Текст книги "Первопроходцы"

Автор книги: Борис Полевой

Соавторы: Алексей Окладников,Александр Алексеев,Василий Пасецкий,Анатолий Деревянко,В. Демин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 28 страниц)

Жизнь Вениаминова на Алеутских островах была полна таких катастрофических ситуаций. Впоследствии он описал некоторые, например путешествие на отдаленные острова Алеутской гряды с инспекционной целью, для ознакомления с природными условиями и ресурсами края. Читаешь рассказ, и начинаешь понимать – ведь это целая сага!

В ту поездку сильный ветер и дождь помешали путникам пристать к берегу, а тут еще и снегопад, слепящие белые хлопья. Их вынужденное плавание затянулось на 14 часов. Каботажное плавание на Алеутских островах в такую погоду особенно опасно. Байдарки постоянно ныряли в пучину ледяных океанских валов, и никто не знал, удастся ли вынырнуть обратно.

Но и в те тяжкие часы Вениаминов размышлял не о своем бедственном положении уналашкинского миссионера, заброшенного лихой судьбой на край света; нет, в этой драматической ситуации его занимали алеуты!

Он заметил, что один из них промок насквозь и продрог до костей, но, несмотря на то, "по прибытии на место он занялся устройством палатки вместе со всеми, нисколько не заботясь о самом себе", – писал Вениаминов.

Был разожжен костер, чтобы путники могли обсушиться. Алеут, который в своей промокшей одежде представлял собой "ходячую лужу", уселся рядом со всеми и так же непринужденно, как и остальные, стал шутить и смеяться шуткам других. Привычным движением он выжимал свою парку. Если бы товарищи не предложили ему сухую парку, он так бы и устроился спать.

Свои путешествия по островам Вениаминов совершал в традиционном алеутском костюме – парке и камлейке. Убедился в их преимуществе он, разумейся, не сразу. Известно, что из Иркутска на острова он выехал в черном бархатном казакине и шароварах. Однако прирожденный талант путешественника и широта взглядов позволили ему достаточно легко и быстро "адаптироваться" в условиях влажного и холодного климата островов.

Как благодарность Алеутским островам, их населению и его древним, выработанным веками традициям, наконец, самой алеутской парке, звучат строки Вениаминова, в которых он изложил проверенные им самим на практике ее достоинства: "Главную, необходимую одежду алеутов, – писал он, – составляет парка, род длинной рубашки, опускающейся ниже колен, со стоячим воротничком и с неширокими рукавами. Парка делается из птичьих перьев и шкур птиц, преимущественно топорковых и ипаточьих (вид морских попугаев), а иногда из арьих; за неимением же их, из нерпичьих шкур. Парка для алеутов есть незаменимая вещь в здешнем климате. Она в дороге для них составляет и постель, и одеяло, и, можно сказать, дом. С нею они не боятся ни ветру, ни морозу".

Представьте себе человека богатырского сложения и чуть ли не двухметрового роста, с окладистой черной бородой, в традиционной алеутской парке! Вениаминов был в ней величествен и красив.

Не исключено, что любознательному путешественнику приходилось примерять и уникальные головные охотничьи тотемные шляпы алеутов, искусно сделанные из дерева. Эти шляпы входили неотъемлемой частью в комплекс традиционной одежды охотников, отправлявшихся на промысел. Они считались и своеобразными талисманами, сулили своим владельцам успех и удачу в промысле. С восторгом писал о них ученый: "К числу одежд мужчин принадлежат деревянные шапки или фуражки, употребляемые только при поездках на байдарках. Шапки сии употребляются именно с тою целью, чтобы предохранить глаза от морской воды; они бывают двух видов: одни глухие, а другие с открытым верхом. Первые делаются из корня какого-либо выброшенного морем пня, загибаются подобно неправильной (эллиптической) воронке и потом раскрашиваются разными красками продольными полосками и украшаются сивучьими усами, корольками и костью. Но первыми – только с одной стороны для того, чтобы они не мешали кидать стрелки".

Вениаминова восхищала способность алеутов в одиночку выходить в однолючной байдарке в море не только в опасную для промысла, штормовую погоду, но и заплывать в самую середину стада китов или сивучей, способных с легкостью перевернуть легкое суденышко. Вызывало его восхищение и то мужество, с которым аляскинские охотники в одиночку шли на медведя, чаще с луком и лишь изредка – с ружьем.

Вениаминов застал алеутов в живом еще каменном веке. Они пользовались тогда каменными и костяными орудиями труда и оружием. Им неизвестна была даже глиняная посуда: они обходились каменными лампами и контейнерами для жира из кишок морских львов и тюленей. Зато островитяне по-своему великолепно приспособились к жизни на море, охоте на морского зверя и создали свою материальную культуру, оригинальную и замечательную во многих отношениях.

Так же как некогда Степан Крашенинников с восхищением писал о мастерстве "диких" камчадалов и чукчей, Вениаминов в своих записках отдает должное трудолюбию и искусству алеутов, их творческим способностям: "Все изделия алеутские, как, например, промысловые орудия и байдарки, так и национальная их одежда – доведены, можно сказать, до невозможного совершенства в своем роде".

"Мне кажется, – писал он, – что байдарка алеутская столь совершенна в своем роде, что и самый математик очень немного и даже едва ли что сможет прибавить к усовершенствованию ее морских качеств". И приходил к выводу, что алеут буквально как бы создан для байдарки, а она – для того, чтобы показать его с лучшей стороны. "Случалось мне видеть несколько русских, сидящих в байдарке; никто из них, – писал Вениаминов, – даже самых бойких и статных, не делает такого вида, как самый обыкновенный алеут".

Вениаминов долго и внимательно наблюдал подвиги алеутов – их повседневную многотрудную жизнь. Он первым описал то удивительное единство, которое составляли охотник и его байдарка в море во время промысла. Мимо его внимания не прошли приобретенные положительным опытом сотен поколений традиционные навыки, которые кормили, одевали и согревали жителей суровых островов. Это было наследие древних эпох – первобытнообщинного строя, которое нам, исследователям XX века, удается лишь в редких случаях наблюдать во время экспедиций, в жизни. Вениаминов писал о них как живой свидетель, очевидец, тонкий и опытный наблюдатель. Его впечатлительный ум, зоркий взгляд исследователя заставляли не только коллекционировать факты, но и обобщать собранный материал, находить связь явлений, исследовать их корни. Вениаминов искал объяснение удивительной терпеливости алеутов. Сама жизнь, условия окружающей среды оказывались решающими факторами в формировании характера, становлении личности аборигенного населения островов. Дети алеутов росли в лишениях, в холодных юртах, полунагие и полуголодные. Но все это никоим образом не влияло отрицательно на становление цельной личности островитянина. Лишения развивали в нем удивительные качества – упорство, терпеливость, выносливость, стойкость, учили сопротивлению силам слепой природы, недоброжелательной к человеку. Таков вывод Вениаминова.

Не только на байдарках приходилось исследователю совершать переезды по морю, но и на судах компании – больших парусниках со многими пассажирами на борту. Иные путешествия оказывались и приятными, и сравнительно быстрыми. Например, кругосветное плавание – из Ситхи в Петербург. В путь он отправился со своей малолетней дочерью Феклой на корабле "Николай" под командой капитана Евгения Андреевича Беренса. В багаже ученого были ставшие впоследствии знаменитыми рукописи, Смешанное чувство удовлетворения проделанной работой и опасения быть непринятым и непонятым, даже осмеянным владели Вениаминовым. "Так как переводы мои на алеутско-лисьевский язык, о напечатании которых я хлопотал бумажным путем, Синодом к напечатанию не разрешены, по той простой причине, что в Синоде никто не знает алеутского языка, потому и проверка их невозможна, то я намерен хлопотать о том лично и с этой целью отправляюсь в Питер на кругосветном компанейском судне", – писал он своему семинарскому товарищу П.В. Громову.

В то путешествие отец и дочь при попутном ветре достаточно быстро достигли цели. Новый, 1839 год они встретили в пути. Позади остался "остров вечной весны" – Таити, залитый солнцем Рио-де-Жанейро, туманный Копенгаген. И вот наконец их встретили свежие ветры Балтики…

Просматривая "Записки об островах Уналашкинского отдела", трудно сейчас сказать, что Вениаминов был в те годы специалистом-этнографом или специалистом-лингвистом в современном смысле этих понятий. Но заслуги его в области изучения быта и духовной культуры аборигенного населения Алеутских островов действительно огромны. Материалы по этнографии и лингвистике, собранные им, являются бесценным наследием отечественной и мировой науки.

Одним из таких важных фактических наблюдений Вениаминова, глубоко взволновавшим его, был обычай делиться продуктами питания во время больших голодов, широко распространенный в среде алеутов. С точки зрения выходца из деревни, стоящей уже на пороге капиталистических преобразований, такой обычай, естественно, был в диковинку. Но вместе с тем нельзя не почувствовать, каким чувством уважения к этому явлению, стремлением проникнуть в его суть и понять причины проникнуты строки его описания: "Еще до прибытия русских у алеутов было в обычае делиться между собою в случае голода, который их посещал и посещает ныне, почти каждою весною. Ближайшею причиною голода бывают свежие ветры и, по недостатку солнечного света и за неимением леса, невозможность иметь большие запасы сухой рыбы. После трех– или четырехдневного голода, если кому-нибудь удастся выехать в море и промыслить что-нибудь, то он обыкновенно, по приезде своем, раздает всем нуждающимся (а ненуждающиеся никогда не будут просить) и себе оставляет не более того, сколько нужно накормить свое семейство; а иногда случалось, что он и из той самой части, которую оставил себе, делится с другими, кто явится нуждающийся. Точно так же поступит и другой в свое время, и все это делается без всяких расчетов и требований благодарности".

Автор "Записок об островах Уналашкинского отдела" застал алеутскую общину на той стадии развития, когда нормы и принципы ее существования были в полном расцвете. Разложение общины, появление имущественного неравенства было для алеутов во многом еще впереди. Несмотря на то, что влияние русских в какой-то мере содействовало процессу разложения родового строя на Алеутских островах, традиционные первобытнообщинные отношения внутри коллектива кровных родственников были определяющими. Рассматривая вопросы взаимоотношений членов кровнородственной общины исключительно в морально-этическом плане, Вениаминов древний обычай разделения продукта промысла поровну между членами коллектива интерпретирует не столько с позиций представителя духовенства, сколько более всего с позиций человека своего времени: "…На промысле бобров, который для алеута составляет более охоту, чем выгоду, он очень доволен и тем, если удастся ему попасть стрелою в подстреленного бобра и со всем усердием готов гоняться за бобром, хотя целый день, несмотря на то, что он уже знает, что из бобра ему ничего не достанется. Упромысливший несколько бобров охотник отдает их или тому, кто ничего не добыл, или какому-нибудь больному старику, или родственнику".

Во время поездок по Уналашке Вениаминов усердно собирал научные сведения о характере климата и ландшафте с тем, чтобы опубликовать свои наблюдения о природе Алеутских островов и их ресурсах в Петербурге, в трудах Академии наук. В те самые годы в Петербурге создавалось Русское Географическое общество, одним из основателей которого стал прославленный адмирал Ф.П. Литке. Вениаминов в течение всей своей жизни поддерживал тесные контакты с Литке и Географическим обществом. А собранные на Алеутах коллекции передал в Дар Этнографическому музею Географического общества. Это были традиционные камлейки из рыбьей кожи и уникальные охотничьи шляпы алеутов. К сожалению, судьбу коллекций Вениаминова, переданных в Географическое общество, сейчас трудно проследить, так как с того момента прошло более 150 лет.

Немалую роль в жизни Вениаминова в тот период сыграл Кирилла Тимофеевич Хлебников, один из служащих Российско-Американской компании. Хлебников внес большой вклад в изучение истории Русской Америки; можно сказать, что он был первым, кто узнал о том, что Вениаминов готовит к публикации материалы по Алеутским островам и трудится над составлением алеутского и индейского словников. Хлебников оказался чуть ли не единственным человеком среди окружавших Вениаминова, кто смог оценить и собранные им материалы по этнографии, и его лингвистические труды. Более того, Кирилла Тимофеевич часто вдохновлял Вениаминова. В своих письмах он просил его ускорить завершение труда, описание и систематизацию собранного материала. Вениаминов же, в свою очередь, понимал всю важность той работы, которую делал, но на просьбы Хлебникова отвечал, что с окончанием записок "поспешать не в силах", потому что работа требует сил и времени. Долг свой перед наукой исследователь стремился выполнить добросовестно и наилучшим образом.

Например, в течение нескольких лет он собирал и систематизировал все факты, связанные с климатическими изменениями на Уналашке; составил обширные таблицы температурных наблюдений, показаний барометров, вел тщательные записи направлений ветров и т. п. Он охарактеризовал климат Уналашки как климат с резкими перепадами температур: "…можно сказать решительно, что здесь нет обыкновенных времен года, но вместо всех их здесь царствует вечная осень", – писал Вениаминов. Эту же "вечную осень" во всем ее великолепии видели и мы во время продолжительных раскопок на Анагуле, на Умнаке в 1974 году.

Вениаминов прожил среди алеутов более двадцати лет. Он указывал, что распространение русского влияния очень живо и охотно воспринимается алеутами. Живая их заинтересованность в нововведениях была охарактеризована им как "большая переимчивость". "Алеуты очень быстро перенимали у русских рукоделия, которые только имели случай наблюдать", – читаем мы в его трудах. Ему не раз приходилось встречать среди алеутов хороших слесарей, сапожников, кузнецов, плотников, столяров.

Сам Вениаминов был лично знаком со многими талантливыми представителями коренного населения островов. Один из них, по фамилии Устюгов, прекрасно знал морское дело, хотя и не кончал мореходного училища. Устюгов составил исключительно точную карту реки Нущегак. Наделенным от природы прекрасным тонким чувством художника и богатым воображением был алеут Василий Крюков, которого Вениаминов называет креолом, то есть метисом. Он еще мальчиком выучился рисовать, а позже писал для церкви образа и великолепные акварельные портреты.

Касаясь аспектов русского влияния в алеутской среде, Вениаминов писал с сожалением, что алеуты весьма неопрятны. Его поразили такие детали быта алеутской семьи, как никогда не мытая посуда, грязь во внутреннем помещении дома и т. п. Но "ныне алеуты много изменились и начинают привыкать к порядку, особливо те, кто чаще общаются с русскими", – замечал он.

Его внимание привлекло также то, что в среде индейцев и алеутов, которые входили в контакт с русскими, широко распространилась мода на русское платье. Отправляясь в гости, они надевали его как самый лучший свой наряд.

Именно от русских алеуты и другие народы Дальнего Востока – якуты, гиляки, нивхи – услышали впервые слово "хлеб" и узнали его вкус. Так, в словаре алеутского языка, составленном уже позднее, американскими учеными, оказалось слово "хлибка" или "клибка" – хлеб.

Вениаминов был инициатором создания на островах училищ и школ для представителей коренного населения и метисов. Он не рассматривал факт просвещения аборигенов Русской Америки как явление временного характера. Напротив, много раз встречаем мы в его трудах размышления о пользе распространения грамотности.

Поскольку учебные заведения нуждались в кадрах, а нанимать учителей из России было сложно, требовались "свои" люди. Вениаминов мыслил привлечь к делам училищ метисов – детей от смешанных браков русских и алеутов или русских и индейцев.

С позиций подлинного гуманизма подходил ученый к проблеме рабов ("калгов"). Институт рабства, порождение родового строя на северо-западном побережье Северной Америки у индейцев – тлинкитов, квакиутль, нутка – был в полном расцвете в те годы, когда на островах работал и жил Вениаминов. Варварский обычай убивать калгов при похоронах их хозяев возмущал его до глубины души, вызывал в нем искренний протест и желание помочь, изменить их страшную участь. Он предлагал правительству и компании покупать калгов у индейцев. Жизнь в поселениях Русской Америки и приобщение к русской культуре сулили бывшим рабам возможность приобрести образование. А после истечения 20-летнего срока службы в компании их снабжали ботом, ружьем и прочим необходимым, и они имели возможность отправиться жить куда им угодно.

По наблюдениям Вениаминова, алеуты проявляли большой интерес к грамоте. Он писал, что "даже в таком случае, когда он не понимает по-русски ни слова, алеут сидит и читает Псалтырь славянскую, Четь-Минею. А когда они увидели книжки на своем языке… то даже старики начали учиться грамоте для того, чтобы читать по-своему, потому умеющих читать теперь из них более, чем шестая часть".

Еще одна характерная черта переимчивости островитян была подмечена Вениаминовым: особое распространение в их среде получила игра в шахматы. Так, по его наблюдениям, на островах Прибылова играли в шахматы решительно все мужчины.

Плотник, столяр, часовых дел мастер, Вениаминов на своем опыте убедился в том, как легко и охотно воспринимают коренные жители Русской Америки все лучшее из хозяйственного опыта европейцев, как усердно учатся они у приезжих мастеров. Он отмечал, что алеуты способны увлеченно работать ради творческой радости труда, а не для извлечения какой-нибудь выгоды. Сравнение их в этом отношении с европейцами, как и во многом другом, по мнению Вениаминова, часто оказывается не в пользу последних: "…немного найдется из самых трудолюбивых европейцев таких, которые бы простым ножом в продолжение целых месяцев стали выделывать, например, из кости разных животных, коробочки или что-нибудь другое".

Исключительно ценны наблюдения Вениаминова над социальным строем алеутов, описания древних обычаев, рисующие замечательную картину первобытной общины и начало ее разложения с элементами патриархального рабства, кровной местью, опустошительными междоусобными войнами. Пытливый наблюдатель, он ясно понимал закономерную связь этих явлений с общественным укладом и решительно возражал тем, кто видел в них проявления якобы природной жестокости "дикарей". Явственно звучит в трудах ученого прогрессивная идея о равенстве и даже более того – о некоторых преимуществах характера алеутов и индейцев по сравнению с характером европейцев.

Говоря о характеристиках, данных Вениаминовым всем аспектам русского влияния на островах, на Камчатке, в Якутии, нельзя забывать главного: того реального вклада, который внес в это влияние он сам. Так, приехав на Уналашку, он сразу же принялся за строительство настоящей церкви. Алеутов, которые ему помогали, он обучил и плотницкому, и столярному, и кузнечному делу, а также выделке кирпича и каменной кладке. Сам же миссионер, что было совершенно непривычно, выполнил наиболее ответственные работы – художественные.

Не ограничиваясь сооружением церкви на Уналашке, Вениаминов приступил к сооружению часовни из плавника, выброшенного морем, на острове Умнаке в селе Речешнем (позже это село получило название Никольское). Ее достраивали под непосредственным руководством уже упоминавшегося Василия Крюкова сами алеуты, которых обучил плотницкому мастерству необычный миссионер. Полученные навыки во многом способствовали прогрессивному развитию островитян. Рубленые дома были крупным шагом вперед по сравнению с полуподземными жилищами – "барабарами" аборигенов.

В собственном доме Вениаминов не только изготовил всю мебель, но и продолжал, вспомнив уроки своего учителя мастера Клима, мастерить стенные часы и органчики. А. Виноградов, один из его биографов, приводит такой забавный случай – однажды в Калифорнии иезуиты высказали русским морякам свое горе: они пожаловались, что в их церкви нет органа, который мог бы привлечь туда побольше "дикарей". На это русские моряки ответили, что в Ситхе живет мастер по фамилии Вениаминов. Иезуиты заказали ему орган. Когда Вениаминов привез им инструмент, то сперва завел вал с духовными мелодиями. Иезуиты "особенного удовольствия не изъявили". Тогда был поставлен другой вал – с плясовыми. "Иезуиты пришли в восхищение и стали жать от радости отцу Вениаминову руку, беспрекословно внесли за орган требуемую сумму и поставили его в церковь". По всей вероятности, иезуиты еще долго молились под "Камаринскую"!

По вечерам Вениаминов занимался со своими детьми, а на уроках присутствовали и их сверстники из селения. Позднее его дочь Е.И. Петелина вспоминала: "Он положительно не мог переносить, если дети его сидели праздными: как только заметит это, то тотчас же придумывал разные занятия; так, например, когда накопилось порядочное количество камушков, собранных во время прогулок по горам, он заставлял их этими камушками мостить указанную тропинку от его дома до церкви, и для успешности задавал им уроки. И кто выполнял задание, того непременно поощряли или чем-либо награждали; таким образом от его дома до церкви была проложена красивая мозаичная дорожка, выполненная из разных камушков его детьми. Когда же он делал орган, то непременно каждому давал что-либо делать: кто одевал шпильки, кто молоточек, кто стругал палочки, кто склеивал трубочки, – одним словом, дети всегда были заняты".

Наблюдая оригинальную картину жизни Алеутских островов, восхищаясь красотой здешней природы, Вениаминов не ограничился только описанием ее. Практический склад ума и деятельный характер заставляли его задумываться над проблемой сохранения природных ресурсов, печься о рациональном использовании богатств островов; говоря современным языком, Вениаминов ратовал еще тогда, в середине XIX века, за охрану окружающей среды. Прежде всего за сохранение уникального животного мира Алеутских островов, его главного богатства: морских бобров и котиков. По словам выдающегося туземного исследователя, креола А.Ф. Кашеварова, "…Вениаминов часто посещал для исправления церковных треб острова Прибылова, как принадлежащие к приходу Уналашкинской церкви, проживал там по нескольку дней, следовательно, мог сам сделать наблюдения над котиками; составил интересную таблицу вероятной возможности размножения котиков, если промышленники при ежегодном промысле этого зверя будут ограничиваться в его таблице количествами, постепенно возможно увеличение добычи зверя от определеного им минимума".

О большой значимости соображений Вениаминова по поводу охотничьего морского промысла высказывался и адмирал В.С. Завойко. тогдашний начальник Охотской фактории Российско-Американской компании, позднее ставший героем обороны Петропавловска от англо-французских интервентов. В его письме от 15 января 1881 года мы читаем: "Отец Вениаминов, как человек с острым разумом и быстрыми практическими соображениями я как наблюдатель окружающей природы, ясными выводами своих наблюдений над жизнью животных морских котиков, доставил компании на несколько сот тысяч рублей пользы; и поныне казна ежегодно получает громадный доход, а ежели будет строго держаться правил, введенных отцом Вениаминовым, то доходы казны должны увеличиться и достигнуть миллиона".

Тот же неугомонный Вениаминов, по преданию, посадил на Уналашке первую и единственную до сих пор на всем архипелаге рощу деревьев. Рощу эту с ее корявыми, как бы прижимающимися к земле под напором океанских ветров деревьями, местные жители показывали нам с чувством гордости и удивления как самую драгоценную свою реликвию. "Это роща бышопа Вениаминова", – говорили они нам.

Но ни забота об охране окружающей среды, ни ботанические эксперименты не принесли Вениаминову такой широкой, поистине мировой известности, как его труды в области этнографии, лингвистики и фольклора. Они нашли поддержку и получили восторженную оценку современников.

Значение трудов Вениаминова заключалось в том, что – он помогал ученым выйти за круг привычных представлений, основанных на изучении норм и законов европейских языков. Исследования его открыли дверь в огромный непознанный мир языков Американского континента. И в этом заключалась их непреходящая ценность. Так, почти столетие спустя, в 1944 году, в Америке была переиздана книга Вениаминова "Грамматика алеутского языка". Там она увидела свет под названием "Элементы алеутской грамматики".

Скажем также, что своим интересом к языкам таких народов Сибири, как якуты, Вениаминов активно способствовал развитию русской тюркологии, подготовке создания собственной письменности и литературы у якутов, ранее ее не имевших.

Алеутский язык и фольклор привлекли внимание Вениаминова. "Алеуты, – констатировал ученый, – оставили свои старинные песни, в которых воспевались подвиги предков, старинные сказания-былины. Эти поэмы являлись тем ценным кладезем исторических знаний алеутов о самих себе, о своем происхождении, которые невозможно было сохранить иным путем, кроме запоминания народу, не имевшему письменности. Это была школа исторических знаний". Вениаминов писал, что форма изложения в этих песнях исключительно поэтична. Ему также удалось обнаружить, что алеутский язык имеет много слов, в которых детально выражаются термины ботанические и анатомические. Поразило Вениаминова и богатство топонимической лексики островитян.

Вениаминов положил много сил на создание грамматики алеутского языка не только в силу необходимости, продиктованной миссионерскими целями, но и потому, что он ясно осознавал: передать все "прелести" языка, способного выражать возвышенные чувства, описывать красоту природы, никакие переводы, даже самые искусные не могут. И это обстоятельство заставило автора грамматики приложить к теоретической части труда 12 текстов древних алеутских песен.

Новые ученые, последователи Вениаминова, добросовестно исследовали алеутский язык далее. Они нашли некоторые недостатки в грамматике, составленной им, но не смогли не отдать ему должное. Невозможно отрицать факт, что Вениаминов был первооткрывателем этого языка для России и всего мира. Он не только "анатомировал" его и создал научную его теорию; но и тонко почувствовал исконную, архаическую прелесть алеутской речи благодаря непосредственному общению с ее создателями и носителями.

Отличительной чертой взглядов и научных интересов Вениаминова была их удивительная широта. Так, при исследовании вопросов алеутской грамматики и сопоставлении ее с грамматикой индейцев острова Кадьяк его волновали не только близкие, практические цели – создать пособие для священников. Он смотрел много дальше. Его занимал вопрос о "первых американцах", иными словами, каким путем Америка получила свое народонаселение. Ученый полагал, что на этот вопрос может ответить лингвистика – та область науки, где он так много успел сделать.

Тем самым Вениаминов оказался в числе первых русских ученых и путешественников, первопроходцев Тихоокеанского побережья, которые задумывались над происхождением коренных обитателей Америки. Тут, вероятно, кстати напомнить, что эта проблема волновала умы ученых России еще со времен Петра I, который считал одной из важнейших задач науки выяснение вопроса о том, сходятся ли на северо-востоке его обширной державы два материка – Азия и Америка. Им была направлена специальная экспедиция с поручением искать так называемый "Аньянский пролив" или же доставить неопровержимые доказательства, что такого пролива нет, а следовательно, "Америка в самом деле сошлась с Азией".

Это были вместе с тем и поиски конкретных связей между коренными жителями Северной Азии и аборигенами Америки. Еще Степан Крашенинников и Георг Штеллер в ходе исследования Камчатки, изучая ее первоначальное население – ительменов и коряков, пришли к выводу, что такие связи существовали. И, следовательно, аборигены Нового Света находятся в определенной генетической связи с жителями Северо-Восточной Азии и племенами Чукотского полуострова и Камчатки, теми, кого после академика Л.И. Шренка стали называть палеоазиатами, то есть древнейшими обитателями Азиатского материка.

Уже когда Вениаминов, слепой и беспомощный, будучи митрополитом Московским и Коломенским, доживал свои последние дни, проблема происхождения "первого американца" не переставала волновать умы ученых. Не потеряла своей актуальности она и позже.

В конце XIX – начале XX века свой большой вклад в разработку идеи о происхождении исконных жителей западного полушария – индейцев, алеутов и эскимосов – внес крупный американский ученый, чех по национальности, Алеш Хрдличка. Он был убежденным сторонником мысли о том, что предки этих многочисленных племен некогда перешли из Азии в Америку. Переход свой они осуществили в том месте, где Азия и Америка сходятся своими берегами, в самом узком месте Берингова пролива.

Крашенинников и Штеллер, Вениаминов и Хрдличка, затем ученик Хрдлички В. Лафлин и его сподвижник Г. Коллинз, а совсем недавно, в 1974 году, совместная советско-американская археологическая экспедиция на Аляску и Алеутские острова – вот вехи пути поиска следов "первого американца".

В 1938 году в тех местах под вечно осенним небом, где бродил И. Вениаминов, началась первая в истории археологии Северо-Американского континента уникальная по своим результатам экспедиция. 1938 год можно считать началом археологии Алеутской островной гряды. Именно тогда стало ясно, что прошлое этого архипелага, протянувшегося от Камчатки до Аляски, а вместе с тем прошлое его коренного населения – алеутов удлинилось по крайней мере на семь тысяч лет. В. Лафлину посчастливилось в тот год обнаружить на маленьком островке Анангуле в одной из котловин, вымытых ураганными ветрами и проливными ливнями, каменные изделия древнего человека необычного вида.

То были пластины и изготовленные на них орудия, обработанные только с одной стороны; к другой стороне пластин древние жители Анангулы не прикасались вовсе. До сих пор на всем Американском континенте такой техники в древних культурах археологи не встречали. Всюду находили орудия, оформленные ретушью – мелкой оббивочяой техникой – с обеих сторон. Именно это открытие побудило нас двинуться на Анангулу в 1974 году.