Текст книги "Смерть и жизнь рядом"

Автор книги: Борис Тартаковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)

О ЧЕМ ПИСАЛ КОЛЕНА

Нестор Степовой раскодировал донесение Яна Колены, в котором разведчик сообщал о диверсиях в порту, на железной дороге и заводе «Аполло». Это было последнее донесение отважного разведчика, последнее слово привета: в тот же день связной Такача сообщил, что Колена и девушки Гелена и Боришка арестованы.

Такач пытался выкупить Колену за очень крупную сумму, которую предоставил Зорич. Переговоры с тюремщиками довольно успешно вел директор фирмы, в которой работал Колена, и в середине марта ждали его освобождения. Но стремительное наступление войск 2-го Украинского фронта вызвало среди немцев панику, и они стали поспешно эвакуировать из Братиславы свои тыловые учреждения. Ночью совершенно неожиданно немцы вывезли наиболее важных заключенных в Брно. Среди них был и Колена.

В Брно отправилась Власта, а Такач принимал меры к спасению Гелены и Боришки, оставшихся в Братиславе. Стало известно, что гестаповцы ежедневно избивают девушек плетьми и палками, требуя сведений о патриотах, действующих по заданию партизан. Девушки всегда отвечали одно и то же:

– Препачте просим (извините, пожалуйста), но мы ничего не знаем.

Это «препачте просим» звучало насмешкой.

Власта между тем делала новую попытку выкупа Колены уже у тюремщиков в Брно. Но время было такое тревожное, немцы были в таком страхе, что уже не действовали ни женские чары, ни деньги. И в этой панике, на рассвете пасмурного мартовского дня, когда советские войска освободили Банска-Бистрицу, где началась партизанская биография Колены, его расстреляли.

Утром следующего дня Власте передали записку Колены: Ян писал, что уходит из жизни с чувством исполненного долга. «Мы умрем на рассвете, – писал Ян Колена, – но верим, что скоро наступит утро свободы».

В этот день, 26 марта 1945 года, отряд майора Зорича стоял в восьми километрах от Грона. А в Теков Брезнице, на противоположном берегу Грона, расположились советские войска. Две недели партизаны безуспешно пытались пробиться через немецкие фронтовые части, чтобы соединиться с советскими наступающими войсками, но это не удавалось сделать. И сейчас, сидя на коне и глядя в бинокль, Зорич видел черепичные крыши освобожденного города, шпиль костела и два длинных белых здания, видимо казармы, где стояли наши, но они были недосягаемы для партизан. Еще ближе, чем кровли Теков Брезницы, майор видел в бинокль улочки горной деревушки, по которым потоком шли немцы, чтобы занять новую линию обороны.

На командирском совете решили отойти в горное селение Златно, но Грунтовой обнаружил там немцев. Отряд свернул по глубокому снегу к лесу, а на дороге остался в засаде Яков Баштовой с группой партизан, вооруженных автоматами, ручным пулеметом и гранатами.

Отряд во главе с Зоричем прошел километров пять или немногим больше, когда показалась полянка, и тут кто-то заметил разбитый самолет. Правое крыло было начисто снесено, но корпус почти цел, и на нем нарисован орел с распластанными крыльями.

– Братцы, да это ведь мой орел! – завопил Николай Метелкин, и лицо летчика стало мертвенно-бледным.

Летчика окружили партизаны, а Нестор Степовой, до сих пор горевший неутоленной местью, стал внимательно осматриваться вокруг, восстанавливая картину незабываемого и трагичного дня. Но был вечер, и в сумерках трудно было определить, где находится дом проклятого лесника.

Вдруг острый взгляд летчика заметил огонек, мерцавший крошечной искоркой на севере среди высоких деревьев, как в тот вечер, когда он потерпел аварию.

– Там! – закричал Метелкин и пустился бежать по снежной целине.

Старый Пекар давно уже собирался уйти с насиженного места, знал, что опасно ему здесь оставаться. И всякий раз откладывал отъезд. Все не верилось, что немцы могут еще дальше отступить. Так он говорил жене, своей манжелке. Но в действительности жадный старик не мог расстаться с добром, с домом, с подвалом, где было запасов на добрых десять лет и до сих пор висел на стене телефонный аппарат топольчанского коменданта. И в этот вечер лесник бродил по дому из горницы в подвал, из подвала – на чердак, с чердака – в сени, вздыхал и прикидывал, что можно взять с собой, а что, пожалуй, придется бросить. Кукушка на часах прокуковала шесть раз: поздно, стало смеркаться, конец марта, самая любимая пора, а надо уходить… У него заныло место, где засела большевистская пуля, а сердце закипело ненавистью к тем, идущим из-за Грона.

Пекар зажег фонарь, чтобы еще раз, хоть на минутку, заглянуть в подвал, и в это мгновение Николай Метелкин увидел в окне огонек.

– Вы вот что, хлопцы, – сказал Зорич Нестору и Метелкину, когда подошли к дому лесника, – оставайтесь здесь, послушаем, что он скажет. А потом позовем вас…

Зорич, Пражма и многие другие партизаны вошли в дом лесника. Он встретил гостей в темноте – фонарь был потушен.

– Добрый вечер, – сказал в темноте Зорич.

Пекар угрюмо спросил:

– Что вам нужно?

Пражма осветил его карманным фонарем. На майора смотрел заросший рыжеватой бородой человек, озлобленный и ненавидящий. Но, заметив красные ленты на шапках неожиданных гостей, Пекар засуетился и закричал на манжелку, чтобы принесла лампу.

– Не видишь, гости пришли! Прошу, пан… э-э… пан велитель, вот сюда… Сейчас полевки манжелка подогреет… С дороги не мешает горяченького.

Пройдя в комнату, Александр Пантелеймонович снял шапку и автомат.

– Присядем, что ли, хозяин?

– Вы русские! – воскликнул старик. – О, какая честь для бедного лесника…

– А вам приходилось, горар, встречаться с русскими?

– Как же, как же… В ту войну сдался в плен русским. Словаки и русские – братья. Как же!

– И всегда, горар, вы по-братски относились к русским? – не удержался Пражма.

Нужно было знать всю историю его предательства, чтобы заметить замешательство в маленьких глазках горара. В следующее мгновение он уже спокойно, с достоинством рассказывал, как часто помогал партизанам, добывая для них продовольствие.

– О, за этим столом не раз сидели партизаны, и были среди них и русские…

– А не был ли у вас, горар, русский летчик? – спросил Зорич. – Высокий такой, русский парень.

– Так, так, был такой случай, – закивал Пекар. – Как-то пришел русский летец. Совсем разбитый. Мы с манжелкой, – и он кивнул в сторону жены, подносившей к столу миски с солениями, – хорошо угостили его, лекарства дали…

– Ну, а дальше что было?

– Я посадил его на воз и отвез до партизан.

– Горар! Точно ли до партизан? – сжав кулак, спросил Пражма.

– Точно, пан.

– Кто же был велителем партизан? – спросил Зорич.

– А то я не знаю… Не знаю, пан…

– Введите Метелкина! – приказал майор.

Пекар смотрел подобострастно в его лицо, когда в дверях, почти совсем закрывая их своей ладной фигурой, появился Николай Метелкин, а за ним следовал Нестор. Пекар увидел их, и сразу обмяк, и закричал диковатым голосом:

– Ай, чо то буде!.. Чо то буде!..

– Пан Пекар, вы не волнуйтесь, – сказал Зорич. – Это же тот самый летчик…

Но Пекар не хотел смотреть, не мог смотреть, он закрыл лицо руками, качался из стороны в сторону и кричал:

– Ай, чо то буде!..

– Ну, хлопцы, узнаете? – спросил командир отряда. – Он?

– Да, узнаю. Это он меня чаем угощал, – сказал Метелкин.

– Он! – хрипло подтвердил Нестор.

– Ну, тогда поблагодари… Чего стоишь?

Нестор подошел, и лицо его исказилось. Он поднял свинцовый кулак донецкого шахтера, и никто не шевельнулся, чтобы остановить, – ни майор, ни Франтишек Пражма. Однако Нестор не ударил.

– Противно, – сказал он, смущенно глянув на майора.

– Это же гад, – сказал Метелкин.

Александр Пантелеймонович одобрительно кивнул. В эту минуту он невольно вспомнил строки из простреленной книги, которые не раз зачитывал, зная их уже на память, молодым партизанам. Это были строки о чистоте знамени армии-освободительницы.

– Ну так что ж, зраднику, каким тебя судом судить? – спросил Пражма.

– Ай, чо то буде!.. – стонал Пекар.

– Поганка, – отвернулся Франтишек Пражма.

– Судруг Пражма, я думаю, что, если он совершил такое злодеяние против народа, будет правильно, если сами словаки и судить его будут, – сказал Зорич.

– Это правда, – согласился Франтишек Пражма и приказал Михалу Свидонику, стоявшему у дверей: – Выведите этого злодея…

КОГДА НАСТУПИЛО УТРО

Отряд сделал новую попытку прорваться к наступающим советским войскам. Зорич рассчитывал переправиться через Грон без боя, но, когда спустились с горы, почти у самой реки наткнулись на немцев. В партизанском авангарде находился взвод Бахнера, получивший задание во что бы то ни стало подавить вражеские пулеметные гнезда и разведать путь до самого Грона, а взвод Якова Баштового прикрывал колонну, растянувшуюся на целый километр. Впереди шли автоматчики и пулеметчики, дальше – навьюченные лошади и опять взвод партизан, вооруженных автоматами. Вдруг кто-то по-немецки закричал: «Пароль!» Бахнер ответил немецкой руганью, но хитрость его была раскрыта. Несколько минут стояла напряженная тишина, потом немцы открыли ураганный огонь. Партизаны залегли и начали отвечать. Прикрывая правый фланг, взвод Бахнера пытался подавить пулеметы противника. Немцев, видимо, было не так уж много, человек сто, и они отошли. Впереди шумел и буйствовал разлившийся Грон. Нестор, согнувшись под ящиком с рацией, собирался войти в реку, но тут увидел Зорича.

– Пропадет она, товарищ майор, – вздохнул Нестор, как будто говорил не о рации, а о живом существе. – Тут нужен такой парень, как Алоиз Ковач. – И, сделав последнюю попытку, поднял тяжелый ящик на вытянутых руках и прохрипел: – Но я попробую.

«Богатырь парень», – с восхищением подумал Зорич.

Берег был чертовски высоким и крутым. Грунтовой искал брод и закричал, стоя по плечи в воде:

– Товарищ майор, брод ниже!

Партизаны скатывались прямо на шоссейную дорогу, тянувшуюся вдоль Грона. Метрах в пятидесяти от дороги шумела река. Когда достигли брода и в Грон вошли часть взвода Бахнера и разведчики Грунтового, немцы опять открыли огонь. Стреляли немецкие танки. Зорич приказал отходить в юры. На рассвете снова вышли в район Златно и весь день отдыхали в лесу.

Партизаны были озлоблены и рвались в бой. Командир отряда разрешил устроить засаду на подходе к селениям Златно и Маньковцы, и партизаны на рассвете пригнали в расположение отряда семь груженых повозок и двенадцать лошадей, отбитых у немцев. Знай наших! Удача окрылила, послышались песни. Собрался командирский совет, и было принято решение отойти на Иновецкий Верх, где временно забазироваться и продолжать боевые набеги на немецкие обозы.

Иновецкий Верх лежал в глубоком и нетронутом снегу. Но за высокой стеной горных сосен снега не было. Деревья-великаны стояли в рыхлом ковре из шишек и прелых игол, а вокруг была такая первозданная тишина, что люди невольно стали говорить приглушенными голосами. Зорич и Франтишек Пражма, недавно получивший звание старшего лейтенанта, выбрали место для партизанского лагеря, и люди стали копать землянки.

Второго апреля Нестор принял радиограмму о том, что советские войска овладели Топольчанами, а третьего апреля узнали об освобождении Кремницы и многих других городов, которые были памятны партизанам по боевым делам. В ответ с Иновецкого Верха было отправлено донесение о взрыве моста в районе реки Ваг и захвате немецкой бронемашины. Железнодорожный мост имел в длину пятнадцать метров, и его охраняли венгры. Разведчики Грунтового переоделись в немецкую форму и сменили на мосту венгерскую охрану, затем взорвали мост и захватили бронемашину…

Донесение о диверсии на реке Ваг передала по радио Нина Чопорова, так как мост взрывал Нестор, а на базу из всей диверсионной группы возвратился только один из разведчиков Грунтового. Просто для него не нашлось места в захваченной партизанами немецкой бронемашине.

– Ты, браток, – сказал Грунтовой, – быстрей выберешься из этой каши пешком, чем мы на этой бандуре…

На шоферском месте сидел Свидоник. Шахтер, оказывается, был неплохим водителем. Рядом устроился Данила Грунтовой, чтобы командовать. Но, честно говоря, Данила сам не знал, куда вести эту железную коробку с фашистским крестом на боку. На этот вопрос не мог ответить и Нестор. Известная им дорога на базу была отрезана, а кто укажет другую? Ах, как хотелось Даниле подкатить на этой железной игрушке к землянке Зорича, подкатить и посмотреть в глаза майора, в его карие, в его веселые глаза и отрапортовать по всем правилам:

– Товарищ майор, броневичок доставлен!

Черта с два его доставишь, когда дорога запружена отступающими немецкими войсками!

Но должна же быть и другая дорога, не может ее не быть!

– Как ты думаешь, Нестор? – спросил Данила.

Нестор задумался и не сразу ответил.

Лицо Михала Свидоника в черных крапинках было, как всегда, чрезвычайно серьезно.

Данила приноравливался к немецкому пулемету или напряженно глядел в смотровую щель на дорогу, забитую людьми, военной техникой и словацкими длинными возами.

Броневик стоял на проселочной дороге, метрах в ста или ста пятидесяти от шоссейной.

– Ладно, – сказал Данила, – будем живы, не помрем. Катимся по этой нестолбовой дороге прямо, пока не упремся в первую хату. А там будет видно.

От простого до гениального, сказал мудрец, один шаг. Да, один шаг, если тебе светит партизанская удача и ждут твоего прихода друзья. Таким другом был учитель Йонаш Бундзек в том первом словацком доме, о котором говорил Данила Грунтовой.

Учитель был чистенький и чопорный, из рукавов сюртука выглядывали узкие полоски накрахмаленных манжет, а над белым жилетом топорщился черный шелковый бант.

Первым увидел учителя Нестор. Он вошел в дом, как посол тех, кто остался в броневике, и был удивлен, поняв, что этот симпатичный человек с золотыми очками на тонком носу ждал гостей. Учитель и не скрывал этого.

– Как вы доехали? – приветливо встретил Нестора учитель на чистейшем русском языке.

Нестор чуть не присел от неожиданности.

– Вы ведь русский? – спросил, улыбаясь, хозяин.

– Русский, – еще не веря своим ушам, ответил Нестор, а про себя подумал: «Что за черт! Уж не сон ли это?»

– Я так и знал, – радостно подтвердил хозяин, – что вы сегодня придете. Я знал и приготовился. – И, повернувшись к дверям, которые вели в другую комнату, учитель закричал: – Мария, они пришли! – И опять к гостю: – Да вы садитесь! Прошу вас, – и подвинул стул с высокой спинкой. – Вы, должно быть, устали, я понимаю.

– Вы русский? – спросил Нестор, продолжая удивляться.

– Пан, прошу прощения…

– Нестор.

– …пан Нестор, я чех. Но горжусь, что могу читать вашего славного соотечественника Александра Пушкина в подлиннике.

Нестор стал понимать, с кем он имеет дело и за кого тот его принимает.

– Пан…

– Йонаш Бундзек, учитель словесности.

– Пан Бундзек, если я правильно вас понял, вы ждете русские войска. И вы скоро дождетесь. Но я партизан.

– О! – сказал учитель и опять повернулся к дверям. – Мария! Да вы слышите меня!

– Чо вам треба? – донесся из-за дверей грубый женский голос.

Учитель покачал головой и добродушно улыбнулся:

– Вы не обращайте на нее внимания, пан Нестор. Это моя экономка. Очень хорошая женщина, но ворчунья… – и учитель вздохнул. – Не приведи господь! – Он засмеялся. – Так у вас говорят?

Нестор приступил к делу, не дожидаясь ворчливой экономки.

– Пан Бундзек, мы к вам с большой просьбой.

Учитель сразу засуетился – он был готов выполнить просьбу еще до того, как она была высказана.

– О, просим…

– Я и мои товарищи захватили немецкий броневик, но мы не знаем дороги… – Он поколебался: сказать? – До Иновецкого Верха. – И пояснил: – Если учесть, что мост взорван…

– Вам нужен проводник? – Учитель с интересом посмотрел в окно, за которым был виден броневичок, и по-детски признался: – Никогда не ездил в такой штуке, – и добродушно засмеялся. Но тут же сказал, уже без улыбки: – Пан Нестор, я к вашим услугам.

– Вы знаете другую дорогу?

– Да, это новая дорога, и я ее знаю. Это будет приятная прогулка, уверяю вас…

«Приятная прогулка!» Нестор вздохнул. Приятная прогулка, когда битый враг ожесточен до предела. И Нестору стало жаль чистенького, аккуратного учителя, который надел, видимо, для встречи с русскими лучший костюм. Нестор вспомнил своего первого учителя, его неторопливые движения, его черный пиджачок, пахнущий бензином от многократной чистки, его спокойный говорок: «Наука требует прилежания и аккуратности, дети…» Может быть, и он имел такой праздничный костюм?.. И Нестор сказал:

– Да, нам нужен проводник, пан Бундзек, номы можем вступить в бой… вы понимаете?

Учитель встал. Как объяснить этому русскому партизану, что он все понимает и самое большое его желание – быть сейчас ему полезным… Поймет ли, поверит ли? Ведь для этого русского солдата Йонаш Бундзек только случайный человек, знающий дорогу на Иновецкий Верх.

– Пан партизан, есть чувства сильнее всяких слов, но есть слова сильнее смерти. Я друг ваш, пан Нестор. Вы верите?..

…Только на третий день группа Грунтового добралась до Иновецкого Верха и отважный разведчик мог доложить майору Зоричу о прибытии.

– А где же твой экипаж? – усмехнулся Александр Пантелеймонович. Он уже знал о броневике.

– Броневик, товарищ майор, замаскирован внизу, как неприспособленный для подъема на такую высоту.

– А чешский учитель где?

– Учитель здесь, товарищ майор. Это такой учитель, товарищ майор, хоть прямо к звезде Героя представляй…

– Учителя надо отпустить, товарищ Грунтовой, незачем подвергать опасности такого хорошего старика.

Данила усмехнулся:

– Если он послушается, товарищ майор…

Положение было нелегким. Часы решали судьбу отряда, вокруг которого все туже стягивался круг немецких войск.

Была теплая звездная ночь, снег сошел, и на склонах гор пробивалась трава. Целые сутки ни на минуту не затихал орудийный гул. Если немцы закрепятся, если не уйдут до утра, отряд, окруженный со всех сторон превосходящими силами противника, вынужден будет вступить в открытый бой и погибнет…

Долго в эту ночь стоял Александр Пантелеймонович на склоне горы, скрытый деревьями, и смотрел на шоссейную дорогу, проходившую ниже, метрах в двухстах.

– Если немцы начнут проческу, – сказал он не то Пражме, стоявшему рядом, не то самому себе, – придется отойти в скалы и занять круговую оборону.

– Сутки как-нибудь продержимся, – согласился Пражма.

– Если не соединимся с наступающими, – заключил Бахнер.

– Разумеется… Кажется, Грунтовой идет, – заметил Александр Пантелеймонович, вглядываясь в продирающуюся сквозь кусты фигуру. – Он и есть.

– Товарищ майор, – крикнул Данила, – немцы отступают от Грона!

Да, немцы отступали. И все почувствовали облегчение: что ни говори, обидно погибать, когда так ощутимо близка победа.

Забрезжил рассвет, но никто не спал. И вдруг Нестор Степовой закричал:

– Товарищи, советские танки!

Весь лагерь, от командира отряда до партизанских кашеваров, лавиной скатился но склону к шоссейной дороге.

По дороге двигались танки, а за ними – солдаты. Усталые, с серыми лицами. Они шли и шли, казалось, им не будет конца. Иные удивленно смотрели на разношерстную толпу люден, стоявшую вдоль дороги, спрашивали:

– Откуда вы взялись? Вы русские или словаки?

– Мы партизаны.

– Хлопцы, советские партизаны! – закричал какой-то молодой боец в каске и с автоматом на груди.

Солдатские ряды оживились. Кто-то громко спросил:

– Ребята, еще далеко до Праги?

А откуда-то из середины солдатских рядов донесся молодой и звонкий голос:

– Эй, партизаны, до встречи в Берлине!

…Наступил рассвет. Тот рассвет, которого ждали

Алоиз Ковач – лесоруб с Нитранских гор и Вануш Сукасьян из армянского селения, обувщик Любомир Павлинда и ленинградская комсомолка Таня Каширина. Пришло утро свободы, о котором писал в свой смертный час коммунист Ян Колена.

«Увы, их нет с нами, – грустно думал Александр Пантелеймонович, глядя, как идут и идут войска. – Но кто скажет, что своей смертью они не утвердили жизнь в Нитранских горах и далеком армянском селе, в словацком Скицове и в большом городе на берегах Невы. Смерть и жизнь идут рядом, но, как ни темна ночь, всегда наступает утро и побеждает жизнь, когда есть на свете такие люди…»

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Пятнадцать лет спустя после описанных событий, в конце августа 1959 года, Зорич получил из Чехословакии письмо, адресованное ему общим собранием жителей Скицова, где долгое время стояли партизаны. Письмо гласило:

«Дорогой наш Александр Пантелеймонович!

Прежде всего примите сердечное товарищеское поздравление, которое мы посылаем Вам от совместного собрания членов Коммунистической партии, Национального комитета, Союза молодежи и других организаций Национального фронта Скицова в связи с 15-летием Словацкого народного восстания.

Прошло пятнадцать лет с тех пор, как Вы были среди нас. Не раз за это время мы собирались вместе по вечерам и с душевным волнением вспоминали прошедшие дни. И при этом всегда с чувством глубокой признательности говорили о партизанском отряде майора Зорича. И всякий раз мы спрашивали друг друга:

– А помнят ли они нас?

– Конечно, помнят! – отвечали мы и думаем, что не ошиблись.

Разве можно забыть военную зиму 1945 года, когда мы сердечно принимали Вас у себя? Как мы тогда радовались Вашему приходу! "Надеемся, что и Вы не забыли, как жители Скицова, млад и стар, вышли за ворота своих домов, чтобы сказать своим защитникам:

– Заходите к нам, дорогие друзья, разделите с нами кров и скромный кусок хлеба.

Мы очень хорошо понимали, кто к нам пришел. Мы были уверены, что в партизанском Скицове немецкие оккупанты не отважатся появиться. Но как только они убедились, что Вы ушли в другой район для выполнения боевого задания, то ворвались к нам на танках, бронемашинах, увели за собой всех стариков, женщин и детей, которые не могли уйти с партизанами, а Скицов сожгли.

Однако недолго Скицов лежал в пепелище. Как только советские войска изгнали немецких захватчиков, Коммунистическая партия, правительство Словакии помогли нам поднять Скицов из руин, и вырос новый Скицов, еще более красивый.

Если бы Вы поднялись на Белый холм, где стояли в дни войны Ваши партизанские дозоры, то увидели бы просторное красное поле, будто засеянное маками. Это черепичные крыши так светятся на новых домах. А при выходе из Скицова в лес возведены новый Дом культуры и рядом – здания новой школы и Национального комитета.

Не только в селении, но и в домах наших Вы найдете много радостных новшеств: электричество, водопровод, радио, стиральные машины и телевизоры.

Вы бы порадовались тому, как зажиточно живут сейчас скицовцы. И еще хотим кое-чем похвастаться: в начале года мы создали единый сельскохозяйственный кооператив. С этим, правда, мы немного затянули и, поверьте, иногда краснеем. Особенно перед Вами. Мы ведь помним, с каким увлечением Вы рассказывали нам о жизни советских людей, сердечно советовали следовать примеру верных друзей, и мы восхищались идеалами советских людей.

А что случилось после освобождения? Не будем греха таить и откровенно скажем: старые собственнические чувства долго еще держали нас в плену. Но мы скоро поняли, что должны идти иным, новым путем. И поверьте, не раз вспоминали рассказы советских друзей-партизан, когда создавали единый сельскохозяйственный кооператив. И с волнением мы думали, как бы Вы порадовались этому нашему шагу.

Дорогой Александр Пантелеймонович! Мы счастливы сообщить, что оправдались и Ваши слова о счастливом будущем наших детей.

Наши дети, которые не раз сиживали на Ваших коленях, выросли хорошими, работящими людьми. Все они получили возможность учиться, и многие из них стали инженерами, агрономами, специалистами своего дела.

Учителя в школе часто с благодарностью рассказывают детям, как пятнадцать лет назад русские соколы били ненавистного врага. И нет у наших малышей более увлекательной игры, чем игра в партизан. Каждый мальчишка хочет представлять майора Зорича, о котором они наслышаны и от учителей своих и от отцов и матерей.

Немало Ваших бойцов, отдавших жизнь свою за счастье наших детей, покоятся вечным сном на словацкой земле. Заверяем Вас, что память о них мы храним всегда в наших сердцах. Алые цветы, которые мы возлагаем на их священные для нас могилы, служат символом вечной и нерушимой дружбы, связывающей наши народы, напоминают о жертвах, понесенных советскими людьми в борьбе за нашу свободу.

Дорогой судруг Зорич! В то время, когда Вы были еще среди нас (а в нашем сознании Вы всегда с нами), Вы и Ваши боевые судруги возлагали на нас большие надежды. Сейчас, по случаю славной годовщины Словацкого восстания, мы заверяем Вас, что не обманули Ваших надежд.

Ян ЧЕРНАК,

председатель Национального комитета,

Виктор БЕЛОВЕЦКИЙ,

председатель Скицовского комитета Коммунистической партии,

Франтишек ДАВИД,

председатель комитета Союза молодежи,

Рудольф МАТЕЙОВ,

председатели Скицовского комитета Словацкого национального фронта,

Термина КОВАЧОБА,

председатель Комитета женской

организации Скицова».