Текст книги "Первопроходцы"

Автор книги: Борис Полевой

Соавторы: Алексей Окладников,Александр Алексеев,Василий Пасецкий,Анатолий Деревянко,В. Демин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 28 страниц)

КРАТКАЯ БИБЛИОГРАФИЯ

Андреев А.И. Труды Семена Ремезова по географии и этнографии Сибири XVII–XVIII вв. – Проблемы источниковедения. Сб. 3. М. – Л., 1940.

Андреев А.И. Очерки по источниковедению Сибири. 2-е изд., испр. и доп. Вып. I. М. – Л., 1960.

Бахрушин С.В. Туземные легенды в "Сибирской истории" С. Ремезова. – "Исторические известия", 1916, № 3–4.

Гольденберг Л.А. Семен Ульянович Ремезов. М., "Наука", 1965.

Дергачева-Скоп Е.И. Заметки о жанре "Истории Сибири" С.У. Ремезова. – "Вопросы русской и советской литературы Сибири". Новосибирск, 1971.

Кириллов В.В. Постройки С. Ремезова в Тобольске. – "Архитектурное наследство", 1962, № 14.

Копылов А.Н. К биографии С.У. Ремезова. – "Исторический архив", 1961, № 6.

Копылова С.В. Каменное строительство в Сибири: конец XVII–XVIII вв. Новосибирск, 1979.

Ко чедамов В.И. Тобольск. Тюмень, 1963.

Кочедамов В.И. Первые русские города Сибири. М., Стройиздат, 1978.

Краткая Сибирская летопись (Кунгурская). Со 154 рисунками. Спб., 1880.

Оглоблин Н.Н. Источники "Чертежной книги Сибири" Семена Ремезова. – "Библиограф", 1891, № 1.

Оглоблин Н.Н. К биографии С. Ремезова. – "Библиограф", 1892, № 10–11.

Полевой Б.П. Семен Ремезов и Владимир Атласов (к уточнению датировки ранних чертежей Камчатки) – Изв. АН СССР. Сер. геогр., 1965, № 6.

Полевой Б.П. Сибирская картография и проблема Большого чертежа. – "Страны и народы Востока", 1976, вып. XVIII.

Ремезов С.У. Чертежная книга Сибири, составленная тобольским сыном боярским Семеном Ремезовым в 1701 году. Спб., 1882.

Сибирские летописи. Спб., Изд. Археографической комиссией, 1907.

Шибанов Ф.А. О некоторых аспектах картографии России Допетровского времени (XVI–XVII вв.) и роли С.У. Ремезова в истории русской картографии. – "Вестник ЛГУ", 1968, № 18 (Геология и география, вып. 3).

В. ПАСЕЦКИЙ
ГАВРИИЛ АНДРЕЕВИЧ САРЫЧЕВ

Гавриил Андреевич Сарычев всю свою жизнь посвятил изучению морей России. Его мысль обняла проблемы исследования нашей планеты от Северного до Южного полюса. Ему принадлежит идея посылки первой русской экспедиции в Антарктику. Вместе со своим великим современником Иваном Федоровичем Крузенштерном он наметил грандиозные задачи изучения Севера и Востока Сибири, полярных вод и островов, Русской Америки, Тихого океана.

Как руководитель Адмиралтейского департамента, Сарычев внес исключительный вклад в осуществление этих великих программ.

Но среди всех проблем исследования земного шара была одна, которая особенно волновала Сарычева. Это – изучение северо-востока России, от Колымы до самых южных пределов Русской Америки. Молодым офицером он участвовал в Северо-восточной экспедиции, исследовал Колыму, Чукотку, Алеутские острова, северо-западные берега Америки. Ему наука обязана отчетами и картами этого выдающегося научного предприятия. С этих пор и начинается почти полувековая деятельность Сарычева на пространном поле русской географии.

Ни день, ни месяц, ни год, ни место рождения Гавриила Андреевича Сарычева неизвестны. Его отец служил флотским прапорщиком то в Кронштадте, то в Петербурге. В Севском уезде ему принадлежало имение, в котором числилось пять душ крестьян.

Начальное образование Сарычев получил дома. Вероятно, письму и чтению его обучила мать Мавра Афанасьевна. 5 ноября 1775 года Сарычев поступил в Морской кадетский корпус. В это время ему шел двенадцатый год. На основе этого свидетельства и послужных списков, подписанных самим Сарычевым, исследователи относят дату его рождения к ноябрю – декабрю 1763 года и высказывают предположение, что родиной великого русского гидрографа является либо Петербург, либо Кронштадт, где вместе с отцом Андреем Сарычевым проживала вся семья, в которой было семь душ детей. Жили Сарычевы скромно, даже, пожалуй, бедно. Ничтожных доходов с имения и жалованья отца едва доставало, чтобы прокормить многочисленное семейство.

В Морском корпусе Сарычев не блистал успехами, судя по тому, что имя его не числится среди его лучших учеников. Но занимался он прилежно. Особенно любил географию. До наших дней сохранились его собственноручные конспекты лекций по этому предмету.

Прошло три года. В 1778 году его произвели в гардемарины и послали в первое плавание. Вояж был не столь дальним. На судне "Святой Евстафий" Сарычев ходил в Ревель и впервые познакомился с этим старинным городом, красота и очарование которого покорили его с первого взгляда. Вместе со своими товарищами, среди которых были Христиан и Яков Беринги, внуки великого российского мореплавателя, он бродил по узким улочкам Вышгорода. С его крепостной стены открывался великолепный вид на Ревельскую бухту, расцвеченную парусами больших и малых судов… Сарычев провел в Ревеле несколько недель. В Кронштадт он возвращался на корабле "Александр Невский". Первое морское крещение состоялось. Корпусные учителя были довольны его успехами и в теории и в практике морского дела. Потом были другие странствия. Запомнилась ему долгая поездка на лошадях из Петербурга в Архангельск, ранней весной 1780 года. Еще держались морозы, сияло солнце. Лошади легко и весело тащили розвальни по укатанной дороге, которая часто шла дремучими лесами. Могучие ели и сосны купались в мартовском солнце и тихо переговаривались между собой. Сарычев верил, что едет навстречу своей судьбе.

В Архангельске он вместе со своими однокашниками помогал снаряжать построенное на местной верфи судно "Не тронь меня". Затем началось плавание по Белому морю. Сарычев примечал его берега, острова, воды, не предполагая, как много сил придется ему потратить, чтобы добиться его тщательной съемки. Но эти заботы еще Далеко-далеко впереди… А сейчас перед глазами – суровые гранитные берега Мурманского берега. "Не тронь меня" плывет на запад. Норвежское море встречает его бурями. Штормы и непогоды преследуют их и в Северном море. Тяжело достается матросам и гардемаринам: трудно управляться с парусами, еще труднее держать избранный курс. Но вот уже обогнули Скандинавию и позади остались проливы. Корабль "Не тронь меня" вступил в воды Балтики и через несколько суток отдал якорь на Кронштадтском рейде. Впереди оставалось последнее испытание: выпускные экзамены. Все обошлось благополучно. 1 января 1781 года Сарычев получил первый офицерский чин. Ему присвоили звание мичмана.

Весной снова в море и опять на корабле "Не тронь меня". На этот раз в Средиземное море с заходами во французские, английские, испанские, итальянские, греческие порты, со стоянкой в крепости Гибралтаре. Снова бури, штормы, ненастья. И так – три года…

Сарычев вел вахтенный журнал, наносил на карту очертания берегов, измерял течения, замечал "воздушные перемены". И мечтал. О Севере, о его неисследованных землях и морях. Думал о том, что настало время провести русский флаг по всем океанам земного шара. Особенно хотелось побывать на землях, которые первыми увидели на севере Тихого океана великие русские мореходы Витус Беринг и Алексей Чириков…

Мечты… Когда-то они исполнятся. И исполнятся ли?.. А пока его отправляют – но не разыскивать неведомые земли, а описывать Днепр и его приток Сож. В экспедиции, кроме него, участвуют капитан-лейтенант Фомин, брат Алексей Сарычев, капитан-лейтенант Бордунов и штурман Рогожников. К месту предстоящих исследований добираются на казенных подводах… С раннего утра до захода солнца Сарычев со своими спутниками наносит на карту Сож, измеряет его глубины, примечает мели, крутые извилины. Каждый предлагает свой способ описи реки. Коллеги отдают пальму первенства своему руководителю. "Я был счастлив, – писал он спустя двадцать лет, – что выдуманные мною правила были из всех лучше, так что при сочинении мною карты положение реки с берегами оказалось верно и глубины ее означались в настоящих своих местах". Впоследствии он сочинит "Геодезические и гидрографические правила снимать находящиеся на земной поверхности местоположения, измерять глубины морей, заливов и рек, и все оное означать на морских картах". Эти правила десятилетиями будут служить морякам русского флота…

Вряд ли молодой офицер мог предполагать, что путешествие на Днепр и Сож окончательно предопределит всю его дальнейшую судьбу, навсегда свяжет с русской гидрографией и приведет в число знаменитых исследователей северо-востока России и севера Тихого океана.

Едва Сарычев возвратился в Петербург, как до него дошли слухи о том, что затевается новая экспедиция на Колыму, Камчатку и в Америку. Почти такая же большая, как Вторая Камчатская экспедиция Витуса Беринга, которую чаще всего именовали Великой северной экспедицией. Новое важное географическое предприятие готовилось в строжайшей тайне. Но мало-помалу среди офицеров распространились сведения о ее целях. Говорили, что она будет заниматься открытиями на восточнейших берегах и морях Российской империи. Прежде всего путешественникам предстоит точно определить долготу и широту устья реки Колымы, исследовать берега "Великого Чукотского носа до мыса Восточного" (ныне мыс Дежнева), составить карты островов на Восточном (Тихом) океане от Камчатки до берегов Америки и совершенней познать моря, лежащие между "матерой" землей Сибири и противоположными берегами Америки.

Именно в такой экспедиции мечтал участвовать Сарычев. Вскоре он подал рапорт в Адмиралтейств-коллегию с просьбой зачислить его в состав тех, кто готовился к походу. Такое же прошение подал и Христиан Беринг, стремившийся увидеть земли и острова, открытые его Дедом.

8 августа 1785 года русское правительство приняло решение о снаряжении географической и астрономической экспедиции. Ее главной задачей являлось исследование северо-востока России, включая Чукотку, островов и морей в северной части Тихого океана и северо-западных берегов Америки, открытых Берингом и Чириковым и освоенных русскими промышленниками.

Начальником экспедиции был определен поручик (позже капитан) Иосиф Биллингс, принимавший участие в последнем плавании Джеймса Кука и затем перешедший на службу в русский флот. В число своих помощников Биллингс избрал лейтенантов Гавриила Сарычева, Христиана Беринга и Роберта Галла. Всего в путешествии предстояло участвовать 141 человеку, и среди них – художнику Луке Воронину, чьи рисунки дошли до нашего времени.

Сарычев 31 августа отправился к знаменитому путешественнику и естествоиспытателю академику П.С. Палласу и под его руководством до самого отъезда из столицы занимался практикой определения координат, а в середине сентября 1785 года первым из офицеров покинул Петербург. Ему поручалось потребовать от иркутских властей, чтобы предстоящей зимой в одном из колымских острогов – Верхнем или Среднем – был заготовлен двухлетний запас провианта для ста человек, а затем отправиться в Охотск и осмотреть, пригодны ли имеющиеся там суда для плавания по Тихому океану.

Шли беспрерывные дожди. Дороги пришли в негодность. Лошади медленно тащили повозку путешественника. Потребовалось более месяца, чтобы добраться до Тобольска. 28 октября он переправился на лодке через Обь, по которой несло множество льда. 10 ноября Сарычев приехал в Иркутск, где встретился с генерал-губернатором Якоби и познакомился с людьми, которым доводилось бывать в Охотске. Они сообщили, что имеющиеся в Охотском порту суда находятся в жалком состоянии. На них рискованно плавать к восточному побережью Камчатки, не то что к Америке или Берингову проливу. Пришлось сочинять представление генерал-губернатору, прося запасти необходимые материалы и снаряжение для постройки новых судов.

В начале декабря Сарычев простился с Иркутском и направился дальше на восток то реками, то дорогами, которыми впервые прошли русские землепроходцы всего лишь полтора века назад.

То было время, когда вслед за казаками Ермака в Сибирь устремились русские люди, в основном выходцы из разгромленной и разграбленной опричниками Ивана Грозного обширнейшей и могущественной Новгородской земли. Они основали Обский городок, Сургут, Тюмень, Тобольск, Тару, Березов, Обдорск, Мангазею на тех самых речных путях, которые были знакомы новгородцам еще с середины XIV века.

Одно великое географическое открытие следовало за другим. В смутное время мореход Лука, выйдя из Оби, достиг Северным Ледовитым океаном сначала устья Енисея, а затем Пясины. В 1610 году в тех же местах побывал торговый человек Кондратий Курочкин, прежде живший на Северной Двине. Пять недель льды удерживали его в устье Енисея. В начале августа он вышел в океан и достиг реки Пясины. Вслед за Курочкиным неизвестные нам по именам мореходы прошли по рекам к северному и восточному берегам Таймыра и вскоре обогнули его полностью.

В 1623 году русские достигли среднего течения Лены. Спустя десять лет Иван Ребров открыл устье реки Оленек, а Илья Перфирьев – устье Яны (они вместе первыми спустились из Якутска вниз по Лене до ее устья). Вскоре в тех же местах побывал Елисей Буза. Затем были открыты устья Анабары и Хатанги.

В 1641–1642 годах Иван Ерастов открыл устья Индигирки и Алазеи, совершив плавание по Восточно-Сибирскому морю. Вслед за ним по Индигирке спустился Михаил Стадухин и достиг морем устья Колымы. Это было в 1644 году. Во время плавания он видел на севере и "горы снежные", и ручьи знатные, и "пади". Стадухин полагал, что это был тот самый великий остров, который видели мореходы, плававшие "от Святого носу к Яне реке, и от Яны к Собачьей, Индигирке тож, и от Индигирки к Колыме".

Мореходы в своих плаваниях от Новой Земли до Колымы многократно видели на севере неведомые берега. Они принимали видимые горы за один исполинский остров, протянувшийся через Студеное море. Эти попутные наблюдения подтверждались рассказами местных жителей. Один из них записал Михаил Стадухин. "Ясырка" (невольница) Калиба сообщила, что к северу от Колымы есть большой остров, на который чукчи, когда замерзнет море, добираются на оленях в течение одного дня.

Михаил Стадухин построил Нижнеколымский острог. Спустя три года отсюда вышла экспедиция Федота Алексеева и Семена Дежнева. Но первая попытка пройти к востоку от Колымы закончилась неудачей. Их суда – кочи были остановлены льдами. Во второй половине июня 1648 года Федот Алексеев и Семен Дежнев на семи кочах снова вышли на восток. В сентябре они находились в проливе между Азией и Америкой, который спустя 80 лет предстояло заново открыть Берингу. Путешественники высадились на берег, где встретили много чукчей. Против Чукотского носа на островах видели людей, которых "называют зубатыми", поскольку они протыкают "сквозь губу два зуба немалых костяных". Во время бури 1 октября суда Федота Алексеева и Семена Дежнева разлучились. Коч Семена Дежнева выбросило около реки Анадырь, а коч Федота Алексеева был прибит к берегам Камчатки, где и погиб.

Предания об обширной суше, якобы лежащей к северу от материка, упорно держались в Сибири. Эту исполинскую землю, которую порой отождествляли с континентом, пытались искать в начале XVIII века, что положило начало вторичному открытию Новосибирских островов, посещавшихся русскими мореходами еще в XVII веке.

В 1719 году по указу Петра I на берега Тихого океана были посланы навигаторы И.М. Евреинов и Ф.Ф.Лужин. Царь поручил им ехать до Камчатки и тщательно исследовать тамошние места, дабы выяснить вопрос – "сошлася ли Азия с Америкой?". Для решения этой задачи геодезисты должны были предпринять плавание не только на юг и север, но и на восток и запад. Экспедиция Евреинова – Лужина доставила науке более верные, чем прежние, очертания Камчатки и цепи Курильских островов, но не дала ответа на вопрос о разделении Азии и Америки. Ответить на него удалось Берингу, который в 1728 году первым прошел проливом между Азией и Америкой из Тихого в Северный Ледовитый океан. Он же предложил снарядить экспедицию для исследования северного побережья России от Архангельска до Чукотского носа и для поисков никому еще не ведомых северо-западных берегов Америки.

И вот в 1733–1743 годах происходит нечто невероятное. За 10 лет моряки русского флота выполняют такие грандиозные работы, на которые раньше потребовались бы столетия. И совершают это не одиночки, а целая армия подвижников – ученых и матросов, – геодезистов и солдат, натуралистов и морских офицеров, историков и казаков, переводчиков и жителей сибирских сел. Прежде всего они устремляются к берегам Ледовитого океана.

Трудами Степана Малыгина, Дмитрия Стерлегова, Федора Минина, Василия Прончищева, Харитона и Дмитрия Лаптевых, Семена Челюскина, Петра Ласиниуса и многих других офицеров и матросов было описано побережье Евразии от Архангельска до Большого Баранова Камня, расположенного восточнее реки Колымы.

Северные отряды Второй Камчатской экспедиции подчинялись Витусу Берингу. И хотя они действовали самостоятельно и независимо от капитан-командора, нельзя не отметить того обстоятельства, что, хотел этого Беринг или не хотел, но его проект Второй Камчатской экспедиции был одной из причин их создания. Совершенные ими открытия по своей ценности не менее значительны, чем вклад в географическую науку самого Беринга и его спутников.

Мореплавателями были открыты и на протяжении сотен миль нанесены на карту западные берега Северной Америки, (от островов Баранова и Чичагова до полуострова Аляска), наиболее крупные острова Алеутской гряды, Командорские и еще несколько других островов в северной части Тихого океана, а также восточное побережье Чукотского полуострова. Еще раз было подтверждено существование пролива между Азией и Америкой. Карта западных берегов Северной Америки к северу от Калифорнии на значительных участках приобрела реальные очертания. Теперь Северо-восточной экспедиции предстояло продолжить великое дело Витуса Беринга.

Прежде всего Биллингс, Сарычев и их товарищи должны были положить на карту северный берег Чукотского носа, чего не смог сделать отряд Дмитрия Лаптева. Им же поручалось и решение другой задачи Второй Камчатской экспедиции – поиски Северной "матерой" земли. Правда, академик Миллер, находившийся в свите Беринга, полагал, что великая земля – плод фантазии. Но проходили годы, и из Сибири поступали в Петербург все новые и новые сведения о земле, которую многие считали отдельной частью света.

Особый интерес к ней усилился после путешествия Джеймса Кука и его спутников. Англичане дважды, в 1778 и 1779 годах, пытались пройти на север до Берингова пролива, и дважды их останавливали льды. Большинство участников этой экспедиции, и в их числе Биллингс, верили, что за льдами в Северном океане находится земля.

В Иркутске Сарычеву показывали карту Михаила Татаринова, составленную здесь, в Сибири, в 1779 году. На ней был показан путь Кука к Ледяному мысу на Американском континенте. Но самое интересное заключалось в другом. На этой карте параллельно берегам Евразийского континента тянулись берега неведомой земли. Между устьями Индигирки и Колымы они были обозначены примерно на 79-м градусе северной широты. Затем спускались несколько к югу в районе Святого Носа. На меридиане Новой Земли берега простирались на 83-м градусе северной широты и, миновав на той же параллели Шпицберген, соединялись с северо-восточной частью Гренландии.

Именно эту землю предстояло искать Северо-восточной экспедиции во время плавания из устья реки Колымы в Берингов пролив.

В середине декабря 1785 года Сарычев добрался до берегов Лены. Река давно уже замерзла. Всюду виднелись торосы льда, прикрытые снегом. Среди этого хаоса льдин пролегала дорога. Лошади едва плелись, сани часто ломались. В день невозможно было проехать более чем 30 верст.

Наконец 10 января 1786 года Сарычев добрался до Якутска. В этот день он записал в дневнике: "Якутск, построенный в 1647 году, самый старинный из всех здешних городов. Старая деревянная его крепость с башнями существует еще и ныне. Однако в некоторых местах ее стены уже обвалились. В ней каменное казенное строение и церковь… Все дома обывательские построены на старинный русский вкус. Между ними по разным местам рассеяны якутские юрты. Окошки в домах, за неимением стекол, у некоторых слюдяные, у других бывают пузырные, а зимою вставляются большие льдины, прикрепляемые к косякам снегом, облитым водой, от чего по жесткости здешных морозов так крепко примерзают, что никакая теплота в покоях не в силах их оттопить. Свет сквозь льдины бывает такой же, как и сквозь обмерзлые стекла".

В Якутске Сарычев узнал, что здешние обыватели и чиновники в Охотск зимой не ездят. Они предупреждали, что путешественник может бесследно сгинуть среди бескрайних глубоких снегов в краю, где сотни верст не встретишь человека. Все советовали дождаться весны и плыть на судне по рекам.

Однако Сарычев решил во что бы то ни стало добраться до Охотска по зимнему пути. Трудности и опасности его не пугали. Он сшил себе теплую одежду по местному образцу и, взяв двухмесячный запас провианта, пустился в путь верхом на лошади в сопровождении казака-переводчика и якутов-проводников.

Первые две недели ехали населенными местами. Ночевали в якутских юртах. На почтовых станциях меняли лошадей. Затем пришлось идти через необжитые края. Сначала пробирались по долине реки Хандуга, где леса перемежались болотами. По словам Сарычева, следы дороги давно исчезли, и проводники вели лошадей по им одним приметным местам. Пройдя сто шестьдесят верст по берегам Хандуги, свернули в занесенную глубокими снегами безлесную долину, лежавшую между гор. Лошади и люди шли вперед с превеликим трудом. "Якуты, – записал Сырачев в дневнике, – место это называют чистым и стараются в один день засветло его переехать, опасаясь, чтоб не застигла вьюга: в таком случае может приезжих совсем занести снегом. Сказывают, что много бывало таких примеров, и что здесь погибали от того не только лошади, но и люди".

Смелому путешественнику повезло. Весь день стояла солнечная тихая погода. Все были счастливы, что благополучно миновали это гиблое место.

После долгого перехода по пустынной местности встретили юрту на берегу реки Кюнкуй. Здесь жил бедный якут, который не имел какого-либо скота. Пропитание своей семье он добывал рыбной ловлей и охотой на куропаток, которые водились в этих местах в великом множестве. Юрта оказалась очень тесной, так что ночевать пришлось на снегу. Отсюда всего семьдесят верст оставалось до ближайшего селения на Оймяконе.

На следующее утро Сарычев на рассвете поднял своих спутников, чтобы к вечеру добраться до якутского становища и хотя бы одну ночь переночевать в людском жилище. "Наше путешествие, – записал он в своем дневнике, – становилось уже несносно. Каждый день от утра до вечера должно было сидеть на лошади, а ночи проводить в лесу, зарывшись в снегу".

Позади осталось одиннадцать таких бесприютных ночлегов, когда приходилось спать одетым, не говоря уж о перемене белья. Хотелось хоть немного отдохнуть, побыть в тепле. И вот наконец настал вечер не у костра в лесу, а под защитой юрты, где впервые за много дней удалось высушить задубевшее от морозов и влаги платье. Сарычев надеялся заменить здесь лошадей, так как те, на которых он выехал от берегов Алдана, за 12 суток необыкновенно исхудали от нехватки корма. Они питались поблекшей сухой травой, которую добывали копытами из-под снега. Порой же и такой травы не удавалось отыскать, и тогда голодные животные продолжали нести людей и их вьюки. По словам Сарычева, за 12 дней несчастные едва ли имели столько корму, сколько в иных местах их собратья получают в одни сутки. Однако в селении не оказалось свободных лошадей. Местные жители сообщили, что получить их можно у местного якутского князька, который живет в сорока верстах от здешних мест.

Мысли об отдыхе пришлось оставить. На следующее Утро Сарычев снова в пути. В тот же день он достиг второго селения на Оймяконе. Прежде чем удалось встретиться с князьком, местный писарь сообщил путешественнику неприятную весть: ехать на лошадях к Охотску невозможно. Нынешней зимой выпали столь глубокие снега, что казаки, посланные с почтой в Охотск, потеряли всех лошадей, не проехав и половины дороги, и вынуждены были возвращаться на лыжах. Их спасли тунгусы. Двенадцать дней отдыхал Сарычев после перехода через горы и снега. Отдыхал невольно: дальше можно было ехать только на оленях. Но для этого прежде всего потребовалось собрать в горах 25 оленей, на что и ушло 12 суток.

На оленей навьючили небольшие тюки общим весом не более трех пудов. Путешественники устроились на маленьких седлах, которые лежали на передних лопатках и удерживались тонким ремнем. Не было ни стремян, ни подпруг. Вместо узды – ремень, привязанный к шее животного. Стоило только на мгновение потерять равновесие, как седок летел в снег.

Сопровождавшие Сарычева тунгусы везли с собой юрту. В ней ночевали, укладываясь поближе к костру, наполнявшему дорожное пристанище едким дымом. Через четыре дня, 14 марта 1786 года Сарычев встретился с кочевым лагерем тунгусов. Его обитатели взяли к себе ослабевших за дорогу оленей, а вместо них дали свежих, не изнуренных дальними переходами.

И снова в путь…

На следующий день пересекли Индигирку. Путь по-прежнему лежал через гористую местность. Снега в долинах было куда больше. Порой его глубина достигала четырех метров.

Сарычева живо интересовал образ жизни, занятия и обычаи местных жителей, прирожденных кочевников, почитающих оседлость за великое наказание. "Имение свое, состоящее в платье, юрте и съестных припасах, – писал Сарычев в дневнике, – возят с собою на вьючных оленях, складывая все то в побочни весом не более полутора пуд. Малых детей, кои не могут сидеть верхом, сажают в плетеные корзинки, обтыкая вокруг мохом, к ним привязывают равновесный побочень и таким образом кладут все то на вьючного оленя. Дорогою, чтобы ребенок не плакал, дают ему сосать кусок сырого жиру. Взрослые мужчины и женщины ездят верхом, а за собою ведут вьючных оленей.

Богатство тунгусов ценится по числу оленей. У кого их больше, тот богаче и почтеннее. Многие имеют до двух тысяч и пасут их обыкновенно табунами на местах, обильных мхом. Сколько бы, впрочем, у тунгуса не было оленей, однако для себя не убьет он ни одного, разве который падет, повредится или охромеет. Иначе согласится дня три терпеть голод и питаться древесного корою либо старыми заветрелыми костьми, которые обыкновенно бережет на нужный случай и возит с собою".

25 марта путешественники, уже пятый день спускавшиеся на восток по льду реки Охоты, добрались до урочища Арки. Здесь пересели на собачьи упряжки, которые стремительно помчали Сарычева к берегам Тихого океана. Через два дня показался Охотск с его деревянной церковью, небольшой крепостью и несколькими складами и домами, которые жались друг к другу на узкой каменистой косе.

Сарычев в тот же день представился коменданту и в его сопровождении отправился осматривать суда, зимовавшие в здешнем порту. Их было всего два. Построенные около четверти века назад экспедицией капитана Креницына, они за это время пришли в негодность. Правда, еще три однопалубных судна зимовали на Камчатке, но и те, судя по рассказам местных жителей, не годились для дальнего плавания. Кроме того, было еще одно затруднение: забрать эти ненадежные корабли для нужд экспедиции означало, что жителям Камчатки не на чем будет доставлять припасы, и гарнизоны тамошних крепостей окажутся обреченными на неминуемый голод.

Столь же неутешительное впечатление осталось и от осмотра морского снаряжения и припасов, пролежавших годы в полуразвалившихся сараях. Мало что либо годилось для вооружения кораблей. А такелаж и все снасти почти полностью сгнили от сырости.

Не было иного выбора, кроме как строить новые суда для экспедиции.

В начале апреля Сарычев с коллежским асессором Кохом и проводниками отправился осматривать леса по реке Охоте. Они прошли более семидесяти верст. Молодой моряк впервые стал на лыжи и едва управлялся с ними. Они непрестанно то цеплялись за кустарник, то наезжали друг на друга. Сарычев часто падал в снег, из которого не мог выбраться без помощи своих спутников. Ноги болели от ушибов и вывихов. Но настойчивый лейтенант продолжал идти вперед, отыскивая участки леса, который можно было употребить на постройку судов. Первую небольшую делянку выбрали в Чернолесье, всего в двадцати верстах от Охотска. Вторая делянка лежала гораздо далее – в 70 верстах. Но зато леса здесь было сколько угодно.

Отправить людей на заготовку леса не удалось. Большинство местных жителей страдали цингой. Они едва передвигались по городу. Пришлось дожидаться времени, когда из моря в реки пойдет свежая рыба, появится зелень, и люди сумеют поправить свое здоровье.

В мае были отправлены первые партии на заготовки леса. Когда в начале июля в Охотск приехал капитан Биллингс, Сарычев мог доложить начальнику экспедиции о том, что порученное ему дело подвигается успешно.

Вскоре Сарычеву пришлось расстаться с Охотском. Передав все дела лейтенанту Роберту Галлу, он по приказанию Биллингса 1 августа со значительной частью экспедиционной команды отправился в Верхнеколымск. В 400 верстах от Охотска сбежал проводник, прихватив с собою оленей. Пришлось идти наугад через горы и болотистые, топкие низины. Лошади и люди выбились из сил. С трудом добрались до места назначения, где о судьбе отряда беспокоился Биллингс, прибывший сюда десятью днями ранее.

Верхнеколымский острог, раскинувшийся на берегу реки Ясапша, поблизости от впадения ее в Колыму, состоял из пяти изб, часовни, трех юрт и нескольких амбаров. Это крохотное селение было обнесено деревянным забором. Биллингс занял одну из изб, Сарычеву пришлось удовольствоваться юртой. А нижним чинам вообще "негде было жить". Решено было построить для них казарму. Одновременно возводились пекарня и кузница. Между тем большинство путешественников было занято заготовкой леса. Его рубили по берегам реки Ясашной и сплавляли вниз по течению до Верхнеколымска до тех пор, пока не начались морозы. 27 сентября река замерзла. Через несколько дней лед настолько окреп, что по нему безопасно можно было ездить на лошадях.

В конце ноября состоялась закладка первого судна. Строили его из местного леса и материалов, доставленных из Якутска. Дело первоначально подвигалось очень медленно. Здешние казаки, не весьма сведущие в плотничьем деле, плохо понимали корабельного мастера Тиммермана, не знавшего русского языка и объяснявшегося междометиями и жестами. Пришлось заменить его шкипером Баковым. Работа заспорилась, и появилась надежда, что весной экспедиция отправится в плавание.

Между тем недели бежали за неделями. Все короче становился день. Крепчали морозы, достигая порою минус сорока трех градусов. Ртутные термометры не годились для метеорологических наблюдений. Их заменили спиртовыми.