Текст книги "Первопроходцы"

Автор книги: Борис Полевой

Соавторы: Алексей Окладников,Александр Алексеев,Василий Пасецкий,Анатолий Деревянко,В. Демин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 28 страниц)

"Стужа была несносная, – писал Сарычев в дневнике, – захватывало дыхание. Выходящий изо рта пар мгновенно превращался в мельчайшие льдинки, которые от взаимного трения производили шум, подобный небольшому треску.

Солнце тогда действовало весьма слабо и не могло согревать воздуха; ибо показывалось на горизонте только около полудня и то на самое малое время; при том лучи его падали весьма косвенно. Примечательно, что при самых жестоких морозах не бывает здесь никогда ветру и воздух стоит безо всякого движения. Как только начинается ветер, то мороз станет уменьшаться".

В разгаре зимы начала сказываться нехватка свежей пищи. Путешественники допустили большую оплошность: осенью, когда с наступлением первых морозов в реках легко ловилась рыба, они не создали запасов на зиму. Солонина всем осточертела. Дело дошло до того, что пришлось откопать и пустить в пищу выброшенные на улицу и занесенные снегом налимьи головы. Пища, приготовленная из них, стала "лучшим кушаньем".

Вместе с нехваткой свежих продуктов появилась цинга. Правда, до смертельных исходов дело не дошло. Но больные среди служителей были вплоть до апреля месяца, когда появились первые перелетные птицы.

В середине мая, после того как вскрылись реки, спустили на воду два судна. Одно из них было названо "Паллас" в честь ученого Петербургской академии наук, снабдившего экспедицию наставлениями по ученой части. Второе судно нарекли "Ясашной" – именем реки, на берегу которой провела первую зимовку экспедиция. "Палласом" командовал Биллингс. Начальствование над "Ясашной" было поручено Сарычеву. Почти всех людей, знающих морское дело, Биллингс забрал в свой экипаж. Вместе с Сарычевым на борт "Ясашны" вступили три геодезиста, подлекарь, боцманмат и двенадцать казаков, определенных на должность матросов.

"Итак, – отмечал Сарычев в дневнике, – из всех со мною на судне находившихся, кроме боцманмата, не только никто не бывал в море, но и понятия не имел о нем. С этими неопытными людьми должен я был предпринять самое трудное и самое опаснейшее плавание по Ледовитому морю, где требовалось беспрестанное бдение и всевозможная осторожность".

Сарычеву ничего иного не оставалось, кроме как торопливо обучить своих подчиненных морскому делу. Геодезисты стали штурманами, казаки овладели искусством править рулем. Когда 25 мая 1787 года корабли снялись с якоря, команда "Ясашны" умело и быстро поставила паруса. Правда, особой надобности в них не было: весенние воды несли суда с быстротой мили в час. Скоро вошли в Колыму. Через три дня путешественники увидели церковь и несколько изб, окруженных деревянным забором. То был Среднеколымск. Тут стояли две недели. Ожидали, когда местные кузнецы и корабельные мастера изготовят якорь для судна "Паллас". Между тем погода стояла прескверная. Дули северные ветры. Ночью бывали заморозки. Часто шли ледяные дожди, порой переходившие в снег.

11 июня плавание возобновилось. Спустя неделю экспедиция сделала остановку в летовье омолонских крестьян. Здесь путешественников поджидали капитан Тимофей Иванович Шмалев, сотник Иван Кобелев и ученый-самоучка Николай Иванович Дауркин, переводчик чукотского языка. Эти знатоки северо-востока России прибыли по требованию Биллингса из города Гижиги. Им предстояло сопровождать экспедицию во время плавания "по Ледовитому морю" и в случае встречи с чукчами помочь наладить с ними возможно лучшие отношения. Дауркина и Кобелева взял Биллингс на борт "Палласа". С Сарычевым отправился Тимофей Шмалев, великолепно знавший историю местного края и древнейшие предания о плаваниях по Ледовитому морю и землях, которые находились к северу от берегов Сибири.

18 июня "Паллас" и "Ясашна" достигли Нижнеколымска, значительного по тем временам поселения – там насчитывалось целых 33 дома, а также деревянная крепость и церковь.

Здесь "Паллас" простоял четыре дня, "Ясашна" – семь суток. Чинили и подправляли суда и пополняли запасы провизии сушеным и соленым мясом, которое по просьбе путешественников было заготовлено юкагирами, проживавшими на берегах Омолоя и Анюя.

Сарычев стремился возможно лучше подготовить свое судно к предстоящему плаванию среди льдов в океане, студеное дыхание которого нередко доносили северные ветры. Пока стояли в Нижнеколымске, погода была тихой, теплой и солнечной. Досаждали лишь комары.

21 июня Сарычев приказал выбирать якорь. "Ясаш-на" оделась парусами и неторопливо заскользила к северу по тихой воде. Вдали виднелись берега Колымы, поросшие редкими кустами ивняка. Затем на смену ивняку пришли трава и мох. Через два дня среди тундры заметили одинокую избу. То было зимовье купца Никиты Шалаурова, который в 1762 году пытался пройти на судне из Лены в Восточный океан, но вблизи устья Колымы был остановлен льдами и зазимовал. Спустя два года Шалауров повторил попытку. Он вышел в море на восток, и там навсегда потерялся его след.

На том же берегу у самого моря на фоне светло-голубого неба виднелся темный силуэт маяка, поставленного более полувека назад Дмитрием Лаптевым, который проплыл на боте из Лены до Колымы, а затем предпринял одну за другой две попытки пройти морем к берегам Камчатки. Дороги ему преградили льды у Большого Баранова Камня. Теперь тем же путем предстояло идти Сарычеву и его товарищам.

"Паллас" дождался "Ясашны" у Лаптевского маяка. Экспедиция собралась в полном составе. Всего лишь несколько миль отделяло путешественников от океана.

Сильный юго-западный ветер развел в устье Колымы большую волну. Неожиданно на судне обнаружилась течь. Оказалось, что выше ватерлинии в одном из пазов выбилась пенька. Это место пришлось замазать салом и обить свинцом.

Около полуночи 24 июня корабли вышли в "Ледовитое море". Вскоре спустился туман. Пришлось бросить якорь и простоять несколько часов в бездействии. Утром легли курсом на восток. Справа виднелся утесистый, гористый берег. Слева до горизонта простиралась вода. Поставили все паруса. Но вскоре пришлось их убирать: в середине дня 25 июня впереди обозначились большие ледяные поля. Сначала решили, что они стоят на мелких местах. Но чем дальше суда уходили на восток, тем ближе к ним приближались эти поля. Было замечено, что под влиянием ветра и течений они движутся от северо-запада к юго-востоку. С каждым часом льдов становилось все больше. Кораблям становилось все труднее пробираться меж льдами. Чтобы спастись от их напора, пришлось приблизиться к берегу и укрыться в устье небольшой речки. Это было тем прискорбнее, что случилось всего лишь в 20 милях к востоку от Колымы. Снова спустился густой туман. Не стало видно ни льдов, ни каменных утесов, ни похожих на застывшие волны увалов на берегу. Вдали над ними возвышался Большой Баранов Камень, тот самый, возле которого были остановлены льдами почти все далекие и близкие их предшественники. Счастье улыбнулось только Федоту Алексееву и Семену Дежневу…

Трое суток простояли "Паллас" и "Ясанша" в небольшой бухте, каменные берега которой надежно защищали суда ото льдов, гонимых течением и ветром.

Путешественники высадились на берег. Земля была покрыта местами травою, местами мхом. Кое-где пестрели цветы, виднелись заросли ивняка и стелющейся березы. На вершинах гор и в долинах под утесами белели пятна: оледенелого снега. Сияло солнце.

Сарычев определил по солнцу широту места стоянки. Результаты были неожиданные. Проверили еще раз. Ошибки не было. Все вычисления оказались сходными. Стало очевидным, что "берег Ледовитого моря положен далее к северу почти на два градуса".

25 июня ветер переменился. Льды стали заполнять бухту, укрывавшую корабли. "Почему, – писал Сарычев, – принуждены были сняться с якоря и пробираться с великою опасностью назад подле самого утеса, к которому едва нас льдом не прижало".

Отступив на восемь миль по направлению к Колыме, нашли убежище "противу разлога гор, вблизи небольшой речки". День проходил за днем. Ветер стих и не доставлял беспокойства судам. Установили футштоки для вычисления приливов и отливов. Но сколько ни наблюдали, заметного колебания уровня моря так и не обнаружили. Почему же в Ледовитом море, вблизи Колымы отсутствовали приливы и отливы? Этот вопрос занимал Сарычева, но он не мог найти ему удовлетворительного объяснения. Не менее удивило его еще одно обстоятельство. Однажды налетел неистовый ветер от юго-запада. Моряки надеялись, что он отгонит далеко от берега державшие их в плену льды. Ветер бушевал день, другой, а льды лишь отошли на несколько сот саженей от берега и становились на виду у всех. Казалось, отступать к северу им мешает какое-то препятствие.

Когда Сарычев поделился своими мыслями с капитаном Шмалевым, тот рассказал ему, что во время встреч с чукчами он слышал от них о "матерой земле", расположенной к северу от Шелагского мыса. Она здесь подходит близко к берегам Азии, и до нее зимнею порой добраться на оленях по льду можно всего за одни сутки. Эти сведения подтверждали прежние предания и совсем недавние донесения сибирских властей.

1 июля "Паллас" и "Ясашна" покинули свое убежище и направились на север. Биллингс и Сарычев решили предпринять поиски земли, которая якобы находится к норду от Медвежьих островов. Так, по крайней мере, сообщал бывший иркутский губернатор Чичерин. К его донесению была приложена карта. На ней изображался южный берег, протянувшийся через Ледовитое море от "кряжа Северной Америки" до меридиана Колымы. Несколько позже, в 1764 году, эту землю с берега последнего Медвежьего острова в "великой отдаленности" видел сержант Степан Андреев. Он даже попытался добраться до нее на собаках. Первоначально все шло превосходно. Земля приближалась. Еще час-другой быстрой езды, и моряки ступят на "величайший остров". Но когда оставалось не более 20 верст, Андреев увидел на снегу множество следов оленьих нарт. Решив, что на великом острове живет "превосходное число" неизвестного народа, путешественники, "будучи малолюдны", возвратились на Колыму…

С тех пор на протяжении почти четверти века о той "Земле" или "великом острове" в Петербург не поступало каких-либо сведений. Адмиралтейств-коллегия, снаряжая секретную экспедицию на северо-восток Сибири, признала весьма полезным разведать, является эта земля островом или представляет собою твердь, протянувшуюся от Америки. Интересовал русское правительство и вопрос о том, обитаема ли эта земля и насколько многолюдна.

Чем больше наблюдал Сарычев за здешним морем, дрейфом льдов, приливами и отливами, особенностью погодных условий, тем все больше и больше склонялся к выводу: на Севере действительно существует исполинская земля. Он надеялся, что вместе с Биллингсом достигнет ее берегов. Но уже первые часы плавания к северу сложились для него неудачно. Его меньшая по размерам "Ясашна" не успевала за "Палласом", который имел лучший ход и вскоре скрылся в тумане. С трудом пробирались между льдин, порой дрейфовали вместе с ними, но как только появлялись прогалины чистой воды, устремлялись на север.

Два дня шли при плохой видимости. Иногда туман настолько сгущался, что даже "в двух саженях ничего различить было нельзя". Ориентировались по глубинам. Они сначала возрастали, затем стали уменьшаться. В конце концов Сарычев, считая, что находится вблизи Медвежьих островов и не может увидеть их из-за густого тумана, приказал стать на якорь. Зарядили пушку и выстрелили, чтобы дать знать морякам "Далласа" о своем местонахождении. Чутко прислушивалась команда, надеясь различить ответный выстрел. Но ни один звук не нарушил глубокой тишины полярного моря.

Томительно тянулись часы вынужденной остановки. Наконец, горизонт на юге просветлел. Вдали обозначились горные увалы сибирского берега, вблизи которого они плавали в течение последних двух недель. На севере по-прежнему держался плотный туман. Ничего не было видно.

Сарычев был удручен вынужденным бездействием и решил в одиночестве возобновить плавание но направлению к "великому острову". Горизонт постепенно очищался. Путешественники надеялись встретить к северу чистую воду, но вскоре различили огромные ледяные поля. Они занимали все видимое пространство. Не было им ни конца, ни края. Ветер свежел. Издали доносился скрежет льдов, о которые с грохотом разбивались набегавшие волны. Пути на север, к берегам загадочной земли, которая впоследствии станет известна под именем земли Андреева, не было. Решили возвращаться к устью Колымы.

Утром 4 июля "Ясашна" встретилась с "Палласом", Биллингсу, как и Сарычеву, не удалось даже увидеть Медвежьих островов.

На следующий день повторили попытку пройти Северным морем в Восточный океан. Шли поблизости от берега по каналу чистой воды. Ширина его не превышала двух верст. Мористее виднелся лед. И пока никто не мог сказать – отступает ли он к северу или, напротив, движется к материку. Ветер наполнял паруса и неторопливо гнал суда к востоку.

"Уже прошли двенадцать верст, – писал Сарычев, – как вдруг накрыл нас густой туман. Впереди и в левой стороне слышен стал великий шум от льдов. Скоро они нас совсем окружили. В какую сторону мы ни поворачивали, везде были льды, и опасность казалась неизбежной. Громоздящиеся льдины непременно раздавили бы судно, если бы в это самое время ветер не подул с другой стороны". С трудом Сарычев вывел "Ясашну" из льдов и укрыл ее в небольшой гавани поблизости от берега. Однако опасность еще не миновала. Туман плотно окутывал окрестности, и моряки не могли видеть множества мелкого льда в той бухте, где они укрылись. Ветер вскоре стал гнать его в море. Пришлось всей командой отталкивать льдины шестами.

Затем погода улучшилась. И тут Сарычев увидел "Паллас", который шел под парусами. "Ясашна" покинула свое убежище. Оба судна одновременно подошли к окрестностям Баранова Камня, где встретили густой непроходимый лед. По команде Биллингса повернули к берегу и, выбрав место, где можно было укрыться от льдов, бросили якорь. Спустя некоторое время Биллингс и Сарычев отправились на Баранов Камень. Они хотели с его высоты взглянуть на положение льдов в море. Сначала плыли на шлюпке, потом шли пешком через сопки. Часто встречались олени. Попадались бесчисленные стада гусей, которые столь облиняли, что не могли летать, всюду – и на пригорках, и в долинах – пестрели полярные маки и, склоняя под порывами ветра свои желтые и красные колокольца, о чем-то загадочно шептались. Может быть, о тщетности усилий людей, упрямо и неразумно надеявшихся увидеть чистое море, а в нем иные берега и иные земли…?

Когда офицеры поднялись на вершину, то убедились, что в ледяном покрове моря нет ни одной полыньи. Сарычев долго любовался очертаниями берегов, простиравшихся на восток. Поблизости от Баранова Камня они были ровны и не слишком высоки. Лишь далеко-далеко, у самого горизонта выделялась вдававшаяся в море гора. Вероятно, это был мыс Песчаный, как назвал его Никита Шалауров. А далее, по-видимому, находилась Чаунская губа, откуда этот мореход возвратился в устье Колымы и там зазимовал.

Когда возвращались назад, Сарычев на западной стороне Баранова Камня увидел старый деревянный крест. Он лежал на земле и почти совсем сгнил. Вероятно, на нем была надпись, но время не пощадило ее. "Судя по ветхости креста, – писал Сарычев, – можно предполагать, что он поставлен во время плавания на кочах, около 1640 году. Другой столь же древний крест видел я на Омолонском летовье; тот совсем еще цел, и надпись можно было разобрать: поставлен в 1718 году".

В тот же день Биллингс и Сарычев благополучно возвратились на свои суда. Трое суток они оставались на месте в ожидании, что подует благоприятный им юго-западный ветер и откроет путь на восток. Но тщетны были надежды: им пришлось еще раз отступить к устью Колымы и отстаиваться в безопасной гавани почти две недели.

17 июля предприняли третью попытку проникнуть к востоку. Льдов поблизости не было видно. Но Сарычев не обольщался: державшийся над горизонтом туман служил верным признаком того, что море там забито множеством льдин. На следующий день миновали Баранов Камень и направились на северо-восток, выбирая путь среди огромных глыб льда. Некоторые из них сидели на дне на глубине 17 саженей и возвышались над водой до четырех метров.

С каждой милей льды становились все гуще. Настал час, и они стали неодолимой стеной. Это случилось в 12 милях к северо-востоку от Баранова Камня. Пришлось снова отступать назад. Напор льдов был столь жесток, что суда едва избежали гибели.

Утром 21 июля Биллингс созвал офицеров экспедиции на совет. Обсуждали вопрос о дальнейших действиях. Все были единодушны в том, что плавание далее к востоку невозможно из-за множества льдов, и считали благоразумным прекратить дальнейшие попытки отыскания Северного морского пути в Тихий океан. "Наступающее осеннее время, – отмечал в дневнике Сарычев, – кроме опасностей от жестоких ветров, ничего не обещало. Счастливы мы еще, что во все наше плавание не было ни одного крепкого северного ветра. В таком случае суда наши неминуемо бы разбило о льдины или каменные утесы; ибо укрытия никакого нет по всему берегу".

22 июля Сарычев высадился на западном берегу Баранова Камня. Осматривая удивительно живописную долину, он нашел обвалившиеся земляные юрты. Когда был снят слой земли, то обнаружились кости животных, остатки глиняной посуды и три каменных ножа. То были первые в Арктике археологические раскопки, которые и поныне вызывают восхищение ученых. Здесь путешественники поставили памятный знак о своем пребывании. На огромном деревянном кресте они вырезали год, месяц и число пребывания экспедиции на берегах Арктики.

Между тем на море разыгрался шторм. Из-за встречного ветра суда четверо суток не могли покинуть свое укрытие. Эту вынужденную остановку Сарычев использовал для наблюдений за течениями, приливами и дрейфом льдов.

"Течение через сутки, а иногда и через двое переменялось с той и с другой стороны вдоль берега, – писал Сарычев, – вода временами возвышалась, только не более, как на половину фута, и то без всякого порядка. Это дает повод заключить, что сие море не из обширных; что к северу должно быть не в дальнем расстоянии матерой земле и что оно, по-видимому, соединяется с Северным океаном посредством узкого пролива; и потому здесь не исполняется общий закон натуры, коему подвержены все большие моря.

Мнение о существовании матерой земли на севере подтверждает бывший 22 июня юго-западный ветер, который дул с необычайной жестокостью двое суток. Силою его, конечно бы, должно унести лед далеко к северу, есть ли б что тому не препятствовало. Вместо того на другой же день увидели мы все море, покрытое льдом".

Это мнение подтверждалось также древними преданиями и собранными капитаном Шмалевым сведениями от чукчей. С этого дня и до конца своей долгой жизни Гавриил Андреевич верил в существование "матерой земли". По его планам отправлялись одна за другой экспедиции. Одни из них опровергали его представления, другие доставляли новые свидетельства в пользу ее существования. Так он и не узнал окончательно: легенда это или реальность. Окончательное решение эта проблема получила лишь спустя почти полтора века после окончания плавания Сарычева – Биллингса по Ледовитому морю. Но об этом речь еще впереди. Вернемся к делам Северовосточной экспедиции 1787 года.

Итак, по общему согласию было решено прекратить попытки пройти из Колымы в Восточный океан.

31 июля закончилось "сколь трудное, столь и опасное" плавание судов "Паллас" и "Ясашна".

Эта попытка повторить плавание Федота Алексеева и Семена Дежнева из Колымы в Восточный океан пришлась на заключительные десятилетия эпохи похолодания климата в северном полушарии, нередко именуемого малым ледниковым периодом.

Волна похолодания в Арктике распространилась с запада на восток. Во всяком случае, в конце XVI – начале XVII века ледовые условия в русских арктических морях были более благоприятными, чем в районе Гренландии и канадского арктического архипелага, что и было одной из причин сосредоточения усилий мореплавателей на отыскании Северо-Восточного прохода.

Русские исторические источники дают возможность в общих чертах восстановить климатические условия в арктических морях во второй половине XVI – первой половине XVII века. Имеющиеся сведения о систематических походах русских мореходов на Обь и Енисей в XVI веке и необычайное развитие в эту пору морских промыслов, в которых участвовали тысячи судов, дают основание предположить, что в конце XV – первой половине XVII века в Арктике наблюдались благоприятные гидрометеорологические условия.

Мореплавание в морях Ледовитого океана вплоть до Енисея в XVI и XVII веках достигло небывалого размаха. Русское правительство сперва взимало солидные пошлины с поморов за плавание западным участком Северного морского пути, а затем под страхом смертной казни запретило пользование арктической морской дорогой, опасаясь, что по ней к пушным богатствам Западной Сибири проникнут иностранцы. Но еще до того, как этот указ вступил в действие, русские мореходы в первой четверга XVII века обогнули северную оконечность Азии – Таймырский полуостров. Во второй четверти XVII века русские суда достигли Хатанги, Лены, Индигирки, Колымы. В документах, относящихся к этим плаваниям, почти не упоминается о встрече со льдами. Первый раз серьезной преградой на пути поморов они стали в 1647 году во время попытки пройти на восток от Колымы. Но уже в следующую навигацию суда Федота Алексеева и Семена Дежнева без каких-либо серьезных осложнений обогнули Чукотский полуостров, прошли Беринговым проливом и тем самым завершили открытие Северо-Восточного прохода от берегов Мурмана до Тихого океана.

Со второй половины XVII века начинается увеличение ледовитости в арктических морях. Отправленная из Архангельска в 1652 году в Арктику правительственная экспедиция встречает льды в районе Канина Носа. Из-за льдов ей не удается приблизиться к южным берегам Новой Земли, хотя несколько десятилетий назад и промышленники, и иностранные путешественники проходили здесь беспрепятственно.

Анализ наблюдений арктических экспедиций со второй половины XVII до середины XIX века позволяет говорить о том, что в рассматриваемое время в Арктике наблюдалось похолодание, которое и привело к ухудшению условий плавания в полярных морях. Этим прежде всего и можно объяснить то обстоятельство, что участникам Второй Камчатской экспедиции, а за ними Шалаурову, Биллингсу и Сарычеву не удалось пройти отдельными участками Северный морской путь в отличие от русских промышленников первой половины XVII столетия, почти не встречавших неодолимых ледяных барьеров.

Сарычев и Биллингс не подозревали о том, что Адмиралтейств-коллегия будет неудовлетворена результатами их плавания. В Петербурге особенно были обеспокоены тем, что в ходе экспедиции не было предпринято попытки описать по сухопутью северный берег между Барановым Камнем и Восточным океаном. Особый гнев вызвало пренебрежительное отношение Биллингса к поискам "матерой земли, виденной в 1764 году". Экспедиция не только не предприняла "никакого разведания", но и даже в рапорте Биллингса не упоминалось об этом поручении. И наконец, Адмиралтейств-коллегия была возмущена тем, что на присланной Биллингсом в Петербург карте не были даже означены Медвежьи острова.

Этот разнос петербургского начальства не застал никого из членов экспедиции на Колыме. Но он настиг Биллингса в Охотске и хорошо запомнился ему. Стремясь сгладить неприятное впечатление от скромных результатов плавания в Северном Ледовитом море, он впоследствии предпримет сухопутное путешествие по чукотской земле.

Между тем 5 августа 1787 года Сарычев закончил разоружение "Палласа" и "Ясашны" и спустя несколько дней отбыл в Среднеколымск, где встретился с Биллингсом. Как только замерзли реки и болота, экспедиция отправилась в Якутск. Снова были переходы через горные хребты, заснеженные долины, речные наледи. Снова недоедание, цинга, жестокие морозы и пронзительные ветры. Один из немолодых членов экспедиции дошел до отчаяния от лютости стужи и, Сарычев, нисходя к страданиям измученного дорогой моряка, оставил его на попечение жителей повстречавшегося на пути селения. На каждом путешественнике было надето по три оленьих кухлянки, но и они не спасали от холода. На лошади нельзя было усидеть более получаса. То и дело приходилось оставлять седло и идти пешком, чтобы хоть немного согреться. "Лица наши, – писал Сарычев, – так изуродовало морозом, что почти не оставалось места, где бы не видно было действий его лютости… Чтобы совсем не отмерзли у нас щеки и носы, мы сделали из байки личины. Они хотя и леденели от дыхания и были не очень приятны для лица, однако много помогали нам".

Ночевали под открытым небом. При этом старались отыскать места, закрытые от ветров, и где, кроме того, можно было найти корм для лошадей и сухие дрова. Огонь, на котором готовили пищу, не мог отогреть путешественников. Спали в вырытой в снегу яме, закутавшись в одеяла и шкуры. Сарычев был очень доволен тем, что во время этого тяжкого пути никто из его спутников не захворал. В таком бедственном положении, по его словам, не приходилось рассчитывать на чью-либо помощь. Кругом были только снега и горы, по обледенелым склонам которых порой доводилось спускаться ползком. Потом начались леса, сначала лиственные, а затем сосновые. Тихо и задумчиво шумел бор по сторонам тропинки. Он был бесконечен, как море. Только изредка однообразный ропот деревьев нарушался криком птицы или зверя. Но это продолжалось мгновение. А затем снова почти осязаемая тишина окружала путников.

Наконец, встретились якутские юрты, и путешественники смогли провести ночь под гостеприимным кровом местных жителей в соседстве с находившимся там домашним скотом. В другое время они не согласились пробыть здесь и минуты. Но Сарычев был счастлив уже от одной мысли, что после многих холодных ночлегов над ним и его спутниками не открытое небо, а крыша теплого человеческого жилья.

24 ноября 1787 года прибыли в Якутск. Зимой пришлось заниматься строительством лодок на Усть-Майской пристани. Жильем служили дома, построенные экспедицией Витуса Беринга. Здесь Гаврила Андреевич встретил весну 1788 года и все лето руководил перевозкой экспедиционных грузов в Охотск.

Зимой 1788 года строились суда для плавания в Восточном океане. Весной Сарычев получил от Биллингса приказание описать морской берег от реки Охоты на юго-запад до реки Улькана и 31 мая 1789 года в сопровождении десяти служителей вышел в море на деревянной байдаре, построенной по его собственным чертежам. День за днем плыли на юго-запад, редко имея возможность пристать к берегу. Бушевали штормы, шел дождь, нередко переходящий в снег. Потом попали в сулой (водоворот). Два встречных течения своими волнами едва не затопили суденышко. Чтобы избежать погибели, пришлось выброситься на берег и двое суток сушить подмокшую провизию и влажное платье.

За пять недель Сарычев описал значительную часть берегов Охотского моря и, кроме того, исследовал по собственному почину Алдомский залив и реку Алдому.

В Охотск благополучно возвратились 7 июля. В гавани стояло на якоре судно "Слава России". На нем экспедиция в сентябре отправилась к берегам Камчатки. По пути в Петропавловск открыли неизвестный каменный остров, который был очень опасен для судов. Его назвали по святцам именем святого Ионы. Проливом между четвертым и пятым Курильскими островами вышли из Охотского моря в Тихий океан.

"Солнце, – писал Сарычев, – беспрерывно светило до самого вечера и согревало нас, как бы среди лета. После продолжительных холодных погод, казалось, что мы вдруг перешли из холодного климата в теплый… Теплота воздуха, приятный вид берегов и тишина моря, гладкого подобно стеклу, привлекали общее внимание. Это был для нас праздник, который с удовольствием проводили мы все на верхней палубе. Между тем в худую погоду никто, кроме вахтенных, не выходил из кают".

5 октября Сарычев ступил на землю Петропавловской гавани, где в 1740 году капитан-командир Витус Беринг заложил город. Еще совершенно крепкими выглядели его первые строения. Правда, за это время к казенным зданиям добавилось еще более 300 домов, живописно раскинувшихся по склонам.

Вскоре путешественники посетили могилы двух путешественников: академика-астронома Людвига де ля Кроейера, участвовавшего в 1741 году в плавании к берегам Америки вместе с Алексеем Чириковым, и капитана Кларка, который после гибели Джеймса Кука, принял начальствование над его третьей экспедицией, но недолго пережил великого мореплавателя. Он умер в 1779 году, когда английские суда, пытавшиеся пройти из Берингова пролива в Атлантику, возвращались из Арктики на юг. Именно в этом плавании участвовал в чине мичмана Иосиф Биллингс, которому теперь русское правительство доверило руководство секретной Северо-восточной экспедицией. Фигура Биллингса представляется весьма противоречивой. Во всяком случае, в ряде высказываний знавших его людей звучат определенно отрицательные мотивы.

В частности, об этом говорят заметки декабриста Владимира Ивановича Штейнгеля. Он ребенком видел путешественников, когда те зимовали в Петропавловской гавани. "С прибытием экспедиции в Камчатку, – писал Штейнгель, – началось явное бабничанье: вечеринки, попойки, зверские представления и пр. Денег они убивали пропасть, а пользы на грош не делали". По свидетельству Штейнгеля, особенно усердствовал Биллингс. Он даже признавался в любви к его матери, которая, однако, отвергла домогательства англичанина. "Мне этот Биллингс, – писал Штейнгель. – особенно как-то гнусен. Я и маленький смотрел на него с отвращением".

Биллингсу, в котором будущий декабрист видел прежде всего наемника, думавшего только о своей выгоде, он противопоставлял Сарычева, как человека высоких нравственных качеств, на долю которого и выпали основные научные достижения экспедиции: "Должен сказать и то еще, – отмечал Штейнгель, – что при всех вакханальных пиршествах Биллингса никто столько не отличался кротостью и благонравием, как нынешний вице-адмирал Гаврила Андреевич Сарычев и, если б не он, то экспедиция сия столько же бы принесла славы и пользы России, сколько Каллигулин известный поход против Британии славен был для Рима".

Приговор Биллингсу категорический и, надо сказать, не совсем справедливый. К нему еще придется возвратиться. Но это не принижает важности мнения видного деятеля декабристского движения о Гаврииле Андреевиче Сарычеве. Выдающаяся его роль в Северо-восточной экспедиции отмечалась многими выдающимися представителями русского флота. Среди них были и современники, которых невозможно заподозрить в пристрастии к преувеличению заслуг Сарычева.