Текст книги "Прогнозист"

Автор книги: Борис Яроцкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

Если, разумеется, его не прикончат свои, такие же, как и он, ловкие и жестокие. – Существует такая вероятность? – Несомненно, – уверенно ответила Антонина Леонидовна. Она опять глазами поглощала дорогу: вьехали в полосу тумана.

Матово отсвечивал асфальт. Из молочного сумрака фары вырывали подступавшие к дороге кустарники. Сырой холодный сквозняк проветривал салон, отгонял сонливость. – Избавиться бы от бутылок... – осторожно напомнил Фидель Михайлович. – А обратно как? Вдруг уже не воришки, а грабители? Хотя... махнем другим маршрутом. Через Тулу.

Но махать через Тулу не пришлось. Рано утром Фидель Михайлович зарулил в знакомый двор некогда родной пятиэтажки. За купами высоких старых кленов, высаженных на проспекте, всходило солнце. День обещал быть знойным. Многолюдный индустриальный город только ещё просыпался.

Во дворе стояла мусорка – доходяжная лошадь, запряженная в телегу, ела из торбы овес. Заспанные хозяйки выносили ведра с отбросами, ссыпали в телегу. Под окнами дома ходил возница, позванивал медным колокольчиком.Ни в одном городе Европы, за исключением, пожалуй, Одессы, подобных мусорок Антонина Леонидовна не встречала.

На тихо зарулившую новенькую "восьмерку" жильцы обратили внимание. В крупном бородатом мужчине узнали сына бывшего директора школы. Женщины принялись перешептываться. На их заспанных лицах – то ли любопытство, то ли зависть: вот, дескать, у сына нищего учителя и такая тачка! Но, как заметила Антонина Леонидовна, здоровались с Фиделем Михайловичем доброжелательно.

Михаил Евстафиевич не ожидал гостей да ещё в такую рань. Он, небритый, непричесанный, был страшно растерян, видя сына с незнакомой женщиной. Вроде и поезда нет... – А у нас свой транспорт, батя, – сказала Антонина Леонидовна, назвав Михаила Евстафиевича близким с детства словом.

Тот, оправившись от растерянности, не без смущения спросил сына: Это... твоя супруга? – Да...Так что люби и жалуй. А зовут её – Тоня, Антонина Леонидовна.

Не сразу, не вдруг старый историк признал, что жена его сына похожа не женщин Востока, выходцев из Малой Азии. – У твоей супруги, сынок, есть что-то персианское. Не таких ли поэтизировал Есенин? – Ты почти угадал. Сын оценил наблюдательность отца. – Она из Курдистана. – Знаю. Мужественный народ.

Михаил Евстафиевич принялся было рассказывать о своей московской знакомой, чья семья ещё перед войной бежала из Курдистана и нашла убежище в России. – От турок житья им не было, – говорил отец известное. – А брат её воевал вместе с нами. Стал Героем Советского Союза. Жаль, что профессию избрал неподходящую.

Антонина Леонидовна сразу же заинтересовалась своим земляком да ещё Героем. – Неподходящую? И какую же? – Людям обувь чистит. У трех вокзалов. Ему предлагали разные должности. – А кем он был на фронте? – Разведчиком. Отец вздохнул. В его голове не укладывалось, разведчик и чистильщик обуви?

Разгадка лежала на поверхности. Зная обычаи своего народа, Антонина Леонидовна высказала предположение, которое и оказалось верным: – Значит, такая у них наследственная профессия.

Пока отец расспрашивал Тоню о Курдистане, Фидель Михайлович принес из машины пожитки. Хотел было захватить и бутылки с коньяком – мало ли кто заберется? – пьяниц везде хватает, но к бутылкам даже не прикоснулся: вдруг действительно на обратном пути их остановят грабители? Конечно, коньяк обязательно отберут: так уж на Руси принято – ограбить человека и не отнять спиртное, если оно у него имеется, – такого не бывает. Да и то: какой грабитель не лакает спиртное?

Сын был несколько удивлен, что отец не спрашивал о внуке? Где он, что с ним? Отец, оказывается, получил письмо от бывшей невестки, но при новой невестке показывать сыну письмо не стал. Бывшая невестка писала, что она, по всей вероятности, вернется домой: мужу-американцу она не нужна, ему нужна домохозяйка, а не лингвистка.

В России уже ни для кого не секрет, что в Америке стало модным жениться на русских. Вот и женился бывший сержант морской пехоты Роберт Маккин на москвичке Прасковье Рубан.

Теперь эта Прасковья писала бывшему свекру, что если Фидель её простит, она расторгнет брак с Робертом, заберет с собой сына, и тогда уже никакой выкуп за него не потребуется.

Письмо невестки, хоть и бывшей, обрадовало старика. Несколько дней он ходил сам себе на уме. Даже сосед-пенсионер, в прошлом знатный литейщик Колодочкин Антон Антонович, а теперь запойный пропойца, – пропивший в одночастье все три ордена "Трудовая Слава", и тот заметил, что уважаемый сосед если не свихнулся, то вот-вот свихнется.

Литейщик обратился к собутыльникам:

– Ребята, погибает учитель. Если не возьмем в свою компанию чекнется. – И первый в шапку бросил металлическую пятерку, как в свое время бросал рубль с портретом Ильича: карман не Мавзолей – долго не залежится.

За бутылкой послали самого молодого пенсионера. Принес мигом. Но учитель от выпивки отказался: сердце. – Эх, Михаил Евстафьевич! – с упреком говорил Колодочкин. – Я же ваш ученик. Теперь меня послушайте: если не будете пить – пропадете. Вы думаете, там, наверху, не хряпают? Есть у них один Бурбулис, язвенник. Ему нельзя, а он глушит. И рыгает в присутствии президента. Но президент его любит: как-никак – идеолог. Вместо Яковлева. Тот пьет втихаря. Не верите? Откуда я знаю? А вы почаще в наш пивбар наведывайтесь...

Но Михаил Евстафьевич и в пивбар не наведывался: откладывал из пенсии – менял на доллары.

Соседи недоумевали: никак надумал в Америку?

А бедный учитель терзал себя, не знал, как сообщить сыну, что из Америки получил письмо. Может, ради ребенка Фидель простит Полину? Опять будет семья, как нынче многие в России, – на принципах мирного сосуществования.

Не написал. Не успел. Сын сам неожиданно нагрянул. Да не один – с молодой женой, на новом "жигуленке". Привез продукты – хватит на целый месяц, а если расчетливо экономить, то и на три.

Пока Тоня возилась на кухне, Михаил Евстафьевич, заговорщески помаргивая белесыми ресницами, тихо заговорил: – Весточку получил. Оттуда.

Письмо от бывшей жены не удивило. Фидель Михайлович, зная конъюктуру американского рынка на русских женщин, рассчитал, что послание Паша пришлет, но этак годика через три. А процесс, оказывается, ускоряется. Надежда на дружбу с Америкой становилась все призрачней – оборачивалась разочарованием – Я боялся, что и ты укатишь, – говорил отец почему-то шепотом.

– Слыхал, сын лысого Никиты, со всем своим выводком туда подался. Просит американское гражданство. Как ты думаешь, дадут? – Сыну Хрущева обязательно. Вся элита туда перебирается. – А ты? – Я, отец, не элита. Но элите нужна моя голова. И не там, а здесь. – А народу? – Не говори, отец, высоким стилем. Народ, как и в старину, безмолствует. Опять. Не ты ли нам, ученикам, рассказывал, как после нашествия татаро-монгол целых три десятилетия Россия пребывала в шоке. Но шок прошел, и Россия исподволь собрала силы для Куликовской битвы. Что-то подобное происходит и сейчас. А что делаешь ты? – Обслуживаю элиту... Изучаю. Побеждает тот, кто знает противника изнутри... А переметываться, как сын Хрущева... Я же не сволочь. Даже если обо мне что-то услышишь пакостное, не верь. Время у нас такое, с открытым забралом не совайся. Наша государственная машина изуитски изощрена. То, что у тебя на уме, должно быть только у тебя. Помнишь, ты говорил, на смену нам, старым партийцам, идут комсомолята. Но они-то оказались без морали. – Я тебя понимаю, – глухо произнес отец, пряча в шкатулку письмо бывшей невестки.

Михаил Евстафиевич посмотрел в сторону кухни – там Антонина перемывала посуду. Подошел к книжной полке, снял том "Истории Государства Российского", из книги достал конверт. – Я тут скопил маленько. – Это что? – Доллары. Ровно двести.

Сын укоризненно взглянул на отца: – Так вот почему ты так похудел! Это я на выкуп... – Ах, отец!..

Фидель Михайлович обнял старика, не удержался, позвал: – Тоня! – Я слушаю, – Из кухни выглянула Антонина Леонидовна, в цветастом фартуке, раскрасневшаяся у плиты. Заметила, что у Фиделя глаза от волнения полны слез.

Фидель Михайлович показал конверт: – Батя вот обменял пенсию на валюту. Чтоб Олежку выкупить. – Да? – засияла Антонина Леонидовна . – Я не знаю, сколько в конверте, но недостающую сумма добавлю. Они сколько просят – миллион?

Михаил Евстафьевич с недоумением посмотрел на молодых: к чему такая злая шутка? Только Фиделю Михайловичу было известно: Антонина Леонидовна не шутила. Миллион, по крайней мере, у неё найдется. На квартире, на Котельнической набережной, она открывала при нем большой кожаный чемодан он весь был набит стодолларовыми купюрами. Тогда она сказала: "Здесь чуть больше миллиона". – "Откуда они?" Тоня улыбнулась: "На глупые вопросы деловая женщина не отвечает". Так и не призналась, откуда у неё миллион. Фидель Михайлович, зная наши порядки, предостерег: "Узнают – ограбят". Она засмеялась: "А кто ведает? Я да ты". И в свою очередь предостерегла: "Без меня к чемодану не прикасайся". Они оставили чемодан с деньгами в кладовой, считай, на видном месте.

Отец, не слушая гостей, побежал в магазин: гости забыли привезти хлеб. Старик обожал черный московской выпечки: орловский, бородинский, бронницкий. В Москве умеют делать хлебы. В Приосколье тоже умеют, но пекут исключительно белый – он дороже и меньше с ним возни.

Оставшись одни, москвичи обсудили план воскресного отдыха. – Я тебе покажу Оскол, – пообещал Фидель Михайлович. – В детстве я с отцом ездил туда на рыбалку. Уху, правда, не варили, да и какая уха из красноперок и уклеек? А вот полевой завтрак под зелеными ивами у самого среза воды – это еда! Хлеб с соль, отварная картошка, малосольные огурчики. Закусываем и на поплавки смотрим: чей первый пойдет под воду? Представляешь? – Представляю, – с готовностью кивнула Антонина Леонидовнна и вдруг погрустнела. – А меня батя водил в горы. У нас тоже есть речки. Течение быстрое-быстрое, и вода прозрачна, как майское небо. Видна каждая рыбешка. А рыба – что молния. У вас на Кавказе называют её хариус. Батя ловил на спининг. В руке – удочка, за спиной – автомат. Батя и стрелять научил меня в горах. Как-то батя захватил с собой кольт – для меня. Кольт мне показался тяжелым, как килограммовая гантель. Но выстрелила – удержала в руках. Мне тогда ещё и семи лет не было. С тех пор не расстаюсь с оружием. – Ладно уж... – Фидель Михайлович обнял жену. – Ты хоть сегодня без оружия. – И сегодня. Всегда... – Она отвела руку. – Пощупай под мышкой. Справа.

Фидель Михайлович пальцами провел по шелковому бюстгалтеру. Верно, у правой груди – пистолет. Миниатюрный, словно игрушечный. – А почему справа? – Я же левша.

Из магазина вернулся отец. Принес ещё теплый каравай, три селедки и полную авоську огурцов. Под огурцами в газетке – поллитровка.

– Встретил Алену Кунченко, свою ученицу, – рассказывал отец, выкладывая на кухонный стол съестные припасы, – Несет огурчики. "Это вам", – говорит. Вся улица уже знает, что ты приехал, да не сам, а с молодой женой. Я никому ничего не сообщал. А надо же – узнали... Да, Фидель, чуть было не забыл. Машину на сигнализацию поставили? – А зачем? – Машина-то новая. Приметна. Ее лучше, конечно, в гараж. Сосед свою "копейку" продал... Я договорюсь.

Договариваться не пришлось. Соображали застолье – выпили по рюмашке, по второй. Михаил Евстафьевич и себе позволил – по случаю. Даже удивился: "А сердцу-то легче!" Водочка, оказывается, и лечить может.

Завтракая, о чем только не говорили! У отца, как отметил про себя Фидель Михайлович, память ещё не притупилась. Вспоминал Кубу, встречи с Фиделем Кастро, дружбу с Раулем.

Хмель старику ударил в голову. С восторгом рассказывал: – Наш дивизион прикрывали бойцы народной армии – в большинстве своем это были девушки-мулатки. Была опасность, что американцы высадят морскую пехоту. – И вдруг признался: – А девушки, скажу вам, – на загляденье. Мы вскоре перезнакомились. Одна просила у меня карточку – на память от советского капитана. Я тогда был ещё капитаном. – и повернулся к сыну: – Она очень похожа на Тоню. Такая же смуглая, высокая. Ротой командовала. Когда она появлялась в нашем капонире, товарищи шутили: "Опять два капитана вместе".

Отец умолк. В его руке дрожала рюмка. После паузы тихо произнес: Жаль девчонку. Погибла. А погибла в Анголе. Ее батальон – тогда она уже батальоном командовала – гремел на всю Африку... На годовщину Кубинской революции меня пригласили в Москву, в кубинское посольство. Вручили медаль и письмо от Анны – так звали комбата. В посольстве я узнал, что Анна была тяжело ранена, умерла в госпитале... – А что в письме? – спросил сын, взволнованный признанием отца. – Что?.. – отец смутился. – В любви признавалась... Я сейчас найду письмо.

С полки он снял том "История Государства Российского". В нем он. оказывается , хранил почту. – Тоня, ты как по-испански? – Могу.

Антонина Леонидовна читала письмо вслух и тут же переводила. Судя по содержанию, Анна возглавляла отряд командос. Португальцы не принимали боя, где появлялись кубинки, возглавляемые майором Анной Сентуш.

Михаил Евстафьевич достал шкатулку, выложил на стол целую дюжину боевых орденов и медалей. – Не надеваю, – сказал он. – Стыдно.

Он так пронзительно взглянул на сына, как будто во всем, что случилось с Россией, виноват был его сын – и никто больше.

Отец крякнул , встряхнул желтыми от старости волосами: – Эх, ещё по махонькой! – Может, хватит? – Ничего, я крепкий...

За сердце он схватился утром следующего дня: во дворе не оказалось машины. Угнали. Он стонал и плакал. – Я же говорил...Надо было в гараж. Сколько вы за нее?.. Тысяч шесть, небось?

Фидель Михайлович успокоил отца: – Разве это теперь имеет значение? Надо заявить. – А стоит ли?

Сын был спокоен: не проклинал угонщиков. Еще спокойней вела себя невестка: – Батя, не берите в голову... Ну, угнали. А где не угоняют? Сколько она? Ну, если на доллары?

Отец гнул свое: такие деньги и – собаке под хвост! – Заработаем. Купим. Правда, Фидель? – улыбчиво обращалась Тоня к невозмутимо завтракающему мужу. – О чем речь, – поддакивал тот.

Вдвоем они улыбчиво успокаивали отца. – Машина найдется. Обязательно найдется, – заверяла невестка. – И очень пожалеют, – добавлял Фидель.

Он имел в виду, что вместе с "жигуленнком" укатили четыре бутылки коньяка. И какого коньяка!

Отдых, на который рассчитывали молодожены, не получился. На Осколе не побывали. По-рыбацки не отобедали. Дневным пассажирским уехали в Москву.

Отец их не провожал: он был так расстроен, что не было сил выйти из квартиры. А приехавший врач прописал ему постельный режим и крепкий сон. Сон прописать не проблема, но попробуй усни, когда такой убыток?

"Восьмерка" нашлась уже на вторые сутки. Нашлась в лесопосадке. Там угонщики отмечали удачу. Оттуда их – два трупа – увезли прямо в морг. На коньяк был составлен акт, в акте записали: спиртное с примесью неизвестного токсичного вещества приобретено, по всей вероятности, у случайных торговцев.

Машину пригнали во двор к учителю и сосед запер её в гараж, где ещё недавно ставил свою "копейку". Он же, Антон Антонович Колодочкин, позвонил в Москву, обрадовал Фиделя Михайлович, что пропажа нашлась. – Антон Антонович, вы лучше скажите, как себя чувствует отец? – Взбодрился, ответил тот. – Пожалуйста, присмотрите за ним. С меня магарыч. – Магарыч это хорошо. Без внимания не оставим.

41

Давно ли было, когда не старший брат, а младший приезжал за советом и помощью?

С некоторых пор зачастил Януарий Денисович к Лозинским, но не к брату, а к его жене – Дарьяне Манукяновне. Через неё он не терял надежды договориться с её отцом Манукяном Манукяновичем Мкртчаном – видным банкиром армянской диаспоры – принять в банк, под хорошие проценты, кругленькую сумму в удобной для банка валюте. – Только пусть он поторопится с ответом, – мягко напомнил Януарий Денисович. – Что за спешка? – Тебе, Дарьюшка, признаюсь, но под величайшим секретом: мы втихаря готовим обвал нашего "деревянного". – Как скоро? У нас тоже есть "деревянные". – Я дам знать. Но к этому времени наши "деревянные" должны быть обменены на твердую валюту. А не лучше будет перед самым обвалом выдать зарплату рабочим? Наш комбинат, слава богу, бесперебойно гонит пиловочник этому шведу – Шимону. – Он такой же швед, как я русский, – усмехнулся Януарий. – это к слову. У вас как велика задолженность? – По зарплате? Четыре месяца. – Нормально. Так и держите. – А не лучше совсем ликвидировать? – Задолженность, Дарьюшка, совсем ликвидировать нельзя. Это будет похоже на социализм. За кордоном друзья нас не поймут. Рабочих надо держать в напруге. Не будут бояться – не будут уважать. Так что задержка зарплаты – это рычажок – Но Тюлев же не задерживает? – Тюлев – бандит. У него наполеоновские замашки. На бандитизме мы его и подловим. Боюсь, что сгоревший цех не пойдет ему впрок.

Крупное неженское лицо Дарьяны Маннукяновнны вдруг посуровело, кинула на мужниного брата недобрый взгляд. – Так это твоя работа? – Товарища полковника... При моем согласиии. – Вы Сузика чуть было не угробили. Двадцать процентов ожега.

Януарий Денисович взял пухлую руку женщины, положил на свою маленькую ладонь, нежно погладил. – Прости... Ума не приложу, как он там оказался? Ты хотя бы его проведал... Дядя называется. – Он где? В какой больнице? – В ожоговом центре. – Проведаю. Обязательно. Лекарств достаточно? – Вполне. Смотри. А то я могу... Из Штатов, например. – Я тоже могу... – И уже по делу Януария. – Тебе когда нужно? – Переводом не позже четырнадцатого. Значит, обвал пятнадцатого? Родителя предупредить? – Если предупредишь, завтра все армяне бросятся обменивать. валюту. – Друзей я поставлю в известность. Но только самых ближайших. – Чикагских? – В голове Дарьяны Манукяновны прозвучалаядовитая нотка. Но собеседник будто ждал это уточнение, сдержанно ответил: – И чикагских. Без них, Дарьянушка, мы никто. – Это ты. – Ну, конечно, я! – Теперь и в устах Януария Денисовича прозвучала ядовитая нотка. – Твой папочка при любом обвале сохранит вас на плаву.

Пузырев-Суркис хоть и слыл могучим, но пикироваться с могущественной женщиной не стал: у неё положение крепче, чем у любого члена правительства. Президенту, допустим, дочь-советница шепнет – и загремит правительство в отставку, за исключением одного министра, самого необходимого для России, так как ей, бедной России, ещё долго-долго преодолевать полосу чрезвычайных ситуаций. Министр по этим ситуациям все равно, что король на шахматной доске.

И Януарий Денисович жаждал быть королем, но не на шахматной доске. Он готов был целовать президенту все его восемь пальцев, только бы тот назначил его премьер-министром. Вот тогда он и допустит к президенту молодого талантливого аналитика, чистокровного русского. Пусть президент потешит свое самолюбие: убедится воочию, что и среди русских встречаются умные.

Дальше все будет зависеть от товарища полковника. Тот уже вплотную занимается Аликом. Да, выкормыш Тюлева паспорт получил, как и обещал ему беглец Рубан. А вот навострить ему когти в Америку... Да допросе Алик все-таки признался, что он по заданию хозяина разыграл побег аналитика фирмы "Лозанд". Тюлев не стал его задерживать: гвардейцы народ уголовный могли аналитику мозги испортить: для них все равно, что гений, что серая "шестерка" – разницы не усматривают, было бы на ком упражняться.

Алик под пристальным контролем товарища полковника занялся своим любимым дело – изобретением взрывных предметов. Сам товарищ полковник рассчитывал, что один из этих предметов – весьма миниатюрная штучка взорвется под вором в законе Тюлевым.

Который раз Януарий Денисович проворачивает в своем воспаленном мозгу эту благостную мысль, и который год премьерство остается для него как линия горизонта: как ни выслуживается, а премьерское кресло все на том же удалении. Проклятая фамилия! У действующего премьера фамилия паскудная, но – русская.

В бессильной ярости Януарий Денисович скрипел зубами, его петушиный носик больше смахивал на воробьиный, а рыжие щеки так рыжели, как будто на них выступала ржавчина. Правда, с некоторых пор этой ржавчиной он гордился: ему внушили, что огненно – рыжий окрас признак великой талантливости. Многие гении имели огненно-рыжий цвет лица и огненно-рыжие волосы.

Окрас окрасом, а дело, то есть бизнес, апрежде всего. Утешало, что обвал рубля добавит ему в швейцарском банке десяток миллионов долларов. Немного. Но, как известно, миллиарды состоят из миллионов. Потому и надо копить и копить. На всем, особенно на бедности, можно делать большие деньги. Обвал ударит прежде всего по пенсионерам.

Припоминались ему разговоры дорогих родителей. Они откровенничали, не обращая внимание на присутствие сына, корпевшим над домашними заданиями. Яня делал вид, что решает задачку, а на самом деле слушал, о чем тихо говорили родители.

А говорили они о пользе зарубежных командировок. Некоторых офицеров посылали в Сирию – военными советниками. Офицеры возвращались оттуда, не все, конечно, не с пустыми руками. Им выдавали сертификаты, и на них они покупали машины, а детям – квартиры, обычно в Обнинске или Смоленске.

Мать подбивала отца отправиться в командировку в ту же Сирию, там можно будет обогатиться да и подышать воздухом земли обетованной: еврей, кем бы он ни был, остается евреем.

Отец раздраженно отвечал: – Там нужны танкисты! А я – про-па-ган-дист! Для армии – нуль. Для государства – штатный паразит. Я и стрелять толком не умею. Даже из "Макарова".

Мать напоминала: – А деньги! Деньги-то надо делать! Сын подрастает. В институт пойдет. За него платить придется.

Отец тоже напоминал: – Пусть сам думает. Он тоже рыжий.

Тогда Януарий Денисович не придавал значения, почему с таким вызовом отец назвал его рыжим.

В пору возмужания он узнал, что рыжие это пометка Яхве, так он метит особо одаренных. И назвали его Януарием в честь первого месяца года, а так как он сын Дениса, что означает "человек достатка", то и в самостоятельной жизни ему не придется бедствовать.

И он не бедствовал – круто делал карьеру и развлекался на пределе своих возможностей. Любовью он занимался в меру занятости. В настоящее время имел четырех любовниц – для здорового относительно не старого государственного деятеля это вполне достаточно. Предпочтение отдавал одной, самой старой, но и самой мудрой – жене секретаря посольства дружественного государства.

Она ему требуется регулярно как советница и он по её просьбе оказывает ей некоторые услуги. В эти дни он решил ей оказать услугу по собственной инициативе: сообщить, что грядет обвал рубля. Ее муж имеет крупный счет в российском банке, поэтому, если не предупредить, секретарь посольства понесет убытки.

Януарий Денисович позвонил в посольство, поставил секретаря в известность, что желает встретиться с его женой. В этот раз секретарь что-то мямлил, видимо, не хотел отпускать жену, да ещё на целых два часа. Он, глупый, не догадывался, что свидание рыжего с его супругой в интересах секретаря посольства – держателя рублей в российском банке. – За полчаса справитесь? – спросил секретарь. – Имейте в виду, сегодня у неё много дел. – И чтоб любовник долго не задерживал его жену, принялся было перечислять его достоинства: – Вы мужчина молодой, резвый...

Секретарь явно льстил. – Хорошо, справлюсь, – заверил Януарий Денисович. _ приезжайте к писателю. – Время? – Как всегда.

На писательскую виллу добираться около часа. А тут премьер вдруг пригласил Януария Денисовича обсудить какой-то срочный вопрос. – Может, обсудим завтра? – Завтра, Яня, мне докладывать президенту.

Свидание с женой секретаря посольства срывалось, а возбуждение от предстоящей близости с огненной женщиной уже брало верх над здравым смыслом: какое ещё обсуждение? Государство – это же машина: можно и обороты сбавить, если она опасно разогналась. А если дело касается России...Тем более, куда спешить? – А если завтра соберемся пораньше? – Да мы же хотим как лучше... – заикнулся было премьер.

Януарий Денисович тут же схохмил словами премьера: – А получится как всегда.

И оба засмеялись. "Ну и жук", – подумал премьер о Пузыреве-Суркисе. Ему тоже не хотелось обсуждать срочные вопросы. Он тоже торопился по своим делам. С его нефтепромыслов прилетел управляющий. А тот по пустякам на очи не является.

Януарий Денисович вроде и хохмил для порядка, а свидание с женой секретаря посольства спас.

42

В офисе на Новом Арбате Ананий Денисович говорить ни с кем не рискнул: грядущий обвал – дело святое, тайное. Следовало, конечно, озадачить товарища полковника, чтоб его агенты ухо держали остро: а вдруг где-то кто-то уже что-то пронюхал?

Такого знатока надо будет (если это свой) на время изолировать, а если чужой, то и не грех ликвидировать. И к этому занятию, разумеется, не привлекать государственные силовые структуры. Уж где-где, а в силовых ведомствах шпионов предостаточно. Далеко не все они работают на забугорье. Это шпионы свои, внутренние, и служат они своим благодетелям, тому же Януарию Денисовичу и не только ему.

О грядущем обвале следовало поставить в известность и аналитика – ему считать. Но сказать об этом опять-таки не в офисе: в станах офисов уши как у слона. Вавилонский царь Хаммурапи, пожалуй, первый обнародовал эту истину и с тех пор она живет и не стареет.

И все же... – Фидель Михайлович, к шефу. – Голос Антонины Леонидовны спокойный, не предвещающий неприятностей.

Фидель Михайлович взглянул на часы: было без десяти десять утра – до болезненного состояния шефа оставалось два часа. Где-то в двенадцать шеф будет плакать. Слезливо ныть: "Люблю президента..." В эти минуты его подчиненные должны подтвердить, если те окажутся рядом, что, да, они тоже любят всенародно избранного и жаждут жить под патронажем его первой российской леди. Такое признание вполне устраивало шефа, и он, раздавливая деформированным кулаком очередную слезу, изображал, что у него, как и у президента, на левой руке тоже три пальца. Он плакал и обещал, что в день рождения президента осчастливит всех своих сотрудников премиальными.

Сотрудники знали: осчастливит.

Таким же счастьем шеф не обделял и Фиделя Михайловича. С некоторых пор он чуть ли не влюблен в своего аналитика. Благодаря аналитику Дарьяна Манукяновна изменила свое отношение к мужу. От неё уже не услышишь: "Только идиоты любят президентов". Или: "Молчи, за умного сойдешь". Теперь Ананий Денисович и любит и молчит. А жена – сама нежность: "Папочка, прими снотворное". Это значит, Фидель Михайлович остается на ночь. Разумеется, остается и Антонина Леонидовна. От мужа она ни на шаг. Эта пара так пришлась по душе Дарьяне Манукяновне, что Ананий Денисович как заново родился.

Вот тебе и аналитик! Ну кто по сравнению с ним Кашпировский? Болтун. Словоблуд. Ведь за словом должно следовать дело. У Кашпировского его нет, у аналитика Рубана оно есть, и поэтому Дарьяне Манукяновне уже и психиатр не требуется.

И все же профессору Герчику большое спасибо. Это он нашел и привел сначала на фирму, а затем и в семью шефа толкового специалиста. – Фидель Михайлович, мы вас приглашаем на ужин. Как у вас со временем? – Этими теплыми словами встретил шеф вошедшего в кабинет аналитика. – Ваше приглашение – для меня честь, – скромно, как учил его профессор, ответил аналитик.

Ананий Денисович по-родственному ласково улыбнулся: этот бородатый очкарик ему нравился все больше и больше. Глядя на смиренно стоящего перед ним служащего, шеф раздумывал: "Стоит ли отдавать его на выучку брату? В президентской команде испортят парня. И не потому, что там преобладают голубые, хоть ставь их под желто-голубое знамя (где-то, говорят, есть такое). Там – каждый за себя: умные умных едят поедом."

Вечером Фидель Михайлович и Антонина Леонидовна отправились к Лозинским. Всю дорогу молчали. Каждый из супругов был занят своими мыслями. Настроение было нормальное. Даже поездка в Приосколье вспоминалась как загадочный сон. Антонина Леонидовна сразу по возвращению в Молскву купила точно же такую "восьмерку" – чтоб знакомые не заметили подмены. А ту, что в посадке нашла милиция, невестка подарила свекру. За недорогой презент следствие установило, что четыре бутылки коньяка угонщики приобрели у заезжих то ли дагестанцев, то ли осетин. Уголовное дело спешно закрыли: кто в гробу, того не судят.

У Лозинских гостей встречал сам хозяин. Гаяне, как всегда, ускакала на дискотеку. За ней приехали её друзья – целой кавалькадой "Мерседесов", привезут за полночь. От неё будет разить хорошим вином и дорогими табаками. Наркотиками девочка пока не увлекается, хотя в гимназии, где она учится, мальчики пробуют и гашиш и марихуану.

Дарьяна Манукяновна уже не раз говаривала, что пора заняться воспитанием дочери. Но дочь не сын – в тайгу не отправишь. Можно, конечно, учителей приглашать на дом, так поступают многие "новые русские". Но хозяйке не хотелось, чтобы семейные отношения Лозинских знали посторонние. Упаси бог, увидят хозяина, как он изливает свою любовь к любимому президенту, никакими "тайдами" не отмоешь. Престиж фирмы прежде всего. Уже не только Шимон, но и некоторые другие известные скандинавские бизнесмены предпочитают покупать пиломатериалы у господина Лозинского. Его портрет в золоченой раме красуется в витрине мебельного салона "Братья викинги". Шведам знать не обязательно, что этот рыжий господин с петушиным носом обожает своего президента, у которого нос далеко не птичий.

Обожатель президента встретил гостей в прихожей. Махннул рукой телохранителю, сопровождавшего в подъезде Антонину Леонидовну и её мужа: дескать, исчезни, теперь гостями занимаюсь я.

Ананий Денисович был в прекрасном расположении духа: грядущий обвал рубля, если избрать правильную тактику, сулил фирме "Лозанд" солидный "навар" – несколько миллионов долларов. А тактика – это срочная покупка за рубли дорогостоящей недвижимости.

С этого, собственно, и начался разговор за скромно сервированным столом. – Есть возможность за наши "деревянные" заполучить два новых лесовоза, без предисловий объявил Ананий Дегнисович. – Финские? – Да. Суда уже в Питере. Растормаживают. Их владелец некий Ханс Усиссо. – Эстонец? Да. Чухонец. Но – гражданин России. Его суда простаивают уже четвертый месяц. У господина Тюлева свой транспорт, у меня – свой. Господин Усиссо надеется заключить контракт на вывоз леса с каким-то Сениным. Вам, Фидель Михайлович, эта фамилия ни о чем не говорит?

Фидель Михайлович уже опрокинул рюмку и налег на закуску, с готовностью ответил: – Сенин? Владимир Петрович? Есть такой предприниматель. В Западной Сибири взял в аренду несколько леспромхозов. Лес сплавляет по Оби. Покупатели – норвежцы. – У него в Питере есть друзья? – За друзей не скажу, а враги есть. Точнее, один – Александр Гордеевич Тюлев. Оба сидели в "Крестах", правда, в разное время. Подробней вам доложит товарищ полковник. – Теневые капиталы Сенина вы отслеживали? Постольку поскольку. Надо было убедиться, что его потоки с вашими не пересекаются. – А с потоками Банкира? – С его – да. Потому они и конфликтуют. – И как далеко зашел у них конфликт? Может Банкир поднять на него руку? – Точно вам доложит товарищ полковник. – Что вы все "товарищ полковник" да "товарищ полковник"? Пора уже самому делать умозаключения.