Текст книги "Приключения инспектора Бел Амора. Вперед, конюшня!"
Автор книги: Борис Штерн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 36 страниц)
После установки яблочка Племяшу оставалось 15 секунд (может, и меньше, точно никто не знал) – он должен был:
1. «Слить воду» – подорвать контейнер направленным взрывом, чтобы вернуть его обратно в нашу Вселенную и не оставить следов пребывания.в абсолютной пустоте. (3 секунды.)
2. «Вертушка» и избавление от внешней фуфайки. (3 секунды.)
3. Самое сложное: «оборотень». Крутой вираж и вход в пике над Восточным полюсом «дыни». Раздвоение. «Крест». Оставление в псевдо-пространстве псевдо-Племяша. (5 секунд.)
4. «Люк». Вход в Красное смещение и сбрасывание второй фуфайки. (3 секунды.)
5. Как Бог поможет. (1 секунда.) И – никакого героизма, никакой задержки и гибели в абсолютной пустоте. В абсолютной пустоте перед взрывом не должно остаться ни одного постороннего предмета, ни одной пылинки.
В то же время: Брагин будет «выстрелен» из второй рогатки на Западном полюсе «дыни». Его задача будет чисто наблюдательная, она не представляет подобной сложности (хотя и очень сложна) – проход над Западным полюсом по баллистической орбите, наблюдение за действиями Той Стороны и возвращение (без «оборотня» и «люка»). На все действия – секунд 30.
ОТВЛЕЧЬ ПОСТОРОННЕГО НАБЛЮДАТЕЛЯ.
ВЫБОР ВРЕМЕНИ.
Чем меньше оставалось времени, тем больше чувствовалось напряжение пространства. Дыня угрожающе увеличивалась в размерах и уже напоминала вздувшийся женский живот на восьмом месяце. Лон Дайк мрачно шутил: Представляю, какой будет Вселенский потоп, когда воды отойдут!
Операцию назначили на День Летнего Равноденствия как раз во время проведения финального матча. Выгоды этой даты были следующими: Первое, Все будут заняты футболом и, если операция не удастся и Вселенная лопнет, никто за футболом и не заметит светопреставления.
И самое главное, второе. Вот что сказал дженераль Гу-Син: – Очень важен правильный выбор времени. Скорее всего, оба Посторонних Наблюдателя тоже будут смотреть Матч Смерти, а не какую-то там сантехническую операцию по установке унитаза. Кто же будет в унитазы заглядывать, когда Матч Смерти?
Я с ним сразу согласился. Лон Дайк тоже.
– Очень правильно!
ТРЕНИРОВКИ. ОТКРОВЕННЫЕ РАЗГОВОРЫ С ФУТБОЛИСТАМИ.
НОВЫЙ МЕТОД тренировок приживался с большим трудом. Атлетические тренировки. Стипль-чез какой-то. Преодоление на местности барьеров тяготения с колючей проволокой анти-частиц и препятствий с нагромождением черных дыр и омутов с тяжелой водой. В полной выкладке с инструментом. «Вертушки», «кресты», «люки», «оборотни» – до автоматизма. Сан Саныч всех загонял. Техника – кручение планеты на кончике пальца – большого, указательного или мизинца по оси вращения с разгоном и торможением. Жонглирование разнотелыми конгломератами, пустотелыми пузырями. И все это на супер-световой, с учетом всех коэффициентов Гепплера,– там конь не валялся, и Ньютон не ночевал. Или такой дриблинг: провести пузырь по орбите, жонглируя им головой, при этом пролезть под барьером, пробежать по бревну, обойти метеоритный поток и т. д. Запыхаешься!
ПРИЕЗЖАЛ ПРЕЗИДЕНТ.
Стоял за спиной Сан Саныча, наблюдал за сантехническими тренировками. Сан Саныч аж вспотел от ответственности, левую руку как всегда держал в кармане (Президент догадался, что там находилось), а правой руководил. После окончания тренировки Президент пожал руку Сан Санычу, а потом и каждому футболисту. Племяшу и Браге – с особым значением. Сказал: – Действуйте по-суворовски: «В ученье – мученье, в бою – облегченье».
Это он хорошо сказанул. Хороший был тренер, Суворов.
Президент пообедал с нами. На этот раз приобскую горчицу ему не подсунули.
«…» Я хотел было обойти эту лакуну, но чувствую, что не вправе это сделать. Я слегка повздорил с Президентом. После обеда, когда Лобан с Племяшом и Брагиным отправились на тренировку, Президент решил воспользоваться случаем и втайне от Лобана сообщить футболистам о секретном протоколе. Я считал, что это преждевременно, впереди еще много матчей – их еще надо выиграть; а настроить ребят па поражение всегда успеется; это нужно сделать перед самым финалом. Президент нехотя согласился со мной и возложил эту злосчастную обязанность на меня. «…» Ребята под командой Сан Саныч-сана с утра до вечера тренировались в очистке унитазов, меняли трубы и пр. Купались в галактическом дерьме. Что ж.
Услышал, как Сан Саныч ведет провокационные разговоры.
– Ребята, черт со мной, я давно одной ногой в той Вселенной, но вам ведь жить. Бросайте это грязное дело и уходите.
– Успокойся, Сан Саныч-сан, выпей, вздрогни, ляг, полежи. Все будет сделано.
– Нет, вы не понимаете. То, чем мы сейчас занимаемся,это уже не футбол.
– А что это?
– Это давно уже не футбол. Это кое-что посерьезней.
– Это социальное явление, которое…– с юморком прокомментировал Фонарь.
– Нет. Это похуже, чем социальное явление. Бог с ним, с футболом. Это вообще не футбол.
– А что это?
– Красное смещение исчезло, вот что я вам скажу. Вселенная перестала расширяться. На нас наехали. Футбол – это война.
Сан Саныч уже где-то объелся нашими терминами. Должно быть, шеф-кок его накормил. Ничего, пусть болтает.
«…» А вот еще. Сидят на крыльце «Маракканны», ждут Лобана. Сан Саныч напевает жалисну песню: «А молодого космогона несут с разбитой головой». Ему подпевают.
– Ребята, полный порядок,– говорит Сан Саныч.– Вы смертники. И я вместе с вами.
Все очень обрадовались. Вот с кем можно умно поговорить.
– Чего вы радуетесь? Я не люблю футбол,– говорит Сан Саныч.
– Мы тоже не любим футбол.
– Правильно. Но мы ввязались в это дело. И мы это дело должны сделать. Это уже не игра. Это Дело.
– Сделаем, Сан Саныч, не беспокойся!
Это они чересчур беспечно ответили. Это хорошо. Ничего, все путем.
УЧЕНЫЙ РАЗГОВОР.
Корова ударился в сантименты:
– Кто мы? Что мы? Фредстафляете: фстреча за фределами Фселенной со сферхразумом, с другими очагами разума, что она нам фринесет?
– Какая-такая встреча? – ответил Лон Дайк.– Куда ни пойдешь, все равно, как в зеркале, встретишь самого себя, свою небритую и полусонную рожу. Пусть даже чисто выбритую и веселую рожу,– но свою собственную. Вот, господин Бел Амор в молодости сунул свой любопытный нос куда не следует – «А что это там такое?», – получил по шапке, раздвоился, и что же он там увидел? Самого себя.
Подобные разговоры предшествовали большой панике среди теоретиков.
ЗАПОЗДАЛАЯ ПАНИКА В УЧЕНЫХ КРУГАХ.
Не могу не упомянуть о том, что к концу Проекта, когда у нас почти все уже «было на мази», наши бессмертные теоретики внезапно запаниковали. Это понятно – когда начинаешь подобный Проект, его возможные результаты (катастрофические) видны как бы в тумане, записаны на салфетках, обсуждаются в кулуарах «коло урны»; в процессе работ все были отвлечены и увлечены этим самым процессом работ; к концу, когда уже можно увидеть-потрогать сделанное,– установки, заводы, фуфайки, рогатку, черт-те чего всего,теоретикам стало не по себе.
Первым запаниковал академик Цукерман.
– На нас наехали, на нас наехали, на нас кто-то наехал,тупо и беспомощно повторял Цукерман после первого (успешного) испытания своей рогатки.
– А вы разве этого не знали? – удивился я.
– Нет! Мне поручили делать рогатку, я и делал. Только сейчас узнал от академика Тутта! – чистосердечно ответил Цукерман и опять завел шарманку: На пас наехали, на пас наехали…
– Ну почему на нас? – успокаивал его Корова.– Может быть, это мы на них наехали?
– Нет, мне все объяснил академик Тутт. Вселенная в предсмертном состоянии! Красное смещение исчезло, появилось фиолетовое, значит, давят и наезжают на нас. Мы вгибаемся… или выгибаемся… и уступаем свою территорию. Это война!
– Но ведь с противоположного бока красное смещение увеличивается, значит, наш пузырь расширяется. Значит, мы тоже вдавливаемся куда-то и в кого-то.
– В третий пузырь?!
– Гм-му,– задумался Корова.– О третьем пузыре я както не подумал…
С Цукермана и началась паника в ученых кругах.
БЕРЕМЕННАЯ ВСЕЛЕННАЯ.
У доктора Вольфа был свой взгляд на состояние Вселенной. Он поделился этим взглядом с академиком Туттом.
Красное смещение – это расширение, разбухание, беременность. Все симптомы налицо. Сейчас Вселенная перестала расширяться. Красное смещение исчезло – воды отошли, начинаются роды. Это начало родов! Мы находимся внутри Материнской Вселенной, которая рожает детеныша, другую Вселенную! Значит, Большой Взрыв 15 миллиардов лет назад был актом зачатия! И тогда все эти 15 млрд. лет был утробный период для нашей Вселенной! И только сейчас мы появимся на ТОТ СВЕТ. НА ТОТ БЕЛЫЙ СВЕТ. То есть, произойдет не конец света, а начало Света. РОДЫ! Надо остановить Проект, чтобы не мешать родам!
– Эти академики рады стараться! – вскричал джеиераль Гу-Син, узнав об этом. Сейчас дженераль не был похож на того гордого дикого гуся, пращуры которого спасли Рим.– Я несу ответственность за Проект! Они своими карандашами высчитывают и описывают разные экзотические состояния Вселенной, но у них карандаши, а у нас заводы! Я не могу идти к Президенту и докладывать о родах Вселенной! Что делать?!
– Ничего не делать,– ответил я.
– Но если Вселенная в самом деле собралась рожать?!
– Значит, надо вести себя так, как и положено при родах – просто вылезать вперед головой,– философски заметил доктор Вольф.
ГРОЗДЬ ВИНОГРАДА.
Корова:
– А что, если… Что, если наша Вселенная – всего лишь виноградина на грозди? Гроздь растет, растут виноградины, давят друг на друга, смещаются, вдавливаются, раздвигаются, гнилые отпадают…
– Не пойти ли вам на недельку в отпуск? – вкрадчиво спросил дженераль Гу-Син.
КОКОН СБРАСЫВАЕТСЯ!
У академиков разыгралась фантазия. Вот еще новости о нашей Вселенной: прибежал взволнованный Корова и зафырчал нечеловеческим голосом:
– Кокон сфрасыфается!
– Спокойненько,– сказал я.– Что ты сказал? Повтори членораздельно, чтобы я понял.
– Ко-кон сфра-сы-фа-ет-ся!
– Понял: кокон сбрасывается. Продолжай. Говори спокойней, без восклицательных знаков.
– Вот так номер! По новым расчетам Тутта и Лон Дайка! Эти м-м-му-му-у-мухоморы всю ночь сидели, считали! Эти м-м-му-му-у…
– Мухоморы,– помог я.
– Нет. М-му-му…
– Мудозвоны.
– Нет. Эти м-мудрецы к вам уже идут! Наша Вселенная в разных фременах и фространствах прошла несколько стадий развития и метаморфоз! Каждая стадия занимала в фространстве-фремени миллиарды километро-лет! Была стадиявзрыв появление яйца! Второй взрыв – вылупление гусеницы и ее жизнедеятельность! Потом стадия сворачивания в кокон, спячка и превращение в бабочку! Наконец, освобождение из кокона и взлет! Мы – в последней стадии! Красное смещение исчезло! Мы скоро взлетим! Это не роды! Это окуклившаяся гусеница! Это появление бабочки! Это переход в другое состояние!
– Значит, до сих пор мы были чем-то вроде гусеницы в коконе,– грустно сказал я.– Пусть Тутт и Лон Дайк держат эти вычисления при себе. Я запрещаю им – и тебе тоже – говорить о гусеницах и бабочках.– Я сорвался и заорал: Запрещаю! Вселенные – мыльные пузыри, вселенные – гроздь винограда, вселенные – гусеницы в коконах, вселенные – икринки в паюсной икре… что еще? Запрещаю! Я тоже умею лапшу вешать на уши! А может быть, нашей Вселенной ктото играет в футбол? Может быть, наша Вселенная является для кого-то футбольным мячом?!
Корова выпучил глаза.
– Это… это надо посчитать,– сказал он и вытащил логарифмическую линейку.
– Считай! А потом посчитай вариант монгольфьера – нас кто-то надул, прицепил к нам гондолу и полетел во вселенскую стратосферу. Сейчас мы сдуваемся и падаем.
Толик чуть не проглотил папиросу.
– Запрещаю считать! – заорал я.– Где Тутт и Лон Дайк?
– Идут! Сюда! Бегут! О том, что Вселенная – футбольный мяч или монгольфьер, они еще не знают!
– Заворачивай оглобли! Гони их в шею! Меня нет, я на объекте!
МОРЕПЛАВАНИЕ НЕОБХОДИМО.
Но оглоблей по шее эта космогоническая проблема никак не решалась. «А молодого космогона несут с разбитой головой» – как раз та песенка. Под впечатлением всех этих новостей я собрал в бункере очередной симпозиум: что же все же представляет собой наша Вселенная? На какую структуру Вселенной указывает присутствие или отсутствие Красного смещения? В какой конфигурации мы находимся? В мыльном пузыре, на который наехал другой мыльный пузырь? В виноградине на грозди? В черной икринке в паюсной икре? В коконе с бабочкой? В беременном морском еже? В яйце с желтково-белковым цыпленком? Если мы живем в мыльном пузыре – это одно дело.
Во всех остальных случаях мы не можем повлиять па развитие событий.
Симпозиум продолжался два дня. Выступили все. Иногда доходило до перебранки. Наконец решили, что мы находимся в дурдоме. Этот ответ меня не устраивал.
– Конкретней, конкретней! – подначивал я.
В конце концов теоретики пришли к разумному выводу, его сформулировал Капельцын:
– Конкретное устройство Вселенной не имеет для нас, то есть, для ПРОГЛОДА, никакого значения. Мы должны продолжать плановую работу по версии мыльного пузыря. Если Вселенная окажется мыльным пузырем, то наш проект может спасти Вселенную. Во всех остальных случаях природа возьмет свое, ПРОГЛОД не поможет и Вселенная погибнет – вернее, перейдет в новое качество с нашим или без нашего вмешательства.
– Так, может быть, не будем трепыхаться и перейдем в новое качество вместе с Природой? – зловеще предложил Лон Дайк.– Против природы не попрешь. Посмотрим – что там да как там, да кто мы такие.
– Вам хорошо говорить, у вас нет детей, и вы и так одной ногой уже там, в новом качестве,– резко ответил ему Капельцын.– Мы должны заботиться о человечестве, как о своем зоологическом виде. Вот и все.
– Ах, заботиться о человечестве!
– Да, ах, заботиться о человечестве. Все остальное побоку, кто мы такие да куда мы идем – меня не интересует. Надо использовать единственный шанс продолжать работу. Navigare necesse est, vivere non est necesse. Вам перевести с латыни?
– Не надо.
– Переведите для меня,– попросил я.
– Мореплавание необходимо, сохранение жизни необязательно,– перевел Капельцын.
– Вы правы, профессор. Но все равно ничего не выйдет,прокаркал Лон Дайк. И добавил, снимая налет безнадежности: – Но все равно что-то надо делать.
Лон Дайк встал и пожал Капельцыну руку. Отношения бессмертных между собой иногда бывали напряженными, но до раздрая ни разу не доходило – что бессмертным делить?
КСТАТИ.
ЛЮБИМЫЕ ЛАТИНСКИЕ ИЗРЕЧЕНИЯ АКАДЕМИКА КАПЕЛЫДЫНА.
Записать и выучить. Вообще, неплохо бы подучить латынь.
Memento – Помни.
Memento mori – Помни о смерти.
Memento vivere – Помни о жизни.
Memento servitudinem – Помни о рабстве.
Memento patriae – Помни о родине.
Memento, quia pulvis es – Помни, что ты прах.
ОПЯТЬ ФУТБОЛ.
ВЫБОР ОСНОВНОГО СОСТАВА К ФИНАЛЬНОЙ ЧАСТИ ЧЕМПИОНАТА ВСЕЛЕННОЙ.
Давно не писал в «Отчетах» о наших футбольных сражениях. Они продолжались своим чередом, но у меня не было ни сил, ни времени вникать в подробности тренировок и посещать матчи. Мне просто докладывали о том, что происходит в конюш… это была уже не конюшня, а спец-команда СОС для проведения решающей операции «Белая Ночь».
Даже перед обычной игрой Лобан нервничает, не может определиться с составом. Тренер, как гадалка, приглашая игрока, должен видеть линию его жизни в команде. Мучительно выбирает. Наконец, перед обедом называет состав, но некоторые, пробудившись после «мертвого часа», узнают, что они теперь уже в запасе, на полигон же выходит третий вариант, и лишь по ходу матча, заменив игроков, Лобан возвращается к первоначальному замыслу, который самым правильным и оказался,– т. е. победным. Что уж тут говорить о подборе спец-отряда для спасения Вселенной!
Наверно, надо верить своему первому впечатлению.
Лобан знает, что нужно тому или иному игроку,– знает лучше самого футболиста. Заглядывает в комнату Брагина, тот лежит, отдыхает.
– Давай, Брага, вставай, сколько можно лежать?
Но тут же в коридоре увидел фон Базиля: – Чего ты все ходишь? Иди полежи.
Лобан думает в движении, ему не лежится и плохо сидится, мысли нужно разболтать в голове. Когда он говорит: «Пойду пройдусь», значит, он пойдет думать.
– Пойду пройдусь.
Он избегает ходить по людным улицам, но если уж ему приходится идти,– к примеру, в магазин за яблочками, морковкой и хлебом,– то он идет в глубокой задумчивости, сгорбившись, опустив голову и втупив глаза в асфальт. Но он ни о чем не думает. Он идет, как дезертир сквозь строй. На него все смотрят, оглядываются, тычут пальцами, забегают сзади, чтобы заглянуть в лицо, пытаются взять автограф. Он знаменитость, а все знаменитости и есть дезертиры с людных улиц.
При переездах и перелетах, в автобусах и вагонах, в переполненных космопортах и на вокзалах Лобану тоже несладко.
Это тяжело, по себе знаю – хоть я не столь знаменит, но тоже хожу по улицам, не вертя головой по сторонам. Случается, на меня нагло набрасывается какое-нибудь ошалевшее тиффозное Неуважай-Корыто (или, наоборот, робко подходит охрипший от уважения незнакомец) и начинает советовать, какого игрока поставить на очередную игру. Первых я тут же посылаю куда надо, а вторым вежливо объясняю, что они меня с кем-то спутали.
Но я о Лобане. Он пошел пройтись. Ему надо подумать над основным составом. Он еще не знает, что его ждет. Он не знает, что Матч Смерти продан Хаиту на корню. Лучше бы никогда не узнал.
ЧТО МЫ ИМЕЕМ.
Состоялось совещание по составу. Кто остался в конюшне?
У нас никого не осталось. Молодая, настоящая конюшня – у Хаита, другие – в спец-отряде, их нельзя задействовать. Остались старики. И сопляки. Лобан должен выбирать из них.
Я уж отведу душу перед концом света и вспомню старичков. (Молодых, которых пробует Лобан, я плохо знаю.)
ИРАКЛИЙ ТОРРИЧЕЛЛИ. ТОРРО.
Торричелева пустота – это не о нем, Ираклий к ней ни при чем. Великий игрок.
У громадного Ираклия мышцы ног очень мощные, а маленькая стопа (размер обуви 38) позволяет ему бить по планете почти без замаха, резким.щелчком – в этом секрет его страшнoro удара. В «оборотне», когда все раздваиваются, Ираклий безукоризнен, но продолжает задумываться в «спокойные» моменты игры.
БАЗИЛЬ ФОН БАЗИЛЬ. Просто БАЗИЛЬ.
Под стать Ираклию. Хотели было заменить Ираклия на фон Базиля, но сейчас об этом и речи нет. Будут играть оба – волнолом и чистильщик – у нас нет игроков их класса.
МАКАР.
О нем я много писал. Еще напишу. Счастливый человек Макар. У него словно нет нервов. «Какая разница кого обыгрывать? Федералы так федералы». Всегда бутылка с брютом за рамкой. Какой-то любопытный зарамочный фужер – из тех, кто сшивается там с фотоаппаратом,– подобрался к бутылке, хлебнул и чуть не скис от оскомины. Все голкиперы употребляют по ходу матча что-то взбадривающее – кофе или чай, немного алкоголя или марихуаны. Макар же прикладывается к брюту. Еще бы, когда лично в тебя целятся из 500-тонной дуры-мортиры и стреляют зажигательным 200-калиберным снарядом, который ты должен взять или отразить, надо взбодриться. Капитан команды и единственный человек в конюшне, в котором я уверен на все сто. Играет просто и надежно, без фокусов, так и надо. Всегда в серой поношенной кепке с антифотонным козырьком и со всевидящей пуговицей на макухе. Наверно, и спит в кепке.
Рассудителен, молчалив, но может на любом полигоне корректно, не нарываясь, потолковать с арбитром, умеет дать краткое и толковое интервью фужерам, произнести тост на дипломатическом приеме. Арбитры, тиффози, все, даже английская королева, его уважают. Профессиональный недостаток (если это можно назвать недостатком голкипера) – нервничает в рамке, когда ему бьют пенальти. Нужны ли все эти качества для нашей сантехнической спец-операции? Да. Но Макар – голкипер, а не виртуозный технарь-оборотень, как Племяш.
У нас нет хорошего второго вратаря. Жаль, что продали Чайника Ханту!
РАФАЭЛЬ ОФОНАРЕЛЛИ. ФОНАРЬ.
Я уже писал о нем. Будет играть. Часто будем играть от него, от Фонаря.
ВАН ДЕР СТУУЛ.
Ванька Стуло. В игре. Стар стал, но без него никак. Ничего – поиграет, отдохнет, отдохнет, поиграет.
АФАНАСИЙ КОСТАНЖОГЛО. КОСТОЛОМ, КОСИНОГА.
О нем я еще не писал. Лобан долго сомневался – брать, не брать. Я посоветовал пригласить. Пригласили. Не жалеем. Наш родной Костолом. Первый в драке, наводит страх на соперников. Иногда бьет и своих, чтоб чужие боялись. Родненький ты наш! Подкаты – страх Божий! – выпрыгивает из омута двумя ногами вперед и сзади. Рекордсмен по переломанным костям (чужим), желтым и красным карточкам (своим). Мы бы тебя не взяли в конюшню, но нам нужен свой родненький Костолом, чтобы нас хоть немного побаивались соперники (у конфедератов или у восьминогов таких костоломов по полкоманды и больше).
ЯКУБАСИ НИФУЯСЕБЕ.
Кличка нецензурная. Тоже сомневались, но взяли. Любимчик тиффози, оттянутый хавбек; очень радуется, когда забивает гол (редко, голы в его задачу не входят). Недостаток: в конце Игры, при счете не в нашу пользу, когда нужно по-умному взорвать расклад, в нем умирает госпожа Фантазия, зато просыпается господин Камикадзе и прямолинейно идет на вульгарный примитивный таран, что не есть хорошо.
ХУАН ЭСТРЕМАДУРА. СТРЕМА.
Племяш и Брага в спец-отряде. Остался единственный чистый форвард. Хуан в хорошей спортивной форме. «Водки для обводки, пива для отрыва» – это он завязал. Очень на него надеемся. Прирожденный Технарь. Может один затаскать, замотать полкоманды соперника, обвести голкипера и пяточкой аккуратненько закатить планетку. Но не жадный – пас любит и понимает.
Без него, как без ног. Хотя несколько медленноват. Иногда отдыхает на поле. Тоже нужно.
А вот новенькие. Лобан настоял, дядя Сэм подсуетился и прикупил в конюшню двух атакующих хавбеков:
НКОМО КИНШАССА. КОМА.
Черный дьявол. Пригласили из расформированных жлобов-железнодорожников. Красавец! Хитер, сатана! Неожиданен. Никогда не поймешь – шутит он, что ли? Зачем он это делает? Козел африканский, куда побежал?! Зачем?!. В результате – положительный результат для команды: корнер, аут, отбор, точный пас, иногда и нередко – гол! С физи-кой ему надо подтянуть, во втором тайме сдыхает. (Что он постоянно жует на Поляне? Говорит, что обыкновенную фруктовую резинку.)
МНГОНО ПОШТУ ДЕ ЭЙШЕБИЯ. ГОМА.
Вторая черная бестия, тоже из жлобов. С дружком своим Комой – два черных сапога пара, те же характеристики. (Этот тоже что-то жует… Но допинговый контроль оба проходят с отрицательным результатом.) Ничего, работают. Все видят, глаза на затылке, бьют одинаково с обеих ног, читают Игру в одно касание – даже по сиомметрической диагонали. Обучаем их «оборотню».
Ну, и молодые лошадки – темные, зеленые, подающие надежды.
ОДНА ВОСЬМАЯ ФИНАЛА. КОБРЫ И ВАФЛИ.
УСТАНОВКА НА ИГРУ: ИГРАТЬ НА НИЧЬЮ!
Итак. У кобр мы выиграли 4:1 и 2:0. У вафлей – тоже 4:1.
Оставался последний матч с вафлями, результат не имел значения,– мы уже были в четвертьфинале.
Как вдруг появился Корова с какими-то таблицами. «…» Оказывается, Корова является прекрасным специалистом по футболыю-цифровой комбинаторике. Вот что он вычислил перед последним матчем с вафлями:
– Так вот,– сказал он Лобану.– Мы уже заняли первое место в одной восьмой, уже вышли в четвертьфинал и можем проиграть этот матч. Но нам нельзя его проигрывать.
– Я с тобой согласен,– ответил Лобан.– Проигрывать никогда нельзя.
– Считайте сами: если мы проиграем, то выйдем на самых сильных из сильных – на федералов. А они, как-никак, чемпионы Вселенной. Зачем нам это?
– Ты прав,– ответил Лобан.– Придется честно выигрывать у вафлей, чтобы не выходить на федералов.
– Но и выигрывать этот матч нельзя.
– Толик! – предостерегающе сказал Лобан.– А в глаз не хочешь?
– Не хочу. Считайте сами: если мы выиграем, то выйдем на слабый Северный БРИЗ, и нам предстоит играть с самыми слабыми.
– Отлично! Надо выигрывать – и нам достанется самый слабый соперник.
– Этим соперником окажется сборная Приоби. Нам нельзя выходить на Войновича. Если через неделю они выиграют матч на своем поле у лопухов – а они его выиграют,– то тоже выйдут в четвертьфинал. Прямо на нас.
«Они оба не знали об условии секретного протокола, но рассуждали правильно – на хантыйскую сборную в четвертьфинале нельзя было выходить»
– Гм,– сказал Лобан.
– То-то и оно,– сказал Корова.– Мы с вами для них – нежелательные персоны.
– Мы с тобой для них желательные персоны,– ответил Лобан.– Очень желательные персоны.
– Да. Приобский хант ждет не дождется нас в свои объятия. Или он не посмеет?
– Еще как посмеет,– усмехнулся Лобан.– Покажи свои таблицы.
Все было верно – выигрыш с любым счетом выводил нас на сборную Приоби.
– Но вы можете не поехать на игру.
– Я – могу. Но поедет конюшня. Не во мне и не в ханте дело. Хант не нарушит договор. Дело в Постороннем Наблюдателе. Нам нельзя появляться в Приоби. Слишком рискованно.
– Думаете, будут провокации?
– Провокаций не будет. Будет дорожная катастрофа. На обратном пути. За границей ханства.
– Тем более, надо делать ничью. И мы выйдем на средненьких демократов.
Все эти соображения были доложены мне. Я взял на себя ответственность даже не советуясь с дженералем Гу-Сином – и утвердил установку на последнюю игру с вафлями: «Играть на ничью». Более того, мы послали дядю Сэма в тайную командировку – потолковать со своим коллегой, администратором вафлей о нужном нам результате. Съездил, потолковал. Вафли тоже были не против ничейного результата.
Ноль-ноль не годилось – слишком откровенно. Договорились на счет 3:3, чтобы тиффози не скучали. Лобан лишь крякнул. Ему нужно было настроить команду на нужный результат – пропустить три гола, а забить три дадут соперники. Ладно, я взял на себя эту неправедную миссию. Все было виртуозно исполнено с обеих сторон. Лобан всю игру просидел на скамейке, опустив голову. Даже не качался, только сплевывал под ноги. Мы вышли в четвертьфинал на домкратов. Гу-Син узнал об этом и молча показал мне большой палец (вверх). Так Лобан впервые в своей футбольной карьере «схимичил», сыграл на договорный результат. Он еще не знал, что его ждет впереди.»
