бойца и командира убитыми, 1482 ранеными, 286 пропавшими без вести и 83 обмороженными. Наконец, штаб 37–й мотострелковой дивизии, принимавшей участие в боях 23–25 февраля, исчислял потери в своих частях в 373 убитых и 908 раненых.

Не помог окруженным и посланный им на помощь 6–й отдельный лыжный батальон. Наткнувшись на финские засады и потеряв ориентировку, он вынужден был возвратиться к главным силам армии, потеряв за неделю боев 143 убитыми, 142 ранеными, 430 пропавшими без вести и 239 обмороженными. В строю осталось не более полусотни бойцов.

15–я армия, предназначенная для деблокирования 18–й и 168–й дивизий, насчитывала около 100 тысяч человек, примерно 1300 орудий и минометов и до 200 танков. Ей противостояли финские войска численностью 65–70 тысяч человек. В конце февраля почти половина из них была переброшена на Карельский перешеек. Следует также учесть, что 15–я армия имела многократное превосходство над противником в артиллерии и абсолютное – в танках.

15 февраля финны усилили натиск на гарнизон Митро – полустанок Рускасет, или, как его еще называли, «КП четырех полков» в документах 4–го армейского корпуса финнов он значится как «окруженные полки», где находились батальоны 208–го и 316–го стрелковых и батареи 3–го артиллерийского и 12–го гаубичного артиллерийского полков 18–й дивизии.

В ночь на 18 февраля остатки гарнизона общей численностью около 1700 человек начали прорыв из окружения. Колонна, половину личного состава которой составляли раненые и обмороженные, пыталась пробиться в район обороны 168–й дивизии. Отход прикрывали бойцы и командиры 83–го танкового и 224–го разведывательного батальонов 34–й бригады. Они сражались до последнего, чтобы их товарищи прорвались к своим. Из этого боя не вернулся ни один танкист и разведчик. Однако и стрелкам и артиллеристам также не удалось уйти из окружения: днем 18 февраля группа была уничтожена около высоты 79,0. В район обороны 168–й стрелковой дивизии прорвались лишь 30 человек. По финским данным, трофеи составили 20 танков, 32 полевые и 2 противотанковые пушки, 6 четырехствольных зенитных установок, 63 станковых и ручных пулемета, 17 тракторов, 25 автомобилей, более 200 повозок. В финском плену оказалось более 250 человек.

В журнале боевых действий 34–й бригады в связи с гибелью гарнизона Рускасет появилась такая запись: «Из окружения никто из людей 83–го танкового и 224–го разведывательного батальона не прибыл. Погибли все. Танки подбиты или взорваны».

Счастливее была судьба гарнизона Ловаярви. 14 февраля его ударная группа отбросила блокировавшие его финские подразделения, и 16–го окруженные соеди – нились со своими. Спаслось 810 человек с 34 пулеметами, 290 человек погибло. Все тяжелое вооружение и технику пришлось уничтожить.

Но финнам эти победы давались тоже не бескровно. На 26 декабря финские подразделения имели следующую численность: 1–й батальон 36–го пехотного полка – 704 человека, 2–й – 759, 3–й – 895; 1–й батальон 37–го полка – 730, 1–й батальон 38–го полка – 660, численность трех батальонов 39–го полка составляла 718, 710 и 731 человек соответственно. К 1 февраля все они значительно поредели. 2–й батальон 36–го полка теперь насчитывал лишь 459 человек, батальоны 37–го полка – 567, 578 и 381, а 38–го – 502, 489 и 813, в 39–м – 526, 476 и 426. Большие потери понесли также два батальона 64–го полка и три отдельных егерских, прибывшие на фронт в начале января. 1 февраля пехотные батальоны насчитывали 418 и 403 человека, егерские – 717, 472 и 511 человек. И это при том, что штатная численность финского пехотного батальона составляла около 800 человек, а егерского – примерно 850.

Из другого гарнизона, Уома, возглавлявшегося командиром отдельного батальона связи капитаном К. Ф. Касаткиным, поступали не менее трагические радиограммы. 2 февраля он сообщал Штерну: «Окружены 16 суток. Раненых 500 человек, боеприпасов и продовольствия нет. Раненые умирают. Доедаем последнюю лошадь. Сможем продержаться до 24.00». 14 февраля Касаткин и его заместитель комиссар 620–го стрелкового полка 60–й стрелковой дивизии политрук И. М. Лисунков (десятью днями позже он погиб в бою) обращались к начальнику штаба 56–го корпуса полковнику И. А. Иконникову: «Умираем с голода. Усильте сброс продовольствия. Выручайте, не дайте умереть позорной смертью». И о том же – в, увы, далеко не праздничный для окруженных день 23 февраля: «Положение тяжелое. Несем потери, ослабли окончательно. Срочно помогите, держаться нет сил. 40 дней окружены, не верится, что противник си – лен. Освободите от напрасной гибели. Люди, материальная часть, фактический лагерь больных, здоровые истощены». В конце февраля остатки гарнизона Уома все же смогли прорваться на соединение с частями 15–й армии.

В ночь на 19 февраля финны, воспользовавшись плохой организацией обороны в Леметти, овладели несколькими высотами, что позволило им полностью взять под контроль все перемещения окруженных. Площадь обороны гарнизона сократилась до одного километра в длину и примерно 400 метров в ширину.

21 февраля комбриг С. И. Кондратьев радировал: «Помогите, умираем голодной смертью». На следующий день не менее трагически: «Авиация по ошибке бомбила нас. Помогите, выручайте, иначе погибнем все».

23 февраля прекратил свое существование гарнизон у озера Сари – ярви. Из его состава не спасся никто. Уже после войны на месте расположения 3–го батальона 97–го стрелкового полка были обнаружены 131 труп и еще две братские могилы, сооруженные финнами. По данным финских источников, трофеями 4–го армейского корпуса финнов стали 6 полковых и 6 противотанковых пушек, 4 миномета, 4 танка и 60 пулеметов. Для финнов, испытывавших острую нужду в вооружении, захват каждого орудия, пулемета или винтовки был очень важен. В феврале 1940 года штаб этого корпуса отдал приказ, в котором указывалось на необходимость бережного отношения к оружию и тщательного сбора трофейного стрелкового и артиллерийского вооружения. Более того, войскам предписывалось изготавливать оружие в мастерских.

Во время войны Финляндия получила из‑за границы 77 300 винтовок, 5800 ручных и 100 станковых пулеметов, 395 полевых и 18 противотанковых орудий и 216 минометов. Внутри страны было произведено 52 570 винтовок, 1265 пистолетов – пулеметов, 960 ручных и 605 станковых пулеметов, 105 противотанковых

орудий и 272 пулемета. С советскими эти ресурсы вооружения конечно же были несопоставимы. Но Красная Армия щедро «поделилась» с финнами огневыми средствами борьбы. Трофеи дали финнам около 15 % всех их винтовок, 4 % пистолетов – пулеметов, 17 % ручных и две трети станковых пулеметов, треть противотанковых пушек, больше половины полевых орудий и 6 % всех минометов, поступивших в армию в период войны. В связи с этим командующий Лапландской группой генерал К. Валениус в интервью французской газете «Эксельсиор» на вопрос о том, кто активнее других поставляет боевую технику Финляндии, остроумно ответил: «Русские, конечно!»

За неудачные операции по деблокированию окруженных командарм 2–го ранга М. П. Ковалев был 25 февраля освобожден от занимаемой должности и заменен комкором В. Н. Курдюмовым. Владимир Николаевич Курдюмов в течение предыдущих полутора лет был начальником Управления боевой подготовки РККА. Теперь ему была дана возможность проверить в бою, насколько были правильны наставления и уставы, которые разрабатывались под его руководством.

Между тем обстановка в котлах продолжала ухудшаться. 23 февраля гарнизон «Развилка дорог» радировал: «40 дней окружены, не верится, что противник силен. Освободите от напрасной гибели. Люди, мат– часть – фактически лагерь больных, здоровые истощены. Судьбу Кожекина (возглавлявшего гарнизон у Сари – ярви – Б.С.) не знаем, нет сил, положение тяжелое». 25–27 февраля к гарнизону «Развилка дорог» попытался прорваться лыжный эскадрон, но вышли туда лишь три обмороженных бойца, остальные погибли или были пленены.

26 февраля командование гарнизона Леметти – юж– ное отправило в штаб 56–го корпуса еще одну отчаянную радиограмму: «Помогите, штурмуйте противника, сбросьте продуктов и покурить. Вчера три ТБ развернулись и улетели, ничего не сбросили. Почему морите голодом? Окажите помощь, иначе погибнем все». Командующий 15–й армией командарм 2–го ранга В. Н. Курдюмов в ответной телеграмме посоветовал окруженным успокоиться и запросил командование окруженных гарнизонов о возможности посадки самолетов на занятой территории. Те ответили отрицательно. Тогда Курдюмов попросил продержаться еще пару дней и пообещал помощь. Однако командование окруженного гарнизона просило разрешения на выход из окружения. Военный совет 15–й армии, получив в ночь на 28 февраля разрешение Ставки, приказал начать отход из Леметти с наступлением темноты, указав на то, что необходимо спасти раненых и вывести из строя материальную часть.

Гарнизон общей численностью 3261 человек выходил из окружения двумя группами. Северную возглавил командир 34–й танковой бригады комбриг Кондратьев, южную – начальник штаба 18–й дивизии полковник Алексеев (командир ее комбриг Г. Ф. Кондрашев был ранен 25 февраля). Комиссия штаба 15–й армии позднее констатировала: «Кондрашев организовал выход очень плохо. Даже часть командного состава не знала, какие подразделения входят в состав каких колонн… План выхода был разработан с расчетом на более легкий выход северной колонны, в которой по плану следовало командование, штабы и наиболее здоровые люди…

Колонна Кондрашева из Леметти – южное выступила около 22 часов и двигалась от командного пункта 34–й легкотанковой бригады вдоль финской дороги, проходящей по тропе к юго – западному берегу озера Вуортана – ярви. Личный состав колонны был врору– жен винтовками и револьверами, кроме того, колонна имела 3 комплексные зенитные установки и 2–3 танка БТ-7, которые предполагалось использовать для поддержки выхода, но в силу плохой организации их не использовали и даже забыли предупредить экипажи о выходе… Приказание Военного совета о порче техники и материальной части полностью выполнено не было.

Несмотря на приказание Военного совета армии обязательно взять с собой всех больных и раненых, тяжелобольные и раненые были оставлены, причем выход гарнизона был преднамеренно скрыт от них…»

Группа Кондратьева при прорыве почти целиком погибла. Правда, уцелевшим бойцам удалось спасти знамя бригады. Комбриг С. И. Кондратьев, комиссар 34–й бригады И. А. Гапанюк, начальник штаба бригады полковник Н. И. Смирнов и комиссар 18–й дивизии М. И. Израецкий, оказавшись в безнадежном положении, покончили с собой.

Тяжело раненный в последних боях командир 18–й дивизии Г. Ф. Кондрашев принял участие в попытке прорыва. Его вынесли из окружения. Однако 4 марта в госпитале Григорий Федорович был арестован в госпитале и вскоре расстрелян по приговору трибунала. Из него сделали козла отпущения за гибель дивизии.

Труп Кондратьева был обнаружен и захоронен финнами, равно как и тела еще 4300 бойцов и командиров 18–й дивизии и 34–й бригады. В качестве трофеев финским войскам достались 128 танков и 91 орудие.

Вторая группа окруженных, во главе с начальником штаба 18–й стрелковой дивизии полковником Алексеевым, прорвалась. Из окружения вышло 1237 человек. Около 900 из них были ранены или обморожены. При прорыве погибли 48 бойцов и командиров. Знамя 18–й Ярославской Краснознаменной стрелковой дивизии досталось финнам в качестве трофея. После окончания войны дивизия, как утратившая Боевое знамя, была расформирована. ^Командир 56–го стрелкового корпуса комдив И. Н. Черепанов, опасаясь суда, 8 марта покончил с собой.

На совещании в апреле 1940 года В. Н. Курдюмов так изложил события, связанные с гибелью 18–й стрелковой дивизии и 34–й легкотанковой бригады:

«Части дивизии были блокированы противником вдоль дороги от Уома до Леметти (южное), а также в районах высоты 104,9, Рускасет и развилка дорог 2 км южнее Рускасет. Они были блокированы в 13 гарнизонах. До момента Армирования 15–й армии эти блокированные гарнизоны частично были уничтожены, остальные понесли большие потери. Людской состав был истощен, бойцы и командиры страдали финнобоязнью и к активным боевым действиям были не способны. Подавляющая часть техники являлась обузой для войск и не была использована.

Особенно тяжелое положение было в гарнизоне Леметти (южное). Этот гарнизон, численность которого, по разным данным, в 3000–3200 человек, был расположен в районе площадью 600–800 м на 1500 м. Причем за длительный срок блокады (более двух месяцев) в этом гарнизоне не были отрыты даже окопы полного профиля. Все господствующие высоты в районе Леметти были отданы почти без боя противнику. В гарнизоне царило полнейшее безначалие. Командование 18–й стрелковой дивизии и 34–й легкотанковой бригады самоустранилось от руководства войсками и занималось лишь посылкой панических телеграмм по всем адресам. В момент выхода этого окружения, в ночь с 28 на 29 февраля, командование 18–й дивизии и 34–й бригады передало руководство своими людьми в этот ответственный момент начальникам штабов – полковнику тов. Алексееву и начальнику штаба 34–й танковой бригады тов. Смирнову.

168–я стрелковая дивизия с начала военных действий была в полуокружении и к 13 февраля имела потери около 6 тысяч человек в людском составе и около 50–60 % конского состава. Подвоз дивизии всего необходимого производился по льду Ладожского озера, от Пит– кяранта на Коириная, и был крайне нерегулярным, так как трасса находилась под огнем противника с материка и ближайших островов.

В дивизии ощущался недостаток продуктов питания и боеприпасов. Бойцы изголодались, их психика была надломлена, поэтому дивизия могла только обороняться и не была способна к активным боевым действиям».

Главную вину за окружение соединений Владимир Николаевич возлагал на командующего 8–й армией Штерна и командующего южной группой войск Ковалева:

«Все это произошло потому, что командование 8–й армии, а впоследствии командования южной группы войск этой армии находилось психологически в плену у противника и, не ожидая сосредоточения дивизий, вводило их в бой отдельными подразделениями и частями…

В оперативном отношении направление главного удара армии, а до этого направление главного удара южной группы войск 8–й армии было выбрано неудачно, неправильно. Вместо того чтобы выполнять указания Ставки о выходе основной группировки армии на лед Ладожского озера для действий в направлении Импилахти – Сортавала, все усилия армии были направлены на фронте: озеро Ниетярви – Питкяран– та, т. е. на том направлении, где в связи с трудным рельефом местности и укрепленными позициями противника операции заранее были обречены на неуспех. Единственная коммуникация армии Лодейное поле – Питкяранта находилась в неудовлетворительном состоянии и не могла обеспечить массового движения автотранспорта.

Финны активных действий на фронте армии не предпринимали, они оборонялись на широком фронте, умело использовали местность, а также хорошо применяли службу заграждений. Оборонительные позиции финнов были хорошо замаскированы и расположены по двум основным направлениям действий армии в удалении 3–5 км одна от другой. Все они были оборудованы финнами еще в мирное время и состояли из проволочных заграждений в5– 10 рядов, противотанковых рвов, минных полей и деревянно – земляных сооружений полевого типа, усиленных камнями».

То, что произошло с оставленными группой Кондратьева 120 тяжелоранеными, противоречит всем принципам человечности. Когда советские войска после заключения мира вернулись в район Леметти, отошедший к Советскому Союзу, то застали жуткую картину. Некоторые землянки были забросаны фанатами, другие сожжены. Обгоревшие скелеты сохранили следы колючей проволоки, которой беззащитных людей прикрутили к нарам. Командование Красной Армии обвинило в этой чудовищной расправе финнов.

На апрельском совещании 1940 года член Военного совета 15–й армии корпусной комиссар Н. Н. Вашугин рассказывал:

«…Начальник особого отдела 18–й дивизии Московский и Соловьев, его заместитель, сообщают – погибаем, просят выплатить зарплату семьям за март, передать привет от нас и т. д. На следующий день два шифровальщика передали свои радиограммы такого содержания: все кончено, погибаем, всем привет. Наконец, 27 февраля Кондрашев и Кондратьев присылают такую радиограмму: «Вы нас все время уговариваете, как маленьких детей, обидно погибать, когда рядом стоит такая большая армия. Требуем немедленного разрешения о выходе. Если это разрешение не будет дано, мы примем его сами или примут его красноармейцы». Мы этот вопрос обсудили на заседании Военного совета армии и два условия поставили для выхода из окружения гарнизона: взять с собой раненых и уничтожить материальную часть. К стыду нашему, тяжело раненные были брошены на произвол судьбы – финны перестреляли и перерезали их, – а материальная часть не была уничтожена. Даже не могли три танка взять, несмотря на то, что они были заправлены бензином, их можно было везти. Их финны взяли. Экипаж этих танков также был брошен начальниками, и, кроме всего прочего, все вооружение было брошено.

При этом начальники организовали выход так. На начальников штабов возложили ответственность за выход. Алексееву поручили везти раненых и больных по одному направлению – южному, а себе командир дивизии и командир танковой бригады взяли всех здоровых и решили идти по более легкому северному направлению. Окружение было не такое уж большое. Алексеев со своими ранеными прорвал это окружение и вывел раненых. Эти раненые вместе с Алексеевым, будучи вооружены пистолетами, сумели даже взять у финнов в плен противотанковую пушку, которая стреляла по ним. Они сумели также захватить у финнов станковый пулемет. А с северной группой дело закончилось плохо».

Казалось бы, нельзя сомневаться в том, что бесчеловечную расправу с беспомощными ранеными 18–й дивизии совершили финны. Я тоже готов был поверить докладам советских командиров и комиссаров. Но некоторые моменты меня насторожили. С самого начала войны советская пропаганда не только изображала финнов жестоко расправляющимися с военнопленными, но и приписывала им обычай убивать даже собственных раненых. Газета «Правда» писала еще 14 января 1940 года: «Шюцкоровцы Добивали своих раненых, чтобы не оставить «языков»». Давно известно, что пропаганда часто приписывает противнику те пороки, которые в действительности свойственны самим пропагандистам. Что красноармеец ни в коем случае не должен сдаваться в плен и что все пленные предатели – это стереотип, бытовавший в СССР, но не в Финляндии. В первые дни войны у финнов, конечно, было ожесточение по отношению к советским пленным, вызванное спровоцированной агрессией Москвы. Особенно жестоко доставалось летчикам со сбитых самолетов, бомбивших финские города. Но очень скоро отношение к захваченным в плен бойцам и командирам Красной Армии в Финляндии постарались привести в соответствие с международными нормами. Вот, например, свидетельство А. Маевского:

«Содержатся пленные очень хорошо, и здесь главная заслуга принадлежит фельдмаршалу Маннергейму. В первые моменты войны потрясенные и возмущенные чудовищным нападением большевиков финны склонны были к жестокому и мстительному обращению с пленными. Главное командование сразу же остановило (иногда очень суровыми мерами) подобное обращение и дало своей армии лозунг: «Чем больше пленных перейдет к нам и чем человечнее мы с ними будем обращаться, тем скорее брошенные под пулями чекистов против нас русские люди прозреют и обратят свои же штыки против советской власти». Сейчас отношение к пленным в высшей степени человечное… Надо отдать честь и должное финляндцам, которые в условиях бедности средств и военных лишений сумели обеспечить пленным теплую и сытную жизнь».

Вероятно, и позднее могло случаться, что отдельные бойцы добивали раненых неприятеля в ожесточении боя. Вот уже знакомый нам П. Шилов рассказывает, как один из его товарищей заколол раненого снайпера – «кукушку» (в действительности, скорее всего наблюдателя), за что, правда, Шилов и другие поругали его «за жестокость». Наверняка аналогичные эпизоды были и в финской армии. Однако это были именно единичные случаи. Одному или даже нескольким финским солдатам было просто не под силу уничтожить сразу всех 120 тяжелораненых, оставленных советской 18–й дивизией. Тут требовался чей‑то при – каз, хотя бы командира батальона или роты. Зачем было финнам отдавать такой приказ? Чтобы потом подвергнуться беспощадному взысканию со стороны Маннергейма или даже военно – полевому суду? Ведь 18–я дивизия погибла в окружении не в первые, а в последние дни войны, когда жестокость уступила у финнов место трезвому расчету. Как раз тогда финское командование формировало из пленных Русскую Народную армию и очень надеялось на помощь Англии и Франции. Если бы о расправе над беспомощными советскими ранеными стало широко известно, это подорвало бы не только боевой дух РИА, но и симпатии к Финляндии среди западной общественности. Нет, не было у финнов ни эмоциональных, ни каких‑либо внешних причин добивать 120 советских раненых в конце февраля 1940 года. Зато у советской стороны определенные резоны имелись.

Как утверждал корпусной комиссар Вашугин, штаб 18–й дивизии и, в частности, руководители особого отдела чекисты Московский и Соловьев настойчиво добивались разрешения на выход из окружения. Возможно, увидев, что выполнить требование командования армии об эвакуации раненых никак не удастся, они предпочли их уничтожить, чтобы не оставлять противнику «языков», а потом свалить всю вину на финнов. А может быть, Московский и Соловьев получили на этот счет указания свыше по линии НКВД? На все эти вопросы может дать ответы поиск в архивах.

Отмечу еще, что до гибели 18–й дивизии финны, по крайней мере, один захваченный советский лазарет показывали иностранным корреспондентам: вот в каких плохих условиях содержались раненые и как им теперь хорошо в финских госпиталях. Не исключено, что советское руководство опасалось повторения подобных неприятных для него демонстраций и отдало секретное распоряжение уничтожать раненых в случае, если будет невозможно вынести их из окружения.

Затем связывать приговоренных к казни колючей проволокой – это как раз чекистская манера. Именно так изуверски были скручены руки у польских офицеров, расстрелянных весной 40–го в Катыни. Может быть, и комбрига Кондрашева поторопились расстрелять, потому что он был нежелательным свидетелем того, кто именно уничтожил раненых?

Странно также и то, что по поводу гибели 120 раненых советской стороной не было проведено ни следствия, ни судебно – медицинской экспертизы. Не использовали этот факт и в пропагандистских целях. И почему финны, если они совершили это преступление, не позаботились хоть как‑то скрыть его следы, захоронить или спрятать трупы? Думаю, что финны ограничились прочесыванием занятого района обороны Леметти – южное и даже не обнаружили добитых раненых.

Отмечу также, что в 1941–1945 годах в Финляндии было гораздо больше советских пленных – 68 тысяч. На страну это легло непосильным бременем. Для сравнения: это то же самое, как если бы в Советском Союзе в плену оказалось 3,5 миллиона финнов. Тем не менее смертность пленных красноармейцев в Финляндии была значительно ниже, чем в Германии. Хотя в первую военную зиму 1941/42 года им пришлось очень нелегко. Александр Оз, один из немногих советских пленных, оказавшихся после окончания Второй мировой войны на Западе, вспоминал хлевы – бараки, голод и жестокое обращение финнов с пленниками в лагерях в Восточной Карелии. Только к красноармейцам – карелам финские охранники относились хорошо, как к представителям родственного народа. Именно карелы становились надсмотрщиками в лагерях и часто избивали пленных резиновыми палками. Оз свидетельствует: «Люди зверели. Началась жестокая, смертельная борьба за жизнь, за кусок хлеба, за гнилую картофелину…» Многие умирали от голода и болезней. Однако надо признать, что в отличие от немцев, в начале войны сознательно моривших пленных голодом, финны всегда пленных кормили. Каждому выдавалось в день 200 г. хлеба, в обед – 750 г. баланды из мерзлой картошки и свеклы, в ужин – 750 г. сваренной на воде финской каши «пуры». Что и говорить, паек скудный, но даюший все‑таки возможность выжить. Весной же 1942–го положение пленных вообще улучшилось. Большинство из них отправили батрачить у местных крестьян, которые за работу кормили их вполне сносно. Побеги случались редко: шансов пробраться к фронту по лесам и болотам, по сути, не было. Из 68 (по другим данным 64) тысяч советских пленных в Финляндии в 1941–1944 годах умерло 19 276 человек, или около 30 % (для сравнения – в Германии в тот же период умерло две трети советских военнопленных). Смертность же финнов в советском плену в период Великой Отечественной войны была вдвое ниже: из 2475 человек умерло 403, что составляет около 16 %. Конечно, эти цифры печально сравнивать со смертностью пленных в «зимнюю войну». В 1939–1940 годах умерших было на порядок меньше, и срок пребывания в плену исчислялся всего несколькими месяцами. Кормили пленников «зимней войны» значительно лучше, чем в «войну – продолжение». Смерть от истощения им, по крайней мере, не грозила. Однако в СССР немногочисленные финские пленные питались лучше. Тогда умерло 111 советских военнопленных, или около 1,9 % от общего числа, и 13 финских – примерно 1,5 %.

Сравнивая положение советских пленных в Финляндии в период «зимней войны» и в 1941–1944 годах, необходимо учитывать не только их численность, но и одно важное политическое обстоятельство. В 1939–1940 году финны всерьез рассматривали план по формированию из пленных антисоветской армии и даже начали претворять такой план в жизнь. В 1941–м ситуация стала принципиально иной. Созданию военных формирований из пленных красноармейцев противодействовала союзная Финляндии Германия, рассчитывавшая уничтожить Россию как государство. В то же время финны собирались присоединить Восточную Карелию, и отсюда – привилегированное положение военнопленных – карелов.