Текст книги "Прогнозист"

Автор книги: Борис Яроцкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

Это было замечание по существу. Шеф ставил аналитика на один уровень с товарищем полковником. Фидель Михайлович почувствовал, как под столом чья-то женская ножка придавила ему ступню, как бы давая понять: ты не просто аналитик, ты уже советник. Ножка сильная , тяжелая – ножка Антонины Леонидовны.

Чувствуя эту ножку, Фидель Михайлович сказал: – По моим прикидкам, Александр Гордеевич и рад убрать Сенина...

Ананий Денисович перестал жевать, насторожился. – И какое же препятствие? – Региональное политбюро. Оно финансирует Сенина, как и Тюлева. – Но общак у Тюлева? – Хозяин общака – политбюро. Как и в те времена, когда Политбюро писалось с большой буквы. – А в чем преимущество Сенина перед Тюлевым? – Сенин моложе Тюлева. Как предприниматель он развернется лет через пять. Сенин юрист, диплом не куплен. Ученик Собчака. В Думу пройдет относительно легко. На его руках нет крови.

Ананий Денисович внимательно слушал, кивал чисто выбритым подбородком. Глаза, как у дрессированной собаки, были осмыслены. По ним, слегка прищуренным, нельзя было определить: он уже принял решение или ещё колеблется, то есть купит лесовозы или разговор останется только протокольным намерением.

Работая на опережение, Фидель Михайлович сказал: – Если купим лесовозы сейчас, они будут целую зиму простаивать. – А чтоб не простаивали? Потребуется ещё один комбинат. Действующий. Или же построить. Например, на Приозерном. Он даст продукцию уже к осени будущего года. – Резонно, подумав, согласился Ананий Денисович. – Оба варианта приемлемы. Даже первый предпочтительней. Но, к сожалению, не каждый день на аукционы выставляются деревообрабатывающие комбинаты.

Ананий Денисович забыл о еде.Слушая Фиделя Михайловича и размышляя вслух, они оба пригубливали фужеры, а в фужерах вместо водки женщины им подливали апельсиновый сок. Женщины пили вино, не предлагая мужчинам: одному хмельное противопоказано, другому требовалось думать и думать, отвечать на вопросы лаконично и точно. – Итак, с покупкой лесовозов пока воздержаться? – Благоразумней воздержаться, – уточнил Фидель Михайлович. Осенью, в конце навигации, если чухонец будет намерен от лесовозов избавиться, он значительно уступит. В настоящее время запросит по максиму.

Ананий Денисович усмехнулся, он даже не усмехнулся, а лишь морщинкой на постаревшем лице обозначил усмешку. Его мнение с мнением аналитика совпало. Так подсказывала логика. А он поступит вопреки логике – и тем самим выиграет. – Как в той песне, – сказал он весело, – нам нужна одна победа. Одна на всех, – и жестом руки показал на присутствующих. – Верно? Ну, если так...

Фидель Михайлович понял, дело не в цене, а в чем-то другом.

Уже ночью, когда Дарьяна Манукяновна отдыхала, тяжело дыша, нашептывала нежные слова своему безотказному партнеру, Фидель Михайлович тихо спросил: – Не понимаю, зачем вам лесовозы да ещё любой ценой? – Эх, ты, умный, а не догадался, – ответила она, как отвечают любимому ребенку. Рубль, милый мой, уже летит в тартарары. Вот и надо его вложить. – Как скоро? – Хоть завтра. – Разве обвал завтра? – Через две недели. – Моя задача? – Считать и не ошибаться. Рубли переведем чухонцу. – А если он не согласится? – Тогда Иван Иванович что-то придумает...

Товарищ полковник придумал, как велел шеф. Тела Усиссо и его охранника были найдены в яме на сто пятом километре шоссе Санкт-Петербург – Таллин. А в километре от ямы – сброшенный с обрыва "Форд" без номерных знаков. Водитель был обезображен до неузнаваемости. Владельцем машины оказался питерский предприниматель Константин Гелевера, друг, а в прошлом и подельник лесопромышленника Тюлева.

Следствие лишь начиналось, а представитель фирмы "Лозанд" предложил вдове убитого чухонца продать фирме два лесовоза, притом, по цене, превышающей стоимость судов подобного класса почти в два раза. Но продать за рубли.

Вдова охотно приняла вроде выгодное для неё предложение. И сделка была оформлена тотчас, как только деньги поступили в банк на имя покойного.

43

В первой декаде июля над Москвой бушевали грозы. Стояли жаркие дни и душные ночи. Меж домов тем не менее устойчиво держался сизый бензиновый смог. Во все дни, а не только по пятницам, москвичи устремлялись на дачи.

Почему-то в четверг, а не в пятницу, Аркадий Семенович пригласил Фиделя Михайловича и Антонину Леонидовну за город – к себе, как он говорил, на дачку, имея в виду крестьянскую усадьбу, купленную на окраине Бронниц. Я не смогу, – сразу же отказалась Антонина Леонидовна. – Шеф поручил мне встретить знакомого вам шведа. Рейс из Стокгольма в четыре утра. А вот мужа, зная вашу дружбу, я отпускаю.

Это был надуманный предлог – встретить Якобсона Шимона могли и телохранители Глеб-высокий и Глеб-не очень. Просто с некоторых пор Антонина Леонидовна избегает наносить визиты профессору Герчику. Сам же профессор знал причину – это была Клара.

Девушка чуть ли не с первого дня знакомства была влюблена в Фиделя Михайловича – влюблена своим нежным сердцем без надежды на взаимность. Но Антонина Леонидовна как многоопытная женщина не могла не замечать, что Фидель тоже любит Клару и питает к ней глубокое сострадание.

Не случись с Кларой беды, никакие бы узы не удержали его возле Антонины Леонидовны, потому он так легко и так легкомысленно, конечно, с её ведома, согласился обслуживать жену своего шефа, эту тучную и не по годам страстную женщину. Видимо, не случайно вот уже десять лет Ананий Денисович избегает с ней близости. Когда-то его устраивали проститутки, а в последние годы, когда он стал жаловаться на частые головные боли, женщины его вовсе не интересуют. По этой части он не похож на брата, хотя тот и годами старше и обременен государственными делами.

На дачку в Бронницы отправились вчетвером: Аркадий Семенович, Роза Давыдовна, Клара и всегда их желанный гость Фидель Михайлович.

По пути дважды попадали в пробку – на кольцевой и на Рязанском шоссе. Один раз на обгоне по правой обочине их остановил инспектор. Аркадию Семеновичу пришлось предъявлять удостоверение профессора академии МВД. Возвращая документ, инспектор предложил преодолеть пробку за его "уазиком". Съекономили целый час. – Спасибо, капитан. – Мой долг, профессор.

Перед Бронницами попали под ливень. – Хороший признак: милиция уважает своих преподавателей, а господь бог – наше сообщество, – улыбчиво говорил Аркадий Семенович, заруливая во двор.

За молодой березовой рощицей таяло солнце. Умытая недавним дождем листва, сверкала янтарем, отражая лимонную желтизну неба.

Мужчины привычно собрали коляску. Фидель Михайлович, как ребенка, взял на руки Клару, унес её, как она просила, не в избу, а на открытую веранду. Ее черные мягкие волосы щекотали ему лицо. Она крепко обеими руками обхватила его шею. Пока он её нес, она успела ему на ухо шепнуть: – Бывайте у нас чаще. Мне без вас так тоскливо.

Ее трепетные руки все крепче сдавливали ему шею. И он говорил не ей, а себе: "И мне без тебя не радостно".

Тем временем женщины принялись готовить ужин, благо в доме был газ, а продукты привезли они с собой. – Вы прогуляйтесь, – предложила мужчинам Клара и уже к Фиделю: – Папа все вам покажет. Здесь рядом – чудо-ручей. Крокодилов нет, но бычки водятся, их местные жители называют ротанами.

Но прежде чем отправиться созерцать чудо-ручей, в котором водятся ротаны, Аркадий Семенович загнал свою старенькую "Волгу" с оленем на радиаторе под навес, закрыл на замок ворота, словно в оправдание сказал:

Это чтоб сразу не угнали. У вас тоже угоняли не из гаража?

Он имел в виду "восьмерку", на которой Фидель Михайлович и Антонина Леонидовна путешествовали в Приосколье. – Угоняли с площадки. Но Тоня приняла меры предосторожности. – Она знала, что угонят? – Предчувствовала. – Это на неё похоже. А что касается мер, тогда это была бы не Малахут, или как там у них, а просто беспечная иностранка. Многих она подловила на алчности. – Она что – кровожадна? – Нет. Она просто из другого мира. У них воров убивают сразу. Это у нас заявишь в милицию – себе дороже. Если бы в России сажали за каждый случай воровства, народ разделился бы на две части: на тех, кто ворует, и на тех, кто держит воров за решеткой. – Но мы же с вами не воруем и никого не держим под стражей. – Как посмотреть, – возразил Аркадий Семенович. – Шеф обворовывает рабочих. От ворованного нам отстегивает. Да иначе и не может быть. Не будет нас – других наймет. – А мы, конечно, помалкиваем, – заметил Фидель Михайлович. – И правильно делаем. Потому что идем к намеченной цели. Вот уже и тебя сватают в президентскую команду. И кто сватает, тебе известно? – Известно. Януарий Денисович. – Так запомни, Фидель Михайлович, этот человек принес в нашу семью самое большое горе. Клара, которую ты любишь – да, да, я это вижу была измордована этим подонком.

И профессор, уже ничего не скрывая, рассказал, как все это случилось. Потрясенный услышанным, Фидель Михайлович долго молчал. Отсутствующим взглядом он смотрел на ручей, из которого местные мальчишки тоненькими удочками таскали бычков: после грозы, когда солнце уже село за березовую рощицу, рыбка жадно клевала.

Думая о Кларе, гость, чтоб убедиться, почему на высокой скорости она сделала крутой поворот, спросил: – Она хорошо водила машину? – Вам ли объяснять, как у нас в школе обучают вождению? – с грустью в голосе ответил Аркадий Семенович. – А ведь она молодчина... обманула охрану. – Да, в той ситуации поступила правильно. – Вы жаловались? – Нет... Он до сих пор в неведении, куда исчезла его жертва... О, как трясла меня Роза Давыдовна, чтоб я обратился в суд! – И вы устояли? – Представьте себе, устоял. Так велела Клара. Она откуда-то вычитала, что месть на кипящих эмоциях усугубляет поражение. Мы же не кавказцы, чтоб сразу хвататься за кинжал. Но ненаказанное зло равносильно предательству. – И Клара так считает. Пузырев-Суркис не рядовой подонок.

Лишить его всех капиталов – вот его истинная смерть! Моральная. За физической дело не станет. Мы же врачи. Пусть только попадет на больную койку. Сгорит как свеча. Все будет обставлено чинно и благородно. Получается, что благородно умертвить – это искусство? Большое...Когда-нибудь издадут медицинскую энциклопедию, в которой будет объяснено, как в России умели отправлять на тот свет неудобных деятелей... Так что КГБ по сравнению с нашей медициной – это коновал по сравнению с хирургом. Госбезопасность и сама это понимала и не однажды обращалась к моим коллегам за содействием...

Фидель Михайлович дал профессору высказаться. Не часто от врача можно услышать откровения подобного рода. – А мне что советуете? Не идти на сближение с олигархом? – Почему же... – тут же ответил Аркадий Семенович. вы уже и без моей опеки совершаете поступки, которые вас приближают к цели... Кстати, хочу вас поставить в известность: Пузырев-Суркис испортил отношения с английчанами. Они покупали у Тюлева Северный бумкомбинат, тот самый, где сгорел цех. Теперь комбинат покупает Януарий Денисович. – Уже? искренне удивился Фидель Михайлович, а про себя подумал: "Избавляется от рублей. Через неделю они обесценятся, и Банкиру такую сделку члены политбюро не простят.

Высказать эту мысль вслух гость не решился. Это же предположение. А предположение, как и опасную версию, лучше держать при себе. В подобных случаях Аркадий Семенович советует помалкивать. Кто предполагает, тот не всегда располагает. Фактами.

За ужином говорили о вещах более приятных – о радостях жизни на свежем воздухе. – Фидель Михайлович, вы будете покупать себе дачу? поинтересовалась Клара. – Даже не подумаю, – Гость ответил , не колеблясь. – Почему? – Дача отвлекает.

А от чего – не сказал.

44

Тюлев срочно продавал свое предприятие, где огонь уничтожил цех. Продавал англичанам за доллары.

Неожиданно в куплю-продажу вмешалось министерство по приватизации. Вышел указ президента: Северный комбинат продавать разрешалось, но только отечественным производителям.

Тюлев рассвирепел. Но власть есть власть. Это не зона и не тюремная камера – на неё с ножом не бросишься.

А продавать – и как можно быстрее была необходимость: от не работающего Северного множились убытки, зато опять появилась возможность приобрести действующий Поморский. И опять потребовалась наличка, но уже на порядок больше.

Все вроде было на мази: и с администрацией договорились, и взятку, кому следовало, дали. Верилось, уж на этот раз осечки не будет.

И вдруг – как гром среди ясного неба – арестовывают Гелеверу представителя Тюлева на торгах. Оказывается, то ли он, то ли его дружки подозреваются в убийстве какого-то эстонца.

А ведь скоро аукцион, Тюлев был уверен: Костю освободят. Его арест это недоразумение: он – чист. Но пока будет тянуться следствие, уплывет Поморский , и Тюлев опять, как в известной сказке, останется с разбитым корытом.

Получался непонятный замкнутый круг: иностранцам продавать нельзя, потому что они иностранцы, свои не берут, потому что комбинат – его главный цех – сначала нужно восстановить, а затем уже продавать. А как его восстановишь, когда без кредитов из-за бугра – пустая затея.

Но покупатель все-таки нашелся, не совсем желанный, зато свой. отечественный. Знает его вся страна: друг, хотя и проклятый, это – Януарий Денисович Пузырев-Суркис. Он, как и его братец, пожелал осчастливить лесную промышленность. С чего бы это?

Как ни ломал голову Александр Гордеевич, ребус не разгадывался. Наконец подумал: не все ли равно, кому продавать – хоть Пузыреву-Суркису, хоть самому дьяволу, что одно и тоже: рубль он рубль, из чьих бы рук не выпал.

Сделку оформляли в Москве – Как себя чувствует Сузик? – спросил Тюлев своего лучшего друга.

Ананий Денисович, присутствовавший при сделке, сдержанно ответил: Лежит. В ожоговом центре.

Больше Тюлев ни о чем не спрашивал. Вечером – жара уже спала переодевшись и пообедав у себя на даче, Александр Гордеевич в сопровождении двух телохранителей отправился в ожоговый центр. Вез он Сузику необычный гостинец: ведерный бочонок своей, домашней, клюквы – от Коноваловых и письмо от Кати.

Сузик был удивлен: к нему в гости пожаловал сам хозяин Северного бумкомбината. Как фокусник на сцене, гость поставил посреди палаты бочонок и не спеша, словно наслаждаясь произведенным эффектом, медленно достал из роскошного пиджака Катино письмо. Удивление Сузика сменилось изумлением. Ну, Александр Гордеевич!.. Когда вас будут избирать в Государственную Думу, я за вас первый проголосую.

"Для того все это и делается", – подумал Тюлев, а сказал, как обычно говорят, когда приносят пряник: – Ты вот что... в темпе выздоравливай. Беру тебя в компаньены. – и не давая ему задавать никчемных вопросов, – уточнил: – Возглавишь лесовозную флотилию. Ну, как? – А Катя – согласна? Согласится. Наша флотилия будет работать круглый год.

Он не сказал: "моего". И так было ясно. Он – владелец комбината, хотя рабочие по привычке все ещё называли его "наше". Их деды и прадеды возводили его на берегу таежного озера, куда по бездорожью можно было пробраться только зимой. Здесь первый колышек забивал не кто-нибудь, а сам Сергей Миронович Киров. Тогда он и речь произнес в своей темпераментной манере. "Ваши внуки и правнуки, – говорил он, глотая морозный воздух, будут гордиться вами, ударниками-строителями, первопроходцами этого края..." Как же, гордятся...

Знай Киров, кто будет хозяином Северного бумкомбината, он бы застрелился. Конечно, Николаев все равно бы стрелял, но уже в другого любовника. Женщина – это такое беспокойное существо, если у неё появилась потребность в любовнике, она его обязательно найдет. Как мартовская кошка находит кота.

Сузик, видя перед собой хозяина лесной империи, испытывал противоречивые чувства. С одной стороны, Катя и её многочисленная поселковая родня питали к Тюлеву классовую ненависть: эксплуататор похлеще Рябушинского – тот пришел хозяйствовать из университета, этот – из тюрьмы. Со временем – как это всегда было – умоются кровью сначала рабочие, а затем – и хозяин. С другой стороны, Тюлев человек деятельный, целеустремленный, августовский переворот он не созерцал, он – действовал. У него же организаторский талант! А какая сила воли! И самое главное, он всегда знает, чего хочет. И почти всегда добивается цели.

Это импонировало Сузику. Все бы в России были целеустремленные, ей бы и забугорные кредиты не потребовались. Ведь обошлась же нэповская России без кредитов, а было куда тяжелее!

Сузик глядел на могущественного предпринимателя и по-доброму ему завидовал: вот с кого надо брать пример! По-доброму завидовал, потому что и десятой доли правды он не знал о деятелдьности этого человека. Хотя рабочие отзывались о нем по всякому.

Говорили: к могуществу лезут по трупам. И при этом называли Тюлева. "А что мой отец, – мыслил Сузик, – разве не лезет к могуществу?" Ответ напрашивался сам собой: не лез бы – не держал бы при себе товарища полковника".

Не однажды при Сузике родители говорили о Тюлеве, дескать, из бандитов бандит, но всегда с ним можно договориться, найти общий язык, была бы выгода.

Похоже, не нашли. А вот Тюлев ищет, но уже с их сыном. И тоже не без выгоды.

Сузик, хоть и не глупый от природы, все ещё не определился, на чью сторону стать: на сторону Кати и её родни, для которых Тюлев работодатель, то есть враг, или же на сторону Тюлева – тот предлагает быть компаньеном.

Сам Сузик решить не мог: рассудок и чувства боролись...

Тюлев уже вышел из палаты, когда в коридоре лицом к лицу столкнулся с аналитиком фирмы "Лозанд". – Ба-ба! – радостно воскликнул Александр Гордеевич. Шикарный пиджак распахнут. Из-под руки, как у заправского сыщика, чернеет кобура.

"Как же я не заметил его телохранителей?" – подумал Фидель Михайлович. Встречаться с Тюлевым не хотелось: о чем толковать? Разве о том, как тюлевские гвардейцы арестовали его прямо в зале аукциона? Или о том, как он, сопровождаемый его "шестеркой", выбирался из тайги, вполне резонно считая, что уходит от погони? Или же о том, как им подсунули автомат с одним-единственным патроном, да и тот, случись его жечь, наверняка дал бы осечку?

Тюлев схватил аналитика за рукав, потащил к окну, возбужденно говоря: – Фидель Михайлович! Прости, братан! Мои церберы, как последние кодлы... Сказал бы сразу, что бабки у тебя чистые, да и то не твои, а твоей Антонины. Она, доложу тебе, молоток. И какой молоток! В один миг повалила дружков Петерса. – Какого Петерса? – Ну не революционера же. Местного кидалу. Хотел он из твоей Антонины вытряхнуть валюту, а она их, как слепых крысят, копытом. Когда мне доложили, я понял, твоя Антонина – гроссмейстер. Тебе повезло, братуха, иметь под сиськой такую бабу.

Тюлев называл Фиделя Михайловича и братаном и братухой, не жалел эпитетов и для Антонины Леонидовны. – Понимаешь, она стоит целой роты моих гвардейцев. Когда я стану президентом, я верну Федеральной Службе её законное название. А твою Антонину назначу председателем этого комитета. Слыхал, была такая служба – КГБ – Контора Глубокого Бурения. Женщина во главе силовой структуры блядства в политике не допустит.

Стараясь подыгрывать, Фидель Михайлович не без иронии спросил:

– А меня куда? – Тебя? – Тюлев думал секунду, не больше. Радостно возбужденный, он готов был раздавать должности заранее. – Ты – ты будешь министром экономики. Твоя задача: каждому русскому – достойное существование. Россия – для русских. Понял? – А как же быть, например, с украинцами? Их в России двадцать миллионов. – А кто тебе сказал, что они не русские? Я им верну их настоящее имя. – У них оно есть.

Удивленный такой неосведомленностью, Алексаннндр Гордеевич опешил: Ты че? Они же русины!.. Вот что значит, не сидел в "Крестах".

Не трудно было догадаться, что кто-то его крепко просвещал, но уже не как бандита, а как законно послушного предпринимателя. Несомненно, у него уже были свои идеологи, как в свое время у батьки Махна были анархисты. Видимо, и Александр Гордеевич понял, что без идеологической расцветки, приятной для нации, на вершину власти не взобраться.

В его лексиконе было столько новых слов, и кидался он ими, как будто хвастал своей эрудицией. Наконец он сказал дельное: – Продаю Северный. Англичанам? – Не. Не выгорело у меня с этими говенными британцами. Москва сказала свое "фэ". – И кому же продаете? – Кому... Скажу – упадешь. Покупает он через подставника. Как и все министры. Официально им запрещено обрастать недвижимостью. Но что это за власть, если она правит и не хапает? А продаю – только не падай – брату твоего шефа. – Суркису? – Его подставнику. А тот мне рубли – наличкой. – Рубли? – Мне все равно.

Фидель Михайлович снял очки. Протер линзы, чтоб лучше видеть лицо известного лесопромышленника. Никому ещё не удавалось оставить его в дураках. Похоже, Пузырев-Суркис будет первым. – Представляешь, покупают в пожарном порядке – Это вас не смущает, Александр Гордеевич? – А что? Круглое лицо его в пунцовым шрамом на левой щеке – след поножовщины – стало вдруг строгим, сосредоточенным. – Ты что советуешь? – Воздержитесь. Пока не продавайте – И как долго? – Недели на две – Советуешь как друг или как аналитик? – Как аналитик. – Понимаешь, деньги нужны. Впереди – крупная покупка. – Вот и воздержитесь от покупки. – Пару недель?.. Это – можно.

Александр Гордеевич оглянулся. Оглянулся и Фидель Михайлович, и теперь он заметил: в противоположном конце коридора – двое, в белых халатах в накидку, посматривают в их сторону.

"Телохранители". – У меня к вам просьба, Александр Гордеевич. – Давай. – Я вам ничего не говорил. И на меня в случае чего, не ссылайтесь.

Тюлев рассмеялся: ну и просьба! – Да мы же с тобой, братан, даже не встречались. И ты мне никаких советов не давал. Правильно? – Совершенно правильно. – И как бы давая понять, что разговор закончен, первым протянул руку: он торопился.

45

Отпуск у товарища полковника и его супруги никак не вытанцовывался. Они мечтали свозить внучат в Анапу – это пока ещё российская территория: неровен час, если на верхотуре не произойдут перестановки, президент, чтоб не лишиться дружбы с Америкой, поговаривали, уступит ей Каспий с дельтой Волги и все Черноморское побережье Кавказа, куда Штаты намереваются протянуть нефтяную нитку. Анапа с её прекрасными детскими пляжали отойдет, естественно, другу российского президента.

Вот и хотелось хотя бы в последний раз искупаться в российском Черном море.

Но обыватель предполагает, а власть располагает. Во властнных структурах ощущалась подвижка. Это как на реке перед весенним ледоходом: лед ещё стоит, а вода уже пребывает, заполняет низинки.

Что-то вскоре произойдет. Тому верный признак – повышенная активность спецслужб. Да и его, старого разведчика, вроде бы отставника, все чаще озадачивали. Нет, не ФСБ, – озадачивали хозяева.

Дарьяна Манукяновна поручила разрабатывать Сенина. Тут было почти все понятно. Человек по дешовке отхватил на аукционе перпективный западносибирский лесокомбинат, а сбыт того же кругляка застопорился. Человек ещё месячишко потерпит убытки. Но он уже и так в долговой яме, а из долговой ямы, будь то государство или отдельная особь – скоро не выбраться. Вот предприниматель и продает свое так легко доставшееся предприятие.

Желающих приобрести, к тому же не дорого, сколько угодно. Так что спецагентам работенка всегда найдется.

Подключать к этой операции людей Януария Денисовича не желательно: у того своих забот полон рот: снюхивается с Тюлевым. Хотя ... на кой ляд ему Северный?

Конечно, если бы товарищ полковник знал, что в ближайшие дни будет обвал рубля, не удивился бы.

Удивляло другое. Это по его заданию, а точнее, по заданию Януария Денисовича, он усадил Алика в лабораторию – предстояло изготовить радиоуправляемое миниатюрное устройство с дозой бинарного ОВ: с ним выйдет на Тюлева камикадзе, а кто-то из друзей Александра Гордеевича приведет это устройство в действие – и предприниматель Тюлев распрощается с белым светом, а с ним и все остальные, кто окажется в радиусе десяти метров.

Уже проведено четыре испытания. К ошейнику собаки прикрепляли это миниатюрное устройство, с ним собака подбегала к другим собакам. Испытатель с расстояния ста метров, не вынимая руку из кармана, подавал радиосигнал и собаки в радиусе не десяти, а тридцати метров мгновенно подыхали.

Но кто из друзей Тюлева рискнет быть смертником? Товарищ полковник перебирал в памяти всех, кто с Тюлевым постоянно контактируется и согласных умереть, – таких он не видел.

Значит, рассуждал товарищ полковник, это устройство придется кому-то подсунуть. "Он заставит меня пожертвовать кем-то из своих агентов". При этой мысли на душе у товарища полковника становилось муторно. У него таким агентом была только Ядвига.

"Ну, нет, её я не подставлю", – решил он твердо: хозяева-часники это ещё не государство. Да, дюди госбезопасности не однажды шли на верную гибель, но их, инструктируя, заверяли, что это в интересах Родины.

А тут... получается, что интересах Пузырева-Суркиса. Да, он олигарх. Ну и что? Сегодня он мультимиллионер, а завтра – нуль. Арестуют его счета, конфискуют его недвижимость – и он уже никто. А вот агент всегда агент. Весь его капитал в его голове. А если головка женская, к тому же красавицы, – такому агенту цены не сложишь.

Как-то в середине дня – была пятница, служащие уже испытывали дачный зуд – в офис Лозинского на Новом Арбате неожиданно нанес визит Януарий Денисович. Он был в белой спортивной куртке, в кедах фирмы "Адидас", в руке – синий болоньевый рюкзачок, в каких обычно носят сменную обувь.

Брата на месте не оказалось. Антонина Леонидовна объяснила: шеф уехал на процедуры. Она в таких случаях лукавила: у Анания Денисовича уже начинался бред. Поэтому Януарий Денисович на своем шоколадно-крапленом лице изобразил этакую едкую усмешечку, дескать, опять любовные сопли, опять братец изливает свои верноподданические чувства в адрес всенародно избранного.

Собственно, брат вице-премьеру и не требовался. У себя в кабинете-сейфе, предупрежденный заранее, ждал его товарищ полковник.

Януарий Денисович поставил на стол рюкзачок. Из рюкзачка достал туфли. Туфли были под черный костюм. Итальянские. Эти туфли уже кто-то надевал, немного носил. Это была рабочая обувь чиновника высокого ранга. Нога крупная. Сорок четвертый размер. – Вот сюда, – Януарий Денисович розовым ухоженым ногтем постучал по каблукам, – нужно поместить то, что четыре раза цепляли на собаку. – В один? – В оба. Для надежности. Пусть кто-нибудь в них походит. – Как долго? – Ну не сутки же. Часа два-три. И на нем испробовать. Когда он подойдет к кому-нибудь на расстояние двух-трех метров. Говоря научным языком, примените метод моделирования. Но объекты и тот, кто подойдет, и тот, к кому подойдет, должны быть реальные. Вы меня понимаете? – Понимаю, – не сразу ответил товарищ полковник. Такого поручения он ещё ни разу ни от кого не получал ни в бытность свою при диктатуре пролетариата, ни при широкой демократии.

Одно дело испытывать на собаках (Иван Петрович Павлов на собаках стал академиком), и другое – на живых людях.

Так товарищ полковник и сказал. В ответ Януарий Денисович привычно ухмыльнулся, доступно просветил: – А что такое люди? Масса. На массе можно производить любые опыты. Сейчас мы содержим за толстыми стенами и колючей проволокой более миллиона особей. А сколько было при Сталине? – В смысле врагов народа? – Ну, не друзей же. – Но... сорок четвертый размер. Подобрать будет весьма трудно. – Я вас не узнаю, Иван Иванович. Москва кипит бомжами. – Да, но все они мелкорослые. – Найдете... Пообещайте три доллара... Вас ли учить?

Глухое сопротивление товарища полковника раздражало: Януарий Денисович уже заметно волновался. До человека не доходит простенькая примитивная истина: на планете шесть миллионов двуногих говорящих, а нужен один золотой миллиард. А почему бы не начать сокращение со своих граждан – с тех же русских? Небось алкаши уже с утра у магазинов топчутся. Любому из них покажи доллар и он на себя напялит не то что туфли – скафандр водолазный: без гроша в кармане любая работа – денежная.

"Подобрать будет трудно", – Янурий Денисович про себя передразнил товарища полковника.

Товарищ полковник, конечно, подберет. Но с какой стати Януарий Денисович волновался? Может, его смущало то, что он мыслил в масштабе государства, а тут – занимается какими-то паршивыми каблуками? – Вам понятно? – повторил.

В ответ – ироничное: – Как и то, что непорочная дева Мария родила младенца. – Расшифруй те вашу аллегорию, – потребовал Януарий Денисович, уже неприязненно глядя на собеседника: на того ли он поставил? Пожалуйста. Двух смертников я найду. Но амбала, который носит обувь сорок четвертого размера...

Он перебирал в памяти друзей Александра Гордеевича – ведь, по мысли товарища полковника, на Тюлева начиналась охота. И по всей вероятности, одному из них и принадлежали эти туфли.

Старый разведчик подавил обиду: выходит, что не он один разрабатывает план убийства лесного магната. Был бы он один, то и туфли ему велели бы выкрасть. Выкрал кто-то. Получается, что полковнику Мишину брат хозяина доверяет, но не очень.

"Ну, ладно..." – Я вам подберу амбала. Яготинский вас устроит? – Ваш телохранитель? – Да. – А ведь он усердный. – Был. Постарел товарищ. Не та уже хватка.

Януарий Денисович нагло врал. Яготинский не постарел и не потерял сноровки. Это он по приказанию хозяина схватил возле спортивного магазина смазливую евреечку и хозяин у себя на даче три ночи подряд её насиловал. Потом бахвалился перед своими чикагскими друзьями: о, как он её распечатывал! А девчонка вдруг сбежала. Где она теперь? А вдруг опознает? Из троих свидетелей – двух телохранителей и шофера – в живых остался уже один – Яготинский. – Полигон я вам укажу. – А кто будет приводить в действие устройство? Алик? – Зачем? Может, я потренируюсь? – Януарий Денисович скромненько усмехнулся.

Жертву они представляли по-разному: Товарищ полковник считал, что жертвой будет Тюлев, а приведет в действие устройство сам Януарий Денисович. Случится такое, по всей видимости, где-нибудь на банкете, например, по случаю продажи комбината

А кто выступит в роли камикадзе? Несомненно, это будет человек, у которого обувь сорок четвертого размера.

46

Сразу же, как только "восьмерку" пригнали во двор, откуда она была угнана, Фидель Михайлович выслал на неё документы: отныне "жигуленок" восьмой модели принадлежал Рубану Михаилу Евстафьевичу. В молодости капитан Рубан хорошо водил машину – пусть вспомнит свою молодость.

Но отец, как человек старорежимный, оставался со своими взглядами и в новое время. Сосед, пропивший "копейку", предоставил учителю гараж за мизерную плату – поллитра за неделю. Но учитель совершил поступок, которым поднял на смех полгорода. Михаил Евстафьевич подарил свою "восьмерку" детскому дому. Детдому по штату положена была машина. Она и была – это был старенький "москвич". Но лет восемь назад "москвич" попал в аварию. Четыре года гнил под открытым небом. Потом шустрые ребята оттащили его в металлолом. На новую машину в городском отделе народного образования денег не нашлось.