Текст книги "Прогнозист"

Автор книги: Борис Яроцкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

Сейчас, в данную минуту, как бы пригодился мудрый совет бывшего секретаря обкома! Нет, что ни говорите, для будущего общества партия приготовила неплохие кадры. В демократической России большинство руководящих постов осталось за бывшими партийными работниками. Что-то подобное происходит и в дикой природе, но там всегда молодость берет верх. В той же волчьей стае: сначала вожак съедает слабых собратьев, а затем окрепшие и ненасытные волчата съедают одряхлевшего вожака.

Александр Гордеевич, с благодарностью вспоминая отправленного в рай бывшего секретаря обкома, размышлял о том, как его будет не хватать при восстановлении комбината. Уничтожен огнем главный цех, на котором держалось все производство. Без иностранных инвесторов комбинат не восстановить. У Валентина Владиленовича были такие связи! В той же соседней Финляндии.

Об этом и шел разговор в парголовской резиденции. – Тебе, Костя, предстоит слетать в Лондон. Хельсинки пока оставим в резерве, – предложил Александр Гордеевич своему неизменному старому другу. А в настоящий момент и советнику. – Может, сторгуешься. Есть смысл загнать комбинат хотя бы по дешевке. Не люблю восстанавливать. А то из меня большевика сделают. Продать Северный! – воскликнула Ядвига Станиславовна. – А что же тебе останется, Саша? От костюма подкладка? Лучше уж в аренду. – На аренду иностранцы не согласятся. Цех надо строить заново. Современная технология. Современная техника. Для меня это темный лес. Я могу купить и продать. Но у меня лучше получается приобретение цивилизовано. – Ну да, – съязвил Костя. – Как у этого, как его, у бывшего секретаря обкома. Пулю в голову – и будь здоров: ты уже единственный полноправный владелец. Этот метод срабатывает только в переходный период. Так могут и тебя. Адмирал Макаров предупреждал – это всех нас касается – помни о войне. – У меня – гвардейцы, – тихо пробасил Александр Гордеевич.

Ему не понравилось, что при Ядвиге Костя ему напомнил, как убирали с дороги компаньена. Нет, лично Александр Гордеевич руки не марал. Все-таки как-никак тот был любовником его сестры. А вот исполнителя – киллера – он прикончил собственноручно: свидетель, он всегда опасен, потому что свидетель. До этого дня знал, как убивали Валентина Владиленовича только Костя. Теперь знала и Ядвига Станиславовна.

Ни Костю, ни Ядвигу не уберешь – кто же тогда останется для сердца? С друзьями детства, если они тебя не предали, не расправляются. И если верна тебе любимая женщина – и на неё руку не поднимешь. И все же говорить об этом Ядвиге не стоило. Мало ли что произойдет? Жизнь – она стерва: сегодня улыбается, а завтра злобится. Ведь главная особенность женщины, – пожалуй, любой – она способна превращать пламенную любовь в фанатично мстительную ненависть. Но тогда, коль случится такое, рука мужчины не дрогнет, тем более, если мужчина – Александр Гордеевич Тюлев. За годы перестройки он столько натворил трупов – любой палач позавидует, притом, все выполнено мастерски, следователи только разводили руками: одни догадки – и никаких улик. Да при этой власти их и быть не может. Такую власть надо беречь всячески.

И теперь в который раз к ней предстояло обращаться за содействием. Продать комбинат иностранцам – это не "Жигули" из "Логоваза". Березовскому было проще: капля за каплей – и накапал себе миллиардную лужу. "Баксов", разумеется. – Без Северного комбината развалится твоя империя, – осторожно напомнила Ядвига Станиславовна. – А я куплю Поморский, – неожиданно объявил Александр Гордеевич.

– И у тебя есть наличка? – удивилась подруга.

– Будет, – загадочно пообещал Банкир.

Он решил, что в скором времени его гвардейцы ограбит банк. Такой уже был на примете.

39

К лету у товарища полковника работы прибавилось. Казалось бы, надо радоваться: работа заказная, штучная и, само собой, денежная.

Заказывают хозяева, они же и платят. Платят, слава богу, не по старым кэгэбэшным расценкам, а с учетом важности заказа.

От исполнителей нет отбоя. Ах, как мудро поступил президент (так было ему приказано), что упразднил КГБ. Протестовавших уволил, они были неугодны, как и товарищ полковник, то есть Иван Иванович Мишин, опытнейший контрразведчик. Товарищ полковник быстро себе нашел пристанище – поступил на службу к видному лесопромышленнику Ананию Денисовичу Лозинскому, понимавшему толк в разведке и контрразведке ("Разведка – дорогая баба"), не оставил голодной свою, испытанную в операциях резидентуру. Всем своим агентам он находил работу. В большинстве случаев это была весомая прибавка к их несправедливо урезанным пенсиям. Его агенты опять поднимались в цене.

В державе как: чем хуже обстановка, тем острее потребность в разведчиках – вслепую за власть не борются и вслепую власть не отстаивают.

Товарищ полковник много раз убеждался, что борьба за власть – дело сезонное: весной солнце переходит линию равноденствия, психика населения приходит в норму, страсти охлаждаются, и уже летом борцы за власть отправляются с женами или с любовницами на отдых, обычно в дальнее забугорье. Там они набираются сил, заряжают свои мозги психической энергией.

Социальные потасовки, или как теперь их принято называть, масштабные разборки, возобновляются осенью. В октябре – пик событий. К этому времени противники должны быть вооружены друг против друга компроматом. А компромат – как и всякое другое произведение – имеет рыночную стоимость. Продавать его лучше всего в сентябре к возвращению к своим прямым обязанностям народных депутатов.

Поэтому и товарищ полковник давал себе отдых летом, но в самом начале, чтоб в августе жатва компромата была в самом разгаре. Он давал отдых не только себе, но и жене. В этом году уже с января престарелая жена, как никогда раньше, жаловалась на здоровье ( И откуда у неё набралось столько болячек!) Давай, говорит, поедем в Крым, на сакские грязи, заберем внуков недельку-другую отведем душу в Евпатории. Грязи, понятно, нужны: суставы ломит. А в Евпатории море мелкое, пляж песчаный, для шустрых пятилетних внуков – одно раздолье.

Жена права. И возраст уже – как-никак семьдесят стукнуло – покоя требует. Полвека в разведке – не шутка. Была работа, но не было жизни. Если оглянуться – вереница агентов, и все умные, грамотные – журналисты, проститутки, ученые и даже средней руки писатели. И все жаждут зарабатывать, выуживая чужие секреты. Были среди них и бескорыстные работали по убеждению. Этих на мелочевку он не кидал. Они больше других рисковали и, как правило, погибали в застенках вероятного противника. У России он традиционный: весь двадцатый век – кто кого, и на весь двадцать первый хватит. Это только видимость, что вероятный противник победил в "холодной войне". Да, с ног сбил – нокаутировал. Лежачий лежит – силу набирает. Но никогда не лежит, не знает передышки разведка.

А впрочем, это теперь головная боль ФСБ. У профессионалов, ушедших из КГБ, заботы иные: их услугами пользуется российская элита.

Перед летним отдыхом товарища полковника озадачила Дарьяна Манукяновна: верните аналитику сына.

Не понять этих "новых русских". Тогда, когда можно было безболезненно отобрать ребенка на финской границе, та же Дарьяна Манукяновна велела товарищу полковнику не вмешиваться. Теперь такое вмешательство обойдется в двести тысяч. Да хорошо, если в двести. Журналистки это такие проститутки, что у них семь пятниц на неделе: может запросить и полмиллиона, а может и отказаться от предложения. Шантажировать её не станешь – себе навредишь.

Уже в конце мая ему удалось выйти на облюбованную журналистку. Она случайно оказалась в Москве, и не одна, а с любовником – полковником ФСБ. Он прилетел под видом туриста.

Принимал их товарищ полковник у себя дома в старой девятиэтажке дикой планировки. Американец заглянул в крохотную ванную,. В ещё более крохотный туалет. На кухне обратил внимание на затекшие потолки. – Вода? – Да. Крыша течет. – Владелец видел? – Владелец дома? У нас нет владельцев. Мы все чуть-чуть владельцы. Квартиры приватизировали.

– Это что?

Журналистка, длинноногая, чрезмерно выкрашенная блондинка, объяснила бестолковому полковнику:

– У них каждый собственник только своей квартиры.

– А кто же тогда крышу чинит? – Никто. То есть муниципалитет. – Но крыша-то течет? – Можно пожаловаться в префектуру.

– И что это даст? – Возьмут на контроль. Перед очередными выборами мэра дом отремонтируют. – А раньше – нельзя? – Нет. Избиратели забудут. – А если не забудут? – Тогда изберут на повторный срок.

Американец, как Дон Кихот, высокий и необыкновенной худобы, с глубокими залысинами и ослепительной улыбкой белых зубов (зубы у него фарфоровые) ходил по квартире, укоризненно качал несоразмерно маленькой головой: да, бедно живут российские полковники, очень бедно. – А вы могли бы сами отремонтировать? Крышу, например? – Пенсия не позволяет. – Простите за любопытство, и какова же она у русского полковника?

Товарищ полковник назвал. Журналистка перевела. Получалось меньше ста долларов. – Это за один день? – За один месяц.

Американец присвистнул. Они только на днях прилетели из Парижа, и там в "бистро" можно было отобедать на эту сумму. – А был ли смысл надевать погоны?

На никчемный вопрос товарищ полковник отвечать не стал. Сделал вид, что вопрос не понял.

Хозяйка попросила гостей в зал, к столу. На столе была водка, аккуратно сервирована селедочка, притрушенная зеленым луком, отварная картошка, черный хлеб.

Американец, увидев всю эту роскошь, повеселел глазами. Тихо обратился к спутнице и спутница во всеуслышанье: – Мой друг спрашивает, есть в этом доме самогон?

Хозяйка, чтоб угодить гостям, вынула из духовки газовой плиты трехлитровый бутылек кристально прозрачной жидкости. Сняла пластмассовую крышку. Комнату наполнил хмельной деревенский запах. – Угощайтесь.

Два полковника угощались до ночи. А заодно решили главное: за предложенную сумму американские друзья согласились вывезти из Америки русского мальчика. Встречать его нужно будет в Мадриде. Потому что ближайший вояж у них в Испанию.

"Вот я и прогуляюсь с аналитиком, – подумал товарищ полковник. – А заодно и старину вспомню".

В молодости из Мадрида он вывозил одного отказника: сбежал сучий кот с торгового судна и в таверне местной бахвалился, что его теперь не достать у Москвы руки коротки. Пришлось ему язык укорачивать.

Проводив гостей, товарищ полковник вернулся к столу, но сначала открыл холодильник, достал сервилат, банку с кетовой икрой, масло вологодское, а из шкафчика из укромного уголка выудил армянский коньячок: этикетка с видом на Арарат. – Присаживайся, – сказал он жене, начавшей уже выносить посуду на кухню. – Поужинаем по-советски.

Жена вытерла о фартук мокрые руки, села за стол. Не первый год они вот так ужинают – сытно и без свидетелей. Даже когда сын и дочь приезжают в гости (у них свои квартиры: у сына – в Ясенево, у дочери – в Вешняках, дом её рядом с могилой бастовавших железнодорожников, расстрелянных в 1905 году), – даже им они не показывают, что питаются не хуже любого члена Политбюро – это в прошлом, а в настоящем – не хуже любого олигарха. Пусть дети знают, что родители всегда жили скромно: раньше жили на денежное довольствие, сейчас – на пенсию. Своих детей они приучили зарабатывать себе на жизнь своими руками. Повзрослев, дети без родительской помощи себе купили квартиры.

В молодости жена товарища полковника – Светлана Петровна – педагог по образованию, служила в Госбезопасности, в так называемой "наружке", где они и познакомились.

Появились дети – погодки. Светлане Петровне "наружку" пришлось оставить. Но эпизодически она выполняла поручения своего ведомства, как выполняет и теперь – старушка-пенсионерка не бросается в глаза. Изредка её приглашают на встречи с президентом – она, как и сотни ей подобных, изображает народ, в большинстве случаев случайных прохожих, которым президент вдруг пожелал пожать руку или что-либо схохмить. На хохму у неё уже заранее был приготовлен ответ, ей оставалось его только озвучить. Ее ответ, как и президентскую хохму, тележурналисты с восторгом выдавали в эфир – вот, мол, пенсионерка, а какая мудрая. Как и президент.

Один раз её показали даже крупным планом. Тогда она держала надувной трехцветный шарик с надписью: "Боря – наш президент" Но случился конфуз, почему она и попала в телекамеру крупным планом, – в неподходящий момент шарик лопнул, и ей не оплатили выход.

Этим похабным поступком демократов – жену оставили без гонорара особенно яростно возмущался товарищ полковник. Тот знал, половину суммы, выделенной из президентского фонда, руководители встречи прикарманивали. Было возмутительно, что деньги прикарманивали бывшие кэгэбисты. Уж им-то известно, какой это муторный труд отбирать народ на встречи с президентом. Тут каждый представитель народа должен не только уметь видеть и слушать президента – рукоплескать, улыбаться, размахивать букетом или держать над головой трехцветный шарик, но и бдительно смотреть по сторонам, а вдруг среди народа затешится недоброжелатель, да сдуру выкрикнет не "Борис борись!", а, скажем, "Борис – брысь!" Так только можно крикнуть на кота, и то, если он гадит.

"Мельчают кадры, мельчают"... – качал мясистой головой товарищ полковник...

Супруги ещё раз ужинали, но уже без гостей, просто как два офицера-отставника – полковник и лейтенант. Сидели, наслаждались деликатесами, а заодно анализировали проведенную операцию. – А ты заметила, – говорил товарищ полковник, – как фэбээровец ехидно усмехался, когда обследовал наш крупнопанельный дом. Нашу ванную, уборную. Мол, это ли жилье полковника от разведки? Это же конура! – А что, Ваня, разве не конура? мягко упрекнула жена. – При наших заработках могли бы себе и лучшее позволить. Ты же видишь, как живут Лозинские. А как живет Суркис? Светланочка, они короли на час, – говорил товарищ полковник, накладывая на черный хлеб крупнозернистую икру. – Самому Лозинскому – я уже не говорю о Суркисе – Россия даст пожить, а вот их детям, особенно внукам – пардон... Придет молодой, энергичный, конечно, товарищ из нашего ведомства, наведет порядок. Но не сразу. Россия – это уже такая авгиева конюшня, на очистку Волги не хватит. Случится, что молодого и энергичного рекомендуют суркисы, чтобы самим остаться у власти. Но он им сделает секир-башка. А мы, старики, своему товарищу маленько подсобим, и всех, разоряющих Россию, к ногтю... Когда это будет? – Светланочка! Я же тебе докладывал, что в нашу контору впорхнул один залетный. Убеждений неопределенных. Но голова! Кстати, он разработал методику выявления теневых капиталов. Как это у него получается, до меня не доходит. Но, понимаешь, колдует на компьютере, как на рояле Ван Клиберн. Да ещё потихонечку – контрабандой – в "Интернете" чужие программы выискивает. – При твоей помощи? – спросила Светлана Петровна, не отставая от мужа в поедании бутербродов. – Само собой, – не отрицал товарищ полковник. – Точнее, при содействии моих агентов. Чего стоит одна моя белокурая бестия. – Эта полька? – Жена засмеялась, обнажая красиво поставленные золотые зубы.

У неё было некогда красивое с ямочками на пухлых щечках лунообразное личико – ни дать-ни взять сельская красавица. Теперь её заметно старила обильная седина: светлые волосы, как лист по осени, уже стали желтеть. И все же ей и в пору молодости было далеко до Ядвиги.

Говорили о ней, об этой талантливой бестии, которая при желании могла из миллиардера сделать миллионера, а то и нищего, то есть бюджетника. – Ей нравится её рисковая профессия, – говорил товарищ полковник. – Дразнить смерть – это её призвание. Она работает, как поет – легко и непринужденно. Вполне вероятно, её миллиардер будет избран в Государственную Думу. А там чем чорт не шутит – и в президенты выбьется. Все судимости с него уже сняты. – С её помощью? – Может, и так. – Значит, при твоем содействии. Моем – не моем... Главное, что президентом должен быть свой – русский, молодой, крупный, как лось, мужчина Вот Америка – дряхлых и пропойных не избирает. – А если молодой и крупный из бандитов? – И такое возможно. Если человек из нашего ведомства не справится, слабину допустит. В нашей жизни всякое бывает. Олигархи, между прочим, народ серьезный, кого-нибудь на олимп не посадят. А уж если промахнутся, заметят, что посадили не того, а он не успеет им секир-башка, тогда они, как выразился Николай Васильевич Гоголь, чем породили, тем и убьют. А к ногтю олигарха может только олигарх, человек своего круга. Алмазом разбивают алмаз. Кстати, подшефный нашей белокурой бестии по капиталам уже олигарх. – Но он же уголовник! Хотя и со снятыми судимостями. – А что, по-твоему, Гитлер не сидел в тюрьме? Для кого тюрьма – неволя, а для кого – академия. Жестко повелевать способен только человек зоны. Сегодня без жестокости не возродить Россию, не вернуть ей статус великой державы. Вывод печальный, но другого пока быть не может... Что же касается нас с тобой, что в этой ситуации линия у нас правильная, державная. Мы за свою державу не просто боремся – исподволь готовим ей победу. И подготовим – чего бы это нам ни стоило. И дети наши на правильном пути – не обрастают жиром, как и мы с тобой, не выпячивают свой достаток. Кто выпячивает, того рано или поздно убьют. Народ не любит богатых, и всегда радуется, когда их убивают. Я представляю, какую радость наш народ испытает, когда к гильотине станут подводить "новых русских". И ты, Светланочка, будешь радоваться. И я. Гены есть гены. В наших жилах течет плебейская кровь. Даже в положении патриция плебей остается плебеем.

Жена, попивая какао, заметила: – В своей фирме ты, наверное, один с крамольными мыслями? – Ошибаешься, – нежно улыбнулся товарищ полковник.

В сегодняшний вечер он уже и напился и наелся. И так почти всегда. И что удивительно, человеку уже за семьдесят, а у него ещё ни одной болезни. Тучность – в этом врачи единодушны – у него здоровая, ведь еда-то в охотку. Зачем тогда жить, если не можешь хорошо питаться? – Ошибаешься, – повторил товарищ полковник. – думающих, как я, в нашей фирме ещё двое. Второй – это тот умняга, который предвидит войну с Америкой. А войны так не хочется! Тогда и Америка здохнет и Россия окажется на издыхании. Но возвысится Китай. – А кто третий? – Психиатр. Профессор Герчик. У него с олигархами свои счеты. Я уже вычислил. Он неравнодушен к Пузыреву-Суркису. – Ты же профессора не выдашь? – Даже под пыткой.

Объяснять, почему он не выдаст профессора, товарищ полковник не стал. Уже был первый час ночи. Включили телевизор. Показывали какую-то чернуху. Друг друга убивали. Убивали примитивно, не профессионально. Что значит бандитов играли артисты, ни разу в жизни никого не убившие.

40

В первую субботу июня Фидель Михайлович и Антонина Леонидовна намеревались совершить маленькое путешествие – посетить Приосколье, проведать отца.

На этот случай Антонина Леонидовна купила "жигуленка" восьмой модели рубинового цвета, с белыми дисками. Не машина, а загляденье. Запаслась всевозможными продуктами – с пустыми руками не заявишься, к тому же из Москвы. Решили выехать ночью, чтоб к утру быть на месте. – Может, в темное время не стоит? – засомневался было Фидель Михайлович. – Дорога опасна. Грабителей предостаточно. – Ну и что? А мы зачем?

Дерзкая женщина, как всегда, надеялась на себя. По намекам товарища полковника, её уже давно разыскивает "Интерпол". Но в России она скрывается под другой фамилией. Немного изменила внешность, и теперь она по паспорту грузинка. Да и крыша у неё надежная. Работников такой фирмы, как "Лозанд", никто проверять не станет. Кто усомнится в том, что брат известного в стране человека прячет у себя террористку, застрелившую турецкого полковника?

Фидель Михайлович удивлялся, но не протестовал, как она ловко сделала его своим мужем, а потом, мало того, якобы в интересах дела, положила его в постель к своей подруге. Да, ему вправе было возмущаться, а он только смиренно спросил:

– И зачем было меня к Дарьяне Манукяновне? В интересах какого дела? Нашего, – спокойно отвечала она. – Для твоей пользы. – А если дойдет до ушей Анания Денисовича? – Он знает. – ?! – Да, да! Не делай такие большие глаза. Он только предостерег... – Чтоб не заразил? – Глупенький. Тогда и я бы не легла к тебе... Он предупредил, чтоб ты не болтал. Элитные мужчины не любят, когда обсуждают интимную жизнь их жен. – А кто любит? – Русские... Они сразу морду бить. Европа смеется над вами. Где же тут цивилизация? – Ты права... Пушкин, тот сразу стреляться полез... – Ну и схлопотал, – с сожалением произнесла Антонина Леонидовна. – Гончарова все равно стала бы Ланской. А Россия из-за спесивой дамы потеряла гения. – Тогда Пушкин не был бы Пушкиным.

Антонина Леонидовна хоть и настраивала Фиделя Михайловича для пользы дела" ложиться к Дарьяне Манукяновне, но ревность брала верх и она перед тем, как отправиться на целую ночь в гости к Лозинским, так изматывала мужа, что это чувствовала Дарьяна Манукяновна. Она болезненно стравнивала их первую ночь. Разница была.

"Тонины козни, – догадывалась многоопытная женщина. – Ах, стервоза, не жалеет мужа".

Они знали обе, с кем бы Фидель Михайлович не провел ночь, ему целый день напряженно работать – колдовать на компьютере. Ах, как прав был Томазо Кампанелла – людям умственного труда надо давать большую паузу, чем людям физического труда. Половая работа отнимает интеллектуальную энергию. И тем не менее, в чем он не сомневался, человеческую породу улучшать следует. Для её улучшения великий мыслитель предлагал худощавых случать с полными, крупных – с крупными, темпераментных – с умеренно темпераментными.

Так что ... чем не идеальная пара Фидель Михайлович и Дарьяна Манукяновна?.. Но так рассуждала Дарьяна Манукяновна. Антонина Леонидовна думала иначе. Эта супербогачка её принуждала делиться мужчиной, которого она уже любила.

И сейчас, собираясь в дорогу на родину любимого мужа, она мечтала, что целых трое суток он будет её и только её. Поэтому торопилась покинуть Москву как можно быстрее – не ночью, а вечером, до захода солнца.

"Дорога опасна? Ну и что? Грабителей навалом? Ну и пусть! В каком государстве их нет?"

Она купила пять бутылок французского коньяка. Принялась химичить аккуратно распечатывать каждую бутылку. – Зачем? В Приосколье и откроем. Это не для нас.

Распечатала и запечатала, как будто так и было. Она объяснила, что это арабский прием путешественников, но в чем он заключается, Фидель Михайлович допытываться не стал. Эта женщина просто так ничего не делала.

Выехали все-таки поздно, уже ближе к полночи. В июне над Москвой северная часть неба так и не темнеет. В полнеба полыхала вечерняя заря, перечеркнутая несколькими полосами инверсионного следа. Полосы то исчезали, то снова появлялись – подмосковные аэродромы жили своей обычной повседневной жизнью.

Около Подольска – на Каширском шоссе – прямо над головой прошумел "Боинг", заходя в Домодедово на посадку. Антонина Леонидовнна, сидевшая за рулем, кивком головы показала на небо: – Раньше я на таких летала. Хорошая машина. Крепкая. На куски не разваливается. Опускается, как "Титаник" на дно, сначала медленно, почти незаметно, потом – легкий крен, и – уже далее с невероятным ускорением. – Ты имеешь в виду при аварии? – Да. Когда срабатывает мина. – Видела? – Не говорила бы... Но мину закладывала не я... Летели какие-то чины из пентагона... А однажды и мне довелось. В том "Боинге" были американские генералы. Тогда мне ещё и шести лет не исполнилось. Отец дал магнитную мину. Она была в кукле. Я с куклой ходила по аэродромному полю. Турецкие полицейские на меня не обращали внимания. Какая-то женщина спросила, кого это малышка разыскивает. Это, видимо, была стюардесса. Я сказала по-турецки, что жду папу. Папа заправляет самолет. Стюардесса вошла по трапу в салон "Боинга". Я – за ней. Она меня не видела, направилась в кабину пилотов. Я куклу расчехлила "молнией". Достала коробочку. Успела сунуть под какое-то кресло. И в следующую секунду стюардесса оглянулась. Глаза у неё сделались злые-презлые. "Сюда нельзя, девочка!" И – ко мне. Чуть с трапа не сбросила. Я, конечно, в слезы. Побежала к ограде. А за оградой – отец. "Ну, как?" – спрашивает. "Оставила", – отвечаю. Отец меня на руки и в грузовичок: нас там уже поджидали. Мина, как потом я узнала, должна была сработать через три часа. Но генералов что-то задержало, и она сработала на земле. – Значит, генералам повезло. – Еще как! – А самолет? – Сгорел. Даже снимок был в газете. – И ты тогда пожалела, что американцы уцелели? – И сейчас жалею. И потому тебя ищут через "Интерпол"? – Мы очень досаждаем туркам. Милитаристам, разумеется. Если б американцы им не помогали, у нас, у курдов, уже давно было бы свое государство. – А знают в "Интерполе", что ты в Москве? – Это их надо спросить. Они меня ищут в Грузии. Ну и грузинская служба безопасности выкладывается, чтобы угодить туркам. Грузинский президент божился, что его сыскари землю будут рыть носом, но меня найдут, а выдадут, по всей вероятности, если найдут, разумеется, американцам. – А это возможно? – Все возможно. Если предадут. – Кто? – Ну, хотя бы Януарий Денисович. В Питере убили его друга. Он поклялся найти террориста. – Но ты тут при чем? – Я тут ни при чем. А если он меня сдаст в "Интерпол", мне присовокупят и это убийство. Тогда шансы его возрастут, и Запад может рекомендовать его в премьер-министры. А убийство друга Суркиса – это дело рук гвардейцев Тюлева. Их почерк. Они предпочитают автомат с оптикой. У него в зоне, ну, куда тебя отвозили, есть военно-спортивная база – там Александр Гордеевич готовит снайперов. – Зачем? – На всякий случай. – А откуда он с тобой знаком? Знакомил небось Ананий Денисович? – Только не он, – не стала темнить Антонина Леонидовна. – Довелось мне вынимать из петли его подельника – спеца по сейфам. Что он учудил, этот русский предприниматель Тюлев? Будучи в Греции, решил ограбить местный банк. Договорился с местными медвежатниками. Банк охранялся не очень – держался на сигнализации да на хитрости замков. Тюлев дал им своего человечка. А греки оказались котятами. В то время я работала в Афинах. Были крепкие связи с полицией. Отец тогда жил в России. Звонит мне: выручи русского. Петля ему грозит. Выручила... – А как? – Это длинная история. Да она тебе и ни к чему. Потом я узнала, что это был дружок вора в законе Тюлева-Банкира. А когда я приехала к отцу, Александр Гордеевич меня разыскал. Попытался было отблагодарить – привез норковую шубку. Но тут же оказалось, шубка была с чужого плеча. Подарочек не приняла: ворованный. Да и хотя бы не с чужого. Мы помогаем политикам и дуракам не за подарки. И в ограблении банка я не увидела политического смысла. Просто Тюлеву требовались деньги, но не для шика, а для стартового капитала...

Чем дальше было от Москвы с её ночным заревом, тем пустынней становилась трасса. За Каширой попадались редкие встречные машины, в большинстве своем "дальнобойные" с множеством, как на новогодней елке, разноцветных огней.

За Богородском дорога совсем опустела. – Поменяемся местами? Пожалуйста. – Антонина Леонидовна охотно уступила руль.

Теперь она смотрела на дорогу как пассажирка. – Не возражаешь? Закурю. – Я тебе никогда пока ещё не возражал. – Фидель Михайлович мило улыбнулся: душа была в приподнятом настроении. Предстояла долгожданная близкая встреча с отцом. Жаль, что радость встречи – это он предчувствовал – будет омрачена разговорами о судьбе вывезенного в Америку Олежки.

Антонина Леонидовна вынула прикуриватель, зажгла папиросу. Затянулась по-мужски, видимо, сказывались многолетние занятия мужскими видами спорта и не в последнюю очередь национальной силовой борьбой, которой занимаются многие курды. После каждой тренировки – так уж повелось – спортсмены дружно закуривали, даже девушки, как бы подчеркивая, что они не столько женщины, сколько воины, а воин после боя успокаивает свои нервы затяжкой ароматного турецкого табака.

Пустынная ночная дорога. Предельная скорость. Черная стена неподвижных деревьев. Первый раз остановили у поста ГАИ. Проверили документы. – Вы хозяйка транспорта? – Я, – с готовностью ответила Антонина Леонидовна.

Она спокойно курила, наблюдала за милиционером, по его движениям определила: такие розыском не занимаются. Гаишника сразу видно, что это гаишник, и не больше. – Что везете? – Смотрите.

Из машины вышел Фидель Михайлович – в данном случае он был за рулем.

Гаишник – капитан лет сорока. На его костистом, небрежно выскобленном лице сдеды недавней попойки. Закинув за спину короткоствольный автомат, он привычно облапал водителя – не прячет ли тот чего под полой пиджака или в кармане брюк? Не найдя ничего подозрительного, принялся копаться в багажнике. Наткнулся на бутылки с дорогим коньяком, поднял голову. Водитель уже открыл капот, смотрел уровень масла. Женщина в полудреме сидела на своем месте, курила, молча глядела на водителя.

Быстро, даже торопливо закончив смотреть багаж, гаишник отошел от машины, великодушно разрешил следовать дельше: – Счастливого пути.

Они уже отъехали километров семдесят, дорога все так же оставалсь пустынной. Над сумрачными полями всходила ущербленная луна. В пойме Дона зыбился предутренний туман. – Поменяемся? – Давай. А заодно и протри фары.

Фидель Михайлович открыл багажник. Там лежала ветошь. Невольно взглянул на бутылки. – Ты сколько загрузила конньяков? – Пять. – А тут четыре.

Переложили весь багажник – четыре. – Может, вернемся? – Ты что, Фидель? Коньяк сразу выпивают. Так что капитану – царство небесное. Больше воровать не придется. Хуже, если станет угощать сослуживцев. – Жаль парня. Ему бы жить да жить... – Ты прав, – согласилась Антонина Леонидовна, но чувство жалости не разделила: – Жадность фраера сгубила. Так говорят в Одессе. Примерно так говорят и в Афинах. Да и в Анкаре. А вот в Курдистане...У нас, коль взял чужое, поступают милосердней – лишают руки. Уворует второй раз – лишают головы. Вы, русские, слишком хорошо относитесь к ворам и бандитам. Потому у вас много рецидивистов. А из них выходят Тюлевы, а из Тюлевых – губернаторы, а из губернаторов может выйти и президент. – Это из Тюлева – губернатор, тем паче – президент?

Фидель Михайлович хохотнул. Не от неё первой он слышит, что такая возможность не исключается. – Не веришь? Разве не ты подсчитал, что его капиталы уже позволяют ему претендовать на эти должности? – Подсчитал...Но возможность ещё не действительность. Я доказываю и обосновываю факты. – А товарищ полковник, например, опираясь на факты, делает выводы. Многовариантные, конечно. – И каков же его вывод относительно Тюлева? – По его прогнозу, Тюлев – это президент двадцать первого века.